Поэзия английского романтизма XIX века - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 8
Каков корабль, таковы корабельщики!Кровавый рот, незрячий взгляд,Но космы золотом горят.Как известь — кожи цвет.То Жизнь-и-в-Смерти, да, она!Ужасный гость в ночи без сна,Кровь леденящий бред.Смерть и Жизнь-и-в-Смерти играют в кости, и ставят они на экипаж корабля, и она (вторая) выигрывает Старого Морехода.
Барк приближался. Смерть и СмертьИграли в кости, сев на жердь.Их ясно видел я.И с хохотом вскричала та,Чьи красны, точно кровь, уста:«Моя взяла, моя!»Нет сумерек после захода Солнца.
Погасло Солнце, — в тот же мигСменился тьмою свет.Уплыл корабль, и лишь волнаШумела грозно вслед.И восходит Месяц.
И мы глядим, и страх в очах,И нам сердца сжимает страх,И бледен рулевой.И тьма, и плещут паруса,И звучно каплет с них роса,Но вот с востока разлилсяОттенок золотой,И Месяц встал из облаковС одной звездой между рогов,Зеленою звездой.Один за другим
И друг за другом все вокругКо мне оборотились вдругВ ужасной тишине,И выражал немой укорИх полный муки тусклый взор,Остановясь на мне.его товарищи падают мертвыми.
Их было двести. И без словУпал один, другой…И падающей глины стукНапомнил их паденья звук,Короткий и глухой.И Жизнь-и-в-Смерти начинает вершить кару над Старым Мореходом.
И двести душ из тел ушли —В предел добра иль зла?Со свистом, как моя стрела,Тяжелый воздух рассеклиНезримые крыла».Часть четвертая
Брачный Гость пугается, думая, что говорит с Призраком.
«Пусти, Моряк! Страшна твояИссохшая рука.Твой мрачен взор,[113] твой лик темнейПрибрежного песка.Боюсь твоих костлявых рук,Твоих горящих глаз!»Но Старый Мореход, убедив его в своей телесной жизни, продолжает свою страшную исповедь.
«Не бойся, Брачный Гость, — увы!Я выжил в страшный час.Один, один, всегда один,Один и день и ночь!И бог не внял моим мольбам.Не захотел помочь!Он презирает тварей, порожденных Спокойствием,
Две сотни жизней Смерть взяла,Оборвала их нить,А черви, слизни — все живут,И я обязан жить!и сердится, что они живы, меж тем как столько людей погибло.
Взгляну ли в море — вижу гнильИ отвращаю взгляд.Смотрю на свой гниющий бриг —Но трупы вкруг лежат.На небеса гляжу, но нетМолитвы на устах.Иссохло сердце, как в степяхСожженный Солнцем прах.Заснуть хочу, но страшный грузМне на зеницы лег:Вся ширь небес и глубь морейИх давит тяжестью своей,И мертвецы — у ног!В мертвых глазах читает он свое проклятие.
На лицах смертный пот блестел,Но тлен не тронул тел.Как в смертный час, лишь Гнев из глазВ глаза мои глядел.Страшись проклятья сироты —Святого ввергнет в ад!Но верь, проклятье мертвых глазУжасней во сто крат:Семь суток смерть я в них читалИ не был смертью взят!И в своем одиночестве и в оцепенении своем завидует он Месяцу и Звездам, пребывающим в покое, но вечно движущимся. Повсюду принадлежит им небо, и в небе находят они кров и приют, подобно желанным владыкам, которых ждут с нетерпением и чей приход приносит тихую радость.
А Месяц яркий плыл меж темВ глубокой синеве,И рядом с ним плыла звезда,А может быть, и две.Блестела в их лучах вода,Как в инее — поля.Но, красных отсветов полна,Напоминала кровь волнаВ тени от корабля.При свете Месяца он видит божьих тварей, рожденных великим Спокойствием.
А там, за тенью корабля,[114]Морских я видел змей.Они вздымались, как цветы,И загорались их следыМильонами огней.Везде, где не ложилась тень,Их различал мой взор.Сверкал в воде и над водойИх черный, синий, золотойИ розовый узор.Их красота и счастье.
О, счастье жить и видеть мир —То выразить нет сил!Я ключ в пустыне увидал —И жизнь благословил.Он благословляет их в сердце своем.
Я милость неба увидал —И жизнь благословил.И чарам наступает конец.
И бремя сбросила душа,Молитву я вознес,И в тот же миг с меня упалВ пучину Альбатрос.Часть пятая
О, сон, о, благодатный сон!Он всякой твари мил.Тебе, Пречистая, хвала,Ты людям сладкий сон дала,И сон меня сморил.Милостью Пречистой Матери Старого Морехода освежает дождь.
Мне снилось, что слабеет зной,Замглился небосводИ в бочках плещется вода.Проснулся — дождь идет.Язык мой влажен, рот мой свеж,До нитки я промок,И каждой порой тело пьетЖивотворящий сок.Встаю — и телу так легко:Иль умер я во сне?Или бесплотным духом сталИ рай открылся мне?Он слышит какие-то звуки и видит странное движение в небесах и в стихиях.
Но ветер прошумел вдали,Потом опять, опять,И шевельнулись парусаИ стали набухать.И воздух ожил в вышине!Кругом зажглись огни.Вблизи, вдали — мильон огней,Вверху, внизу, средь мачт и рей,Вкруг звезд вились они.И ветер взвыл, и парусаШумели, как волна.И ливень лил из черных туч,Средь них плыла Луна.Грозой разверзлись недра туч,Был рядом серп Луны.Воздвиглась молнии стена,Казалось, падала онаРекою с крутизны.В трупы корабельной команды вселяется жизнь, и корабль несется вперед;
Но вихрь не близился, и все жКорабль вперед несло!А мертвецы, бледны, страшны,При блеске молний и ЛуныВздохнули тяжело.Вздохнули, встали, побрели,В молчанье, в тишине.Я на идущих мертвецовСмотрел, как в страшном сне.А ветер стих, но бриг наш плыл,И кормчий вел наш бриг.Матросы делали свое,Кто где и как привык.Но каждый был, как манекен,Безжизнен и безлик.Сын брата моего стоялПлечо к плечу со мной.Один тянули мы канат,Но был он — труп немой».но не души людские, не демоны земли или срединной сферы воздуха вселяются в них, а духи небесные, блаженные духи, посланные заступничеством святых.
«Старик, мне страшно!» — «Слушай Гость,И сердце успокой!Не души мертвых, жертвы зла,Вошли, вернувшись, в их тела.Но светлых духов рой.И все, с зарей оставив труд,Вкруг мачты собрались,И звуки сладостных молитвИз уст их полились.И каждый звук парил вокруг —Иль к Солнцу возлетал.И вниз неслись они чредой,Иль слитые в хорал.Лилась то жаворонка трельС лазоревых высот,То сотни щебетов иных,Звенящих в зарослях лесных,В полях, над зыбью вод.То флейту заглушал оркестр,То пели голоса,Которым внемля в светлый день,Ликуют небеса.Но смолкло все. Лишь парусаШумели до полдня.Так меж корней лесной ручейБежит, едва звеня,Баюкая притихший лесИ в сон его клоня.И до полудня плыл наш бриг,Без ветра шел вперед,Так ровно, словно кто-то велЕго по глади вод.Послушный силам небесным, одинокий Дух Южного полюса ведет корабль к Экватору, но требует мести.
Под килем, в темной глубине,Из царства вьюг и тьмыПлыл Дух, он нас на север гналИз южных царств зимы.Но в полдень стихли паруса,И сразу стали мы.Висел в зените Солнца дискНад головой моей.Но вдруг он, словно от толчка,Сместился чуть левейИ тотчас — верить ли глазам? —Сместился чуть правей.И, как артачащийся конь,Рывком метнулся вбок.Я в тот же миг, лишившись чувств,Упал, как сбитый с ног.Демоны, послушные Духу Южного полюса, незримые обитатели стихий, беседуют о его мстительном замысле, и один из них рассказывает другому, какую тяжелую долгую епитимью назначил Старому Мореходу Полярный Дух, возвращающийся ныне к югу.
Не знаю, долго ль я лежалВ тяжелом, темном сне.И, лишь с трудом открыв глаза,Сквозь тьму услышал голосаВ воздушной вышине.«Вот он, вот он, — сказал один, —Свидетелем Христос —Тот человек, чьей злой стрелойЗагублен Альбатрос.Любил ту птицу мощный Дух,Чье царство — мгла и снег.А птицей был храним он сам,Жестокий человек».И голос прозвенел другой,Но сладостный как мед:«Он кару заслужил своюИ кару понесет».Часть шестая
Первый голос
«Не умолкай, не умолкай,Не исчезай в тумане —Чья сила так стремит корабль?Что видно в океане?»Второй голос
«Смотри — как пред владыкой раб,Смиренно замер он,И глаз огромный на ЛунуСпокойно устремлен.Губителен иль ясен путь —Зависит от Луны.Но ласково глядит онаНа море с вышины».Мореход лежит без чувств, ибо сверхъестественная сила стремит корабль к северу быстрее, чем это способна выдержать человеческая природа.
Первый голос
«Но чем, без ветра и без волн,Корабль вперед гоним?»Второй голос
«Пред ним разверстый, воздух вновьСмыкается за ним.Назад, назад! Уж поздно, брат,И скоро день вернется,Все медленней пойдет корабль,Когда Моряк проснется».Сверхъестественное движение замедлилось. Мореход очнулся, и возобновляется ему назначенная епитимья.
Я встал. Мы полным ходом шлиПри Звездах и Луне.Но мертвецы брели опять,Опять брели ко мне.Как будто я — их гробовщик,Все стали предо мной.Зрачки окаменелых глазСверкали под Луной.В глазах застыл предсмертный страх,И на устах — укор.И ни молиться я не мог,Ни отвратить мой взор.Неистовый бег прекратился.
Но кара кончилась. ЧистаБыла кругом вода.Я вдаль глядел, хоть страшных чарНе стало и следа,—Так путник, чей пустынный путьВедет в опасный мрак,Раз обернется и потомСпешит, ускорив шаг,Назад не глядя, чтоб не знать,Далек иль близок враг.И вот бесшумный, легкий бризМеня овеял вдруг,Не зыбля, не волнуя гладь,Дремавшую вокруг.Он в волосах моих игралИ щеки освежал.Как майский ветер, был он тих,И страх мой исчезал.Так быстр и легок, плыл корабль,Покой и мир храня.Так быстр и легок, веял бриз,Касаясь лишь меня.И Старый Мореход видит свою отчизну.
Я сплю? Иль это наш маяк?И церковь под холмом?Я вновь на родине моей,Я узнаю свой дом.Я, потрясенный, зарыдал!Но в гавань мы вошли…Всевышний, разбуди меняИль сон навек продли!Весь берег в лунный свет одет,И так вода ясна!И только тени здесь и тамРаскинула Луна.А холм и церковь так светлыВ сияющей ночи.И спящий флюгер серебрятНебесные лучи.От света бел, песок блестел,И вдруг — о дивный миг! —Духи небесные покидают мертвые тела
В багряных ризах сонм тенейИз белизны возник.и появляются в своем собственном лучезарном облике.
Невдалеке от корабля —Багряный сонм теней,Тут я на палубу взглянул —О Господи, на нейЛежали трупы, но клянусь,клянусь крестом твоим:Стоял над каждым в головахНебесный серафим.И каждый серафим рукойМахнул безмолвно мне,И был чудесен их привет,Их несказанный, странный свет,Как путь к родной стране.Да, каждый мне рукой махалИ звал меня без слов.Как музыка, в моей душеЗвучал безмолвный зов.И я услышал разговор,Услышал плеск веслаИ, обернувшись, увидал!За нами лодка шла.Рыбак с сынишкой в ней сидел.О, доброта Творца! —Такую радость не убьетПроклятье мертвеца!И третий был Отшельник там,Сердец заблудших друг.Он в славословиях ТворцуПроводит свой досуг.Он смоет Альбатроса кровьС моих преступных рук.Часть седьмая
Лесной Отшельник
Отшельник тот в лесу живетНа берегу морском.Он славит Божью благодать,И он не прочь потолковатьС заезжим моряком.Он трижды молится на дню,Он трав язык постиг,И для него замшелый пень —Роскошный пуховик.Челн приближался, и РыбакСказал: «Но где ж огни?Их столько было! Как маяк,Горели здесь они».в изумлении приближается к кораблю.
«Ты прав, — Отшельник отвечал, —И видят небеса:Не отзывается никтоНа наши голоса.Но как истрепан весь корабль,Истлели паруса,—Как листья мертвые в лесу,Что вдоль ручья лежат,Когда побеги снег накрыл,И филины кричат,И в мерзлой чаще воет волкИ жрет своих волчат».«Вот страх-то! — бормотал Рыбак! —Господь, не погуби!»«Греби»! — Отшельник приказалИ повторил: «Греби!»Челнок подплыл, но я не могНи говорить, ни встать.Челнок подплыл. И вдруг водыЗаволновалась гладь.Внезапно корабль идет ко дну.
В пучине грянул гром[115], водаВзметнулась в вышину,Потом разверзлась, и корабльСвинцом пошел ко дну.Старого Морехода спасают, он поднят в лодку Рыбака.
Остолбенев, когда ударСотряс гранит земной,Я, словно семидневный труп,Был унесен волной.Но вдруг почувствовал сквозь мрак,Что я в челне, и мой РыбакСклонился надо мной.Еще бурлил водоворот,И челн крутился в нем.Но стихло все. Лишь от холмаКатился эхом гром.Я рот раскрыл — Рыбак упал,На труп похожий сам.Отшельник, сидя, где сидел,Молился небесам.Я взял весло, но тут малышОт страха одурел.Вращал глазами, хохоталИ бледен был как мел.И вдруг он завопил: «Го-го!На весла дьявол сел!»И я на родине опять,Я по земле могу ступать,Я вновь войду в свой дом!Отшельник, выйдя из челна,Стал на ноги с трудом.Старый Мореход молит Отшельника выслушать его исповедь.
«Внемли, внемли, святой отец!»Но брови сдвинул он:«Скорее говори — кто ты?И из каких сторон?»И здесь его настигает возмездие.
И тут я, пойманный в силки,Волнуясь и спеша,Все рассказал. И от цепей,От страшной тяжести своейИзбавилась душа.И непрестанная тревога заставляет его скитаться из края в край.
Но с той поры в урочный срокМне боль сжимает грудь.Я должен повторить рассказ,Чтоб эту боль стряхнуть.Брожу, как ночь, из края в крайИ словом жгу сердцаИ среди тысяч узнаю,Кто должен исповедь моюПрослушать до конца.Какой, однако, шумный пир!Гостями полон двор.Невеста и жених поют,Подхватывает хор.Но, слышишь, колокол зоветК заутрене в собор.О Брачный Гость, я был в моряхПустынных одинок.В таких морях, где даже БогСо мною быть не мог.И пусть прекрасен этот пир,Куда милей — пойми! —Пойти молиться в Божий храмС хорошими людьми.Пойти со всеми в светлый храм,Где Бог внимает нам,Пойти с отцами и детьми,Со всеми добрыми людьми,И помолиться там.И собственным примером учит он людей любить и почитать всякую тварь, которую создал и возлюбил Всевышний.
Прощай, прощай, и помни, Гость,Напутствие мое:Молитвы до Творца дойдут,Молитвы сердцу мир дадут,Когда ты любишь всякий людИ всякое зверье.Когда ты молишься за нихЗа всех, и малых и больших,И за любую плоть,И любишь все, что сотворилИ возлюбил Господь».И старый Мореход побрел, —Потух горящий взор.И удалился Брачный Гость,Минуя шумный двор.Он шел бесчувственный, глухойК добру и недобру.И все ж другим — умней, грустней —Проснулся поутру.1797–1798
СТИХОТВОРЕНИЯ
ЮлияПеревод Г. Кружкова
Medio de fonte leporum
surgit amari aliquid.[116]
[117]
Как розан вешний, Юлия цвела —Прекрасна, добродетельна, мила.Поэты прелестям ее дивились,Поклонники, как божеству, молились;Но лишь один из них ответный пылВ разборчивой девице заронил —Блестящий Флорио, повеса юный,Взлелеянный Венерой и Фортуной.Еще уста красавицы хитрят,Но жест и взгляд о страсти говорят;Тут Флорио, предчувствуя победу,Заводит о супружестве беседуИ радости, что дарит Гименей,Живописует вдохновенно ей;Минута та последних колебаний,Что лишь согласье делают желанней!Вот на колени с пылкостью двойнойПред ней он падает… Но боже мой!..О феи, покровительницы мосек!В какую сторону глядел ваш носик?Зачем вы не успели как-нибудьВ последний миг щеночка оттолкнуть?Как допустили вы, чтоб тушей всеюВлюбленный мопсу сверзился на шею?О, злобный рок! Подъемля к небу взор,В котором только грусть, а не укор,Несчастный взвыл в тоске неутолимой —И пал у ног хозяйки недвижимый.Дух отлетел — остался только прах…Гнев и печаль у Юлии в глазах;На Флорио они должны пролиться,Мгновение — и буря разразится!Но бури он бежал — поклявшись впредьЩенят в соперниках не потерпеть!Он вскоре занялся другим предметом, —И ничего не потерял на этом.Бедняжка Юлия! Что делать ей?Увы! О злополучнейший из дней! —Утрачены в единый час прескверныйИ преданный жених, и мопсик верный!1789
Падение БастилииПеревод Ю. Петрова
[118]
Ты слышала ли крик Французской всей земли?Зачем же медлишь ты? Не жди и не надейся!Прочь, Тирания, прочь! У варваров, вдали,Оплачь былую мощь, оплачь свои злодейства!Во все века, сквозь стоны бытияУгадывались ты и ненависть твоя;Но Вольность, услыхав напутствие Презренья,Сломала цепь твою и раздробила звенья,Как лава, что в земле родил глубинный взрыв,Прорвала путь себе, руины сотворив!Дыхание людей на вздохи изошло,Надежды луч устал светить потемкам этим,Лишь изредка, во сне, забыв дневное зло,Унылых возвращал к друзьям и милым детям;Но вот они, разбуженные вдруг,Смотрели с ужасом удвоенным вокругИ ускользали прочь, покорствуя Страданью,Смерть призывавшему отчаявшейся дланью;Иные же, сгорев, утратив разум свой,В прилив Безумия бросались с головой.Но полно вам, скорбя, кровоточить, сердца!Не надо больше слез — ведь вижу каждый день я,Что Воля дождалась счастливого конца,Что Добродетель длит победное движенье,Что, не страшась, крестьянин-патриотГлядит восторженно, как колос в рост идет;Его душа навек ушла от плена злого,И смело зазвучит раскованное слово,И душу в жизнь вдохнет Свобода — мудрый друг:Свободна будет кровь, свободен сердца стук.Одна ли Франция отвергнет старый трон?Свобода, выбор твой — Лютеция одна ли?Вот Бельгии сыны вокруг твоих знамен —Но и врагов твоих знамена запылали…Ты свет несешь, идя из края в край,Иди и головы пред бурей не склоняй,Чтобы у разных стран, по всем меридианам,Была одна душа, враждебная тиранам!И все же первым пусть среди других племен,Свободнейшим из всех пребудет Альбион!1789
Монодия на смерть ЧаттертонаПеревод А. Парина
[119][120]
Не странно ли, что смерть душе страшна?Ведь с легким сердцем предаются снуЗа ночью ночь, до гробовой межи,Младенцы, дети, юноши, мужи.Но дважды странно, если жизнь данаКак краткий вдох в пути на крутизну.Прочь, злобный призрак! Царь чудовищ, сгинь!Лавину тьмы и ужасов низриньНа преступленья в мантиях державных!Я — над могилой юноши, по комЗвонит набат в отчаянье глухом.Щедра Природа — жаден хищный Рок.И колокол гудит с таким надрывом,Как плачет мать о сыне, сбившись с ног:Вернись домой веселым и счастливым!Поэт! Заслон неосвященных плитТебя от злобы и нужды хранит.Не подождав естественной черты,Ты здесь нашел покой, под этим дерном.Ты! Разве прах быть может назван «ты»?Пред Господом, в сиянье животворном,Перед престолом высшей добротыТы славишь мощь любви в греховном мире(Не сомневайся, дух!) на царственной псалтири.Но плачу, не избегнув размышленийНад тем, какою смертью умер гений.И часто в черный час воображеньяНад ядом застываю в отвращенье,[121]И тошно мне — я трепещу над телом,Распухшим, посинелым,Хоть гнев рыданьям воли не даетИ разве что слезой на кромке глаз блеснет.Не здесь ли люди в песнях знали толк?Не здесь ли были исстари поэтыВниманием согреты?Но все же голос Спенсера умолк,И утомленное борьбою телоОт одиночества окоченело.И О́твэя[122] уделТихий хор стихий отпел,Когда под грохот бури беспощаднойСразил поэта голод кровожадный.Наперсник Мысли, баловень Фортуны,Покинул Эйвон[123] сладкопевец юный.С душою легкой он летит впередИ звучный стих стремит в полетО том, как Элла[124] смел в бою с врагами.Бурлит, клокочет и поетШальных стихов водоворот,И в пляске с бесноватыми стихамиВскипает в жилах кровь, горячая, как пламя.Но вот еще сильней пылают щеки,И на лице такое торжество,Перед которым слепнет естество,И мощью дышит вымысел высокий.Вот выросли крыла — и он стремглавВзмывает ввысь для песенных забав.Отрада сирым, страждущим бальзам,Он слышит плач вдовы и стон калеки;Он вымысел стремит к таким мирам,Что вытравляет горе в человеке.Какую мощь для слабых он припас,Какую ширь — для узнических глаз!Отчизне верен, он берет клинок —И укрощен тиран, и распростерт у ног.Стихий свободных вдохновенный сын!Цветок, явивший миру слишком раноСвой аромат неповторимо пряный!Кто в мире злобы выживет один?Как серафимы в небе ни старались,Мороз побил листы, и черви внутрь пробрались.Куда девался этот ясный взглядИ жар, которым дух твой был объят?Мечтатель дерзкий, юноша мятежный!Я вижу снова твой тревожный шаг,И бледен лоб, как будто первый знакЯвила смерть в заботе неизбежной.Но в час, когда старушечьей рукойНужда тебе давалаНавеки усыпляющий настой,Когда ты яд уже хотел хлебнуть,Любовь, как ангел, встала за спиной(Она была усталой и больной)И внутрь души велела заглянуть,Чтоб отогреть замерзнувшую грудь.Твой дом родной она тебе явила —Твой дом родной, где на закате дняТебя с улыбкой слушала родня.Смотри: сестра твоя страдает,И безутешно мать рыдает.Вглядись, как мается она,Отчаяньем ослеплена!Прочь руку от постыдной чаши с ядом!И руку ты отвел под этим взглядом.Но Горе и Отчаянье стенойНа жизнь твою опять пошли войной —Напомнили сознанью каждый штрихЛюбой беды, любого униженья,Всех оскорблений, всех невзгод твоих,Ухмылку злобы и оскал презренья.И чтоб от боли сердце уберечь,Ты холоду велел по жилам течь.О дух благословенный!Где б ни был ты — пред божествомПоёшь хвалу делам небеснымВ согласье с братством бестелеснымИли в неистовстве сверх мерыЛетишь сквозь ангельские сферы —Дай мне с таким же торжеством,Как ты, владеть высоким даром,Дай противостоять ударам,Пред бурею судьбы не оробетьИ ясный, трезвый взор не утерять и впредь!Приманчив лес на крутизне приречной,Чья тень сладка Мечте простосердечной, —Здесь любо ей в тени венки сплетатьИ пристальным зрачком закаты наблюдать.Здесь, в темноте безлюдной, бездорожной,Любил скитаться юноша тревожный,Таинственный, как тусклый сноп лучей,Рябым пятном упавших на ручей.И в час урочный — в час, когда стихииПорабощают помыслы людские,Под шорохи пещер, и грай, и вой,Под клекот чаек над речной волнойМетался здесь скиталец одинокий,Шепча в пути рождаемые строки,И вдруг на гребне островерхих скалОн застывал и взгляд в пучину увлекал.О Чаттертон! Над бедным прахом плачетТот, для кого твой гений столько значит.Прощай, страдалец! Траурный венокКладу на холм заброшенной могилы.Но хватит посвященных смерти строк,Не то для жизни недостанет силы.С крыла Безумья на меня упав,Прожжет Надежду горя черный сплав.И как бы Рок по злобе не убилОставшийся во мне природный пыл.Поэтому, печаль, меня покинь!Воспоминанья от себя гоню —Довольно мучить роковому днюМой ум. Стремлюсь туда, где моря синьГраничит с яркой зеленью долины,Где тихой добродетели приют,Где в лунном свете пляшут и поют,Отдавшись чарам ночи соловьиной!О Чаттертон! О, если б ты был жив!Я знаю — дав отпор печали тяжкой,Ты вместе с нами бы меж мирных нивНа воле правил звонкою упряжкой.И мы к тебе б сходились ввечеру,Чтоб слушать величавую игру,Чтоб славить песни музы молодой,В сужденьях равной старице седой.Мечты! Вы осушаете на мигПечали и отчанья родник.Но есть мечта, к которой дух стремится, —К потоку Сасквеханны[125] удалитьсяИ на холме, чей неспокойный борВедет с речною гладью долгий спор,Смиренный кенотаф[126] тебе поставить,Чтобы певца погибшего восславить,И под раскаты ветров погребальныхВзвалить на ум громаду дум печальных.1790–1834
Эолова арфаПеревод В. Рогова