Поэзия английского романтизма XIX века - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 9
[127]Задумчивая Сара! Мне к рукеЩекой прижалась ты — и как приятноСидеть у нашей хижины, заросшейЖасмином белым и тенистым миртом(То символы Невинности с Любовью!),Следить за облаками, на глазахТускнеющими, за звездой вечерней,Как Мудрость, безмятежною и яркой,Сияющей напротив! Как прекрасенНа грядках аромат! И как все тихо!Далекий ропот моря о молчаньеНам говорит.А та простая лютня,В окне прикреплена! Нет, ты послушай!Под ласкою небрежной ветеркаОна, как дева робкая, упрекиВозлюбленному шлет, ему внушаяБыть повольнее! А теперь по струнамСмелее он проводит, ноты плавноВздымаются по сладостным волнам —Такие нежно-колдовские звукиВ час сумеречный эльфы издают,Несомы ветерком из Царства Фей,Где вкруг цветов медвяных нежно реютМелодии, подобны птицам райским,Без отдыха, на крыльях неуемных!Вне нас и в нас едино бытие —Душа всему, что движется навстречу,Свет в звуке, и подобье звука в свете,И в каждой мысли ритм, и всюду радость.По мне бы, право, было невозможноНе возлюбить всего в обширном мире,Где ветерок поет, а тихий воздухЕсть Музыка, уснувшая на струнах.Так, дорогая! На пологом скатеТого холма я лягу в яркий полденьИ наблюдаю, щурясь, как танцуютАлмазные лучи на водной глади,Спокойно размышляю о покое,И много мыслей зыбких и незваных,И много праздных, призрачных фантазийПроносится в мозгу недвижном, праздном,Разнообразны, словно ветерки,Играющие на покорной арфе!А что, когда вся сущая природа —Собрание живых и мертвых арф,Что мыслями трепещут, если ихКоснется ветер, беспредельный, мудрый, —И каждого Душа и Бог Всего?Но ты мне взглядом легкий шлешь упрек,Любимая! Тебе такие мыслиНеясно-дерзкие не по душе,Ты требуешь смиренья перед богом,Дщерь кроткая в семействе Иисуса!Сказала мудро ты, благочестивоОтвегнув домыслы незрелой мысли:Они легко исчезнут — пузыриВ потоке Философского ключа.Грех толковать мне о Непостижимом:Лишь, трепеща, его хвалить я долженС неодолимой внутреннею верой —Того, кто милосердно исцелилНесчастнейшего грешника и послеМне даровал покой, и кров смиренный,И деву, сердцем чтимую, — тебя!24 августа 1795
Огонь, Голод и РезняВоенная эклогаПеревод В. Рогова
[128]
Место действия — заброшенная тропа в Вандее.
Ведьма Голод лежит на земле; входят Ведьма Огонь и Ведьма Резня.
Ведьма Голод
Кто вас в эту слал страну?Ведьма Резня(Ведьме Огню)
Я ей на ухо шепну.Ведьма Огонь
Нет! Нет! Нет!Веселиться будет Ад,Если звуки долетят.Нет! Нет! Нет!Шепнув, не оберешься бед.Назвала его я раз,Черти вняли мне тотчас,Начался разгульный пляс,Своды Ада смех сотряс,И они, пока дрожали,Смех нечистый умножали.Нет! Нет! Нет!Веселиться будет Ад,Если звуки долетят.Ведьма Голод
Еле слышно ты шепни,По секрету намекни.Ведьма Резня
Четверкой букв он заклеймен[129] —А вас кто слал?Обе
Все он! Все он!Ведьма Резня
Танком он логово отпер мое,И тысяч трижды трехсот бытиеПрервалось, чтобы кровь мне пошла на питье.Обе
А кто поил тебя?Ведьма Резня
Все он!Четверкой букв он заклеймен.Пустил и крикнул: улю-лю!Его я одного хвалю.Ведьма Голод
Сестра, спасибо! Кровь течет,Детей и женщин голод грызет.Я на топком поле битвы ждала,Череп и кости подобрала;Мне колотушкой служили они,Но ворона с волком попробуй спугни!И я тогда пустилась прочь:На пир их мне взирать невмочь.Я услышала стон и визг и тотчасК щели в лачуге приставила глаз…И что предстало мне в тени?Обе
Ты нам на ухо шепни.Ведьма Голод
Ребенок бил больную мать:Обрекла я их с голоду умирать!Обе
Кто так велел?Ведьма Голод
Все он! Все он!Четверкой букв он заклеймен.Велел и крикнул: улю-лю!Его я одного хвалю.Ведьма Огонь
Я в Ирландии была!Нивы и кусты я жгла,И тускнел закат в огне!Я шагала по стране,Работа мне была легка,Я хохотала, держась за бока:Меня смешил взъяренный скот,Когда средь пашен и болотОн пробегал сквозь мрак и дым,Рычащим пламенем гоним!У хижин в зареве огнейСтреляли в голых бунтарей,Огонь трещал, багрово-рыж,И низвергались балки крышНа злобных, немощных старух,Чьи вопли мне ласкали слух.Обе
Кто так велел?Ведьма Огонь
Все он! Все он!Четверкой букв он заклеймен.Велел и крикнул: улю-лю!Его я одного хвалю.Все
Велел и крикнул: улю-лю!О, как его я восхвалю?Ведьма Голод
Голод — мудрости залог.Буду грызть и грызть народ,Чтоб народ терпеть не смог —И его проклятый род…Ведьма Резня
Он на клочья разорвет!Ведьма Огонь
Неблагодарные! Вот срам!И это ваш ответ дарамТого, кто столько сделал вам?Убирайтесь! Я однаОстаюсь ему верна.Он пекся восемь лет о вас —И долг вернуть в единый час,Бесстыжие, уж вам ли смочь?Ступайте прочь, ступайте прочь!<1798>
Ода уходящему годуПеревод М. Лозинского
[130]
Краткое содержание
[131]
Ода начинается обращением к Божественному Промыслу, приводящему к единой великой гармонии все события времени, как бы бедственны ни казались смертным некоторые из них. Вторая строфа призывает людей отречься от их личных радостей и печалей и посвятить себя на время делу всего человеческого рода. Первый эпод говорит о Русской Императрице, умершей от апоплексии 17 ноября 1796 года, как раз перед тем заключив дополнительный договор с Королями, направленный против Франции. Первая и вторая антистрофы описывают образ Уходящего Года и т. д., как бы в видении. Второй эпод предвещает, в сокрушении духа, гибель отечества.
I
О Дух, гремящий Арфою Времен!Чей смелый слух, не дрогнув, перейметТвоих гармоний чернотканый ход?Но, взор вперяя в вечный небосвод,Я долго слушал, сбросив смертный гнет,В тиши душевной ум смирив земной;И в вихре пышных риз передо мнойПронесся мимо Уходящий Год!Тихое забыв раздумье,В некоем святом безумье,Пока он в туче не исчез из глаз,Я бурно грянул песнь и славил этот час.II
От оплаканных гробницИз ужасной мглы темниц,От ночной тоски недуга,Из нор, где Бедность тщетно кличет друга,Оттуда, где во тьме ущелийПламенник Любви заложенИль где Надежды в колыбелиОхраняет детский сон, —Пестрый правя хоровод,Вы, Скорби, Радости, вперед!Той дикой Арфой, той рукой,Чьим мощным взмахом ото сна —Тревога струн пробуждена,Вас заклинаю всех сойтись толпой!Из мирного гнезда,Из нищенских лачуг,Все, в страшный час, сюда;Чтобы из вас священный вид исторгПрироды в пытке материнских мукПлач и восторг!Еще гремит то Имя[132], что вокругВоздвигло бурю и разверзло Ад;Уже спешат на торжество вековИ Суд и Честь! Их поднял, как набат,Святая Вольность, твой высокий зов!III
Я видел в шлеме Властолюбья лик!Царей я слышал беспокойный крик —«О, где ж Богиня Северных границ?[133]Где гром ее победных колесниц?»Беги, Царей собор!Секирой смерти сражена,Вовеки не вперит онаВ лицо Убийства охмелевший взор!Души павших без числа,Тех, что Висла унесла,Тех, что с башен Измаила,Где ров телами запружен,Ярость дикая скосилаПод крик детей и вопли жен!Тени, спящих без гробниц,Грозный трубный звук разлейте,Цепи мрачных вереницВкруг ее могилы вейте!Кровожадный Дух угас —(Темен путь и грязны дни) —Вкруг нее ведите пляс,Как могильные огни!И пойте ей во тьме ночейРок венчанных палачей!IV
Отшедший Год! Не на земных брегахТебя душа узрела! Где однаПред троном облачным, тиха, мрачна,Ждет память, ты со стоном и в слезах,Кровавой ризой кроя рамена,Свои часы поведал! Тишиной,Внимая, сонм облекся неземной,Чьи волосы венчают пламена.Тут, огнем очей блистая,Хор бесплотный покидая,Ступил вперед прекрасный Дух ЗемлиИ стал у ступеней, где тучи залегли.V
Затихли арфы, смолкНебесный светлый полк.Но семь Лампад, плывущих мимо трона[134](семь Тайных Слов Закона),Заветный дали знак.Крылатый Дух поник, восстал и молвил так:«Ты, во мраке гроз царящий,Свет предвечный и Любовь,Ради слез Земли скорбящей,Сотряси Перуна вновь!Во имя попранного Мира,Гордыни, Зависти, Вражды!Во имя долгих лет НуждыИ Голода, который стонет сиро!Во имя страшных пут,Что Африку томят,Пока творит свой судГлухой Синод, берущий кровью дань![135]Во имя смеха тех, кто сыт и рад!Отмститель, встань!Неблагодарный Остров хмурит взгляд,Сложив свой лук и полный стрел колчан.Проговори с небесных черных круч!На темный вражий станВзгляни огнем с нагроможденных туч!Блесни перуном! Тяжким громом грянь!То крик былых и будущих времен!Услышь Природы непомерный стон!Встань, Бог Природы, встань!VI
Виденье скрылось, смолк глагол;Но душу долгий ужас гнел.И часто по ночам, во сне,Все тот же призрак виден мне.Холодный пот меня томит;Пылает слух, плывут глаза;Тяжелым гулом мозг обвит;На сердце дикая гроза;И дыханья трудный звукСходен с хрипом смертных мук!Таким же бредом обуянНа поле боевом солдат,Когда, полуживой от ран,Он в груды тел вперяет взгляд!(Окончен бой, в росе трава,Ночному ветру нет конца!Смотри: живая головаДрожит в объятьях мертвеца!)VII
Еще не пал, не покоренРодимый Остров, Альбион!Твои холмы, как райский сад,Солнечным дождем блестят;Твои луга средь мирных горОглашают бубенцы;Их зеленеющий просторОграждают скал зубцы;И Океан под дикий войХранит, как сына, Остров свой!Тебе дарит свою любовьГражданский Мир из года в год;И никогда огонь и кровьВ твои поля не нес чужой народ.VIII
Покинутый Небом![136] Стяжанием пьян,В трусливой дали, но гордыней венчан,Ты меж пашен и стад охраняешь свой домИ Голод и Кровь разливаешь кругом!Ты проклят всеми! Жадно ждут народы,Не клекчет ли Погибель с вышины!Погибель с жутким взглядом!Только сныО пламени глубин, прорвавшем воды,Ее дремоту тешат; всякий раз,Когда под пеной пламенной волныПровидит вновь ее драконий глазТвой, Альбион, неотвратимый час,Чудовище на ложе привстаетИ диким торжеством скрежещет сонный рот.IX
Беги, беги, Душа!Напрасен Птиц пророческих глагол —Чу! хищники голодные, спеша,Крылами бьют сквозь долгий ветра стон!Беги, беги, Душа!Я, непричастный к этой бездне зол,С молитвой жаркой и в трудах.Прося о хлебе скудной нивы прах,Скорбел и плакал над родной страной.Теперь мой дух бессмертный погруженВ Субботний мир довольствия собой;И облаком страстей неомрачимГосподень Образ, чистый Серафим.1796
Дж. Констебль.
Собор в Солсбери из сада епископа. 1823 г.
Масло. Лондон. Галерея Тейт.
Кубла Хан, или Видение во снеФрагментПеревод В. Рогова
[137]
Летом 1797 года автор, в то время больной, уединился в одиноком крестьянском доме между Порлоком и Линтоном, на эксмурских границах Сомерсета и Девоншира. Вследствие легкого недомогания ему прописали болеутоляющее средство, от воздействия которого он уснул в креслах как раз в тот момент, когда читал следующую фразу (или слова того же содержания) в «Путешествии Пэрчаса»[138]: «Здесь Кубла Хан повелел выстроить дворец и насадить при нем величественный сад; и десять миль плодородной земли были обнесены стеною». Около трех часов автор оставался погруженным в глубокий сон, усыпивший, по крайней мере, все восприятия внешней обстановки; он непререкаемо убежден, что за это время он сочинил не менее двухсот или трехсот стихотворных строк, если можно так назвать состояние, в котором образы вставали перед ним во всей своей вещественности, и параллельно слагались соответствующие выражения, безо всяких ощутимых или сознательных усилий. Когда автор проснулся, ему показалось, что он помнит все, и, взяв перо, чернила и бумагу, он мгновенно и поспешно записал строки, здесь приводимые. В то мгновение, к несчастью, его позвал некий человек, прибывший по делу из Порлока, и задержал его более часа; по возвращении к себе в комнату автор, к немалому своему удивлению и огорчению, обнаружил, что, хотя он и хранит некоторые неясные и тусклые воспоминания об общем характере видения, но, исключая каких-нибудь восьми или десяти разрозненных строк и образов, все остальное исчезло, подобно отражениям в ручье, куда бросили камень, но, увы! — без их последующего восстановления.
И все очарованьеРазрушено — мир призраков прекрасныйИсчез, и тысячи кругов растут,Уродуя друг друга. Подожди,Несчастный юноша со взором робким, —Разгладится поток, виденья скороВернутся! Остается он следить,И скоро в трепете клочки виденийСоединяются, и снова прудСтал зеркалом.Все же, исходя из воспоминаний, еще сохранившихся у него в уме, автор часто пытался завершить то, что первоначально было, так сказать, даровано ему целиком. Σαμερον αδιον ασω;[139] но «завтра» еще не наступило.
В качестве контраста этому видению я добавил фрагмент[140] весьма несхожего характера, где с такой же верностью описывается сновидение, порожденное мучениями и недугом.
1798
Построил в Занаду́ Кубла́Чертог, земных соблазнов храм,Где Альф, река богов, текла[141]По темным гротам без числаК бессолнечным морям.Там тучных десять миль землиСтеною прочной обнесли;Среди садов ручьи плели узор,Благоухали пряные цветы,И окаймлял холмов ровесник, бор,Луга, что ярким солнцем залиты.А пропасть, жуткою полна красою,Где кедры высились вокруг провала!Не там ли женщина с душой больною,Стеная под ущербною луною,К возлюбленному демону взывала?И, неумолчно в пропасти бурля,Как будто задыхается земля,Могучий гейзер каждый миг взлеталИ в небо взметывал обломки скал —Они скакали в токе вихревом,Как град или мякина под цепом!Средь пляшущих камней ежемгновенноВзмывал горе́ поток реки священной —Пять миль по лесу, долу и полянеОна текла, петляя и виясь,Потом в пещеру мрачную лиласьИ в мертвенном тонула океане,И хану были в грохоте слышныВещанья предков — голоса войны!Чертога тень в волнах скользила,И звучали стройно в ладПеснь, что тьма пещер творила,И гремящий водопад.Такого не увидишь никогда:Чертог под солнцем — и пещеры льда!Раз абиссинка с лютнеюПредстала мне во сне:Она о сказочной горе,О баснословной Аборе,[142]Слух чаруя, пела мне.Когда бы воскресил яНапев ее чужой,Такой восторг бы ощутил я,Что этой музыкой однойЯ воздвиг бы тот чертогИ ледяных пещер красу!Их каждый бы увидеть могИ рек бы: «Грозный он пророк!Как строгий взор его глубок!Его я кругом обнесу!Глаза смежите в страхе: онБыл млеком рая напоен,Вкушал медвяную росу».1797
Льюти, или Черкесская любовная песняПеревод А. Парина
[143]
Я вышел в путь, лишь ночь легла,Чтобы сжечь любовь дотла.Надежда, сгинь, мечта, уйди —У Льюти сердца нет в груди.Взошла луна, и тень звездыБелым маревом леглаНа поверхности воды.Всех светлей была скала —Скала, чей блещущий алмазКудрявый тис укрыл от глаз.И Льюти встала предо мною:На лоб, пьянящий белизною,Упала прядь густой волною.Манящий призрак, уходи!Не сердце — лед у ней в груди.Я видел облако — оноМедленно текло к луне,Игрой лучей привлечено,Искрящееся, как руно.Взлетев к слепящей белизне,Оно в лучистый круг вошлоИ стало царственно-светло.Так я к любви моей идуВ пылу надежд, в душевной смутеИ млею, сердцу на беду,Перед лицом лукавой Льюти.Обманный морок, уходи!Не сердце — лед у ней в груди.У облака опоры нет,Оно бессильно мчится прочь,В пути теряя лунный свет,И в тусклый темно-серый цветЕго окрашивает ночь.Раскинув скорбные крыла,Облако летит в страну,Где для него готовит мглаПугающую белизну.Мое лицо ему под стать:Любовь румянец извелаИ хочет жизнь мою отнять.Надежда, сгинь, мечта, уйди!Зажгу ли жар у ней в груди?Парит на небе островок —Он легок, светел и высок,Прозрачней облака любого.Наверно, ветер в путь увлекЧастичку легче кисеи —Батистовую ткань покроваУмершей в муках от любви.Познавший жар неразделенныйПогибнет, смерти обреченный.Надежда, сгинь, мечта, уйди:Не вспыхнет жар у ней в груди.Из-под ног волна обвалаСорвалась гудящим градом —Река спокойная взыграла,Как зверь, ревущим водопадом.И лебеди, почуяв дрожь,Поднялись с камышовых лож.О птицы! Музыкой поверенДвижений ваших стройный лад!Как неожидан и безмеренВосторг, которым я богат!По мне, не день, а ночь однаДля ваших таинств создана.Я знаю, где во власти снаЛюбимая лежит одна —Там соловей в кустах жасминаНе замолкает ни на миг.Будь я хоть тенью соловьиной,Я б на мгновение проникВ укрытый ветками тайникИ мог хоть издали взглянутьНа белую нагую грудь,Напоминающую мнеДвух птиц на вздыбленной волне.О, если б в снах я ей предсталВ гробу, холодный и бесстрастный,И взор любимой приковалМой лик, величию причастный!Мне не страшна была б могила,Когда бы Льюти полюбила!Надежда, сжалься, подожди —Зажжется жар у ней в груди,1798
Франция: ОдаПеревод М. Лозинского
[144]
I [145]
Вы, облака, чей вознесенный ходОстановить не властен человек!Вы, волны моря, чей свободный бегЛишь вечные законы признает!И вы, леса, чаруемые пеньемПолночных птиц среди угрюмых скалИли ветвей могучим мановеньемИз ветра создающие хорал, —Где, как любимый сын Творца,Во тьме безвестной для ловца,Как часто, вслед мечте священнойЯ лунный путь свивал в траве густой,Величьем звуков вдохновенныйИ диких образов суровой красотой!Морские волны! Мощные леса!Вы, облака, средь голубых пустынь!И ты, о солнце! Вы, о небеса!Великий сонм от века вольных сил!Вы знаете, как трепетно я чтил,Как я превыше всех земных святыньБожественную Вольность возносил.II
Когда, восстав в порыве мятежа,Взгремела Франция, потрясши свет,И крикнула, что рабства больше нет,Вы знаете, как верил я, дрожа!Какие гимны, в радости высокой,Я пел, бесстрашный, посреди рабов!Когда ж, стране отмщая одинокой,Как вызванный волхвами полк бесов,Монархи шли, в годину зла,И Англия в их строй вошла,Хоть милы мне ее заливы,Хотя любовь и дружба юных летОтчизны освятили нивы,На все ее холмы пролив волшебный свет, —Мой голос стойко возвещал разгромПротивникам тираноборных стрел,Мне было больно за родимый дом!Затем, что, Вольность, ты одна всегдаСветила мне, священная звезда;Я Францию проснувшуюся пелИ за отчизну плакал от стыда.III
Я говорил: «Пусть богохульный стонВрывается в созвучья вольных днейИ пляс страстей свирепей и пьяней,Чем самый черный и безумный сон!Вы, на заре столпившиеся тучи,Восходит солнце и рассеет вас!»И вот, когда вослед надежде жгучейРазлад умолк, и длился ясный час,И Франция свой лоб кровавыйВенчала тяжким лавром славы,Когда крушительным напоромОплот врагов смела, как пыль, онаИ, яростным сверкая взором,Измена тайная, во прах сокрушена,Вилась в крови, как раненый дракон, —Я говорил, провидя свет вдали:«Уж скоро мудрость явит свой законПод кровом всех, кто горестью томим!И Франция укажет путь другим,И станут вольны племена земли,И радость и любовь увидят мир своим!»IV
Прости мне, Вольность! О, прости мечты!Твой стон я слышу, слышу твой укорС холодных срывов Гельветийских гор,[146]Твой скорбный плач с кровавой высоты!Цвет храбрецов, за мирный край сраженный,И вы, чья кровь окрасила снегаРодимых круч, простите, что, плененныйМечтой, я славил вашего врага!Разить пожаром и мечом,Где мир воздвиг ревнивый дом,Лишить народ старинной чести,Всего, что он в пустыне отыскал,И отравить дыханьем местиСвободу чистую необагренных скал, —О Франция, пустой, слепой народ,Не помнящий своих же страшных ран!Так вот чем ты горда, избранный род?Как деспоты, кичась, повелевать,Вопить на травле и добычу рвать,Сквернить знаменами свободных странХрам Вольности, опутать и предать?V
Кто служит чувствам, кто во тьме живет,Тот вечно раб! Безумец, в диких снах,Он, раздробив оковы на руках,Свои колодки волею зовет!Как много дней, с тоскою неизменной,Тебе вослед, о Вольность, я летел!Но ты не там, где власть, твой дух священныйНе веет в персти человечьих дел.Ты ото всех тебя хвалящих,Чудясь молитв и песен льстящих,От тех, что грязнет в суеверьях,И от кощунства буйственных рабовЛетишь на белоснежных перьях,Вожатый вольных бурь и друг морских валов!Здесь я познал тебя — у края скал,Где стройный бор гуденье хвоиВ единый ропот с шумом вод сливал!Здесь я стоял с открытой головой,Себя отдав пустыне мировой,И в этот миг властительной любвиМой дух, о Вольность, встретился с тобой.Февраль 1798
Полуночный морозПеревод М. Лозинского
[147]
Мороз свершает тайный свой обрядВ безветрии. Донесся резкий крикСовы — и чу! опять такой же резкий.Все в доме отошли ко сну, и яОстался в одиночестве, зовущемК раздумью тайному; со мною рядомМое дитя спит мирно в колыбели.[148]Как тихо все! Так тихо, что смущаетИ беспокоит душу этот странный,Чрезмерный мир. Холм, озеро и лес,С его неисчислимо-полной жизнью,Как сны, безмолвны! Синий огонекОбвил в камине угли и не дышит;Лишь пленочка[149] из пепла на решеткеВсе треплется, одна не успокоясь.Ее движенья, в этом сне природы,Как будто мне сочувствуют, живому.И облекаются в понятный образ,Чьи зыбкие порывы праздный умПо-своему толкует, всюду эхоИ зеркало искать себе готовый,И делает игрушкой мысль.Как часто,Как часто в школе, веря всей душойВ предвестия, смотрел я на решетку,Где тихо реял этот «гость»! И часто,С открытыми глазами, я мечталО милой родине, о старой церкви,Чей благовест, отрада бедняка,Звучал с утра до ночи в теплый праздникТак сладостно, что диким наслажденьемЯ был охвачен и внимал ему,Как явственным речам о том, что будет!Так я смотрел, и нежные виденьяМеня ласкали, превращаясь в сон!Я ими полон был еще наутро,Перед лицом наставника вперивПритворный взор в расплывчатую книгу:И если дверь приоткрывалась, жадноЯ озирался, и сжималось сердце,Упорно веря в появленье «гостя» —Знакомца, тетки иль сестры любимой,С которой мы играли в раннем детстве.Мое дитя, что спит со мною рядом,Чье нежное дыханье, раздаваясьВ безмолвье, заполняет перерывыИ краткие отдохновенья мысли!Мое дитя прекрасное! Как сладкоМне думать, наклоняясь над тобой,Что ждет тебя совсем другое знаньеИ мир совсем другой! Ведь я возросВ огромном городе, средь мрачных стен,Где радуют лишь небо да созвездья.А ты, дитя, блуждать, как ветер, будешьПо берегам песчаным и озерам,Под сенью скал, под сенью облаков,В которых тоже есть озера, скалыИ берега: ты будешь видеть, слышатьКрасу обличий, явственные звукиДовременного языка, которымГлаголет бог, от века научаяСебе во всем и всем вещать в себе.Учитель вышний мира! Он взлелеетТвой дух и, даруя, вспоит желанья.Ты всякое полюбишь время года:Когда всю землю одевает летоВ зеленый цвет. Иль реполов поет,Присев меж комьев снега на сукуЗамшелой яблони, а возле кровляНа солнце курится; когда капельСлышна в затишье меж порывов ветраИли мороз, обряд свершая тайный,Ее развесит цепью тихих льдинок,Сияющих под тихою луной.Февраль 1798
СоловейПоэма-беседа, апрель 1798 г.Перевод М. Лозинского
[150]
День отошедший не оставил в небеНи облака, ни узкой полосыУгрюмого огня, ни смутных красок.Взойдем сюда, на этот старый мост.Отсюда видно, как блестит поток,Но струй не слышно; он течет бесшумноПо мягкому ковру травы. Все тихо,Ночь так спокойна! И хоть звезды тусклы,Подумаем о шумных вешних ливнях,Что радуют зеленый мир, и мыНайдем отраду в тусклом свете звезд.Но слушайте! Вот соловей запел.«Звучнейшая, печальнейшая» птица![151]Печальнейшая птица? Нет, неправда!Нет ничего печального в Природе.То, верно, был ночной скиталец с сердцем,Пронзенным памятью о злой обиде,Недуге давнем иль любви несчастной(Собой, бедняга, наполнявший всеИ слышавший в нежнейших звуках повестьСвоей же скорби), иль ему подобный,Кто первый назвал эту песнь печальной.И этой басне вторили поэты,Которым, чем за рифмами гоняться,Гораздо лучше было бы прилечьНа мху лесной лощины, у ручья,При солнце или месяце, внушеньямЖивых стихий, и образов, и звуковВсю душу отдавая, позабывИ песнь свою и славу! Эта славаТонула бы в бессмертии Природы, —Удел достойнейший! — и эта песньС Природой бы слилась и, как Природу,Ее любили бы. Но так не будет;И поэтичнейшая молодежь,Что коротает сумерки весныВ театрах душных, в бальных залах, сможетПо-прежнему сочувственно вздыхатьНад жалобною песнью Филомелы[152].Мой друг, и ты, Сестра![153] Открыта намДругая мудрость: в голосах ПриродыДля нас всегда звучит одна любовьИ радость! Вот веселый соловейСтремит, торопит сладостный потокСвоих густых, живых и частых трелей,Как бы боясь, что тьмы апрельской ночиЕму не хватит, чтобы песнь любвиСпеть до конца и с сердца сбросить грузВсей этой музыки!Я знаю рощуДремучую у стен высоких замка,Где не живут уже давно. ОнаВся заросла густым хворостником,Запущены широкие аллеи,По ним трава и лютики растут.Но я нигде на свете не встречалТак много соловьев; вдали, вблизи,В деревьях и кустах обширной рощиОни друг друга окликают пеньем, —Где и задор, и прихотливость лада,Напевный рокот, и проворный свист,И низкий звук, что всех других отрадней, —Такой гармонией волнуя воздух,Что вы, закрыв глаза, забыть готовы,Что это ночь! Меж лунными кустамиС полураскрытой влажною листвойВы по ветвям увидите сверканьеИх ярких, ярких глаз, больших и ярких,Когда лампаду страстную затеплитСветляк во мраке.Молодая дева,Живущая в своем радушном домеПоблизости от замка, в поздний час,(Как бы служа чему-то в этой роще,Что величавей, чем сама Природа)Скользит по тропам; ей давно знакомыВсе звуки их и тот летучий миг,Когда луна за облака зайдетИ смолкнет все кругом; пока луна,Вновь выплывая, не пробудит властноИ дол, и твердь, и бдительные птицыНе грянут разом в дружном песнопенье,Как если бы нежданный ветер тронулСто небывалых арф! Она видалаПорой, как соловей сидит, вертясь,На ветке, раскачавшейся от ветра,И в лад движенью свищет, ошалев,Шатаемый, как пьяное Веселье.С тобой, певец, до завтра я прощаюсь,И вы, друзья, прощайте, не надолго!Нам было хорошо помедлить тут.Пора и по домам. — Вновь эта песнь!Я был бы рад остаться! Мой малютка,[154]Который слов не знает, но всемуЗабавным подражает лепетаньем,Как бы сейчас он к уху приложилСвою ручонку, оттопырив палец,Веля нам слушать! Пусть Природа будетЕму подругой юности. Он знаетВечернюю звезду; раз он проснулсяВ большой тревоге (как ни странно это,Ему, наверно, что-нибудь, приснилось);Я взял его и вышел с ним в наш сад;Он увидал луну и вдруг умолк,Забыв про плач, и тихо засмеялся,А глазки, где еще дрожали слезы,Блестели в желтом лунном свете! Полно!Отцам дай говорить! Но если НебоПродлит мне жизнь, он будет с детских летСвыкаться с этой песнью, чтобы ночьВоспринимать, как радость, — Соловей,Прощай, и вы, мои друзья, прощайте!1798
Гендекасиллабы в духе КатуллаПеревод В. Рогова
[155]
Дорогая, внемли милетской сказке[156]!Обдуваем ветрами, в кущах лавра,Храм, мерцая, над мысом возвышался;И вставал в тонкой дымке над волнами,Богом стад сотворен, прекрасный остров.И с его берегов, суровых, дальних,Часто челн доплывал при лунном светеДо пещеры, в подножье мыса скрытой,Где средь миртов тропинка извиваласьИ вела к рощам лавра возле храма.Там, средь роз, Киферее[157] посвященных,Часто жрица, прелестна, как виденье,Душу сыну богини изливала,Утлый челн умоляла не оставитьИ незримо по сумеречным волнамНаправлять, чтобы вновь пловец отважный,Трепеща, мог поникнуть ей на лоно.<1799>
Баллада о Черной ЛедиОтрывокПеревод Арк. Штейнберга