Поэзия Африки - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 3

ПОЭЗИЯ АФРИКИ

АЛЖИР

НАДИА ГЕНДУЗ [1]

АлжирПеревод М. Ваксмахера

Я видела камни твои,Я видела землю твою,И горы твои, и долины,И снег, и весну;Я видела, как пробивались росткиИ становились колосьями,Видела, как в январеРасцветало миндальное дерево,Видела, как извиваласьКолючая проволока,Напоминая о том,Что было вчера.Но в оливковых рощахИздалека мне кивали деревья.Но в песне ветраМне слышался шорох листвы.Алжир!Навсегда я твоя.Вчера твою землюКровь обагряла.Сегодня детям твоимПринесла я оливы.Вчера на земле твоейКорчились в муках тела.Сегодня над теми, кто пал,Наливаются соком колосья.Вчера свои черные зернаСеяла смерть, но сегодняПосеяны зерна другие:Они не из стали,Не из свинца,И дети знают об этом…В земле твоей мертвые спят.Деревья в оливковых рощахЗалиты солнечным светом.

АННА ГРЕКИ[2]

В Менаа, в горах ОресаПеревод М. Ваксмахера

Помню: даже зимойДень был садом цветущим,Гранаты — только плодами,И красный сок, что из них сочился,Был только соком. Не кровью.А когда мы ныряли в кустарник,Мы просто прятались друг от друга,Мы просто играли в прятки.Если взрослые брали ружье,Значит, они собиралисьОхотиться на птиц и зверей.А когда от динамитного взрываСотрясались гранитные скалы —Это отец мой, школьный учитель,Расширял дорогу для своей машины.Помню: домам не нужны были двери,Глаза открыто в глаза смотрели.И не было в ту пору ночей:Ночами все люди спали.Это было в горах Ореса,В Менаа[3], в деревне Арис —В смешанной общине[4], как говорится в газетах.Детство мое и забавыТам родились, в Менаа,В смешанной общине Арис.И все мои страсти, вся юность —Все, чем жила я потом, распрощавшись с детством,Уходит корнями в ту пору,Когда из ладоней НеджаяВ небесную ширь и в мои глазаРвались испуганно птицы.Был он хрупок, как ирис,Мой друг Неджай,Он выслеживал скорпионов,Гонял вечерами шакалов,Ходил на ходуляхИ стрелял в луну из рогатки.Теперь в моей деревне война.Моя деревня сложила усталоКилометры радужной радости,Свои вчера еще яркие крылья,Которые теперь стали серыми,Словно у мертвой бабочки.Больше нет шелковистых садов.От которых веселый ветерБыл медоноснее пчел.И не слышно шаговБосоногого мальчишки Неджая.На корни моего детстваНавалились пластыСтраха, ненависти и крови.Теперь в Меиаа, в горах Ореса,Живут только жирные скорпионы.Война.Земля содрогается от динамита,Раскололи глубокие трещиныГолубой фаянс небосвода,И не слышно жужжания пчелЗа стрекотом вертолетов.Но горы Ореса трепещут от ласки —Их ласкают, их нежат волныПодпольных радиостанций.Дыханье свободыПробегает по нашим лесам,Как дыханье грозыПо шкуре барса.Мне кажется вдруг, что гул умолкает.Немеет война,Растворяясь во времени и пространстве.За плотно запертой дверью,В затаившемся ночном городе,Я сижу перед экраном своего детства.Я теперь понимаю:Все, что меня волнует и задевает, —Все уходит корнями в горный массив.Окрашенный белым и розовымНа географических картахДля средней школы.Белым и розовым цветомЗалито все мое детство.Все, что я делаю, все, что люблю,Ведет меня в горы Ореса,В Менаа,Где меня ждетМой первый в жизни товарищ.И хотя с того времени мирНа двадцать лет постарел,Я по-прежнему с нежностью думаюО хрупком, как ирис,Мальчишке Неджае.

Голова. Культура Нок (Нигерия). Терракота. Высота 23 см. Нигерийский музей

Грядущее придет завтраПеревод М. Ваксмахера

Грядущее придет завтра.Грядущее придет скоро.Солнце наших ладоней пылает неистовым жаром,Лава кипящего гнева подступает к нашим устам,И многоликая память вынашивает грядущее —Стойкая хрупкая память, горькая чуть на вкус.Когда ты в тюремной камере, ты видишь, как слово «Свобода»Обретает свой самый чистый, свой единственный смысл:Свобода — значит любовь, и любовь нас бросает в битву,Бросает в кровавое крошевоЛюдей и олив.Грядущее придет скоро.Грядущее придет завтра.Грядущее очень трудно словами сегодня выразить —Язык еще не умеет грядущее выражать.А тупые унылые скептики говорят, зеленея от ужаса,Что мертворожденное утроВ землю зарыто вчера,Твердят, что порыв к свободе — всех смертных грехов страшнее,За восьмой этот смертный грехУготована смертная казнь…Но семена рассвета в наших ночах вызревают,Обезглавленное грядущееГолову подняло.Грядущее придет скоро.Грядущее придет завтра.Но обезглавленное грядущее поднимает упрямо голову,И изможденные женщиныСвоими детьми гордятся,И изможденные женщины, по горло терпеньем сытые,Никак не хотят и не могут заставить себя молчать.Их руки — листва прохладная — освежают наш лоб воспаленный.Их руки — живые ветви — к небу устремлены,И с каждым новым рассветомОни приручают звезды,Они наповал убиваютМглу,Непроглядную мглу.Грядущее придет скоро.Грядущее придет завтра.Над глухими тюремными стенами,Сквозь ржавые прутья решетокНаши мысли тянутся к солнцуИ грядущее тянется к нам.Строительницы свободы,Скромные зодчие нежности,Я вас обнимаю, сестры,И говорю:«До завтра!» —Потому что мы с вами знаем:Грядущее придет скоро.Грядущее завтра придет.

АСИА ДЖЕБАР[5]

Каждое утроПеревод М. Ваксмахера

Каждое утроЯ ищу тебя среди труповВ двух шагах от нашего дома,Каждую ночьТемнотаОпять и опять извергает тела —В двух шагах от нашего дома,Под мостом,Среди зарослей лавра.Мне говорят:Если жандармы увели человека —Больше нет человека.Каждое утроЯ ищу тебя среди трупов.Я ищу. Я одна по утрам.Лишь заря,Многоликая, в красных кровавых рубцах,Ходит молча со мной,И ее немота означает молчаньеТвоей бессрочной отлучки.Я ищу — и надеюсь,Что в одно непонятное утроЯ встречу тебяСреди зарослей лавра.Мне говорят:Если живая кровь человекаБьется в сердце друзей,Которых он, может быть, даже не знал, —Такой человек не умрет.Каждое утроЯ ищу тебя среди трупов.Каждое утроМертвецы глядят на меня,Широко раскрывая глаза.Каждый глаз точно солнце,Что втоптано в землю.Я ищу тебя,Я хочу тебе показатьПоле нашего завтра,Наши посевы.Я тебя жду, я узнáю тебяСреди зарослей лавра.Я говорю:Пусть скорее сгорит безнадежность.Жизнь, горячее небо, долина мучений —Все уместилось во мне.Твоя плодородная кровьПропитала грядущее поле.Каждое утроВ двух шагах от нашего домаЯ ищу тебя среди трупов.

МУХАММЕД ДИБ[6]

Весна расцвететПеревод М. Кудинова

Заря наступает, и вотПейзаж, нарисованный кровью,Передо мною встает.Но голос поет и поет,Поет и летит над холмамиВ край ссылки, печали, невзгод.Вокруг только ветер и лед,И буря смертельна. Но голосПоет, что не вечно изгнанье,Что мята опять расцветет,И пальма плоды принесет,И кончатся наши страданья…О девушка с сердцем печальным,Поешь ты в кровавую зимуО том, что весна расцветет.

ВестьПеревод М. Кудинова

Слово надежды ко мне прилетелоИздалека… Мне слышится песня,Которая сумрак ночной разгоняетИ заставляет забыть про усталость.Забыть о беде и глазах исступленья.О мирная песня, о добрая песня!Биение сердца, в котором терпенье.Не может иссякнуть…Вокруг меня сумрак, а в сумраке этомПередо мною горит огонек.Гори же, не меркни,И ветра не бойся,И ночи не бойся,Ты утра дождешься,И солнце взойдет!Вечерние ветры,О ветры глухие!Вернитесь в края,Что сюда вас послали,Скажите им:Это весна наступаетИ ясные дниЗа собою ведет.Дни меда и света,Пшеницы и света,И хлеба для всех,И счастья для всех.

СтихииПеревод А. Равича

1

В небе Большая Медведица мчитсяК центру туманности мутно-кровавой,Мчит, обеспамятев, россыпью медной,Схожая обликом с птицею певчей,С птицей, охваченной яростным ливнемИ охраняющей дерево детства.А минотавра надорванный голосС давних времен заглушает стенаньеГорода вымершего и глухого.

2

Неподвижных ног безмолвье,Тишина кустов терновыхИ обвивших шею рук.С голодом моя подругаБорется неистребимым,Веки сомкнуты, поет.Снова снег. Звезда убилаСвет своей горящей плоти,Стала пеплом. В пепле всё!Слышу крик и вижу губы,Ни бледны они, ни алы.Спит сирена вся в крови.

3

Ладонь большая сердцаРаскрыта в этот мирОгней, лучей, животных,Она черна, дрожит.Выходит прямо к солнцуОкно из детских дней,Пылающие степиПреследуют его.Вода, ты здесь бессильна,Иссохнув, стала тыЛишь нитью мутно-алой,Воздушная вода.

4

Обжигает садыБлеклый дождь, он уснул,Как павлин. В эту пору?Бесконечный терновникТело рвет до костей,Волки рвут наши руки.Рот открыт. В эту пору?К сердцу черные водыНеустанно бегут.Для того чтоб услышатьКрови лиственный шелестНа вершине холма.

5

Звезда, поющая в ушах вселенной,Мерцающая тускло и мертво,Приходит землю рыть, когда я сплю.Когда-то женщина с лицом бескровным,Подобная полипу на груди,Сидела, бледная, у врат страны.Ее тоска ладони простирала;В глухой степи слепой ребенок плакал,Сон беспокойный тела моего.

ПортПеревод А. Равича

Дождь. Шумный порт. Зачем я шел сюда?Стоять, глазеть на белые суда?От шумных толп все серо на причале.В дыму повисло солнце над толпой.Тебе завыть бы впору. Что с тобой?Корабль отчалил, отплывает в дали.Вокруг зима, и всё как страшный сон,Бордо водой и скукой окружен.Где успокоишь ты свои печали?В пространстве дождь во всю бушует мочь,Лишь полдень миновал, и сразу — ночь.Где ты найдешь приют, в каком квартале?В кино? А может, в баре на углу?Там голоса, там пьют, там свет сквозь мглу.А на твои слова здесь наплевали!

ЗЕХОР ЗЕРАРИ[7]

Если бы ты…Перевод М. Кудинова

Если бы тыЭдельвейсом была,Я залез бы на горную кручу,Чтобы тебя сорвать.Если бы тыБыла растеньем морским,Погрузился бы яВ зеленую бездну,Чтобы тебяСо дна морского достать.Если бы тыЗвонкоголосою птицей была,Я пошел бы в глухие леса,Чтобы услышать тебя.Если бы тыЗвездою была,Я бы все ночи не спал,Чтобы только смотреть на тебя,Свобода!

КазньПеревод М. Кудинова

ПалачуПо душе темнота.УбийцаСвета дневного боится.Человеку выбрили головуИ повели к эшафоту.Должно быть,Он улыбнулся,Увидев хмурые лицаЧиновников.Им надлежалоПридать законную силуУбийству.Ночь была,И накрапывал дождь.Палач торопился,Боясь простудиться.Чиновники,Раскрыв свои черные зонтики,Топтались на месте:«Какая медлительность!Надо кончать это дело…»ОнПоглядел на нихИ улыбнулся.«Боятся, — подумал он, —Все здесь боятсяПростуды».СейчасОни домой возвратятсяИ снова будут вдыхатьЗапах еще не остывших простынь.А онБудет спатьНа жесткой постели,От которой пахнет дождем.

КАТЕБ ЯСИН[8]

Живая память(фрагмент)Перевод М. Ваксмахера

Наша кровьОпятьОбретает корни.Казалось,Мы всё забыли,Но земля наша,Впавшая в детство,Снова прежним клокочет огнем.Даже расстрелянный,Человек ногтями впивается в землю,Даже расстрелянный,Он старается землюНа себя натянуть,Как одеяло, —Скоро живымНе останется места для сна.А под одеялом земли,В глубоких, как звезды, могилах,Мертвецы, с пробитым сердцем в зубах,Крепко держатся за корни деревьев,МертвецыВыдыхают своими пробитыми легкимиЗемлю —Это онаРаскаленною пыльюВливается в горло живым.Это убитые предкиБьют по памяти нашейРаскаленнымиКраснымиЯдрами.

Секрет огня(Фрагмент)Перевод М. Кудинова

Линия фронта.Притаились мортиры:Ждут сытного завтрака,Обильного обеда…Какой огоньОзарил эти лицаС их беспощадной верой в победу?В этом огне —Секрет всех жертв принесенных,Он бушует повсюду —И вдруг возникают отряды крестьян,У которых украли землю.Он бушует повсюду —И навстречу отрядуВыходит старик из руинИ отдает последнее, что у него сохранилось.В эту ночь перед боемЛюди пляшут при свете огня.Близится утро…Позабудь лохмотья свои,Усталое тело,Натертые ноги,Лишенья, —Сделай так,Чтобы руки народаЕще сжимали оружьеПри свете костров,Разведенных в земле.

Танец при свете костраПеревод М. Курганцева

Мы танцуемпри свете костровсвой воинственный танец,а вокруг —ни колодцев, ни хижин,ни девичьих глаз.Только горные кедрыстоят,приосанясь,и смотрят на нас.Мы танцуемпри свете костровгневный танец Алжира.В этом пламени грозномрождаетсязавтрашний деньи умирает все,что преступнои лживо,и шумятмолодые оливынад руинамидеревень.Юность моя!Розовый макв поле расцвел…Юность моя!Тонко поетшкольная дверь…Розовый макслабо хруститпод сапогом.Школьная дверьстала от пулькак решето.Вот мы стоимздесь.А в глазах —нет ни слезы.Вот мы стоим здесь.А в глазах — только огонь.Наших враговон навсегдаиспепелит.Нашим друзьямон принесетмир и тепло.В небе ночном,словно стрижи,пули свистят…В наших сердцахтолько однослово — Алжир!Ты огнем полыхаешь,Алжир!Ты вулкан!В древних недрах твоихраскаленная лава —это грозная армиянищих крестьян.Над немой вереницейбезрадостных лет,над ночамипредательства,рабства и пытокзанимаетсянашей свободы рассвет.По сожженным полям,по кровавым камняммы идем, и победа —в стволах наших ружей,и сердца нашиотданыбудущим дням!

ВоронПеревод Ю. Левитанского

(Произносится в темноте вороном, чей образ — всего только знак в пространстве, драматическая поэма, площадка для взлета, возможность завершить все действие на едином дыханье. Жесты и декорация — по усмотренью зрителя. Ему предоставляется полная свобода трактовать эту вещь по-своему и даже, если он не желает открыть себя своему собственному внутреннему театру, — устраниться вовсе.)

Лишь чужестранца я люблюТы говорилаВозлюбленного тайного люблюДев непорочных,Любой супруг законный должен знатьЧас своего закатаЗачем я соблазненная тебеЯ соблазнить не смевшая тебяТы говорилаЛишь чужестранца я люблюОтшельника почтиИ многоженцаКоторый сдунет нас легкоОдним дыханьемВ траву забвеньяИ столько рук влечет к себеЕго немилостьВот розаВзятая за горлоПоникшаяПеред своей кончинойНо как сноситьЕе предсмертные мученьяЕе не помышляя задушить?ПечальнаяБесплоднаяЛюбовь!Пролить такую малость твоей кровиЕдинственное преступленьеКоторого я мог бы быть лишен!Излишне откровенен всякий разПеред явленьем высоты твоейНе смог бы я тебя повергнуть ницПролить такую малость твоей кровиЕдинственное преступленьеКоторого я мог бы быть лишен.ПечальнаяБесплоднаяЛюбовь!БезумнаяУшедшая к безумцуКак любит непорочность обнажитьсяПред негодяемМерзким и трусливымНо если говорить о птицеОна уже не ощущает крыльев.Печальная, бесплодная любовь!Когда с нее упало покрывалоМне в ту минуту силы не хваталоЧтобы откинуть волосы ееО изваяньяОбнаженностьТайная!ПечальнаяБесплоднаяЛюбовь!О изваяньяОбнаженностьТайнаяЕдинственное чем мы будем живыНе хлебНо алкогольИ зыбкостьРавновесьяНаших телЗдесь на краю бездонного колодцаЧья чистаяЕдинственная свежестьТак манит одного из нас к себе!

АНРИ КРЕА[9]

Добрый народПеревод М. Кудинова

Добрый народ!Ты во власти убийцИ безумцев.Добрый народ!СильныеСтали добычейБесчестных.Добрый народ!Предо мною открылсяТвой свет,И мои стихи он наполнил.Добрый народ!Только чистые сердцемТвою древнюю музыку могут услышать,Услышать голос надежды.Добрый народ!Разве можно сравнитьТвой гнев справедливыйС жестокостью тех,Кто тебя угнетает?Добрый народ!Отвергаешь ты преступленье,Потому что тебе ненавистно оно;И ложь отрицаешь,Потому что не нужно тебеПритворяться.Добрый народ!Открытый для солнцаИ света познаний!Когда день настает,Возрастает величье твое.Добрый народ!Не вступаешь ты в заговор с ночью,Мрак — тебе не помощник,Туман — не союзник,Гроза — вызывает насмешку,А буря —Ничто по сравнению с гневом твоим.Добрый народ!Справедливый народ!ПорохНе затуманил твой взгляд,И ты видишь ясно контур свободы,Справедливости видишь дорогу.Добрый народ!Неумолимо твое пробужденье,И в изумленье оно повергает безумцев,Которые больше не знают, что думать,Не понимают,Откуда исходит презренье твое.Добрый народ,На ногах твоих рваная обувь.Сильный народ,Ты приветствуешь разум.Честный народ,Поднимается солнце,Чтобы твой путь озарить,Мой добрый народ,Мой свободный народ.

* * *

Несмотря ни на что,Ненавидеть не можешь ты слепоТех, кто тебя убивает.На безумцев ты смотришь,Словно на призраки ночи,Которые сами не знают,Что они делают,Что они делали,Что они делатьНе смогут уже никогда.Их память так же глупа,Как безответственны все их поступки.ОтнынеНа континенте людскомНельзя безнаказанноУгнетать человека.И в царство шакаловИзгнан теперь произвол.Добрый народ!Больше нет благодарных рабов,Доброты угнетателей,Жалкой похлебки,Заменяющий плату за труд,Хитроумных обманов бесполезного голосованья,Обездоленных женщин,Запятых грязной работой,Оскорблений, которые низостьШвыряет слугам в лицо.Видишь, добрый народ,Как ничтожныДоспехи безумцев?Добрый народ!Угнетенный народ!Хотели ониНавсегда сохранить твою слабость,Они принимали ееЗа отказ от борьбы,Но ошиблись они,Принимая за слабость твою доброту.Добрый народ!Воскресший народ!После буриОпять распрямляешь ты спину,И, хотя над твоими детьмиКружат коршуны,Все же не меркнет надежда твоя,Разгораясь сильней и сильнейПосле каждого залпаИ каждой невзгоды.Добрый народ!Расцветет под небом свободыНаша земля,И твоей будет жатва,Виноградники будут твоими.И шахты,И уголь звенящий.Который тепло тебе дастИ величье.Добрый парод,Свободный народ,Народ моего Алжира.

Будет деньПеревод М. Курганцева

Будет день —

в аэропорту Алжира

мы высечем надпись

на белой стене:

«Здравствуйте, пассажиры!

Вы в свободной стране».

Сердце Алжира для всех открыто.

Мы вас ждали

сто тридцать лет.

Посмотрите на небо:

синева и свет —

нашей кровью оно омыто.

КАДДУР М’ХАМСАДЖИ[10]

Да, мой Алжир!Перевод М. Кудинова

Слезы…Но разве я плачу?Не склонилась моя голова,и лицо мое ясно, как снег,покрывающий братьев моих,что закрыли глаза навсегда.— Да, мой Алжир, да!Крик…Я разве кричу?Мой голосслился с твоим,мой голосиз твоего вырывается горла,мой голосзвучит в твоем сердце всегда.— Да, мой Алжир! Да!Я разве страдаю?Изранена плоть мояв братьях моих,но их рукиуносят меня под дождем,и на раны моидождевая льется вода.— Да, мой Алжир! Да!Слезы…За слезы моипоклялись отомститьв Оресе,в Митидже,в лачугах убогих,в селеньях,где бродит беда.— Да, мой Алжир! Да!Разве я плачу?Дороги мои дождями размыты,дороги мои бесконечны,дороги мои искалечены,тяжки, туманом покрыты,и ночь над моими дорогамидлится года.— Да, мой Алжир! Да!Я разве кричу?Мое ложе — горящие угли,мое ложе — холодная тина,кровь,негашеная известь,и нет мне покоя на ложе моемникогда.— Да, мой Алжир! Да!Я разве страдаю?Ветер, где мои братья?Где сестры мои?Раскидал ты по белому светуплоть,и разум,и зерна мои.Но над жизнью моейвсходит солнце,и свет его ярче мечты.— Это ты, мой Алжир! Ты!

Сон ребенкаПеревод М. Ваксмахера

Ребенок сидит у небесных врат,Ребенок ждет своего отца.Он ждет — и не знает, это сон или явь.И на щеке его — злая слеза,А вокруг — никого,Пустота.Один-одинешенек в царстве своем,Ребенок ждет,И считает звезды,И пересчитывает горизонты,И видит: катятся сотни солнц —Головы казненных по голубой мостовой,Головы казненных, как сотни солнц,Как острый луч сквозь толщу листвы,Прорезают светлую просеку в завтраДля детей,Которые ищут отцов.

АБУ АЛЬ-КАСИМ СААДАЛЛА[11]

Бессмертие

Заря поднимаетсянад тобой,и красной кровьюокрашен лес,и тучи бегуттрусливой толпой —захватчики,оккупанты небес.И руки заригорло ночейстиснули,словно горло врага,а для землипотоки лучейнежнее,чем девичья рука.Алжир,мое сердце и кровь моя,заря поднимаетсянад тобой,и горы трубят,и плещут моря,и каждую грудьсотрясает прибой.Герои идут.Дорога звенит.Поляпротягивают нам цветы,и солнце,рвущееся в зенит,улыбаетсянам с высоты.Алжир!Сыны неустанны твои.Алжир!Гремят барабаны твои.Бессмертна свобода твоя.Алжир!Время врачуетраны твои.

Письмо с горПеревод М. Курганцева

Ты медленно строки скупые прочла,качнулась земля под тобой,а в сердце вошла, как тупая игла,щемящая, острая боль.Ударила молнией черной война,и рухнул нехитрый уют,и в комнату хлынула вдруг тишина,которую мертвой зовут.Руками колени свои обхватив,ты села на низкий пороги долго шептала: «Неправда! Он жив,он жив, он погибнуть не мог.Пройдя невредимым сквозь тысячу бед,он встретится снова со мной…»И вот тебе чудится, будто в ответдоносится голос родной:«Любимая, губ твоих розовый шелкменя не коснется, скользя.По горной тропе далеко я ушел —обратно вернуться нельзя.Атласские кедры шумят обо мне,поет надо мною звезда.Я — камешек малый на этой земле,вошедший в нее навсегда.Я верю: продлится мое бытие,продолжится времени ход.Как семя проросшее, сердце моеживыми цветами взойдет».

ЖАН СЕНАК[12]

«Друзья мои!..»Перевод М. Кудинова

Друзья мои!Истинной Франции дети!Во время вашего праздникаЯ возвышаю мой голос,Потому что мы вместе страдаемОт несправедливости,От нищетыИ от боли.Друзья мои!Истинной Франции дети!Я возвышаю мой голос,В то время как падают братья мои,Потому что вручить я вам долженЭстафету надежды,Свирель наших гор,В которой свобода,Соединяясь с дыханьем людским,Поет о грядущей победе.Я говорю, чтобы все узнали мой край.Я говорю, обращаясь к юности мира:Смотрите все на прекрасную родину нашу,На расправивший плечи Алжир, истекающий кровью под солнцем.

«Если земля разверзнется вдруг под ногами…»Перевод М. Кудинова

Если земля разверзнется вдруг под ногами,Если тайфуны обрушатся вдруг на родные селенья, —Весь этот ужас померкнет пред вами, Проконсулы Мрака.Близ родников умирают дети от жажды;Перед воротами лагеряЮноши дерзко бросают в лицо палачам:— Не прекратится борьба,Пока на земле такие, как вы, существуют! —За ними захлопнутся тяжко ворота,И вот прожекторы, сторожевые собаки, бичиИх будут стеречь и грызть молодые тела.Города, вы слышите наши слова?Бушуют пожары,Но лес расцветет и поднимется снова.Города, над вами трепещут и бьютсяИспуганных аистов крылья.Погибший мой брат!Мы клянемся тебе:Династия смертиПотомства не будет иметь.

«— Смотри, — сказал командир…»Перевод М. Кудинова

— Смотри, — сказал командир, —Яйцо змеиное стало со временем камнем.— Да, но у Времени было ведь время.У нас его нет!— У нас есть уверенность наша, — сказал командир. —Мы развеем черный туман,Мы познаем свойства камней,Наши дети гордыми и беззаботными будут.

«Бубенцы его черной тоски растравляли нам душу…»Перевод М. Ваксмахера

Бубенцы его черной тоски растравляли нам душу.— Не мешай нам, — сказал командир, —Не думай о склепах.Пусть стрела твоя к дереву цель пригвоздит,Пусть привет принесет она братьям в горах,Пусть она им расскажет,Что мы — потрошители мрака.

Эти бойцы(Фрагмент)Перевод М. Ваксмахера

Эти бойцы не имеют винтовок.Их оружье — ночные розы.Они не умеют на шпагах биться,Но мужеством бьются сердца.

* * *

Люди, живущие в темноте,Дайте моему народу свет,Дайте здоровье народу моему,И пусть он отныне будет зодчим.

* * *

Неграмотные,Они умеют читать —В глазах своих братьевЧитать письмена.Они говорят:Не чахлый кустарник —Выпустим к солнцу лес молодой.Они говорят:Настала пораЭту тягучую ночь превозмочь.Неграмотные,БезошибочныеСчетоводы мудрости…В сердце своем они подвелиТочный итогДня.

* * *

Они научились читатьРади других,Ради всех.СтроитьОни научилисьРади других,Ради всех.Они научились дратьсяРади других,Ради всех.Не ради кого-то,А ради всех.

* * *

Отважный факел рванулся вперед —Все факелы двинулись вслед за ним.

* * *

Они об истине не рассуждают, —Они ее доказываютЖизнью своей.

* * *

Когда говорят они о грядущем,Их мускулы светом зари золотятся,Гул раннего утраВ их голосе слышен,Они горды,Они — полумесяц,Пронзающий мертвенный сумрак неона.Взглядом своимНа косматых тучахПишут они суровую фреску.«Прочти! Расскажи!» — говорят нам они.И мы по крохамИм открываемПростую истину:«Вы герои».

СонПеревод М. Курганцева

Птица грозывпивается в самое сердце.Птица грозыдолетела до самого солнца.Птица грозы,перед тем как на дереветихо усесться,резко и громко смеется.Ласточка…ласточка…громи слепящий песок.Алое небокрыломударяет в висок…Конь, настоящий,взлохмаченный коньвороной,в море лазоревомбудет купаться со мной!Будут деревья привычно дремать,будут спесиво брюзжать корабли.К берегу моря придет моя мать,будет на нас любоваться с земли.

Неужели настал мир?Перевод М. Курганцева

Заросли остались давно позади.В небе — спокойная луна.Я промываю рану сам.Охрипшее радио молчит.Женщины несут мешочки с крупой…Неужели настал мир?

МАЛЕК ХАДДАД[13]

Они входят в легендуПеревод М. Кудинова

Они входят в легенду,И легенда им открывает объятья.Я разговаривал с ними,Я пожимал им руку,У них были дети… и даже были у них недостатки,Но как умели они улыбаться, когда окружала их ночь!Покупая газету,Я снова с ними встречаюсь,Они были моими друзьями,Они не были цифрами, именами, словами,Они — это десять лет и тысяча дней меня самого,Хлеб, который делили по-братски,Сигарета в минуту досуга,Они знали моих малышей,Моя мать их любила,Все мои стихи я читал им,Беседовал с ними.И вот…Они входят в легенду,И легенда им открывает объятья.Душой моей родины стали они,Но я никогда не увижуМоего отважного друга, шахтера,Не пожму твою руку, мой старый товарищ, школьный учитель,И не увижу тебя, мой веселый приятель, мясник.Я мысленно к вам обращаюсь:Простите, что я остался в живых.Они входят в легенду,И легенда им открывает объятья.

«Я бы хотел…»Перевод М. Ваксмахера

Я бы хотелБыть достойным людей.А еще —Просто слушать,Как дождь шумит.

Чья очередь?Перевод М. Ваксмахера

За кем пришли — за мной? — в рассветный этот час?Чья очередь?К доске! Ты выучил урок?Французскую историю ты знаешь назубок?И ты идешь в тоске,И ты шагаешь к черной —Ох, слишком черной! —Доске.Оцеплен весь квартал. И каждый молча ждет —Чья очередь пришла,Кому настал черед.В автобусе, в метро — чья очередь теперь?В домашней тишине — чья содрогнется дверь?Чья очередь?Того, кто отчий дом припомнил в этот миг?Кто бога помянул отборнейшим словцом?Кто в двадцать лет — больной седой старик?Кто через час уткнется в грязь лицом?Кому пришел черед?Гитаре с покрасневшими глазами?Свече, что умирает на рассвете?Алжирской флейте, замолчавшей флейте?Последней, незажженной сигарете?Кому пришел черед?Голубке, что в ладони-крылья хлопает?Улыбке друга? Я любил его.Дождю, который туч лохмотья штопает?Тоске и счастью сердца моего?Кому пришел черед?Тебе, моей родной, моей любимой?Твоим большим глазам, твоим слезам?Всему, что так бывало мило нам?Всему, что проплывало где-то мимо?Кому пришел черед?Черед, наверно, мой. По лестнице иду,Надеждою цепляясь за перила,И каждая ступенька — как в бредуСекира палача, и я бреду, бреду,И больдыханиеперехватила.Кому пришел черед?Черед, быть может, твой.А мне, как жизнь, нужна твоя улыбка.И песня, песня мне твоя нужна.Убив тебя, они самим себеСвой смертный приговор заранее подпишут.Чья очередь?Кому пришел черед? Пусть сгинут натюрморты.Живых цветов для Герники хочу.Хочу мучительнейшей смерти палачу.Хочу цветов и радости для нас.За кем пришли — за мной? — в рассветный этот час?

Песня уверенностиПеревод М. Ваксмахера

Голубь на крыше,Голубь не в небе, —Разве ты птица?..Но все изменится.Я должен помечтать.Она придет, она к нам обязательно придет.Весна, которую в минуту казниПровидел мученик.Оно придет, то утро,Когда газеты на пяти колонкахПровозгласятТалантливость рабочих рук.Оно придет, придет к нам —Светлое смущеньеПри виде неба чистого над родиной,И в это небо голуби взлетят.Когда пожар войны погаснет,Мы ночь зальемОгнями радости,И мы поверим линиям судьбыНа трудовых ладонях.ПоверимСчастливым бороздамНа вспаханных феллахами полях.И он придет, придет,Свободы день.К нам в дом ворвутся песни,Что сложены в горах солдатами свободы.И голубьСнова станет птицейВ огромном небе.Пою любовь — любовь к стране, к свободе,СвятоеПолитическое чувство.Любовь пою, которая таитсяВ опущенных глазах,Стократно оплетенныхКолючей проволокой недомолвок.Любовь пою, которую убитьСтремится враг,Любовь, котораяКак материнский взгляд,Как поцелуй любимой.Любовь и счастье — точные науки.Вот почему мы правы.

Я француз?Перевод М. Курганцева

Мама моя,ты себя называешь «умми»[14], а я говорю «ма мэр»[15].Нет у меня бурнуса и нет калама[16],я потерял ружье.В эту ночьне насвистывать бодрых песен.Страшно?Да, страшно мне.Странный двойникменя преследует ночью.Днем смеются друзья.Чиновник спрашивает:— Национальность? —Отвечаю: — Француз.— Француз?А может, алжирец?— Нет, не алжирец…Чадры не носит сестра… —Французский,французский,французскийфранцузский —язык моих школьных наград.Но почему в эту ночь немуюу меня темнеет в глазах?

Мне снилось…Перевод М. Курганцева

Мне снились призрачные кораблии город, где на улицах стрельба,где похоронный звон моей землипредсмертным потом катится со лба.Мне снилось: задыхается Алжири судорожно корчится во тьме.Он, словно в качке палуба, дрожит,и это в сердце, в памяти, во мне.Я от рожденья узник, я привыкискать везде особый коридор.Я к снегу чужеземному приник,чтоб белизна припудрила позор.Ты, сердце, — странник по дорогам сна,по закоулкам памяти, по злымотелям, где тоска погруженав бессонницу, по гаваням пустым.Подслушиваю реку под мостоми с ней веду безмолвный диалог.В ее ворчанье хмуром и простомя различаю зов моих дорог.Унижу день: веселья карусельна родине и солнца желтизну.Шумливый бриз домчится на Джебель[17],разгонит боль и принесет весну.

БУАЛЕМ ХАЛЬФА[18]

«Родившись, плачет ребенок…»Перевод М. Кудинова

Родившись, плачет ребенок.Родившись, плачет весеннее утро.Слезы ребенка…Роса на траве…Это жизнь, пробуждаясь,Лицо умывает свое;Перед тем как светло улыбнуться,Совершает она омовенье.Слезы,Которые матери льют,ПредвещаютРождение нового мира.

Дождь над моею странойПеревод М. Кудинова

Дождь, воспетый тобою, Верлен,[19]Пахнет пепломИ пахнет увядшим цветком,Опозоренным, мертвым цветком,Забытым между страниц.Над моею страною, Верлен,Дождь неистов, как наши страданья.Словно ненависть в наших сердцах,Он бурлит по склонам холмов,Наполняет речные потоки.Подобно тому как любовьНаполняет наши сердца.Столетьями падает онНа алжирские скалы,На деревни в долинах,На рваные крыши лачуг,На увядшие женские лица,На впалые щеки детей,На поблекший жасминДевичьих щек.Верлен! Я знаю теперь,Почему наше солнце сожглоСлезы алжирского неба,Почему зажигаются звезды на скалах,Почему появились белые голубиВ наших долинах,И высохли слезы детей,И не льются слезы из глаз матерей,И опять расцветает жасминНа девичьих щеках.Верлен! Ты вспоил мою грустьИзгнанника, грусть сироты,У которого отняли родину.Знаешь ли ты, о Верлен,Что сердца нашиПолны любви,Полны гнева и ярости,Ибо так много было пролито слез,Что лопнуло наше терпенье,И так долго лились дожди,Что они обнажили скалу.

Голова. Культура сао (Камерун). Терракота. Высота 6,5 см. Исторический музей, Ла-Рошель, Франция.

БАШИР ХАДЖ АЛИ[20]

КлятваПеревод М. Кудинова

Клянусь рыданьями девушки,Потрясенной воздушным налетом,Клянусь отчаяньем матери,Потерявшей ребенка в сумятице бегства,Клянусь добротою Али Буменджеля[21]И разумом ясным Мориса Одена(О братья мои! О надежды,Убитые в самом расцвете!),Клянусь молчаньем захваченных наших селений,Клянусь горизонтом, который, как рана, раскрылся,Клянусь терпеливою мудростью,Что притаилась во мраке,Клянусь неизбежностью дня,Что из сумрака должен родиться,Клянусь бушующим морем страданийИ гневом клянусь,От которого женщины наши стали прекрасней,Клянусь перасцветшей любовью,Немеркнущей дружбой,И верой глубокой,И пламенем негодованья.Клянусь, что к народу французскому мы не питаем вражды.

5 июляПеревод М. Кудинова

[22]

Оттого, что они захватили ключи городов,оттого, что они расточили богатства земли,оттого, что они испоганили наши дома,расположились в старинных дворцахпод певучими арками,словно в хлеву,оттого, что они посягнули на наши цветы,на багряную свежесть садов,на стада белоснежных газелей,на солнечный луч в роднике, —возомнили онисебягосподами нашей земли.Вот, ритмично стуча,открываются окна в домах,по извилистым улицамтени живые скользят —и тотчаспросыпаются в страхеи дрожат, как сухая трава,иноземцы,чужие всему,вооруженные,в касках,с собаками на поводках.

АНГОЛА

ЖОАН АБЕЛ[23]

Аллегория солнцаПеревод М. Кудинова

В тот деньсолнце светило…Солнцесверкало на крышах,играло на стенах лачуг,зажигало глазазолотыми лучами своимисолнце.И прыгали детина красном песке,дети бегали взапуски,детилепили из глинысмешных человечков,лепили под солнцемэтого дня,бесконечного дня,при свете котороготы, мой брат,наконец-то увиделв глазах у подруги своейнадежду на лучшую долю.В тот деньсолнце светилои сохло белье,на веревке качаясь,и боль утихала,тайная боль,что в душе притаилась твоей.В садукуры копались в мусорной куче,на улицезвонко смеялисьувядшие девушки,что отдают себямраку ночному за хлеб,эти девушки солнцу смеялись,которое ярко светилов тот день бесконечный…Солнцесверкало на крышах,играло на стенах лачуг,зажигало глаза это солнце,о брат мой,то самое солнце,которое тыхотел быпотрогать руками.

МАРИО АНТОНИО[24]

Четвертая линияПеревод И. Тыняновой

На площади Мутамба[25] в полседьмого —машины вправо, машины влево,народ проходит, народ теснится —я подожду.В молчанье глядя на перекресток,куда под вечер приходит утрос тобою вместе, —я подожду.Пойду к развилке четвертой линиивслед за тобою. (Зачем же имя?)Вслед за тобою. Тебе ни словая не скажу.(А люд рабочий проходит мимо:усталым шагом, в глазах — мечтанье…Рабочий люд.Так каждый вечер к четвертой линииидет Домингас. За нею — Зито.Как мы, случайно.В рабочий поезд четвертой линиисадятся вместе. Рука в руке,мечтают молча.)Рабочий поезд четвертой линиимои мечтанья тебе расскажет.Слова скрываю и тку молчанье,и так мы ближе.Скрываю тайны и пораженья;и так же Зито. Туманным взглядомты, как Домингас,мне отвечаешь!Рабочий поезд четвертой линиинас мчит все дальше. И так же в жизни.И так же в жизни — вверх по дороге…И так же в жизни.Люблю я молча — ведь жизнь такая!Люблю я молча — ведь ты со мною;мы вместе, вместе — зачем мечтанья?Зачем слова?Рабочий поезд четвертой линии…В нем я и Зито. Ты и Домингас.Те, кто страдает, кто не сдается.Мы не одни.Мы не одни здесь. Ни я, ни Зито.И так же в жизни. Те, кто страдает —мечты немые, мечты глубоко, —мы не одни.И так же в жизни! И так же в жизни!

Субботний вечерПеревод И. Тыняновой

В этот вечер море мертво, море немо, море сине,И сидят, нахохлясь, птицы на уключине весла.Кто сказал, что эта тягость может жизнью называться?Кто сказал, что это море — тоже родина моя?Вечер. Завтра воскресенье. Грузчики сидят без дела.Грузчики глазеют с мола на валов голубизну.Кто сказал им, что прекрасно это зарево заката?Кто сказал им, что назавтра можно будет отдохнуть?На лице моем и вечер, и закатный свет пылает,и тебя, товарищ, тоже свет заката золотит.И тебя, товарищ, тоже. Ты сидишь спокойно рядом,прост, как этот жаркий вечер, и, как море, молчалив.Кто сказал тебе, что вечер так прекрасен? Одинокосмотришь вслед своим мечтаньям… Одиноко мы сидим,опустив бессильно руки!Кто сказал нам эти строки из поэмы этой ночи,здесь — у моря, здесь — у моря?.. Кто он был?

АНТОНИО ЖАЗИНТО[26]

Поезд-канальяПеревод П. Грушко

[27]

Этот поезд-канальязнай себе шпарит,гудят под колесами рельсы и шпалы:уэ-уэ-уэ,тэ-кэм-тэм, тэ-кэм-тэм,шши-шши-шши…Поезд-каналья шпарит,спешит,В окнах — лица, лица.До свидания, люди,доброго вам пути!..Красавицы зеленщицыпоглядывают из-под красных косынок,везут тростник в Луанду на рынок.…шши-шши-шши…В вагоне с решетками быки-крепыши:— Му-у, му-у, му-у… —В другом вагоне(в таком же, как тот)едут люди, черные люди,едут, как скот,глотают пыль, ко всему готовые,печальные, как быки, —люди законтрактованные.Быки умирают в дороге,но черный — он не умрет,как дитя, одно и то же поет:— Мулонда иа Кессуа уадибале,уадибалé, уадибалé…Это поезд по шпалам бежит,знай себе шпарит,спешит,безразлично проносится мимо:уэ-уэ-уэ,все вокруг почернело от дыма:шши-шши-шши,тэ-кэм-тэм, тэ-кэм-тэм, тэ-кэм-тэм…Поезд-каналья спешит,изрыгает огонь на траву.Слышишь, угомонись!А он поджигает хижину, где живу.Этот поезд-канальясжег мой маис…Если буйволы забредут в мой маис —яму глубокую вырою я!Кабаны повадятся в посевы мои —я уложу их из старого своего ружья!Если поезд-канальябудет сыпать огненный дождь,ну что ж!..Уэ-уэ-уэ,тэ-кэм-тэм, тэ-кэм-тэм, тэ-кэм-тэм, —дыми на полном ходу,я подожду…Подожду, когда под поездом лопнет рельси белые кликнут черных, живущих окрест.Я выйду,но работать буду для виду(не побоюсь и бича) —для виду, хоть и буду кричать:— Взя-а-а-али!..Вот и придется канальепротянуть свои ногипосреди железной дороги!

Сегодня я могу писать только такПеревод П. Грушко

Грохот гром скрежетноги руки головымужчины женщины детичерная кость Анголыкровь кровь хлопокчерный бос и нагхлопок хлопоты хлопотыкотокото $ нанг[28]нангкрест христосик на каждой стенкеинженеры спецы директорабелые люди акции деньгипатриотизм ура-уракровь деньги кишки наружуденьги рулетка банки оружиеПикассо Герника напалмбелые охотники пам-памза головами побольше ухлопайбедность голод сироты хлопокгеройство трусов коварство змейправа человека голод смертьголод черный чернее сажиПикассо ГерникаКассанже[29].

Народ ушел на войнуПеревод Б. Слуцкого

Мафумейра[30] режет ветвямиСияние солнца,А в тени на циновкеМатушка ЛембаКормит сына,Заблудившись в мечтах об ушедшем муже.(Сынок ее и Каянги — плачет.)Каянга ушел на войну. Каянга ушел на войну…Заброшенная деревушка.Свет и тень молчаливо играют между хижин друг с другом.Дети спят,Старики размышляют,Женщины вспоминают,Собаки томятся от жажды.Мухи вьютсяВ струистом колыхании зноя —Это все потому, что ушли созидатели жизни — мужчины.СолнцеНакаляет вопрос вопросов:Народ ушел на войну, народ ушел на войну,А когда он вернется?Даже птица не режет крылом раскаленное небо.Каянга ушел на войну. Каянга ушел на войну,Вернется ли он, не знаю.Народ ушел на войну, народ ушел, на войну.Я знаю: народ вернется.

АНТОНИО КАРДОЗО[31]

ЗавтраПеревод П. Грушко

1

Завтра,когда я умру,я хочу, чтоб меня погреблистоящим,со скрещенными руками,лицом на восход,в ожидании Солнца.Скажут ли надгробное слово(на буржуазный манер)или зароют меня, как собаку —одного лишь прошу: погребите менястоящим,со скрещенными руками,лицом на восход,в ожидании Солнца.

2

Завтраспелое Солнце взойдетнад моей крышей —над мною, сытым ребенком.Завтраспелое Солнце взойдетнад бедной травой,над голодным ребенком.Завтра(в день рождения спелого Солнца,желтого, как гуява[32],которую хочет изгрызть летучая мышь)сытый ребенок, живущий во мне,и все голодные дети,живущие на земле,сойдутся — сойдемся — в большом хороводе,чтобы прыгать,вспомнив древние наши прыжки.

Поезд из Маланже[33]Перевод П. Грушко

Пленник конторы, в бумагах по пояс,я рвусь к горизонтам всею душой,когда за окнами проносится поезд,задыхающийся,огромный,большой.Он несется, крича:— Я спешу горизонтам навстречу!Земля эта — чья, чья, чья?Что я ему отвечу?..Однажды я сяду на поезд, спешащийчерез долины, горы и чащи,мы вместе этот путь совершим.Я стану, как этот поезд летящий,задыхающимся,свободным, большим!И однажды крикнет народ,очнувшись от забытья:— Эта земля отныне моя!

ФЕРНАНДО КОСТА АНДРАДЕ[34]

Мать-земляПеревод П. Грушко

Красная земля Лéпи — моя мать.Мать-земля дает детям больше,чем жизнь, — дает разум.Разум орла,царя небесных просторови земных пустошей,поросших колючкой.Красная земля Лепи,спокойные сумерки манговых рощна красной земле,черная скала с железным отливом,вода, поющая, как поет мать…Орелпокачивается на скале,ветерв лунной ночистонет,кричит,будоражит долину, рощи,священные деревья мулембы,гладит глинистую кожу равнин,черные тела малышей.Земля, ничто на тебе не меняется.Твоя судьба — в руках сыновей.

АЛДА ЛАРА[35]

ЗавещаниеПеревод М. Кудинова

Проститутке самой веселойиз квартала самого мрачногозавещаю серьги моииз хрусталя прозрачного.Девственнице, которая строитвоздушные замки, где принцее заключает в объятья,завещаю мое кружевное,мое подвенечное платье.Старые четки моизавещаю хорошему другу,отрицавшему существование бога.Книги (их, словно четки,перебирала чья-то тревога)завещаю скромнейшим из скромных,не прочитавшим за всю свою жизньни единого слога.А мои стихи сумасшедшие,что сотканы все из болиотчаянной,неодолимойи пронизаны жаркой надеждой моей, —завещаю тебе, любимый!Чтобы в тихий задумчивый час,когда в опустевший твой домдуша моя вдруг прилетити коснется ее поцелуй твоих глаз,ты бы вышел на улицуи подарил стихи мои детям,в этот тихий задумчивый час.

ЭНРИКЕ ЛОПЕС ГЕРРА[36]

Приди, касимбо…Перевод П. Грушко

Коснись спокойными пальцамимоих курчавых волос,разлей непостижимый покойнад моей безбрежной печалью.Приди, касимбо.Я жажду увидеть, как заросли кофесгибаются от красных ягод.Выпрями сутулые стебли бамбука,надень диадемы на пики Байлунды,промой запыленные фарыпоездам, спешащим в Бенгелу,выгни радугу на горизонте —ворота шоферов Анголы.Приди, касимбо.На рассвете ласково склонись над посевами,развей безвольную скорбь сынов моей родины,открой для них горизонты надежды.Приди, касимбо.Пролей неистощимую влагу на мою землюв этот пропыленный час,с толкотнею на улицах,с бензиновой вонью автомобилей,когда подросток, чей заработок —пятнадцать жалких эскудо в день,спит на дорожке бульвара…О касимбо,я хочу пройти по твоим спокойным лугам,оркестрованным веселым напевом колибри.

В ожидании бульдозераПеревод П. Грушко

Уже забор стоит на стройплощадке,но все недавним прошлым дышит здесь:бедняцкий дом, заплатка на заплатке,фанера и проржавленная жесть.Еще не спилен баобаб — на немв Тарзана что ни день играли дети.Где ступа? Где очаг с его огнем?Сад замер, ветви опустив, как плети.Старуха в черном думает с рассветао тех, кто умер здесь — об Анаклето,Шиминье, о Луанде прошлых лет, —пока не зарычит бульдозер ярыйи рухнет мир ее, слепой и старый,как этот архаический сонет.

АГОСТИНЬО НЕТО[37]

Дорога звездПеревод Л. Некрасовой

Дорога звезд берет свое началоЗа быстрым поворотом шеи газелиИ продолжается над облакомИ над волной,Над разворотом весенних крыльев дружбы…Простейший музыкальный звук —Гармонии незримый атом.Частица,СердцевинаИ зародышВсего многообразья мира.Дорога звезд,Необходимая и неизбежная,Как неизбежно прошлое,Что проступаетНа совести сегодняшнего дня;Дорога звезд,Не отвлеченная, бесцветная,Среди бессодержательных идей,Не аритмичная,Среди абсурдной аритмии,Не безуханная,Среди лесов, лишенных аромата,Среди деревьев без корней —Одна —Единственная,Точная дорога,Поросшая лесами,Омытая дождем,Наполненная соком и благоуханьем,Лучами озаренная,Разбуженная громом…Ру́ки,Защищающие прорастанье смехаНа полях надежды,Свобода взораИ слуха нашего!Руки жадные на коже барабана,Все ускоряющие четкий ритм.И от Зайре до Калахари,До самых дальних гор,Пылает красный светПожарищ бесконечных,ОзаряяПорабощенные саванны…Священная гармония тамтамовВ железном ритме Африки…Итак,Дорога звезд берет свое началоЗа быстрым поворотом шеи газелиИ достигаетГармонии вселенной!

Пламя и ритмыПеревод Л. Некрасовой

Звон кандалов на дорогах,Пенье птицВ зеленой прохладе леса,В сладостной музыке пальм…Пламя…Пламя на травах…Пламя над крышами хижинКаяте…На дальних дорогахТолпы народа,Толпы народа,Толпы народа,Толпы народа,Изгнанного отовсюду,На дальних дорогах,До самого горизонта…И снова на дальних дорогахШагают люди,Бессильно руки опустив…Зарево,Танцы,Тамтамы,Ритмы…Ритмы в свете,Ритмы в цвете,Ритмы в звуке,Ритмы в движенье,Ритмы в шагах окровавленных ног,Ритмы в крови, текущей из-под ногтей,И все это ритмы…Ритмы…О, голоса истерзанной Африки!

Западная цивилизацияПеревод Е. Долматовского

Жерди, обитые жестью,Вбитые в красную землю, —Остов убогого дома.Жалкие тряпки в лохмотьях —Как дополненье к пейзажу.Солнце, сквозь щели пробившись,Будит хозяина дома.Двенадцать часов работы —Его ежедневное рабство.Дроби камни!Таскай камни!Дроби камни!Таскай камни!Палит солнце,И жгут ливни.Дроби камни!Таскай камни!Старость приходит быстро.Хватит для успокоеньяРваной одпой циновки.Ночью он, благодарный,Умрет голодною смертью…

АРНАЛДО САНТОС[38]

ВозвращениеПеревод П. Грушко

На ветру развеваютсябесцветные флаги…Пылит грузовик, в нем парни,они поют — они возвращаются.Звонкая песня летит, замирает…В одиноких лачугах матери ждут…На ветру развеваютсяфлаги-желанья…Голоса оставляют на хмурой дороге —там, позади, где стелется пыль, —напев отреченья.Развеваются, развеваютсябесцветные флаги желаний…А в поселках рождаются новые дети!

Два наброскаПеревод П. Грушко

1. Прачка

Отполированная скамейка,ушат,черные руки на белом белье.Прачка неразговорчива.Бьет поклоны над бесконечной стиркой,курит — за густым дымомколеблется мир.А рядом, над полуоткрытым ртомее спящего сына,кружатся мухи.

2. Барак

Полутемный проход,по обе стороны — койки.Тишина, полосатые одеяла,свисающие со стропил,беспорядок скомканных тканей,затхлость пещеры.И время от времени — вдруг! —поднимается голова, словно ящеркаиз-под опавшей листвы.

БЕРЕГ СЛОНОВОЙ КОСТИ

БЕРНАР БУА ДАДЬЕ[39]

Не люблюПеревод М. Ваксмахера

Я ношу узорный ошейник,Ошейник галантной Европы.Галстука я не люблю.Я опоясан цепью,Цепью военной Европы.Я не люблю ремня.Я ношу железный колпак,Колпак безумной Европы.Каски я не люблю.Я смерть на руке ношу,Смерть бредовой Европы.Я не люблю часов.И не люблю я камня, камня,Тяжкого камня надгробий,Хитрого камня темниц.Не люблю я звона ключей,Ключей в руках часовых,Часовых у каменных тюрем,Тюрем возле кладбищ.Не люблю я крик вороньяНад пляшущими городами,Зов гиены в ночной тишине.И не люблю я видетьСлезы в глазах детей,Тоску в глазах матерей,Опущенный на руки лоб,Исполненный муки взгляд,Сведенное страхом лицо,Женщин в лохмотьях,Мужчин в лохмотьях.И не люблю я видетьМалыша, протянувшего руку.Не хочу я видеть,Как грядущее нашеПодаяния просит.Не хочу!..

Линии наших рукПеревод М. Ваксмахера

Линии наших ладоней,Линии наших рук —Это не сеть параллелей,И не обручи меридианов,И не дороги в горах,И не шрамы на коже деревьев,И не древних сражений рубцы.Линии наших ладоней,Линии наших рук —Это не змеи траншей,Не паутина тропинокВ зарослях диких колючек,Не угрюмые щели окоповИ не рваные раны рвов.Линии наших рук —Не лабиринт переулков,Где горе пустило корни,Не тонкие нити каналов,Впитавшие горечь слез.Это не цепи злобыИ не веревки для виселиц…Линии наших рук —Желтых, черных и белых —Это не ленты границ,Не межи на поляхИ не цепкие пальцы пеньки,Обвившие сноп раздоров.Линии наших рук —Это линии Жизни,Дружбы и светлой Судьбы,Линии Сердца и Счастья.Линии наших рук —Это нежные цепи,Они связали навечноЖивых и погибших —Друзей со всех континентов.Линии наших рукНе черны,Не белы,Не желты.Линии наших рукСвязали наши мечтыВ большую охапку цветов.

Вытри слезы!Перевод А. Ревича

Вытри, Африка, слезы!Возвращаются дети твои,сквозь бури и грозы идутиз бесплодных скитаний.Под смех прибоя и лепет бриза,в позолоте восхода,в багрянце закатас горделивых вершин,из затопленных солнцем саваннидут к тебе,сквозь бури и грозы идутиз бесплодных скитаний.Вытри, Африка, слезы!Наши души испилииз всех родниковгорькой долии славы.Наши души открытысверканью твоей красоты,ароматам твоих лесов,волшебству твоих вод,сини твоих небес,ласке твоих лучей,чарам зелени в перлах росы.Вытри, Африка, слезы!Возвращаются дети твои.В их ладонях дары,в сердце — любовь.Возвращаются, чтоб тебя облачитьв одеянья мечты и надежд.

Черным по беломуПеревод А. Ревича

Нерешительному собрату

Чтоб ложилось «по белому черным»,ни к чему быть искусным писцом,лишь бы образы жили в глазах,лишь бы сердце болело.Шаткий домик, дрожащий от ветра, —чем не тема? —без гардин, самый ветхий —не тема, а клад —без цветка на окне, без окна —первоклассная тема.Но есть и другие.Заботы мужейи горести жен,тоска матерейи слезы невест,пляска мошек под сенью цветущих акаций,стрекоза в камышах, камыши на ветру.Звезды. Стадо, бредущее в стойло.Труд, который не в силах тебя прокормить.Голод — с ним и садишься за стол, и встаешь.Укусы шершавой земли — на спине, на плечах, на локтях.Дом родильный без коек.Больница с аптечкой пустой.Неистовство Мартовских ид над планетой.Белый маленький голубь, которому некуда сесть.Вот вам темы. А сколько других…Но всегда, чтоб ложилось «по белому черным»,надо было священный испытывать гнев,видеть все сновиденья людей,людей угнетенных,всех неграмотных гениев, не видевших школы,которых нарочно держали в потемках,чтоб к земле приковать человека навек,чтоб не мог он увидеть ни солнца, ни звезд.Чтоб непрестанно вращались станкиненасытной Европы,чтоб трюмы ее кораблейтяжелели от пряностей, золота, амбры.Надо было увидеть все это во снеи достоянье свое завещатьлюдям,свет во мраке зажечь.Для того чтоб ложилось «по белому черным»,ни к чему быть искусным писцом,надо слушать лишь сердце свое,остальное —мишура.

Литания[40] на французский мотивПеревод А. Ревича

От жестоких насилийизбавь нас, Господь.От любителей бойни и от нашествийизбавь нас, Господь.От секретных агентовизбавь нас, Господь.От Европы, о нашей свободе пекущейся,избавь нас, Господь.От ее притязанийизбавь нас, Господь.От чиновников ревностных такжеизбавь нас, Господь.От политики колониальнойи от монополийизбавь нас, Господь.От знатоков африканской проблемыизбавь нас, Господь.От ханжей-победителей, от лихоимцевизбавь нас, Господь.Успокоение дай всем погибшим во имя господ.Наши песни и наши надежды верни.Истреби нашу алчность и нашудоверчивость — все,что к рабству приводитнароды. Аминь!

Небо моеПеревод А. Ревича

Ассамале Кутуа, моей нареченной

Небо мое, этот вечер — улыбка ребенка,небо мое, этот вечер — улыбка любимой.Мирное небо мое,африканское небо мое.Это — скрижаль. Мы напишем на нейэпопею.Небо мое, этот вечер — напевы пернатых,небо мое, этот вечер — как ты, мне дарован.Мирное небо мое,африканское небо мое.Может быть, снова ее, долгожданную,встречу,может быть, снова его, долгожданного,встретишь.— Денег не надо, — скажи, — чтоб вернутьсяв селенье,месяц небесный, — скажи, — колесницеюбыстройсквозь синеву и созвездьядоставит к порогу.Мирное небо мое,африканское небо мое,небо моей любви.Небо мое, этот вечер как матери ласка,небо мое, этот вечер как взор беззаботный.Это — скрижаль. Мы напишем на нейэпопею.Небо мое, в этом вечере блеск твойи запах,небо мое, в нем твоя красота колдовская,небо мое, он, как наша любовь, безграничен.Мирное небо мое,африканское небо мое,небо моей мечты.

Праздничный тамтамПеревод А. Ревича

Прыгай,прыгай,чаровница.Слышишь? Рокотом тамтамавечер в круг тебя зовет.Куба,юная царица,для тебявсе эти такты,ритм салумский,[41]ритм баульский.[42]Почему лунатак ярко светит?Озаряет кругяростного танца.Что же это? Песнь,праздничная песнь тамтама.Прыгай,прыгай,танцовщица.Слышишь? Рокотом тамтамавечер в круг тебя зовет.

Жизнь моя!Перевод А. Ревича

Я бы хотел подаритьк праздникуматери старой — платок,другу — набедренную повязку.Я бы хотел хоть разок,маленькая моя,к празднику тебе принестикулек пралине[43] и нугив сказочных пестрых обертках,кулек французских конфет.Я бы хотел!..День пробегает за днем,год за годом…Я бы хотел!..Чувствую: что ни день — я старею,все белей голова,все меньше зубов,а болезней все больше.Я бы хотел!..Что ни час, что ни шаг — все ближе к могиле.Так и умру, как будтоне жил никогда, и не будетулыбки,улыбки Забвенья,улыбки Мира, улыбки Жизнина губах человека…Я бы хотел… Я бы хотел…Жизнь моя!

РукиПеревод М. Курганцева

Руки — свободные,живые руки,умеющие обнимать,а не душить,дарить,а не отнимать.Руки, созданные,чтобы выстукивать ритм,чтобы очистить от злобы мир.Руки — разлапистые, корявые,заскорузлые рукикаменотеса,лесоруба,землекопа,рыбака,поденщика на плантациях кофе,хлопкаи сахарного тростника,изможденные трудом,закаленные на ветру,обожженные дочерна!Руки говорятоткровенно и до конца,докапываются до корней,взметаются ввысь,встречаются,соприкасаются,сжимаются в братском пожатье.Кулаки, словно набухшие почки,символ жизни, символ единства.Рука ребенка, не творившая зла,ладонь старика, отяжеленная мудростью,пальцы женщины, излучающие состраданье…Руки смывают усталость и пыль,руки указывают путь,руки рассеивают мрак,руки — украшенье твое, человек!Черные рукихранят любовь,наживают мозоли,сметают зло,снимают горький осадок дней,срывают маски с фальшивых богов.Руки, я надеваю на васбраслеты радости и надежд!Черные руки,возьмитемолоток и гвозди!Вселенная — глухая стена.Прибейте к нейстарую надпись:«Охота на людей запрещена!»Руки нищих и угнетенных,руки — от Конго до Миссисипи,в ущельях меж небоскребов,на дорогах, ведущих к сердцу!Руки строителя и человека —на земле и в небе,при свете дня,под звездами ночи,в утренних росах,в мягкости сумерек,сегодня, вчера и завтра, —во всем, что живет, и поет,и кружится в танце!Черные руки —руки брата,я протянул к тебенад океанами и горами,чтобы слились воединоцвета наших рук,чтобы тебя найтии приветствовать,Друг!

ЦепиПеревод М. Ваксмахера

Как тяжелы, тяжелы эти цепи,Которые негрНадевает на шею негру,Чтобы хозяевам угодить.Не преграждайте дорогу народу!Цепи долой,Прочь заслоны, рогатки, плотины!Пусть чистые воды землю затопятИ грязь беззаконий сметут!Как тяжелы, тяжелы эти цепи,Которыми негрНоги негра опутал,Чтобы хозяевам угодить.Тяжкие, тяжкие, тяжкие цепи,Которыми скованы мои руки!Пусть все оковы падут!

Люди всех континентовПеревод М. Ваксмахера

Пьеру Сегерсу[44]

Я выхожу из забрызганных кровью ночей.Вот глядите — бока моиПерепаханы голодом и огнем.Я пахотной был землею.Посмотрите — в мозолях рука мояЧерная,Я месил ею мир.Вот глаза мои, опаленныеЖаром любви.Был я здесь, на земле, когда ангелгнал предков моих из рая,Был я здесь, когда воды потопализали вершины горных цепей,Был я здесь, когда Иисуспримирить попытался небо и землюИ когда, над бездной витая, улыбка ХристоваНас к общей судьбе приковала.Люди всех континентов!По-прежнему пулиНа волшебной зареСбивают головы роз.Выйдя из ночи, пропитанной дымом потешных огней,Я хочу вас воспеть,Люди, вас —Вас, кто небо в ладонях несет,Кто ищет себяВ призрачном свете уличных фонарей.Мне тоже узнать довелосьХолод, пронзающий кости, голод, терзающий чрево,И внезапное пробужденье от звука взводимых курков,Но всегда — ночами пожаров, часами, от пороха пьяными, —Мне, как другу, мигала звезда.Люди всех континентов!Вы, кто небо в ладонях несет,Вы, кто с нежностью слушает девичий смех,Вы, кто с нежностью смотрит на детские игры,Вы, кто руки сплетает с руками в живом хороводе, —Знайте:По-прежнему пулиНа волшебной зареСбивают головы роз.

МаскиПеревод М. Ваксмахера

Маски…Белые, черные маски!Маски любых расцветок!Я не приду ни с какой молитвойК вам, маски смерти,голода,жажды!Маски без плоти и без сновидений,О, хороводы бездумных масокВо дворцах, посеребрённых слезами!Маски на рубеже времен,Я обнажу ваши лица,Чтобы вышла на волю радость.Маски бронзовые и железные,серебряные и медные,деревянные и золотые,Покрытые масками маски,Разве видели вы, как рождаются воды,струятся звезды,созидаются континенты,как птенец отправляетсяв первый полетна первой, вытканной солнцемзаре?Маски масок!До вас на земле было слово.И поэты. Вот из глины какойБыл господом мир сотворен.Тусклые маски, не светит над вами звезда.А мы несем на плечахКорзины, полные звезд,и вплетаем мы звезды в одежду свою,и дорогу мы устилаем звездами,и звезды бросаем горстямив тусклую ночь, в ночь вашего цвета,маски…Маски!Маски во мгле усыпальниц,маски на перекрестках, маскина пьедесталах,маски в гробах.Мы будем всегда загадкой для вас,ибо мы — дети Солнца.

Голова Они — верховного правителя Ифе (Нигерия). Бронза. Высота 29 см. Нигерийский музей

И…Перевод М. Ваксмахера

И былдень,и была ночь, мерцали звездыи пели птицы,была любовь, были Авель и Каип,дубинаи пятна кровина белых одеждах Земли.Был крик среди дняи вопль в ночи.И пожар на земле.И змея,и две змеи,и десять змейна полях,площадях,в городах, —сотни, тысячи змейи разбойничий посвистбеды.И были головы турок,головы мавров,и головы скалили зубына кончиках копий и пик,И была война,война всем неграмАфрики, Азии, и Европы,и Австралии, и обеих Америк,война всем неграм,что стыли в грезах,витали в сказках,в кровавых венкахи пестрых масках,война всем неграм,забитым, темным,всем неграм бедным,всем неграм беглым,война их пляскам,их песням,сказкам.И было то, что вы знаете сами:голоди жажда,ладани кляп,вулкани молчанье,и тучи крови,молнии крови,ливни крови,равнины крови,потопы,окопы, костры, стервятники, ямы,кораблекрушенья в открытом море,и негры белых,и негры негров,и черно-белые негры,и турбины,и жабры,и обитатели жидкого ила,и опрокинутые пироги,и утонувшие в луже люди,и задохнувшиесяпод открытым небом,И быловеликоепораженьеРазума и Любви.Тысячелетняя ночь была,багровая,черная,белая ночь.И была над расцветшей вновь землейясная радуга,и она увенчалаВас и Меня,радуга, которая нас замкнулав круг единыйобщей судьбы.

ВетерПеревод М. Ваксмахера

Ветернад сонной рекоютайком подбираетсны рыбаков.Ветерна скатерти озера,расшитой кувшинками,в букет собираетшутки и смехдевушек-водоносов.Ветерна тропах лесныхи в траве луговойурожай собираетпесен крестьянских.Ветерс кустов и цветовдань собирает:ароматы лесные,у края деревнинаряжается ветер,прихорашивается,и садитсяна крыши дремлющих хижин,и в очагах раздуваетприкорнувшие угли.Ветерна пальцах считаетсновиденья людские.Ветерветвями деревьев качает,убаюкивая детей.Ветерсвищет в оврагах,летит над морями, горамии садится на миг отдохнутьу двора постоялого.Ветерпо древним дорогам земли,по обочинам временитащитжатву воспоминаний.

ГАМБИЯ

ЛЕНРИ ПИТЕРС[45]

«Осенняя улица…»Перевод В. Рогова

Осенняя улицаКатится за окномМой зов заглушенПыльным дождемДеревья остриженыДремлют в дыму трубОпускают плечиКаштан и дуб.Их сожженные рукиТянутся разомЗа своею долейОбъятий солнца.И только редкиеЗолотые слезыЕще оплакиваютСмерть ЛетаТряся слабыми кистямиНе пугайтеСлабых птиц —Все в ожидании.На мостовых ослизлыхПереломанные листьяБывшая пышность ВесныБалдахин ЛетаДрожа надвигаютсяВ исступлении смертиВойска НаполеонаК снежной могилеА за ними подобныКаретам «скорой помощи»Старухи палкамиТычут в свои гробаИщут шаг последнийВ котором явленаСмерть неизбежнаяКак паденье листьевА через дорогуПылкие юные бедраПотеют немыты до весныЗапахи новых и тлеющих лет.Я усаживаюсь в кресло на колесикахВывешиваю легкие сушитьсяВ табачном дымуИ жду нового года.

«Каждый раз когда запирая ворота…»Перевод В. Рогова

Каждый раз когда запирая воротаВывешивают запретНа табличках стальныхО том что любви предаваться нельзяПосле восьми кто-тоСорвет непременно их.Каждый раз как надменно сочтет меньшинствоЧто все оно знаетИ во всем установит ладЛенивые толпы спешатНа место поставить его.Везде на запрете запретГоворят как ты должен быть одетПредпишут прическу и галстука цветДаже учат тебя умиратьИ что делать попав на тот свет.

«Первая Роза…»Перевод В. Рогова

Первая РозаБела иль краснаКак зародыш в яйцеСвернула онаЛепестки аккуратноЗа слоем слойПод живыми росинкамиВ безупречном балансеТого что придетВ полном могуществеСдержанного аромата.

«Забытая песня…»Перевод В. Рогова

Забытая песняПод грудой яицГде разбился голосЕще не наученный речиДо того как годы снаКогтями птицРазметали нервыИ память медом пропитанаСочилась изПронзенного мозга.Я знаю тебя не смиритьКогда резкий смех умираетИ долгая ночьНаполняет легкиеСвежим воздухомКогда усталый умУзнает хилую тишинуЯ отделяю желтокСтавший нежным от летБезгласно лежащихС моей забытой песней.

ГАНА

КОФИ АВУНОР[46]

Море пожирает землю у моего домаПеревод Андрея Сергеева

В городе море чувствует себя как дома —Врывается прямо в жилища,Уносит дрова от очаговИ по ночам возвращает их на волнах.Море пожирает землю у моего дома.Оно пожрало уже много домов.Однажды оно ворвалось в непроглядной ночи,Разрушило глинобитные стеныИ прочь унесло всех домашних птиц,Все миски, горшки и ложки.Море пожирает землю у моего дома.Рыдают дома под ударами волн,Женщины оплакивают погибшихИ призывают всех богов на светеЗащитить их от гнева моря.Аку стоит там, где стоял ее дом,Ее двое детишек дрожат от холода,А она прижала руки к грудиИ безутешно рыдает.Ей не пришли на помощь предки,И боги покинули ее в беде.Было ненастное воскресное утро,Буря ярилась,Козы и куры барахтались среди волн,Неумолимых волн жестокого моря.А темные воды бились, бились о берег,И над глубокими низкими стонами женщинСтоял вечный рокот живого моря.Оно унесло у них все пожитки.У Абины погибли серьги и бусы —А ведь это было все ее приданоеИ единственная радость.Море пожирает землю у моего дома,Отнимает всю землю у моего дома.

Песня войныПеревод Н. Воронель

В белом саване я усну…К сыновьям человека пришла война, —Время в саванах белых уснуть…В наступленье идут ребятаИ вперед прорывается Кпли;Пусть винтовки белых палят,Все равно мы сегодня прорвемсяИли в саванах белых уснем.В каждый дом ворвалась война,От войны земля задрожала,Только трусы домой удирают,Чтобы дома с бабами спать.Если мы возвратимся с войны,Мы проучим бабников этих, —Только тыквы с плеч полетят.Старики говорят, что змеяНе решится напасть на ребенка,Не прикончив сначала мать.К нам в дома ворвалась война,Убивая сынов человеческих,Нас за горло взяла война.Пусть винтовки белых палят,Пусть глаза нам дым застилает,Мы сражаться насмерть должны.Мы погибнем на поле боя,Мы не примем позорной жизни:Наши ружья погибнут с нами,Наши копья погибнут с нами, —Мы погибнем на поле боя.

Призыв барабанаПеревод Н. Воронель

Когда мы полностью сольемся с призывной дробью барабана,Когда мы полностью сольемся с извечным ритмом наших песен,Когда, быть может, ты ответишь на зов израненной души?Твой звездный взгляд мне посылает лучи из-под прикрытья плоти,По капле собирая мудрость за сумрачной завесой век.Душа моя несмелым шагом приходит к твоему порогуВ стремленье встретится с надеждой,В стремлении познать себя.Мне кажется, что я извечно хранил в душе улыбку эту,Которая срывает маску, тепло сердечное дарит,В ночи дорогу освещает.Мне кажется, до края света идти бы мог я за тобою,Туда, где призрачные тени блуждают в рощах средь холмовИ зазывают нас домой.Мне кажется, никто на свете так не умеет улыбаться.Мне кажется, твоя улыбка сияет только для меня.Итак, пора! Дорога наша ведет нас в рощи средь холмовПод дробный рокот барабанов, под стук сердец, под пенье вод.Скажи скорей, что есть надежда, что ты пойдешь со мною рядомПо трудным каменистым тропам, петляющим среди мимоз.Быть может, мы одни из первых под мерный рокот барабановДостигнем призрачных холмов.

Самое долгое путешествиеПеревод Н. Воронель

Свил ворон надо мной свое гнездо,Пока в пустынном зале ожиданияЯ тщетно ждал, что кто-нибудь придет, —Придет разгладить ранние морщины.Потом в ночи истошный детский крикПрервал мой сон, потом я вновь забылсяИ видел, как на реках вавилонских,Где боль врачует мертвый барабанщик,Кружатся девушки под барабанный бой.О, дай мне посох, я пойду туда,Я принесу израненную душу,Я в дом войду к пирующим в ночи,Где на пороге остывает сердце,Разбитое по приговору жизни.

Я был среди толпыПеревод Н. Воронель

Стояла ты в тени своей душиИ улыбалась изредка прохожим…Я был среди толпы, и ты кивнула мне.Я прочитал в глазах твоих призывИ бросился к тебе, но ты исчезла.Ты в дом ушла к своим.С тех пор я у твоих дверейИ жду, перебирая струны,Что ты придешь и будешь слушать песни —Заветный дар отцов, —Придешь и будешь танцеватьПод музыку моей печали.Придешь ли ты, когда взойдет лунаИ детский смех уснет,Иль в час ночной,Иль в час, когда к утруРаскинет крылья радуга над крышейИ рыбаки с уловом возвратятся, —Когда ты ни придешь, я жду тебя.

ОтзвукиПеревод В. Минушина

Когда паши слезы падают на песок,и несут рыбаки свои сети домой,и возвращаются чайки на острова,и детский смех стихает в ночи,остаются друзья, что ты выбрал когда-то,тризна дружбы, чьи ритуалы ты совершаешь.И еще тот бессменный сторож,который запирает ворота кладбища,торопя последних плакальщиков.И ты этой ночью не музыку слышишь,звучащую под сводами памяти,а хор позабытых товарищейи аллилуйю твоей души.

ПамятьПеревод В. Минушина

Терзаемся на материнских коленях времени,на костре неисполнившихся желаний,цели достигнутые не достигнуты,ибо радости умирают,боль возвращается в сердце,чувствующее, что оно позабыло,но не забыло навечно,и в сон погружается медленно,скользя по угасающим надеждам,но каждый день возрождается к мукампозабытых восторгов,испытанных давно на давних берегах,странствуя по детским воспоминаниям:птицы, охота, и дедушкина ферма,и белки — все сжато серпом времени.

ДЖОЙС АДДУ[47]

ЭфуаПеревод Н. Воронель

Вон проходит Эфуа,Мальчишки свистят и пляшут,И проплывает над головамиНагретая солнцем корзинаС золотыми, как луны, плодами.А ну, покупай бананы!Возьмешь однуМолодую луну —И сразу попросишь другую!Надкусишь одну золотую луну —И в зубы возьмешь улыбку!Доешь до конца золотую луну —И в сердце веселье хлынет!Неважно, что синее платьеВыгорело на солнце,Что девчонки кричат ей проклятья, —Все равно вдогонку за нею,Заглушая любые часы,Будут тикать мужские сердца.А ну, покупай бананы!Возьмешь одну Молодую луну —И сразу попросишь другую!Надкусишь одну золотую луну —И в зубы возьмешь улыбку!Доешь до конца золотую луну —И в сердце веселье хлынет!Ровно в восемь каждое утроМожно голос ее услышать —Он спускается словно с неба,Он эхом скользит по крышам,А улыбки — смертельные стрелы —Останавливают дыханье.А ну, покупай бананы!Возьмешь однуМолодую луну —И сразу попросишь другую!Надкусишь одну золотую луну —И в зубы возьмешь улыбку!Доешь до конца золотую луну —И в сердце веселье хлынет!О, слепящая молния взглядаИ величавая поступь!А девчонки злословить рады,Недаром-де каждое утроВсе мужчины торчат у окон,Чтобы песню ее услышать:А ну, покупай бананы!Возьмешь однуМолодую луну —И сразу попросишь другую!Надкусишь одну золотую луну —И в зубы возьмешь улыбку!Доешь до конца золотую луну —И в сердце веселье хлынет!После дождливой ночи,Предвещающей скучную зиму,Эфуа выходит на площадь,И плывет над нею корзинаС золотыми, как луны, плодами,А за нею выходит солнце!А ну, покупай бананы!Возьмешь однуМолодую луну —И сразу попросишь другую!Надкусишь одну золотую луну —И в зубы возьмешь улыбку!Доешь до конца золотую луну —И в сердце веселье хлынет!

ГЬОРМБЕИ АДАЛИ-МОРТИ[48]

Пальмовые листья детстваПеревод Андрея Сергеева

Когда я был совсем еще малыш,А Джо и Фреду было лет по шесть,Мы помогали нашему отцуНавоз месить с землею во дворе.Три пальмочки тогда мы посадили,Своими именами их назвав.Они росли куда быстрей, чем мы,И много раньше, чем я стал большим,Они, цветя, своей достигли цели.Подобные серьгам сестер, на нихЦветочки золотые закачались.Их золото потом позеленело,И выросли огромные орехи,Величиною с голову отца,И я мечтал о молоке их сладком.Я слушал шепот листьев наших пальм,Я слушал шорох, шелест, шепот листьев,Оживших от ночного ветерка.Я и поныне слышу эти листья,Их шепот, доносящийся сквозь щелиВ стенах хибарки, где мечтал я в детствеО будущем…

Единственный супПеревод Андрея Сергеева

Запах супа,который варят три материпод деревьями в сумерки,плывет по лесному воздуху,разжигая голод их двадцати детейи расслабляя усталые мускулы,полные воспоминанийо прошлых трудахи мыслейо будущих.Глаза пронзают чашу небес,опрокинутую высоконад башнями деревьев.Молодая луна —тоже чаша,обращенная к востоку, —предвещает удачу всему племени.Люди смотрят с надеждой,но не видят, а только слышатпоследнюю птицу,спешащую в горына небесную веточкусвященного дерева óдум.Вечерние сумеркиокутывают неутомимые ногии беспокойные рукитрех матерей, которые варят суп,единственный на день,в то время как усталые мускулыотца и его товарищей по трудуи собратьев по охотедрожатот бесконечных воспоминанийо пахоте, о рубке леса,о криках антилопы,что тонут в жутком пении ночи,а пенье это, замирая,глохнетв далеких джунглях.Где-торевет неистовая рекаи шумные водыустремляются к морю.

Король-кокосПеревод Андрея Сергеева

В королевстве пальмНемало королей,В королевстве пальмНемало королев.Скромно величавыПальмы-королевы,Стройно горделивыПальмы-короли.А король-кокосНебо распахал,Отгоняя солнцеСотней опахал.Под зелеными зонтамиБусы золотые,А на шее ожерельяС нежными цветами,Из которых вызреваютБусы золотые.

РАФАЭЛЬ Э.-Г. АРМАТТУ[49]

Одинокая душаПеревод Е. Гальпериной

На пустынной дорогеСтарая матьИдет и смеется однаИ сама с собой говорит,На пустынной дороге однаСама с собой говорит.Разве ты знаешь, дитя,Почему человекОдин с собой говорит?Если долгий путь позади,А попутчиков нет, —Человек с собой говорит.Если горе хлынуло ливнемИ беды, как стрелы, ложатся вокруг,Одинокий путникИдет и с собой говорит.Так и старая матьНа пустынной дорогеИдет и смеетсяИ бормочет что-то себе,Чтобы слезы свои удержать.Мать, велика твоя скорбь!Но разве не то же со мной?

АфрикаПеревод А. Голембы

Посвящается г-же Леони Арматту

Девушка лицом темна,одиноко у обочины грустит она.Я спросил у нее — отчего онаодинока так и грустным-грустна?— Сэр, мне чужд одинокой печали гнет,но среди глухих и бесстыжих людейя безжалостно жду их смерти — и вотохладело сердце в груди моей!

Царьки-лакеиПеревод А. Голембы

Пускай остаются одни,Что делать нам с ними вместе?Царьки-лакеи они,Народ без стыда и чести!Прислужники-короли,Отребье худшего сброда,Готовые обратитьОружье против народа.Над ними смеется врагИ их за людей не считает, —Орудует ими враг,Он ими хитро помыкает.Бесчестные все они,Бессовестные людишки,Царьки-лакеи они,Прислужники-королишки!

Юные мечтанияПеревод А. Голембы

Как сердца ваши в юности радостям вторили:О любви и о славе мечталось тогда!А потом оказалось: в житейской историиТолько блеклых да горестных дней череда.Сколько счастья веселого ждали смолоду,По садам наслаждений беспечно бродя;А теперь вы плететесь, понурив голову,Как измокшие путники после дождя.

БЕНИБОНГОР ДЖ. БЛЕЙ[50]

Ночь заботПеревод Н. Воронель

В забвенье канет ночь забот,Устав к утру от тишины,И, обесцвечивая сны,В победном блеске день взойдет.И расцветут в садах цветыБез терний и шипов забот,И, сбросив тяжкий груз невзгод,Свободным сделаешься ты.И свет благословенных днейРазгонит хор ночных теней.Но если станет вновь тсмно,Не повторяй: «Надежды нет!» —А продержись, пока рассветНе постучит в твое окно.

Тень улыбкиПеревод Н. Воронель

Когда померкнет светлый МайИ хлынут беды через край,Под карканье вороньих стай, —Мой друг, судьбе не уступайИ тень улыбки сохрани!Когда, погибелью грозя,Ведет над пропастью стезя,И повернуть назад нельзя,И отступаются друзья,Ты тень улыбки сохрани!Да, тень улыбки сохрани,Когда волна встает стенойНад неподвижной глубинойИ, застилая свет дневной,Иной сменяется волной.О, тень улыбки сохраниИ ветру двери распахниВ глухие пасмурные дни,Пока в их сумрачной тениНадежда не зажжет огни!

Знамя АфрикиПеревод Л. Тоома

Встань, юность Африки, в порыве смелом,Сжимая стяг в израненных руках!Не сникнет наше знамя под обстрелом,Нас не согнет бессилие и страх.Мы боремся не за свои доходыИ не за власть: наш путь ведет вперед,Над Африкой пылает стяг свободы,И вспять никто из нас не повернет.Грозятся нам, но мы не из пугливых —Оружие уймет врагов крикливых.

КВЕСИ БРЮ[51]

Рождение ребенкаПеревод Н. Воронель

Достиг порога долгожданный топот,На ветви Гамелли лопнули почки,И прорицатель, раковины бросив в пыль,Прочел по узору судьбу ребенка —Ребенок явится у грома на плечах,Он факел молний пронесет над головой,Он озарит в ночи дорогу дням грядущим.Мечтал Гамелли по ночам в сезон дождей,Что лопнет почка и покажется росток,И, оплетая ветвь руки отцовской,Начнет карабкаться по склону вверх и вверх.И вот грядущее ступило на порог —Откройте дверь, ему пора войти!

Одинокий путникПеревод Н. Воронель

Оставь его, любезный враг,Ведь матери всего живогоЕму свободу даровали:И, принимая мир бесценный,Скользит он в зыбкой благодати,Пришелец с вечных берегов.Согретый заревом отваги,С копьем надежды,Со щитом традицийОн вышел цепи разорвать.А там вдали, на горизонте,Закаты алые сгорают,Рассветы бледные сгораютИ звезды черные восходятУ изголовья новых дней.И оживают наши руки,Дремавшие на барабанах,И, ободренный мерной дробью,Проходит одинокий путникПо склонам золотых холмов.

СетьПеревод Н. Воронель

Мы подходили к перекрестку,Где поджидала нас разлука…Я медлил с выбором дороги.Вдруг в сумраке моих сомненийЗажегся свет твоей любви, —И ярко осветил мне путьЕдинственный…

Мольба о состраданииПеревод Н. Воронель

О мать-земля,Мы в храм к тебе пришли,Мы сыновья земли.Босой пастух,Пригнав домой коров,Стоит безмолвно с дудкой тростниковой,Не стряхивая капель дождевых, —Так ждут рассвета для неспетых песенРосою окропленные птенцы.Толпятся у реки ночные тениИ ласково склоняются к земле…У очагов усталые крестьянеРассказывают небылицыО давних-давних днях…Зачем мы просим милости покорно,Мы, сыновья земли?Кого мы молим робко и смиренно,Когда сердца поют, а губы плачут,Костер пылает, как земное солнце,Взлетают искры,Затмевая звезды,И в гулких тыквах плещется вода,Вода могущей Вольты.А мы, босые нищие в лохмотьях,К хозяину приходим за подачкой.

ДЖУ ДЕ ГРАФТ[52]

Платиновая ЛуПеревод А. Ибрагимова

Заходите, ребята.Ровно в семь.Посидим, поболтаем за рюмкой вина,Вспомним старые времена.И вотРовно в семьВваливаемся толпою к Сэму.«То-то, думаем, будет веселье,Ведь он у нас заводной».Заходите, дорогие, все заходите:Коротышка Ди, и Кобина,И Джон со своею женой,И Офори вместе с женой.А это моя половина —Лу.Познакомились с ней в Колумбийском колледже,Когда я был в США.Правда же, хороша?И верно, женщина — первый класс.Ослепительна, как певица.Ноги —хоть выставляй на витрине.Изумительный бюст.А волосы —не оторвешь глаз.Располагайтесь, ребята, как дома.Уселись.Лу взболтала коктейльтемно-алый —Такие пьют на восточном побережье, —Сэмразносил бокалы.Приятный был вечерок.Болтали мы, пили вино,Наворачивали котлетыИ лихо отплясывали рокПод магнитофонные ленты.Тем временем Лу изводила нассвоею заботой.Хотите еще вина?Бурбонского виски с содовой?Угощайтесь.Пейте в свое удовольствие.Спасибо друзьям из посольства:Напиткиу насв избытке.Сэм сидел у окнаИ, усталоглядя в ночную мглу,Осушал бокал за бокалом.Ни слова.Ни взгляда на Лy.Его женамежду темблистала.Мы лихо отплясывали рокИ еливсе, что онаподавала,До отвала.А Сэм сидел у окна —И ни слова.Странно было смотреть на него —Такого прилизанного и лощеного,ОхолощенногоАнгеломс платиновым мечом.Мы простились с ними под утро.Они стояли, держась за руки,У открытой двери,в подъезде;Сэм не сводил взглядаС бледнеющих созвездий.Сейчас он войдет в домИ, закатав рукава,Примется устранять беспорядок,Оставленный нами,духами,Которых вызвал из прошлогоОпрометчивым приглашеньем.Что поделаешь?Жизнь такова.Потом они улягутся спать.НазавтраПосле привычных объятий —Пятнадцать летих жизни брачной —Сэм проснетсятакой же мрачный,Сделает две-три затяжкиИ выпьет свое молоко с медомИз тончайшейфарфоровойчашки.Потом —Благо отпуск еще не кончен —Свернется клубком на кушеткеИ будет читать заметкиВ журнале «Тайм»(Свежий номер, только что из Штатов).Даже не взглянет на снимкиЧерных девушек — своих землячек.Только со старческим вздохомУронит:«Вот потаскухи!»Скажи нам, милый Сэм(Хоть шепотком) —Куда подевался твой огонек?Твой огонек былой?Отчего ты все время не в духе?А может, спросить у нее,Какая в душе у тебярана?Может, спросить у нее, Сэм,У платиновой ЛуИз Нью-Орлеана?

ДЖ.-В.-Б. ДАНКВЕ[53]

Голоса моряПеревод Андрея Сергеева

По косматой траве я сошел к очертаньям НептунаИ вошел в оживленные струи, ища покоя,Охлаждал свое сердце в объятиях моря,Ибо тяжесть ненастья, свинцом давившая плечи,Отступала у легких стежков прибоя.Я виделБело-зеленую голубизну Атланта,Охранителя неба и знатока глубин,Который дыханьем колышет легчайшие руна раздумийИ возвышает мысль.Но в этом ли только твое волшебство, о море?Твоя необъятная красотаОтступает от скудных прибрежий далеких стран,Где безутешная Афродита склонилась над прахом Адониса.Плещется, хлещет, плачет море,Стонут, ревут и бормочут его голоса;Вздохи и песне подобные жалобы,Посвисты, стоны, протяжные крики,Необъяснимые грохоты, громы и гулыВ сладчайших песнях, лишенных мелодии,Сливаются в рокоты-вздохи и шепоты-громы,Сплетаются, глохнут, уносятся,И замирают,И замирают,И мягкая тишина обнимает море.Но вот носовые звукиПолных бегущих октавБряцают тяжелыми струнами.Сверкают под пальцами клавиши:Многоголосая, многоголосаяНеуверенная мелодияНачинается вновь —Гром, шипенье и плеск,Высокогорные ноты несутся лавиной,А вдалеке — прохладные, спелые, как плоды,Мирно дремлют округлые волны.Шорох, шорох, поспешный шорох:Небо вступает в борение звуков.Острые рыбки стучат по дробящейся глади —Дождь над Атлантом,Дождь над Атлантом.Но вслушайся,Только внимательно вслушайся:Сквозь хаос внезапный и четкий порыв,Подобный мысли, порвавшей оковы,Волны катятся вечно,Волны катятся вечно.В острых ритмах, лишенных мелодии,Разве чайка нам не приносит вести с соленого неба?Разве гром не выносит жемчужин со дна океана?Разве на своде небесном бессмысленны туч письмена?Но этого нам не услышать.Но этого нам не увидеть.Но этого нам не узнать.Разве смертный греческий бог,Превращающий наши земные созвучьяВ высокие песни,Не свидетельство нашей земной высоты,Не слушатель наших жалоб,Не наш сосед по жилищу?А может быть, боги, принявшие образ людской,Нисходят сюда ослеплять нас, смертных,И вечно бряцать на немолчных струнах?Разве бесчисленные чудотворцы,Чтецы и отгадчики тайн природы,Мы, сыновья большелобых муз,Частицы бескрайней души человечества,Не вбираем в себя ужасную силу играющих звуков,Когда под нависшим небомПляшут атомы моря?

МАЙКЛ ДЕЙ-АНАНГ[54]

Куда ты, Африка?Перевод А. Симонова

Под звездным куполом небесСидел я, наблюдая,Как тихая,Спокойная луна,Расправив паруса,Плыла своей дорогой.Ей словно было все равно,Какой удел назначен ей природой…Она плыла,Не ведая сомнений,И молчаливо улыбаласьЧуть свысока.И тут,О Африка,Земля великих фараоновИ пирамид, чье сотвореньеПодчинено неведомым законам,О Африка, отечество мое,Тут я подумал о тебе:Ты, как луна, плывешь,Вознесши парус.Но край обетованный —Где он?Ответь мне, Африка,Куда плывешь ты?Вспять?Туда, где барабан будил зарю,Где пальмы, исцелованные солнцем,Отбрасывали тень на хороводы;Вспять, к тем наивным временам,Когда, из страха пред богами,Девицы бережно хранили честь своюИ юноши пороков избегали;Назад,Под крыши тростниковых хижин,Где среди тьмы царили доброта,И утешительство,И суеверье?Или вперед?А впереди?Трущобы,Дома и люди — мусорная свалка,Где нищета с бездольем свилиСебе гнездо,Где все — тоска и мрак.Вперед! А впереди?Проклятье фабрики,Чудовищная мельница,Которая стальными жерновамиСтирает в прах отпущенный нам срок.Вперед? А впереди?Вонючий духСредневековых зверств,Там ястребы арийского происхожденьяПод жадный клекот своих бомб и пушекДоказывают миру превосходствоНад низшей расой.Вперед, к цивилизации?К грохочущим машинамИ беспардонным барышам —Залогу неизбежностиСмертельной схватки?Вперед,В хитросплетения законовАдама Смита,Которые переворачивают рынки,А сердцамДают такую крепкую закалку,Что люди могут сжечь и утаитьТо, чем полмира можно прокормить.И пусть полмира с голоду сдыхает.Назад?К источнику всех нравственных начал,Любви ко ближнемуИ страху перед богом,Которые живут в непросвещенных душах,Свободных, радостных,Открытых для добра?Луна плыветСпокойно и безмолвноПо звездами усыпанному небуИздревле предначертанным путем;Плыви и ты, отечество мое!Изведаны дороги. Парус поднят.Плыви, о Африка…Но край обетованный —Где он?

Ашанти котоко[55]Перевод А. Симонова

Ашанти, древняя Ашанти,Земля великих Туту,И Премпе, и Бонсу.[56]Ашапти, грозная Ашанти,Заморских царств когда-то достигалаТвояНеудержихмо-дерзостная слава.Ашанти,Мать африканских цезарей,Ты собрала в единую державуНароды Золотой Страны;И под твоей рукой могучейОни одним законом жили.Я не хотел быПрипасть к твоим ногамС напрасными стенаньями о прошлом,О былой силеИ бередить твои воспоминаньяО воинах и войнах,О кровопролитьях,Бесчисленных и грозных.Не мнеУбогим словом описать,Как в дни былыеАрмада войск твоих,Неисчислимых, как пчелиный рой,Щетинясь дикобразом,Катилась на врага,Пуская иглы-стрелы,Подряд кося «проклятых иноземцев» —Так ты порой звала своих соседей.Не искушайся памятью о том,Как принц дагомбский[57]Осмелился помериться главамиС правителями гордыми Ашанти.И без того пустынный край свойОн разорил,И каждый год дагомбские рабыШли на чужбину.Дань победителям:В год тысяча рабов.Теперь — иные времена.И молчаливые победы мираИ доблестью и славой превосходятНеукротимость яростную войн.Мир похож на женщину,Когда она за топливом идет,Чтоб обогреть свой дом.Она берет валежник и корягу,Сухую щепку, хворост и плавник —Все, что горит.Связала воединоИ вот, взвалив на плечиБольшую и тяжелую вязанку,Идет домой.Вот так и мир Сбирает воединоДвунадесять языков:Могучих га,[58]Бесстрашных акан,Воинственных эве, искусных фанти,Выносливых крепи,Ашанти благородныхИ верных акимов и аквапимов;Мир всех сплотилВ могучую семью.Воистину молчанье мираКрасноречивей суетного крикаВойны.О мир,Праматерь всех искусствИ всех ремесел,Надежный спутник радости людской!Приди и нами правь.Мою страну, усталую от войн,Навеки осени.Творенья рук и сердцаПускай живут во имя мира.Ашанти Котоко,По-прежнему могучиТвои прославленные рати!Но грозное оружие своеТы не поднимешь больше на соседа,Отныне всею силой ты будешь битьПо зависти, междоусобной злобе,По узколобым местническим козням,По подозрительности, недоверью, страху.О мир! Даруй рукою щедройРасцвет стране роднойИ единенье,Воспетое в легендах древних.

Отважные рыбакиПеревод А. Симонова

По морю пляшут волны,Лунные блики на гребнях.Берег и дом. ХозяйкаК ночи готовит постель:Во всю ширь стелет циновку,На немудрящее это ложе,Загасив тихую лампу,Укладывает детей.Пора! Хозяин дома, рыбак,Встает и выходит в ночь,Он идет, привычный к своему ремеслу,К тяжелому, выструганному веслу.Жизнь рыбака —Бесконечный бой.Волны ревут медногорлой трубой,Каждую ночь,Морю наперекор,Рыбак с судьбою вступает в спор.По морю идут без карты,Без компаса и секстанта.Еще со времен прапрадедовПо звездам проложен курс.Шершавые днища лодокДинастии этой рыбацкойЗа многие поколенияИм проторили путь.Они у волны умеютПо цвету узнать характерИ в штормовую погодуЗря не выйдут во мрак,Нюхом почуют рыбу,Вовремя выберут снасти, —Словом, знают все, что долженЗнать настоящий моряк.Пройдя через все опасности,Которые и не снятсяТем, кто штормливой ночьюНе рассекал моря,Сильные и спокойные,Рыбаки домой возвращаются.Они приходят с уловом,А в это время заряВеки усталого солнца,Слипшиеся от сна,Трогает легкими пальцами,И сонная пеленаМедленно отлетает…Отважные рыбаки —Цвет моего народа,Надежда моей страны.Вы сила ее силы,Вы славы ее и могуществаНаследники и сыны.

Барабанщик. Бронзовый рельеф из королевского дворца. Бенин (Нигерия). Высота 45 см. Британский музей

Паутинки мираПеревод А. Симонова

Мне бы стать паукомНе надолго, хотя бы на день;Как паук, я бы прял свою мирную нить.Тихий шелест деревьев —Прибежище мне и укрытье…Чтобы, нитью мираОпутав людей и событья,На дорогах войныЧеловечество остановить.Паутинки мои,Вы совьетесь в надежные сети,В них завязнут кишащие орды.Им не прорвать ячеи:Всем нахлебникам войнНе удастся уйти от ответа,Их навек оплетутПаутинные нити мои.Нити хрупкие,Мирной исполнены силы,Вейтесь, вихрем летите,Спешите по белому свету,А потом возвращайтесь назад,Паутинки, посланницы мира,И прильните тихонькоК коленям поэта.

Упрямая душаПеревод А. Симонова

Душа моя полнаВеселья легким газом.Что мне невзгоды? Я смеюсь над ними,Хочу — взлечу; они мне не помеха.А если вдруг ударит в душу боль,Она — упругая, как шар из каучука, —От плоти плоть моей лесной страны,Прогнется и опять упрямо взмоетВысоко — выше горестей моих.

Мать-ЛунаПеревод А. Симонова

Сколько я ни стараюсь —Понять не могу.Сколько раз ни пытаюсь —Понять не могу,Для чего это нужно?Луна, терпеливый фонарщик,Гасит маленьких звезд фонари,Стоит солнцу восход просигналитьЗолотыми лучами зари.Но я думаю так:Когда мыПоднимаемся ото сна,Мать-ЛунаНачинает уже пеленатьИ укладывать спатьЗвездных своих малышей —Там, за пологом ночи,Хочет их спрятать онаОт горячего светаИ хлопочет,Опуская завесу тьмы,Оберегая их сны.Вот оранжевым гребнемВстает на Востоке светило,И округа залитаПалящим и яростным светом.Но за черной ночною завесойСпят спокойно спасенные звезды,Солнце в ярости стонет,Роняя бессильные слезы.А мать-ЛунаПодобрала серебряный шлейфИ ушлаНеторопливой походкойЗа далекийНочной горизонт.

СмертьПеревод А. Симонова

От боли корчиться,Когда вокругВся жизнь освещена улыбкой;Выть от тоскиНаперекор счастливым лицамДрузей;Стоять в толпе людей,Быть одному как перстСреди толпы людей;Истину поправ,Бродить по тропам низкой мысли,Знать, что есть честь,Но, совестьЗаставив замолчать,Гоняться за бесчестьем;Жить как в пустыне,Словно ты —Один,А каждый —За себя, —И привкус горечи чужойГнать с губ своих.Покинуть мир земнойБез поминанья;ИбоМы живы только тем,Что отдано другим:Любовью, делом, словом,Иначе — смерть!

ЭЛЛИС ЭЙТИ КОМЕЙ[59]

Зло сотворившийПеревод В. Тихомирова

Когда я вижу кровь, стекающую в низины,Черных деревьев дрожь,Боль согбенных пальм,Я знаю: ты должен сгинуть,Ты, не принесший света,Зло сотворивший, ты.Сегодня, когда вспоминаю,Каким ты вошел в мой дом впервые, —В левой руке — свеча, в правой — раскрытая книга, —Я знаю: недолговечен,Как саранча на поле,Зло сотворивший, ты.Когда же первая капля дождяПадет на иссохшую почву, —В левой руке — пшеница, в правой руке — мотыга, —Тебя проклиная, я буду трудиться,Сколько бы землю мою ни мучил,Зло сотворивший, ты.

СЕТ Д. КУДЖО[60]

ВолныПеревод Н. Воронель

Они идут в ночи,Им нет числа в просторе ночи,Они приходят в пенных кружевахИ в изумрудно-голубых одеждах.Они придут в ночи,Оставят на песке непрочный вечный след.Уйдут, и вновь придут, и вновь уйдутПо призрачной дороге в никуда.Они придут к земле, живые мертвецы,И лягут у порога новой жизни,У полосы прибоя.Всю ночь я слышу их шагиЗа материнским сдавленным дыханьем,За мягким перебором ветра…Всю ночь, пока не запоет петухИ не взмахнет рассветРуками, обагренными росой…

КОДЖО ГИНАЙЕ КЬЕИ[61]

Африканец в ЛуизианеПеревод В. Тихомирова

Добрался я как-тоДо Луизианы.А фараон за мной по пятам:— ЭЙ! ЧЕРНОМАЗЫЙ! ПОШЕЛ ПРОЧЬ!МЕСТО НЕ ДЛЯ ЦВЕТНЫХ!Конечно, обидно,Но я был голодный,И потому ответил только:— МЫ ЕЩЕ СВИДИМСЯ,И тогдаСЕРДЦЕ ТВОЕ СМЯГЧИТСЯ.И, значит, сижу,А мне подаютПойлоВ такой расшикарной бутыли,Что я храню ее до сих порКАК ПАМЯТЬ.

АКВА ЛАЛУА[62]

СлужанкаПеревод В. Тихомирова

Лоснящаяся, как сандал, горлянка —В ней ужин мой мне принесла служанка.Она и рыбу белую, как пена,Зажарила с приправами отменно,И нежный сок уснувших пальм онаМне нацедила — пряного вина.Но кто узнает, кто поймет из вас,Что я нашла в глубинах этих глаз?

АЛЬБЕРТ КЕЙПЕР МЕНСА[63]

КартинаПеревод Андрея Сергеева

О, я хотел бы всехВ стихи мои вобрать,Кто в этот мир пришел,Чтоб жить и созидать.Я рассказал бы,Как бедняк поэт«Искать и не сдаваться!»Дал обет,И как слепой художникВо мраке ищет свет,И как любовник жаждетЛюбви, которой нет.Как век свой в гореВлачит рабочий людИ как злодеиЧужим трудом живут.И как Мидас-ШопенДвиженьем рукРождает золото —Волшебный звук;Как страсть ФранческиЖивет средь адских мук.Всех показал бы, всех:И грешных и святых —Белых и грязно-розовых,Красных и голубых.На полотне моемСмешал бы плоть и кровьТысячи людей.И чистая любовьОткрылась бы для глаз,Обнажена,И жизни тайный смыслОткрыла бы она, —Она б сумелаМиру показать,Каков был человекИ чем он может стать.

Второе рождениеПеревод Е. Гальпериной

Проспектом Гарфилда я шел порою ранней,Ряды колодцев темных миновал,Где старые когда-то были бани,А ныне элеватор гордо встал.И позади меня остался путь в Дамаск, аПередо мной Колледж белел впотьмах.И вдруг я Лазаря[64] увидел — словно маска,Прекрасное лицо и саван на плечах.Но пеленам не скрыть сверкающее тело,Восставшее, как пламя из могил;Он шел, большой, могучий, но еще несмелый,Не зная, хватит ли у Смерти силОтнять его оживший гордый Лик.И я увидел: это мой двойник.

АТУКВЕЙ ОКАЙ[65]

Симфония свободыПеревод Андрея Сергеева

Покуда я дышу!Покуда я дышуВсей силой легких,Не мешайте мне петьО безмолвии камняИ звоне тыквы,О тени на лунеИ величье зерна,О пенье ураганаИ зелени лугов,О тайнах семянИ кривлянии червей,О дрожании тениИ злости осы,О твердости улиткиИ зыбкости травы, —Не мешайте мне петь,Покуда я дышу,Как и все на свете!Покуда я дышу!Покуда я дышуВсей своей головойИ открытым ртом,Не мешайте мне смотретьНа храбрость метлыИ на высоту холма,На цветенье побегаИ на зов трубы,На пустынность небаИ на голод ястреба,На кровь ветерка,И на шаг мотыги,На сгибание луковИ На ласку листьев,На смелость пчелыИ на смех весла, —Не мешайте мне жить,Покуда я дышу,Как и первый встречный!Покуда я дышу!Покуда я дышуСквозь ногти На ногах,Сквозь веки на глазах,Не мешайте слушать мнеКолыханье полейИ шуршание кустов,Шелестение флагаИ скрипение ствола,Бормотание лягушкиИ чавканье вола,Жужжание мухиИ пенье пальм,Свежесть рыбыИ гладь пруда,Поединок птицИ призыв пути, —Не мешайте мне жить,Покуда я дышу,Как и все мои друзья!Покуда я дышу!Покуда я дышуВсею костью лбаИ обоими ушами,Не мешайте думать мнеО твердости скалы,О мутности ручья,О цепкости корнейИ росистости рассветов,О грубости палкиИ чуткости уха,О звоне тростникаИ кряканье утки,О ярости грозыИ прохладе глины,О поединке волнИ теченье облаков, —Не мешайте мне жить,Покуда я дышу,Как и тысячи прохожих!Покуда я дышу!Покуда я дышуОбеими щекамиИ обеими ноздрями,Не мешайте мне сказатьОб остроте копьяИ упрямстве мула,Об устремленьях дымаИ путях луны,О нежности землиИ беззвучии горы,О стыдливости небесИ мягкости ковров,О крепости солиИ жалобах ветра,О хитрости кошекИ проворстве рыб, —Не мешайте мне жить,Покуда я дышу,Как и все на свете!

ФРЭНСИС ПАРКС[66]

Африканский райПеревод Андрея Сергеева

Дай мне души негров —Пусть они будутЧерного,ИлиШоколадного цвета,Или же цветаПыли,Что темней песка.Но если можно,Пусть они будутЧерными,Черными!Дай мне барабаны —Пусть их будет триИли четыре,Черных барабана,Черных и грязных,Деревянных,Обтянутых овечьейКожей,И пусть ониГремят,Гремят!Пусть гремят,ГрохочутГромчеИ громче,А послеТихо,Очень тихоПусть говорят барабаны!Пусть калебас[67],Обвитый бусами,[68]Бусами агри,Яростно бренчит,НапевноЗвенит,Пусть он гремитБарабанам в лад!Пусть в эти звукиВольется лязгДерева о жесть:Кен-тен-тсе-кен-кен,Кен-тсе-кен-кен-кен!Дай мне голосаОбыкновенныхДуш —Женщин голосаИ басыМужчин.(И плач детей?)Пусть танцорыШирокоплечиеБьют по землеБосыми ногамиИ полуголыеТанцовщицыИзвиваютсяВ четкомРитмеТом шики-шикиИ кен,А голоса их душПоют,Поют!Пусть сияетЗакатНад пальмамиВдали.А здесь пусть будетБитая дичьИ гороюЯмс!И если на пируНе слишком многоГостей,Позволь, о бог,Зрителям прийти,ЧернымИБелым.Зрителей пусти,Пусть увидятОниБитую птицу,И сладкий ямс,И зелень пальм,И танец душ.Одоманкома[69],Разреши имПрийти,Чтобы услышатьНаш родной напев,Палок стук о жесть,Песни звонких бусИ барабанов гром.Тверампон[70],Прошу тебя,ЗрителейПусти!Чтоб имПогретьсяВ ласковых лучахВечернегоСолнцаНа нашем миломАфриканском небе!

ЭФУА ТЕОДОРА САЗЕРЛЕНД[71]

СпасеннаяПеревод Н. Воронель

Меднокожая плоть в зеленом,Уступи, уступить ты должна!Все равно твой взгляд неподвижныйПрильнет к чешуе запыленной,Прежде чем солнце с небаОборвется спелым лимоном.Я змей,Я сосу по каплеНерожденную жизнь.Все равно ты уступишь, как все!Все равно проклятие ядаТебя иссушит до дна,Уступи, уступить ты должна!Как люблю я литую колоннуТвоей обнаженной шеиИ мерные ритмы кувшинаВысоко над твоей головой,Но я разобью твой кувшин!Как люблю я блеск твоей кожи,Но я погашу егоСвоей ядовитой слюной!Как люблю я страстную песнюТвоей упругой походки,Но ей придется умолкнуть:Я выжгу тебя дотлаОгнем, зажженным тобой!Я змей,Я сосу по каплеНерожденную жизнь.И тебе пощады не будет:Ты душиста, как юная Ева,Как она, ты уступишь мне!Я пришел и лег на твоей дороге,Я пришел, содрогаясь в пожарах джунглей,Я пришел, разъяренный собственным ядом,Я пришел уничтожить тебя!Я сломаю литую колонну шеи,Погашу мерцание нежной плотиИ осколками глиняного кувшинаОсыплю то, что было тобою, —Клубок изумрудной одежды,Поверженную тебя!Ты, шаги замедляя, подходишь ближе,Ты очами пронзаешь мой мир ползучий,Ты кольца мои к земле пригвождаешь.И яд застывает смолой.Ты должна уступить мне, но я уступаю,Ты должна отступить, но я отступаюПеред твоей спасенной душой!Это значит, что время мое ушло,Это значит, что яд мой теряет силу,Это значит, что нежная плоть в зеленомНикогда не уступит мне!Улыбаются темные губы,Странно светятся темные очи,Пыль взметается струйкой дыма…Чуть склоняясь под грузом кувшина,Ты проходишь мимо…

Так случилосьПеревод Н. Воронель

Так случилось.Я стала страшитьсяЭтой горькой причины,Земли, а не неба.И опалила его ресницыДерзновенная вспышка гнева.— Разве мы не равны? —Закричал он, — Скажи,Разве мы не равны, родная? —Я сказала: — Не знаю,Ты спроси у них, у других.Не хочу, не хочу боли этой,Я хочу быть рядом с тобою —Пусть звенит наша песня,Пусть поет наша радость!Мы разбили свой сад,Засадили его цветами,О державы и расы!Мы растили в нем пальмы и ролыБез ваших благословенийИ без ваших согласий.Но где на проклятой землеНайдется для нас уголок?Нигде — ни в горах, ни в пустыне…Почему? Отвечай — почему?Все по той же горькой причине!Не хочу, не хочу боли этой,Я хочу быть рядом с тобою —Пусть звенит наша песня,Пусть поет наша радость!Пусть услышат державы и расы,Что встретились мы — два цветаИ узнали, что раньше впустуюВращалась для нас планета,Впустую вращалась доныне!В отчаянии и в молчанииНаши реки слились на равнинеВсе по той же горькой причине.И смутились добро и зло:— Да могло ли случиться такое?— Не могло,не могло,не могло!Не хочу, чтобы ты за меня отвечал,Ты свободен и можешь уйти.Возвращайся к привычным делам и вещам,Возвращайся с повинной,И расстанься со мной,И расстанься с горькой причиной!— Значит, сад наш увянет?А песня умолкнет, скажи?Посмотри, как сад наш прекрасенВсем словам и причинам назло!— Посмотрите, державы и расы,Как роса орошает розы,Как пчела собирает мед.Мы встретились здесь — два цвета,И все-таки сад наш цветет!Да разве возможно такое?Разве сад этот будет цвести?— Не хочу, чтобы ты за меня отвечал,Ты свободен и можешь уйти,Уйти в свой особенный мир!— Мы с тобою тоже миры,Мы ступаем босыми ногамиПо стерне предрассудков и сплетен,Наша кожа изрыта шипами,А сердца исхлестаны плетьюОсуждений, морали, законов.Призрак горькой причиныСтоит перед нами,Он стремится наш садИстоптать сапогами:Как мы смели посметь?И во взглядах прохожих,И в печатях бумаг —Всюду он, этот враг:Как мы смели посметь,Двое — с белой и черной кожей?Будет день — ты меня упрекнешь:— Как мы смели посметь? —Как забуду я смех твой жестокий,Как я выдерну слов твоих ножИз души, обреченной на смерть?Как мы смели посметь?Мы не смели,не смели,не смели!Так страшна, так всесильна причина,Все равно мы не справимся с ней,Потому что она сильнейНе на словах, а на деле.Нет, мы не смели!— Ну конечно, нам лучше расстаться, —Нам с тобою не по пути,Не хочу, чтобы ты за меня отвечал,Ты свободен и можешь уйти!Будет день — мы придем в этот сад,Будто прежние —ты и я,Но цветы отцветут,Опадут лепестки,И останется нам с тобойТолько песня мояИ боль.Все стоит на нашем пути,Все: традиции, расы, привычки.Они провели меж нами черту:Я по эту сторону,Ты — по ту,Они разлучают нас,Но все же не разлучат!Мы с тобою — два цвета,Но песня однаНавсегда, навсегда!Вы, тупые лбы,Вы, слепые глаза,Вы, орущие рты,Понимаете:мы — два цвета,Два цвета,А песня одна навсегда,Вы понимаете это?!Вы, пустые сердца,Равнодушные взгляды,Заскорузлые души,Вы слышите, я говорю:— Мы два цвета,А песня одна,Прозрачная, как вода,Мы приносим ее к алтарюНавсегда, навсегда.Злые ухмылки угаснутНа ваших сухих губах,Ваши слова напрасны —Нет, мы не будем несчастны,Мы свободны от вас!Ради нашей улыбкиИ нашей песниВ саду расцветают розы,Благоухают фиалки,Крокусы тянутся к свету,И поэтому горькой причинеНе удастся сгубить наш сад!Слышите, вы, державы и расы,Мы встретились,Мы — два цвета,И узнали, что раньше впустуюВращалась для нас планета.

ЛегендаПеревод Н. Воронель

I

Когда народ ашанти искал деревья кола[72],Трех сыновей Ананси послали в дальний путь,И братья дали клятву терпеть жару и холод,Но без орехов кола назад не повернуть.Все трое — и Веддли, и Спиндли, и Тад.Их было три уродца, три неразлучных брата,У первого на шее торчал пустой котел,Второй и грудь и плечи в гигантском брюхе прятал,А третий всех прохожих коленями колол.Обшарили три брата все заросли и скалы,И возле самой Кьеки спустился к ним закат,Но лишь они уснули под деревом какао,Их разбудил внезапно сердитый треск цикад,Они вскочили в страхе, уродцы и неряхи,И головы задрали, пугаясь и дрожа:Качалась на лианах женщина чужая,Звенящая и злая, как лезвие ножа.Лицо ее качнулось в улыбке леденящей,По трем дрожащим лицам скользнул ленивый взгляд,И, словно по приказу, сверчки запели в чаще:— Спеши домой, ашапти, скорей вернись назад!Прижавшись к ветке тика, она смеялась тихо,Смеялась и качалась, как лист на ветерке,И лес затрясся в смехе, и падали орехи,И хохотало эхо в испуганной реке.Три брата сбились в кучу, не зная, как им лучше —Удрать или послушать, что скажет им она.Но вдруг ее не стало, лишь лес молчал устало,Да песней погребальной звенела тишина.Один сказал другому: — Пора поближе к дому.Ашанти, о ашанти, скорей вернись назад! —И, справившись с испугом, смеялись друг над другомИ старший брат, и средний брат, и самый младший брат,Все трое — и Веддли, и Спиндли, и Тад!

II

Они землей ашапти прошли, забыв про голод,И вот свою деревню увидели к утру,А рядом на пригорке росли деревья кола,И листья их резные качались на ветру.Вбежали в рощу братья, глазам своим не веря,Погладили все ветви, коснулись всех стволов,И наконец веселью они раскрыли двери,И громко обсуждали невиданный улов.Так, значит, не смеялась та женщина над ними!Ашанти, о ашанти, скорей вернись назад!Она их одарила щедротами своими,И сказочному чуду был несказанно радКаждый — и Веддли, и Спиндли, и Тад!Наверно бы, с удачей домой явились братцы,Но очень им хотелось попробовать плодов,А кто из них решится на дерево взобраться,Из этих трех голодных, усталых дурачков?Никто — ни Веддли, ни Спиндли, ни Тад!Был прав, конечно, Веддли: верхушка стройной колыДрожала и качалась над синей высотой,Нет, он не удержал бы башки своей тяжелой,И рухнул бы на землю котел его пустой.Рассорились — Веддли, и Спиндли, и Тад!И Спиндли прав был тоже: с таким огромным брюхомНу как ему взобраться по гладкому стволу?А Тад тихонько хныкал и жаловался глухо,Показывая братьям костей своих пилу.Рассорились — Веддли, и Спиндли, и Тад!

III

Тогда они решили: Тад поплюет на пальцыИ поползет, костями цепляясь за кору.И вот он со слезами на дерево взобрался,А листья без умолку шептались на ветру.Так решили Веддли, и Спиндли, и Тад!И вот он потихоньку добрался до верхушкиИ начал рвать тугие, тяжелые плоды,А братья их сносили и складывали в кучки,И складывали в кучки на берег у воды.Развеселились — Веддли, и Спиндли, и Тад!— Тук-тук! — стучат орехи. — Берите сколько надо!Тук-тук! И запивайте водою из реки! —Но дерево качнулось, и ветром сдуло Тада,И бедный Тад разбился на мелкие куски,О Веддли и Спиндли, где же ваш Тад?От горя взвыли братья, запричитали шумно,Потом захохотали, вставая на носки,А Веддли так смеялся и так рыдал безумно,Что с треском разорвался на мелкие куски.О Спиндли! Где же Веддли, где же Тад?— О Веддли! — крикнул Спиндли. —О Тад мой, где ты, где ты?О, где моя деревня, отец и все друзья? —На пятках он качнулся и полетел, как ветер,Забыв, что с грузом брюха бежать ему нельзя.Он рухнул на дорогу, — ах, какая жалость!И брюхо раскололось на мелкие куски,А маленькая сказка вместе с ним скончалась,И роза на осколки роняла лепестки…Нет их больше — ни Веддли, ни Спиндли, ни Тада!Послушать эту сказку вас я попросила,Чтоб вы могли запомнить раз и навсегда:Старайтесь делать то, что сделать в ваших силах,От жадности излишней вам грозит беда,Как Веддли, и Спиндли, и Таду!

ИЗРАЭЛ КАФУ ХО[73]

Холм Адаклуко[74]Перевод Андрея Сергеева

Ты не причастен ли к культу Йеве[75]?Не ты ли его святая святых?Или, может быть, ты обращен недавно?Ответь, почему ты в белых одеждах,А темя твое выбрито гладко?Послушай, мне жаль тебя, Адаклуко.Когда бы словом или подаркомТы пригласил нас к себе, мы бы сталиВеселиться с тобою на празднествах.Но ты презираешь суетность нашу,Ты сам избрал свое одиночество,И вот ты живешь вдали от людей,Холм Адаклуко!

НебоПеревод Андрея Сергеева

Ночное небо — как огромный город,Живут в нем и животные и люди —Но никогда небесный человекНе убивал ни птицы, ни козы,И ни один медведь не задирал добычи.На небе нет несчастий, нет смертей.И каждый там идет назначенным путем.

МалышПеревод Андрея Сергеева

Малыш — совсем как европеец:Он отвергает нашу пищуИ пьет он лишь из своего стакана.Малыш — совсем как европеец:Он не умеет говорить по-нашемуИ сердится, когда его не понимают.Малыш — совсем как европеец:Он о других и думать не желает,Родителей он держит в подчиненье.Малыш — совсем как европеец:Он так изнежен —Пустячная царапина на немстановится язвой.

МолитваПеревод Андрея Сергеева

Я проходил мимо дома горшечника —Он молил, чтобы солнце светило всегда.Когда я достиг шалаша земледельца,Я услышал, что он призывает дождь.Рыбаки молили бога о ветре,А москиты просили затишья.И наши друзья, и наши врагиПросят бога послать им удачу, —Чью же молитву слышит бог?

Лагуна КетаПеревод Андрея Сергеева

Грузные парусники рыболовов,Спешите домой, а не то будет поздно!Солнце садится, и тянутся сумерки,Ветер свеж, и спина моя стынет.Большие и малые чайки лагуны,Вы летаете за парусамиИ ныряете в воду за рыбой,Скажите, как нам скорей вернуться?Уже темнеет, и зыблется море.Рыба, которая из лагуныВ лодки попала, уже уснула.Ветры, прошу вас, гоните нас к дому.Женщины, кличьте мужей домой.Трудитесь, трудитесь, шесты и весла,Трудитесь, трудитесь, ноги и руки.Пора домой, ведь уже темнеет.Будь спокойной и тихой, лагуна,Спаси нас, храни наши лодки, Гбеле,О мать, веди нас к родному берегу.Пусть твои воды из темной глубиВынесут нам самую вкусную рыбу,Чтоб рыбаки не знали печали,Не знали голода и болезней.И тогда, белозубая Афубака,Ты улыбнешься нашему счастью.

ДроздыПеревод Андрея Сергеева

На ветках старые дроздыСкакали: скок-скок-скок,На ветках желтые птенцыКричали: чуи-чуи-чуи.Они хотели есть,Они хотели спатьИ спрятаться хотелиПод крылышком дроздихи.Все это сделал Кофи,Все это сделал Кваджо —Они забавы радиВсе гнезда разорили.Тут Ама прибежалаИ песенку запела,Она запела песнюПро глупых, злых мальчишек.И Кофи рассердился,И Кваджо рассердился,А после стало имНевесело и стыдно.На дерево ониЗалезли и птенцовВернули их матерям.И птицы замолчали, и дети замолчали.И радостно им было, и весело им было.

ГемиПеревод Андрея Сергеева

Геми, древний оплот наших воинов,Крепость народа байя,[76]Очаг людей амедзофе,Да сияют на ярком солнцеТвои седые тяжелые камни,Которыми твои дети во время оноОтгоняли врагов от твоих ворот!Да светят они в ночи, как маяк,Чтобы дети окраинных деревеньМогли издалека видеть Геми и повторять:«Геми, Геми, спасибо тебе большое».

СолнцеПеревод Андрея Сергеева

Где твои дети, солнце?Где твои дети?Ты съело всех своих детейИ теперь гоняешься за лунойИ хочешь отнять у нее детей!Но тебе не удастся, доброе солнышко,Иди и ищи своих детей.Каждый должен заботиться о своих детях!

ГВИНЕЯ

НЕНЕ КХАЛИ[77]

Победоносное шествиеПеревод В. Львова

Независимой Гвинее

Революция наша в пути!Все иллюзии,все миражи разлетелись!Пробил час медно-красный —земля укрывает в дымусообщничество потайное,возникшее в вихре торнадо.…Клокочет нетерпеливая кровьв телах атлетов, под кожей сухой,дубленной порывами яростного харматтана.Они слиты в одно,их тысячи тысяч,бессчетны, как память моя,как песчинки на отмелях белыхпо берегам безымянных ручьев.Во главе —подростки с пылающей паклейи девочки с чашами маслана пороге совершеннолетья…Во главе — нищета;плоть, клейменная жгучим железом бича;полномочные вестники боя и мира.Вот воительниц гордых когорты,вот рабыни любви посильней,чем слепое влеченье полов.Оборванцев голодные орды,перекатная голь, развращенная совесть низов,окружавшая города,обреченная голодать.Вот буруны крестьян, кипящий прилив ихвыплескивает из амбаров опустошенныхомерзительный след непосильных поборов.Дальше пешее племя хитрых купцовс караванами кола, бананов, арахиса,пальмовых масел и соли.Дальше братия мастеровых,зачарованная челнока непрерывным снованьем;рыбаки, околдованные беспредельной надеждой на сети,которые краб продырявил…Вот с утробным упорством надвинулись массы рабочих,это решимость клепальщиков черных,черных докеров — темная лава заводов.Девочки с чашами масла молили:— Единство! —Я кричал что есть силы: — Свобода! —И вот этот пояс широкийокружает огромное Африки сердцес воительницами,с оборванцами и попрошайками,с земледельцами и купцами,с рыбаками и мастеровыми,с отчаянной дерзкой отвагой рабочего кулака,подъятого над волной океана.Океан простирается, каждый идущийполной грудью вдыхаетдуновение брызг…Их здесь не настигнет мертвящийпорыв харматтана…Приближение ночи почуя, смыкается пальмовый лист.Стих мой — там, он под звездами пляшетсвященную пляску героеввкруг запретных пещер,а затем его крылья уносят к равнинам,к человеческой жизни началу…Рушатся наземь тела необузданной, дикой волною,торсы пляшущих гнутся в отчаянье, плечисодрогаются в ярости…— Дай мне руку, мой брат.— Подари мне свой голос, сестра.Призываю к труду созидания нацию вольных и гордых,чтобы приступом взять твердыню прошедших веков.

ТамтамыПеревод М. Ваксмахера

Тамтамы… Тамтамы…Ксилофоны,И гонги,И кастаньеты, и кастаньеты,И топот толпы, и топот толпы,И щелканью пальцевВторят ладони, стуча по груди.И тамтамы.Широко раскрыты глаза,Мои раскрыты глаза,Они в исступленье, они в исступленьеГлядят на тебя.Уши моиЗаполнены шумом тамтамов,Тяжелых тамтамов,Гулких тамтамов,Звонких тамтамов,И ксилофонов, и кастаньет,И шумом шагов, шорохом ног,Щелканьем пальцев,Стуком ладоней по голой груди.Тамтамы спешат,Задыхаясь,И рвутся тамтамы,Тамтамы!..ЛопнулиБарабаны.

Воздух АфрикиПеревод М. Ваксмахера

Солнца —Как много солнца в небе Африки!И дажеЗемля нести его в себе устала.И я стремлюсь твой знойный груз отбросить,И я бреду над свежей бороздою,А ноздри все вдыхают и вдыхаютТвой жар и с ним — кипенье новой жизни.Дождя —Дождя так много над землею Африки!И дажеЗемля устала носить его во чреве.Я пью, я пью и пью твои потоки,Я запрокинул голову навстречу небуИ рот раскрыл, и пью, и сердце пьет мое,И вот уж утолил я жажду, а ты все льешь.Ветров —Их слишком много в Африке! И дажеЗемля смотреть устала, как ониструятся по ее груди…Я раскрываю сотни легких крыльев,Чтоб облететь весь мир. Сирокко и пассаты,Остановитесь, ради бога!ОтнынеЯ открываю эру новых битв.

МАМАДУ ТРАОРЭ РЭЙ ОТРА[78]

Я — человек!Перевод Н. Горской

Да, я невежда,я зверь,я всего лишь вонючий негр,я пожираю червей,и лесные плоды,и корни, выкопанные из земли,и пучком травы прикрываю срам,и тело мое — на шраме шрам,я многоженец, как павиан,я покупаю жени продаю дочерей,и клозетом мне служит зеленый куст,и череп мой обрит наголо,и в тыкве сухой хранится моя еда,и я хватаю руками куски и рыгаю во время еды,и в хижине — жалкой лачуге — живу,и огонь развожу на камнях,и пищу варю в глиняном грубом горшке,я — варвар,и искусство мое — примитив,и ты говоришь про меня: темный, жалкий дикарь.Но вчера,вчера, великодушно меня простив,ты вчера позабыл, что я пожираю всякую дрянь,что с культурой совсем не знаком,что я одеваюсь не так, как ты,и сморкаюсь не так,и ем, и мочусь не так —это, мол, не его вина…Ты даже сумел позабыть, что кожа моя черна!Вчера…Вчера, потому что «родине» грозила беда,и ты собирал солдати кричал:— За свободу умрем! —Вчера, потому что в боюсмешалась кровь твоя и моя —черного красная кровь и белого красная кровь,вчера, потому что я был бойцом,отваги и верности образцом,вспомни, мы побратались с тобой,и ты не скупился на лесть:негр — самый лучший друг,негр — непревзойденный герой!..А сегодня…Сегодня, когда я сам свободу выпустил из тюрьмы,ты сразу вспомнил, что я — антипод,и снова я — выкормыш обезьян,пожиратель кузнечиков и саранчи,снова я — черная мразь,дикарь, которому клетка нужна,а не свобода,завоеванная вместе с тобой.Но, может быть, все-такия — человек?!«Голый, грязный,смакующий дождевых червей,да чего там — просто дерьмо!..»Давай обвиняй! Деталей каких-нибудь не забудь!Но… мой брат, разве в деталях суть?!Человек — это сердце,и я свое сердце друзьям отдаю!Человек — это помыслов чистота!И поверь, душа у меня чиста!Человек — это разума взлет,и я не глупей других!Человек — это доблесть и честь,и я, быть может, честней других!И поэтому ятребую — не прошу! —свободу раздели пополам:половину — тебе, половины мне хватит вполне,а тебе — твоей, ибо я, как и ты, — человек.

ПродавшемусяПеревод М. Кудинова

Ты ими осквернен,Ты низко палИ продал целомудрие свое,Чтоб стать в их лапах грязныхНичтожеством,Подержанною вещью.Ты променял достоинство и честьНа подлые их деньги,Ты забыл,Что только честь с достоинством давалиТебе когда-то званье человекаИ связывали дружбой нас с тобой.Но ты за несколько мешков с мукоюИм сердце отдал,И теперь они —Твои хозяева, с которыми вступилТы в сговорПротив счастья моего.Тебя предупреждали мы,Но тыСоюз позорный разорвать не согласился.Ты ими осквернен,И с ними заодноТы покусился на мое благополучье,На право житьИ на мою свободу.И вот теперь,Поскольку продал тыЗа горсть монетДостоинство и званье человека,Я с высоты патриотизма своего,И чести незапятнанной,И гневаПлевок свой посылаю ледянойВ твое лицо предателя,В лицоКлятвопреступника,В чудовищную маскуТого, кто продался…Ha! Получай его!И хорошо запомни,Что и предатели, и господа их будутБезжалостно раздавлены: ониПод колесом Истории погибнут.Запомни:Вертится неумолимо колесо!Да! Вертится!А угнетенные народыОбъединяют все свои усилья,Чтобы еще быстрей оно вертелось.

Maска-подвесок. Бенин (Нигерия). Слоновая кость. Высота 32 см. Британский музей

КЕЙТА ФОДЕБА[79]

Рассвет над АфрикойПеревод Е. Гальпериной

(Звуки гитары)

Рассвет. Маленький поселок допоздна плясал под звуки тамтама. Теперь он начинает просыпаться. Пастухи в лохмотьях, играя на флейтах, провожают стада в долину. Девушки с кувшинами гуськом тянутся по извилистым тропам к источнику. Во дворе марабута[80] дети нараспев читают хором стихи Корана.

(Звуки гитары)

Рассвет. Борьба ночи и дня. И обессиленная ночь уже не может больше сопротивляться и медленно отступает. С горизонта протягиваются первые, еще робкие и бледные, лучи солнца — предвестники победоносного дня. Последние звезды тихо уходят за облака, подобные пламенным цветам.

(Звуки гитары)

Рассвет. А там, на широкой равнине, окаймленной пурпуром, виден склонившийся человек. Это крестьянин Наман. Он взрыхляет землю, и с каждым ударом его мотыги испуганные птицы разлетаются, опускаясь на мирные берега Джолибы[81] — великой реки Нигера. Наман идет, раздвигая встречные травы, и его штаны из грубого холста смочены росой. С него катится пот, но, согнувшись, он неутомимо и ловко бьет мотыгой — нужно успеть посеять зерно до прихода дождей.

(Звуки кóры[82])

Рассвет. Наступает рассвет. В листве, возвещая приход дня, порхают птицы. Но вот по влажной тропе равнины спешит к Наману мальчик. «Брат Наман, — говорит он, — старейшины поселка ждут тебя под деревом совета».

(Звуки коры)

Подивившись тому, что его вызывают так рано, Наман положил на землю мотыгу и направился прямо в поселок, сверкавший в лучах восходящего солнца. Старейшины, еще более важные, чем обычно, уже сидели под деревом совета. Рядом с ними равнодушно курил трубку человек в военной форме, по виду стражник.

(Звуки коры)

Наман сел на расстеленной бараньей шкуре. Тогда гриот[83] вождя поднялся, чтоб возвестить собранию волю старейшин: «Белые направили к нам стражника и требуют одного человека из нашего поселка. Они хотят послать его на войну в свои страны.[84] Знатные люди селенья решили избрать лучшего из нашего рода — пусть он в битвах белых людей покажет отвагу, что всегда жила в народе мандинго[85]».

(Звуки коры)

И все назвали Намана, Намана, чьи сильные мускулы и мужественный облик каждый вечер славили девушки в своих песнях. Нежная Кадия, молодая жена Намана, потрясенная новостью, бросила молоть зерно и молча заперлась в своей хижине. Смерть уже похитила у нее первого мужа, и она не могла поверить, что белые отнимут у нее и Намана. Ведь на него возлагала она теперь все свои надежды.

(Звуки гитары)

На следующий день вопреки ее слезам и стенаньям суровые звуки боевого тамтама проводили Намана в маленький порт, и лодка направилась в центр округи. В ту ночь девушки уже не плясали на площади, как обычно. Они пришли в хижину Намана и всю ночь бодрствовали у очага, рассказывая сказки.

(Звуки гитары)

Шли месяцы, но вести о Намане не достигали поселка. Юная Кадия была в такой тревоге, что позвала на помощь колдуна из соседней деревни. И даже сами старейшины, беспокоясь за участь Намана, собирались на тайный совет.

(Звуки коры)

Наконец в деревню на имя Кадии пришло письмо от Намана. В тот же вечер после многих и тяжких часов пути Кадия добралась до центра округи, и переводчик прочел ей вслух письмо.

Наман был в Северной Африке, он был здоров и спрашивал о деревенских новостях: об урожае, о празднике воды, плясках, совете старейшин…

(Звуки балафонга[86])

В этот вечер старые женщины поселка оказали честь юной Кадии и собрались на свою обычную беседу во дворе ее хижины. Старейшина селенья, радуясь новости, велел устроить богатое угощенье для нищих из окрестных деревень.

(Звуки балафонга)

Еще несколько месяцев прошло, и снова все были охвачены тревогой, ибо от Намана опять не было вестей. Кадия уже собиралась снова идти к колдуну, но тут она получила второе письмо. Где только не был Наман: и на Корсике, и в Италии; теперь же он воевал в далекой Германии, и его за храбрость наградили медалью.

(Звуки балафонга)

А потом в деревню пришла простая открытка; из нее узнали, что Наман был ранен, что он в плену. И деревня была подавлена тяжкой новостью. Снова собрались старейшины на совет и решили, что отныне Наману будет разрешено плясать дугу, священный танец коршуна, который вправе исполнить лишь тот, кто совершил великий подвиг, дугу — пляску королей малинке, где каждый шаг обозначает событие в истории древнего государства Мали. Для бедной Кадии было утешеньем то, что муж ее признан народным героем.

(Звуки гитары)

Время шло… Один за другим протекли два года… А Наман все еще оставался в далекой Германии. И больше не было писем.

(Звуки гитары)

И вот однажды к старейшине поселка пришла из Дакара весть о том, что скоро вернется Наман. Тут же начали бить тамтамы. Все плясали и пели до зари, а девушки слагали к приезду Намана новые песни — ведь в прежних песнях, сложенных в честь него, еще ничего не говорилось о дуге, прославленной пляске мандинго.

(Тамтамы)

Но прошел еще месяц, и от ближайшего друга Намана капрала Муссы пришло для Кадии письмо, потрясшее всех:

«Это было на рассвете. Мы стояли в Тиаруа[87]. Между нами и нашими белыми начальниками из Дакара разгорелась великая ссора. Наман был сражен пулей. Он погребен в сенегальской земле».

(Звуки гитары)

Да, наступал рассвет. Первые лучи солнца, едва касаясь морской глади, золотили барашки волн. Под дуновеньем бриза пальмы мягко клонили стволы к океану, охваченные ужасом этой утренней битвы. Тучи кричащих ворон возвестили окрестным селам о трагедии, залившей кровью рассвет в Тиаруа… А в синеве, озаренной пожаром зари, над могилой Намана тяжело парил гигантский коршун. Казалось, он говорил: «Наман, ты не успел сплясать тот священный танец, который носит мое имя, но его еще спляшут другие».

(Звуки коры)

ДАГОМЕЯ

РИШАР ДОГБЕ[88]

…Между двумя взглядамиПеревод А. Кашеиды

Между двумя взглядамиЦелый мир.Между двумя взглядамиХрупкий мир листьев, только что почки прорвавших.Между двумя взглядамиЧто-то такое, чего упустить нельзяИ очень легко упустить:Старец глядит на юношу, полного сил;Женщина — на мужчину;Мужчина — на женщину;Женщина смотрит на женщинуСо скрытою завистью.Между двумя взглядамиВяжутся все узлы ненависти и любви.Мать смотрит на сына,Который ей улыбается безмятежно;Смотрит отец на дочь,Готовый за нее умереть.Мир таинственныйможет внезапно меняться —Глаза невесты, не понимающейНетерпенья любимого человека,Ожидающего в молчанье согласия, —Между двумя взглядамиПерекрещеннымиМерцают мильоны миров мирозданья,Которые надо открытьИ продлитьЖизнь молнии,ПробежавшейМежду двумя взглядами.

ЮСТАШ ПРЮДЕНСИО[89]

Мое телоПеревод Н. Горской

Я ненавижу свое телокаждый раз,когда оно трепещет и дрожит.Проклятый кожаный мешок,источник всяких бед,я не могу тебя понять!И все-таки оно как дом роднойдля силы, смелости и правды.Не спорьте — это так и есть!Порой раскиснет, как кисель,и растечется по земле.Порой сорвется с цепи, словно пес,и все вокруг крушит и рвет.С ним не соскучишься:что ни секунда — то сюрприз!Бывают дни, когдая покидаю эту шкуруи ухожу к вершинам разума,отваги и добра.Но… затоскую и вернусь назад…Какая страшная морокавозиться с неудобным, непокорным телом!

Озерная ВенераПеревод Н. Горской

Розовой тканью прикрыты бедра,тело — черное, как антрацит,татуировки узори твердыегруди.Улыбка ребенка,кольца волос, как пружина, упруги,на голове — корзина с плодами,сочные губы, которым нужныпоцелуи и сласти.Черная дочь голубых озер,легкая, как африканский ветер,на влажном песке оставляетследы.Забывают ловлю терпеливые рыбакии любуются узкобедройбогиней воды.А богиня проходит мимои детские ноги своипогружает в прохладные волны.

ЕГИПЕТ

САЛАХ ДЖАХИН[90]

КолосьяПеревод М. Курганцева

Я стоюпосрединесозревшего поля.На феллаха похожколосок егокаждый.У пшеницыпечальная,рабская доля —и вздыхает,и гнется,и чахнетот жажды.Исмаил!На тебяэто поле похоже.Слишком малоосталосьневыбитых зерен.Твой хозяинпотребовал плату.И что же?Все надежды твоион срезает под корень.Он богат.Онрабами покорными правит.Он взирает на мирненасытнои жадно.Он велит —и тебяопозорят.Ограбят.Он прикажет —тебя изобьют беспощадно…

МУХАММЕД ХАФИЗ ИБРАХИМ[91]

Бесплодные страданияПеревод Н. Стефановича

Я шел, но пылали в кровавых сандалиях ноги, —В раскаянье горьком вернуться пришлось с полдороги.Будь проклято время, когда торжествуют злодеи.Что мы создавали, они разрушают, зверея…Кто ищет услад, когда воздух отравлен и выпит,Тот враг мусульманства, такому не дорог Египет.Прощаясь с друзьями, признаться я должен, однако,Что друга не встретил надежней загробного мрака.И смерть полюбил я, загубленной жизни сестру, —Быть может, в подруги я только ее изберу…Ты видишь, о смерть, мой светильник пока не разбит,Задуй же в нем пламя, которое праздно горит.Я понял, что в жизни бессильны и доблесть и честь,Поэтому смерть я решился всему предпочесть.Мне больно теперь, но отчаянье я превозмог,Я чувствую, знаю, что вечный покой недалек.Вы, очи мои, словно два пересохших колодца, —Слезами и кровью вам плакать уже не придется.Вас, руки мои, простирать мне еще не случалосьК богатым и сильным в надежде на щедрость и жалость.Вы, ноги, меня не вели по путям унижений,Лишь дел благородных вам были знакомы ступени.Душа, я учил, что в терпенье великая сила,А ты в бескорыстье облечься меня убедила.Ты чашу отвергла с убийственной горькой отравой,И я удаляюсь от жизни дурной и лукавой.Теперь распростимся, пусть это тебя не страшит,Ведь смерть избавляет от бед и жестоких обид…

ПоэзияПеревод Н. Стефановича

Возникла ты из мыслей и мечтаний —Ты светлых чувств и мудрости созданье.Ты родилась в восточной стороне,Где жил народ в ленивом полусне.Но что тогда уста твои воспели?Вождей победы, прелести газелей.Смеялась ты над тем, кто впал в немилость.Оплакивать усопших приходилось.Свой по грошам растратившая гений,Ты пышностью гордилась в униженье.Забыта всеми, людям далека, —Такой была ты в прошлые века.Звучала скорбь порой в твоем напеве,Ты вспоминала старые кочевья,Своих друзей оплакивала прах,Грустила о минувших временах.Зачем же вновь ты вспоминаешь нынеВерблюдов бег, бесплодные пустыни?Поэзия, мгновеньем дорожи, —Разбей оковы каменные лжи,Прорвись на волю, рабство поборов,Раскройся вся для бурь и для ветров.

ОдеждаПеревод С. Северцева

Отныне, знайте, у меняодежда праздничная есть,И по одежде этой мневезде оказывают честь,Как будто благодатный духее узоры пропитал,А нити тонкие еепрочны и гибки, как металл.О, как она ласкает глазсвоей окраскою цветной,Иглою счастья, видно, шилее искуснейший портной,И тело грешное моевеселья райского полно,Когда оно, как бы зарей,одеждой той окружено!О ты, прибежище мое,одежда светлая моя,С тобой влилась в мою судьбунадежд и радостей струя,В твои узоры вплетенаотрады солнечная нить,И даже пыльный вихрь пустыньтебя не смеет осквернить!Толпа сбирается вокруг,склониться предо мной спеша,Как будто я и впрямь теперькакой-то сказочный паша.И даже знатных льстивый ройтеперь теснится вкруг меня,Как жмутся бедняки зимойвкруг негасимого огня!А раньше, помню, сколько разв тоске судьбу я упрекал:Хамелеоном жалким был,лохмотья пестрые таскал.Одеждой рваной наготуедва прикрыть я мог в те дни,Ибн-Харба мантии гнилойона и впрямь была сродни!Пройти по улице тогдастыдился я средь бела дня,Всяк стороною обходил,как прокаженного, меня.И цвет одежд моих тогдабыл так уныл и запылен,Как постное лицо лжеца,когда тебя встречает он.О ты, одежда, — честь моя,ты так роскошна и светла,Что, недостойного, меня,превыше мудрых вознесла.И тяжко думать мне порой,что люди судят обо мнеЛишь по изяществу сапогда пышных тканей новизне.Пусть людям знатность дорога,еще дороже правда им,Я не желаю быть лжецомпод этим блеском показным.И если я свой грешный духдо тех высот не подниму,Одежда пышная моя,клянусь аллахом, ни к чему!

МУГАХИД АБД АЛЬ-МУНЕЙН МУГАХИД[92]

СокровищеПеревод М. Курганцева

Я поюнад тобою,над счастьем своим.С удивлениемтына меня не гляди.Я поюеле слышно,чтоб маленький сынзадремал и уснулу тебяна груди.Я читаютвой взгляд:«Для чегоон поет,будто сердцем свободенот всяких забот,будто онне изведалвсю боль неудач,будто он —Сулейман,легендарный богач?Он беспечен,как щедрый халифар-Рашид…А в карманахпо-прежнемунет ни гроша.Для чего он поети соседей смешит?Мой нескладный,мой добрый,простая душа…»Да, любимая,я не халиф,не богач.Нашу бедностьмы вряд лиот всех утаим.Толькоты не горюй,не тревожься,не плачь:я владею сокровищем —сердцем твоим.Достоянье мое,мой единственный клад —две слезыу тебяна ресницах горят.И пускай на столетолько хлеб и вода,все равноя смеюсь,все равноя пою!Спит наш сынв колыбели,как в небе звезда…Славлюсердце твоеи улыбку твою!

ИБРАХИМ МУХАММЕД НАГИ[93]

ТрудящиесяПеревод М. Курганцева

Мы наполнили золотом вашу казну.Мы — босые,голодные,голые —гибнем!Мы пустыню водой напоили,мы ей подарили весну,и она расцвела,словно садпод живительным ливнем.Мы деревья сажаем,и сладок их плод —не для нас!Мы дворцы воздвигаем,в них веселье цветет —не для нас!Нами созданы перлы искусства —наслаждаются ими другие.Мы вам шьем одежду роскошную,а сами нагие.Вечный праздник, почет и богатство —ваша жизнь!Крепкие вина, обильные яства —ваша жизнь!За неделей мелькает неделя —ваша жизнь!Даже собакам у вас — постели…Ваша жизнь!От нас отмахиваетесь,как от мухи:«Чернь!Убирайся прочь!»Что нам на долю осталось?Муки,деньи ночь.Стены ветхие без крыши, —жди: рассыплются вот-вот.На полу одна циновка,над циновкой — небосвод.Что у нас есть?Нищета, и лохмотья, и сор.Что у нас есть?Чистый воздух — первый сорт.Что у нас есть?Нагота и широкий простор.Что ж? Это много,если ты — человек простой.Вы обращали к нам увещаньятысячу раз.Вы раздавали нам обещаньятысячу раз.Жизнь совершенно не изменилась.Не изменилась!Стало еще тяжелей обнищаньев тысячу раз.Вы говорите:такова неизбежность.Ложь!Вы говорите:борьба — безнадежность.Ложь!Вы тираны,вы кровь нашу пьете.Мы ненавидимвашу надменную лень,безмятежность,ложь!Мы не будем рабами!Счастье добудем сами!Солнце над нами взойдет.Жизнь отдадим без страха,чтоб уничтожить гнет!

АХМАД РАМИ[94]

Вспоминай меняПеревод М. Курганцева

Когда светлеют облака,дрожа под брызгами зари,ты вспоминай меня.Когда стремятся стаи птицнавстречу раннему лучу,ты вспоминай меня.Когда соскальзывает ночь,как одеяло, с плеч земли,ты вспоминай меня.В безмолвный час, когда пожарохватывает небосклон,ты вспоминай меня.Когда неясная тоскаприхлынет к сердцу твоему,ты вспоминай меня.Когда от непонятных слезресницы станут тяжелы,ты вспоминай меня.Когда зальется соловейгорячей трелью на заре,ты вспоминай меня.Когда, заслушавшись, заснетпростой цветок под эту трель,ты вспоминай меня.Я участь горькую кляну,но, чтобы облегчить ее,ты вспоминай меня.Чтобы меня отгородитьот темных одиноких дум,ты вспоминай меня.Чтоб раны сердца моегозарубцевались наконец,ты вспоминай меня.Моя звезда, моя беда,моя надежда, мой удел,ты вспоминай меня.Теперь, когда печаль и скорбьуже не властны над тобой,ты вспоминай меня.Теперь, когда разлуки теньуже не застилает мир,ты вспоминай меня.Отрадна память прежних дней.Тебе одной я верен был,ты вспоминай меня.Любовь моя была проста,как песня птицы поутру,ты вспоминай меня.Ты вспоминай, как я любил,как жил и сердце не берег,ты вспоминай меня.Ты наши ночи вспоминай,что были слишком коротки,ты вспоминай меня.В душе упреков не храни.Как примиренья светлый луч,ты вспоминай меня.Не для того, чтоб гореватьнад пеплом отгоревших дней,ты вспоминай меня.Не в сумерках, не в час ночной,а на рассвете, на заре,ты вспоминай меня.

САЛАХ АБД АС-САБУР[95]

«Простите, друзья…»Перевод М. Курганцева

Простите, друзья, но в этом годудеревья не принесли плодов,и стол мой скуден, и встретить васкак подобает я не готов,и кладовые мои бедны,не скрою — все у вас на виду.Я не скуп, но поле моене уродило в этом году.Простите, друзья, что в доме горитодна-единственная свеча —каплями воска плачет она,добра, печальна и горяча.Простите, друзья, что сердце моегорем пылает, словно огнем, —негде радость ему найти,откуда взяться веселью в нем?

Песня о КаиреПеревод М. Курганцева

Встреча с тобою, мой город, —загадка и боль,встреча с тобой —ожиданье, горечь и скорбь.Но едва я увиделогни твои ночью в аэропорту,я ощутил, что прикован к тебеи не в силах уйти.Я прикован к асфальтовым улицам,к площадям раскаленным,где увядают под солнцем зеленые листьямне отпущенных дней.Город — раскрытая рана моя,вновь и вновь прикасаюсь к тебе,замирая от боли.Так суждено,чтобы ты утолял свою жаждусердцем моим,чтобы песни рождалисьпод огненной пыткойприкосновенья к тебе,чтобы годы моирастворились в пыли переулков,в шуме кварталов,в тумане прогорклого масла,чтобы Дельта и Нил,щебень, мусор и камниприняли тело мое,для которого будетвытесан обыкновенный египетский гроб.Встреча с тобой —и разорвана грудь,обнажается сердце;дышит оно тяжело,одержимое страхом и жаждой.Встреча с тобой — потрясенье,забвенье обид,воскрешенье надежд.Город, люблю тебя —пестрый туман застилает глаза,словно при виде любимой,и слезысами собойсыплются, словно песок.Сдавленный голос едва произносит слова:«Город, люблю тебя», —хоть и не слышу признанья,и птица ручная моя улетела из клетки,и нет ни покоя, ни крова,и заперты двери,и ты мне подносишь к губамгорькую воду тоски, —все прощаю тебе и не уйду никуда.

НАГИБ СУРУР[96]

РеквиемПеревод М. Курганцева

(Из поэмы о Фараджалле Хелу[97])

Голос

Нет его с нами,с тобой и со мной,с миллионами братьев,с ширью земной.Был он таким,как из нас любой.Он умер,умер за нас с тобой.

Хор

Не надо, друг,не говори:«Он умер».Мы не хотим.Не говори:«Он умер».Не верим мы,что в этот день весенний,когда земля в лучах зари,он умер.Он с нами,в миллионахон бессмертен.В отважных,закаленныхон бессмертен.В любви к свободе,в справедливом гневе,в сердцах непокоренныхон бессмертен.

Голос

Был он таким,как из нас любой,простым человекомиз крови и плоти.Пел,и смеялся,и чувствовал боль.Жизнь проходилав трудной работе.Как он любилсолнечный свет!Как улыбалсядетям!Почему его с нами нети солнцеемуне светит?

Хор

Мы — зернадля грядущих урожаев.Мы прорастем,когда наступит срок.Нам гибелью бесславнойугрожаетнеумолимыйкованый сапог.Мы всходимв царстве сорняков и гнили,где наш удел —могильная тюрьма.Но час пробьет —заколосятся нивыи счастьепереполнит закрома.

Голос

Тиранынаших братьев убиваютв сыром застенкев полуночный час,и, как поток,струится кровь живая,чтоб вспыхнутьв сердце каждого из нас.Пусть палачисвое свершают делотрусливо,подло,тайно,по ночам.Но мужеству героевнет предела —онив лицо смеются палачам.

Хор

Не говори:«Умер Фарадж», —не говори!Траура нетна алом флаге зари…

БАЙРАМ АТ-ТУНИСИ[98]

Жду тебяПеревод А. Голембы

С нетерпеньем жду тебя: приди!Занялся костер в моей груди,Руку приложил к щеке: гляди —Запылала узкая рука!Счет мгновеньям я привык вести,Нет, не захотела ты прийти.Милая, страдальца навести!Ах, когда б умел я не любить!Может, зря в глазах моих огонь,Нежностью чужое сердце тронь,Знаю: холодна твоя ладонь,Человек другой в душе твоей!Разве мы расстались навсегда?Разве обожгла меня беда?Иль обидел я тебя когда?В чем-то виноват перед тобой?Угли подо мной раскалены,Помыслы тревогою полны,Легкие шаги твои слышныВ тихом дуновенье ветерка!Целый день брожу я сам не свой,Целый день я слышу голос твой,Все друзья качают головой,Думают, что я схожу с ума!Дни мне обещаешь и года,Клятвы нарушаешь без стыда,В миг свиданья — холодна, гордаИли не являешься совсем!Отговорку ты всегда найдешь,На устах твоих благая ложь,Мне тоскою сердце не тревожь!Ах, когда б умел я не любить!

ЗвездочетПеревод С. Северцева

Говорят, что звездочетыУдивительный народ.Говорят, что звездочетыЗнают судьбы наперед.Ну, а я свою заботуНе доверю звездочету,От меня пиастра в годНе дождется звездочет!Мне справляться нет охотыПро свое житье-бытье:Ведь не хуже звездочетаЗнаю прошлое свое.Не тревожась, не горюя,В настоящем сам живу я,Буду сам — повремени —Знать и будущие дни.Коль предскажут мне дорогу,Я скажу без долгих фраз:Все мы в жизни, слава богу,Путешествуем не раз —В самолете иль вагоне,На верблюде или пони,И, крутясь, как заводной,Всех нас возит шар земной.Если б вправду звездочетыНаши судьбы знать могли,Если б вправду звездочетыНам о том сказать могли,То тогда до самой смертиБыло б скучно жить, поверьте:Что случится, кто умрет —Всё б мы знали наперед…Звездочеты ходят скопомИ повсюду сеют ложь,Их мудреным гороскопамЯ не верю ни на грош,А кривлянье их смешное —Лишь одно вранье сплошное!Впрочем, даже для враньяПримененье есть, друзья.Вон спесивый чужестранецВ шлеме пробковом стоит,И собою чужестранецПортит весь окрестный вид.Вот когда для звездочетаПодходящая работа!Ну, приятель-звездочет,Наступает твой черед!Если б ты по звездам сразуНапророчить мог емуИ заразу, и проказу,И крушенье, и чуму,Чтоб, от ужаса бледнея,Прочь убрался он скорее, —Вот тогда бы, звездочет,Был и впрямь тебе почет!

ЗЕЙНАБ МУХАММЕД ХУСЕЙН[99]

Счастливое времяПеревод Н. Павлович

I

Мне было светлое «Вчера» дано,Но навсегда потеряно оно,Встает в похмелье «Завтра» для меня;Забыть «Вчера» сегодня суждено.Я на судьбу ропщу, я одинок,Душа моя сжимается в комок,Мое «Вчера» — потеряно оно,День завтрашний печален и жесток.

II

«Вчера» мое прекрасно и светло,Как утро, что едва лишь рассвело,Веселье, наслажденье было в нем,Оно весною молодой прошло.Мой сон хранила колыбель любви,Но где ж «Вчера» и где огонь в крови?У гаснул он, и холод наступил,И счастья не вернуть, как ни зови!О, почему, аллах, тяжел для насОт прошлого счастливого отказ?Мне было светлое «Вчера» дано,Но навсегда потеряно сейчас.

III

Судьба ко мне холодною была,Подобно тени, жизнь моя прошла,Судьба совсем забыла обо мне,Не трогают ее мои дела.Забвенью преданы и песнь, и стих,И та любовь, что отразилась в них,Мои надежды и мои мечты —Все то, что жило в помыслах моих.Ужели не вернется никогдаКо мне воспоминаний череда?Мне было светлое «Вчера» дано,Но потерял его я навсегда.

IV

Утех любовных радость, где же ты?Где смех среди полночной темноты?Где, душу волновавшие мою,Улыбчивые, легкие мечты?Где песни нашей светлой простотыИ где луга цветущей красоты?Где ложе, ожидающее нас,И травы молодые, и цветы?Их нектаром мне было сужденоНаполнить кубок доверху — не раз,Мне было светлое «Вчера» дано,Но навсегда утеряно сейчас.

V

Желаний я почти не сохранил,Угас моих мечтаний прежний пыл,Я славу, опьянявшую тогда,И прошлое свое почти забыл.Почти забыл я, что немало днейУже из жизни прожил я своей,Забыл, что раньше веселиться мог,Смеяться мог, бывая средь людей.Забыл, что в песнях все отражено,О чем я раньше думал и мечтал,Мне было светлое «Вчера» дано,Но навсегда его я потерял.

VI

Ответь, аллах, настанет ли пораДля возвращенья милого «Вчера»?И может ли мне время исцелитьБоль старых ран, что так же все остра?Мне «Завтра» улыбнется или нет,Судьбы услышу ль благостный привет?Вернутся ли опять ко мне мечтыМоих далеких и счастливых лет?Иль все уже судьбою решено, —Лишь вспоминать о прошлом мне дано?Я знал свое счастливое «Вчера»,Но навсегда потеряно оно.

АХМАД АБД АЛЬ-МУ’ТЫ ХИГАЗИ[100]

СвидетелиПеревод О. Дмитриева

Мы — свидетели.Мы клянемся великим аллахомГоворить только правду.Мы, ставшие прахом,Мы пришли в этот мирЛишь на час.И сейчас перед вами стоим,Чтобы после обратноВернуться к могилам своим.Мы — свидетели.Мы клянемся великим аллахомГоворить только правду.Что проку в обмане феллахам?Их спросите о мире —А что у них есть в этом мире?!Только жизни задворки —Событья проходят над ними.И глядят беднякиНа тиранов, князей, королей,А потом умирают в угаре военных полей.Прежде чем умереть,Все мы землю пахали,Все мы были матросами,Слугами иль пастухами.Прежде чем умереть,Мы красивые строили зданья.Может, по одномуМы прошли через смерть и страданья,Но пришли сюда вместе,Костлявые руки воздев,Чтоб поднять общий голос,Возвещающий горе и гнев!

АХМЕД ШАУКИ[101]

НилПеревод С. Северцева

Как сладость надежды,нам влага его дорога,Как в райском краю,зеленеют его берега.Как девушка, свеж он,как сказочный воин, могуч.По глади зеркальной,блестя, рассыпается луч!Как море, течет он,разливом весенним своимКормя человекаи все, что посажено им.Он — зерна пшеницы,он — хлопок для наших одежд.Бессмертный истокнаших радостей, наших надежд!Добро даровать —так закон его жизни гласит,Ко всем справедливый,он каждый клочок оросит,И знатным и бедным —он всем принесет урожай,А только пожнешь —и опять поскорее сажай!Он — вечно в пути,а посмотришь — как будто стоит:Так мощно и мудробезбрежные воды струит;Но чуть возмутится,запенив густую струю,С рычанием львинымвздымает он гриву свою.Как сладость надежды,нам влага его дорога,Как амбра, смуглыи душисты его берега.Пусть мутен и глинист —он райские реки затмил,Святой,полноводный,извечный кормилец наш — Нил!

План 28 февраля[102]Перевод Н. Стефановича

Покой дается тем, кто, путы разорвав,В решающей борьбе своих добился прав.Но в преждевременном и праздном ликованьеЕгипту послужить не смогут египтяне.Для дела нашего упорный нужен труд, —Пусть радость не пьянит, а скорби не гнетут.Печаль бесплодная всегда туманит взгляд, —Сквозь слезы ничего глаза не разглядят.Безверьем сумрачным, отчаяньем своимМы самый светлый день мгновенно помрачим.Будь тверд и терпелив, пред боем отточиИ копья меткие, и грозные мечи.Своим вооружась геройством и бесстрашьем,Не путай мелких дел с великим делом нашим.Пусть только истина, как лучший друг в борьбе,Повсюду и всегда сопутствует тебе.И в миг опасности — спасительный приют,Убежище тебе товарищи найдут.

Вернулась жизньПеревод Н. Стефановича

Жизни вернулась с тобой чудотворная сила.Слава мгновенью, что снова тебя возвратило.Вместе с разлукой мои исчезают печали, —Эта разлука отраду тебе принесла ли?Даже зарю умолял я, тоскуя, скорбя,Чтобы вернуться она убедила тебя.Ветру посланья вверял для тебя, для любимой, —Сетовал ветер, что жгутся они нестерпимо.Радостью, скорбью, — как хочешь любовь назови,Но заблуждается тот, кто не ценит любви.Ты — мое счастье. Не верь клевете и злословью,Будто утешился я и расстался с любовью.Если останется все, что сказал, без ответа, —Знай, что люблю, и запомни хотя бы про это.Мне за тебя пережить твои скорби позволь,Муки твои пусть в мою превращаются боль.Люди уснули, но мне задремать не пришлосьЛишь потому, что люблю до страданья, до слез…

«Сомненья нет…»Перевод Н. Стефановича

Сомненья нет, что суждено свершиться упованьям,Кто вышел ночью, трудный путь закончит утром ранним.Сомненья нет, что роковой развеется обман,Что ключ к правам своим теперь в руках у египтян.Великой доблести порыв ничем неукротим,Нас побеждавшую судьбу мы сами победим.Не дрогнем мы, наперекор сомненьям и тревогам,А устоявшие в борьбе вознаградятся богом.Начнется жизни новый день и новая страница,И наша долгая печаль вдруг в радость превратится.Нет, ничего из прав своих мы не считаем лишним,Мы будем свято дорожить любым зерном горчичным.Страшны преграды, труден путь, опасны рвы и кручи,Погибнуть может караван в кромешной тьме дремучей.И лишь народ, избравший путь единственный и правый,Способен все преодолеть, достичь бессмертной славы.Но как в грядущее войти, решает сам народ:За шагом шаг, а может быть, вдруг броситься вперед?Что ночью кажется тебе и сложным и премудрым,Так удивительно легко ты совершаешь утром.Но ты борись и побеждай спокойно, не гордясь,Свои великие дела ты скромностью укрась.Когда гремит сражений гром и жаркий бой идет, —Утратам, славе и добру тогда теряют счет.Пускай история решит, какой отважный воинВенков лавровых, и хвалы, и жемчуга достоин.Решать не надо самому, кто славен и велик, —Ведь о подобных же делах писалось много книг.Они рождались из любви, и злобы, и печали,Где пламень жаркий иногда с водой соединяли.А в слабых есть такой огонь, что сильным и неведом,И только правде суждено нас приводить к победам.

Почтовая маркаПеревод С. Северцева

Через тысячи милья по свету кружу,через тысячи рукя в пути прохожу,из-за вас,обитатели сел и столиц,я в скитаньях упорныхне знаю границ!То бесстрашно плывуокеанами я,то уныло бредус караванами я,то по диким хребтам,то в дремучем лесупотаенные вестия людям несу!Не великий мудреци не сплетница я,но для многих —и други советница я.Неподкупно и святов чужой сторонесберегаю я все,что поручено мне!Глубоки мои тайны,и путь мой далек,и встречаютто радость меня, то упрек, —сколько счастья скрываетиль горького златот конверт,что избраннику я принесла!О, как часто рыдатьзаставляю я тех,у кого на губах —только шутка и смех,а пороюулыбкой украсить могудаже самую злуюстаруху каргу.Сообщаю советыполезные я,погруженному в скорбьсоболезную я,о наградах, событьях, делах —обо всемя и сестры моивам известья несем.Через тысячи милья по свету кружу,через тысячи рукя в пути прохожу…Разве стоитнаш верный,настойчивый трудтех монет,за которые нас продают?За гроши вы меня покупаете…Нет!Я — дороже стократваших жалких монет!Мудрецы иль безумцы —вы все мне друзья,всем служенья примербескорыстного я!

О парус над ТигромПеревод В. Минушина

О парус над Тигром, уплывающий на закат!Пусть мои слезы тебя от беды хранят!По тихой воде иди, как некогда шел пророк,Скользи по воде, как света лучи скользят.Пристань к берегам, где плывут ароматы садов,К дивным долинам, где радость и мир царят.И в этом краю ты прощение мне испросиУ глаз антилопы, чей так печален взгляд,В далеком краю, где живет мой великий народ,Добывший свободу — лучшую из наград.

Скульптурный портрет короля Шамба Болонгонго. Народность бакуба (Конго). Полированное дерево. Высота 54 см. Британский музей

ЗАИР

ПАТРИС ЛУМУМБА[103]

Пусть торжествует наш народПеревод П. Антокольского

Плачь, мой любимый черный брат,в тысячелетьях скотской ночи!Твой прах развеян по земле самумами и ураганом.Ты, некогда воздвигший пирамидыДля всех своих державных палачей,Ты, загнанный в облавах, ты, разбитыйВо всех боях, где сила торжествует,Ты, затвердивший в школе вековойОдин лишь лозунг — «рабство или смерть»,Ты, прятавшийся в джунглях безысходных,Встречавший молча тысячи смертейПод маскою болотной лихорадки,Иль под клыкастой маской тигра,Или в объятьях топкого болота,Душивших постепенно, как удав…И день пришел, когда явился белый,Он был хитрей и злее всех смертей,Выменивал он золото твоеНа зеркальца, на бусы-безделушки.Насиловал твоих сестер и жен,И спаивал твоих сынов и братьев,И в трюмы загонял твоих детей.Тогда гремел тамтам по деревням,И люди узнавали, что отчалилЧужой корабль к далеким берегам,Туда, где хлопок — бог, а доллар — царь.Приговоренный к каторге бессрочной,Работавший, как вьючная скотина,Весь день-деньской под беспощадным солнцем,Ты был обучен славить в песнопеньяхИх гóспода и был распят под гимны,Сулившие блаженство в лучшем мире.И только одного просил у них —Позволить жить тебе, позволить жить.И у огня, в тревоге, в смутных грезахТы изливался в жалобных напевах,Простых и бессловесных, как тоска.Случалось, ты и веселился даже,И вне себя в избытке сил плясал.И все великолепье возмужанья,Все сладострастье юное звучалоНа медных струнах, в бубнах огневых,И этой мощной музыки началоИз ритма джаза выросло, как вихрь,И громко заявило белым людям,Что им принадлежит не вся планета.Ты, музыка, позволила и намПоднять лицо и заглянуть в глазаГрядущему освобожденью расы.Пусть берега широких рек, несущихВ грядущее свои живые волны,Твоими будут!Пусть вся земля и все ее богатстваТвоими будут!Пусть жаркое полуденное солнцеСожжет твою печаль!Пусть испарятся в солнечных лучахТе слезы, что твой прадед проливал,Замученный на этих скорбных нивах!Пусть наш народ, свободный и счастливый,Живет и торжествует в нашем Конго,Здесь, в самом сердце Африки великой!

АНТУАН РОЖЕ БОЛАМБА[104]

К действию!Перевод Е. Гальпериной

Голубь, белая птица,белая птица солнца,пряди, сядь на руку мою,здесь грядущее зреет.Тобойокрыляется воля моя,И забвение прячетястребиную хищную головус зеленым глазом болот.Оно становится другом,другом свободной мечты,другом света, взбегающего по стволуна высокую пальму.Его губы поют для тебясвященную песнь братства.Радуга — лук, натянутый в небе,дай нам твои стрелы,в них зреет порыв безрассудства.Я жду,жду красного часа решенья,чтобы войти в тело битвы.И вот уж свистит надо мною стрела,уносящая вдальопьяненный порыв победы.

КЛЕМЕНТИНА НЗУЖИ[105]

ДвиженияПеревод А. Якобсона

Возникло деревоиз влагиглаз твоих.Над деревомсклонившись,опускаюсьв твои глаза.Навстречуветвипальцев.Ломаю деревои погружаюсьв прохладурук.

ЗеркалоПеревод А. Якобсона

Я причесываюсь и гляжусьВ зеркало твоих глаз.Не страшись…Если голос мой задрожит,Если будет невнятна речь,Если загадочна будет строка,Если зубами вопьюсь в камыш,Не страшись.Слышишь, льется кровь бедняков,Не оттого ли и у меняСердце в крови?Возьми меня за руку,Не страшись,Будем вместе,Будем вдвоем,Буду причесываться и глядетьВ зеркало твоих глаз.

Нет, не моя винаПеревод А. Якобсона

Нет, не моя вина,Что я не понятна вам.МнеПриродой самойДан заумный язык.Речь древесной листвыветра,цветови вод —Это тоже язык,Невнятный уху людей.Считайте, что я деревцо,ветер,цветок,вода,И вслушивайтесь в меня.

Занесенный ко мнеПеревод А. Якобсона

Занесенный ко мнеВетром нежданных встреч,Вновь поселился онВ хрупком сердце моем.Он улыбку сберегВ горьком изгибе губИ сохранил в глазахНежность былых времен.Снова взглянули мыДруг на друга, как встарь,И, как в прежние дни,Застучали сердца.Раненную, в шипах,Руку нашла рука;Превозмогая боль,Встрепенулись тела.Так за гранью потерь,За пределом утратМы рванулись к любвиНаперекор судьбе.

ВечерПеревод А. Якобсона

В пору, когда сирены ревутИ солнце медленно падает вниз,Уживаются странный покойИ беспокойный гул.Сумерки наступают не вдруг,По газонам бродят лучи,Будто пришельцы дальних миров;Золотом облит горизонт.Изукрасили небосводВеликолепные города,Праздничные дворцыИ тамтамы огня.Замигала звездаИ другая в ответ,И вот уже тысячи огоньков потрескивают в темноте.ЭтоНочь!

ОСТРОВА ЗЕЛЕНОГО МЫСА

ОСВАЛДО АЛКАНТАРА[106]

ПрибойПеревод В. Марковой

Жду. Пусть придут все шумы, грохоты, выкрики, вопли;пусть придут состраданье молчания, сытость молчания;пусть придут все скрытые накипью жизни события: различить их еще я не в силах;пусть придут все пески, обломки всех скал, вся тина, весь ил,что поднимается зондом со дна судоходных морей;пусть придут слова проповедников, не страшащихся рокового смысла их слов;пусть придут возражения тех, кто снабжен резонатором самым надежным,и пусть все вернутся к началу, к исходному пункту;пусть обручится поэт с вдохновеньем миров;пусть поэты придут и оды поэтов;пусть все войдут, за руки взявшись, в большой хоровод рыбаков;пусть все сотворенные станут творцами;пусть придет все другое, что кажется мне справедливым за круглым моим тусклым стеклом…Я наготове. Я жду сокровищ, что вышвырнет мне океан…Главное: прочно стоять на земле, о которую я расшибаю колени.Пусть все придет. Все придут и увидят меня,как я размахиваю радужным фонаремна передней линии фронта всех сшибок, всех бешеных битв.

Странный человек в толпеПеревод В. Марковой

Чудится, будто он с чуждой явился планеты.Двери настежь. На каждом пороге торчит любопытный.Вот он идет. Он не здешний.В городе улицы нет, где бы знали его.Кто он?Дети смеются, когда он мимо проходит.А почему? Он разве горбун? Калека? Урод?Взрослые скрытой насмешкой перекрывают тревогу,смотрят с опаской на сыновей, чья судьбасмутно вдруг волновать начинает их души.О, посмотрите на брюки! На космы волос!Слышите, он на ходу бормочет под нос себе…Может быть, он одержимый, опасный безумец?Или, быть может, тот самый, вечный бродяга,кто под грохот грозы, под шум проливного дождяклавиши петь принуждал в королевском дворце,в Вене, всех герцогинь убеждая и принцевжизнь свою переиначитьи пойти вслед за ним в Пазáргаду[107], в недостижимый город?Да, недостатка не будет в безумцах, которым мерещится отблескпламени взгляда Христав темных глазах его…Это — дон Себастьян[108],Это — дон Себастьян,он вернулся!В волнах Атлантики высится остров, где, пронзенный стрелами, он возрождается снова и с обнаженной шпагой в руке!Жив святой Себастьян.Все глядят на своих сыновей, ужасаясь: вдруг и они одержимыми станут?Шпага обнажена. Эту шпагу вручил ему, погибая, друг и товарищ его Дон-Кихот и взял обещанье, что он никогда, никогда не вернется…Да. Поэзия — тайна его, недостойная слабость.Правда, есть же Страна,есть же такая Страна,где он проходит вдоль улиц с высоко поднятой головою,и никто не заметит, что он старомодно одет,что растрепаны волосы,что нет в нем ни капли ловкости, цепкости…

МатьПеревод В. Марковой

О мать-Земля!Вот я пришел — и у ног твоих мольбу мою положил.Сын твой слагает моленья к вседержителю мира…Молится он за тебя,за себя,за всех твоих сыновей, разметанныхвдоль пепельно-серой, истерзанной плоти твоей,мать-Земля.Родная!Спи… спи…Но когда ты очнешься,не гневайся, ради девы Марии,ни на меня,ни на других сыновей,которых ты кормишь нежностью твоей плоти.Милая мать,как я хочу прочесть молитву моюи не могу;моя мольба задремала в глубине твоих плачущих глаз:всех сыновей жаждешь ты накормить —и не в силах…Мать-Земля,мне сказали, что ты умерла,что тебя погребли, завернув в плащаницу дождей.Как я плакал!В сердце моем отражен каждый твой жест.Вижу движенья твои,когда ты встаешь в поисках хлеба, чтоб детские чрева насытитьи прошептать каждому слова утешенья.Я всюду искал могилу твоюи не нашел,и потом,охваченный горем, с сердцем полным тревогиузнал, что тебя погреблина крошечном островепосреди океана.Я в море ушел на однокрылом челнеи плыл… все дальше… дальше…О, я не верю, что ты могла умереть:ты уснула, ты только уснула,чтоб утром проснуться.И когда ты очнешься и встанешь,я возьму корзину, сплетенную из тростника,и пойду вслед за тобою,и увижу, что каждому ты улыбнешься,каждому, кто у тебя благословения просит.И насыщусь необъятной нежностью, материнскою лаской твоей…Милая мать-Земля, подвинься немножко,дай любимому сыну у ног твоих задремать…

Ты всегда со мнойПеревод В. Марковой

Мне непонятно:в твоих глазах —тревога, вопрос. Отчего?..О, я понял тебя. Это тытень мою оберегалане помню сколько столетий!Милая мать,ты дремлешь в качалке,и, конечно, не так ты стара,как твоя молодая улыбка,расцветающая на смуглом лице,как цветок кардеаларасцветает навстречу солнцу…Золото кожи твоейсловно плод с ветки жамбейро.Гляжу на тебя — и вижустаринную нежную скорбь,древний лиризм нашей расы,распятойна скрещениидвух путей восприятия мира…О, секреты и тайны,их несет, как на блюде,твоя улыбка креолки,рассыпающая поцелуи.Кто поймет…как прост и сложен твой поцелуй,он соткан из таких разнородных стремлении!Кто же ты для меня?Возлюбленная?Или мать, убаюкивающаявсе тревоги сына-скитальца?Быть может,ты пришла из дикой древности,из коридоров бесчисленных поколенийна эту землю истерзанных пыткой надежд,каждый день умирающих,но вечно живыхи всегда воскресающихв славословии твоих губ?..О, если б я мог возродитьсяв поцелуе уст твоих смуглых.Вот сейчас чувствую: я — мореход,хозяин всех расстояний,отброшенных дальше,чем мои простертые руки.О! Мы плывем…И заходящее солнце над всем окоемомрасплескало контейнер с фиолетовой краской.Обещаю тебе вереницы чудес:я владею страной, где золотистый туманскрывает несовершенство вещей и явлений;я владею морями,где стройные кораблипризывают к поискам вечно юных судеб и событий;я владею дворцами,погруженными в царственное молчанье.Юный рыцарь,я каждый день отплываю в крестовый походвслед за миражемуходящего за море солнца,и мой конь — из пены вздыбленных волн,он грызет удила и жаждет скакать, пожирая пространство…За мною, за мною!О, продолжи со мной извечный твой путь;взявшись за руки, мы пойдемнавстречу судьбам твоим,навстречу судьбам моим…О древний мой друг, ты так молода…

Чистое стремление к поэзииПеревод В. Марковой

Было время, тебя величал я богиней.Мирнерасчлененный стоял на уровне глаз.Дешевый словарьтысячу слов предлагал. И мог я заимствовать клички.Так разыскал я универсальное средство —антибиотик, анестезин, панацею от всех незадач.Ну а потом потянуло порыться в больших лексиконах,и постепенно я обнаружил клады, залежи слов,неисчерпаемые покрывала для тела богини.Облечь в парадное платье чудесную сущность твою — вот к чему я стремился,когда волновала меня благородная сила речений.Годы прошли — и бренчащих имен для тебя не ищу.Мне претит рыться в риторическом хламе,пыль ворошить тех времен, когда я придумать тебя был не в силах.Я с глубокой тоскойдумаю о твоем бессмертном будущем…Другие придут — и оставятотзвук хваленый тебе — и погибнут, как я…Да, только в грядущих веках,когда я узнаю, что полет любых экзальтаций бесцелен,что молчанье —лучший путь до тебя дотянуться,когда от плоти твоей бронированной прочь отлетит рикошетом рад всех эпитетов и будут ненужны слова;когда день станет прозрачным и все прозрачность поймут,когда священник у алтаря не будет стоять и все поэты земли исчезнут навеки,вот тогда наконец тобой овладею, богиня,тобою, чей образ храню, словно скряга, в моем к тебе взывающем сердце.

ЖОРЖИ БАРБОЗА[109]

ЛачугаПеревод И. Тыняновой

Настала засуха.За нею — тишина.Ни деревца,ни травки на равнине —лишь выжженная зноем почва…Да вон — лачуга…Полуразвалилась,как память горькая о прошлом…Солому с крышиунес с собоюжестокий ветер юга.Вот дверь без створок,и дыры оконнастежь раскрытынавстречу смерти.То засуха прошла по этим землям.В такие временане отдыхаютприходские носилки для умерших.На них сначала унесли жену —иссохшее, измученное тело,под боком — голый маленький сынокс раздутым животом,как будто умер от объеденья он…Потом и мужас остановившимся печальным взглядомеще открытых глаз.Как молчалива здесь, на островах,трагедия засушливого лета!Ни вскрика, ни слезы — покорность смерти…Во дворике лачугилишь три камня,три камня почерневших.Уж давно никто не разводил на них огня.Да для сынка железный обруч,новый… и палочку еще не отвязали.

БратПеревод М. Самаева

Ты бороздил моря,ты охотился на китов,доходил до Америки в поисках приключенийи не всегда возвращался.Твои ладони в мозолях — на веслахты не раз выходил в открытое море.В бушующем океанеты пережил немало часов мучительного ожиданья,но еще больше долгие штилидушу твою томили.В аду корабельных котельныхты уголь бросал в раскаленные топкии в мирное время,и во время войны.И страстно, как все мы,ты любил чужеземок в далеких портах.А здесь, на нашихиссушенных островах,ты проводишь каналы на илистых побережьях,мотыжишь жесткую землю в разгарезасух, похожих на затянувшийся киносценарий,где смерть выступает в главных ролях.Даже когда ты пляшешь,на дне твоей радости осиротелопрячется твоя тоска,даже когда монотонную морну[110]сопровождаешь глухими раскатамиродной гитары,даже когда твоя рукасжимает телолюбимой женщины.Морна…В ней голос твоей душисливается с голосом моря,которое манит тебяв далекие страны,в ней наша жажда сливается со сладостным шумом дождя.В ней наше молчаньеи наши муки.Морна…Таят в себе ее звукивсе, что нам дорого с детства,в ней безвестные наши судьбы,в ней униженность нашаи наша сжавшая зубынепокорность.Америка…Америка перед тобойзахлопнула двери.И теперь уже в поисках приключенийты не ринешь свое суденышко в океан голубой.Теперь это все сохранилосьлишь в старых историях,которые ты рассказываешь порой,попыхивая вечной трубкой,слегка улыбаясь и грустьв глазах затая.О, судьба твоя!О, судьбатвоя!Среди нестерпимого знояспину гнуть над землею,над нашей землею,жаждой палимой,неблагодарной,любимой!Или исчезнутьна волне суховея,вроде утлой лодчонки,что однажды уйдет на соседний острови уже не вернется назад.Кто знает, может, еще страшнее судьбаподстерегает тебя за порогом хижины,униженный,безвестный жительостровов Зеленого Мыса,мой брат.

СтихиПеревод М. Самаева

Скажите:где жизньдостойна человека,где нет страданийи нет господ?Где хлеб с виномподелены на всех,и пламя зимних очагов — на всех,на всех — дома,на всех — работа,и нет затравленных,и нет униженных?Где нетвысокомерья,нет чистых и нечистых,нет угнетателей,а потомуи забастовок нет?Где указует самый сведущий,предписывает самый уважаемыйи самый дельныйруководит?Где, где не нужнозавязывать глазабинтом закона?Скажите — где?

ДеньПеревод М. Самаева

[111]

Восемь часов.Итак, начинается деньнеумолимооднообразный.В раскрытую книгупадаютупорядоченные цифры.А посреди заливакачаетсямаленький парусник.Полдень.Девушка,что продает на углу пирожки,мне улыбнулась.Маленький парусник уже не качается —сидит на мели.Шестнадцать часов.Млеющий вечер.Гаснущий вечер.Снова качаетсямаленький парусник.Полночь.И чудится,парусник в черном заливемне подмигиваетогоньком.Сонный,склоняюсьнад последними строчками.Вот и конецнеумолимо однообразного дня.

НоктюрнПеревод М. Самаева

Мигает керосиновая лампа.Безжизненного света желтизна,и по угламчернеющие тени…Мой остров мал,а ночь длинна,а ночь длинна.На улице гуляет ветер,поскрипывает створкою окна,и сквозь дверные щеливрывается его бродяжья песня.Мой остров мал,а ночь длинна,а ночь длинна.Бумага на столе передо мною,и тишинауже напряженав предчувствии стихов.Мой остров мал,а ночь длинна,а ночь длинна.

МореПеревод Б. Слуцкого

О, море,дарящее нам сны и душащее наши надежды!О, просторы моря,сдерживающие порывынашей неудержимой ярости,ласково открывающие горизонты иных миров,таких далеких от нашего мира!(В тебе затаен призывк далекой и желанной дороге,которую мы не пройдем.)О, зовыстранныеАтлантического океана,звучащие в нас без умолку…Быть может, настанет день,когда придетводоворотнежданный,бурлящий,всеобъемлющий,а за ним поднимется волна еще более высокая…Быть может, настанет день…Кто знает?..А потомбег вековпродлитсяпо тропинке времени…И придетдругая, новая легенда.

КАОБЕРДИАНО ДАМБАРА[112]

Тоска по моей родинеПеревод Ю. Левитанского

Тоска!Тело мое неподвижно,а душа моя странствует,а слезы — словно река,такая тоска,что объять ее невозможно.Бадиý, где ты?Из комнаты в комнату,среди белых,среди пышных ковров,разговоров изысканно вежливых.Я там, на луне, я там,ноги мои не касаются пола.О, мой народ, как надменныэти белые господа!Черный с островов Зеленого Мыса, я не поэт,о нет,и пророком тоже не буду.Правда, она как лампа на холме, чей свет,куда бы ни шел, видать отовсюду.Все же лучше в себе не уверенным быть,чем самоуверенным слыть.Я хотел бы послушать рассказы Росиньи,историю Куноти или дядюшки Пушина,песни тетушки Маниньи,виолу дядюшки Шалино,пляску Дундиньи,батуке[113] тетушки Дунды…Ах, моя деревня,слезы текутк морю.Расскажи мне, Росинья, о времени давнем,когда маленький Пушиньо говорил, играя словами, —песчаный откос кос,а песок невысок,а прибой рябой,а в Пикинтоне[114] камень не тонет,а в Пилонкане[115] при ураганекокосы летят, как осы…Говори мне, Росинья, не бойся,ибо ты сама правда, Росинья,пусть ты книг никогда не читала,не учила историю права,но рассказы твои — это правда,ибо были тобой досконально изучены темные трюмыкораблей, уплывавших на юг,и удары бича по спине,и в дырявом кармане на днезавалявшийся грошик последний.Говори же, Росинья, не мешкай,расскажи о восстанье Манела[116],когда взялись мужчины и женщины нашиза топор и за нож,а мальчишки — за камни.И я себя в грудь ударяю —терпенье, о черныйс островов Зеленого Мыса!Наше мужество кончилось,когда голод нагрянулв те тридцатые годы.О храбрость Менди[117], барабана Мело,не родилось еще женщин храбрей, чем она!Но, увы, мы бессильныи бессильно ружье:поднимись на вершину холмаи взгляни —канонерка маячитна рейде!Я пустых не желаю речей,болтовни этой, время крадущей!Я спешу.Я пустых не желаю речей.Я спокоен,и лишь рыболовная снасть,только сети рыбацкие в море.Ну, смелей подходи, Куноти,в своей драной рубахе,и свою расскажи мне историю, ибо история,та, которою пичкают в школах,она лжива насквозь и годится лишь только для тех,кто ее сочиняет.Стань же здесь, Куноти,в своей драной рубахе,и свою расскажи мне историю,да, историю тех, кто читать не умеет,да, историю ту, где и я так правдиво показан:мой отец был посажен в тюрьму «королем», «королева»мою мать превратила в рабыню,брат мой гнул свою спину на них.Где ты, мужество Бадиу? Выходи!Где ты прячешься ныне?Ты смелее ступай по земле,ибо горе нам, если ты спишь, —будет голод и мор,кожа кости обтянет,и разверзнутся снова могилы.Бернайли, о коровий пастух,старый вол подъяремный —один только спирт остается емуда мотыга, что воткнута в землю, —в воскресенье копает,в понедельник копает,и во вторник он сеет,и в среду сажает,а потом без конца сорняки выдирает,а дождя благодатного нет —это только для белых!Бернайли, о коровий пастух,нет дождя, и земля высыхает,а он знай себе сеет и вновь сорняки выдирает,год приходит и снова уходит,ты обманут, согнулась спина, в животе твоем голод,лишь потуже ремень затянуть —да в могилу.Бернайли, чернокожий с Зеленого Мыса,светлой кожи не чти, а тем более — белой:белый в трюмы швыряет тебя, чтобы стать побогаче,он тебя продает, а себе покупает машину,заставляет полы тебя мыть, а себе он ковры покупает,заставляет тебя мостовые мостить, а себе он дворец покупаети тебе помогает ремень затянуть,чтобы свой распустить было можно.Где же ты, Бадиу?Начинается танец, все громче звучит редеó,эй вы, девушки с лицами чистыми, как у святых,и вы, юноши, тоже — из своих выходите углов!Ну, а я уж не выйду,не для меня этот танец.

КАОБЕРДИАНО КУНОТИ[118]

Ритм ожиданьяПеревод Ю. Левитанского

Повремени, Море,еще подожди малость,повремени малость,Ветер, таящий бурю,надо копить яростьздесь, в полосе прибрежной,быть всегда наготове,ждать, когда час настанет.Ярость ваша понятна,гнев ваш мы понимаем,но, чтоб добиться воли,надо иметь терпенье.Когда же команда грянет —ночь для них станет ядом,любая звезда — снарядом,нацеленным прямо в сердце.(Тогда, пожалуйста, Море,выйди из берегов —ну, что тебе стоит, Море!Тогда, пожалуйста, Ветер,смети их с лица земли —ну, что тебе стоит, Ветер!)Тогда уж португальцам,в ад попавшим,захочется спастись,да будет поздно.

МАНУЭЛ ЛОПЕС[119]

ГолосаПеревод Новеллы Матвеевой

В ночи, что зыблется без звезд и без луны,я слышу голос. Он растет из глубины,в той стороне, что неизвестна мне,неведома…В порту у человека одинокогоспрошу: «Что там за крик — пустынный и протяжный —доносится из бездны ночи влажной?Не так ли мать зовет, зовет далекогобродягу в гавани?»«То голос моря, то шумит прибой.…Корабль ушел в назначенное плаваньеи взять не захотел меня с собой».В ночи струистой, в тьме необозримойидет корабль — собрат пустыни сонной,и на волне дробимойкачается, как месяц отраженный.Спрошу у человека меж водоюи небом, бредящего далями матроса, —и вздрогнет он от моего вопроса:«Что там за крик — пустынный и протяжный —проносится над ночи пустотою,как трепет ветра в заросли густой?»«То голос порта, то зовет прибой.…На рейде старом, рейде захолустноммне вслед она платком махала грустным:я взять не захотел ее с собой…»

КорабльПеревод Новеллы Матвеевой

Солнечным утром,о, как хорош проплывающий мимо,в синее-синее море плывущий — в ровном порыве парус раздутый,вьющий и вьющий по водам узоры, без веера пены, легко, без нажима…Ах, только это! Над истинным морем подлинный парусмашет и машет кому-то в безгранье, как белый платок расставанья,а живописец-ветер легкой рукоюна великаньем холсте простора с тайной тоскоюкресты перепутий морских набрасывает на память,как мастер, сосланный за горизонт, на затерянный остров изгнанья…

МоментыПеревод Новеллы Матвеевой

I

(Истории так часто повторяются…)Моменты — те же двери на шарнирах,вертящиеся вечно и привычно:то отворяются, то затворяются,но кто в них проникает — безразлично…(Открыты царственно развилки мирадля тех, кто нм с улыбкой покоряется.)

II

Был миг. Он за руку схватил меня когда-тои бросил —оглушенного, ненужного,как бы наемного, но безоружногои безнадзорного солдатав необъяснимый бой, где только сил растрата.Был миг, которыймне дал предвиденье картин грядущих,больших и малых, —я угадал их,и сделал шаг вперед под их влияньем,покорный будущего настояньям,и снова сделал шаг под торопящим взоромсобытий ждущих…Был миг. Он мне открыл пейзажей вереницы,а для истории — ни уголка страницы.(Он только приоткрыл историю. Потом,не дав ей вырваться, прикрыл другим листом,и много мертвых тел осталось на дороге.Вот — странных тех побед бесславные итоги…)

III

Поэт, едва-едва проснувшийся во мне!Дорожный твой мешок до верха полон ныне:в нем — тяжесть некогда отринутых минут,груз жестов, прерванных сквозь сон, на половине…Бедняга, ты бредешь без цели,наугад,петляя, путаясь в лохмотьях той одежды,подобранной с дорог,которую сносил,хоть вовсе не носил, да и не видел прежде…

ЭкранПеревод Новеллы Матвеевой

За этой сменой волн, которым ни конца, ни остановки,за этим горизонтом неизменным,на этой белой полоске в синем море(в шторма и в бури — серой),оставленной винтами устремленныхвперед, неугомонных кораблей…(Мечты бегут, как волны, над ироничной бездною-химерой;в рассвет прекрасной жизни и, может быть, уже в дорогу к ней,подхлестнутые верой…),…есть голоса иные,глаза, вместившие иные виды света,безумием цивилизаций рожденные, нервные токи,которым Атлантику не пересечь и, к нам не прорвавшись, остыть;есть человек в толпе, и есть широкийразмах континентов —и волнореза песне волнующей — их не достичь…Там есть, о братья, борьба любаядля всякого, в ком бороться жажда,и есть экран, на котором чувства твои отразятся в оттенке каждом:поезд — сталь, что кусает сталь, рев городов над молчаньем полей;в ошеломительной вышине — самолет бурящий, сверлящий даль,бессонными светляками глаз вращая во тьме ночей;тщеславные мультимиллионеры, —всех представимых вещей короли,что свет затопили без толку и мерырекламой прекрасного в нынешнем веке; что подожглитвой нищенский взор, пожирающий запоздалые,отсталые газеты и журналы,где блестят кинозвезды надменные, вожделенные,невесомые, словно обожествленный картон.А за всем этим — стужа, бон-тон,дно, клоака, бессильная злоба,преступленье, позор, мотовство,вихрь отчаянной схватки…— А здесь? Ну а здесь — ничего.Здесь — покорность. И каждый, не зная пути своего,выбирает его без разбора, в слепом беспорядке…За этой сменой волн, бегущих без конца и остановки,я знаю, есть дороги для поступи героев,и руки добрые, что машут, провожая, благословляялюдей великой грезы, шагающих по следу пророков, гениев необычайных…Там есть борьба, которой ты не знаешь,но рвешься к ней конем, привязанным весь день у пешеходнойдороги, по которой бредет толпа видений, надежд и обещаний,порой неуловимо оживляяпейзаж холодный…И молчаты слушаешь, как ветер в скалах бродит, поет за их грядою,следишь за сменой волн, бегущих без конца и остановки,за этим горизонтом постоянным,за белой полосою, оставленной винтами судов ушедших,как будто за мечтою беспредельной,где гаснут последние гримасы иронии бесчинной,и на краю туманномты видишь контур корабля, который не взял тебя с собою.

Пять песен о разлуке и любвиПеревод Новеллы Матвеевой

Я ведь тоже капля в океане, наши жизни[120]

не так уж раздельны.

Уитмен

I

За руки взявшись, шагать нам рядом повсюду.Правда, на крыльях тревог я уноситься буду,и ты подумаешь: я забыл улыбку твою колдовскую.«Кто уезжает — увозит сердечные муки».Храни же тоску пути и разлуки,умножь ее, вновь тоскуя…

II

Я иду туда, куда уводитэта жгучая меня тревога,ты передо мной всегда стоишь незримо,как свеча обета, —вечно рядом где-то,вечно негасима…

III

…Я же земля, по которой ступаешь ты,воздух, которым ты дышишь мгновенье любое,ветер, что ночь напролет у дверей твоих стонет,вещи, цвета, явленья, что видишь ты,даже воспоминанье твое — мимолетная тень мечтыот шороха ветви, когда она засохший листок уронит…Ах! Невесомое таинство долгих Часов над волной!Даль бесконечных Часов, где теряюсь я неизбежно!Не так велико Пространство, мой друг, между тобой и мной,по Время — безбрежно…

IV

Укачай меня, грусть о побережьях,о неведомых еще и пустынных,но которых прекрасней и желаннейне встречал я в скитаниях прежних,о прибрежьях, дивных, как виденья каравелл старинных…Укачай меня, грусть (и чтобы на прощаньеоб ее движеньях мне мечтать печальных,о последних минутах расставанья),хоть бы и с надеждой так же я расстался, —ибо храм любви, воздвигнутый так страстно,может и обрушиться без звука.…Не разлука для Любви — пространство.Время — вот разлука…

V

Недолгий обман переменчивых судеб,рассеянных в мире, —вы, кого поджидает Время,дремлющее под покрывалом пространства!О, если бы, если бы реяли вы,как птицы в эфире,дыша их вечной весною!(Коротка твоя жизнь, моряк,но ведь терпкость ее — сильнее.)О, если бы расстоянье, моряк, было, как Время, свободно!Не верь ты, не верь, будто даль над Временем властна:лжет и обманывает дорога призрачно-вечной длиною!Любовь, моряк, забывает Время, когда ей только угодно,но Время не забывает Любви, помнит о ней всечасно…

Я разрою твою могилуПеревод Новеллы Матвеевой

Полное грации — «Аве Мария» — шепчу моленье,и то же томленье душою овладевает,которое в детстве чистом только бывает.Мой шаг замедлен, жесты бессильны и беззащитны,бледность на пальцах дрожащих,но не боюсь я хулы, не страшусь поношенья,ни взоров, из тьмы горящих,ни завываний, ни трупов, ни их оживаний,ни поцелуев студеныхтолпы́ мертвецов возбужденных,ни по невидимым лестницам — шороха ног незримых,ни ночи, ни теневых погонь, что рыщут, мой след учуя, —я ничего не боюсь. Мне ничего не страшно.Ибо твою могилу разрыть хочу я.Длинные волосы твои станут еще длиннее,на бледных дремлющих пальцах ногти еще удлинятся…Эти руки — только спят. Улыбка эта —улыбка пловцов по морям покоя и света…А может быть, ты готовасказать последнее слово, —лишь веки опущенные ожидаюттайного привета…В твоем одиночестве ты изучила тропинки без перспективы,без бега и без пространства,лицо твое явит тайну в чертах умиротворенных,и на застывших устах, уголков лишенных,слово так ясно, —ясней, чем звуки псалма в усыпальнице, чем аллилуйя,чище росы, на заре восходящей, —ибо твою могилу разрыть хочу я…Века пролетают внутри бесконечного мига,и новый мир вырастает из старых развалин мертвого мира.Много пройду я дальних дорог без отступа и препоны, —путем без извилин и тупиков, прямым, незамысловатым,как тот, которым и ты вернешься, окутанная ароматомцветов, погибших тому назад пролетных лет миллионыИ когда среди светлого дня солнца не станет,а в светлой воскресшей ночи́ луны исчезнет сиянье(и когда сотрутся все границы между ясным днем и тьмой ночною),и покой обнимет человека,и в берлогу дикий зверь вернется,и когда, как в тайну ожиданья, целый мир оденется в молчанье,и глаза и уши отомкнутся для приятия вести великой,как новый псалом, в твоих чистых устах обретающий силу, —я разрою твою могилу…

Робкий поэтПеревод Новеллы Матвеевой

Страшно ему порою, что он поэт, —чужих измерений скиталец безумный.Боится он странных, пустынных мест, боится уединений,оскаленного фискала, что рвется выведатьего секреты, его побеги от всех в одиночество.С ужасом видит он, как люди будней,без церемоний, словно диковинную птицу,рассматривают его и трогают пальцами.Крадучисьон возвращается в круг обычного,где солнце публично, где ветер изведан,цвета заучены, вызубрены предметы…Внутрь обращенные, он закрывает глаза,и покидает он дали свои беспокойные…И сходит он с горестного пути, им горько открытого,с пути, что вел его к цели.Новое откровение — участь его.Стезя его тяжела.Страшно ему порою, что он поэт…

ДругойПеревод Новеллы Матвеевой

Другой живет во мне, душа другая.Все отбирая, что дал мне день вчерашний; все подбирая,что бросил я дорогой. А завтра он присвоитвсе, чем сегодня я располагаю.Его присутствие меня поэтому беспокоит.(О, как неполно, как призрачно, как мистичното, что порою мне он возвращает частично!..)Я человек обычный,я — человек, идущийдорогою каждодневной…Другой — бежит, и в пути далекомтеряется он, влекомый иным потоком.Живу спокойно. Снимаюя перед встречным шляпу, всех приветствую, понимаю…Другого — в бездну тянет.Он — лист опавший,звук, в паутине застрявший,медленных вечеров тишина глухая,сирена отплывающих пароходов…Он — одинокие слезы надломленного судьбою,кошмар ненастной ночи,машущий платок, платок разлуки,крик среди молчанья,мрак, плутающий под солнца лучом палящим,жгучее пламя в ночи холодной и стылой(то камельком перекинется греющим, то маяком манящим)…Он — отпор всему, что приемлю — из трусости и по привычке,тревога, слетающая с небес, как ветер полночный,чтобы смутить покой моего уюта.Он — иронический взгляд, наблюдающий каждый мой шаг,насмешканад страхом моим признаться в любви к чему-то.Иду я себе — обычный среди обычных,и оставляю в пути, за спиною,незамечаемые часы — ряд невесомых касаний,и мечты — пластами породы пустой, по с блеском внутри, нераскрытым,и беспорядочные клочки стремлений, желаний,под шагом моим разбитым,и подвиг, — сожженная полднями пыль моих одиноких скитаний.Другой — это маленький мальчик, который играет моимичасами, как будто цветными шарами воздушными,им же надутыми, —дитя, что играет моими стремленьями тайными,подвигом распыленным, подвигом, зноем сожженным,пустыми пластами, куда замурованы пленники, тайные блики блистаний, —и надежды, мечты невозможные,все, что я растерял по пути…

КреолПеревод Новеллы Матвеевой

[121]

В сердце ты скрываешь пламень жгучий,исподволь палящий,как на ниве сжатой, долго длящей тайное тепло.Ты родился на земле, творящейсилу и терпенье; на земле, дарящейголод тебе в пору засух тяжких,боль, дабы, ее изведав, стал ты человечней.И дала она тебе пригубить кисло-сладкой влаги пониманьяи осадок разочарованья — униженья привкус бесконечный…И дала она тебе надежду. Без иллюзий.День текущий нас да не обманет.И счастливый вздох — опоройдню грядущему, которыйне настанет…

Мой крайПеревод Новеллы Матвеевой

Пути разочарований…Контрасты —горы, теснины глубокие, потоки ревучие, ключи пересохшие,пашни, плато, все сметающий ветер, воющий, завывающий,зазывающий, глубина молчания, белизна прибрежия, черныеразинутые бездны, пики, пустыри, буйные травы…Драма дождя и солнцаи грусть мотыги, так часто праздной…Были вначале только земля и море, —время спустя показалось шествие зеленомысцев — братьев моих.Были стихии, —время спустя появились кораблекрушения.Тьма была вначале, —время спустя пришел человек, а с ним — трагедия засух.И вот — ростки надежды, печали, болиукоренились цепко среди дороги.Земля! Ты столь желанна — не оттого ли?Всех оттенков кожа у зеленомысского народа,и не по всем ли морям он скиталец!Душа, скрывающая столько непредвиденного, —по силе боли, тебе на долю выпавшей, ты всех гуманнее.Свою любовь ты обратила к людям,как тот цветок пустыни и полудней…В мельканье вечном зол и себялюбий —о человек человечный!Ты Сизиф, без конца начинающий снова,Сдавленным гневом кипящий сурово и все ж покорный.Каждый день наступает последний час, каждую терцию,каждое из накрапывающих мгновений…Спускался ночи суровый плащ — вечной печали друг постоянный…Только живое время теперь я слышу.На темной тропе — только светлых часов я чувствую шаг неустанный.Тверже ступай, чтобы верность шаги обрели!По той или этой тропе не ходи, единой стези избранник.Слушай дыханье прибоя, молчанье земли,разочарованный странник.На перекрестке дорог дом ты построил свой,там, где земля твоя поднялась из ярости первоначальной:эта отвергнутая земля и стала твоей судьбой,островитянин печальный.

Танцевальная маска. Народность сенуфо (Берег Слоновой Кости). Патинированное черное дерево. Высота 35 см. Частная коллекция, Париж

НоктюрныПеревод Новеллы Матвеевой

I

Бухта с редкими огнями,скачущими под волнами, —золотые гибкие угри,выпрыгнув на бархат черной тени,в море лунатическом зажгли,в тихом море, вихри отражений.Какие-то крики, — как те, что обычно таятся в груди молчаливо,летали, бродили…Призраки шлюпок, чернея, сновали,пятнами порт покрывали…В тихой печалимачтами чуть шевелили…

II

Одинокая, над морем,девушка в пятнадцать весен,что высматриваешь тайно?Ждешь кого в ночи необычайной,из молчанья дали?Парохода ли, что в порт пустующий ворвется?Или выдумку иную — средство от печали?Или более щедрою объятия?Или красного слова в разговоре?Кораблекрушения любовного, — но ужели у берега?Но еще ли — в открытом море?Что, угольщик, сейчас тебя печалит?Зачем пустую пристань ты не бросили смотришь вниз, на волны? Чья тень, скользя по свету,баюкает, несет пучину эту,как мертвую, качает?Ты шумом порта бредишь,но порт — обезголосел.Ты — угольщик минувшего. Частицамашины, вышедшей из обихода,забытая деталь — не для починки…Лицо твое так чисто… Мне душу надрываетдогадка: не бывает на нем теперь ни угольной пылинки.

ГАБРИЭЛ МАРИАНО[122]

Капитан АмброзиоПеревод В. Тихомирова

Черное,Знамя черное,Черное знамя голода,Реет над городом черное знамя,Вспышками света вспорото.Ряд за рядом идут колонны,В глазах голодных — огонь свободы,В глазах голодных — огонь голодный —Черное пламя голода.Руки, руки,Взметнулись руки.Тяжкий шаг — пульс мятежа.Это народ идет по городу,Это идет мулат Амброзио,Там, впереди, —Мулат АмброзиоС черным штандартом голода.Холод ночи,И слишком долог,Горек на вкус и неистов голод.Но впереди идет Амброзио,Черный стяг несет Амброзио,Вспышки пламени там, за знаменем,Как знамения,Вспышки пламени там, за знаменем,Как обещания.Новых дорог,Новых судеб,Любви,Свободы —Всего, что будет…Глаза голодных горят огнем —Тысячи черных знамен.Это народ идет по городу,А впереди —Мулат АмброзиоС черным штандартом голода.Все совершилось в единый миг:Вихрь мятежа налетелИ стих.Был арестован мулат Амброзио,В цепи закован мулат Амброзио,Долго томился мулат АмброзиоВ дальней темнице.Умер Амброзио —В землю зарыт,Но черное знамя,Как прежде, горит.Рыдает голод,Рыдает голод,Рыдает голод на улицах города,На улицах города стонет голод,Тело города кричит от голода:— Мы вымираем, о капитан!На острове нашем, о капитан,Голод безбрежен, как океан.На острове нашем живем, как в пустыне,Шикинья ушла — не стало Шикиньи,Ньоньо уехал — погиб на чужбине,Но ты возвратишься, наш капитан.О, возвратись,Приведи за собойВетер свободный,Ветер-ветрило,Ветер-ветрило невиданной силы,Бурю такую, такой ураган,Чтобы людская молва взговорила:«Это вернулся наш капитан!»,«Это АмброзиоВстал из могилы!»Черное пламя —Черное знамя —Снова взвилось над городом,Это АмброзиоВместе с намиВышел на битву с голодом.Наш отец повелел нам впредьПеть на восходе солнца, петь,Песней встречать капитана Амброзио.

Поэма рабаПеревод Б. Слуцкого

Они о тебе говорили, что ты им больше не нужен,Что ты лентяй и бродяга…Они говорили также, что ты недисциплинированИ что по всему по этомуТы им больше не нужен…Они прекрасно знают, что все это неправда…Они прекрасно знают, что они лжецы.Они хотели смешать с дерьмом твою душу,Они хотели напиться твоей крови…Тебя кормилиГнилой кукурузной мукой,Тебя поилиБолотной водой,Тебя одевалиВ старую мешковину.Между тем плантации кофеИ плантации сизаля,На которых ты работал,Росли и росли, поднимались до неба,А поезда проходили по твоему телу.В чем же ты виновен?Ты только сказал, что вода — грязная.Кукурузная мука, от которой ты отказался,Была гнилой…Поэтому ты стал им не нужен.Поэтому тебя называют лентяем.Поэтому столько плохогоГоворят, болтают.О, приди! Я тебя так давно ожидаю,Мужественный, непокорный, мятежный!Приди!Дай мне руку!Спляши вместе с намиГордый и воинственныйБатуке!

ОВИДИО МАРТИНС[123]

ЗасухаПеревод М. Самаева

Деревьяс обугленными ветвямиисходят слезами и потом.Сожженная почваиссякла,обессилела даже для мук.Душипрочернелидо самого мясакорней.Деревьябез плоти.Земляв пожаре.Людив осаде жажды,в осаде страха.Братья моисреди циклических катаклизмовбезводья.И выелосилу ихгоредаже для моря.

АнтибегствоПеревод М. Самаева

[124]

Буду плакать,просить,умолять.Не поеду в Пазаргаду.Брошусь на землю, обхвачусудорожными рукамиэту траву и от крови черные камни.Не поеду в Пазаргаду,Буду выть,орать,убивать.Не поеду в Пазаргаду.

Дальний путьПеревод М. Самаева

Давно изведанный путь.Навек заведомый путь.В голодных руках,в безродных руках,в руках, не знающих горя,в руках горластого моря…Гитарой — чтобы рыдать,гитарой — чтобы предать,гитарой — чтоб петь во тьме,гитарой — чтоб жить в тюрьме…Скалы острова Сан-Томе.

Бичуемые Восточным ветромПеревод Б. Слуцкого

Это мы бичуемы Восточным ветром[125]!Для нашего спасеньяНикогда не организовывали комитетов,Никогда не распахивались ничьи ворота, чтобы нас укрыть.К нам не протягивались братские руки.Мы бичуемы Восточным ветром!Море выучило нас своему упорству,У ветра мы переняли умение плясать даже от горя,Козы преподали, как грызть камни, чтобы не умереть от голода.Нам, бичуемым Восточным ветром!Умираем и воскресаем,Ужасая, вгоняя в отчаяниеТех, кто стал нам поперек дороги.Упрямо держимся на ногахИ шлем вызов богам и людям.Засухи нас не пугаютС тех пор, как мы открылиПричину наших бедствий.Мы бичуемы Восточным ветром!Люди забыли, что мы их братья.Голоса сочувствия, что до нас доходят,Значат не больше,Чем голос моря,Просолившего нашу кровь навеки,Чем голос бурь,Вдунувших в нас свои ритмы,Чем голоса наших гор,Их странная, немая музыка.Мы бичуемы Восточным ветром!

ТОМАС МАРТИНС[126]

СтихиПеревод М. Самаева

I

Думаешь, вижу в тебе лишь твои ячменные волосы,зелень глаз,свежесть губ?Пойми, ты нужна мне вся, целиком,со всеми живущими в сердце твоем тайкомзаботами, думами и скорбями.Хотел бы я видеть в тебебольше чем женщину — друга, соратницу по борьбе,опасной и неумолимой.Тогда б поняла ты, что жизнь —та жизнь, что отныне мне необходима, —больше того, что вмещают твои мечты.Если б гнала и тебя жажда жизни,полной риска и напряженья,от сраженья к сраженьюради того, чтобы солнце светило всем,если б и ты захотелабрать от жизни больше того,что она в состоянии дать…Тогда я искал бы,искал бы тебя опять,чтобы ты рядом со мнойи смеялась и пела.И я нашел бы тебя,возлюбленную и сестру, —ячменные волосы на ветру,свежий рот, приоткрытый в улыбке.

II

Подобно былым корсарам, искателям приключений,однажды и я уйдуна белой каравелле, под белыми парусами, —исполнить свою судьбу.Зеленое гулкое море станет мне верным другом,ветер меня окатит смехом твоим упругим,искорки глаз твоих вспыхнут в ночных небесах,и там, среди скитаний, будут моей добычейбелые каравеллы, белые паруса.Вольная братья, мы будемвалить вековые деревьяи ноги кровавить о тернии диких лесных дорог.Но однажды вернусь яодин и усталопереступлю твой порог,потерявший друзей и свою каравеллу…Словно свинцом налитое тело,руки изодраны,до крови сбиты ступни,опущусь я у ног твоих.А ты — ты знаешь, что сделай:просто ты на меня взгляни,до волос дотронься рукою,прикоснись губами ко лбу.Я отдохну и уйду, чтобы снова забыть о покое,чтобы докончить борьбу.

ГИЛЬЕРМО РОШТО[127]

ПанорамаПеревод П. Грушко

Повсюдув просторах грядущего утра,в расплывчатых контурах маскировки,в гуле войны,в агонии черного дымаи пороха —люди,чья битва в тылу.То, что на поле бояобернется болью,выстрелом в упор,здесь, в тылу, отзываетсясмутным беспокойством сердец,болью за себя и за них.Эвакуация, разлука, тревоги,вести о потопленных караванах судов.Война расшатанных нервов:война, колющая насвестями с войны.Бессонные ночисердец,пишущих стихинервамивойны.И чудится,будто фронт —на востоке, юге, в небе, повсюду.И что война — не где-то,а в нас!

ЭУЖЕНИО ТАВАРЕС[128]

Морна прощанияПеревод М. Самаева

[129]

Час расставаньякамнем в груди.Час расставанья,не приходи.Вспомню, что тыждешь впереди, —на сердце мгла,жизнь не мила.Грозное мореждет меня вновь.Дай мне, любовь,выплакать горе.Плоть, как раба,в путы возьмут.Душу — еене увезут.Сладко с тобой,горек отъезд.Горе изъест,жить надоест.Если умрув дали безвестной,волею богадома воскресну.Я не уймуслез расставанья.Нет моемугорю названья.Сможешь ли больсердца живоговыразить ты,жалкое слово!Я не уймуслез расставанья.Нет моемугорю названья.Здесь, близ тебя,мучусь ревнуя.Как же разлукуперенесу я?

АГИНАЛДО ФОНСЕКА[130]

ОпустошениеПеревод М. Самаева

Крик раздирает мне горло…В этом крике пламенный ветерили огонь преисподней.Горизонт сжимается, как петля,на далях и моих надеждах.Не знаю — то ли он из крови,то ли из пыли кровавой.(О, если б изведать ласкупрохладной тени,зеленых веток,утесов влажных!)Кажется, голос канулв море солнца, где растворилисьвсе предметы.Я кричу — и не в силахвыдрать черствый крик из глотки,и не знаю,чем от тоски откупиться.Дайте мне озеро — многоозер с прозрачной водою,откуда напился бы взгляд мой.Поля зеленые дайте,чтоб вырвался на свободупридушенный голос.

Разделение трудаПеревод И. Тыняновой

Я и ты задумалиВыстроить наш мир.Ты носил камни, воду, размешивал известь.Я стоял поодаль, наблюдая твою работу:— Красивое будет зданье!.. —Я вошел,Я все осмотрел внимательно,С благодушной улыбкой:— Хорошее будет зданье!.. —Ты орудовал ломом и лопатой…Ты дороги прокладывал,И сажал деревья по обочинам этих дорог,И поранил руки, и до крови стер ногиНа этой тяжелой работе…А я тем временем сел в машину,И проехал по этим дорогам,И сорвал плоды с деревьев, которые ты посадил.— Как все хорошо, как все красиво! —Ты копал землю и бросал в нее семена.И окропил эту землю своим потом.Я восхитился твоим урожаем и крикнул:— Сытость! —Ты опустил заступВсего на одну минуту,И вытер пот со лба,И сосчитал скудную плату,И закричал:— Голод!Ты и я задумали застроить наш мир…Но когда труд был закончен,Я вошел, захлопнул двериИ оставил тебя за порогом.

По долгому пути моей надеждыПеревод И. Тыняновой

Лицо подставляя ветру,По долгому пути моей надеждыИду… Мой шаг повторяя,Бьется горячее сердце.Иду с пустыми руками, иду с губами сухимиПо долгому пути моей надежды,Все потеряв, что было, все собирая, что будет.Дни, месяцы и годы я разбросал, не жалея,По долгому пути моей надежды.Многие смотрят с усмешкой:— Куда ты идешь, несчастный?Чему улыбаешься вечно?Какая такая тайна тебя вдалеке ожидает?Падают, падают листья…Дикие ветры воютНа просторах пустынных…Но я все иду, все иду…Стучит, и стучит, и стучитМое горячее сердцеПо долгому пути моей надежды!

Мертвая земляПеревод М. Самаева

Бесплодна земля, где братья мои,спотыкаясь, по жизни бредут.Солнце их спины хлещет лучами,суховей выжигает душу.А на волнах океанских ночами,залитые лунным светом,покачиваются миражипрохладных лесов и колосящихся нив.Печальна земля, где братья моипоют (только небо вверху и море вокруг).Их заунывные песни взлетают в поисках небаи падают вдруг,беспомощно крылья сложив.Мертва и простерта под солнцем земля,где мои братья глядят на пролетающих птиц,на океан без границ,на облака.И чего-то все ждутс пустыми руками.

МАРИО ФОНСЕКА[131]

Когда жизнь возродится…Перевод Ю. Левитанского

Здесь,на краю земли погребенный,к этому морю приговоренный,я созерцаю свою решетку,я наблюдаю пейзаж обычный:катятся вдаль голубые волны —кладбище наших иллюзий вечныхи недоступная нам дорогав мир, которого мы не видим,за горизонтом,за дальней тучей,воображенье,мираж летучий,сдавленный между двух стен отвесных,сжавшийся между землей и морем…(А душа покориться не хочет.)Там, за решеткой, — земля,сухая земля,голодная,безводная земля,бесплодная,любимая,обреченная,земля, где гитара тенькаетна каждом углу, и пьяницана мостовой валяется,и безмолвствует побежденный(побежденным уже рожденный),и песет свое тело мертвоепроститутка по тихой улице,и живой паренек, мятущийсяи молчащий, боясь молчанияи боящийся поражения,предвещаемого отчаяньем,что лежит на лице отца его,возвращающегося под вечерс мотыгою на плече…Только песни одни печальныезаглушают больи отчаянье…О, земля, земля моя высохшая,тщетно ждущая руку помощи,тщетно ждущая крика яростииз груди, преисполненной доблести,человека, который боретсяс несчастливой своей судьбой…О, земля,земля без пророков,без повстанцев,без террористов,и без падших,и без великих,и без классовых битв жестоких,лишь земля,та земля, в чьих недрахмиллион родников таится,родников добротыи жизни,ждущей доблестного человека,чтоб иные открыть дороги —не единственно только к морю,не единственно только к бегству, —а иные совсем дороги,отовсюдук земле идущие,неизменно к земле ведущие,к ней, нетронутой,полной жизни,неизменно зовущей к жизниих, уставших,их, оживающих,их, воскресшихи жить желающих…Море с одной стороны —но уже не тюрьма,земля с другой стороны —земля великих и падших,земля террористов,повстанцев,пророков,зла и добра,очерченных четко и ясно,земля живописцев,ученых,поэтов,которым отнынене надо вымаливать дождьдля земли своей милой,поэтов,воспевших с огромною силойсудьбу человека,воспрявшего к жизни,судьбу человекана этой земле,пребывавшей в молчанье от века…Пророков,повстанцев,великих и падших,ученых,поэтов…Когда жизнь возродится…

АРНАЛДО ФРАНСА[132]

Антистихи о спящей красавицеПеревод П. Грушко

[133]

Пока ты еще не явилась моим глазам,я знаю — ты не в зачарованном замке,вокруг которого вьются драконы.Чтобы соединиться с тобой,мне не нужна волшебная палочка,не нужно плутать по лесу,опасаться хитрых засад.Ты есть в любом уголке мира,как я — в любом другом уголке.И жизнь твоя — как жизнь любого из нас.Ты ходишь по нашим улицам,под нашим солнцем,разделяя наши печали, мечты, мятежи.И мы обязательно встретимся.Я перережу последний узел веревки,которой я связан,собью ноги о камни дороги, встретив тебя,во весь голос закричу о победе!Ты обовьешь меня своими руками,голоса наши сольются,твой рот расплывется в улыбке,и навсегда проснутся глаза —и ты без боязни отдашь мнесвою чистоту.

МирПеревод П. Грушко

Твой ясный голос вплыл в морские дали,улегся шторм, прояснело вокруг,глаза людей по небесам блуждали,и падало оружие из рук.Над пашнями, над зеленью земною,над реками, стекающими с круч,еще луна смертельной желтизноюсочилась — череп среди серых туч.Но свет уже царил непобедимои падали, в огне и струях дыма,стальные птицы смерти в бездну вод.И вскоре на ожившем небосклонетвои возникли добрые ладони,образовав надежды нашей свод.

КАМЕРУН

ФРАНСИС БЕБЕЙ[134]

Маска ИфеПеревод А. Якобсона

Маска Ифе[135] —древесный лик сумеречных времен —следит, ухмыляясь,за хороводом годов,проходящим в ритме маятника часового.— Что есть годи что век? —повторяет она про себя. —Два пальца,скучающих на циферблате;уж не они льспособны меня состарить?Фробениус, к тебе я взываю,к тебе, что меня отыскалпод безжалостным солнцем Бенина;взгляни:разве я постарела?Разве не те же морщины на лбуи не то же страданье во взоре?Друг мой, время не старит меня —год ли, век, —что мне два пальца,скучающих на циферблате?Я,маска Ифе,безразлична к веками в веках неизменна;сегодня — такая ж,как тогда, на свежей земле,когда изваяла меняпервобытная сила искусства.Уже не торгуют рабами — десяток сигар за штуку;протяжные стоны не рвутсяиз трюмов, наполненных смрадом.У жизни иные заботы,и она награждает искусствомещанской медалью за верность текущей минуте.— Как хороша эта маска! —восклицает сноб, не веря себе самому.— Хороша? — откликается архисноб. —Но разве не ясно,что ей не хватает штриха здесь вот, на правом виске. —И профессорьё затевает бесстыдную болтовню,выдвигая тысячи соображений о негритянском искусстве.Будьте ж неладны — вы, возомнившие, что обрелитайный смысл,сокровенное слово маски.Вчерашняя пошлостькопируется сегодня:слепые поводыризаблудилисьв негритянском искусстве,что старо, как мир, и, как мир, первозданно.Будьте неладны — вы, решившие, что разгадалинеподвластное разуму слово.Плоские толмачи,чуждый от века языквам ли дано постичьс вашим бесплодным рассудком?Маска Ифе прислонила древесный лик сумеречных временк столу, где расставлены сувениры,и говорит их владельцу, туристу, обживающему святые места— Ты, почтивший меня посещеньем,послушай, приятель:хочешь — смотри на меня, не нравится — отвернись,но не суди обо мне;и, главное, умоляю,не пытайся меня разложитьпо полочкам глупымнауки чужого мне мира.

ОптимизмПеревод А. Якобсона

Ангелы бога образовали конвейер,штампуя кулечки счастьяв розово-голубых покояхцвета летних закатов.Ангелы сатаны образовали конвейер,штампуя кулечки злосчастьяза серой занавескою капель,составляющих тучу.Прелюбопытное дело…Ливень стоит стеною.Сорок дней и сорок ночей потопатянутся до сих пор.Мелькнуло нечто иное:радуга осчастливила Ноя,но скрылась за пеленоюбесчисленных серых капель,составляющих ливень.Нужны нам новые солнца,сильнее, чем это солнце,нужны такие лучи,которые смогут землюспасти от потоков злосчастья;нужны нам новые солнца,сильнее, чем это солнце,нужны другие лучи,могущие выпить тучу —в предотвращенье потопа.Возьми же свою сноровку,уменьеи разуменьеи отправляйся в цех,где люди и механизмыфабрикуют счастье для всех.Там, в конвейере длинном,ты найдешь свое место,будешь затягивать гайки,клепать, коватьи слесарить —множить крупицы счастья.Работай, работай, работайдля блага себе подобных,так же, как те ангелочки,что выстроились цепочкой,штампуя кулечки счастьяи детали нового мира.Работай…— Я?За меня — не волнуйся;лучше я посмотрю, как работаешь ты,как усталость и отвращеньетебя одолеют на склоне лет —на подступах к дерьмовому счастью.Я, развалившись в качалке дней,посмотрю, как раздавит тебя безнадежность,а быть может, все та же надежда;и тогда я спрошу у тебя:— Друг мой, взыскующий неба,задумался ты хоть раз:а что, если бог не хочет,чтоб были счастливы люди?

ЭЛОЛОНГЭ ЭПАНЬЯ ЙОНДО[136]

Стихи из книги «Камерун! Камерун!»

Спи, мой малышПеревод А. Ревича

Спи, мой малыш.Когда ты спишь,Мой малыш,Ты прекрасен,Как ранний цветАпельсиновой рощи.Спи, мой малыш,Усни, мой сынок,Спи,Как волны прилива,Убаюканный ласковым бризом,Который поет нам: «Вуа-вуа»,Замирая у ногОбрыва.Спи, мой малыш,Усни, сыночекЧерный,Черный, как ночи,Прекрасный,Как ясные лунные ночи,Как надежда на близкий рассвет,Который ты видишь во сне.Спи, мой малыш.Когда ты спишь,Мой малыш,Как ты прекрасен,Мой маленький черный сыночек!

НаседкаПеревод А. Ревича

Наседка квохчет:«Мбока-мбока».Несется, квохчет:«Мбока-мбока».Цыплята вырастут,Мы их спросим:Чего она хочет,Зачем она квохчет:«Мбока-мбока»?Цыплята ответят:«Мбока-мбока, —Это боль, это вечная мука природы,Материнская участь — тяжкие роды.Как вы, так и мыРождены из плоти.Все живое на свете —Не сталь, не камень.Рождаются дети,Все матери стонут,Как мать наша — квочка,Которая квохчет:«Мбока-мбока».

ВеприПеревод А. Ревича

Слышу стук топоров,Рушится сталь на стволы,Рушатся пальмы вдали.Слышу: «Ух-ух!» —Лесорубы надсадно дышат,Сокрушая сердце мое.В грохоте грозных тамтамовСлышу я: матери стонутНа темных полянах,Только вчера озаренных кострами.Там пляски, любовь и надеждаВселяли в сердцаЕдинственное желанье —ЖитьИ жизнь продолжать.Слышу стон матерей:«Белый пришелец,Ты отнял у нас сыновей,С тех пор опустела деревня,Умер огонь в очагах.Белый пришелец,Щедро даришь ты нам голод,Посеял нужду и погибель.Жизнь — как отравленный пруд,Одно здесь спасение — смерть.О белый пришелец,Хватит!Довольно с насПыток и мук!Сердца наши в ранахРваных.Эти раны наносит стук топоров,Которому вторят вздохи наших сынов,Ваших рабов,Лесорубов.Дни нарождаются,Дни умирают.Проходят,Минет и нынешний день,Но молодые побеги —Дети,Рожденные нами,Яд ваш змеиный впитаютС нашим грудным молокомИ научатся вскоре,Жизнь свою обороняя,Хищника рвать зубами.Чтоб не было каторжных лагерей,Чтоб вырвать право на жизньИз пасти диких свиней,Чтоб счастье вернуть человеку».

ТебеПеревод А. Ревича

Как буйволТомится в зной без воды,ТомитсяСердце мое без тебя.Имя твоеРассыпал яВ каждой строкеЭтих скорбных стихов.Любовь моя,Слышишь мой зов?

Мама! Мама!Перевод А. Ревича

Мама! Мама!Одна ты была у меня.Все, что было моим на земле, —Это ты.И они убили тебя.Мама! Мама!Кто теперь меня защититОт пальцев,Которыми тычут в меня.От злых языков,От мальчишек,Которые вслед мне кричатС издевкой:«Вот идет гулящая девка,Как сорочки, меняющая парней!»Мама! Мама!Почему же именно ты?..Куда же теперь мне пойти?Почему же они —Эти белые —Черных всегда убивают?Ведь черныеДля себяТребуют только свободы.Пусть меня обзываютГулящей девкой,Клянусь твоей смертью,Мама,КлянусьРодной нашей хижиной,Нашей деревней выжженной,Дымом ее,Гарью ее клянусь,Что отныне и навсегдаЯ буду в воинственном станеТех, кто поднял восстаньеЗа свободу родной земли.Слышишь голос мой,Мама, мама?

СогласиеПеревод А. Ревича

Воображает моя жена,Что я — старый скряга.Когда на рынок уходит она,Я ей взять разрешаюТолько треть урожая.А она заявляет такое:«Наверное, чирей под мышкойТебе не дает покоя,Трудно тебе шевельнуть рукою,Чтобы добыть деньгу».В чем же моя вина,Жена?В том, что тщетно пытаюсь добиться чего-то?Что нелегка работа?Что на ногах устоять не могу,Когда шквал меня валит,Когда бессонница, как на гóре,Мучит ночами?Ладно, жена,Я с тобою не спорю:Быть может, я скуповат.Станешь скупым, когда нет деньги́!Ты хоть мне помоги!Достаток — он как подушка:Можно спокойно спать,Не страшась пробужденья.

Черный атлетПеревод А. Ревича

Ступаешь ты тихо-тихо,Медленно, словно птица,Зачарованная взглядом змеи.Выступаешь ты тихо-тихо,Напряглись все мышцы твои.Тяжко дышишь ты перед боем,И не слышишь ты над собоюГлас толпы: «Эсса! Эсса!»Он твердит тебе всякий раз:«Не своди с противника глаз,В схватку бросайся смело!»Могучий черный атлет,Эластичная черная кожа твояНапряженные мышцы одела.Противник перед тобою.Эсса!Гляди — не зевай!Эсса! Эсса!Каждая мышца напряжена,Кровь твоя зажженаПламенем боя.Опьяненный борьбою,Ты наступаешь.Эсса! Эсса!Как ты прекрасен,Мой черный борец,Когда выпрямляешься в полный ростИ противник превосходящего весаОт земли оторван и наконецПовержен на спину.Эсса! Эсса!Народ мой — могучий атлет!Ты долженУничтожить извилистый следСмертоносного гада;Не скроют его ни трава, ни чащи,Ударит в глаза ему свет слепящий,Свет свободы,Свет возрожденнойземли.

СлужакаПеревод А. Ревича

— Отпусти меня,Черный солдат,Не забирайВ тюрьму.Послушай,Годишься ты мнеВ сыновья.— Белый мне приказалЗабратьИ отцаИ мать.Не отпущу.— Отпусти меня,Черный солдат,Послушай,Ведь ты —Мой брат.МаленькогоМне надо кормить,Он вырастет —Будет большой,Как ты.Отпусти!— Я тебя заберу.Мне белый велел:«Брата,Сына,Родного отцаЗабери!»БелыйЛычку мне обещалНа погон.Я тебя заберу.— Отпусти меня,Черный солдат,Ты мог быМоим возлюбленнымСтать.Бедра моиСтройны,Нежны,Ты радость жизниПознаешь со мной.Какая властьСильнее, чем страсть?— Не отпущу.Мне белый сказал:«Насилуй,как я,Грабь,как я,Бей хлыстом,Убивай,как я.Это нравится неграм».Не отпущу.— Ты можешь забрать меня,Черный солдат,Раз белый тебе велелНегров сажать в тюрьму.А если прикажет онЗабратьНаши мысли в тюрьму,Наш гнев,Быть может,СамуЖизнь?!

ФРАНСУА СЕНГАТ-КУО[137]

На первом листеПеревод Э. Ананиашвили

Слова выстроенные в рядбудничны и бесцветныно порой они разворачиваются радугойв грозовом сверкании молнийнанизанные как монисто из ракушекна нитку радостей и невзгодподхваченные стремительными волнамии тогда они становятся поэзией

Слова тотемы[138]Перевод Э. Ананиашвили

Леопольду Седару Сенгору

О склонить курчавую голову над гладью беспредельного моряЧерное тело прими крещенье в белопенной купелипронесись по немой каменистой пустыне книгзамурованной в вечном глухом молчаниирастопить снега всего мира в своей ладонии припав пить и пить большими жадными глоткамиа горло стиснуто жгучей жаждой а в сердцеистерзанном взлетающей стаею сожаленийвластный призыв царственных пальм моей родинынеумолчные раскаты гулкого тамтамаслова тотемы везде под любыми широтамив них шепот тайн доступных ушам посвященныхястребы в поднебесье рисуют иероглифыродники поют журча колдовские песнив долинах не орошенных моими потом и кровьюя участник празднества мне дано отведать плодовчуждого дерева глубоки ли корни его я не знаючьи кости чей прах питают его живительным сокомне может дерево устремиться ввысь к небу и солнцуне ухватившись прочно корнями за материнскую землюне смочив своих стоп в подземной влаге могило эта жажда что стиснула мне пересохшее горлов сердце истерзанном взлетающей стаею сожаленийо этот властный призыв пальм моей родиныи немолчные раскаты гулкого тамтамако мне мои тотемы ко мне тотемы моего детствавсе вы спящие в потайных углах моей памятив красных тельцах моей крови и темных клеточках моей коживы залог святого союза между мной и мертвыми предкамивы свет закатного часа и вы обещанье зариснова у меня в руках ключи от волшебных сновслова тотемы везде под всеми широтамида будет утолена моя жажда прозрачностью ваших знаков

К маскеПеревод Э. Ананиашвили

Маска колдовской лик хранитель моей деревния приветствую тебя как петух встречает песней зарюи как блудный сын исповедуюсь в моей изменеМне говорили о маска в мои ребяческие годабудто в извечном взгляде твоем таится адский огоньбудто древняя улыбка твоя гримаса проклятьябудто ты воплощенье обмана смятенья хаосаМаска я оставил тебя на краю дорогитак усталый путник сбрасывает с плеч громоздкого идолавот молитва моя голос тревоги в преддверии ночиВеликие Повелители Книги Властители Законада будет царствие ваше наградой за мои скитанияУсталые ноги мои разбиты от долгого странствияя прихожу к тебе как из бесплодной окаменелой пустынив поисках тени жаждущий прохлады живых родниковя возвращаюсь к тебе маска с высоко поднятой головойраскаты моего смеха гремят среди праздничного весельяя вновь обрел тебя священная пуповина моего существаты прекрасна ты пронзаешь мне сердце своей человеческой правдойв глубине твоих глаз горят солнца изначальных времени губы твои возвещают шепотом позабытые тайныя знаю ты не конец ты начало и обновленьео маска ты это я взирающий на меняя приветствую тебя как петух встречает песней зарю

Если бы я был гриотПеревод Э. Ананиашвили

Эль Хаджу Амаду Ахиджа[139]

С глаз моих в полночь после первых петуховне срывало паутину сна козье молоков ту раннюю пору жизни когда мотылеквылетает из кокона не перекатывал я во ртуне пережевывал сотни раз орехов кола и мбонголои вкуса пальмового вина на рассветевина приобщенных не знают мои устакто освятит мой язык для торжественных песенбудь я гриотом кудесником былых временя поведал бы миру о твоем высоком родствея возвестил бы что ты из рода кокосовой пальмыя пел бы гремел как труба Луи Армстронгао том как бурлит твоя кровь в жилах моего народаты укротивший тигра и приручивший попугаясочетающий в себе стройность пальмы и величавость баобабагорделивый как пик Камерун что грудью встречает бурюисполненный тишины как Амадауа[140] среди ночиты повелитель слова и кузнец народных восстанийбудь я гриотом кудесником стародавних временя воспел бы твою сильную молодую плоть порожденьеплодородной почвы тучного ила ленивой Вури[141]своевольной Бенуэ таинственного Вьонга и быстрой Санагаты вскормленный щедрым Дождем с сияющим Солнцемты знаешь пряную мужественность напитка старинных чаши сладость меда собранного пчелами в сумеркахя поведал бы миру тайну твоей алхимииты сплотивший в рассветный час воедино саванну и леся рассказал бы всем о твоем высоком родствея возвестил бы что ты из рода кокосовой пальмыя пел бы пел бы подобно трубе Луи Армстронгао том как бурлит твоя кровь в жилах моего народа

Стены Иерихона[142]Перевод Э. Ананиашвили

Луи Армстронгу

Труби Армстронг трубиволны твоего дыханья бьютсяв твоей трубе взвиваются на дыбыв них память о предсмертных хрипахв трюме о насилиях в полночный часо щелканье бичей и стонах линчуемыхо клыках ищеек вонзающихся в живую плотьТруби Армстронг твоя трубаведет счет пролитой негритянской кровипóтом негров утучнены в Америкехлебные тростниковые хлопковые поляценой негритянских слез воздвигнуты небоскребынабиты золотом бриллиантами жемчугомдоверху сокровищницы Нового СветаТруби Армстронг трубипусть твоя труба изрыгает ураганна истерзанный изъеденный язвами Гарлемразбуди его бешеной скачкой своей кровивлей бодрящий сок в его тепловатые жилыоживи засохшие ветви его деревав твоей трубе храпит и рвется с узды веснаТруби Армстронг трубисокруши могучим рыком тимпаны миразамурованного в лицемерном молчаниирычанье твоей трубы — отзвук мужественного тамтамавоскресшей Африкитруби Армстронг и пусть от грома твоей трубырассыплются стены Иерихона

Маска. Народность дан (Берег Слоновой Кости). Полированное дерево. Высота 30 см. Частная коллекция, Париж

РЕНЕ ФИЛОМБЕ[143]

ЦивилизацияПеревод Н. Горской

Они отыскали меня в моей первозданнойи сумрачной бамбуковой хижине.Они отыскали меня,одетого в смрадные шкуры,меня, говорившего не на их языке,и хохотавшего, как струя водопада,и полюбившего черных богов,тамтамыи амулеты…— Первобытный! Бедняга! — сказали онии принялись за работу.И вот мне на голову хлынул холодный душболтовни и книжных сентенций.А потом меня втиснулив узкий костюмс чужого плеча.А потом мне впрыснули в кровь,в мою чистую, светлую кровь,коварство, и алчность,и алкоголь, и блудливость,и готовность продаться за гроши братьев продать…Ур-р-ра! Смотрите, какой я красивый —цивилизованный человек!

КЕНИЯ

МАРИНА ГАШЕ[144]

СеленьеПеревод В. Тихомирова

Каньярири, Селенье Труда,Селенье вечной работы.Непересыхающим потокомТекут старухи с мотыгами,Темные, согбенные,Полоть маис.Юные жены, как ослицы,Погоняемые нуждой,Вверх, вниз по волнистым холмамИдут вереницами,Их тела изогнуты наподобие луков —На спине поклажа,У груди младенец;Руками и копалкамиВесь день они роются в земле,Как куры в поисках червей.Движенье всюду.И даже у сельской церкви многолюдно,Как у колодца,Куда «обновленные» с их мегафонамиНе устают сзывать паствуНа исповедь, испить живой воды.Мужчины на заре уходят, оставив женамКостлявых коз и плачущих детей.

ДЖОЗЕФ КАРИУКИ[145]

Бессонные в АнголеПеревод О. Тугановой

Сна больше нет.И не звенят туго натянутые барабаны.Их сбили с ритмаПулеметные очереди, жалобы раненых.А завтра…Если оно настанет, это завтра.Сна больше нет.Порывистый ветер, дующий с севера,Поднял их. Распрямил наперекор насмешкам судьбы.Насмерть стоят они. Ради того, чтобы так же,Распрямившись,Радовались жизни их дети.Они не одиноки.Гнев закипает от стонов их по всей нашей истерзанной Африке.И никогда угнетатель не сможет больше жадноКасаться ее неисчерпаемых, жарких, сгустками крови обезображенных глубин.Бессонным будет он отнынеНа нашей земле.

КариукиПеревод В. Минушина

Полночный час обнаружил собравшихся женщин,Перебиравших имя за именем.«Пусть назовут, как моего племянника», —Сказала одна. «Нет, как брата моей сестры. КираиуПусть будет имя, а может быть, Мванги?»Потом я услышал, как заплакал младенец.(Ему от рождения был всего час.)Почти вся деревня мгновенно проснулась.Что заставило их проснуться?Запыхавшийся старик появился в дверях.«Не плачь, Кариуки», — так он шепталТому, кто пришел в этот мир, еще глухому.Так имя «Кариуки» начало свой нескончаемый путь.Оно передавалось из уст в уста —«Мальчик?» — «Кариуки родился!»Славный воин родился снова.

ДЖОН МБИТИ[146]

Нью-йоркские небоскребыПеревод В. Минушина

Желтый, рассеянный свет заходящего солнцаПоглощала мглистая пелена,Обволакивавшая его, как подсвеченный воск;И когда день кончался чахлыми лучами,Дымные трубы Нью-Йорка заходились кашлемИ, глядя в стекла согбенных башен,Плакали горькими слезами черного дыма.

КОНГО

МАКСИМ НДЕБЕКА[147]

РассветПеревод М. Курганцева

МатьВытирает слезы.ЖенаПрибирает в доме.РебенокМоет лицо.МатьОткрывает пальмовое вино.ЖенаНапевает тихую песню.РебенокПеребирает гитарные струны.РадиоВдруг замолчало.ПушкиВнезапно смолкли.ПартизанИзумленно замер.РадиоВдруг замолчало.ПушкиОгнем не плюются.ПартизанСтоит среди тихого леса.Неужели твоя заря наступила?Неужели мы выкупили землю?Неужели народ овладел победой?МатьПлетет гирлянды.ЖенаПоправляет косы.РебенокПеребирает струны.МатьПоследние слезы роняет.ЖенаОбнимает ее и плачет.РебенокТвердит какое-то слово.РадиоВместе с ребенком плачет.ПартизанПеревязывает раны.КонгоОпять поет у Порогов.Радио —Вибрирует голос.ПартизанВдыхает свободный воздух.КонгоОпять поет у Порогов.МатьШироко раскрывает объятья.ЖенаНадевает мягкие туфли.РебенокВыбегает навстречу.МатьШироко раскрывает объятья.ЖенаУдерживает дыханье.РебенокВедет отца-партизана.Радио —Голос звучит сильнее.ПушкиМолчат, охвачены скукой.ПартизанПростирает культи к небу.Радио:Лумумба проснулся.ПушкиЛежат в лесу, как телята,Партизан:Народ обрел свое право…Конго,Верю в твое возрожденье.— Оно неизбежно,Ибо гриоты поют Лумумбу,Гриоты поют надежду…

МАРСИАЛЬ СИНДА[148]

Свет зариПеревод М. Ваксмахера

Работорговец —Это неисцелимая ранаНа запястье твоем,Африка.Воздух давит и душит.Душит меняЗапах зеленого ила,Запах болот гниющих,Запах гнилой древесины,Запах веревки на шее.И неистово бьетсяВолна моих мыслей.Жалобы, слезы и песни моиНеси в своем сердце, тамтам!Я слышу —Шепчутся скалы,И волны кричатНа сотни ладов —О рабстве кричат,О дедах моих,Проданных в рабство.И волны неистовых мыслей моихПрибоем, прибоем, прибоемЛожатся к моим ногам.Жалобы, слезы и песни моиВыскажи миру, тамтам!Воздух давит и душит…Рабство пахнет!Этот запах повис над Конго,Над черным гранитом скал,Смазанных жиром зелени.Волны мыслей моихПрибоем, прибоем, прибоемЛожатся к ногамИ опять умирают.Жалобы, слезы и песни моиВыскажи миру, тамтам!Воздух душит.Работорговец —Это неисцелимая язваНа запястье твоем,Африка.Вспомни, тамтам, вспомни скорейНаш голос, что был когда-то свободным,Наш голос, который задушен повсюду —От берегов африканскихДо Мартиники,До Гвианы,До Гваделупы,До островов Антильских.Отвратительный запах веревкиНа человеческой шее. Хха!Жалобы, слезы и песни моиВыскажи миру, тамтам!Расскажи, что бывают часымечтаний и грез.Расскажи, что бывают часы свинцового сна.Расскажи, что бывают часы страданий,Расскажи, что бывают часы сомнений,Когда надо кричать и рыдать,Чтобы рассеятьУжасы ночи…Жалобы, слезы и песни моиВыскажи миру, тамтам!Расскажи, что бывают часыоцепененья немого,Расскажи, что бывают часы и дни,Когда мы кричим,Когда мы совсем не боимся хозяев.Расскажи, что бывают часы исступленья,Когда мы рычим,Когда мы, хмелея от гнева,Грозим.Да, пока мы только грозим.Но потом?..

Даба[149]Перевод Е. Гальпериной

Ойо, хе, ле, ле о-йо!Слышите — это даба кричитИ скудную землю бьет,И трудную землю бьет,И черную землю бьет,Плодородную землю бьет,Захваченную у нас.Даба — наша острая мотыга,Даба — наше мирное оружье.Ойо, хе, ле, ле о-йо!Слышите — это даба кричит,Страх наводя на всех.Черной землей вам в лицо плюет,Ойо, хе, ле, ле о-йо!Если даба страдает,Если даба на помощь зовет,Если даба работать не в силах,Если даба не в силах терпеть,Она страх на всех наведет,И даже почтенный хозяин ее,Дрожа, глядит на ее острие.Ойо, хе, ле, ле о-йо!Слышите — это даба зовет,Ей надо хорошую рукоять.Она хочет есть, она просит пить,Но никто на помощь ей не придет.Ойо, хе, ле, ле о-йо!Это даба кричит, ведь она голодна,Это даба кричит — исстрадалась она.Это даба кричит — утомилась без сна,Это даба кричит — затупилась она.Ойо, хе, ле, ле о-йо!Слышите — это даба кричит.Но когда наша даба устанет кричать,Мы крепко сожмем ее рукоятьИ швырнем ее вам в лицо.Ойо, хе, ле, ле о-йо!И пока наша даба не будет сыта,Она вам покоя не даст,Да, она вам покоя не даст.Ойо, хе, ле, ле о-йо!Слышите — это даба кричит!

ЖАН-БАТИСТ ТАТИ-ЛУТАР[150]

Обратная сторона солнца(Любовь звонит у дверей)Перевод В. Микушевича

Это снова галлюцинацияИли великая весть?Небо уже отхлынуло,Пересекая дорогу птицам и облакам.Оно зевает полукругом голубизны,Пока еще не показывая звезды-зубы свои.Мнимый провозвестник духа, смотри,Разве не прекрасна живая земля!Старою книжною гривой своею тряхнув,Увидишь ты девушку вдали, на ветру.Два недозрелых манго — груди ее.Она к тебе направляется в надежде свить гнездоСреди шершавых завитков мысли твоей.Ее следы — больше не сныИ не буквы, напечатанные на листе.Она приближается вечером, и вечер сядет вот-вот:Стая птиц, линяющая на лету.А пока еще она смотрит на тебя сквозь луну,Которая над землей открыла только одну створку двери своей.

Обратная сторона солнца(У молодого артиста — рак)Перевод В. Микушевича

По земле он рассыпал скудный букет своих дней,Когда песня перехватила петлей горло ему.Трелями были струны его полны,Но импресарио, сцена — все это не для него.Вот отчего, наблюдая всю ночь,Как часы прыгают в болото тьмы,Принимал он за флейту месяц молодойИ на изнанке у солнца песню хотел записать.Брызгали ноты, как в городе бьют ключи,Когда копьем в асфальт ударяет солнечный луч!Потом он умер, задушенный песней своей.И под уклон,Никем не сопровождаемый, тащился катафалк,Разве что на ухабахСодрогаясь, как будто от слез.

Обратная сторона солнца(Сон безработного)Перевод В. Микушевича

Текут облака наподобие рекПо голубому руслу небес.Избирает этот воздушный путьБродяга, спящий в тени придорожного столба,Точно птица на термитнике, которой нечего есть!Город пляшет у бродяги во снеГолубоватыми крышами — курево грез.Ветер со свистом переворачивает самолет,В воздухе потерявший колеса, — не падает самолет!Эта твердая косточка — в коленях у всех,Когда такой долгий путь.Многоножкой двигается ночьК вулкану зари.И бродяга рассказывает еще один сонЕдинственной ножке кровати своей:«В мире великий голод.Я вижу: на обочине Млечного ПутиБольшою Медведицей съеден Телец».

СвободаПеревод В. Микушевича

Из чрева землиТьмы насекомых выпустил ураган.Им кажется, что настало время завоеватьСолнечную высь.У ласточек в клювах гибнет эта мечта.День за днем стерегу мою жизнь.Я выпалываю сорняки-мечты,Разрезаю тенета снов,Рожденных на плодовитой соломе ночей.Всех этих паразитов — на съеденье ветрам!Так полдень возжигает миллионы снов,Когда солнце над нами всею своею ясностью говорит.Барабан свободы в деревне гремит.Кожа лопнет вот-вот.Вы посмотрите: танцуя, идет человекБосиком по тропе,Где колючки еще кричатВ ярости.

ЧИКАЙЯ У’ТАМСИ[151]

«Линии рук предвещают иные пути…»Перевод Е. Гальпериной

Линии рук предвещают иные пути.Дайте нож, пусть войдет в мою сонную тишь.Разорвет эти ветхие нити древней судьбы.О, свободным быть от своей судьбы!Травам росу вернуть…И пусть поутру все земные путиМне откроют линии рук.

Сквозь время и рекиПеревод М. Курганцева

Однажды наступит время,и мы закружимся в вихре,подобно листьям деревьев,и станем пищейдля погребальных костров,станем пеплом и тленом.Наши душипревратятся в осколки кремней.Берегитесь, босые ноги, —вы споткнетесь о насна любой из дорог.Узнавшие жажду,изведавшие любовь,ощутившие время,как струящийся в пальцах песок,мы, слитые воединос ревом прибоя,с течением рек,с биением сокав жилах деревьев, —неужелимы превратимся в ничтои невозможно спастись?Но море бьет в берега,и рифы стоят,коронованы пеной,и реки срываются в бездну,и листья поют.Так неужелинельзя узнать,для кого поют эти листьяи ветры бегут по саваннеи что таится на дне этих рек?Надо идти,сжав кулаки,и приветствуя гром,и следя за движением звезд,рассекая джунгли,взмывая на гребне волны,и не надо бытьни гиеной,ни ланью,ни зеброй,ни питоном —никем,только самим собой!Шуршит песок,и птенец прокалывает скорлупу.И хочется житьи молчатьили просто плакать.Дремлет ребенок,и мать забывается сном,и прозревает сова,и луна качается в небе,и плывут лепестки цветовпо черной воде…Неужели однажды утром,солнечным утром,не будет для насни птиц, ни цветов,ни листьев зеленыхи высохнут реки?Дремлет ребенок,и где-то струится тамтам,и качается в небе луна,и вращается время —сверкающий каменьв оправе из тишины…

«Нам завтра помудреть…»Перевод А. Эппеля

Нам завтра помудретьТы веришь мне СкажиПокинув рубежиСудьбу изменим впредьДа-да уйдем вдвоемТвоих красивых рукЯ гордый верный другИ мой удел в твоемЯ ждал — придет пораЗабудем про вчераДай жизнь вот жизнь нá жизньМечтой заворожисьДаруем ей в итогВечерний наш цветок

«А дождь бубнил-бубнил…»Перевод А. Эппеля

А дождь бубнил-бубнилСвой бесконечный требникНа пятнах непотребныхНалет жемчужный былА дождик тратил пылНа черепичных гребняхСиреневых и древнихИ хмель я ливня пилСледя его игруШатанья на ветруТщета толпа не ждиМой тихий дождь, к утруТы завтра приходиНе то — с тоски умру

«Рвать лепестки и сметь…»Перевод А. Эппеля

Рвать лепестки и сметьа зеркала тусклыа балафонг тоскливи в луже пьяным смертьв дурном угаре летвся жизнь его прошламладенчиков телавопяют амулетконечно ибиску́сискус на всякий вкуссрывай срывай срывайЯ раб ее рукио мой строптивый рай,а сердце в черепки…

«Бессмыслица в природе…»Перевод А. Эппеля

Бессмыслица в природе,Забвение у ног.Хаос — помилуй бог!И осень на исходе.Округа в том же роде:Надгробья у дорог,Мужчина — червь тревог,И дом при огороде,И дым над ним висит.— С меня довольно! Сыт!Ведь я чего-то стóю.Вот мышц витье литое,Вот сердце золотое,Берите — удостою.

ЛИБЕРИЯ

РОЛАНД ТАМБЕКАЙ ДЕМПСТЕР[152]

Это Африка?Перевод В. Тихомирова

Когда-то окрещеннаяТемным континентом,обезьяньим царствомхвостатых антропофагов,что только и могутбыть рабами, —ты ли это, Африка?Сегодня непреклонносвою судьбу творящая,перед врагом стоящаяс мечом в руках —наша вера в счастье вышезлобной силы «расы высшей»! —ты ли это, Африка?Гордая.Красивая.Исполненная мудрости.Ты ли это, Африка?Некогда презренная,втоптанная в прах,сегодня — сердце будущего —ты ли это, Африка?Африка,мать-Африка!Нищая, поруганная,бывшая рабыня,ты восстала ныне, Африка,мать-Африка!Ты утешенье для детей твоих,еще томящихся в неволе,умывающихся слезами.

БАЙ Т. МУР[153]

Взгляд в историюПеревод Андрея Сергеева

Африка —Парадокс.В ЛиссабонеВ сырой контореКартографСтавит чернильную кляксуНа Африку, и оттогоЕе называют«Черным континентом».Африка.ВоображениеНаселяет ее людоедами,Огнеедами,Дикарями,Приносящими в жертву людей.Африка.ИсследователиПриносят в Европу вестиО золотеИ алмазах,Слоновой костиИ пряностях,И парни с Флит-стрит[154]УстремляютсяЗа добычей.Африка —Гибель для белых.Там змеи,И дикари,И непроходимые джунгли.Но Африке нужен свет,И торговцы привозят сюдаБиблиюИ ромИ просвещаютПроклятый материк.Африка.За добычейГонятся все — от французскогоИностранного легионаДо разбойников в пробковых шлемахИз всех стран света.С пушками и знаменамиПриплывают ониПо морю,А некоторые смельчакиПробираются с караванамиСквозь пески великой СахарыЕдинственно для того,Чтоб дикариПричастились культуры.И вот ужеЦивилизаторствоИдет полным ходом —Золото и алмазыПереправляют в Европу,Уже подводят итоги,И вдруг просветителямПриходитВ голову,Что есть и другоеЗолото,И тогда начинают продаватьЛюдейВ Нью-Орлеане,БостонеИ саванне.Впрочем, это лишь эпизоды,Только лишь эпизодыИз великой книги —Истории Африки.

Новая АфрикаПеревод Андрея Сергеева

Из мрака восточной ночиАфрика выплываетНа первые полосыГазет всего мира.Куда ни глянь:На севере и на юге,На западе и на востоке —Всюду взрывы, которые будятНекогда спавшие земли.Колонии освобождаютсяТак быстро, что их народамНекогда избиратьНациональные флагиИ национальные гимны.Задача их велика —Преобразить всю Африку,«Черный континент».Отныне двести миллионов,Двести миллионов африканцевСами определяютСудьбу своих стран.И все это, несмотряНа происки тех, кто недавноЗаливал эти страны кровью.Колониальные тюрьмы,О которых скоро забудут,Стали университетами,Откуда на сцену историиВышли бесстрашные,Закаленные борцы за свободу.Зовите их розовыми или красными,Но они заставили всехУважать свою Африку.И Африка может сегодняДогнать наш двадцатый век.

Месяц жатвыПеревод Андрея Сергеева

Боги ликуют двенадцать месяцев,Крестьянин — только месяц Глейто,Когда в полях золотится рисИ самый памятливый забывает,Что было когда-то голодное время.Поля наполняет густеющий воздухБлагоуханьем созревшего риса,Окро[155], кореньев и кукурузы.В этот месяц не угасаетВеселый очаг в крестьянском жилище —Хозяйке дома теперь не до скуки.Вон по извилистой узкой улочке,Беспечно танцуя, шагает девчонкаИ распевает песню о жатвеИ после — песенку о веселье.Когда же солнце Глейто заходитЗа деревья, поля и горы,Видно, как по холмистой дорогеДвижутся черные силуэты:Это семья направляется в город,Чаши, блюда, корзины и тыквыКачаются на головах у женщин.Глейто — месяц, когда в деревнеВспоминают тех, кто ушел навекиВ дальние плодородные страны,Где встречаются все племена.На поминках пойдут разговоры:— Какой был искусный в деревне знахарь,Как он нас исцелял от болезней!— А помнишь, какая была повитуха?Сколькие от нее в деревнеВпервые услышали слово «здравствуй»!— А вот был старейшина, мудрый и скромный,Его приглашали на все советы —Познаньям его завидовал вождь.— А помнишь, был кузнец голосистый,Весельчак, хохотун неуемный.К кузне его сходились крестьянеПо делу и для приятной беседы?— Была красавица в нашей деревне…— Юноша был, смышленый и быстрый,Ему еще в детстве поверило племяВсе секреты и тайны старших…Где для поминок зарежут корову,А где крестьянин не пожалеетЕдинственную в хозяйстве козу —Только бы сделать приятное другу,Который придет посидеть с тобою,Поговорить и почтить раздумьемПамять тех, кто ушел навекиВ дальние плодородные страны.Месяц жатвы. Гремят тамтамы.В джунглях, взмывая и опускаясь,Извивается лента песни.Лунный свет в серебро превращаетСто миллионов безмолвных листьев,А ноги так и зовут туда,Где на извилистых узких улочкахСлышатся четкие ритмы танца.

ЛИВИЯ

АЛИ МУХАММАД АР-РАКИИ[156]

На родине моейПеревод М. Курганцева

Любовь ушла.Она сегоднянеразличимо далека.Любовь ушла.Осталась тольконеизлечимая тоска.Но эта горькая касыдане о тоске,не о любви.Пою тебя,страна родная,глаза бездонные твои.Мой нищий край —беда и горе,земля,плодящая рабов,глухие голосаи стоныпо переулкам городов.Позор,и грязь,и вечный голодповсюду на моей земле.Здесь недоношенные детирождаются в подвальной мгле.Из наших рансочатся муки,в сердцах —отчаянье и боль.В ночипроносятся рыданьяи надо мной,и над тобой.Летают мухи-кровососы,ползут чахоткаи чума.Полночныйзаунывный ветершатает ветхие дома,где спят вповалкуна циновкахистертыхтысячи семейв моей стране,в краю любимом,на славной родине моей.Беспечные туристы,гостидобросердечны и щедры:швыряют медные монеты —великодушные дары.Торгуют женщинысобоюна древних плитах площадейв моей стране,в краю любимом,на славной родине моей.Молчишь,земля полуживая,земля,плодящая рабов,незаживающая рана,моя бессонная любовь!Все продается —все на свете —за горстку жалкую грошейв моей стране,в краю любимом,на славной родине моей.

ОСТРОВ МАВРИКИЙ

ЭДУАР МОНИК[157]

Стихи из книги «Причуды моря»

«моря! я на вас начертал…» (3)Перевод А. Ревича

моря! я на вас начертал беспристрастность моючерты этой женщиныя на своей нацарапал рукеэто кровь а быть может не кровья рисую опасность и черную линию солив прозрачной завесе дождячеловек и водадве седые легенды которые смотрят — одна на другуюдва одинаково верных зверя.

«наутро море вновь…» (5)Перевод А. Ревича

наутро море вновь ко мне пришлос пучками водорослей старыхоблепленных морскими звездамиоб этом братья вы твердите мнезимой чей вой от стонущих камнейуходит в завтра вы мне говоритео чуде возвестившем древний край живущий в памятибез плеток и решетоккрай где ни тюрем ни цепейлишь первая молитва и свободая в это утро позабыл тревогуя дома и лицо моей любимой Нежстановится листком сиренимоим вчерашним кружевом и флагомскалой отверстой речью всплескавремя вернулось времени наперекортам на мысу крутом в знак дружбыя возведу свой сельский храмв порыве кожа темная темнеетслыхал я что Христос от камня вечногошел на Голгофу чтоб возвестить мое явленьесегодня утром разыгралось мореи вскоре церковь захлестнет волна.

«песок облепил нас…» (7)Перевод А. Ревича

песок облепил нас и наши теланевольно облекподвижней чем наши ладони текущий песокя выпью с губ твоих эту волнуздесь где звезды корня лишенные падают над океаномя силу на берегу обрету чтоб тебе уступитьчтоб счастье мое в твоем образе стало опять безымянным.

«неподвижность…» (9)Перевод А. Ревича

неподвижностьосеннего морядерева неспособны к проклятьямслишком много их под дождемпо сравнению с людьмичьи свидетели рукигрозящие миру…

«изо всех достояний…» (19)Перевод А. Ревича

изо всех достоянийтолько жизнь невозможно в руках уместитьне прикроет она наготыно случается рвется по швам так внезапно и страннои клейменою клячей лежит после шквалав ожидании новых ударов.

«тебя встречать люблю…» (20)Перевод А. Ревича

тебя встречать люблю в далеких городахгде каждый шум и крик и маятника взмахтвой повторяют пульс стучат в моих запястьяхя так тебя люблю на берегах заморскихкогда восходит ночь как древо обнажаясьлюблю родство с тобой и нашу разделенностьи на границе дня слиянье наших лици то что где-то там вся жизнь все «за» и «против»не говори мне «нет» зовущему вдали…

«уходить как уходят…» (22)Перевод А. Ревича

уходить как уходят сквозь волны в моря в запустеньев сновиденье твоем чародей даровал свои чарыдождю раскаленные иглы и угли ветрамбудут они играть в ювелировстанут ласкать и гранитьмрачный гранит и базальт— из этого плаванья мы уже возвратилисьиз эпохи далекого детстваэто край где свои имена города потеряликак в давнее время рабыв странах которые тоже сменили давно именакак это чуждо все нашим теперешним книгамсквозь волны в моря в запустеньегальки прибрежной где наши баркасынаше единственное богатствои ты подсчитываешь засыпаянаше законное достояньенаши тела.

«— пишу тебе…» (23)Перевод А. Ревича

— пишу тебе из этой зимней страныгде птицы сошли с умачтоб свихнулся тот кем стал я сегодняс этой землей ты связала меняа у нас обожженные травы и водыа здесь Южный Крест не укажет пути— из этого зимнего города я пишуведь птицы сошли с умаони одолели тревогуи завели предсмертную песньнаши руки уже неспособны изобрести огонь очагаостров шагает по каждой из наших улицплотью моей защищенной гневом ведомый моима я добровольно ушеля рвался увидеть похожа ли ты на себя— пишу тебе из этой комнаты зимнейптицы сошли с умавсю ночь их продрогшие крылья стучалив неприкрытые окна наших тел обнаженныхи вот в каждом звуке мы умираемв каждой израненной птице!

МАЛАВИ

ДЭВИД РУБАДИРИ[158]

Стэнли[159] встречается с Мутесой[160]Перевод Б. Слуцкого

Таково было время:Днем — жара,Ночью — холодИ, конечно, москиты.Таково было время,А цель была — королевство.Редкая цепь усталых носильщиков,Покрытых живописным отрепьем;На бритых головах громоздятсяРазбитые сундуки.Нрав у них веселый и пылкий,Свирепое и палящее солнцеПоднимает их дух,Губит их надежды,Каждый день потогонный им тела иссушает,А на привалахМухи вцепляются в их пропотевшие спины.Так они шли,А жара еще только начиналась.Каждый день падал измученный пони,Его бросали на равнине хищникам;Каждый день валился тощий, как скелет, человек,Его бросали на равнине масаям[161];Но все продолжали тащитьсяВо главе с вождем, одетым в хаки;Он их вдохновлял, он вселял в них надежду.Затем наступил голодный переход,Голодный и знойный.Нил и Ньянца,Как два близнеца,Голубели среди зеленого края.Люди запели и запрыгали,Как молодые газели у заводи.Сердца бьются чаще,Ноша кажется легче,Если стертых ног коснуласьВодяная прохлада.А когда засветились костры Мутесы,Перестали бояться голодных гиен,Стали хвалиться своими подвигами.Теперь вместо палящей жарыБудут песни, смех и танцы.За банановой рощей виднеется деревня,Сквозь тростник изгороди глядят дети.Так они были приняты.Ни женщин, поющих приветствия,Ни барабанов в честь белого посла;Только молчаливые кивки нескольких стариковИ раскат барабана,Чтоб собрать весь двор Мутесы,Потому что деревня не доверяла.Тростниковые ворота распахнуты,Молчанье,Но молчанье на мгновенье —Молчанье, когда принимают решенье.Выступает высокий черный король,Он возвышается над худым бородатым белымИ, схватив тощую белую руку,Понижает голос до шепота:«Мту Мвеупе карибу» —«Добро пожаловать, белый».Ворота из полированного тростника закрываются.И Запад впущен.

Африканское бдениеПеревод Б. Слуцкого

Вечер уже вызолотил дальние холмы,Когда я пробираюсь по извилистой тропинке,Чтобы повстречаться с ней,Моей черной возлюбленной.Она наполняет у заводиПоследний за день кувшин.Огибая знакомые заросли,Я уверен, что найду ее там,Как всегда находил с тех пор,Когда мы были вместе впервые.Останавливаюсь и жду;Сначала показывается горло кувшина,Потом нагие смуглые плечи,Стройная шея,Окаймленная бусамиЦвета закатного зарева.Черные глаза поворачиваются ко мне,И — молниеносная тень улыбки.Вот и все, что она говорит,Вот и все, что хочу услышать.Посторонилась, дала мне пройти;Когда бочком я прохожу мимо,Наши глаза встречаются,И бесконечное мгновеньеМы понимающе глядим друг на друга.«Завтра в это же время?» — говорит мой взгляд.А ее: «Я не опоздаю».

Черный работяга в ЛиверпулеПеревод Б. Слуцкого

Я прошел мимо него,Слоняющегося на задворках,Сутулого, напряженного, измученного,Понурившего голову.То была черная теньСреди черных теней.Я всмотрелся;Наши взоры встретились,Но на его темном негритянском лице —Ни веселой улыбки,Ни надежды,Ни сулящего надежду желания.ВзглядВспыхнул и погас,Пронзая безразличие толпы,Страстно ищаЛицо,В котором мелькнет понимание.Он,Черный ливерпульский работяга,Покинул отчизнуС надеждойОбрести себяВ стране свободных.Но разве солнце,Приветствовавшее его рожденье,Сияет и сейчас?Во всяком случае, не здесь —Здесь вся его надежда на лопату,Здесь его удел — смиренье.

Думы после работыПеревод Б. Слуцкого

Чистый смех африканских детейВечерами звучит еще громче;На глухую эту деревнюНиспадает вечер, как мантия,Все таинственно покрывая.ТащусьСо службыДомой в деревню,Мой кирпичный казенный поселок,В мою новую ссылку.В этом новом поселкеНикому я глаза не мозолю.Перейду по жерди пропасть,Оседлаю неодолимую бурю.Так все и пойдетТихо-мирно.Детский смех раздается,ВозвращаяПростые радости,Мне неведомые доныне.

Двойная маска. Народность бауле (Берег Слоновой Кости). Патинированное дерево. Высота 27 см. Частная коллекция, Канны

Африканская грозаПеревод Б. Слуцкого

С западаМчатся тучи, торопясь за ветром,Круто разворачиваются,Где придется,Словно стаи саранчи,Вихрятся,Хватают что попалоИ подбрасывают, словно безумцы,Гонящиеся за призраками.Разбухшие тучиСкачут на хребте у ветра,Скапливаются, чтобы оседлать холмы,Машут над ними мрачными, зловещими крыльями;Ветер свищет вдаль,И деревья гнутся, чтоб освободить ему дорогу.В деревнеКрики восхищенных ребятишекМечутся, сливаясьС воем кружащегося вихря;ЖенщиныС малышами за спинойМеста подходящего не сыщут,Возле хижин рыщут,Потерявши голову;Ветер свищет вдаль,И деревья гнутся, чтоб освободить ему дорогу,Платья плещут, как изодранные флаги,Разлетаясь,Чтобы обнажить манящие груди —Острые ослепительные вспышки.Грохот, рокот, трескВ разливанном шествии грозыИ в чаду багровеющего дыма.

Владыка африканской ночиПеревод Б. Слуцкого

Солнце повисло над холмистым западом,Запечатлевши длинные острые тениНа темнеющих склонах;Одинокие усталые парни,Измотанные долгим переходом,С мычащим, сонным, тяжелым на подъем стадомПоворачивают в деревню.Позади задымленных хижинТрещат очаги и кипят котелки,Покуда полногрудые молодухиКормят перед сном сопящих детей.Тьма заглатывает день,Небеса просыпаются,Сквозь темные тучиГлазеет серебряная луна,В то время как в недрах темнеющих хижинВозникают черные тела.В ночи негромко звучитБум-диди-бум барабанов.Сначала робко и медленно,Потом непрерывно и мощно,Настойчиво ухая и бухая,Переполняя ночьВолнующим и горячащим кровьТрепетом.Рывки ритмичных ног,Хлопки плещущих рук,Песни, рвущиеся ввысь,Когда ритм вселяется в ритмичные мышцы,Тела кружатся и корчатсяВслед нарастанию и убыли барабанов.Затем уголь покрывается пеплом,Ночь остываетИ танцорыОдин за другимТают во тьме,Оставляя после себя тишину,Чтобы наглая соваУлюлюкнула свое «спокойной ночи».Едва в леденящей лесной тьмеПроснетсяТайная жизнь,Гневный, яростный, презрительный ревРаздерет ночь, словно гром,Отошлет барабаны спать.Симба —Он стоит и смотрит,Потом надменно зевает,Пылающее величествоВ чернильной тьме ночи,Владыка африканской ночи.

МАЛАГАСИЙСКАЯ РЕСПУБЛИКА

ЖАН-ЖОЗЕФ РАБЕАРИВЕЛО[162]

Тананариве[163]Перевод С. Шервинского

Привет, страна моя, где предки мир вкусили!Гробницы древние, минувшего следы,Холмы цветущие и реки в полной силе,Живое золото на зеркалах воды!На красных домиках шатры из листьев длинных,Где шествует заря, верхи им чуть задев,Где слышен по утрам на плитах стен старинныхПрекрасных девушек мечтательный напев.Привет, привет и вам, всевечных гор громады,Свидетели былых полузабытых лет,Где жадно ищем мы затерянные кладыИ ждем, когда же нам дадут они ответ.О, как бы я желал души рассеять смуту,Их гибнущей красы уразумев язык!О, провести бы здесь хоть краткую минуту,Страна Неведомых Героев и Владык!Лишь солнце выглянет, пастух погонит стадо,А девушка — овец, и тихо запоют,Не знают песни их искусственного склада,Но с ними сладостней мой утренний уют.Когда же долетит к раскрытым синим рамамОкошка моего дыханье ветерка,Я выйду подышать чистейшим фимиамомРаскрывшегося в ночь прохладного цветка.Еще есть радости: толпу опережаяЛикующих крестьян, я на поле пойдуСвой принести привет на праздник урожая,Плясать, колосьями махая на ходу.Но вдруг задумаюсь над тайнами вселенной,Моих покойников в меня проникнет дух,К могилам побегу, у их стены почтеннойСлова заветные произнесу я вслух:«О сердце бедное! Под камни гробовые,Сюда, где каркает, слетаясь, воронье,И ты, что в пелены обернут дождевые,Несчастный, ляжешь тлеть. Здесь место и твое».Я не сумею скрыть тоски своей избыток,О, край, где мир в душе, где сладок мне досуг, —Найдется ль где-нибудь таинственный напиток,Чтоб утолить на миг души моей недуг?

СикоморПеревод С. Шервинского

Произрастаешь ты из камней гробовых,И, может быть, твой сон могильный —Лишь кровь покойников, тех светочей живых,В ком доблесть прежняя страны моей бессильной.В лазурь возносишься, тенист и молчалив,И темною листвой доносишь издалекаПокойников безмолвный к нам призыв,Призыв не уступать злокозненностям рока.Стоишь ты одинок и побуждаешь насБыть верными себе и, родиной гордясь,Не изменять ее красе любимой.Ах, каждый раз, твою увидевши листву,Хоть ритмом я чужим в поэзии живу,Я вдохновляюсь мудростью родимой.

ФилауПеревод С. Шервинского

Филау[164] царственный, о брат моей печали,Рожденный за морем, в своем краю далеком.Земля моих отцов, где стал ты на причале,Благоприятна ли твоим природным сокам?Ты, кажется, грустишь, ты вспоминаешь в гореО пляске дев морских на берегу песчаном,И видятся тебе безоблачные зориСтраны, гордившейся зеленым великаном.Теперь кора твоя потрескалась в разлуке,Ты обессиленно протягиваешь руки,Привал залетных птиц, где не найти им тени.И я бы взял в трудах бездумных и бескрылых,Законам подчинясь чужих стихосложений,Когда б не кровь отцов в малагасийских жилах.

Тропическая лихорадкаПеревод С. Шервинского

Не раскололось ли солнце над теменем?Слышишь, удары его расцепляютствол твоего спинного хребта,без смазки ввинчиваются в ветви тела.Твой череп — огромный плод, дозревающийв жаре всех ведомых широт тропических,тропических, но без свежестипальмовых крон и дыхания моря.Гортань твоя высохла, воспалились глаза,ты уже видишь поверх доступного людям,охватываешь пылающий мир:чащи, одетые в наряд новобрачных;четыре руки держат связки бананов,пучки цветов, не виданных теми,кто рожден не в лесах.Слышны тебе голосасчастливых на солнце купальщикови водопадный гром.Но вдруг, внезапноне льда ли подземного зов?Окутал он члены твои,чтобы всем существом ты почуял озноб, —и уже ты готов забраться под тучи,зарыться в гущу всех рощ островных,во всю их тяжелую мглу,в последние ливни с их запахомпригоревшего молока.Губы крепче сожми, из них да не вылетитни одно из видений бреда,незримых другим,и пусть тебя убаюкаетэтот гул, возрастающийв ушах твоих — раковинах,где трепещет море,о дитя островов!

Белый быкПеревод С. Шервинского

Это созвездие называют Южным Крестом, —я предпочту называть Белым Быком, как арабы.Выходит он из загона на побережии вечера,справа и слева — два Млечных Пути.Идет, не утоленный рекою света,и жадно пьет, припадая к заливу туманностей.Юный слепец на поприщах дня,не мог ничего приласкать он рогами.Но едва распустились цветына луговинах у ночи,и уж пасется луна среди них, скача, как телица,вновь он становится зряч, и кажется он могучейсиних быков и тех диких, что дремлют по нашим пустыням.

ФлейтистыПеревод С. Шервинского

Ты свою флейтувыточилиз хребта могучего тура,отшлифовал на бесплодных холмах,бичуемых солнцем.Он свою флейтувырезал из тростинки,дрожащей под ветром,проделал отверстияу быстротекущей воды,в опьяненье от лунного света.Вы играете оба, когда сгущается вечер,словно замедлить стремитесь бегкруглой пироги,готовой разбиться о берег неба,избавить ее от судьбы.Но заклинанья и жалобы вашиуслышат ли богиветра, земли, леса, песка?Во флейте твоей —топот взбешенного тура,когда во всю прыть бежит он в пустыню,и снова бежит из пустыни,сжигаемый жаждой и голодом,и валит его усталостьпод голое деревобез плодов, без листвы.А флейта его —тростинка под тяжестью птички,присевшей на перелете,не пойманной мальчиком,взъерошившейся от страха,но отбившейся от стаи своих,утешенной разве лишь собственной теньювозле бегущей воды.Флейта твоя,флейта его —обе тоскуют, что нет возвратак тому, чем были они когда-то,и жалуются, и поют.

ЗебуПеревод С. Шервинского

Приземистый, как города Имерины[165]на холмах или в недрах скал,с горбом, как кровельный стык,на песок опрокинутый месяцем, —вот он, зебу могучий со шкурой, багровейего собственной бычьей крови.К реке спускался на водопой,щипал сирени и кактусы, —теперь разлегся у кустов маниоки,еще отягченных ароматом земли,на рисовой прелой соломес крепким запахом солнца и тени.Простор перепахан вечером,исчез горизонт.Зебу глядит в пустыню,пустыню до края ночи,и рога у него — два лунных серпа.Пустыня, пустыня,пустыня перед быком, —он заблудился с вечером вместев царстве молчанья.Что видит он в полудреме?Быть может, своих, таких же, как он,но без горба,красных, как пыль под ногами их стада,властелинов безлюдных земель?Или же предков своих, — бывало, крестьянеих приводили, откормленных, в городв гирляндах из апельсиновна убой в честь Короля?Зебу встает, мычит —ему предназначена бесславная смерть! —и опять засыпает до срока,и сам он — как горб земли.

Зимний вечерПеревод С. Шервинского

Милы мне вечера,когда неуверенно робкимстановится собственный голос,как у детей, или девушек юных,или женщин, живущих воспоминаньем, —страх, сожаленье, тоска, углубленность?..Милы мне вечера,когда солнцежаждет еще виноградин созревших,но, его настигая, гроздья срывает ночь.Мне вечер такой милее,чем утро, ведь утр я не вижу, —окна мои — на закат;а на другой сторонестена удвоена тенью,горбом на загривке быка.Зимним вечером дождь мороситнад кровлями Тананариве, —вспоминается Утрилло[166].Длинны вечера с дождем;в мурашках ознобадаже счастье младенца,мирно сосущего грудь,как теленок, нашедший вымя;озноб и в глазах у старой девы,озирающейся по сторонам.Тананариве, Тананариве!В нежной зелени риса,где, играя, друг за другомгоняются ветер и свет,зарослью кактусов оградившаяся в скалах,пригнувшаяся быком, застигнутым ночью,взметнувшаяся ростком бамбука у воды,в преддверии зимнего вечера,ты выглядишь, как никогда,самою собою.И вся ты — сон, и вся ты — грусть,о гробница из темной листвы,захолодавший домв сетях из лиан,затрепанных всеми ветрами,ветрами в погоне за дикими вепрями,ревущими возле моих дверей.

ВетерПеревод С. Шервинского

Проникни в пещеру, где бродит ветер,ветер, источникблагоуханий зарина пороге вечернем;источник юности рощ у черты окоемаза нежностью трав,великолепия солнц умирающихи воскрешаемых им на холмистых грядах.Во сне улови его первое возникновенье,когда он раскинуть готовится как бы побеги лианы,удались на прибрежья видений.Едва народясь, приучает он крылья к полету,как дикая птица,и, забравшись в сады,калечит цветы и плоды.Лиана? Откуда лиана?..Она оплетает деревья,все — от душистых жасминов,на востоке растущих кустом,до свода раскидистых пальм,до взлета извивных драцен[167]на террасах Иарива[168];от тысячи тысяч роз —сердец на зеленых стеблях —до лилий, чьи рупоры не раскрывают гортаней,до сумерек, чтобы выпить росу,до тех бесчисленных, еще безымянных растений,знакомых лишь мне… во сне.От прядей седых, трепещущихна висках у старухицветами утраченных дней,молящих, как милостыни,поцелуя у края могилы,до длинной ламбы[169] женщины юной,когда свой белый подолволочит она, улыбаясь,и в тумане волнуется легкая ткань.Птица невидимаяприпадает к лицу твоему,плечи клюет, щекочет затылок, —знакома ль тебе эта птица?О птица ветра,хмельная, в полете нетвердая,как малиновка с перебитым крылом.Легенды, легенды, преданья, преданья…Легенды бесчисленные уводят в пещеру,где взросла та живая лиана,все стволы, все ветви обвившая.Преданья бесчисленныевьются вокруг появленья той птицы бесплотной,той, что вдруг упадет и мгновенно взовьется.Но недавно изведал я две новизны:за дверью моей вихрилсявлажный ветер зимы,кружился, как дети кружатся,играя в прятки,когда луна приводит осень с гор.Другой был ветер свирепый,он метался, как тур иль кабан,почуявший гибель.«Этот ветер, — я думал, — из леса».Потом был еле внятный ухугул, как в раковине.— Этот ветер, — сказал я, —с океана.

С языка ночиПеревод С. Шервинского

1

Кожа натянута черной коровы,натянута мокрая, без просушки,натянутая в темени беспросветной.Кем черная корова забита?Умерла, не мычав, умерла, не ревев,умерла, хоть никто не преследовална лугу, расцвеченном звездами.Натянута кожана барабан ветров,ваяемых духами сна.Но барабан готов загреметь,едва увенчаются шпажникомрожки выпущенного на волютеленка,и он пустится вскачьтраву щипать по пригоркам.Будет гудеть барабан,наводить заклинаньями дремудо воскрешенья черной коровы,белой и розовойв реке лучезарного света.

2

Что совершается там, под землей,где далекий надир?Наклонись над колодцем,или рекой,или источником:увидишь дыру, глубину,и в дыре, в глубине, — луну,и самого себя,лучезарного и безмолвного,меж деревьев без корня,и безголосых птиц.

3

Ты дремлешь, любимая.Дремлешь и ты на руках у нее, моя младшая.Не вижу я ваших глаз, отягченных ночью,но знаю — в них переливы жемчужиниль виноградин созревших.Доброго ветра порывраспахнул дверь,складки надулись ваших воздушных одежд,затрепетали пряди волос,клочок бумаги слетел у меня со стола,я нагнал его на пороге.Приподнимаю лицо,в руке — незаконченные стихи.Ваши глаза мигают в лазури,я их называю: звезды.

4

Птица без цвета, без именикрылья сложила и заститединственное небесное око.Садится на дерево без стволасо сплошною листвою,никаким не колеблемой ветром,где никто не срывает плодов,садится и глаз не смыкает.Каких высиживает птенцов?Скоро взлетит с гнезда —значит, вывелись петухи,горланы всех деревень.Петухи одолеюттех, кто поет во снеи кормится зернами звезд.

5

Для бедняков, заедаемыхклопами, большими, как небо,для бродящих по миру изгнанников,покинувших город света,для мятежников, для перебежчиковиз армии мрака, вставших с земли, —что хотят совершить эти взлеты бесчисленных пальм,чьи листья — как ассагаи[170], до блеска натертые маслом,неподвижно взметнувшихся выше домов,до предела, где их вершины,звеня голубиными снами,касаются кровли вселенной?Волнуются, давят друг друга, роняют листву,им уже не вернуться к живым,они грудами лягут в звездной пустыне —бессчетными бугоркамидля нищих, что спят без постелей,для тех, кто одет лишь собственной кожей,пропахшей пылью,для птиц, не свивших гнезда,для всех на свете пернатых.

6

Вот она,та, в чьих глазах преломляются сны,чьи веки тяжелеют от дремы,чьи ноги окунуты в море,а скользкие руки торчат из водыс горстями кораллови кристаллов блестящих соли.Их разложит она по кучкам в бухте тумана,тут же станет сбывать морякам,голым и безъязычным, —пока не польется дождь.И станет она невидимкой,и будут приметнылишь космы волос на ветру,словно клубок размотавшийся,да, может быть, зерна той пресной соли.

7

Чернокожий стекольщик,чьих бесчисленных глаз не видел никто,с кем по плечи вровень никто не вставал,чернокожий невольник в стекляшках,могучий, как Атлас,раб, держащий семь небосводов, —вот-вот его унесет река облаков,уже намочившая подол его паня.Тысячи тысяч кусков стеклау него упадают из руки отскакивают от лба,лба с кровоподтекамиот гор, где рождаются ветры.Присутствуешь ты при пытке его каждодневной,при безысходном его трудеи агонии, словно впилась в него молния,едва океанские раковинызатрубят на стенах востока.Но нет в тебе состраданья,ты и не вспомнишь,как мучиться он обреченвсякий раз при крушении солнца.

ЖАК РАБЕМАНАНДЗАРА[171]

Антса[172]Перевод Д. Самойлова

Остров!Остров, имя твое в огне!Никогда оно не былотак дорого мне!Остров,ты усладою сердца стал!Остров, имя твое во мне,Мадагаскар!Что за звучанье!Словаплавятся во рту:мед яснейшей порыв таинственности лесов,Мадагаскар!Я впиваюсь в твою девственную и алую плотьс жадным жаромпогибающего в зубах света,Мадагаскар!Причастившись невинностивсем моим голодным нутром,я растянусь на твоем лоне,как самый неистовый из тех, кто любит тебя,как самый верный,Мадагаскар!Наплевать на уханье сов,на низкий бреющий летсов, гнездящихся под балками крышгорящего дома! Пусть лисылижутсвои грязные шкуры, провонявшие куриною кровью,кровью в отблесках розовых перьев фламинго!Мы, зачарованные Лазурью,самозабвенно постигаем бесконечную синеву облаков,Мадагаскар!Опьяненье, о, возвышенное опьяненьев нерасторжимых объятьяхвсех дней и ночей бесконечных веков,Мадагаскар!Я тот самый плясун, который тебя спасиз смертельного водоворота судьбы;удержал над бездной твой шаг;кинул всем четырем небесным ветрамистасканный тростниковый мат,где дрожала в прокисшем дыханье воровтвоя нагота королевской лозы,Мадагаскар!Ничья, ничья рукане решилась бы распутать узлыи разрушить извечность магического обряда!Только я, похититель,возвратившийся, о Невеста,с ледяных берегов Севера,я, посвященный Солнцу, возлюбленное чадо зари!И на тех,кто плевал мне в лицо,кто названье твое и имя моеволок по навозу и грязи своего языка,на них — на их черепа —обрушится с яростью моя непорочностьи беглый огоньпредпоследнего грома —на вершину Мангабе[173]!И с лицом, обращенным к встающей заре,со стопой, попирающей пуп океана,с жезлом,водруженным в сердцевине Юга,я буду плясать, о Возлюбленная,я буду плясать молниеносный танецзаклинателей змей —Мадагаскар!Я брошу мой мифический смехв бледное лицо Полудня!Я брошу в лицо созвездьямчистоту моей крови!Я обрушу взрыв твоего благородствана толстый затылок вселенной,Мадагаскар!Но нынешним вечером пулеметвспарывает брюхо сна.Смерть шляется лугами лунных лилий.Огромна ночь земли,Мадагаскар!Кто вострубит опять, Предки,кто вострубит в Антсиву[174] о мире и о единенье?Кто пробудит звучащую кайамбу[175],Мадагаскар?Здесь трескаетсяузкий кругтюрьмы.И рушатся стены,и все препоны, и все запреты,и глотки всех молохов,и злоречье всех допотопных гадюк.Бессильна хватка горизонтов.И сам небесный свод расколется,Мадагаскар!Приветствую тебя, мой Остров!С границ моих мучений поклоняюсьтебе!Моя десница вознесладо звездтвою красу,Мадагаскар!Плащ на плечах моих:то воля твоего величья.И клятва оному пустила корнив углу обиталища мертвых.Свидетельствуй ты сам, свидетельствуйте, Предки,Мадагаскар!Светлая кровь, впитанная могилами,навсегда освятила красную свадьбуИзбранника с Племенем,Мадагаскар!Бесчисленность твоих легенди обновленье славылишь в беспредельности нашли предел.Моя любовь определяет бесконечность,и вера определяет время,Мадагаскар!Но что за одноглазые жрецы,глухие к возвышенному зовуоракулов,погасили светильник щедрых упований?Кто заставил брызнутькровь Безумьячерным и отравленным ручьем,чтоб запятнатьнетронутое горло твое, Невинность?Мы будем рыдать сто лет!Будем рыдать тысячу лет!Плачь, Мадагаскар! Плачь!С вершины холмовпадаети протягивается в долинахслепая тень Неправды!Будь проклят, неправедный идол,пришедший, чтобы пресечь безумным жестомпорыв молодого побега,полет желтеющего колоса!Плачь, Мадагаскар, плачь!Опустошатся завтражитницы Надежды.Опустошатся поля,когда-то полные пыльцы и света.Высокий папанг[176] резко вопитна перекрестке четырех морских ветров.Наши горести кормят воронов,наша юность питает могилы!Плачь, Мадагаскар, плачь!Не взволнует своим кряканьемморщинистые озера Закатаэта болотная уточка,преданная жестокости белых песков.В ваших ульях, деревни Востока,смолкнет жужжанье и бормотанье!Ни звука весельявозле оград.Ни одно тело с гибким движениемне омоет в укромных источникахцеломудренныйдар созревания.И ни один, ни один пастырьс пророческим взоромне погонит по пастушеским тропам в саваннахвас, медлительные стада Сумерек,к тысячелетнему водопою.Плачь, Мадагаскар, плачь!Печаль погрузила клинокв грудь племени.Ассагай в опьяненье пронзилслепые сердца обольщений,наши брюха, истоптанные богами!В пещерах молчанияугасают твои раненые сыны!Плачь, Мадагаскар, плачь!Под властью какого злобного духапляшут у края лужайкиэти варвары, порожденные ночью,женихи на пирах истории!Мы будем рыдать сто лет!Будем рыдать тысячу лет!Вечное проклятье неправедным идолам,обманувшим столь щедрое рвенье!Проклятье, семьдесят раз проклятье!И восплачет женщина,женщина на печальной стезе —восплачет, восплачет, восплачет!Но дабы породить добродетель,она опояшется божественными символами,гордая амазонка среди героинь…Кто расскажет, однако,кто расскажет, Остров,возвышенные сказки Судьбе?И впрямь,кровь циклонови кровь муссонов —не признаки ль жизни твоей?Мадагаскар!Они отметили твои берега,твои долины и твои нагорья:пурпур, извечно разостланныйпо королевскому великолепию твоего лона!Минуют мученья,как миновалитысячелетние штормы,вкусившие восемь костейтвоего рожденья,благородная Наследница Вод.Твоя прелесть — дитя гроз,твоя мощь — сестра ураганов,твой тотем — орел, сотоварищ молний,Мадагаскар!Ты продлишь, Остров,твой едва потревоженный сон,твой сон божества,тихий сонв объятьях времен,в постели из водорослей и морских брызг.Ты весь,мой Остров, мой любимый край,как дерзкий вызовна перекрестке морей,на схождении Материков!Безумный хоровод пирогв двойном противоборстве течений!Остров! Вкус твоей славынас кинулв кимнасиумы пяти частей света.Твои верования обуяли насвсей мощью семи преданий,сказочный Остров, Мадагаскар!Ты — несравненный!Твое одиночество, совершенное песнопенье приливов!Неустанно, от века,сливали свои голоса,свои голоса с разнообразным напевомАтлантический, Тихий, Индийский,чтоб славить денно и нощнотвои чудеса.Что лепет людской —напрасное карканье воронов!Какие хвалы,Мадагаскар!Какие псалмы, Богиня!Сколько стихий у твоих ног!Сколько мощи в твоих воспоминаньях!Кто мы? Ничто.Но все герои народаутвердили согласие трех океанов,полюбовное соглашение Синих морей,Мадагаскар!Уже тело твое покраснелоот наших снов,сплетенных на заре легендарных времен.Покраснело от молчания мертвых:безмолвный обет наших Предков.Покраснело от укусов солнца:бесконечен сон латеритов[177],Мадагаскар!И сам ты, Остров,попавший в сети пассатов,кажешься красным,Мадагаскар!Нерушимый Маякнад частыми зубцами рифов.Рейд в конце путешествия:зачарованная гавань утра!..Остров,безумный, безумный творец,ласкающий, лежа на гладкой поверхности,полог минующей ночив бесконечном ритме планет.В старой болотной траверазъяряется красный рак:прямиком к своему истокустремится божественная река.Твоя долгожданная долявыплеснется из темных глубин.Крутые повороты дорогвыведут на твой исконный путь,Мадагаскар!Вновь расцветут орхидеивдоль троп Менабе[178].Розы вновь разгородяткрасные уступы синих гор.Лесные горлинки Имангазаворкуют веселыми голосами.И появятся зеленые веткисаондры[179] в прекрасную пору весны!Море, не доверяягвоздичным деревьям Манамбии[180],объявит вселенское правонескончаемому диалогу!О возрождающееся великолепье Зари —чьи очи поддержат твое сиянье?Кто споетбезымянный апофеоз?Ведь будут мертвы пророки,будут мертвы гадатели;задушены гордые мужи;задушены все предтечи;замкнуты уста поэтов!Но кто же, кто же споет?Остров,кто споет Апофеоз Высокого Дня,жгучий итог своего бытия?Кто же, кто же споет?Какой смертный с высоким челомпознает чистейший луч Света,желанную ласку,так давно ожидаемый поцелуй,объятья невидимых рук?Одно слово,Остров,одно только слово!Слово, рассекающее молчаньемверевку, стягивающую твою шею.Слово, развязывающее петлюна повешенных с искаженным лицом!В утробе материзаворочается зачатый;в каменных недрахзапляшут усопшие.И Мужчины и Женщины,и живые и мертвые,и растенья и звери —все, задыхаясь, узнают друг другав магических рощах,там,в центре веселья.Одно слово,Остров,одно только слово!Слово, единственное в жизни,первое слово, последнее слово.Слово — словно копье,слово — словно зарница,древнее, как бытие,юное, словно день!Слово чистейшего смысла,чистейшей прозрачности,исконное слово,сотканное из бесчисленных снов!Слово Золотого века,слово над Потопом,слово, что заставляет вращатьсяЗемлю вокруг оси!Ярость битв!Крик победы!Штандарт мира!Одно слово, Остров,и ты трепещешь!Одно слово, Остров,и — на дыбынаездник-океан!Слово наших желаний!Слово наших оков!Слово нашей печали!Оно сверкаетво вдовьих слезах,в слезах матерейи гордых сирот.Оно прорастаетв цветах на могилах,в бессонницеи презренье узников.Остров Предков моих,это слово — мое приветствие.Это слово — мое послание.Слово, бьющееся на ветру,в немыслимой высоте!Слово.Опьяненный папанг,низвергаясь с зенита,свищетв ушах четырех пространств:Свобода! Свобода! Свобода! Свобода!Эхо широким жестом жрецакидает Вестьв средоточие горизонтов:Свобода!Перегружена туча.Знамение в радуге.Проходят боги:Свобода!Шествие по земле.Знамения на могилах.Воскресают Предки:Свобода!Преемники Истории,свидетели Голубых временвозрождаются юными:Свобода!Смеется мужчина на рисовом поле;Предок — у подножья Заката;женщина — возле источника:Свобода!Выпрямляется скошенный колос…Зеленеет сухая трава.Изобильны амбары:Свобода!Свищет дитя на тропинках.Зебу в просторах лугов.Телец за оградой:Свобода!Под Священным деревом деревни,алый сок земляники на зубах,невесты ведут хоровод:Свобода!Песнопения наших отцов,плесневевшие прежде в забвенье,вновь сияют в свету:Свобода!Свежие голоса на дорогах,свежие голоса на ветру,свежие голоса в Звездах:Свобода!Забавы сотни стиральщицна южном Ивондро[181].Зов Манангарезе:Свобода!Лилейная музыка!Псалмопение уточекна брегах Мангура:Свобода!На склонах Икупа,близ алассурского[182] взгорья,обезумел камыш:Свобода!В лесах Мандросезы[183]возлюбленные из раяпоглощают осколки звезд:Свобода!Манингоро[184] багрянеет.Бетсибока[185] ревет.Мананаре[186] в разливе:Свобода!Гром, гром над Анкартрой[187]!Дочь Синей птицы,обезумев от радости, плачет:Свобода!Молнии ударяют в вершины!О, пробуждение Амбондромбо[188]под басовый гул матерой чащи!Свобода!Горные цепи пламени —плавятся заросли.Воспламеняется девственный лес:Свобода!Кочевник воздевает копье.Колдун приемлет Восходс обновленных пальм:Свобода!Флейта в долине; волопас на взгорье:саванна неистовствует:Свобода!Птица дронго[189] переговариваетсяс Избранником Лазури:о, небесное пенье!Свобода!Песнопение очага,знак основателя рода, —все это сливается в звуке —Свобода!Ветер дует:Свобода!Небо трепещет:Свобода!Почва дрожит:Свобода!Свобода на тех вершинах!Свобода в этих низинах!Свобода в Хижине!Свобода во Дворце!Свобода на всей земле!Свобода на каждом челе!В бархатистости роз!В соцветье сердец!Свобода над новым городом!Свобода над старым предместьем!Свобода над пылью дорожной!Свобода над мостовой!Расцветший цветок Гесперид[190],ты рассыпал свои лепесткинад всеми краями:Свобода! Свобода!Среди бесконечной радоститы сам, Остров, ты весьс головы до лодыжек —трепетанье Свободы!Остров с королевской осанкой!На восстановленном цоколетвоя статуя из нежного жемчуга:морские раковины и слезынаших снов:Свобода!Остров с лирическим обликом,мы будем петь десять тысяч лет,будем петь сто тысяч летпесню нашего Племени,один заголовок: Свобода!Остров с мистическим ликом,на опушке заколдованного леса,косясь, размышляет корова:Красная битва быков!Расцвеченный знаком пиастра[191],твой зебу рассекает Западный ветерСимволический зверьмычит твое повеленье:Свобода!Остров с обликом сущего, —из девственниц ПлемениДзирах[192] вдохновлена тобой.Отзывается раковина:Дзирах поет, Дзирах пляшет:Свобода!Дзирах, чистокровнаяПринцесса Мангабе,сестра вещей луны!Дзирах с очами радуги!Дзирах поет, Дзирах пляшет:Свобода!Дзирах со сказочным именем,зачатая вместе с солнцемв чудесах твоего Залива!С высоты восьмидесяти сезоновДзирах кружится, Дзирах кричит:Свобода!Дзирах — образ твоего образа,символ твоей гордости!Изначальный цветок,взращенный в водоворотах.Дзирах любит, Дзирах взывает:Свобода!Многострунная валиханеслыханной песнейубаюкивает твой высокий слог.И с уст Дзирахслетают, как листья, твои литании:Свобода!Но в ущелье горысобираются, чтобы тебя восхвалить,провозвестники радости.Идут отовсюдубез забот и без кладизаложники вольности!Кто восславит твои таинствана алтаре встающего дня!Остров Счастливый и Освобожденный!Салехи[193] будет плясать;Соари будет плясать.Баколи будет плясать.И Вао будет плясать.И Норо будет плясать.Все Племя будет плясать:Свобода!Танец в пяти образах:танец коршуна,танец розы,танец солнца,танец светлой водыи танец огня.Остров Счастливый!Свобода!Но из девушек-танцовщицты — единственная, Дзирах,ты — Избранница:из прелести персей твоихподнимается, словно звездав неслыханном ритме,танец нашего Племени:Свобода!Дзирах, невеста и жрица,в жарком венке;прелесть изначальных временскользит по бедрам твоим,незапамятный танец,что плясали вокруг Боговзачинатели рода:Свобода!Остров Счастливый! Свобода!Одеянье единственного защитника,невеста на вечернем свадебном пиршестве.Сделанная из шелка и льна,туника без единого шва —единственный покров твоего тела,Остров Счастливый и Освобожденный:Свобода!В бесконечном золоте песчаного берегаДве Руки, близнецы,поднимаются, благословляя Лазурь.Моления вырисовываютсяна огромности неба:мать приносит в жертвулюбимейшего из сыновейторжеству великого дела,Свобода!Остров Счастливый и Освобожденный,мое имя срослось с твоим,и связь продолжаетсяво владениях смерти,Остров Счастливый и Освобожденный:Свобода!Остров, каждый твой слог — в огне,никогда еще твое имяне было столь дорого мне.Никогда твое имя,Остров Счастливый и Освобожденный,не было столь сладко душе.Свободный Мадагаскар!Вольный!!!

Навершие реликвария. Народность фанг (Габон). Патинированное дерево. Высота 40 см. Частная коллекция, Канны

ФЛАВИЕН РАНАИВО[194]

Песенка простодушного влюбленногоПеревод В. Берестова

Люби меня не так,Как собственную тень:Она с тобой проводит день,А я не прочьПробыть и ночь.И не как перец:Брюхо он спалит,А голода не утолит.Не как подушку:Ночью вы вдвоем.А днем?И не как рис:Ведь, проглотив его,О нем не помнишь ничего.И не как мед:Он, правда, сладок,Но кто же до него не падок?Не так, как нежные слова,Что прозвучат — и улетят.Люби меня, как сладкий сон:Глядишь — и явью станет он.Люби, как серебро:Оно с тобой всегда,Да и для дальнего путиНадежней друга не найти.Люби меня, как калебас:Пока он цел — стоит с водой.А разобьется — не беда:Подставкою для струн послужит он тогда.

Советы новобрачнымПеревод В. Берестова

Одно словечко, сударь.Один совет, сударыня.Я не из тех, кто может надоесть,Как ложечка большой тарелке.Я не из тех, кто рад любой безделке,Чтоб проболтать весь день, как дуралей ручей.Я говорю, как друг, по дружбе, для друзей.Ведь я не расписной сосуд из тыквы,что гордо выставляет свой живот,Я и не лодка, что перевернется,дороги не найдя среди спокойных вод.Злак с человеком сходятся в одном:Тот мыслями богат, другой — зерном.Я не танцую там, куда меня не звали.Я не из тех холостяков, что любят поучать женатых простаков.(Слепец поможет зрячему едва ли!)Вы не глупцы, которых учит кто угодно.Происхожденье ваше благородно.Вы — две воары средь густой листвы,Две лилии бесценных — вот кто вы!Любовь явилась к вам в прекрасный час,Когда никто не видел вас, —Не как слеза, что выжал дым из глаз,Не как зеленый виноград, ребенком сорванный до срока.Храните ж чувство, как зеницу ока.Ведь трижды в год не расцветет авоко,А новолуние бывает в месяц раз.Любовь да не оставит вас.Сладчайшая любовь податливее хлопка,А все жЕе не разорвешь.Любовь как тропка:Тропа жива, пока по ней идешь.Пусть в вас любовь живет всегда,Как под песком живет вода.Пускай, как мокрая веревка,Любовь супругов скрутит ловко.Возьмем, к примеру, соль:Играет нежность ту же роль.Соль крупная вам зубы повредит.От тонкой соли лучше аппетит,Картошку растолки — она мука,А испеки — она и так мягка.Простыл — согрейся,А устал — приляг.В неделю разлетятся в прахГоршки из глин Амбоанжоба.Любовь и брак как мясо и костяк —Их не разъять уже до гроба.Теперь о ссорах и об их причинах.Причин для ссоры как в песке песчинок!Совет: не походите на щенка,Который от пинка визжит на всю округу.Семейные дела не для всего села.Все на земле чему-нибудь да служит:С москитами болото дружит,Гора — противница туманов,Ленивая вода — приют кайманов,А человек, он разума сосуд.Тебя за храбрость люди чтут,А ты один впотьмах идти боишься, —Так чем же ты гордишься?Семья не птичий двор. Побольше такта:Петух поет — наседка не кудахтай.Натянутые струны не тяните,Гнев попусту на помощь не зовите.Незрелые плоды доводят до беды.Раздор в семье — нарыв на лбу,С ним проклянешь свою судьбу.Соседям не завидуйте напрасно:Чужое платье вам не по плечу.Еще совет подать хочу —Безмерные желания опасны:Кто вершею скребет по дну,Тот тину выудит одну.Пусть мудрость украшает вас:Она при жизни покрывало,Она и саван в смертный час.Кошачьему не подражайте роду,Что любит рыбу, да не лезет в воду,Труд — лучший друг людей. Не ссорьтесь с ним.Не любят нищих и не верят им.Бездельнику позор:В саду он — вор,На людях — попрошайка,А дома — лишний рот.Клянет его хозяйка.Труд человека создает.Пока жена в дому полна хлопот,Муж в поле трудится с рассвета до захода.Трудитесь, забывая про невзгоды.Судьба не улыбнется — бог спасет.Трудитесь, труд вам счастье принесет.

СожаленьеПеревод В. Берестова

От равеналы[195], дерева скитальцев,Уходят шесть дорог:Одна ведет в селения забвенья,Другая — в никуда,На третьей ждет беда,Четвертая — по ней прошла когда-тоЛюбовь… и не оставила следа.Дорога пятая — для тех, кто навсегдаУбил в себе любовь и сожаленья.Последняя? Я знаю первых пять.Последнюю я не успел узнать.

ВеснаПеревод В. Берестова

Сумасшедшие травыМою затопили дорогу.Что ж, тем хуже для них.Набегают мечты и уходят,Только песенка рядом идет.Справа нет никого,Слева нет ничего,И не видно, чтоб персик расцвел.Но запах тончайший настиг и окутал меня.Может быть, я влюблен?

МАЛИ

МАМАДУ ГОЛОГО[196]

Тамтамы правдыПеревод М. Кудинова

О вечная правда палящего солнца!О блеск африканских лучей!Вы рвете на части мое безучастье,Покорность мою перед силою властиГлухих деспотичных ночей.Луна на Мали! Твои светлые стрелыВпиваются в тело тоски, что владелаДушой омраченной моей.О, правда без тени — малийское утро!О, вечер весенний, прозрачный и мудрый!Спасибо за щедрость, за то, что смоглиВ тяжелые годы,В дни горькой невзгодыХранить и поддерживать голос народаРодной африканской земли.Томилась она,Изнывала она,Была ее ночь беспросветно темна.Но порваны путы,И с этой минутыВоспряла земля, распрямилась спина.И правду свою защитить мы сумеем,Мы твердо решили до гроба быть с нею,Чтоб злоба врагов нас не сбила с пути.Рассеялись тучи,Чей сумрак нас мучил,К смиренью тащил нас по дебрям дремучим,От кручи сознанья хотел увести.И ритмы тамтама рокочут упрямо,Из леса летят, из зеленого храма,Где птицы смолкают,Услышав их звук.Летят к моей хижине ритмы, и прямоС порога зовут меня ритмы тамтама,И мне говорят они:Кончилась драма!Свобода зовет в свой ликующий круг.

ГАУССУ ДИАВАРА[197]

ЛенинПеревод М. Курганцева

В небо черное,к звезде бессонной,ты, земля,от горести седа,простирала рукиисступленно:«Упади,алмазная звезда!Чтобы голод,злоба и невзгодане терзали землюникогда,к нам сюдас глухого небосводаупади,алмазная звезда!Чтобы смерть ушла,а жизнь продлилась,чтоб навекрассеялась вражда,приходи скорее,справедливость,упади,алмазная звезда!В этот мир,где слышатся рыданья,неизбывныгоре и нужда,где еще глумятся над рабами,упади,алмазная звезда!В этот мир,где вера и свободапроданы на рынке без стыда,с незапятнанногонебосводаупади,алмазная звезда!В этот мир,где истина распята,где любовьне радость, а беда,приходи,спасенье и расплата,упади,алмазная звезда!Ради наших малых,ради самыхслабых и беспомощныхсюда,к намв полусожженные саванны,упади,алмазная звезда!Чтоб надежда не иссякла,слышишь,чтоб душа воспрянула,горда,к братьямпод соломенные крышиприходи,алмазная звезда!»И в ответударили вулканы,заклубились пыльные столбы,в трубызатрубили океаны,водопадывстали на дыбы,промелькнуламолния слепая,в небезасветилась полоса,дрогнула земля…Звезда упала!Во вселеннойЛенин родился!

Голос свободыПеревод М. Курганцева

Африка наша,империя знойного солнца,наша земля,напоенная светом и тенью,ты — для иных —только царство горького мрака,только ночь,отчаянье,грязь,нищета и позор.Но для меняты — земля, на которой я вырос,мать моя,черный алмаз,новолунье, затмившее звезды,каменнотвердые плечибратьев моих…Ты рождена для свободы,как сердце мое — для любви.Ты рождена для свободы,как ураган — для простора.Ты победишьвопреки слепому насилью,ибо жаждут победытвои молодые орлы.Завтра, да, завтраты выгонишь прочь навсегдавсех — до последнего! —бывших хозяев,как выметает буряжалкие клочьястарых вороньих гнезд.Солнце погаснет,исчезнет луна,океан обмелеет,горы на воздух взлетят,если ты не станешь свободной!Африка наша,империя знойного солнца,наша земля,напоенная светом и тенью,ты рождена для свободы,как сердце мое — для любви!

НигерПеревод М. Курганцева

Река животворной воды,предтеча истории древней!Империи рушились в прах,тонули в пучине веков.Но ты продолжала свой путь,торжественный и повседневный,кормилица черных племен,надежда простых пастухов.Река, ты сквозь мирные днитекла, наслаждаясь покоем.Твой синий простор одарилнародов большую семью.Но лишь появлялись враги,ты в бой устремлялась, как воин,и чудилось: волны твои —солдаты в походном строю.Пой песню, что тысячи летзвенит над твоими волнами.Будь щедрой и доброй рекой,будь матерью нашей земли,обуздывай засухи гнев,смиряй ненасытное пламя,смывай животворной водойгорючие слезы Мали.На теле твоем голубомповязка из радужной пены…Шуми, разливайся, струись,к безбрежному морю спеши.Поэт я еще молодой.Стихи мои несовершенны.Но я посвятил их тебе,родная река, от души.

Закат солнцаПеревод М. Курганцева

Приходит тихий золотистый вечер.По зарослям скользит неслышный бриз.Дымящие костры на берегу зажглись.Звучит свирель печалью человечьей.Уходит солнце гибели навстречу.Струится кровь по серым облакам.Размеренно рокочет океан.Неторопливо наступает вечер.На баобабах, кряжистых и древних,сидят орлы косматые и дремлют,усталые, огромные орлы.Из океана выплывает сумрак,и заунывен лай собак безумных,и рады звери наступленью мглы.

АЛБАКАЙ УСМАН КУНТА[198]

Символ нашей борьбыПеревод М. Ваксмахера

Маленький белый сказал,Добрый белый сказал,Незлой колонист сказал:«Патрис? Какой же Патрис?..А! Тот крестьянин простой,Который волей судебСлучайно премьером стал,А потом был кем-то убит!»Белая дама на улицеСказала тебе, Патрис:«Эй, отойди с дороги,Черная образина…»А директор почты сказал:«Садись, цивилизованный негр.Это слово тебе подойдет!»Один журналист рассказал,Что сам бельгийский король,Взгромоздившись на пышный трон,С тобой говорил, Патрис,И что в память об этом днеПолубогом назвали тебя,А когда ты вернулся, Патрис, —Из Брюсселя вернулся домой, —Наручники ждали тебя.Так прокурор приказал.Один журналист рассказал,Что пронзили тебя, Патрис,Холодным бельгийским штыкомИ кинули тело твоеВ холодильник бельгийский, Патрис.Чомбе так приказал.Ты слышишь, ты слышишь, Патрис:Набат свободы гудит,Это колокол нашей борьбыТы раскачал, Патрис.Верь же, Патрис, что мыХорошим пинком угостимТех, кто расселся в тениАфриканских деревьев, Патрис.Мы сумеем их вышвырнуть прочь —Тех, кому Африка-матьРадушно дала приют,Вспоила своим молоком,Точно родных детей, —А они убивают нас,Презирают и душат нас,Распинают и грабят нас.Ты видишь, ты видишь, Патрис!Надвигается ураган,О нем тамтамы гремят,Ночью гремят и днем.Надвигается ураган.Он сильней, он грозней, чем они,Африки палачи.Гремят тамтамы, гремят,Надвигается ураган,Поднимается на врагаНаша земля.Спи спокойно, родной Патрис,Символ нашей борьбы.

КоммунистПеревод С. Болотина и Т. Сикорской

Если быть коммунистом —значит жить для народа,защищая отчизну,как собственный дом,если быть коммунистом —значит долгие годыоставаться бесстрашнона посту боевом,если быть коммунистом —значит выйти с оружьеми с друзьями шагатьплечом к плечуи в последнем боюумереть, если нужно, —не колеблясь,я стать коммунистом хочу!Если быть коммунистом —значит на землю скинутьтех, кто любит кататьсяу нас на горбу,если быть коммунистом —значит выпрямить спинуи забрать в свои рукисвою жизнь и судьбу,если быть коммунистом —значит драться с насильем,крикнуть «нет!» без боязнив лицо палачу,и добиться свободы,и мечту сделать былью, —заявляю:я стать коммунистом хочу!Если быть коммунистом —значит быть человечным,и бороться за дружбув нашей братской семье,и шагать не сгибаясьурагану навстречу,как Лумумба.Туре[199],как Фели́кс Мумие[200],чтоб не смел больше враг,разъярен и неистов,предавать африканцевогню и мечу,если все это вместезначит быть коммунистом, —подтверждаю:я быть коммунистом хочу!

Рыбаки ДжолибыПеревод С. Болотина

Конта, Карабента, Кумаре —рыбаки, хозяева Джолибы,сколько тайн вы рассказать могли бы,как и ваши братья на гореиз племен надо или догонов!Воспевают мудрые гриотываше мужество, труды, заботы,ваши лодки средь пучин бездонных.Конта, Карабепта, Кумаре!Вы плывете с полным грузом рыбыпо волнам бушующей Джолибыот Дженне и до Сарафере.[201]Вы минуете леса и горына своих стремительных пирогахвдоль разливов и речных пороговот Ансонго и до Куликоро.А Джолиба награждает скупо!Так что быть должна у рыбакагрудь так необычно широка,чтоб на ней установилась ступаи чтоб две девицы в полной силе,крупной стати и большого ростав ступе той могли толочь бы просои зерно в муку бы превратили!Чтоб шестом челнок продвинуть свойсреди мелей, где бессильны весла,должен быть рыбак настолько рослым,чтоб касаться крыши головой.И мешки, наполненные сорго,весом около двухсот килоиз села в далекое селодолжен он легко нести для торга.И рыбак обязан плавать так,чтоб догнать в заливе ламантинаи чтобы каймана, в гуще тины увидав,мог заколоть рыбак.Как вам удается, рыбаки,останавливать гиппопотама,чтобы он, плывя вперед упрямо,не топил бы ваши челноки?Как вы можете среди лагунвидеть все, что глубь речная скрыла,чтобы прямо в сердце крокодилакинуть свой отточенный гарпун?Что за волшебство в такой игревам всегда удачу приносило?В чем секрет могучей вашей силы,Конта, Карабента, Кумаре?

Когда увидишь ты…Перевод М. Ваксмахера

Когда увидишь ты ладони моей материИ каустиком съеденные пальцы,Шершавые, как пальмы ствол сухой;Когда увидишь ноги моей матери,Ступни, источенные жадными клещами,Все в трещинах, как скалы над рекой;Когда увидишь ты улыбку моей матери,Поверженного ангела печальней,И рот ее, сведенный немотой;Когда увидишь очи моей матери,Прекрасные, как праведников души,И полные покорности тупой;Когда увидишь спину моей матери,Изрытую оврагами-рубцами,Сеченную дождем, и ветром, и жарой, —Тогда поймешь ты, почему я слез не льюИ почему в строю я и в бою.

ФИЛИ ДАБО СИССОКО[202]

Хармакхи[203]Перевод А. Ибрагимова

Не только своей многоликостью поражает Африка, этот континент-исполин, но и зачаровывает непостижимыми тайнами.

На севере катит спокойные волны Средиземное море. На юге — мыс Бурь. На востоке — мыс Гвардафуй, за ним уже Азия. На западе — Зеленый Мыс, отмечающий границу с другим миром.

Всхолмленные зыбкие пустыни с их миражами и самумами перемежаются саваннами. Сглаженные скалы вразброс. Реки, кишащие крокодилами и гиппопотамами. Огромные озера с опрокинутыми в них заснеженными горами.

А вот и девственный лес, одаряющий землю перегноем и тенью, такой высокий, что чудится, будто он устремился на завоевание неба, и тут же рядом — безбрежная гладь Конго.

И надо всем этим, от одного тропика к другому, от одного океана к другому, великолепный огненный шар щедро расточает свои богатства под отчужденным взглядом Хармакхи.

ВихриПеревод А. Ибрагимова

Вихри рождаются почти всегда у подножья деревьев, в час, когда солнце в зените.

До самого неба взметают они столбы обжигающей пыли.

Трепещут старые циновки, вдребезги разбиваются дырявые калебасы, валятся изгороди, и с крыш слетает солома.

А иногда взвивается пламя пожара, и всей деревней овладевает безудержный ужас.

Женщины и дети изо всех сил барабанят в деревянные ящики, стараясь прогнать злого духа.

И — смотрите — он удаляется в направлении колодца, пламя угасает.

Последний ливеньПеревод А. Ибрагимова

Днем, под чернеющим солнцем, промчалась туча, роняя крупные, как черепашьи яйца, капли.

А когда пали сумерки, напоенные освежающими запахами, из самой глуби земли просочилось глухое урчание.

Догадливый землепашец знает, что пора дождей миновала; отныне только роса поможет зерну дозреть.

А там, наверху, едва различимый в безбрежной лазури, орел одиноко парит над своими владениями.

Встреча со змеейПеревод А. Ибрагимова

Черной лентой по песку вытягивается захваченная врасплох бида[204]. Глаза ее мечут пламя, с быстротою молнии высовывается и исчезает раздвоенное жало, и путник, пригвожденный к месту, умирает прежде, чем падет на землю.

Смеющийся ребенокПеревод А. Ибрагимова

Ребенок напроказничал. Его ожидает наказание, а он ни о чем не догадывается.

Отец срезает гибкую пальмовую ветку, но в тот миг, когда он заносит руку, ребенок, улыбаясь, поднимает голову.

Как противостоять его улыбке? Розга выпадает из рук. Мать поспешно уводит свое дитя и долго его обнимает.

Плачущий ребенокПеревод А. Ибрагимова

Плачущий ребенок не будит сострадания. Это поющий рожок, треснутые литавры или бурдюк продырявленный.

Временами кончики ресниц отягощаются крупными каплями, временами глаза сухи, и только топают ножки и, словно крылья, бьются ручонки.

«Зачем все это?» — я спрашиваю. Это знает лишь мать.

Словно цветокПеревод А. Ибрагимова

Словно цветок гомбо еще в бутоне под жарким солнцем, словно лилия вся в отливах золотистого пламени, откуда вылетают наяды, — любовь расцветает с одного взгляда.

Заботы красотыПеревод А. Ибрагимова

Зажав между коленями маленький рог лани, Мариам то и дело опускает в него палочку из черного дерева. Осторожно вынимает ее, проводит кончиком вдоль век и любуется собою в металлическом зеркале. Она и впрямь прелестна. Небрежно накинутая одежда. Два золотых кольца в ушах и двойная гирлянда цветов моро-моро. А какая у нее кожа! О, этот блеск, эта нежность, этот трепет вырванной печени.

Пока ты набиваешь свою утробуПеревод А. Ибрагимова

Пока ты набиваешь свою утробу, все в ожидании — и собака, и кошка, и куры, и даже муравьи.

Пока ты набиваешь свою утробу, вспоминай о том, что говорил в посевную страду, доверяя зерна разрыхленной земле:

— О даритель дождей! Ниспошли в изобилии влагу, чтоб еды хватило на всех. На меня и семью. На птиц в небе и муравьев на земле, на сироту и случайно забредшего путника.

И вот полились дожди, а после их окончания, щедро орошенные росой, зерна дозрели. Птицы склевали не все. Обезьяны, пальмовые крысы, дикобразы пощадили твой урожай. Мольбы твои исполнились. Так не забывай же о голодных, набивая свою утробу.

Ты спишьПеревод А. Ибрагимова

Если ты спишь, стало быть, ты в мире с собою. Если ты спишь, стало быть, у тебя слишком много времени. Если ты спишь, стало быть, сердце твое не обременено заботами. Если ты спишь, значит, дремлет и твоя мысль.

Как смеешь ты спать в час, когда гибнут люди?

— В час, когда узники стонут в оковах?

— В час, когда рыдают сироты и вдовы?

— В час, когда другие, с болью в душе, думают о твоем спасении?

Кто ты? Откуда родом?

За какие грехи бог лишил тебя разума?

МАРОККО

МУХАММЕД АЗИЗ ЛАХБАБИ[205]

Кто кого создалПеревод М. Кудинова

До чего же мы хрупкие с вами созданья!И хотя для Аллаха,Для Брахмы,Для Бога-отцаЛюди были венцом мирозданья.Однако какой-нибудь сущий пустяк —Инфузория, жалкий микроб —Без особых усилийСводит нас в гроб.О боги из бронзы!Творение рук человека!По образу своему и подобиюСоздавал он вас, боги.Молитесь на человека,Молитесь за человека,Потому что ему вы обязаны многим.О боги из камня!Неустрашимых и сильных,Вас изваял человек,Боязливый и хилый…С высоты пьедесталов своихВы глядите, как мимо проходят века,И ни время, ни буриНе могут лишить вас величья и силы.Так явите же милость тому, кто вам жизнь даровал,Кто вас создал и, как говорится, поставил на пьедестал.Он, создавший вас, любит цветы — вихри рвут их со злобой,Он боится болезней — разносят их ваши микробы,Дорожит своей жизнью — ее поломать вы способны шутя,Позабыв, что извлек он вас, боги, из небытия.Почитает он вас, очищает от грязи и пыли.Строит пышные храмы, чтоб вы среди роскоши жили,Оживляет и бронзу, и камень, и дерево, чтобы вы плоть обрелиИ чтобы пылкая вераПред вами склонялась до самой земли.И, однако,Во власти своих постоянных забот и тревог,Дать вам сердцеСоздатель ваш так и не смог.По вине человекаБессердечны вы, боги!

На скрещенье путейПеревод М. Кудинова

Быть —Это «нет» говорить пустоте,«Нет» — ночной немоте,«Нет» — абсурду дорог.Бесконечных дорог.Затерявшихся в темноте.Жить —Это бытьНа скрещенье путей,Где тепло меня греет улыбки твоей,Где мое отраженье в глазах у людей,Где живут, умирают,Вступают в борьбу,«За» и «против»,Во власти кипящих страстей.Пустота…Есть дыхание в той пустоте.Немота…Но гармония есть и в ночной немоте.НеспростаНочь огнями зажглась над абсурдом дорог,Затерявшихся в темноте.

ВтроемПеревод М. Кудинова

Когда вулкан перестал грохотать,Земля ожилаИ покрылась опятьКолосьями,Чьи золотистые стеблиПереплетаются,СловноДруг к другу ласкаются…РовноДышат они и качаютсяПлавно…Им трудно на месте стоять.А в огромном лесуБродит ветер, не разбирая дороги,И тихоВздрагивают ветви деревьевВ ритме сердца и в ритме его тревоги.По осенней земле,По осколкам молчаньяСтупают мои утомленные ноги.И привкус одиночества вдруг исчезает,И появляется чувство особого рода,Непостижимое чувство,Что теперь мы втроем:Я,воспоминание о тебеи природа.И мне не страшно:Ведь я не один.

РабатПеревод М. Кудинова

О город печальный, хотя и пьяный от солнца,Город, сыростью отягощенный!Ты хрупкие флейты мои не слышишь,Сердце мое здесь эхо свое потеряло,Я на странице дрожащей пишу окровавленной пеной.Город горечи,Нервов лишенный Рабат!Ритм словам придаватьЗдесь поэты себе запрещают.Вокруг разговоры ведутИ ничего ровным счетомНе говорят.Среди гула слова умирают,Цветы увядают,И ветер сметает безжалостно их аромат.Если бы люди умели смеяться,Они б оставались всегда молодыми.

Вся вселеннаяПеревод М. Кудинова

Ночь — словно порванный полог,Из которого брызжут огни.Во вселенной был путь их долог,Но достигли сердца они.Возле моря песок сверкает,И купаются в море звезды.Я бросаюсь в воду, плыву среди волн,И меня опьяняют волны и воздух.Сколько лиц человеческих — столько вселенных…На любом поворотеВозникают мгновенноНезнакомые, новые лица,Я хочу, чтобы взгляд мой тепло им дарил.Я хочу улыбкою с ними делиться.На любом берегуДруг меня ожидает и машет рукою.Я хочу эту руку пожать,Я хочу облака разогнать,Я хочу, чтобы сумракНе был пропитан тоскою.О судьба! Наша ночь, озаренная светом!

ЭгоцентризмПеревод М. Кудинова

Однажды, приняв себя слишком всерьез,Ничто превратилось в Нечто.Сперва было: мама, мама!Потом было: мало, мало!Затем: мое и моя!И, наконец: Я!— Откуда?— Не знаю.— Зачем?— Непонятно.Но Я — это Я.И ты для меня,И он для меня,И всё для меня…Приятно!Затем — ничего.Какие-то тени.Молчанье вокруг,Замирает движенье:Ничто порождает Ничто.Откуда взялось?Откуда пришло?Каким его ветром сюда занесло?Зачем этот призрак понурый,Всегда недовольный и хмурый?Да это же самая суть абсурда!От ничего к ничему черта,Драма, где нету смысла,Драма, где нет актеров,Сцена, что всех подавляет,И вдруг… от черты ни чертаНе осталось, и даже следов не сыскать.Нечто однажды ночьюВ ничто превратилось опять.

ФеллахПеревод М. Курганцева

Твоя жизнь подобнатвоему крову.Твой кров подобентвоей ночи.Ночь твоя черна от забот,как день,А день —весь в морщинах,как твое лицо.А лицо твое —как твоя еда.А еда,как дорога твоя,скудна.А дорога твояпетляет в пыли,зыбкая, словно закон,что до самого гробатебя стережет.Голод и смерть —два архангела —всюду следуют за тобой.Голова дрожит,вот-вот расколется:в ней рождается буряи гонит тебяиз проклятой поры.Только вечное горевидишь тысквозь отверстиеглиняного горшка.Кроме пробуждения,нет ничегострашнее твоих снов.Но есть надежда —проснется разум,и вселеннаявстанет с колен.

МОЗАМБИК

ОНЕЗИМО ВАЛИМА[206]

На рассветеПеревод П. Грушко

На рассвете пуля пронзиласердце пришельца.Никто не звал его в наши края.Он отведал мозамбикской земли,остался гнитьбез креста и могилы…В Португалии плачет мать.Она не знает,что с ее сыном.Включит радио: снова потери.Среди павших —не ее ли сын?Бой был жестоким,и победил сын Мозамбика.А тело ее сынаосталось в нашей землезнаком нашей победы.

СЕРЖИО ВИЕЙРА[207]

Черная ЭвридикаПеревод П. Грушко

1

Черные груди твоидали началорекам черного народа,Эвридика.Огонь и солнцебыли огнем и солнцемтвоих африканских глаз,Эвридика.На теле твоем,девственном, как наши леса,погибли миллионы рабов,Эвридика.Ты любовьбезбрежного Индийского океана,обнимающего Мозамбик,ты спокойное сновидениеНигера,ласково обвившего шею Судана.Моя Африка-Эвридика,все еще не разбуженнаятамтамами битвы,вставай, иди —уже звучат маримбы[208] и барабанычерного народа!Когда я строил в песках пирамиды,я видел только тебя,Эвридика.Южный Крест был нашим дворцом,когда я правилмоей малийской империей.Потом корабливырвали из моей грудитвое сердце,и голос мойстал хриплым голосом труб,призывающих Эвридику.Но теперьснова сплелись в объятьяхнаши тела,плоды мангоотливают золотом,зацвели бугенвиллеи;акации впитывают чернотутвоего обнаженного тела,и Замбези,пересекающая Африку,Замбези,ласкающая твое тело,Эвридика, —Замбезисливается с Конгои с Нигером,с Нилом,со всею Африкой-Эвридикой.Приди, Эвридика,приди,мы войдем с тобою в лачугии души наши подставим ливню,чтобы они вырастали до неба,будем кататьсяв зеленой траве.Эвридика,сладки плодынаших зарослей,аромат источаютцветы нашей родины,на небосклоне нашемприбавилось звезд,а в наших глазахприбавилось света,наши свободные пульсытрепещут от грез.Приди, Эвридика!И Эвридика приходит…

2

Робкие звуки маримбы,глухой настойчивый топот батуке,свежесть и блескрек, петляющих в зелени…Между мной и тобойлежат пылающие столетьянаших объятий.Кровь Шарпевиля[209]была нашим ложем любви.Взявшись за руки, мы кричими бежим по галереям Клайдсдела[210],преклоняем колена в Пандалажале[211],смотрим, как звезды осыпают народ.Гладок твой живот,Эвридика,твои груди взывают к жизни,Эвридика.Давай же вместе омоемся волнамиИндийского и Атлантического океана,помолимся богам Килиманджарои родим сыновей в Конго —в сердце Африки, истекающем кровью.Приди, Эвридика.И Эвридика приходит…

3

Ты сделала так,Эвридика,что во мне воскрес Человек,распятый Европой,наши рукисжимаются в кулаки,Эвридика,видения прошлогопридали им небывалую силу.Красный цвет, Эвридика,снова окрашиваетзелень наших лесов.Но это не обычный огонь,который сжигает траву,а напалм правосудия —костер, зажженный рукою белого,огонь вместо водыдля тех, кто изнывает от жажды.Эвридика, бессильна их ненавистьперед обнаженною грудью Полин[212],оплакивающей Патриса,тщетноих пулеметыстреляют в Джомо[213] —Джомо снова взмывает к солнцу.Так же, как мы оплакивалигрозного Чаку и Мошеша[214],Эвридика,вот так же наши детиплачут от радости.Приди, Эвридика,наши поля заждались мотыг,желудки наших детейузнают, что такое еда,в их ногибольше не будут впиваться колючки.Приди, Эвридика.И Эвридика пришла.И Африка стала новой.Море и солнцестали красными,они купаются в радости,и не льется кровь.

ЖОЗЕ КРАВЕЙРИНЬЯ[215]

Матушка СакинаПеревод Ю. Левитанского

[216]

В обманчивом блеске города разноязыкогосердце ее на миг поддалось и дрогнуло,когда прощалась она сквозь слезы —до свиданья, Жоан!Ей запомнился поезд,запомнилась песня колес его,по рельсам стальнымвыстукивающих монотонно —Жоан Тавассе уехал на копи,Жоан Тавассе уехал на копи,Жоан Тавассе уехал на копи,Жоан Тавассе уехал на копи!А она осталась,осталась на земле Шибутовместе с матушкой Розалиной,вместе с дедушкой Массинге,с десятью гектарами этой земли,которую надо засеятьсеменами Компании[217],чтобы дали они урожай.Ах, матушка Сакина,душа ее днем и ночьюпребывала под покрывалом кошмараи растворилась потом в десяти гектарахплантаций цветущих…Поезд тронулся с места,окутанный облаком дыма,и колеса его монотонно запели —Жоан Тавассе уехал на копи,Жоан Тавассе уехал на копи,Жоан Тавассе уехал на копи,Жоан Тавассе уехал на копи…А матушка Сакиназнай себе сына качает,над маисом хлопочетда над хлопком колдует,колдует,хлопочет.

Стихи о будущем гражданинеПеревод Ю. Левитанского

Я пришел из неведомой частинации, еще не возникшей.Я пришел — вот он я, глядите!Не для себя я на свет явился,и ты, и он, и они…Все мы — братья.Есть любовь у меня —раздаю ее вам, не жалея.Только любовь,которая мной безраздельно владеет, —ничего иного.Сердце есть у меня и голос,это ваше сердце и голос, —я пришел из страны, не возникшей покуда.О, любви у меня сколько хочешь,и я раздаю ее щедро,любовь, из которой я весь состою.Я!Любой человек и любой гражданиннации, еще не возникшей.

Гимн моей землеПеревод Ю. Левитанского

Кровь названий —

есть кровь названий.

Пей ее, если можешь,

ты, который так их не любишь.

Над городами грядущегорассвет наступает,и в названьях тоска проступает,и Мако́мию[218] я называю, и Метенго-бала́ме[219],и Мете́нго-бала́ме — это теплое слово придумано нами,и Макомии нету другой.Я кричу: Иньяму́ссуа[220],Массангу́ло[221], Мута́мба[222]!И другие названья, звучащие нежно и гордо,мне на память приходят, и я, своей родины сын,их отчетливо произношу,чтобы их красоту подчеркнуть.«Чулама́ти! Маньо́ка! Шиньямбани́не![223]Намарро́й[224], Морумба́ла[225]! — кричу. — Намапо́нда[226]!»Вместе с ветром, который колышет листву,я кричу: «Анго́ше[227], Зобуэ́[228], и Марру́па[229], и Мишафуте́не[230]», —семена собираю и корни тшумбу́лы[231]и ладони свои погружаю в прохладную землю Зиту́ндо.О, прекрасные земли моей африканской страны,и прекрасные, легкие, быстрые, мудрые звери,что живут по лесам моей родины милой,и прекрасные эти озера, прекрасные реки,и прекрасные птицы небес моей родины милой,и названья прекрасные эти, любимые мною, —на языке суахили[232], широнга[233],на диалекте шангана, битонга,[234]на диалекте макуа, хитсуа,на языке африканцев, живущих в Мепонда,[235]Рибауэ, Моссуризе, Завала,Шиссибука и Зонгоэне,на клочках моей милой земли.«Киссимажуло! — в глотках клокочет. — Киссимажуло!»И в ответ им из гущи деревьев микайяоткликается зычно:«Аруангуа!»И при лунном сияньесветлейших ночей Муррупулы[236],и на влажных зеленых равнинах Софалы[237]я тоску ощущаюпо невыстроенным городам и кварталам Киссико[238],и по щебету птиц африканскихиз Мапулангене[239],по деревьям, растущим в Массинга[240],в Мушилипо[241] или в Намакурра[242],по широким проспектам сверкающим Пиндагонга[243] —по проспектам, которых никто не построил покуда,по домам в Бала-Бала, в Мугазине, в Шиньянгуанине,[244]тем домам, о которых никто и не слышал покуда.О, соленая грудь, цвета пены морской — бухта Пемба,и теченье реки Пунгуэ и реки Ньякаузе,[245]Инкомати, Матола,и напор Лимпопо, ее бурные воды!Ах, Замбези, ее виноградные грозди,что стынут на солнце,и огромные ягоды, что созревают одна за другою,амулеты банту[246], винограда янтарного груды!И звериный пронзительный голос шанго и импала,[247]нежный взгляд антилопы,чуткий шаг эгосеро,и стремительный бег иньякозо по земле Фуньялоуро[248],Маазула[249] бессмертного дух на мостах Маньуана[250],птица секуа[251], гордо парящая над Горонгоза,рыба шидана-ката[252] в сетях рыбаков из Иньяка[253],идиллически тихая заводь Билене Масиа,яд змеиный на травах землитой, которой владеет царек африканский Сантака,шипендана певучий напев и звучанье тимбила,[254]плод сладчайший ньянтсума[255], имеющий вкус терпковатый,сок мапсинши поспевшей,цвет мавунгуа желто-горячий,на губах остающийся вкус куакуа,Ненгуз-у-Суна[256] таинственное колдовство.Как чисты вы, названья временсвободных стволов мукаралы[257],шанфуты, умбилы,водной глади свободной,и свободных набухших плодов перезрелых,и свободных участков земли, подходящих для празднеств,и свободных участков земли для полночных костров!Я кричу: «Масекезе, Ньянзило, Эрати»[258], —и деревья макайя ответствуют мне: «Амарамба[259],Муррупула и Нуанакамба[260]», —и названья, звучащие девственно, я обновляю,и уже африканец без страха сжигаетзловещие перья вороньи[261] —и на этом кончаетсякультбожества Шикуэмбо[262]!И под возгласы птицы, зовущейся шипалапала,зверь кизумба свои пожелтевшие острые зубыв африканские желуди влажные хищно вонзает,пока грянут победную песню свою огневуювновь рожденной луныбарабаны.

Навершие реликвария. Народность бакота (Габон). Дерево, покрытое латунными пластинами. Высота 68 см. Частная коллекция, Париж

Ода живому грузу,погибшему во время пожара на корабле,называвшемся «Cabe»Перевод Ю. Левитанского

Сколько людей погибло?

Те, кто там был, и мы.

I

Был огромен корабль,был, огромен корабль, только он не пришел никуда.Были трюмы полны,были трюмы полны, но они не пришли никуда.Было много кают,было много кают, но они не пришли никуда —на мели оказался корабль.Послушный товар, размещавшийся в трюмах,предназначен был на продажу.И когда огромный корабль Компании сел на мель,пассажиры с золочеными пуговицами на мундирахтут же с бедой смирились.Но вы не печальтесь, матери,не грустите, отцы и братья,невесты скорбящие и печальные сестры,не орошайте слезами разлукиплатков своих белых.Корабль Компании, к счастью, был застрахован,и груз этот, в море погибший,тоже был застрахован.Вы, отцы престарелые, не отчаивайтесь напрасно,ибо ущерб сполна возмещен владельцамкорабля, чье названье три дня мелькало в газетахи уже никогдане появится больше.У груза живого в трюмахсвоей истории не было,и поэтому никаких происшествийсудовой журнал не отметил.Были там сыновья и братья,черные, белые, желтые и мулаты,женихи, футболисты,почти солдаты,с фотографиями на удостовереньях личности —мундир цвета хаки, ряд пуговиц золоченых,губы, не произносившие слов ученых,глаза, философских вопросов не ведающие —рок-н-ролла любители страстные,самой своей юностью уже прекрасные,и все они дом свой оставили, чтоб однажды,освещенные взрывами рвущихся боеприпасов,утонуть в пучине морской.

II

Кто кричал?Это груз был всего лишь.Кто горел?Это груз был всего лишь.Кто на воздух взлетел?Это груз был всего лишь.Кто исчез навсегда?Только груз.Груз живой израсходовал вскоре последние силырук горящих и ног,стекленеющих глаз, обожженных ладоней последние силы,поглощенные пламенем адским последние крикиперед самым концом.О, живой этот груз до последнего мига боролсяпод печальные звуки прибоя и легкого ветра,шелестящего в пальмах у стен городских Келимане,головой колотился о стену,и под звуки шагов, доносившихся с палубы верхней,обдирал себе руки до крови, чтоб выйти наружу,а потом уже сдался и уже не увидел пейзажей зеленых,что обещаны были ему,о которых мечтал он когда-то.

III

Плыли в каютах мужчины,плыли в каютах мужчины,плыли в каютах мужчины —этот груз, на воде сгоревший,для продажи был предназначен,и кричал он, страхом охваченперед кладбищем своим соленым,перед тем металлом каленым.Матери, сестры,отцы и братья,друзья и невесты,плыли они вместе с ними,одетыми в свои мундиры защитного цвета,на которых желтые пуговицы мерцали,словно звезды той ночи кровавой.Плыли в каютах пассажиры,почти женихи и почти солдаты,почти мужья и почти мужчины,и почти еще дети, помнящие еще ясно,как совсем недавно за ящерицами гонялись.И все они до единого жались к стенам,и предсмертные голоса их слились воедино,и это было предсмертное их прозренье,последнее их презреньек огню и дыму,последнее и мучительное мгновеньелюбви, навсегда отвергнутой и напрасной.

IV

Плыли в каютах парни,юноши плыли в трюмах,плыли почти мужчины.Их старые матери плачут,все глубже морщины на лицахотцов их, друзей и братьев.Окаймленные рамкой черной,с фотографий глядят их лица,и в глазах у них — удивленье,и уже им не измениться.У груза, в огне сгоревшего,в подводных лесах погибшего,истории, собственно, не было.

Африканская паузаПеревод Ю. Левитанского

Огненный шар, окрашенныйв цвет моего отчаянья,над морем, над далью синей.Разгадываю в одиночествезначенье каждого жестаи сладость каждого слова,прибоя морского тайну,молчанье вдвоем, сочувствиетвоих теплых и бледных рук.Шепчу твое имя,заполнившеесобою сумрак вечерний,с восторгом гляжув загадочныезеленые твои глаза.И перебираю пальцамиволос твоих прядь тяжелую,цвета луны, родившейсянад морем в вечерний час.Ты здесь или ты мне привиделась?Прикрываю губами глаза твои,ресниц твоих —птиц озябших —касаясь едва-едва.

Прекрасная история,которую я расскажу однаждыПеревод Ю. Левитанского

Когда-нибудь я поведаю вам прекраснуюисторию о белой девушке, здесь родившейся,здесь, на моей опаленной зноем земле.Я расскажу вам о том, что ее улыбкаизлучала нежность и добротой сияла,глаза ее были ласковы, как обещаньесвежего хлеба, а ее молочные рукибыли белы, как белые флаги мира.Когда-нибудь я поведаю вам прекраснуюисторию о белой девушке, здесь родившейся:я черный мальчишка худой, а она — сестра моя,я черный грузчик в порту, а она — сестра моя,мне шагу ступить не дают, а она — сестра моя,моя, и твоя, и всем нам вместе — сестра.Когда-нибудь удивительную и прекраснуюисторию о белой девушке, здесь родившейся,непременно я расскажу.

ПораженьеПеревод Ю. Левитанского

Звучанье квартетанад нами —все вокруг оживает.Плавное движеньенепроизвольноизображает «прощай»,неприметная улыбкатаит в себе некую резкость.Стены вокруг неприступны,и птицабьется с мольбой о стеклои машет крыламив полете.Шагподчиняется ритму ударных,и улыбка твояв двух гранях ночного стеклакажется еще холоднее.

ВозвращеньеПеревод Ю. Левитанского

Я хочу, чтоб и после был слышенмой голос непогребенный,мужественный, как кинжал.Чтоб исчезла в земле лишь памятьо жестах незавершенных,а не голос кричащий мой —я буду кричать в набрякшеммолчанье утра, в которомзреет грядущий день.И будет ли это страстныймой голос непогребенныйили руки мои, спокойноскрещенные на груди, —хочу, чтоб меня услышали,увидели,ощутилимятежным и обнаженным,таким, каков я и есть.Но, став и растеньем даже,я буду тянуться к звездам,а пока я цветок срываю,им пальцы мои пропахли,а глаза мои смотрят в небо,которое не продается,но которое может всякий,даже стоя на четвереньках,над собой всегда увидать.Человек, я сей мир покину,головы своей не склоняя,будет голос мой жить, как волны,что рождаются в море и гибнут,чтобы снова родиться в нем!

Поэма АфрикиПеревод Ю. Левитанского

На губах моих толстыхбродит отсвет сарказма,колонизующего мой материк материнский,и сердце мое отказывается услышатьс плоскими шутками смешанный наполовинуангло-романский синтаксис новых слов.Они меня любят единственной правдой своей евангельской,мистикой пестрых стеклянных бус и мистикой пороха,своих пулеметов логикой убедительнойи оглушают песнями чужестранными,в равной степени чуждыми мне и странными.Они одаряют меня величьемгероев своих, официально дозволенных,славой своих «роллс-ройсов» и городов своих каменных,публичных домов своих радостью каждодневною.Они меня тянут к их богу гладковолосому,и на губах моих таетпривкус абстрактного хлеба,миллиона абстрактных хлебов.И взамен амулетов старинных, когтей леопардовых,они продают мне благословенье свое и позорнуюметрику сына отца, никому не известного,сеансы стриптиза, бутылку вина кисловатого,специально для черных белыми предназначенного,фильмы, в которых герой карает предателейи разит дикарей со стрелами их и перьями —поцелуями пуль и газа слезоточивогоцивилизуют они бесстыдство мое африканское.Монеты висят у меня на шее, кружки латунныевместо прежних празднеств моих в честь обрядов свадебных,или в честь дождя, или в честь урожая нового.И я понимать начинаю: люди, которые создалиэлектрический стул, Бухенвальд или бомбу атомную,у детей Варшавы отняли детство, придумалиГолливуд, ку-клукс-клан, Аль Капоне, Гарлем и так далее,уничтожили Хиросиму, и прочее, прочее —этим людям понять не дано аллегорий Чаплина,ни Платон им, ни Маркс, ни Эйнштейн и ни Ганди неведомы,и что Лорку убили, об этом они не слышали —сыновья чудовищ,изобретших инквизицию,породивших пламя, Жанну д’Арк поглотившее,они распахивают мои поляплугами с маркою «Made in Germany»,но ушами своими, от джазовых ритмов оглохшими,не услышат уже деревьев голоса тихого,и по книге небес читать уже не научатся,и в глазах их, наполненных блеском металла холодного,умирают лесные цветы, их цветенье щедроеи лирический щебет птиц их уже не трогает,и порывы могучих крыл над полями ранними,и невидимая скорлупа небосвода синего.Нет, не видят они и борозды эти красные,за невольничьим кораблем на воде лежащие,и не чувствуют, как на пути корабля идущегоя при помощи колдовства вызываю яростныйгнев костей этих острых, как сабли, уныло пляшущихокеанский дьявольский танец, батуке моря…Но на сине-зеленых дорогах, путях отчаянья,я прощаю прекрасной кровавой цивилизации,отпускаю ей прегрешенья ее — аминь!Под тамтамы моих племен, под звучанье грозное,мой любовный клич, словно семя, ложится в темнуюблагодатную почву невольничьих кораблей…В дни равноденствия над родимой землей вздымаюсамую лучшую песню народа широнга,и на белой спине наступающего рассветадикие мои пальцы преисполнены ласки —как безмолвная музыка дротиков и кинжаловплемени моего воинственного, прекрасныхи сияющих, словно золото, ввысь воздетыхв беспокойном чреве моей африканской ночи.

МОГИМО[263]

Мать-АфрикаПеревод П. Грушко

Мать-Африка, на твоих устах боевые напевы.Ты поешь и танцуешь под клич Шикуэмбо.Мать-Африка, бесконечно прекрасны луныв причудливых чащах далекого Конго.Мать-Африка, твои эбеновые сыновьябегут и падают ниц под гул барабанов-шигубо[264].Африка, мать магических маримби белых господ, говорящих на черных наречьях.Мать-Африка, голубые и зеленые океанырадостно ревут под гром твоих барабанов.Мать-Африка, в твоем сладостном лонерождаются темнокожие воины,могучие бойцы,одолевающиегиен.

КРАВЕЙРИНЬЯ МПУМО[265]

УверенностьПеревод П. Грушко

Непогребенные голоса Шинаване[266],непогребенные голоса Муэда[267]взывают к нам, просят восстать.Дантовы виденья Герники,рожденные кистью Пикассо,отзываются в нас болью,взывают к нам, просят восстать.Огнедышащие жерла орудийизвергают пламя свободы,мертвыекровавыми буквами пишут свободу.Свобода будет реветьв раскаленных добела стволах ружей,пока дерево свободы не покроют цветы,пока созидатели миране нарисуют в небесной синибелокрылые контуры мира,пока из праха прошлогопо заветам Шивамбо Мондлане[268]не возникнет новый Мозамбик.Кровавые слезы, которыми мы оплакиваем его смерть,станут нулями, летящими в цель.Наперекор ночному вою гиен,ощеривших кровавые пасти,на зверином пирувырастает фигура гиганта:в одной руке у него факел свободы,винтовка — в другой.Это сын сумерек,в которых покоятся героиот Спартака до Гевары и Лумумбы.Вот он идет — Мондлане — не символ,а уверенность, компас, показывающий дорогу к победе,когда гиены с желтыми глоткамисгинут в огне свободыи исчезнет даже пепел их сгоревших тел.

РУЙ НОГАР[269]

Загадка № 2Перевод М. Самаева

Лазурный ореолнездешних звезд.И море маков —багряный бредвоспоминанья.Большие нестерпимые цветы;разлапистые лацканы корнейи лепестки, впечатанные в память.Как девушки, чей вечный голодрождает голод и не знаетметафизических проблем.А ненависть,могущая не меньше(когда не больше),чем безнадежная любовь,которою у нас полныизвечнодырявые карманы?!И не уйти им, никомуим не уйти.Шесть миллионов восемьсот шестнадцать тысячсто голосовна двадцать пятьквадратных километров.Им не уйти, друзья!Никто не сможетуйти.

РУЙ ДЕ НОРОНЬЯ[270]

БезумецПеревод В. Васильева

Мне встретился бродяга бесноватый.Крича, он с одержимостью во взореСтучался в двери палкой суковатой.Я понял человеческое горе.Мне встретился бродяга бесноватый.Что людям глас его в их общем хоре?Вокруг одни страданья и утраты.Им этот крик безумца — капля в море.И всей душой я пожалел беднягу,Чужого, одинокого бродягу,Который жизнь свою влачит скорбя.И я раскрыл ему свои объятья.Но в нем себя был вынужден узнать я.Как стало больно видеть мне себя!

МятежностьПеревод В. Васильева

О, дни забот, о, дни душевной смуты,Утраченные песни и стенаньяНеобъяснимых мук, о, холод лютыйРазбитого навеки упованья,О, миги откровенья, о, минутыУкрашенного смехом мирозданья,О, всех сомнений порванные путы!Когда бы мне сказали: «Вот страданья,Извечно не дающие покоя.Вот краткое, как месса, золотоеВеселье. Это дней твоих спираль.Меж ними выбирай по усмотренью», —Я предпочел бы умиротвореньюБессонную, мятежную печаль.

НесчастьеПеревод И. Тыняновой

Я — хижина на берегу морском,Вчера погиб рыбак, хозяин мой,Рыдают дети под моим окномИ женщина, что сделалась вдовой.Я хижина на берегу морском,Меня разбило дикою волной,На досках, всплывших над моим крыльцом,Спит женщина, убитая грозой.Я уж не хижина, мне уж нельзя помочь,Я горький плач сирот, ушедших в ночь,Просящих хлеба и участья.Я слезы тех, кто осужден страдать,Кого и смерть не хочет принимать…Бездомных… Нищих… Я — несчастье.

МАРСЕЛИНО ДОС САНТОС[271]

Здесь мы родилисьПеревод Л. Некрасовой

Такая древняя земля,где мы родились,Такое множество вековпрошло по ней…Здесь наши предкижили, умирали,Лаская, обнимали эту землю,Трудясь на ней извечно, каждодневно…Как стебли, переполненные соком,Змеились жилы по натруженным рукам.И, высекая из камней суровыхосновы плодородия земли,В сердцах своихтаили наши предкиО счастье величавую мечту,И мы с тобойздесь некогда родились…Горячая и добрая земля,Земля ликующего солнца,Зеленая земля широких нив,Как женщина прекраснаяс цветущим телом,Нам отдалась, полна желанья…И мы росли,Баюкали нас птицы —Крылатые певцыродной земли.Так пророслона поле нашей жизниИз глубины вековподнявшееся чувствоНеистребимой, истинной любви.И вот теперь,когда по небу хлещет ветер,Меч молнийрассекает темноту,Когда жестокий страхокрашивает лицав смертельный серый цвет, —Теперь одна любовь,любовь не дрогнет наша!Прекрасная земля,где мы с тобой родились,Ее страданья — наша боль.Но туча желчная сегодняшнего дняДолжна исчезнуть,как любая туча.Прекрасная земля,земля надежды,Открытая лишь искренним объятьям,Прекрасная земля,где с каждым часомВсе громче слышитсяСвободы твердый шаг!Нам, юным сыновьямСтолетия, идущего к концу,Нам, самым смелым,самым молодым,Дано наследье наших предков…И мы несем егов своих больших руках,Чтоб начатое дело завершитьи воплотить мечту о счастье!

Песня истинной любвиПеревод Л. Некрасовой

В качанье пальм,Листву вознесших в небо,В меланхолическом движении их крон —Ты слышишь песню о любви моей!В сиянии луны, которая восходит,Завороженная ударами тамтамов,Напевами моих сестер и братьев, —Ты слышишь песню о любви моей!И в трепете блестящих рыб, попавшихВ закинутые сети рыбаков,Что возвращаются на берег после ловли, —Ты слышишь песню о любви моей!И в беспокойном пенье каждой птицы,Поющей гимн безжалостному солнцу,На спинах отраженному стократноВ тяжелых каплях пота, —Ты слышишь песню о любви моей!В напеве бабушки, звучащем монотонноПод стук ритмичный деревянных ступок, —Ты слышишь песню о любви моей!В улыбке, открывающейся ночьюНа томном лике матери моей,Когда приходит сон, для всех желанный, —Ты слышишь песню о любви моей!В скитаниях по высохшим дорогам,В игре мячом, что сшит из старых тряпок,В угрюмом стуке горестных мотыг,Что разрыхляют путь росткам маиса, —Ты слышишь песню о любви моей!И в звоне кандалов,которые сковалимне ноги,руки,голос,Даже в том, что все еще не может распуститьсяЦветок багровый сердца моего, —Ты слышишь песню о любви моей!Я,Проданный на копи Трансвааля,Я, превратившийсяВ крупицы черной пыли,Пою все так же о любви моей.Хотя мое истерзанное телоС цементом смешано,Размолото с песком,Хотя дома,Шоссейные дорогиОкрашены моею кровью, —Пою все так же о любви моей.Ты в пламени любви сыновней, жаркой,О Мозамбик,О край любимый мой!Века глухого, тягостного рабстваНе задушили сердца твоего,А лишь сильнее сделали тебя!Я поднимаю рукуСо всею силой ненависти страстнойВо имя каждого,Кто быть рабом не хочет,Кто гордо осознал:Я — Человек!Копье своих отцовВозьму я в руки,Чудовище я истреблю!Чудовище,Которое взрастилоЛюдей, враждебных людям,Зло земли!О Мозамбик,О край любимый мой!Одеты пурпуром свободы,Твои сыны подхватывают песню.И вот она уже летит но свету, —По Африке лети, во все концы!Та песня рожденаВеликой ненавистью к рабству,И к нищете,И к голоду!Та песня —Песнь НадеждыИ песня Веры,Песня Истинной Любви!

НОЭМИЯ ДЕ СОУЗА[272]

НегритянкаПеревод Н. Горской

Чужаки воспевали тебя не раз,но другие миры в глубине их глаззастили прелесть твою живую…И сплетали оникружева легковесных фрази — чужие, тебя, чужую,не желавшую иноземных ласк, —ни понять, ни объять не могли.И ткань славословий плелась,про тебя говорили: эбеновый сфинкс,этрусская ваза, черный экстаз,жрица любви, тропический зной…И — разодетая в эти слова,словно в пышный атлас,словно в тонкие кружева, —всем была ты, кроме себя самой…Спасибо всем чужакам!Спасибо за то, что оставили нам —людям той же души, тех же кровей,детям грусти твоей —неповторимую славу тебя воспеть…

Хочешь ты меня узнать?Перевод Н. Горской

Хочешь ты меня узнать?Так возьми осколок древесины черной —неизвестный брат маконде[273]в дальних землях Мозамбикавдохновенно выточил меня.Видишь, я какая:рот прорезан острым стоном,и в пустых глазницах боль столетий,и воздеты к небу тяжкие ладони,словно умоляют,словно угрожают, сдерживая плети…Плоть, страданьем налитая,Африка, прекрасная, живая —видишь, я какая!Хочешь ты меня узнать?Так послушай стоны грузчиков портовых,крики яростных батуке,песни древние шангана[274],что звучат у нас на югеи воинственно и страннов меланхолии ночной…И не задавай иных вопросов,если хочешь ты меня узнать…Все во мне понятно, ясно, просто:я — мятеж, родившийся из грусти,я — неистовой надежды сгусток.

Негритянская кровьПеревод Н. Горской

Африка — загадка и разгадка!Девственница у насильника в руках!Мать прекрасная моя!Что меня швырнуло в дальние края,закружило, завертело, укачалов равнодушных городах, в чужих кварталах?..Мать, прости меня!Разве я не тосковалабез твоей луны — моей сестры,у которой руки так добры!Африка — начал моих начало…Разве заслонили стены ресторанови полотнища экрановгрусть твоих огромных горизонтов странных…Разве в джунглях высохла роса,разве смолкли голосаптиц, поющих о свободе, — певчих безымянных…Разве сыновья твои —несравненные цари,статуи, отлитые из бронзы,закаленные в пучине грозной,в адском пламени зари,обжигающем до боли,разве сыновья твои,изнемогшие рабы,чьи кровавые мозоли,чьи истертые горбыо любви к земле поют,разве эти братья предадут?!Африка! О мать моя!Страстная невольница, ворожея,дочь безумная к тебе вернулась,так прости меня, прости,как тебе простила я!Ничего не надо мне,кроме взбешенных тамтамов,говорящих о войне, —дун-дун-дун и там-там-там —тут и там тамтам колдует…Чую силу молодую,сердце рвется под ребром,в моем теле — крови гром,голос крови, предков зов —всепрощенье, очищенье,возрожденье, единенье всех веков…Мать! Я слышу, как поют рабынипод луной, в ночной теплыни,и вскипает кровь рабыни чернокожей, —кровь земли, чащобы, шквала, —дикая — твоя, моя — до дрожи,до последней капли алой,до последней клетки черной кожи!Я живая, я страдаю, я смеюсь —с материнской кровьюнавсегда сольюсь!..

В лесахПеревод Н. Горской

[275]

В дебрях африканских, в непролазной чащетропы прорубает нож звенящий —это путь наш новый, это путь наш трудный,весь в колючках и сплетениях корней.Но Поэт нам указал дорогу,и, ступая твердо, мягко и упруго,мы пойдем по ней…Впереди маячит горизонт огромный,а пока что мы шагаем,сбрасывая дрему,яростной любовью меряя шаги,и в предвестье шторма застывают губыи холодной сталью блещут, как штыки.Слышишь, де Норонья, —в Африке мятежной, пробужденной, новой —накануне рождества хмельногоприходи ко мне, мой одинокий,утонувший в омуте бездонномсобственной души,в бездне отвращенья сумрачно-зеленойутопивший жизнь…Приходи, Поэт, самоубийца гордый,изувеченный любовью непомерной,необъятной, клокотавшей в горлевыдохом предсмертным.Если ты придешь — трагичный, безоружный, —заверну тебя в одежды пониманья,убаюкаю, как няня,песней, самой ласковой на свете,той, что напевала детямбабка черная моя…Спи, не просыпайся,спи и отдыхай от всех трагедий,спи и погружайся в сон желанный,спи и не вникай в слова…Музыка врачует раны,а слова свершают чудо —пробуждают совесть силой колдовства,ибо в них Мапуто барабаны,той земли, откудабабка черная моя.Барабан Мапуто спросит:как ты смел, Поэт, расстаться с песней,как посмел — глухой, незрячий — броситьАфрику твою?Проходил ты мимо, словно незнакомый!Африка проснулась — ты не видел!Криком захлебнулась — ты не слышал!..И больная совесть встанет в глотке комом,будет жалить, словно сотни насекомых!Так пускай тебе спокойно спится,брат мой де Норонья,в хижине лесной — в темницесобственной души.Ты не слушай песню — слишком поздно…Но позволь, из рук твоих прозрачныхфакел мы возьмем,окунем его не в слезы,а в смолу надежд горячих —пусть он вспыхнет яростным огнем,обжигая наши пальцы,поджигая, обагряя вековые пальмы!Факел, факел — он потомв бронзовых руках, как знамя,поплывет над головами,станет нам вожатым, грозным, вдохновенным,расширяя вены,сумасшедшей кровью загудит,врежется кометойв ночь окованной груди.

НИГЕРИЯ

АДДУ АГВО[276]

Где-то в АфрикеПеревод А. Эппеля

По утрам встает светило —Где-то в этой Африке.Но не жди псалмов хвалебных,Ибо людям все постыло,И светила и молебны, —Где-то в этой Африке.Дует ветер, новый ветер, —Где-то в этой Африке.Но не ласковый, не с моря,Завывают на рассветеВихри горечи и горя —Где-то в этой Африке.Отняты мужья судьбою —Где-то в этой Африке.Пропадают днем и ночью;Не семьею, а пальбоюКаждый нынче озабочен —Где-то в этой Африке.Горько женщины рыдают —Где-то в этой Африке.Каково им жить на свете.Если дети голодают,Если умирают дети —Где-то в этой Африке.Ребятишки клянчат плача —Где-то в этой Африке,Крошку хлеба, ложку пищи,Не понять мозгам ребячьим,Что таких вещей не сыщешь —Где-то в этой Африке.Ловкачи политиканы —Где-то в этой АфрикеПредают народ злосчастный,Равнодушный к чистогану,К авантюрам непричастный, —Где-то в этой Африке.

Странствие оконченоПеревод А. Эппеля

Скорбная процессия запричитала дружно,Склоняет путешественник усталую главу,Аккорды похоронные надрывны и натужны,Странствие окончено.Всхлип — и провожатые расходятся спокойненько;Да сбудется реченное: «Прах возвратится в прах».Всяческие почести оказаны покойнику,Странствие окончено.Прочь уходят ближние, предав земле усопшего,Могила неуютна, непроглядна тьма,Что живым до смирного, безгласного, усохшего?Странствие окончено.Больше нету дня ему — ни черного, ни светлого,Больше неуемная супруга не ворчит,Больше не болтается вокруг родня несметная,Странствие окончено.Звезды не мерцающие, ветры не пылящие,День не продолжителен, ночь не коротка,Воды не студеные, пламя не палящее,Странствие окончено.Можно не печалиться о гладе и о море,Можно не бояться за грядущие года,Не страшиться гибели на суше и на море.Странствие окончено.Земные будни прожиты в заботах неусыпных,Сколочены империи, деньга припасена,Мы боремся, и трудимся, и алчем, ненасытные,ПокудаСтранствиеНе кончено.

АДЕБОЙ БАБАЛОЛА[277]

Сказание о маисовом росткеПеревод А. Сендыка

Мне очень бы хотелось разузнать,Как был переодет Маисовый Росток,Когда явился в край Оригбо из Олуфа,Но, к сожаленью, очевидцев нет.Известно лишь, что около границыВ селенье Маро он узнать пытался,Не там ли поселился бог воды.А услыхав, что нет, ушел поспешно.Но удивленным жителям сказал:«Я возвращусь еще, держите наготовеДвух крыс олугбере[278],Двух рыб олугбола[279]И два больших стручка орехов кола».Потом, но слухам, он пришел в Йакайо,Поселок так назвали, потому чтоКогда-то основатели егоДома расположили вдоль дорогиИ зазывали путников к себе,Едою и напитками прельщая,Прохладу обещая и покой.И несмотря на то что с тех временОбычаи успели измениться,Что жители теперь три шкуры дралиС прохожего за воду и за хлеб(Не дашь — так подыхай голодной смертью),Маисовый Росток у них спросил:«Не здесь ли поселился бог воды?»И, вновь услышав «нет», сказал, как в Маро:«Я возвращусь еще, держите наготовеДвух крыс олугбере,Двух рыб олугболаИ два больших стручка орехов кола».Потом он побывал в Ипетумоди,В Оригбо этот город называютМориосала, — за его стенамиСпаслись остатки племени йорубаОт кровожадных воинов фулани[280],Разрушивших прекрасный город ОйоСто сорок с лишним лет тому назад.Маисовый Росток узнать пытался,Не тут ли поселился бог воды,Но, ничего не услыхав о боге,Велел готовить то же, что и всюду,И вскоре возвратиться обещал.Ближайшее селенье называлосьЭсайпо, впрочем, я предпочитаюСтаринное название — Эленпе,Что значит: «Хоть мало, зато прекрасно».Маисовый Росток опять спросил:«Не здесь ли поселился бог воды?»А услыхав, как и повсюду, «нет!»,Опять сказал: «Держите наготовеДвух крыс олугбере,Двух рыб олугболаИ два больших стручка орехов кола».С Эсайпой распрощавшись в тот же день,Стряхнул с одежд наш путник пыль ОригбоИ вскоре пред собой увидел город,Известный всем под множеством имен:Олеоджогунесин, Акимфемва, Гбанган,Бе-югун-ерин-а-гба-а-л-оре.Здесь первый дом построил Акимфемва,Который говорил: «Коня вовекиНе купит тот, кто трудится с ленцой!»Но бог воды не проживал в Гбангане.Узнав о том, Маисовый РостокСказал мужчинам, женщинам и детям:«Готовьте рыбу, крыс, орехи кола —Я к вам вернусь», — и зашагал в Икайре.В Икайре каждый гордо назывался —Омо Эву Оджеле, Эву-фи-ле-хан-ми —Фона-хан-ми, Эву-йе-фабуйа-ле-КиреХан-мо Огидан. Значило все это — Потомок славного Эву Оджеле,Который всем показывал охотноДома, деревья, улицы, базарыИ бережно хранимые каналы,Ведущие из города и в город,«Не здесь ли поселился бог воды?» —Маисовый Росток спросил усталоИ весь затрепетал, ответ услышав:«Живет в каналах наших бог воды».Потом, понятно, гостю показалиСвятилище, где поклонялись богуВсе жители Икайре, стар и млад.Тогда, склонясь перед людьми Икайре,Личину снял Маисовый РостокИ в землю врос голодными корнями,А через год обрел права гражданства,Считаться стал Омо Эву Оджеле.Не я сказанье это сочинил,Придумал все мой старый друг ОджинмиЭлеринейе Омо ле Жагун.Его везде любили, он охотноСмешил других и сам легко смеялся,Сам вождь дивился мудрости его.

БаламутПеревод А. Сендыка

Ожо, Ожо Баламут его зовут.Когда сторонкой норовит пройти Беда,Ее к себе он шумно приглашает,Остаться просит.Когда Тревога не заходит в дом,Крючком багра ее он за ноги цепляет,Затаскивает силой.Наткнувшись на сплетенье ста несчастий,Он тычет ногу в пасти хитрых петельИ радостно волочит весь клубок.Никчемнейших, мерзейших из людей зовет он в дом,Чтоб лишний раз устроить потасовку.Он негодяй, —Того, кто с ним заспорит,Ножом обычно урезонивает он.Услышав брань или завидев драку,Он тут как тут, ведь он же Баламут,Была бы ссора —Чья? За что? Неважно.Порой ужасен он, как Бог Железа:Размахивая злобно топором,По людным улицам он любит бегать.Проказлив мальчик был, а мать его жалела,Ну что бы ей тогда соседейЗа неприятности, которыми ребенок им досаждал всечасно, пожалеть?Вот финт обычнейший для Баламута.Приходит он и говорит:«На этой девушке женюсь я завтра ночью,Плевать мне, что она с другим обручена!»Да что невесты!Он и жен ворует,Хотя нередко превращает в ад случайная добыча дом его.Средь женщин краденых не занимать искусницПрижучивать мужчин любого сорта.Но Баламут есть Баламут.Однажды супругу Шанго[281], Громовержца Шанго,К себе он заманил,Хоть мог бы, кажется, предугадать,Как сладко с той, что изрыгает пламя.Упрямство Баламутово сродни упрямству Пестика, —Того, что, задыхаясь, вбежал на площадь СтупокВ старинном городе Толки-БататИ заорал: «На царский трон взойду я,Преграды сокрушу!»Напрасно верный друг пытался спасти безумца от беды,Советовал напрасно:«Не ори, не лезь в цари».Советам Пестик не внималИ утверждал, что должен воцариться.В конце концов он влез-таки на трон.Но что ж, своей судьбой лишь подтвердил реченье старое:«Трудненько голове держаться прямо, когда она в короне».Особо справедливо это там, где есть обычаи:Батата не толочьБез Пестика тем, кто его толчет.Маиса не толочьБез Пестика их женам.А знахарямЛекарств не растирать без Пестика.Короче, там, где Пестик всем необходим,Поверьте, настрадался вдосталь Пестик, —Толченый перец ел ему глаза,Сквозь рот и нос,Все по пути сжигая,До самого желудка проникал.Владыкой Пестиком толкли, он бился в ступке,Сначала уши стерлись у него,Потом другие важные детали,А там и череп с треском лопнул пополам.Ей-богу, не разумней Баламут, —Ведь он, найдя в кустах на ферме трупик птицы,Домой его принес,Хотя не мог не знать поверия, гласящего:«За птицу Злые ДухиМать убивают;Или заставляютОтца на гору Ужаса взойти…»Всего же горше, что никак нельзя от Баламута отвертеться,Когда он, улыбаясь, говорит: «Друг, посидим, поговорим».Ведь если скажешь: «Сесть тут негде», —Он рявкнет: «Лучше оглядись,Коль негде, я на нос твой сяду!»Таков наш Баламут,Ни днем, ни ночью он не дает покоя никому.

МОРУ ЙОСУФУ ГИВА[282]

БенинПеревод Н. Воронель

[283]

И все ушло…Там, где вчера вздымалась к небуСтолица гордых королей,Сегодня первозданный хаосИз мертвой глины и камнейЗастыл в бездонной тишине…О мой Бенин, мой красный город,Увенчанный ушедшей славой,Забытый город величавый!Лежит, поверженная в прах,Былая слава Огуолы.Я вижу стройные отрядыОтважных воинов твоих.Твердыней упирался в небоПрекрасный и богатый город —В веках сверкающий Бенин.Там, где вчера вздымалась к небуСтолица гордых королей,Сегодня первозданный хаосИз мертвой глины и камнейЗастыл в бездонной тишине…

МИНДЖИ КАРИБО[284]

СуеверияПеревод А. Сендыка

Если ты первой встретишь с утраСтарушку,Которой в могилу пора,Знай: в этот день не будет добра,Запрись и спрячь голову под подушку.Если овца не ложится в полдневный зной,Она не овца, а мертвец, что у черта взял выходной,Дабы часок побыть средь живыхИ обогреться солнышком их.А если зачешется вдруг ладонь или левый глазИли сова над домом твоим крикнет несколько раз,Постись и молись, не ходи никуда,Ибо за дверью стоит беда.Пляску ведьм под бананом видели все соседки,Напиток пролившийся пьют усопшие предки,А если в горшках оставлять объедкиС вечера до утра,Их подъедят потихоньку те, кому родиться пора.Нельзя на закате стоять в дверях или дом держать взаперти, —Это всегда обижает духов, имеющих право войти.Ногу разбив о коварный корень, не ленись его обойти,Но, чтобы избегнуть худших зол,Разузнай, на что этот корень зол.Да, кстати, не спи ногами к дверям —Или умрешь, такова примета…Не спорь, я придумал это не сам,Не спорь, всем на свете известно это.

Ласковое и нежноеПеревод В. Минушина

Одинока была бы эта ночь,Но у дерева и тени зелень одна;Бежали б слезы из глаз в эту ночь,Но дразнили, смеясь, веселые тени;Ни гроша бы не было в эту ночь,Но рассыпала всюду цехины луна;Страха полна бы была эта ночь,Но бриз тихо пел, что опасности нет;Неспокойна была бы эта ночь,Но по мирному морю плыла тишина.

ДЖОН ПЕППЕР КЛАРК[285]

«Взлетай, о песня моя…»Перевод М. Зенкевича

Взлетай, о песня моя,Из сердца! И, пыл затая,Затоптано в пепел и прах,Взлетай, пламя,С цветами, с листвой на кустахЗапылай у всех на устах.Если хочешь собрать урожай,Каждый куст из клубня сажай,При спаде воды бататПлоды принесет стократ.Довольно! Иль в ступе пестМожет звучать, как песнь,Если древний наш Вавилон,Распрями разделен, —Разве вспыхнет цвет золотойНад пустой ботвой?

Быки ФуланиПеревод М. Зенкевича

Мне в сердце жалость, как змея,Вползает, если вижу яВаш гурт в пыли, —Идете вы в свой путь предсмертныйКак будто с тайною заветной.Какой надежды смутной твердостьВы под горбами скрыть могли,Откуда мужество и гордостьВдохнули вы, что так пошлиБез содрогания, спокойноК закланию в загоны бойни?Иль, может быть, слепая яростьБольших изогнутых рогов,Как бури Нигера, разъяласьУ топких низких берегов?Иль вас бичи гуртовщиковСквозь толщу стертых спин, боковНе могут в ярость привести?Иль после трудного пути,Лесов, степей, песков бесплодныхСтремитесь вы покой найтиВ приморских городах голодных?Вот в чем мое недоуменье:Иль только длинный нож и дрожьПокончат с тупостью терпенья?

Бабушке(Из госпиталя)Перевод М. Зенкевича

В ту ночь, когда паромщика мы ждали,Скажи, что взволновало так тебя.С тех пор прошло пятнадцать половодий,Когда ты на долбленке,Средь плывшего по Нигеру латука,Меня порывисто вдруг обняла;Иль ночью той в бурливом бормотаньеВчерашнего дождя,Ломавшего тростник прибрежный,Чтоб напоить поток ненужный,Услышала ты крики свар и ссорИ темное хитросплетенье сплетенВ жилье отца, где было много жен?Иль это было чудо звезд падучих,Которые в падении лучистомВдруг наделяли илистое дноПод мутною и мелкою водойБездонной глубиною неба?

Ночной дождьПеревод М. Зенкевича

Какое время ночи — я не знаю,Но, словно рыбу,Меня взметнула глубина,И я барахтаюсьВ потоке сна.Не голосит петух во тьму.Я сквозь дремоту ясно слышу,Как барабанит что-тоПо нашей камышовой крыше.Стук барабанный неустанныйЛетит по балкам к молниям неярким.Что это? Капли крупные воды,Набухнув, падают иль, сбиты ветром,На землю осыпаются плодыС деревьев апельсиновых иль манго?Ведь капли — словно четки,Чтоб счет вести при их паденьеВ то несуразное нагроможденьеПосуды глиняной и деревянной,Что мать заботливо так расставляетПо нашей комнатушке на полу.Хотя совсем темно,Но по ее шагам я замечаю,Как движутся горшки, ушаты, кадки,Спасаясь от потока дождевого,Так муравьи цепочкою из лесаБегут и, рассыпаясь, заполняютВесь пол… Но ты не бойся их повадки,А братьев потесни. Украдкой, ловкоНайди себе местечко на циновке,Где спят другие кучей.Нас этой ночью сон заворожил,Как сов ночных и как мышей летучих,Намокли крылья их, летать нет сил,Они во мрак растерянно глядятИ на деревьях ироко[286] сидят,У них нет сил летать, нет, нет, —И лишь когда блеснет рассвет,Они найдут в дупле приют.Мы тоже спим под барабанныйШум ливня, дробный, неустанный, —Он льется полною рекойИ всей стране дает покой…Под шум прибоя многоводныйМы спим по-детски мирно и свободно.

Статуя предка. Народность чокве (Ангола). Дерево, покрытое черной патиной. Высота 37 см. Частная коллекция, Париж

ОлокунПеревод М. Зенкевича

[287]

Я люблю гладить пальцами(Как водоросли морские — прилив)И папоротником вайейОвевать пряди твоих волос.А пальцы — как ночь, покрывало месяца.Я ревнив и яростно-страстен,Как Иегова, бог иудеев.Я хочу, чтоб ты поняла,Что любить тебя так, как я,Никто из мужчин не может.Разве может глаз человека,Возникший из праха земли,Заметить прикосновенье мечты,Увидеть дивное сновиденьеВ одном только взгляде твоих глаз?Вдруг, дрогнув, как древние стены,Мы падаем ниц к твоим ногам,А ты, как морская наяда,Несешь драгоценные дарыИ, нищих, нас возносишь из праха.

Круг у месяцаПеревод М. Зенкевича

Под круглой шляпой месяц нелеп,Как нетопырь, одетый в креп;Из всей его свиты звезда однаМерцает, бледна.Покинула свита двор.Как пламени вождь, царек,Скрывает месяц позор,Лишен почета и власти;Он скрыл под зонтом ненастье,На сумрак себя обрек.Я в сердце моем весь деньНошу от месяца тень,Ночную темень —Как нетопыри в темноте дупла, —Но в ущелье груди моей сноваПесня светлаИ к звездам взлететь готоваИз мрака, где ухают совы, —Но песню я, грустью томимый,Таю от своей любимой.

Первый дождьПеревод М. Зенкевича

Первый дождьПосле долгого бездождья,Первый дождь,Дышащий тяжко, торопливо,И грома раскаты, и гулкий грохот,И листьев трепет, и лепет, и шепот,Земля ждала, ждала терпеливо,Была бесплодной и окаянной.И вот, вызывая дрожь,Хлынул дождьДолгожданный…Он плещети хлещет ее неустанно,Прохладная влага вглубь льется, как благо…Вот ярость дождянаконец стихает,Земля размягченнаяотдыхает,И, отягченная,чует она,Как новой жизни растут семена.

Возвращение рыбаковПеревод М. Зенкевича

Осыпайте блестками брызг корму,Веселей и дружней налегайте на весла,Бороздите и вспахивайте море.Ведь вскоре солнце канет в океан,Торопятся белки забрать свой корм,И в белую пену ныряет киль.Зимородок торопит вас, рыбаки,Веселее гребите: родное селеньеИ пристань с народом видны вдали.

ИбаданПеревод М. Зенкевича

Ибадан —как ржавчина с золотом,Рассыпан, раскинут, разбросанСредь семи холмов и расколотымФарфором блестит на солнце.

ДеревоПеревод М. Зенкевича

Больное дерево застыло в безмолвии,Самое могучее во всем лесу,Не сожженное меткой стрелою молнии,Сохранившее веток зеленых красу.Но чья-то рука сквозь кору древесины(То был лесник иль лесной старожил)Поранила дерево до сердцевины,Пустила кровь из древесных жил.Под деревом тем, как в беседке ветвистой,Всю ночь мы лежали, и тихо во мракОно источалосвой сок душистый,А утром упало,и сокиссяк.

Мост Иддо[288]Перевод М. Зенкевича

Мост,устремленный в даль голубую,Стрелой — дорогойБольшого пути,Изогнут радугой,Как можешь безропотно ты такуюТяжесть людскуюна спине нести?Наше дитя, ты впередУстремил гигантский пролет,Учи нас, как выстоять перед бедой —С каменным грузом,С тяжкой обузойВзлетая, как ты,над бурной водой!

Погребальная песньПеревод В. Минушина

Укажите мне дом, где не было мертвых.Смерть — единственное, что нам не подвластно.Сын убит, дочери больше нет,Из единого семечка дерево встанет…Дерево срублено безумным жестом,Неужто и целому лесу рухнуть вместе с ним?Земля станет пустыней,Где разбросаны камни да кости.Слезы — родник, бьющий из сердца.Слезы — не вода, которую ждет земля.Страх — нежеланное дитя сердца,Собирает камни, собирает кости,Строит руины.О, давайте зажжем погребальный костер.Но не мы будем для него сухими ветвями.Пусть безумные рубщики пылают в нем.О, не будем рубить людскую поросль.

Дорога Лагос — Ибадан близ ШагамуПеревод В. Минушина

Автобус брал с ревом подъем. ПрижатыК сиденьям, пятьдесят скучающих пассажиров покорноТряску терпели, каждый думал о том,Как закончит свой путь.Все в божьих руках — говорится в однойПритче и Ничто на светеНе вечно — в другой. А над,Над вершиной ШиттуУже их судьба ожидала, какОблачко гашиша бесплотна. ВзмахСо всего плеча, ноОтстала и дымом вослед потеклаПо траве цвета индиго.Будто мчался потокС холма, калейдоскопВоспоминаний, не удавшийся поворот,Переворот колесами вверх, иПутники выброшены в кювет:Под нежаркое раннее солнце,К мухам, первыми, как всегда,Прибывшим по тревоге. Вода изПридорожной канавы омывала их общую рану,Заглушала их общий стон.Помощь не понадобилась,Все умерли моментально.Писали в газетах: полицияИщет водителя,Спасшегося, по счастью.

ГЭБРИЭЛ ОКАРА[289]

Снежинки снижаются кроткоПеревод Б. Слуцкого

Снежинки снижаются кротко,со смутного ока небападают легко, легонькона замученные зимою вязы. И ветви,голые, ободранные зимою,под весом невесомого снегасклоняются, как потрясенные плакальщики,когда белый саван медленноустилает бессмертную землю.Мертвый сон украдкойподнимается по калориферуи смежает мои глазапушинкой, садящейся на воду.И вот в моем мертвом снемне грезится греза. Снитсяне мертвая почва, не вязы,держащие караул. Мне снятся птицы черные,летают во мне, гнездятся, высиживают птенцовна масличных пальмах,добывающих солнце плодам,с корнями, изрубленнымилопатами корчевщиков.Мне снится, что корчевщикивымотались и прислонилиськ моим корням, от которых им пришлось отступиться,и масличные пальмы дали корчевщикам солнце.Однако на свои пальмыони глядели слепо,насупившись и нахмурившись, потому что лучистые солнцане смогли обрестиблеска золота!Потом я проснулся. Я проснулсяв молчаливо сыплющемся снеге,и вязы на заднем планекланялись и гнулись,как мусульмане в белых одеждахна вечерней молитве,и земля была загадочная,словно лик божий в гробнице.

Барабаны и фортепьяноПеревод Андрея Сергеева

Когда у реки на рассвете я слышутелеграфный постук лесных барабанов,их повесть о юности, о начинаньях,их магический ритм, неотвязный, болезненный,как старая незажившая рана, —я вижу пантеру, готовую броситься,леопарда, взревевшего перед прыжком,и охотников, спрятавшихся в траве.И в жилах кровь убыстряет бег,гонит вспять мои годы, я вижусебя малышом на коленях у матери,себя на простой деревенской тропе,себя в деревне, где все по старинке,и сам я прост и крепко стоюбосыми ступнями на теплой земле,а вокруг, как живые, трепещут листья.И тогда я слышу плач фортепьяпов концертном зале, где, поддаваясьего мольбам, заклинаньям и лести,плачут люди о дальних странах,о неизведанных новых путях…Но фортепьяно, нежданно сбившись,речь обрывает на полуслове,остром, как жало клинка.И я, потерянный в предрассветномтумане столетья, брожу и брожунад рекой, околдован ритмамилесных барабанов и фортепьяно.

Колдовской барабанПеревод Андрея Сергеева

В груди моей стучал барабан,и рыбы плясали в реках,и люди плясали на сушепод стук моего барабана, —но, стоя за деревом,опоясана листьями,с улыбкой она головой покачала.А мой барабан стучал и стучал,все яростней сотрясая воздух,властительно призывая юныхи мертвых петь и плясатьсо своими тенями —но, стоя за деревом,опоясана листьями,с улыбкой она головой покачала.Тогда барабан застучал в одном ритмес землей и камнями,он к небу воззвали после к солнцу, луне и речным богам, —и деревья вдруг заплясали,рыбы стали людьми,люди рыбами,и трава перестала расти —но, стоя за деревом,опоясана листьями,с улыбкой она головой покачала.И тогда в моей грудиколдовской умолк барабан —и люди стали людьми,рыбы рыбами,а деревья, луна и солнцена свои места возвратились,мертвые в землю ушли,и трава растет, как всегда.А она все стояла за деревом,и пальцы ног ее в землю врастали,и листья шуршали на голове,и дым из носа ее курился,и полураскрытый в улыбке ротстал мрачной пещерой.И я с умолкшим своим барабаном ушел.Не творить мне больше чудес.

Ты смеялась, и смеялась, и смеялась…Перевод Андрея Сергеева

Ты сравнила мою песнюсо сломавшимся автомобилем,дескать, много треску, мало толку —и смеялась, и смеялась, и смеялась.Ты звериными повадкаминазвала мои привычки,дескать, человеку не понять их,и смеялась, и смеялась, и смеялась.Ты над песней смеялась,над привычками смеялась.Колдовской тогда сплясал я танецпод напевный рокот барабанов,ты ж глаза свои закрыла,и смеялась, и смеялась, и смеялась.Свою душу распахнул я,а душа моя как небо,ты ж уселась в свой автомобиль,и смеялась, и смеялась, и смеялась.Ты над танцем смеяласьи над сердцем смеялась.Ты смеялась, и смеялась, и смеялась,только смех твой леденящийльдом сковал твою же душу,и глаза твои, и слух,и твой голос, и язык.Что ж, теперь пора смеяться мне,только смех мой не способен леденить,льдов я отроду не видели с машиной песню не сравню.Смех мой — пламеньогненного ока полдня,пламень неба и земли,пламень воздуха и моря,пламень рек, зверей, деревьев;и от смеха моего —пламенного — начал таятьлед твоей души и слов,взоров лед и сердца лед.Удивленье охватилотень твою, и ты шепнула:«Отчего?»И я ответил:«Оттого, что я, подобнопраотцам моим, вбираюобнаженными ступнямиголое тепло земли».

Духи ветраПеревод Андрея Сергеева

Аисты возвращаются —розовые в голубом небе.Во время длинных дождейони улетали на северв поисках лучших гнездовий.И вот они снова со мною,свободные духи ветра.О, как легко им летатьна юг и на север,на запад и на восток!А меня приковали богик этой скале проклятой,и я завидую птицам,летящим в далеком небе,и в мыслях мчусь им навстречу.И кровь закипает в жилах,и каждая капля ее —природы могучий зов,желанье счастья и воли,желанье крыльев и неба.О бог всех богов и мой,разве я не могусветлой душой обратиться к тебелишь потому, что мой аист в темницечерной кожи моей?

Зов реки Нун[290]Перевод Андрея Сергеева

Я слышу твой зов,я слышу его издали,я слышу, как он прорывает кольцоэтих пресмыкающихся холмов.Я слышу твой зов,я хочу посмотреть тебе в глазаснова и прохладу ощутитьтвоих объятий, или присестьна кромке твоейи вдыхать твое дыханье,или, подобно деревьям, следить,как разрастаются мои отраженья,и начинать свой деньс песни из уст зари.Я слышу твой зов,я слышу, как онбудит душу ребенка,вслушивающегося: где же речные птицыприветствуют серебро стремнин?Я слышу твой зов,призыванье моей реки, —ее неудержимое течениенесет неизбежным курсоммое танцующее каноэ.И каждый год, умирая,приносит крик морских птиц,зов, последний зов,смиряющий гребни волни разрывающий занавес забвениянад моим перевернутым каноэ.О неизбежный Бог,смогут ли стать моим кормчимк тебе и последнему зовумои исконные звезды?О, запутанное течение моей реки!

Заклинание рыбака(Поэма)Перевод Б. Слуцкого

I

Забрось твою сеть вправо —Ничего?Ничего.Забрось ее влево —Ничего?Ничего.Тогда забрось за корму каноэи тяни внимательно и осторожно,а я поведу каноэ вперед —Ничего?В сеть Настоящегопоймано одно только Прошлое,и я вижу былые луны, былые солнца,былые ночи и былых Богов,отраженных в Прошлом,старающемся проскользнутьсквозь сеть, словно рыба.Тяни осторожно,тяни внимательно,не дай ему ускользнуть;втаскивай в каноэ —и давай удержим в ладоняхПрошлое, Богов,хотя бы на однобесшумное мгновенье,бесшумное мгновенье,поучительное мгновенье.Мои руки дрожатот страха перед маскарадамивоскресающего Прошлого.Тяни, человече, тяни,сколько есть мочи!Будущее вырастает на Прошлом,как росток на пне.Дают ли трухлявые пни ростки?Пень моего Прошлого, умрив пустыне, а твое существопребудь с пустынным солнцем.Пень твоего Прошлого не погиб,на самом дне пустыниесть вода, струящаяся к твоим корням.Так что тяни, тяни Прошлое,захваченное сетью, в каноэи простри рукик лику существапня твоего Прошлого.В лице солнцая вижу только тьму,в глубине моего Прошлогоя вижу только тьму,и вода пустынииссякла во тьме.Ни тьмы, ни света,ни света, ни тьмы.Тебе видится цыпленок,рождающий ягненка.Есть в глубине твоего Прошлоговода, хлынувшая из чрева.В чреве не осталосьничего. Водаиссякла после разлива,обнажив сухостой и скелеты.Копай в самой глубичрева. Там вода,там речная вода,текущая со дна Прошлого.Тяни пойманное в сеть Прошлое,вытягивай, и давай поглядим на негов нашем нутре, в наших головах.Прошлое — мое первоемаленькое весло,потерянное в реке, —какое — не вспомню сейчас.Затем пусть твоя головастанет головой слона,пусть твои глаза станут глазамилеопарда, и подкрадись к Прошлому,подкрадись к Прошлому в лесу,подкрадись к Прошлому в небесах,подкрадись к нему в глубине земли,подкрадись к нему в пуповине твоей.Погляди за деревьями, поглядиза луной, бегущей от гневного солнца,погляди за солнцем с пылающими ресницамии подкрадись к нему за обожженнымизубами сверчка,растворяющимися в воде,на смех Земле.Я не могу обернуться,потому что пойманжестоким капканом Настоящего.Затем Будущее умираетв лоне реки, и на твоих коленяхвозляжет мертворожденное Будущее, —и ты больше не пойдешьрыбачить на пруды,и ты больше не забросишьсеть в реку.С твоим мертвым Прошлым,висящим за спиной,с твоим мертвым Будущим,лежащим на коленях,ты уже не человексреди людей; потому что осквернил Прошлоеи Суть вещейи умертвил Богов Прошлого.Пусть же Прошлое попадает в сеть,пусть твои рыдающие Богипадут в реку, и ты иди на корабль, —и я пойду на нос,и я поймаю сетьюПрошлое и рыдающих Богови одарю их мощью,чтобы они дали мне мужество —ткнуть кулаком в лик солнца,и спустить внизсущность мертвого пня,и произвести на свет дитя — Будущее.

II (Заклятие)

Гляди на солнце в моих руках.Гляжу.Гляди на Богов, на солнце.Гляжу.Гляди на Прошлое в моих руках.Гляжу.Гляди на Будущее в моих руках.Гляжу.Видишь солнце в моих руках?Видишь Богов в моих руках?Видишь Прошлое в моих руках?Видишь Будущее в моих руках?Вижу.Вижу.Гляди на луну в моих руках.Гляжу.Видишь луну в моих руках?Видишь глубины чрева?Вижу.Вижу.Ты попросту образ чрева,Живой образ своего Прошлого,Живой образ Почвы.Конечно.Конечно.Я попросту образ чреваЯ попросту образ моего Прошлого,Я попросту образ Почвы.Ты попросту образ Земли,Земля — чрево чрев;Солнце — сперма сперм,и оно играет на твоем челе.Солнце играет на моем челе,гонит мою кровь к Прошломуи Будущему. Солнце играетна моем челе, и слышится песнянаступающего Будущего, мчащего,мчащего, наступающего. Я погруженв песню Прошлого, погруженв шаги пляшущего Прошлого,но я слышу, я слышу Будущее,подступающее, мягкоподступающее, мучительноподступающее…О повитуха-луна, отшлифуй хорошенькоизнанку твоего Прошлого,покуда солнце шутит свои шутки,и Прошлое танцует свой танец,и сборище русалокпоет свою журчащую влажную песнюнад речными волнами.Пусть же солнце шутит,а повитуха-луна шлифуетизнанку Прошлого.Пусть Будущее придет, хлынет,хлынет с громом реки,обрушивающейся водопадом,покоряющей барьерывысоты и камня.Дайте же, дайте барабанам глубингреметь и сливатьсяс барабанами глубинных Боговв их игре в твоем нутре.Дайте же слиться, смешаться с грохотомбарабанов Настоящегоперед лицом наступающего,несомненно наступающего Будущего.Будущее подходит,прорываясь сквозь моеразодранное нутро.Будущее подходит,и это — заря,миллионоязыкая заря,вспыхивающая, рвущаяся в моей голове.Громыхай, Бог, громыхай.Вышагивай к самому краюсвета и громыхай,пока твой ревущий голоскружит над ревущей землей,пока землятрепещет от родовых мук.Будущее подходит.Это огненный шар,прожигающий мое бытие, —и я трепещу до самого конца родин.Земля дрожит, а я погруженв рыдающую зарю Будущего.О вышагивающие Боги!Прострите руки и смирите,о, смирите же огненный шар Будущеговашим мистическим прикосновением.И пусть же оно останется в ваших указующих руках,и формируйте его по образцуизнанки чрева.

III (Дитя — Будущее)

Явилось дитя — Будущее.Что это за дитя?У него голова.Какая она?Оно пришло без зубов,но с даром речи?Погоди, пусть обретет форму,солнечная игра не кончена.Оно не плакало?Оно еще не стало человеком.Где твои Боги сейчас?Боги Прошлого, которыесотворили это чудовище?Швырните его, швырнитев реку, и пусть русалкизавлекут его своими песнями.Швырните его в Прошлое —и пусть его поглотит пучина Прошлого,и пусть Боги не забывают, что они в моих руках.Терпение, человече, терпение.Игра не окончена,п повитуха-луна, сжимая в руках дитя,поднимается на вершине тьмык небесному оку.Не хочу больше слышать про повитуху-луну!Не хочу больше слышать про изнанку чрева!Терпение, говорю вам, терпение.И вымотавшееся солнце слезает,слезает по пылающей лестнице,чтобы вновь обрести свою мощь, свою властьу дыма очагов.Итак, не отвергай Прошлоеи откажись от своего дитяти — Будущего,покуда солнце не закончит своей игры,Прошлое — своего творящего танца,русалки — своей влажной песни,а повитуха-луна — своего восхода.Спи спокойно и грезь,потому что солнце взойдет, распевая,а повитуха-луна зайдет, улыбаясь,и вручит твоим грезамдитя, человеческое дитя, которое не обожжет твоих рук.Поэтому не будем больше рыбачить.Правь каноэ к нашим очагам,и давай согреемсяпеснями Прошлого и песняминаступающего Будущего,переплетенных, словно волокна, в наших душах,в ожидании повитухи-луны.

IV (Родильный танец)

Пусть спляшут ноги,ведомые вчерашнему дню,и споет голос,рвущийся в завтра!Спляшем, споем,споем и спляшем,потому что великое дитя — Будущее —приходит, пришло.Выпьем и спляшем.Пусть пальмовое винохлынет, как Нигер,и стегнет по ногам,и тряхнет землю.Спляшем, споем,споем и спляшем,потому что великое дитя — Будущее —приходит, пришло.Ноги, знайте,куда вам шагать.И, голос, знай,как звучать.Спляшем, споем,споем и спляшем,потому что великое дитя — Будущее —приходит, пришло.Спляшем в ритмах,присущих Будущему,разбудим мертвых песней и пляской,сокрушим все, что нам перечит.Спляшем, споем,споем и спляшем,потому что великое дитя — Будущее —приходит, пришло.Заквасим наш танецБудущего на ритмахПрошлого и усилимхрупкие новые песнипеснями русалок.Вращай же глазами,качай бедрамиперед Прошлым и Будущим,возвысь голосдо ока небав песнях высоких и сильных.Спляшем, споем,споем и спляшем,потому что великое дитя — Будущее —приходит, пришло.Вот вино и песняударили нам в голову;и голос взмыл к небу,полируя луну и солнце.Пусть ритм изменился,но только не тема —води круг,пой в кругу,бей ногамив круглые барабаны.Танцуй в кругубесконечные танцы,пой в кругубез конца, без начала.Ни конца, ни начала,мы пляшем и пляшемдля наступающих Будущих,для проходящих Будущихбез конца, без начала.Танцуй же танец,меняй свой шаг,меняй свои песни,обуздывай шаг,обуздывай песни,переменчивые ритмом,покуда песня, и танец,и бой барабанав одно не сольются,чтоб от озорстваудержать великое дитя — Будущее.Споем и спляшемв бесконечных кругах,покуда песня и пляскане сольются с барабанным боем.Пляши, пляши.Твои мышцы дрожат,твои пальцы трепещут,вдохновленные пляской,вдохновленные Будущим.Спляшем, споем,споем и спляшем,потому что великое дитя — Будущее —приходит, пришло.

V

Празднества кончены,но эхо в округевоет харматтаном,ураган швыряется пылью,руки закрывают лица,ноги бредут на ощупь.Празднества кончены.Барабаны лежат спокойно, ожидающе, молчаливо.А плясуны рассеиваются, передвигая ноги,узнавшие многие танцы,в ожидании следующего танца;расходятся, и сердце подгоняет их ногик дому, и пальмовое виноуходит из мозгов, чтобы обосноваться в желудках.Их тела остывают, покинутые духом танца,их лица открыты.А дитя — Будущее — лежит на коленях,сосет огромную грудь Прошлого,распевает новейшие колыбельные,от которых у нас гудит в голове.И мы учимся песням получужим, полузнакомым,мы учимся отплясывать получужие, полузнакомыеритмы, рожденные в грезах, покуда дитя — Будущее —спит с сосцами во рту.

КРИСТОФЕР ОКИГБО[291]

Морская деваПеревод Андрея Сергеева

Светлая,ослепляя грудью, как львица,она говорит со мной,окруженная белым сияньем.Волны провожают ее,мою львицу,увенчанную лунным светом.Недолговечна встреча с ней,как спичка на ветру,отраженная морем.Она уже уплывает,очищаясь волнами,золотой урожай мой,уходит, уходит.О, прекрасная дева соленой пустыни,чуткое зеркало тайны!

Глаза видят звездыПеревод Андрея Сергеева

Глаза отверсты на море,глаза блудного сына;взгляд устремляется в небо —и оттуда падают звезды.Тайна, которой я ни с кем не делюсь,тайна, спрятанная глубоко,тайна, зовущая на самое дно,тайна, которую я зарыл в прибрежный песок,прорываетсяв йодистом воздухе сквозь белый соленый прибой,качающий камни и мысли,качающий крабов и медуз,тайна девы пустыни морской,девы родной и светлой,тайна эта зарыта в прибрежном песке.Тень дождянад выжженной солнцем бухтой,тень дождянад мужчиной и женщиной.

Любовь в разлукеПеревод Андрея Сергеева

Луна встала меж нами,меж двумя сиротливыми соснами,которые жмутся друг к другу.Любовь и луна взошлипо нашим одиноким стволам.И мы теперь только тени,которые льнут друг к другу,но целуют один лишь воздух.

Переулок должникаПеревод Андрея Сергеева

А и Б: Это переулок должника, это новоепристанище, где в душном подвале увядшиелица следят за стенными часами,которые бьют каждый час.А: Кончилась романтика,непокорной юности,смена животворнаячувств и настроений,кончилось бунтарствояростного поколения,отгремели споры,отзвучала медь,отстучали чарки,отсмеялись девушки,кончилась пораяростного поколения.А и Б: Здесь мы засядем в этом новом пристанищеи будем пить спертый выдохнутый воздух,пока он нас не задушит насмерть.Здесь мы в душном подвале. Увядшиелица следят за стенными часами,которые бьют каждый час.Б: Там, вдали, был домв переулке самоубийцы,там отдых был мечтойнеосуществимой,а легкий стукв дверьна рассветезагонял обитателя в дрожипод кровать:кто там, почтальонили судебный исполнитель?И если звонил телефон, увы,если звонил телефон —надо ли было повеситьсяна вешалке,этим ответив на последний звонок?А и Б: Здесь мы отдохнем, в этом новом пристанище,и будем ждать того стука в дверь,после которого светает на рассвете…Мы загнаны в подвал, тут наши увядшиелица следят за стенными часами,которые бьют каждый час.

ПАЙУС ОЛЕГХЕ[292]

СпокойствиеПеревод А. Сендыка

Бывают разные спокойствия: одноДля тех, кто бури наблюдаетСо стороны, через окно.Таким спокойнее всего в уютной клетке,Но горе и меж ними гость нередкий, —Для смерти, презирающей чины,Бездействие и действие равны.Послушай, есть спокойствие другое,Спокойствие не знающих покоя,Спокойствие дерзанья и борьбы —Его любой ценою обрети,Сразись с несправедливою судьбоюИ до кончины не сходи с пути.

ДЕННИС ЧУКУДЕ ОСАДЕБЕЙ[293]

Песня беднякаПеревод А. Сендыка

Довольно места вам и нам,Вражда народам ни к чему,Ведь если тыПоверишь мне,А я пойму,Что друг мне ты,Начнут сбываться все мечтыИ станет меньше во сто разНужда, сгибающая нас.Довольно места вам и нам,Вражда народам ни к чему!Довольно места вам и нам,Вражда народам ни к чему!Сей мир прекрасноСотворен,Просторен он, обилен он,Для всех над ним встает заря.Так для чего же спорить зря.Так для чего страдать напрасно?Довольно места вам и нам,Вражда народам ни к чему!Довольно места вам и нам,Вражда народам ни к чему!ДолжнаОбрушиться стена,Что отделяет вас от нас.Сплотиться надо беднякамДля счастья всех племен и рас,Рассеяв предрассудков тьму.Довольно места вам и нам,Вражда народам ни к чему!

Ода НигеруПеревод А. Сендыка

Великий сын тропических широт,Мой Нигер, ты издревле неизменен.Всегда собой расплачивался тот,Кто тщился разгадать твои секреты.Где Парк[294], где Клапертон[295]? Ты стер следы,Уносит их плоты теченье Леты.О Нигер, отпрыск Матери-Весны,Растишь ты пальмы, чтобы их плодамиНасытиться могли твои сыны.Ты добрый гений джунглей опаленных.Красавцы близнецы Асаб и ОшСтоят на берегах твоих зеленых.Владыка рек, твой плавный бег любя,Я счастлив тем, что был рожден в Асабе,На родине искусств, вблизи тебя.Я ощущаю уст твоих дыханье,Ты черен, хоть светла твоя волна.Стране ты подарил свое названье,И никогда не разлучиться нам.Всесильный бог, пошли благословеньеНигерии и Нигера сынам.

Похоронная песняПеревод Н. Воронель

Ойеа, благородный Ойеа, взгляни перед смертью вокруг,Ты увидишь — окончена славная битва,Свирепое пламя пожрало и дворы, и дома, и людей;Да, Ойеа, окончена битва.Ойеа, брат мой Ойеа, поднимись и взгляни вокруг,Ты увидишь — окончена славная битва.Разве могут плащи не промокнуть, если дождь нас иссек до костей?Да, Ойеа, окончена битва.

Злоключения африканского торговцаПеревод В. Тихомирова

Я был ничтожный клерк,Считалось, что я глуп,А также, что ленив,А посему — сидиСкрипи весь день пером.Но я решил разбитьТу цепь, которой былПрикован я, как раб,К конторскому столу.И день мой наступил:Купил я магазин,И пофартило мнеНа импортный товар…Но Боссы хмурят бровь!Пришлось мне отступить.За экспорт взялся я —И слопали меня!Не терпит Бизнес нас,Драчливых петушков.Ты, монополий раб,Ничтожный клерк, сидиПросиживай штаныИ покупай штаныВ хозяйской лавке…А после говорят:— Ах, негр ленив и глуп…

Женщинам новой АфрикиПеревод В. Тихомирова

Родоначальницы племенГрядущих, будущих временРодительницы, я на васГляжу с улыбкою сейчас,Пока, играя и учась,Растете вы. Но в ваших танцахПровижу судьбы африканцев:Любовь, надежду и борьбу —Свободной Африки судьбу.Храни, о боже, матерейДня завтрашнего — пусть скорейРодят сынов и дочерей.

ФРАНЧЕСКА ДЖЕТУНДА ПЕРЕЙРА[296]

Черная матьПеревод Андрея Сергеева

Мать-земля,Ты уснула давно.Твой народ,Как сама природа,ЛюбилИ убивал,Чтобы жить.Чужие пришлиНаши души спасать,Искали богатства,Познаний искали,Тебя окрестили«Черной» — и правда,Черной была ты.Они принесли«Свет»,И при светеТы увиделаСвоих детейВ оковахНа скорбном путиПод Каиновым бичом.Эти смиренныеСветоносцы,БлагодетелиСладкоречивыеЗемлю забралиИ одарялиНаших вождейМишурою грошовой,Кормили объедкамиНаших детей,А сами елиСочное мясо.Черпая Мать,Очень, очень черная,Ты возопила,И голос твойЗазвучал в каждом сердце:«Свободу, свободуДетям моим!»СветоносцыСделали вид,Что по доброй волеОт нас уходят,Важно и молчаПри звуках салютаУплыли к себе.О Черная Мать,Вожди твои,Увы, научились самиНести нам «свет»И оковы.О Черная Мать,В твоем сердце рана,И снова ты стонешь:«О, где надежда?Дети моиПогибают!»Но мирТвой голос не слышит,Ибо детей твоихУгнетаютТвои же дети.

У.-И. УКВУ[297]

В автобусеПеревод А. Голембы

Две плотные особы средних лет,стеснившие Читателя Газет,вопя, как будто здесь они одни,перемывают косточки родни.В другом ряду, презрев гневливый взор,по-прежнему назойлив ухажер:пристав к красотке и являя прыть,он зубы хочет ей заговорить!В автобусе — увы, не продохнуть,зато заметно сокращает путьразнообразье путевых бесед:— Ну, а почем свинина-то, сосед? —Здесь всякий люд, наряд и провиант,с бродягой рядом здесь брюзгливый франт,здесь болтуны мусолят вновь и вновьполитику, финансы и любовь,ну а молчальники в окно глядят:так строгий ментор смотрит на ребят!Но вот автобус накатался всласть.Стоп, остановка. Эй, народ, вылазь!Прощания, и вздохи, и толчки,плетенки, и корзинки, и тюки!Вот новый пассажир полез гуртом,со вздохами расселись все потом.Какая давка! Заскрипел салон!Столпотворенье! Ну и Вавилон!— Ой, палец отдавил мне, чертов сын!— Вы что — заснули? — аби на ветин[298]!И снова в путь. Водитель жмет на газ,а разговор о жизни без прикрасжужжит не прерываясь… Ну так что ж:в автобусе с тоски не пропадешь!

Коленопреклоненная фигура женщины, держащей калебасу. Народность балуба (Конго). Патинированное дерево. Высота 43 см. Королевский музей Центральной Африки, Тервюрен, Бельгия

АДЕБАЙО ФАЛЕТИ[299]

НезависимостьПеревод А. Сендыка

Что с независимостью сравнится?В счастливый день станет раб свободным.Тогда из ручья он сможет напиться,Не опасаясь крика: «Скорей!»Тогда костры зажигать он будетЛишь для себя и своих друзей.Тогда, выращивая бататы,Он сможет их есть, не боясь побоев.Тогда перестанет он быть рабом,Тогда он за труд потребует платыИ биться не станет о землю лбом.Тогда он покинет чужую фермуИ на своем участке посадитЧетыреста двадцать рядов бататов,И кукурузу, и сладкий ямс.Тогда он хозяйство свое наладит,Тогда, накормив жену и детишек,Сможет излишки продать купцам.Не будет до старости он слугою,Он жить начнет, ликовать начнет,Он стукнет себя по бедру рукоюИ полным голосом запоет:«Я счастлив, судьба меня очень любит!»Не понимают величья свободыТе, кого в рабство не продавали,Те, кто не мучались долгие годыНа белых плантациях,В царстве кнута.Все наши горести и невзгодыВ их глазах не растопят льда.Мы трудимся с детства от света до светаВ домах, на пастбищах и в лесу.Где-то дожди и засухи где-то,Но для раба это все едино,Он собственность белого господина,В кулаке господина его судьба.Все отражалось в глазах раба.Если уж кто-нибудь продан и куплен,Будь он хоть пальм королевских выше,Он все равно под хозяйской крышейМеньше, чем карликовый терьер.А хозяин, даже насквозь гнилой,Шелудивый, как пес, тупоумный, злой,Все-таки тот, в чьих руках судьба.Мир отражался в глазах рабаС давних времен,С тех пор, когда слонБыл в услуженье у антилопы.Старался ладить с хозяйкой он,Но однажды, отправившись за водой,Задержался; возможно, он спутал тропы,А возможно, задумался у реки.Вернувшись, изведал слон хозяйские кулаки,Вернее, копыта.Антилопа орала сердито:«Ты раб, и мое богатствоПозволит мне веяно владеть слонами!»Слон перенес и брань и побои,Молчал, лишь покачивал головою, —Вытерпеть много пришлось слону.Но слон понимал еще в старину:Раб, чтобы волю себе вернуть,Должен избрать проверенный путь,Должен действовать осторожно.Сто раз каждый шаг продумывал онИ вот — стал Владыкой животных слон.Мудрость слона позаимствовать можно —Чтобы со лба согнать комара,Не нужен тяжелый удар топора.Волю выкупить трудновато,Но к нашим услугам земля и лопата,Гроздья бананов, стручки какао,И копра, и земляной орех…Без устали надо трудиться годы,Чтобы приблизить время свободы,Чтобы из рабства выкупить всех!

ЭГ ХИГО[300]

БеспомощностьПеревод А. Сендыка

Ветер бездомностиГонит меня в крааль из пустыни,Мой крик о помощи мчится от мыса к мысу,И отзвук его замирает в горах Рувензори[301],Но не слышит никто, даже сам я себя не слышу.О боги, пытаюсь я упираться,Здесь обреченные рубят руду,ЗдесьНикто ничего не слышит,И я разбиваюсь о равнодушие,Как волны о борт военного корабля.

На закатеПеревод А. Сендыка

Нигде так не теснятся облака,Как у меня над головой, —Чем толще слой, тем больше ярких красок, —Смешались пурпур, золото и сажа,А солнце убегает за холмы,Как номерной фонарь автомобиля.Кричат о ночи жабы похотливо…А в небесах просвет, быть может, в ярд,Быть может, в милю, сразу же за нимДругая скомканная куча тучСвинцовых снизу, сверху золотистых —Вот каковы закаты января,Когда в саванне рыжую травуОхотники и фермеры сжигают.

ВОЛЕ ШОЙИНКА[302]

Телефонный разговорПеревод А. Ибрагимова

Цена была умеренной. Районне вызывал особых возражений.Хозяйка обещала предоставитьв мое распоряжение квартиру.Мне оставалось лишьчистосердечное признание: «Мадам,предупреждаю вас: я африканец».Безмолвие. Воспитанности ток,отрегулированный, как давленьев кабине самолета. Наконецсквозь золото зубов, сквозь толстый слой помадыпроник ошеломляющий вопрос:«Вы светло- или очень темнокожий?»Я не ослышался? Две кнопки: А и Б.Зловонное дыханье красной будки,а там, снаружи, красный двухэтажныйавтобус, сокрушающий асфальт.Обыденный, реальный мир! Стыдясьнеловкого молчанья, изумленьепокорно ожидало разъяснений.Еще вопрос — уже с другой эмфазой:«Вы темно- или очень светлокожий?»«Что вы имеете в виду, мадам?Молочный или чистый шоколад?»«Да». Подтверждение, как нож хирурга,безликость рассекало ярким светом,Настроившись на ту же частоту,«Цвет африканской сепии, — серьезноя пояснил. — Так значится в приметах».Ее фантазия свершала свойспектроскопический полет — и вдругправдивость зазвенела в трубке:«Что это значит?» — «Я брюнет».«Вы черный, словно сажа?» — «Не совсем.Лицо, конечно, смуглое, мадам,зато ладони рук, подошвы ноготбелены, как волосы блондинки.Одно лишь огорчительно, мадам:свой зад я изъелозил дочерна…Одну минутку!..» Чувствуя, что трубкавот-вот взорвется громовым щелчком,«Мадам, — взмолился я, — но, может быть,вы сами поглядите…»

ЭмигрантПеревод А. Ибрагимова

Мое достоинство зашитов подкладку элегантной тройки.Крахмальный воротникмоей сорочкиЕвропу посрамляет белизной.Мой галстук — из чистейшей шерсти.С почтеньем устремляю взорна самого себя — в великолепной тройке.Свое достоинство я берегуот пересмешек продавщиц,от хохота дежурных по вокзалу —не знают места своего,невежи! —п фамильярности таксистов,вообразивших, будто я им ровня.Вся эта мелочь поджимает хвост,соприкасаясьс молчаньем ледяным.Углы моих надменных губхранят одно-единственное слово:«Отребье!»Всех безбилетных пассажирови едущих в четвертом классея сторонюсь с презрением глубоким.В моих устах «бродяга» —ругательство.От ссор не уклоняюсь я, хотяменя отпугивает прочьмалейшая угроза оскорбленья.Моя победа подтверждает,что я прекрасно «обхожусь без них».Знакомство я вожулишь со своими;мне белизна лицаантипатична.Мой разум был бы широко раскрытдля утонченных рассуждений,для гордых воспарений мысли,но где все это?Одни глупцы способны усомниться,что мой рецепт свободы —единственная панацеядля Африки…Кричите же со мной!Я не педант, любитель размышлений;в моем репертуаре утвердилось —пускай не дух — звучаньемоднейшего словечка:«Негритюд»[303].Бесстрастно я плывуна гребне отчужденных белых толп.По всем своим счетам(за взятый напрокат костюми прочее)я с гордой регулярностью плачу.Зимой и жарким летомв своей гробнице замурован я.С готовностью я жертвы приношу(два раза в день питаюсь семолиной[304]), —мне служит утешеньем мысль о том,что ждет меня правительственный дом,автомобиль роскошныйи толпы восхищенных женщинв краю, где одноглазый — царь.

Смерть на рассветеПеревод А. Ибрагимова

Путник, в путь выходина рассвете. И босыми ногами топчивлажную, словно нос у собаки, траву.Пусть утренняя заря задувает лампады. Смотри,как солнце проходится легкой кистью по небуи ноги — обутые в вату — спешатранних червей рассекатьмотыгой. Тени уже не таят в глубинесумерек смерти и грустной усталости.Это мерцание мягкое и отползающий мрак.Пляшущее ликованье и страхза беспомощный день. Обремененные грузами,безликие толпы ползут —будить безмолвные рынки. Немые, поспешныешествия на темно-серых дорогах. И вдруг —холод по телу. Погибодинокий трубач зари.Белых перьев каскады. Увы,напрасная жертва. Кругом продолжалсямрачный обряд.Правой ногою — к счастью, левой — к беде.«О сын, — умоляет мать, —никогда не ходипо голодным дорогам».Путник, в путь выходина рассвете.Обещаю тебе чудесасвященного часа.Знаменья в хлопанье крыл.Злая расправа… Кто выдержит гнев человека,шествующего вперед?О мой брат, мой двойник,безмолвствующий в объятияхсвоих откровений, неужтоэтот лик искривленный — я?

РеквиемПеревод А. Ибрагимова

1

Скользишь недвижно над прудом недвижным,что бережно хранит твой робкий след.Там, где на корточки присела тьма, —белеют крылья.Твоя любовь — как паутина.

2

Ты слышишь ветра похоронный плач?Настал ученья час. Учи менябезбольному распаду в страннойтревожности.Печаль — как сумерки, целующие землю.

3

Не стану высекать подушку —вдали от облаков — для ложа твоего.Но — чудо! — ты растешь, едва прижмутебя к груди, израненной шипами.

4

Перелилась вся кровь твоя, до капли,в печаль, мерцающую в дымке дня,в вечернюю росу, что ручейкамибежит в корнях волос, где буйствуют желанья.О, жгучая тоска! Тоска! Палимый жаждой,пушинки слез твоих глотаю. Будьиспепеляющим печальным ветром,я влагой напою тебя,как дождь.

5

Соединим — ладонь к ладони — руки,и тонкий слой земли меж ними вскормитнесчастного найденыша любви.Беззвучный шепот выманил тебятуда, где мы, бывало,сидели вместе,соединив — ладонь к ладони — руки.Сидел я в ожиданье одиноком.Сквозь пальцы сеялась земля.

6

Мне приходить к могильному холму,следить за единеньем тайным.Когда-нибудь прививокродитпечальные плоды.Мне лить сухие слезынад камнем, знаменующим безмолвьеприрученной решимости.Мне приходить к могильному холму,пока не станут прахом и надежды;я вижу болью сердца, как термитыкопаются во внутренностях белых,как сохнут муравьив сетях извилин мозга.Так что ж, резвитесь там, где головалежит обритая. Берите все.Скачите, кувыркайтесь, стражи смерти,по глине, поглотившей лоск волос.Я знаю этот холм, что самочиннозахвачен сорняками. Здесьмогильница ее тревог и опасений.

7

Ту чашу, что я нес, верни ее,тогда тоска сраститотторженную ветвь.Ту землю, что я сыплюна крик души твоей, — лелей ее:Она познала преклоненье плуга.И чтоб не опалять дыханьем — помни,что этот воздух закален, как сталь,в неистовых каденциях огня.Отнюдь не Феникс я. Смиреньепред очистительным ее пыланьем —вот завещанье урны.Но раскаляющий не молкнет реви лужи солнца плещутся в печах,где выплавлена бронза тела.Прикосновенье к пальцам жизнидарует кратковременный покой,обманчивый, как единеньепросеянной муки.Так будь недвижна. Если эта чашараздавит хрупкость рук твоих,не воздвигай гробниц и прах рассыпьпо собственной тропе.

Мерещится мне дождьПеревод А. Ибрагимова

Мерещится мне дождь,который от иссохнувшего нёбаотслаивает языки,отяжеленные познаньем.Я видел, как золавзметнулась облаком внезапным.Потом осела серым кругом. Посреди —кружился дух смятенный.Пускай струится дождь,с души смывая путы,что вяжут непонятною тоскойи учат чистоте печали.Как он сечетпрозрачность, окрыленную желаньем,и в огненной купели опаляетстремления, окутанные мглой!О тростники дождя,дарующие щедрый урожай, —с моей землей спрягаясь,вы обнажаете осколки скал.

Пора спелостиПеревод А. Ибрагимова

Ржавчина — это спелость, ржавчинаи поникший плюмаж колосьев.Пыльца — это время спаривания, когда ласточкивыплетают танецоперенных стрели нанизывают высокие стеблина крылатые струи света. И мы,мы с упоением слушаемслитные речи ветров, слушаемстоны в полях, где листьяостры, как бамбуковые лучинки.И вот уже мы, амбарщики,ожидаем ржавчины, чертимдлинные тени, окуриваемсухие крыши. Груженые стеблиторжествуют над гибелью завязи —мы ожидаемисполнения обещания ржавчины.

Посвящается Мардж, негритянской певицеНью-ЙоркПеревод Андрея Сергеева

Холодный безучастный виноградПророс в ночи;Глубоко отозвалсяВо вскрытых венах осени твой голос,Соединивший воедино голосаЛюдей, друг другу чуждых,Топчущихся в страхеНа улицах, протоках темного вина,Подрагивающего в ярких вспышках света, —Тебе ли спрашивать, богиня,Каков сегодня вкус вина?Он черен,Он черен, как рубцы глубоких ран,Как обещанья новых бессловесных мукИ мутного разлива беззаконья.Твой голос — одинокий вестникВо тьме, струящий безразличное вино.

Первые седые волоскиПеревод Андрея Сергеева

Предгрозовые тучи, космы адской сажи,Непроницаемый для пальцев света битумНа голове моей — глядите, сэр, — пока…Впезапно, как ростки пшеницы за дождем,Как вспышки молнии с москитный хоботок,Как лихорадочный трезвон цикад на солнце, —Три белых волоска! Три робких чужеземца,Пронзили чашу черную, как змеи, вьются,Заметные лишь в лупу, но потом — потомОни захватят все! Так что ж, спеши, зимаДешевой мудрости, лови в силки почета,Вяжи ночной колпак в заплесневелых блестках!

Посвящается МоремиВ 1963 годуПеревод Андрея Сергеева

Земля не знает ужаса стропил:Стропила рухнут, испугав геккона[305],И треснет глинобитный пол, а брусья,Изведав в почве смерть, найдут в ней жизнь, —Как погребенный в поле клубень ямса,Как корни баобаба, как огонь.И воздух не предаст тебя. Как пальма,Клонись в грозу, по помни, что топор,Губя леса, дает дорогу белкам.Будь вечной, словно темная трясина;Пусть ливни, а не пятки чужеземцаОставят на тебе свой влажный след.В полдневный зной себя укутай тенью,А ночью не страшись нагих небес.От перца изогнется твой язык,Как скорпионов хвост, — ужаль опасность,Но с голубем не бойся ворковатьИ на губах храни росу рассвета.Вооружись колючками, как роза,Дитя, надень, как дерево, бронюИ знай, что плоть твоя должна струиться,Как пальмовое масло, как вино,Не иссякая, чтоб в твоем потомствеМы пили мед и молоко земли,Опять прельстясь Адамовым ребром,Пей мед сама, наполнись им, как соты, —Ты горечи хлебнешь еще, дитя.Зардевшись сердцем, помни: белый мелОставит на тебе следы позора.С восходом солнца ощути на кожеСоленый вкус спасительного пота,Чтоб завтра не умыться солью слез.И чистый дождь прими как дар богов,И за него воздай им плодородьем.В приливе чувств будь вольной, словно волны,И смысл придай безжизненным пескам.

ФРЭНК АБИОДУН ЭГ-ИМУКХЕДЕ[306]

Одна жена для одного мужчиныПеревод А. Эппеля

Я не хожу в церковь, я не шляюсь по судам —Там целыми днями бубнят о «новой культуре»,Там треплются о «равноправии», кричат о «разводе»,Там затвердили заповедь, от которой тошно:Одна жена для одного мужчины.У папаши моего папаши было множество жен,И предок плевал на равноправие — ему хорошо!У себя дома предок был господом богом.Но кончилась лафа, едва появился белый,А с ним —Одна жена для одного мужчины.Как не возгордиться вашей подруге,Если она знает, что она у вас единственная?Пусть все утверждают, что ей вредно рожать,А я утверждаю, что только болван мог придумать —Одна жена для одного мужчины.Ну разве достаточно одной бабы мужчине?Можно ли вести хозяйство, вкалывать на полях,Собирать бананы, жарить, паритьИ при этом изловчиться нарожать детей,Когда одна жена для одного мужчины?Предположим, она не управляется по хозяйству и не желает рожатьЧитает себе книги, а к плошкам и не прикоснется;Как можно избавиться от такой халды?Разводом? Ну уж дудки — эта культура не по мне,Когда одна жена для одного мужчины.

ДЖОН ЭКВЕРЕ[307]

ОтветПеревод А. Эппеля

Наследие наших доверчивых отцов —Всё попирающие бледнолицые чужеземцы —Изгнаны прочь.Теперь благожелательные миссионерыИзмученный народ больше не дурачат;Теперь залетные коршуныНе терзают чужих цыплят —Мы сами теперь терзаем себя!

ОСТРОВ САН-ТОМЕ

КАЭТАНО ДА КОСТА АЛЕГРЕ[308]

Смерть изгнанникаПеревод А. Голембы

Как вечные снега, что увенчалиЧело крутой заоблачной горы,Твоих воскрылий белые шатры…О, Вольность! Уврачуй мои печали!Твои лобзанья, злобны и добры,В моих ушах отрадой прозвучали,Твои слова, достойны и щедры,Изгнанника с надеждой обручали!А ведь Изгнанник плакал пред тобой…Не уходи, не взяв меня с собой!Здесь мой удел — тоска, оцепененье,Небесная в глазах затмилась твердь…— О, кто ты?— Избавительница Смерть!— Благодарю тебя за избавленье!

Когда я умруПеревод В. Васильева

Прощай! Я смерти жду. Здесь не твоя вина.

Кто лаве повелел снег обожать? Не знаю.

Снег, лаву охлади. О белая луна!

Ты смерть моя. Прощай, прощай! Я умираю.

Я не хочу в могилу. Страшно мнеСреди червей лежать осиротело.В огне жила душа. Так пусть в огнеСожгут мое безжизненное тело.Пусть вольный ветер прах мой охладелыйРазвеет, разнесет по всей стране.Я жить хочу в пространстве без предела:В воде, в земле, в небесной вышине.Тогда, — о горестное утешенье! —Став белым, как твоя девичья грудь,Я, в пепел обращенный, в онеменье,К тебе проникну в сердце, бездыханный.И даст оно тому приют желанный,Кто не нашел к нему при жизни путь.

АНТОНИО ТОМАС МЕДЕЙРОС[309]

Моя песнь ЕвропеПеревод М. Самаева

Сейчас,сейчас, когда все контакты налажены,телефонные кабели всюду проложены,пространства азбукой Морзе сближены,моря кораблями запружены,губами улыбки жалкие выжаты,безвестные дети по миру пущены,плоды тропические солнцем налиты,а мышцы — бессильем, —сейчас все это не больше чем символрабства.Сейчас,сейчас, когда все контакты налажены,кровь в жилах моих заморожена,ритмы моих барабанов задушены,сединой мои волосы выбелены,мое желанье отвергнуто и семя стерилизовано,мои дети холодом выхожены,тоска и мечта из груди моей выжжены,статуи моих героев взорваны,крики мои о свободе и мире бичами исполосованы,мои шаги, как дикие звери, выслеженыи мой разум в оковах огрубел и ослаб.Сейчас, когда «невинные прелести» твоей цивилизациикрасуются кровоподтеками у меня на лице,я спрашиваю тебя, Европа,я спрашиваю тебя: «Что же дальше?»

Черная пятницаПеревод М. Самаева

Я на улицу выйдус откровенной ухмылкой, с моимипроданными святыми,чтобы хохотать до упадунад мертвым распятым богом.Я в черную пятницу выйдуна улицу, облаченныйв белый траур.Я оставлю дома семьюи выйду, чтоб скалить зубы,распевая песни йорубас воинами балуба[310]и философами банту.Даже если не хватит силдом покинуть для солнца, ветра,силой меня не удержишьв черную пятницу дома.

ФРАНСИСКО ЖОЗЕ ТЕНРЕЙРО[311]

Песня мулатаПеревод А. Ревича

Мулат —отпрыск белого и негритянки,кажусь постороннему взглядумельканием шахматных клеток:скользит этот взгляд по клеткам,цвета на доске смешались,сливается черный с белымв глазах, ослепленных мельканьем.Мулат я.Большая душа в моей плоти —двух душ различных слиянье:один плюс один — это двойка.Вот почему однаждытак обозлился белый.Он все сосчитал по пальцами доску для шахмат сделал.— Эй, мулат! — закричал он. —Ты малость ошибся,место твое возле негра.Ах!Но я не сбесился от злости…Свои черные кудрисо лба я пригладил к затылку,выдохнул дым сигареты,и громко запел ясо смехом,и стал вдруг пунцовым белый…Мулат я!С белой возлюбленной —белый,с черной возлюбленной —черный.Так вот!..

Цикл об алкоголеПеревод А. Ревича

1

Когда сеньор Силва Костак нам приехал на остров,привез он бутылку водки,чтобы заняться торговлей.Жара была так нестерпима,земля была так просторна,что казалось:вода бессильнасмочить пересохшее горло.Тогда сеньор Силва Костаотхлебнул половину бутылки…И слова обрела его глоткадля первой торговой сделки.

2

Луна омывает пальмы,подернуты нежной мечтоюглаза Морского Прибрежья.Безмолвье.Волна омывает скалы,остров тем всплескам вторит.Безмолвье.А там в отдаленьеслышится: хижины плачут,омытые лунным светом.Безмолвье.В проулке крайнемведут европейцы торговлю,шампанское попивая.

3

Говорила мать-негритянка:— Ему я твержу: «Сыночек,не пей ты эту отраву».Смеется. И слушать не хочет…Умолкла старая Рита,только в глазах и в морщинахдрожанье далекого смеха.— Что ж дальше, сеньора Рита?— Ох, такое несчастье!Сынок мой — в пивнушку,а пойло — в его утробу…Вздохнула старая Рита,глаза от слез покраснели.— Эх, сыночек, сыночек,о матери ты не вспомнишь!..

ЭпопеяПеревод И. Тыняновой

Где ты, Африка, —свободные дали,рокот стрел, прорезающий воздух?!Где ты, Африка, —бурливые реки,волны, клокочущие, как кровь в жилах?!Белые рубили прогалинывыстрелами карабинов.На прогалинах жгли костры,раздирая тропическую ночь.Костры!Миллионы костровна раскаленной земле!Лунная, лунная ночь…Корабль качается черный,и песня из трюма слышна.И в такт этой песнецепи гремят.Лунная, лунная ночь…Какая судьба впереди?!Человек из Африки, ты затерялсяв чужой земле…В Бразилииты под кнутом стонална бескрайних плантациях кофе!На севереты спину гнулна бескрайних плантациях табака!И в долгой ночной тишитосковал по родной земле,что осталась там, далеко…И долгие песни пел,подернутые слезой!..Люди северавспарывали ножамиживотылюдям юга.Люди северабыли полныграндиозных идей,таких грандиозных,что они казались бесформенными уродами!..Люди севератебе подарилииз того, что было твоим,кусочек земли: живи…Либерия! Либерия!О!На твоих улицахлюдей считали на доллары…Либерия! Либерия!Когда ты поешь в кабареи сверкает зубов белизна —это улыбка твоя, Африка!Когда ты мчишься стрелойв состязаниях на быстроту —это ритм твой, Африка!Иди же вперед,Африка,пусть слышится в песне твоейритм победы!Пусть слышится в песне твоейритм новой жизни!…Пусть твой звенящий смехнесется под небеса,как рокот стрел, прорезающий воздух!

Негры из разных стран светаПеревод И. Тыняновой

Звуки гонгаразрезали воздух,которого нет у негров.Гарлем! Гарлем!Америка —на улицах Гарлема —негры меняют жизнь на удар ножа!Америка —на улицах Гарлемакровь черных и белыхиграет в шахматы.Гарлем!Черный квартал!Ринг жизни!Поют поэтыс островов Зеленого Мыса…Поют люди, затерянные в волнах китовой охоты.Поют люди,затерянные на перекрестках жизни,заброшенные в разные концы света.В Лиссабон?В Америку?В Рио-де-Жанейро?Кто знает?Слушайте!Это Морна…Проклятый, тоскливый голос…Это люди Зеленого Мысавзывают к своим братьям!Средь табачных плантацийнегры качаются в танце.В небоскребах Нью-Йоркакривляются американцы!Средь плантаций Виргиниинегры качаются в танце.На люкс-яхтах Миссисипикривляются американцы!О!В штатах юганегры качаются в танце!Твой чернокожий голоспоетна подмостках Парижа.«Фоли-Бержер»!Белые покупаюттело твоеза бутылку шампанского.«Фоли-Бержер»!Лондон — Париж — Мадрид…Наклейки на чемоданах…И только песни, долгие песни,рыдающие в ночи,говорят о нашей печали!Негр!Если бы ты и родился белым,тебе б все равно обожгло кожув топках больших судов,увозящих тебя в неизвестность!Если бы ты и родился белым,тебе б все равно засыпало горлоуглем, что ты разгружаешьна набережных Ливерпуля!Если б ты и родился белым,тебя б все равно заставлялишвыряться жизнью за рюмку виски,чтоб тиснуть твое фото в журнал!В городе Баиинегрыизвиваются в пляскеуэ!В городе Баиинегры справляют макумбу[312].Ораксила́! Ораксила![313]Белый город Баия.Триста с чем-то церквей!Баия…Черный город Баия!Город Всех Святых.Ораксила! Ораксила!

АЛДА ДО ЭСПИРИТО САНТО[314]

«Где люди, истребленные вихрем безумия…»Перевод М. Самаева

[315]

Где люди, истребленные вихрем безумия,обрывают за жизнью жизньв забавах адского ремесла,красна от крови земля, липка,и море слизывает тела.В зарослях слышатся вопли, стоныи росчерки очередей автоматных.О, мой зеленый, о, мой зеленыйостров в кровавых пятнах,берег Фернана Диаса[316]. Среди прибрежных камнейкровавых сгустков черные слизнии крики, тонущие в тишинеоборванных жизней.Крики, они до сих пор в ушах.Выплачь, мой стих, что видел, и выстони.Помнишь, как точно, как не спешаЗе Мулат[317] работал на пристани.Как аккуратно метил палач,как четко бил наповал.Каждый выстрел егочью-нибудь жизнь обрывал.Кто говорит, что море синее —красной пустынеюказалось оно.Должна же за все это быть расплата!Зе Мулат,тебе не уйти от нее все равно.Пускай тебя не особенно радует,что наши тела приняла земля, —к тебе прикованы наши взгляды.Мы люди Пятого февраля,мы взятые смертью,вымаливавшие пощаду,взывавшие к милосердью.Теперь ничего нам не надо —не дышим мы, не едим, не пьем,в одну могилу мы свалены вместе —но мы живем,но мы живемдля мести.Тлеют в земленаши тела,наши домасожжены дотла.И среди пепла,среди смертейбродят голодные стайкидетей,наших детей,наших сирот,и здесь, под землей,нам слышен их плач.Что сделал тебе мой народ,ответь, Зе Мулат,палач.Что сделали выс народом моим,ответьте мне, палачи.Нет, мы не убиты,мы не молчим.Пожары пылают в ночи.Пылают пожары,пылает земля,у вас под ногами горит онаи всходов возмездия ждет,вся нашею кровью пропитана.Кровь наша — пламя, что в жилахвсего человечества мечетсямечтой о свободном мире —родине человечества.

«Сижу на пристани…»Перевод М. Самаева

Сижу на пристани,звучащейшироким симфоническим аккордом:лебедки, крики грузчиков, сигналы, —и все это в мелодии дождя.От пристани до горизонта,в набухшей духотетропического предвечерья,азартный африканский дождь.Дождинки пляшут, плющатся о тенти легионом крошечных головокложатсявкруг меня. И я — я наблюдаюих поучительный полет.Следы их на пескерисуются, как тропки судеб.Печатная история народовна полотне бескрайней жизни…Хор тихих голосовсливается в ликующую песню,мелодия которой всем понятна:она о мире, о надежде,о братстве.То песня человечества дождинок,бессмертная и радостная песня,которую и нам бы перенять.

Рядом в каноэПеревод М. Самаева

Просты слова наших днейи ясны, как воды ручья,который сбегает по ржавому склону,просветленный,в бодрой прохладе утра.Вот мы и рядом, мой брат.Плантация выжала все твои силы,твоя кровь засыхала на палубах,и тебя самого по кускам хорониласухая земля.Дай руку, сестра. Весь день тыотстирываешь чужое белье,чтоб накормить малышей. А пороюнесешь на продажу фруктовые косточки,чтоб схоронить умерших.А порой продаешь и себя самое,надеясь пожить хоть немногов достатке, в покое.А жизнь обрастает лишь новыми бедами.Для вас, мои спутники, голос надежды моей.Я с вами, когда вы на празднике пляшете,невзгодами жизни не сломаны,с вами на сборе какао и дажев гуще базарного гомона,когда янаблюдаюза гибелью ваших грошей.С вами я запускаю змея,среди белого знояпо песку волоку каноэи в тесной хижинеиз общей мискискорбный ваш ужин ем.Но по бескрайним пескам побережьяСан-Жоаовсе вы, братья, встречавшие те жепорывы торнадои прокопченные жизпью, как я,все вы, плоть от единой плоти,каждый своею дорогой пойдете,забыв, что плыли в одном каноэ.Быстро на землю спускаетсявечер,и вдалеке на мысу Сан-Марсал,вдруг замерцали, как свечи,тысячи огоньков.Дым воскурений, кормящий плодородие ночитайнами судеб, и гонга таинственный звук.С вами я, братья из Санто,приобщенные к бешеным ритмампогребальных батуке,исторгающие из себябеспутные крикии телодвиженья.С вами я, в вашем каноэ и в вашихголосах, исходящих мольбами, проклятьями, болью…Брат мой, я здесь, я с тобою,в лад с твоим мое сердце бьется,когда наш народ предаетсяиграм своих детей.Брат мой, я здесь, я с тобою,рядом, в одном каноэ.Но знаешь, о чем я мечтала?Сомкнуть воедино наши бессчетные руки,руки лебедок, причалов,скал, берегов — наши руки —в огромное братство, простертоеот полюса к полюсу,чтобы все мы, одним человечеством, плыливместе, в одном каноэ.Вот послушай…Небо вечера над головоюи зеленые волны прибояприближают к Чудесному Берегунас, плывущихв одном каноэ.

ТРИНДАДЕПеревод Б. Слуцкого

Вот он, черный человек. Он простирает усталые,

обессилевшие руки. У него больше нет сил

напрасно стучаться во все двери. Его глаза

налились кровью и ужасом.

Это было. Он вышел из камеры смерти. Он спасся,

выжил, а тридцать его товарищей задохнулись,

погибли без воздуха и воды.

Да, так было. Они погибли в феврале 1953 года.

Только он один, потеряв сознание, упал на трупы

своих товарищей, а когда очнулся, обезумел от

ужаса и побежал по тюремному двору, крича

от голода и жажды.

Мое имя — Гравид,А мое преступлениеВ том, что родился в Триндаде,В осужденном на смерть поселке.Я красил дома,Как и все маляры.Как-то утром забралиИ бросили в тюрьму.В каземате без воздухаЗаперли тело,Хранимое ненавистью,Переполнявшей душу.Товарищей становилось все больше.Товарищи падали друг на друга.И железная дверь открывалась,Всякий раз рождая надежду,Что мы выйдем на свободу,Подышим воздухом улиц.Дверь захлопывали, запирали,И надежда за ней исчезала,А людей становилось все больше.Двадцать… тридцать… сорок…Двадцать… тридцать… сорок…Становились все громче крики,Пересыхали глотки.И росла, нарастала жажда,И задыхались люди,И тираны на свежем воздухеИздевались над ними.Становились все громче крики…«Воды… воды… воды…Воздуха, воздуха…»Хор смертиВзывал к жизни…Наступал вечер.Приходила ночь.И люди умирали,Потому что полночь — это час смерти…Хор гремелВо тьме зловещей,И людские тела падали наземь…Старик моторист Алфредо,Ты уже умер…Твое слабое тело освободилось,Ты избавился от жизни.Тебе повезло.А ты, Лима,Подполз к двериИ просил воздуха,Просил жизни,Но насмешливая судьбаСшибла тебя наземь.И вот тебе уже не нужен воздух…Брат за братом,Друг за другомУмирали товарищиВ хоре смерти,В могильном мраке,В вечной тьмеПогибшей надежды.В это страшное утро,В пятницу, пятого февраля,Февраля,Жестокого и вещего,Я вышел живым.Шестнадцать, шестнадцать человек,Скелетов,Вышли и упали замертво.А я выжил.Только сначалаЯ лежал среди мертвых,А потом возмутилсяИ встал.Я встал другим человеком —Безумным,И рванулся к двери,Требуя водыИ еды,А их все не было.Я изверг на палачаВсю желчь, всю желчь,СкопленнуюМоей яростью.А они, эти тираны,Связали меня по рукам и ногам,Когда я устал отбиваться.Ярость росла,Ее лавина заливала палачей,Мои нервы напряглисьИ порвали оковы.Восстание росло,И безвестные палачиСтреляли в меня.Они попадали,Но я стоялИ не умирал.Они изрешетили меня всегоИ все вокруг,Но я не умер.Волны восстания вздымают меня,И я безумею от гнева.Они пытались выслать меня,Но я останусь здесь вечно…Мои глаза не стекленеют.Вечным укором я стою перед ними.

Культовая конная статуя, изображающая предка. Народность догон (Мали). Дерево. Высота 82 см. Частная коллекция. Канны

СЕНЕГАЛ

ЛАМИН ДИАКАТЕ[318]

Стихи из книги «В канун шестого дня»

«Мое желанье!..» (I)Перевод А. Голембы

Мое желанье! Стада облаков,когда нисходит сумрак,стада облаков, чтобы окутать звезды.Мое желанье! Таинственный перезвонколоколов Воскресения!И земля становится мирным полем надежды,и в глазах — милосердие слез.Мое желанье! Большая поэма, записаннаяв древней крови моей Африки,и колыханье становится ритмомдуновения, щедрыми красками,яркостью, блеском кровавого гребня.Мое желанье! Мечта о ветре,в братской неистовости овевающемвесь шар земной.

«Пойдем, подруга моя…» (II)Перевод А. Голембы

Пойдем, подруга моя, пойдем со мной,мы покинем этот безмерный мир, чтобы восстатьсреди древних.Неужелиты не слыхала, как на исходе третьего сназвук пастушьей свирели сзываетстада созвездий?Это дыхание древних — там, внизу, в том краюмиражей.Так взмахнем светоносными крыльями нашимии направим полет наш в эпоху добра и покоя.

«Я буду идти день и ночь…» (IX)Перевод М. Курганцева

Я буду идти день и ночь,подобный вождям наших древних племен,повинуясь мудрости — верному поводырю.Я буду идти, не ведая отдыха и остановок.Имя твое, словно тень,словно дикий цветок,прикоснется к моим губам,и я затеряюсьв глухом лабиринте ручьев и тропинок.

«Скромен подарок…» (X)Перевод М. Курганцева

Скромен подарок,который я приношу и кладук твоим обнаженным ногам.Нет в нем роскоши Запада,нет в нем дыханиятех времен, когда всебыло пронизано ритмом.Робкие речи,сбивчивые обороты,корявые фразы —вот и все,что я предлагаю тебев наш механический век.Но не печалься, сестра моя,страсть остается…

«Наши богини владели…» (XI)Перевод М. Курганцева

Наши богини владели наречием тайны,наши атлеты — голосами тамтамов,наши герои вздыбливали конейнад прозрачными безднами снов.Голос твой —он так явственно слышитсяиз глубины заповедных времен,что я простираю ладоник тебе в первобытном порыве,в безудержной жажде объятья,ибо ты рождена моей памятью,вызвана к жизни моим заклинающим криком.

«О, эта призрачная улыбка…» (XII)Перевод М. Курганцева

О, эта призрачная улыбка витрин.Взрыв одиночества в четырех стенах.Я давно научился ткатьмягкие, мягкие,словно масло, слова.Просят девушки —дай нам солнечный город,город из бабушкиных сказок,родившихся на пороге ночи.Город света,где улицы льются,как белокурые волны волос,скамейки дышат покоем,фонтаны струят надежду,глаза людей излучают уверенность,тысячи детейбеспечно смотрят,как приближается завтра.Город солнца, где ты будешь править,где улыбаются детисвоему детству, и солнцу,и грядущему дню.Город света из бабушкиных сказок,родившихся на пороге ночи.

«Мои глаза пронзают…» (XIII)Перевод М. Курганцева

Мои глаза пронзают лесную чащобу,и вот я уже в хороводе Предков,в сердце зеленой Гвинеи.Пусть двенадцать каури[319] мне дарят заветные тайны,пусть глядят на меня высокие тени умерших,пусть мне шепчут о горестях жизни,о вечном покое за гробом.

«Кровь малинке…» (XIV)Перевод М. Курганцева

Кровь малинке[320] — я слышу —бурлит в твоих венах,подобно потоку Джолибы.Во мне просыпаетсяэтот рокочущий голос,его завораживающие ритмы — прибой,ударяющий в сердце.Вчера я беседовал с тенями усопших вождей,мудрецов, покинувших мир.Вчера я блуждал в миражахзатопленной солнцем дороги.Вчера я прошел испытанье,прошел обряд Посвященья.Сегодня я слышу в кровипробудившийся голос малинке —голос величья и мудрости.Сестра моя, слышу твою поющую кровь!

«Сегодня ты так хороша…» (XVII)Перевод А. Голембы

Сегодня ты так хороша:серебряное ожерелье,золотые браслеты,суданские ткани,гвинейские духи,твое зыбкое лицо…Сангомарские богини опять нашлисвою утраченную сестру после долгих времен безымянныхв бесчисленных толпах людских.Так помнит ли он о тебе?Это был день без солнца,день в угрюмой тени,озаренный одной лишь улыбкой твоей.

«Эти голые руки…» (XVIII)Перевод А. Голембы

Эти голые руки,эти пальцы мои на тропинкахтвоих волос.Ты весна моя,в этом году без весны,мириады ночных фонарей на Монмартре,и старый Париж, улыбаясь,тонет в глазах твоих.Видишь, этот бродячий художникугодил прямо в сеть твоих сонных мечтаний.А мечты его вьются струйками парапо волнам зонтов.На груди твоей пламя застенчивой розы.И цветочница будущее читаетпо лепесткам.

ШЕЙХУ УМАР ДИОНГ[321]

ОтказПеревод Ю. Стефанова

Нет, довольно мне извиватьсяВ судорожном танце.Довольно упиваться отзвуками старины,Перебирая четки воспоминаний.Мне спецовка и молот нужны.Я сонные статуи предков хочу повалить,Я хочу пахать и ковать,Я хочу строгать и пилить,Я хочу, возвращаясь с завода,Обменяться с друзьями улыбкой у входа.Нет, довольно мне кровью своей торговать,У донорских пунктов толкаясь.А захочется в пляску пуститься — плясатьЯ хочу теперь фарандолу.

ПосланьеПеревод Ю. Стефанова

Я отдал сердца солнечное пламяЗа груду железного хламаТебе, наш машинный век.Я развеял костры лесные,Рассеял моих лучших сказителей,Вырвал из рук воителейМщенья тяжелый меч.Час единства пробил.Провел я долгие ночи без снаВ мерцанье огоньков болотныхТрепетного мира первым дозорным.В сердце своем, на муссон похожем,Задушил я ненависти ураган.Я всем улыбаюсь, я на «ты»с черным,белым,краснокожим.Я пишу, арабесками покрывая листыЖгучих песков пустынь,Вечных снегов вершин,Зеленых лесных полян:Мир и дружба народов.

ИллюзииПеревод Ю. Стефанова

Оставь иллюзии, мой брат.Руки не подавай им, взглядПрочь отведи, сердцебиеньеУйми, когда они тебя манят,Оставь иллюзии, мой брат,Гони с порога их назадБез всякого стесненья,А сам ищи в земле зарытый клад.Имей терпенье,И поиски тебя вознаградят.Не верь иллюзиям, мой брат.Их запахи дразнящие не смогутТебя насытить, и в ночи дорогуИх огоньки тебя не озарят.Знай — жажду миражи не утолят.Чтоб утолить ее, возьми кирку, мой брат,Рой землю в пекле солнечных лучей,Обуглись у пылающих печей,Чтоб наших весен увидать цветенье.Твои иллюзии, мой брат,Кровь высосать из жил хотят.Руки не подавай им, взглядПрочь отведи, имей терпенье,Да, терпенье,И поиски тебя вознаградят.

БИРАГО ДИОП[322]

ПосвящениеПеревод Н. Горской

Глаза взглянули на меня в упори горькой нежностью своей сожгли.И голоса я слышу до сих пор —иные голоса иной земли.Со светом тень вела извечный спор,обманы дня растаяли вдали,но отблески — ночам наперекор —на трудный мой, тернистый путь легли.Живая жизнь бесследно не ушла:от плоти плоть нетленный дух взяла,напев старинный ветром принесло,и не иссякло на губах тепло;но все же даль обманчиво светла,и мучит явь, мечтам назло.

ВидениеПеревод Н. Горской

Чья-то смутная тень проплылав душных сумерках предвечерья,и упала ночная мгла,роняя черные перья.Вдалеке, и темна и светла, —верю я и не верю, —не случайный ли отблеск стекла? —в душных сумерках предвечерьячья-то смутная тень проплыла.

СумеркиПеревод Н. Горской

Как сладостен сон, завершенный судьбойв сиянье ночей, где в безмерную высьуходят часы, не сыгравши отбой,где вечность не скажет секунде — вернись!Напрасно не сетуй, на ночь не сердись,скорее напиток пригубь голубой —в нем с явью твои сновиденья сплелись,в нем звезды рождаются сами собой.Легчайшим движеньем незримой рукизажжен над землею опаловый глаз,трепещут лучи, как ресницы, легки.Не надо соперницы-лампы сейчас,чтоб этот мерцающий свет не погас,чтоб крылья свои не сожгли мотыльки.

МукаПеревод Н. Горской

Гвоздика сохраняет цветсреди страниц альбома.Ложится розовый рассветна белый саван невесомо.И болью стянуты вискив орбите сновидений.Дрожат зыбучие пески —часы напрасных бдений.Иссякнут волны слез в бредуи вдруг нахлынут снова.И не приходит, на беду,спасительное слово.Я одинок в потоке дней,а дни проходят мимо…И горечь на душе сильней,и боль — неутолима.

Монотонные ритмыПеревод Н. Горской

Лежу, дремлю на дне челна,скольжу, ленивых ритмов полный,и плачет сердце, как волна;расколот звоном летний полдень.Скользит, ленивых ритмов полный,мелодий медленных наплыв.Расколот звоном летний полдень —многоголосый перелив.Мелодий медленных наплывв тяжелых ароматах молкнет.Многоголосый переливструится, словно лента молний.В тяжелых ароматах молкнетлиловых волн легчайший плеск.Вдали струятся ленты молний,до слез слепит разлитый блеск.

Над чем властвует любовь?Перевод Н. Горской

Над сутью всех вещей, над смыслом слов,над зыбкостью неповторимых снов,над тишиной, тяжелой, как смола,и над вопросами, которым нет числа;над плачем, заглушенным тишиной,над тяжкой тишиной души больной,над болью, приходящей вдруг,когда вдвоем молчат, не разнимая рук;над местом встреч — началом всех начал,над словом, столько значащим для двух,над словом, не произнесенным вслух,над нервами, чей яростен накал,и над ленивой негой вечеров,когда смолкают голоса ветров.

МудростьПеревод Н. Горской

Желанья, гнев и боль отброшу прочь,из дальних стран вернусь домой,пускай сожжет пылающая ночьмою тоску и бред последний мой.Желанья, гнев и боль отбросив прочь,я подниму с земли кровавый ком —остатки сердца моего,растоптанного вашим каблуком,и, если сердце не совсем мертво,я подниму с земли кровавый ком.Ко мне придет без сновидений сон,и прилетят в рассветный часчетыре ветра с четырех сторон —коснутся ласково усталых глаз,и снизойдет без сновидений сон.

АнимизмПеревод Н. Горской

Когда проснется спящая страна, —несбыточному сбыться суждено! —забродит гнев, как старое вино,и возвестит иные времена.И кости, побелевшие давно,восстанут и стряхнут остатки сна —вот так душа истлевшего зернаживет и входит в новое зерно.И боги маски черные сорвут,их голоса прокатятся, как гром,и запылает ночь большим костром.И неживые вещи оживут,и в темных дебрях прозвучат слова,что Африка по-прежнему жива!

ДиалогПеревод Н. Горской

Перекличку волны и веслаподхватил расшалившийся бриз,и над веслами наши тела,словно яркая бронза, зажглись.Раскалился песок добела,и валы набегают на мыс,и пирога в тоске замерла,океан умоляет — вернись!Колыбельная песня морей…Хоть бы вечер пришел поскорейи, ласкаясь, к пироге прилег!Голос прошлого в сердце проник,нам понятен печали язык —и волны и весла диалог.

ЗапустениеПеревод Н. Горской

В джунглях под черной листвойтруб оголтелых вой, буревой, грозовой,и тамтам — зловещей совой.Черная ночь, черная ночь!Плачет тыквенная бутыль —ядом стала вода,и превратилась в пыльв чаше еда,в чаще — беда,страшно в домах, страшно впотьмах,черная ночь, черная ночь!Под мертвой лунойфакел в ночи,свет, как больной,бледнее свечи, тусклее свечи.Только дым смоляной,черная ночь, черная ночь!Чья-то душабродит в тиши;тише, чем вздох камыша, —шепот души,черная ночь, черная ночь!Цыпленок ни мертв, ни жив —хоть бы малейшая дрожь!Хоть бы черная кровь из багровых жил —камень — сломаешь нож!Черная ночь, черная ночь!Труб оголтелых вой, буревой, грозовой,и тамтам — зловещей совой,черная ночь, черная ночь!Прочь с берегов рекиушел народ,стонет вода в порыве тоски,и тростники вонзают в небо клинки.Черная ночь, черная ночь!Покинул саванну древнейший род,в пустыне гудят пески,труб оголтелых вой, буревой, грозовой,и тамтам зловещей совой —черная ночь, черная ночь!На деревья взгляни —сок застывает в стволе,сохнут корни в земле,и предков огнипогасли в густой тени.Черная ночь, черная ночь!Страшно в домах, страшно впотьмах,факел слабей ночника,плачет река,в чащах больных поселился страх,ветка дрожит, как рука старика.В джунглях под черной листвойтруб оголтелых вой, буревой, грозовой,и тамтам — зловещей совой…Черная ночь, черная ночь!

Дыхание предковПеревод Н. Горской

Голоса вещей слушай чаще,к ним обрати свой слух:голос огня шипящий,голос воды стеклянный,рыдание чащи,шелест поляны —это предков нетленный дух.Мертвые не уходят из привычных мест:родные края озирая,они блуждают окрест.Их домом не стала земля сырая:они населяют лес,стоном ветра летят с небес,в заводи вместе с водой молчат,в водопаде водой играют,бродят в толпе, стерегут очаг —мертвые не умирают.Голоса вещей слушай чаще,к ним обрати свой слух:голос огня шипящий,голос воды стеклянный,рыдание чащи,шелест поляны —это предков нетленный дух.Предки не умирают.Мертвые никуда не ушли,мертвым тесно в лоне земли —мертвые не умирают!Мертвые не уходят из родных мест:они в материнских сосках,в плаче младенца, в смехе невест,в тлеющих угольках.Их домом не стала земля сырая:они шелестят в траве,пляшут в огне костров,тучей плывут в синеве.Мы с мертвыми делим кров —мертвые не умирают!Голоса вещей слушай чаще,к ним обрати свой слух:голос огня шипящий,голос воды стеклянный,рыдание чащи,шелест поляны —это предков нетленный дух.Крепнет день ото дня наш союз,крепче связь, расстоянье короче —все ближе пальцы незримых рук,все тесней наших душ круг,вставшие с нами в круг — мертвые — не умрут,предки с жизнью связаны прочно.Тончайшая нить самых прочных узтянется к нам от них:они утесы крушат,по дорогам ветром спешат,и стонут в травах сухих,и на крышах соломой шуршат,оживают в сгущенье теней,в сплетенье корней, в стоне пней,в заводи спят, в водопадах играют…Их дыхание в нас все сильней,дыхание мертвых, которые не умирают,мертвые никуда не ушли,мертвым тесно в лоне земли!Голоса вещей слушай чаще,к ним обрати свой слух:голос огня шипящий,голос воды стеклянный,рыдание чащи,шелест поляны —это предков нетленный дух.

Песня гребцаПеревод Н. Горской

Что поет у причалатемнокожий гребец?Есть ли в песне началои есть ли конец?..Я однажды спросил у болтливых сорок,как рождается песня летящих пирог,и сказали они: подхватив на лету,ее бросил в волну озорной ветерок,но хотела вода сохранить красоту,и волну, как морщину, разгладил поток.Что поет у причалатемнокожий гребец?Есть ли в песне началои есть ли конец?..Я однажды спросил у зеленых лиан,кто мелодию весел уносит в туман,и сказали они: подхватив на лету,подарил баобабу ее ураган,но кудрявый старик наводил красотуи стряхнул эту песню с волос в океан.Что поет у причалатемнокожий гребец?Есть ли в песне началои есть ли конец?..Я однажды спросил у стеблей тростника,как рождается нежный напев челнока,и сказали они: подхватив на лету,его птица с собой унесла в облака,но потом уронила на землю в цветуи суровым гребцам отдала на века.Мой певец, мой кудесник,темнокожий гребец!Как рождается песня,я узнал наконец.

МиропомазаниеПеревод Н. Горской

В три кувшина, в три кувшина крепких,близ которых ночью бродят души предков —духи добрые, как легкий ветер,духи светлые, как небо утром,души пращуров и братьев,души наших предков мудрых, —погрузила мать три темных пальца, —руку левую, — три пальца в три кувшина крепких:указательный, большой и средний;погрузил я руку правую в кувшины,пальцы темные, один, другой и третий:указательный, большой и средний.Пальцами, багровыми от крови —кровь быка,и кровь козла,и кровь собаки, —мать меня коснулась трижды.След большого пальца — вдоль надбровий,указательный груди коснулся, к сердцу ближе,средний прикоснулся к животу.Я простер багровую от крови руку —кровь быка,и кровь козла,и кровь собаки, —и над пальцами по кругупронеслись четыре ветра, как четыре друга, —ветры запада, востока, севера и юга;а потом дрожали пальцы под луною полной,под луной прохладной, голой,и луна в кувшин упала.А потом в песок, остывший в полночь,погрузил я руку — три холодных пальца алых.И сказала мать: «Иди, броди по свету!Души предков за тобой пойдут по следу».Я ушел,и я бродил по тропам,по звериным тропам и проторенным дорогам,я ушел за море, за морские дали,я ушел за море, в край заморский, дальний;и когда встречал я злых и черствых,злых людей с душою черной,и когда встречал завистливых и лживых,злых людей с душою черной,духи предков были мне опорой.

ДиптихПеревод Н. Горской

Солнце, оранжевый перезрелый плод,обрызганный синевой, упадет вот-вотв котел кипящего дня.Убегает тень от лучей — сыновей огня —под солому крыш, где дремлет древний фетиш.Саванна, раздетая догола,в своем бесстыдстве чиста,режут глаза несмешанные цвета.Тишина и звук связаны крепче узла,хранимые тишиной, ранимые тишиной,бесконечные звуки творятнедоступный уму обряд…На ложе своем расстелила ночьпокрывало, расшитое искрами звезд.Убегает свет от теней — дочерей темноты,кони храпят, завывает пес,и человек под соломой крыш дрожит, как мышь.Саванна, стыдясь наготы,в черную тень легла.Тишина и звук связаны крепче узла,звуки, отточенные тишиной,по заросшим тропам скользят,и брезжит восходдля тех, кто придет,и для тех, кто уйдет.

ДАВИД ДИОП[323]

Время страдатьПеревод М. Ваксмахера

Белый убил моего отца —Гордого моего отца.Белый опозорил мать мою —Мою красавицу мать.Белый заставил брата,Могучего моего брата,Спину под солнцем гнуть.Белый протянул ко мне руки,Красные от черной крови,И крикнул надменно:«Бой! Умыться! Воды!»

Тот, кто все потерялПеревод М. Ваксмахера

В хижинах наших сверкало солнце,И женщины были стройны и гибки,Как пальмы в час вечернего бриза,И беззаботно скользили детиПо мертвым глубинам реки,И отважно сражались мои пиро́гиСо стадами злых крокодилов.А ночами луна, как добрая мать,Смотрела с улыбкой на пляски,На наши пляски под гул тамтамов,В тяжелом неистовом ритме тамтамов,Тамтамов радости, страсти, счастья возле костров свободы.А потом пришла тишина…И солнце погасло в нашем небе,И в хижинах наших погасло солнце,И захватчик с глазами стального цветаПотянулся своим тонкогубым ртомК красным губам наших черных женщин.И детям моим пришлось забытьСвою беспечную наготуИ напялить на себя солдатский мундирЦвета железа и крови.Цепи рабства сковали мне сердце,И ты замолчал, мой тамтам,Тамтам моих ночей,Тамтам моих отцов.

Вызов насильюПеревод М. Ваксмахера

Ты плачешь, ты спину гнешь,Ты гибнешь, не зная за что,Ты бьешься, ночами не спишь,Чтобы тот, другой, отдыхал,Ты разучился смеяться,О брат мой, с глазами, полными страха и боли, —Поднимись и скажи:«Нет!»

Горе тебе, бедный негрПеревод М. Ваксмахера

Горе тебе, бедный негр!..Хлыст свистит,Свистит над твоей спиной,Облитой по́том и кровью.Горе тебе, бедный негр!Долог, о, долог день,Долго надо носитьБелую слоновую костьДля белых твоих господ.Горе тебе, бедный негр!Голодны дети твои,Голодны, а лачуга пуста,Пуста: ведь жена твоя спит,Спит в господской постели.Горе тебе, бедный негр, —Черный, как горе твое!

Один белый сказал мне…Перевод М. Ваксмахера

— Ты негр,Негр,Ты грязный негр!Губка — сердце твое,Губка, что жадно глотает ядовитую влагу порока,А цвет твоей кожи обрек твою кровьНа вечное рабство.Правосудье каленым железом тебя заклеймило,Заклеймило твое греховное тело.Твой путь, о проклятое чудище, — глухая тропа униженья,Твой завтрашний день будет так же постыден и жалок,Как нынешний день.А ну, подставляй мне свою проклятую спину,Что сочится по́том зловонным твоих прегрешений,Поганые руки свои подставляй,Неуклюжие руки раба.Шевелись, работа не ждет!И пусть моя жалость угаснетПри одном только виде твоем.

Моей материПеревод М. Ваксмахера

Когда меня осаждает память,Память о боязливых привалах над краем бездны,Память о ледяных океанах, поглотивших жатву,Когда во мне оживают бесприютные дни —В лохмотьях, в дыму дурмана,За наглухо закрытыми ставнями,Где одинокое слово в безумной гордынеТщилось обнять пустоту, —Тогда о тебе я думаю, мама,О ве́ках твоих прекрасных, опаленных годами,Об улыбке твоей, царившей в моих больничных ночах,Об улыбке, которая торжествовала над всеми невзгодами.О моя мать — моя и всего человечества,Мать ослепленного негра, который сегодняСнова увидел цветы!Я жадно, я жадно вбираю твой голос,Прочерченный криком отмщенья,Пронизанный кличем любви.

ЧасыПеревод М. Ваксмахера

Бывают часы мечтанийВ спокойствии ночи, на дне тишины.Бывают часы сомнений,Когда раздираешь со стоном бархатный занавес фраз.Бывают часы мучительной боли,Когда вдоль военных дорог материнская память бредет.Бывают часы любви —В хижинах светлых, пронизанных песней желанья.И бывают часы — их светом своим озаряют грядущие дни,Точно солнце, что на восходе румянит древесную плоть, —Так в сутолоке часов,В бреду беспокойных часовНаливается нового времени завязь —Плодотворных часов равновесья.

Цепи в агонииПеревод М. Ваксмахера

Димбокро́[324]… Пуло-Кондо́р[325]…Хороводы гиен вокруг кладби́щ,Земля до отвала кровью сыта, солдатня ухмыляется,На дорогах дьявольский скрежет бронированной злобы,В рисовом поле лежит убитый вьетнамец,В Конго каторжник стонет, в Штатах брата его линчуют.Я слышу зловещую поступь молчанья —Тень стального крыла проносится над новорожденным смехом.Димбокро… Пуло-Кондор…Мечтали они, что цепи задушат надежду,Что пот загасит искры горящего взгляда.Но брызжет солнце из наших песен,И от саванн до джунглейНаши руки, готовые к бою,Протянули удрученным невольникам полные горсти надежд.Димбокро… Пуло-Кондор…Слышишь? Подземные соки бурлят.Это песня убитых братьев.Несет нас она к садам расцветающей жизни.

ЛжецамПеревод М. Ваксмахера

Уроды бесстыдные с дорогими сигарами в пасти,Погрязшие по уши в оргиях,Посадившие равенство в железную тесную клетку,Вы проповедовалиГолубую печаль, закованную в цепи страха,Вялую меланхолию в кандалах отрешенности от всего земного,Ваши больные мозгиНеотвратимо влекли вас к бездне,Содрогаясь от ужаса, и кошмаром вставал перед вамиОбраз арены, гудящей от поступи негров-атлетов.А сегодня дрожат ваши площади и города от запоздалых рыданий,И цепляются ваши слащавые речи за руины домов,И мыслители ваши дружным плаксивым хоромИзвергают стоны и жалобыИ пытаются молнию превратить в мишуру.Но теперь — кто поверит теперь гипнотическим заклинаньям,Кто не заметит ловушек, окруживших трухлявые триумфальные арки,Кто поддастся теперь гнусавым призывам церквей, —Теперь, когда вольное лезвие ветраРежет жалкие путы,Когда корчатся маскарадные тени под пятой пробудившихся гор?Сегодня достаточно вздрогнуть нежному стеблю маиса,Достаточно вскрикнуть арахису над поверженным голодом негритянским,Чтобы наши шаги устремились навстречу прямому и честному свету.А вашим ночам, задурманенным пропагандой смиренья,Вашим ночам, забрызганным воплями о благодати,Вашим ночам нескончаемых клятв и молитвМы противопоставимГимн раскованных мускулов,Гимн поднявшейся Африки, Африки в рубище,Африки, рвущей тысячелетнюю тьму.

ОтступникПеревод М. Ваксмахера

Мой брат с белозубой улыбкой, тающий от лицемерного комплимента,Мой брат в золотых очках,С глазами, заголубевшими от хозяйских речей,Бедный мой брат в смокинге на подкладке из тонкого шелка,С отважным писком принимающий позы в снисходительно любезных салонах, —Нам жалко тебя.Солнце родной страны оставило только теньНа твоем цивилизованном лбу,И память о хижине бабки твоейЗаставляет краснеть твои щеки,Посветлевшие за долгие годы покорности и унижений.Но когда, пресытясь словами, такими же звучно-пустыми,Как барабан, что сидит на твоих плечах,Ты пойдешь по горькой и красной африканской земле,Тогда, в такт своим беспокойным шагам, ты будешь твердить:«О, как я одинок, как я здесь одинок!»

Возле тебяПеревод М. Ваксмахера

Возле тебя я обрел наконец свое имя,Имя свое, погребенное солончаками времен.Возле тебя обрел я глаза, не замутненные лихорадкой,А смех твой, как пламя, прорвавшее мрак,Африку мне возвратил, и вчерашние льды отступили.Десять лет отступили, любимая,Десять лет нелепых иллюзий и мешанины идей,Десять лет дурманящих снов,Десять лет… И дыханье огромного мираБоль людскую вдохнуло в меня,Эта боль помогла мне в сегодняшнем грохотеЧистый голос завтрашней песни услышать,Эта боль затопила меня необъятным приливом любви,Возле тебя я обрел наконец память крови своей,Обрел ожерелья беспечного смеха на груди ликующих дней,Дни обрел нескончаемой радости.

АфрикаПеревод М. Ваксмахера

Моей матери

Африка, моя Африка,Африка воинов гордых в древних саваннах,Африка, о которой поет моя бабушкаНа берегу далекой реки, —Я тебя никогда не знал,Но полнится взгляд мой кровью твоей,Черной прекрасной кровью, пролитой в полях,Кровью твоего пота,Потом твоей работы,Работой твоею рабской,Рабством твоих детей.Африка, скажи мне, Африка,Эта спина, что согнуласьПод бременем униженья,Эта исполосованная спина,Говорящая «да» хлысту на дорогах полудня, —Ты ли это? Скажи!И мне отвечает суровый голос:«Нетерпеливый мой сын! Ты видишь юное, крепкое деревоТам, вдалеке, —Ослепительно одинокое среди белых увядших цветов?Вот она, Африка, вот твоя Африка,И она терпеливо, упрямо растет,И плоды ее день за днемНаливаются терпким соком свободы».

Черному юношеПеревод М. Ваксмахера

В пятнадцать летВся жизнь полна обещаний…В стране, где дома задевают небо,Но ничто и никто не в силах задеть сердце,В стране, где так любят руку на Библию класть,Но Библия всегда остается книгой за семью печатями,Пятнадцатилетняя жизнь — это корм для голодной реки,Если это жизнь молодого проклятого негра.Однажды в августе, вечером теплым,Юноша черный совершил преступленье.Посмел — о, ужас! — воспользоваться своими глазами.Его мечтательный взгляд скользнул по губам,По груди, по ногам белой женщины.Он посмотрел на белую женщину, которую только белыйПраво имеет обнять в ритмах черного блюза,А черный разве — лишь за безымянными стенами.«За каждый проступок надо платить», — говорили тебе не раз.И вот двое белых решили свершить правосудье,Двое взрослых людей встали на чашу весов,А на чаше другой — твоя пятнадцатилетняя жизнь,Полная обещаний.Эти двое вспомнили обо всех запятнанных женщинах,О безумце слепом, который осмелился видеть,О господстве своем, которое подгнивать начинает, —И взлетела твоя головаПод истерический гогот.В виллах с кондиционированным воздухом,Над стаканами с лимонадом,Спокойная совесть вкушает заслуженный отдых.

Рама КамПеревод М. Ваксмахера

Песнь, посвященная негритянке

Мне нравится твой диковатый взгляд.На губах твоих — привкус манго,О Рама Кам.Твое тело — как черный перец —Разжигает во мне желанье,О Рама Кам.Ты проходишь —Завидуют девушкиБедер твоих горячему ритму,О Рама Кам.Ты танцуешь,И тамтам, Рама Кам,Тамтам, тугой, как победная сила мужская,Прерывисто дышит под быстрыми пальцами музыканта.А если ты любишь,О Рама Кам, уж если ты любишь,Ты — словно черная ночьВ отблеске синих зарниц,Рама Кам!

Нищий негрПеревод М. Ваксмахера

Эме Сезэру[326]

Ты, шагавший с трудом, как потрепанная мечта,Как мечта, измочаленная всеми ветрами вселенной,Скажи мне, какими кремнистыми тропами,Какими оврагами, полными грязи, мученья, смиренья,Какими, скажи, каравеллами, водружавшими от острова к островуНегритянской крови знамена, вырванные из почвы Гвинеи, —Скажи мне, какими путями-дорогами донес ты терновое рубищеДо странного кладбища, где небо открылось тебе.Я вижу в твоих глазах отраженья привалов усталости,Вижу отсвет рассветов, возвещавших начало нового дняНа плантациях и в рудниках.Я вижу забытого Сундияту[327]И непокорного Чаку[328], который унес на дно океанаСокровище пламенных и шелковистых легенд.Вижу эхо военных оркестров,Звавших к убийству,Вижу вспоротые животы среди белых снегов.И страх, затаившийся в провалах улиц.О старый мой негр, жнец безвестных земель,Благоуханных земель, где каждый бы счастье нашел!Что же сталось с зарей, осенившей твой лоб,И с твоими камнями прозрачными, и с золотыми мечами?Ты несчастен и гол,Ты — потухший вулкан, мишень непрестанных насмешек,Ты отдан на милость чужого богатстваИ чужой ненасытной жадности.Шутники тебе дали кличку «Белянка», —Ах, это смешно, ах, это прелестно,И в восторге тряслись эти жирные морды,Ах, какое забавное слово и, право, не злое,И вот ему, бедному, грош…Но я-то, но я — я что сделал в то утро, тебя повстречав,В то сырое печальное утро,Утонувшее в пене тумана, где гнили короны, —Что я сделал? Я витал в облакахИ сносил снисходительноНочные тоскливые звуки,Недвижные раны,Рубища в лагерях бескрайнего ужаса.Был кровавым песок,И я видел, как занимается день, день такой же, как все,И я пел во все горло какую-то песенку.О, погребенные травы,О, развеянные семена!Прости меня, негр, мой вожатый,Прости меня, сердце мое,О, брошенные доспехи, о, победы, пришедшие поздно!Терпенье, терпенье, карнавал уже умер.Я оттачиваю ураган для грядущих посевов,Для тебя, мой негр, мы возродимГану и Томбукту[329]И наполним гитары веселыми плясками,И удары звенящих пестов, толкущих зерно,ВозвестятОт хижины к хижинеНаступленье лазури.

ЛЕОПОЛЬД СЕДАР СЕНГОР[330]

Стихи из книги «Песни в сумраке» (1945 г.)

Блаженной памяти…Перевод М. Ваксмахера

Воскресенье.Я боюсь суетливой толпы моих ближних с гранитнымилицами.Из башни стеклянной, населенной мигренями, нетерпеливымипредками,Я созерцаю холмы и кровли в тумане,В покое, — и хмурые голые трубы.У подножья домов и холмов мертвые спят, снят мечты мои,ставшие прахом,Спят мечты мои — кровь, что пролита даром и вдоль улиц течети сливается с кровью из лавок мясных.И теперь из башни стеклянной моей, как из пригорода,Я созерцаю мечты, развеянные вдоль улиц, павшиеу подножья холмов,Как предводители племени моего на берегах Гамбии[331],или Салума,Или Сены — павшие ныне у подножья холмов.Не мешайте мне думать о мертвых моих!Вчера был День всех святых, торжествснный праздник Солнца,И никто ни на едином кладбищеНе вспомнил о мертвых — о них, отрицавших Смерть.Мертвые! Вы, посмевшие спорить со СмертьюПовсюду — от Сины[332] до Сены, и в моей упрямой крови,наполняющей хрупкие вены, —Защитите мечты мои, как вы некогда защищали ваших сынов,тонконогих кочевников.О мои мертвые! Оградите от гибели кровли Парижа в воскресномтумане,Кровли, охраняющие мертвых моих.И пусть я спущусь со своей тревожно-спокойной башни на улицуК братьям моим с голубыми глазами,С жестким пожатьем руки.

Ночь на берегах СиныПеревод М. Ваксмахера

Женщина, положи мне на лоб твои благовонные руки,мягче меха, руки твои.Там, в вышине, качаются пальмы и под пальцами бриза ночногоШепчутся и умолкают колыбельные песни.Пусть нас баюкает ритм тишины.Слушай песню ее, слушай глухое биение крови, слушай,Как бьется пульс Африки в сонном тумане, в груди деревень,затерянных в бруссе[333].Лик луны клонится к ложу недвижного моря.Замирают раскаты далекого смеха, а рассказчики сказокМерно качаются, носом клюют, словно малыш за спиноюу матери,И тяжелеют ноги танцоров, наливается тяжестью горло певца.Время звезд настает, Ночь в спокойном раздумьеОблокотилась на холм облаков, бедра в Млечный Путь завернув.Крыши хижин трепещущим тронуты светом. О, какие секретышепчут созвездьям они?Очаги угасают, погружаются хижины в уютные волныдомашнего запаха.Женщина, лампу с прозрачным маслом зажги, и пусть, словнодети, что спать улеглись, но никак не уснут, — пустьзашепчутся Предки вокруг.Голоса прародителей слушай. Они тоже, как мы, вкусилиизгнание.Но умереть отказались, чтоб не иссякло их семя в песках.А я — я в продымленной хижине, которую посетило отраженьеблагожелательных душ, прислушаюсь чутко.Пылает моя голова на твоей горячей груди.Пусть будет дано мне вдохнуть запах Предков моих, собратьголоса их живые и вложить их в горло свое.Пусть мне будет дано научитьсяЖить, жить до того последнего мига, когда я нырнув высокую глубь забвенья.

ЖоальПеревод М. Ваксмахера

Жоаль[334]!Я вспоминаю.Я вспоминаю синьяр[335] — красавиц в зеленой тени веранд,И глаза их неправдоподобные, словно сиянье лунына морском берегу.Я вспоминаю роскошь Заката,Из которого Кумба Н’Дофен[336] повелел королевскую мантиювыкроить.Я вспоминаю поминальные пиршества и запах дымящейсякрови зарезанных стад,Песни гриотов и шум перебранок.Я вспоминаю языческие голоса, распевающие католическуюмолитву,Процессии, пальмы, триумфальные арки.Я вспоминаю танцы готовых к замужеству девушек,Пляски — о, боевые пляски! — воинственных юношей, их боевыепесни,Их устремленные в битву тела,И женские крики — чистый голос любви: «Кор-Сига[337]!»Я вспоминаю, я вспоминаю…И качается в такт голова — я устало бреду вдоль бесчисленныхдней Европы, из которых пороюВынырнет джаз-сирота и рыдает, рыдает, рыдает.

Черная женщинаПеревод Д. Самойлова

Обнаженная женщина, черная женщина!Твой цвет — это жизнь, очертания тела — прекрасны!Я вырос в тени твоей, твои нежные пальцы касались очеймоих;И вот в сердце Лета и Юга, с высоты раскаленных высотя открываю тебя — обетованную землю,И твоя красота поражает меня орлиной молнией прямов сердце.Обнаженная женщина, непостижимая женщина!Спелый тугоналившийся плод, темный хмель черных вин, губы,одухотворяющие мои губы;Саванна в прозрачной дали, саванна, трепещущаяот горячих ласк Восточного ветра[338];Тамтам изваянный, тамтам напряженный, рокочущийпод пальцами Победителя-воина;Твой голос, глубокий и низкий, — это пенье возвышеннойСтрасти.Обнаженная женщина, непостижимая женщина!Благовонное масло без единой морщинки, масло на теле атлетови воинов, принцев древнего Мали[339];Газель на лазурных лугах, и жемчужины-звезды на ночныхнебесах твоей кожи;Игра и утеха ума; отсвет красного золота на шелковой кожетвоей,И в тени твоих волос светлеет моя тоска в трепетном ожиданиивосходящего солнца твоих глаз.Обнаженная женщина, черная женщина!Я пою преходящую красоту твою, чтоб запечатлеть еев вечности,Пока воля ревнивой судьбы не превратит тебя в пепел и прах,чтоб удобрить ростки бытия.

Негритянская маскаПеревод М. Ваксмахера

Посвящается Пабло Пикассо

Маска спит, она отдыхает на простодушье песка.Спит Кумба-Там[340]. Зеленая пальма скрывает лихорадочный трепетволос, медные блики бросает на выпуклость лба,На прикрытые веки, две невесомые чаши, замурованные родники.Полумесяцем тонким сгустилась у губ чуть заметная чернота,отблеск женской лукавой улыбки.Дискосы щек, изгиб подбородка, немой полнозвучный аккорд.Маска, лик, недоступный для суетных мыслей,Лик бестелесный, безглазый,Совершенство бронзовых черт в патине времен,Лик, не знавший румян и морщин, ни поцелуев не знавший,ни слез,О лицо, сотворенное богом еще до того, как забрезжила памятьвеков,Лицо на заре мирозданья, —Не раскрывай предо мной своего нежнейшего устья, не смущаймою плоть.Обожаю тебя, Красота, божество моего однострунного глаза!

Снег над ПарижемПеревод М. Ваксмахера

Сегодня, господь, в день рождения вашего, вы посетили Париж,Потому что он мелочным стал и дурным.Вы от скверны его неподкупным очистили холодом,Белой смертью.Нынешним утром даже трубы заводов согласно поют,Провозглашая на белых полотнищах:«Мир для людей доброй воли!»И сегодня, господь, вы предлагаете снег вашего Мира планетеразодранной, Европе разодранной,Испании, горем истерзанной,А мятежник — еврей и католик[341] — направляет против горныхтвердынь вашего Мира все свои тысячу четырестапушек.Господь, я принял ваш белый холод, обжигающий злее, чем соль.Тает сердце мое, как снег под лучами солнца.Я забываюБелые руки, которые стреляли из ружей и сокрушали империи,Руки, которые бичевали рабов, вас бичевали, господь,Белые запыленные руки, по щекам хлеставшие вас, господь,руки, напудренные, хлеставшие меня по щекам,Руки, которые, дрожи не ведая, вручили меняНенависти и одиночеству,Белые руки, валившие царственный лес, что возвышалсянад Африкой, в сердце Африки,Валившие стройных и крепких юношей племени сара,прекрасных, как первые люди, что вышли, господь,из ваших коричневых рук.Эти белые руки свалили черного леса стволы, чтобы шпалысработать для железных дорог,Свалили леса африканские, чтобы спасти Цивилизацию: сталоу них туговато с человечьим сырьем.Но мне жалко, господь, свою ненависть тратить на улыбчивыхдипломатов, что сегодня скалят клыки,А завтра начнут торговаться, скупая черное мясо.Мое сердце растаяло, словно снег на парижских крышах,Под солнцем кротости вашей.Сердце мое незлобиво к врагам, моим братьям, в чьих белыхруках нет белого снега,Сердце мое незлобиво, потому что моих пылающих щеккасаются вечером руки росы.

К МаскамПеревод Е. Гальпериной

Маски, о Маски.Черные, красные, бело-черные Маски —Четыре точки лица, откуда доносится мне дуновение Духа,Маски, в молчанье приветствую Вас,И не последним тебя, мой предок с обликом Льва.Вы охраняете это священное место от бренного женскогосмеха, от гаснущих быстро улыбок.В этом чистом воздухе вечности я вдыхаю дыханье Отцов.Маски с лицом обнаженным, с которого спали морщины,Это Вами, в подобие Ваше, создан мой облик, склонившийсяпред алтарем чистой бумаги.К Вам я взываю.Ныне, когда уходит навек Африка древних Империй, —царица в агонии жалкой,Когда погибает Европа — а мы связаны с ней пуповиной, —Опустите взгляд неподвижный на Ваших детей, подвластныхжестоким приказам,На Ваших детей, отдающих жизни свои, как нищий —последнее рубище.Пусть мы ответим: «Здесь!» — когда нас призовет Возрождениемира.Пусть мы станем дрожжами, — без них не взойти былому тесту,Ибо кто внесет оживляющий ритм в этот мертвенный мирмашин и орудий,Кто издаст ликующий возглас, пробуждая сирот и погибшихк новой заре,И вернет память о жизни тем, в ком штыками пронзилинадежду?Нас называют они людьми хлопка, масла и кофе,Нас называют они людьми безропотной смерти.Мы же — люди радостной пляски, чьи ноги обретают мощь,ударяя о твердую землю.

Пусть мне вторят коры и балафонги(Из поэмы)Третья одаПеревод М. Ваксмахера

«Повелитель», — мне так сказала она!Выбрать я должен… И, четвертованный сладостномежду ладонями дружелюбными,«Сокейна, ты меня поцелуй!» — между двумя мирамивраждебными,Четвертованный горестно — ах, я уже не знаю и сам, кто из нихродная моя сестра, кто молочная,Ведь обе они убаюкивали ночи мои своей удивительнойнежностью, своими руками сплетенными, —Четвертованный горестно: «Поцелуй меня ты, Изабелла!» —Как я хотел в своей жаркой руке снова их слить!Но если в час испытания предстоит мне свершить свой выбор,Я свершил его.Я выбрал псалмы наших рек, ветров и лесов,Ассонансы долин, ритмы гудящей крови и тела, с которогосодрана кожа,Я выбрал трепетный гул балафонгов, струение струн и медленноймеди биенье,Я выбрал качанье суинга, да, суинга, суинга!И приглушенную песню трубы, эту жалобу дальней туманности,кочующей где-то в ночи,Этот голос, зовущий на Страшный суд, эту вспышку фанфарнад полями Европы, где под снегом лежат миллионыубитых.Я выбрал мой черный народ, чей вековечный удел — работадо сотого пота, выбрал крестьянский народ мой,выбрал крестьянскую расу всех континентов.«И братья твои от тебя отвернулись,[342] и тебя осудили,мой черный народ, землю пахать во веки веков…»Народ мой, я выбрал тебя, чтобы стать твоею трубою!

Шато-Гонтье,

октябрь — декабрь 1939 г.

Маска. Народность дуала (Камерун). Раскрашенное дерево. Высота 83 см. Частная коллегия, Париж

Возвращение блудного сына(Из поэмы)Перевод М. Ваксмахера

Жаку Магилену Сенгору,

моему племяннику

I

И опять мое сердце на каменной лестнице, у высоких почетныхдверей;И содрогается пепел, еще не успевший остыть, — прах человекас глазами, метавшими молнии… О, мой отец!Мой голод пропитан пылью шестнадцатилетних скитаний,и тревогою всех дорог Европы,И гулом больших городов, и прибоем тысяч страстей, бьющихв стены кварталов и не умолкающих в моей голове.Но сердце мое по-прежнему чисто, как в марте Восточныйветер.

III

Пуст и просторен двор, пропитанный запахом тлена!Двор дрожит в пустоте, как равнина в пору сухого сезона.Где же дерево, какой ураган-дровосек смог свалить этот стволвековой?А когда-то целый народ кормился живительной тенью, лежавшейна круглой террасе.Кормился весь дом, конюхи, слуги, ремесленники и пастухи,И стены красной террасы в великие дни огня и крови охранялиревущее море скота.Пуст и просторен двор… Или, быть может, это руины квартала,пораженного пламенем четырехмоторных орловИ хищными прыжками фугасных львов?

IV

И опять мое сердце на ступенях высокого дома.Я припадаю к вашим стопам, в пыли моего уваженья,К вашим стопам, мои бессмертные предки; ваши маскиздесь, в этом зале, смеются с презреньем в лицобездушному Времени.Верная служанка моего детства, омой мои ноги, покрытыегрязью Цивилизации,И пусть по циновкам молчанья белые подошвы пройдут.Мир, мои предки, мир и еще раз мир нисходит к блудномусыну.

VI

Слон Мбисселя[343], пусть твоими ушами, невидимыми для глаз,слушают предки меня, мою почтительную молитву.Благословенны будьте, мои отцы, будьте благословенны!Купцы и банкиры, властители золота и предместий, где лесомвздымаются трубы, —Они благородство свое купили за деньги, и черной былабелая кость их матерей, —Купцы и банкиры вычеркнули меня из Нации.На гордом моем гербе они написали: «Наемник». Хотя они знали:я не требую платы,Разве только десять грошей, чтоб укачать свои грезы в табачномдыму и смыть глотком молока синюю горечь.Я снова посеял зерно своей верности на полях пораженья —в тот час, когда бог обрушил на Францию свинцовыйкулак.Благословенны будьте, мои отцы, будьте благословенны!Вы разрешили, чтоб ваших детей терзали насмешки, презренье,вежливые плевки, скромненькие намеки,Запреты и сегрегации.Вы оборвали нити, которыми было связано сердце мое с сердцемцелого мира.Будьте благословенны за то, что не позволили ненависти занестипеском мое человечье сердце.Знаете вы: я связал себя узами дружбы с изгнанными князьями духа, князьями прекрасной формы,Знаете вы: я вкусил от скудного хлеба, имя которому — голод,терзающий великую армию рабочих и безработных.Знаете вы: я мечтал о солнечном мире, где мы побратаемсяс синеглазыми нашими братьями.

VIII

Слон Мбисселя, слушай мою почтительную молитву.Вдохни в меня пламя знаний великих ученых Томбукту,Дай мне волю, какой обладал Великий Али[344], рожденный отярости Льва, — эту волю, что рвется приливом на штурмконтинента.Вложи в меня мудрость Кейтов.Дай мне храбрость Гельваров[345], крепость гибкого станамятежных борцов.Дай мне умереть в битве за свой народ, и если должно такслучиться, пусть я вдохну перед смертью запахпорохового дыма.Сохрани и укрепи в моем освобожденном сердце извечнуюлюбовь к моему народу.Сделай меня Повелителем Слова. Или нет! Другое прошу: даймне стать полномочным послом народа.

IX

Благословенны будьте, мои отцы, благословляющие блудногосына!Я снова хочу увидать женскую половину дома, там, направо,где я когда-то играл с голубями и с моими братьями,сыновьями Дьогуйе[346]-Льва.О! Снова заснуть в прохладной постели детства!0! Снова мой сон берегут эти добрые черные руки!И снова белеет улыбка на черном лице моей матери.Завтра опять я пойду по дорогам Европы,Посол, тоскующий о покинутой Черной стране.

Стихи из книги «Черные жертвы» (1948 г.)

Заглавная песньПеревод Д. Самойлова

Сенегальские стрелки, мои черные братья с ладонями,сохранившими жар во льду и в смерти,Кто прославит вас, если не брат по оружию, не брат вашпо крови?Я лишаю слова министров и генералов,Нет! Не позволю с презрительным одобрением зарыть васв безымянной могиле.Вы — не просящие подаяния, не лишенные чести.Я сдеру со стен Франции рекламную вашу улыбку!Потому что другие поэты воспевали неживые цветымонпарнасских ночей,Воспевали неподвижность шаланд в сером шелке широкихканалов,Воспевали изысканную безнадежность чахоточныхстихотворцев.Сны бродят под ажурным пролетом белых мостов,Потому что другие поэты воспевали героев, — ваш смех былдля них несерьезен, а черная кожа далека от канонов.Нет! Не говорите, что Францию я не люблю — пусть сам я неФранция, я знаю, что значит Франция, —Знаю, пламенный ее народ, каждый раз, когда руки егостановились свободны,Писал слово «Братство» на пьедесталах своих монументовИ одарял жаждой разума и жаждой свободыВсе народы земли, всех гостей на всеобщем, торжественномпразднестве.Так разве все это мне чуждо? Но зачем тогда бомба в саду,что возделан так бережно среди зарослей бруссы?Зачем тогда бомба, упавшая в дом, что построен так тщательнокамень за камнем?Прости меня, Сира Бадраль, прости южную звезду моей крови!Прости своего потомка за то, что сменил он копьена шестнадцать звуков соронга[347]!Наша новая доблесть не в том, чтобы властвовать, а в том, чтобыстать ритмом и сердцем народа,Не в том, чтобы лелеять землю, а в том, чтобы в ней умереть,а потом прорасти, словно зернышко проса,Быть не главою народа, но устами его и трубой.Кто прославит вас, если не брат по оружию, не брат вашпо крови,Сенегальские стрелки, мои черные братья с жаркими ладонями,распростертые подо льдом и смертью?

Париж,

апрель 1940 г.

Сенегальским стрелкам, погибшим за ФранциюПеревод М. Ваксмахера

Вот оно, солнце.Под его лучами наполняется нежностью девичья грудь,Улыбаются старики на зеленых скамейкахИ готовы проснуться в материнской земле мертвецы.Слышу гул канонады… Может быть, это снова пушки Ируна?Люди несут на могилы цветы, зажигают вечный огонь —пусть погреется Неизвестный Солдат…Мои чернокожие братья, разве кто-нибудь вспомнил о вас?Полмиллиона ваших детей обрекли на закланье во славувойны, и авансом льется елей похвал на будущихмертвецов.Die schwarze Schande![348]Слушайте меня, сенегальские стрелки, в одиночествесмерти и черной земли,В одиночестве вашем без глаз и ушей, в одиночестве кожи моейчерней,В ночи́, не согретой даже теплом товарищей ваших, с вамибок о бок лежащих, как прежде лежали они бок о бокв окопах, как прежде сидели рядом на деревенскихсходках, —Слушайте меня, стрелки с черной кожей, слушайте, хоть и нету вас глаз и ушей, лишь тройная ограда мрака.Здесь не будет ни плакальщиц, ни даже слез ваших вдов.Вдовам помнятся только приступы вашего гнева, вдовамнравятся только ласки живых.Вопли плакальщиц слишком светлы.Слишком быстро высохли слезы на щеках ваших жен —так в жару высыхают потоки, бегущие с Фута-Джаллона[349].Даже самые горькие слезы слишком светлы и выпиты слишкомпоспешно уголками забывчивых губ.Мы вам приносим… Слушайте нас — нас, по склада́мповторявших имена ваши в долгие месяцы, когда выумирали…Мы вам приносим, в эти дни безмерного страха, мы приносимвам дружбу… Мы — ровесники ваши…О, если б сумел я воспеть голосом, докрасна раскаленным,Дружбу, словно чрево, жаркую, крепкую, как сухожилье!Слушайте нас, мертвецы, в болотах среди бесконечных равнинСевера и Востока.Примите горсть этой красной земли, пропитанной кровьюваших белых собратьев,Примите привет от ваших черных товарищей,Сенегальские стрелки, павшие за республику!

Тур,

1938

Люксембургский сад. 1939Перевод Е. Гальпериной

Люксембургский сад в это утро, Люксембургский сад в этуосень, — прохожу его, словно юность свою прохожу,Ни влюбленных, ни лодок в прудах, ни цветов, ни фонтанов.Где цветы Сентября, где веселые детские крики, отрицавшиеблизость зимы?Только два смешных старичка копошатся на теннисном корте.В это осеннее утро не видно детей: детский театр закрыт!Люксембургский сад, в нем найти не могу моей юности,свежей, как зелень лужаек.Неужели и вправду разбиты мечты, неужели друзья,побежденные, пали?Пали, как падают листья в саду, растоптаны, ранены насмерть,истекая последнею кровью,Чтоб улечься в братской могиле?..Люксембургский сад, я узнать его не могу — стоят часовые,Пушки свозят сюда, чтобы прикрыть трусливое бегство властей,Роют окопы у старой скамейки, где я познал нежность впервыераскрывшихся губ.Узнаю эту надпись — да, опасная юность!Я смотрю, как падают листья в укрытья, в окопы, в траншеи,Где струится кровь моего поколенья.Европа хоронит тех, кто стал бы дрожжами для наций, ктостал бы надеждой новых народов.

ГеловаруПеревод Д. Самойлова

Геловар!Мы слушали тебя, мы внимали тебе слухом сердца.Вспыхнул светозарный твой голос в ночи нашей неволи,Как глас Повелителя бруссы, и трепет пробежал по позвонкамнаших скрюченных спин!Мы — птенцы, выпавшие из гнезда, лишенные надежды,ослабевшие телом,Звери с выдранными когтями, обезоруженные солдаты, голыелюди.Вот мы, одеревенелые, неуклюжие, как слепые без поводыря.Самые честные умерли: они не сумели протолкнуть себев горло корку позора.А мы в тенетах, и мы беззащитны перед варварствомцивилизованных.Нас истребляют, как редкую дичь. Слава танкам и самолетам!Мы искали опоры, но она осыпалась, как песчаные дюны,Искали командиров, их не было, однополчан — они уже не желалинас знать.И мы уже не узнавали Францию.Мы в ночи взывали о бедствии. Но молчанье нам было ответом.Князья церкви замолкли, Правители провозгласили великодушьегиен:«Разве дело в неграх?! Разве дело в людях?! Пустяки! Когда делоидет о Европе!»Геловар!Твой голос вещает о чести, о борьбе и надежде, ее крыльятрепещут в нашей груди.Твой голос обещает нам Республику, где мы воздвигнем Городв свете синего дня,Среди равных народов-братьев! И мы ответствуем: «Мы здесь,Геловар!»

Лагерь военнопленных,

Амьен, 1940

Лагерь. 1940Перевод Д. Самойлова

Священная роща любви снесена ураганом,Сломаны ветки сирени, увяли запахи ландышей, —И бежали невесты на Острова, открытые ветрам, на южныеРеки,Горестный вопль прошелся по влажному краю виноградникови песнопений, —От Восхода к Закату, как по сердцу клинок молнии.Вот огромный поселок из глины и веток, поселок, распятыйчумными канавами.Голод и ненависть здесь набухают в оцепененье смертельноголета.Это огромный поселок, намертво схваченный колючимошейником.Огромный поселок под прицелами четырех настороженныхпулеметов.И благородные воины клянчат окурки,И ссорятся с псами из-за объедков, и ссорятся во сне из-за собаки кошек.Но все же только они сохранили простодушие смеха и свободупламенных душ.Опускается вечер, словно кровавые слезы, освобождая ночь.И не спят эти большие розовые младенцы, охраняя большихрусых детей, больших белых детей,Что не находят покоя во сне, ибо грызут их вши плена и блохизаботы.Их баюкают сказки ночного бдения, и печальные голосасливаются с тропами тишины,Их баюкают колыбельные песни, колыбельные без тамтамов,без ритмичного всплеска черных ладоней:«Это будет завтра, в послеполуденный час — виденье подвиговИ скачка солнца в белых саваннах по бесконечным пескам».А ветра как гитары в деревьях, и колючая проволока звучнее, чемструны на арфе,И прислушиваются кровли, и склоняются звезды, улыбаясьбессонными очами, —Там, вверху, там, вверху, сияют их черно-синие лица!..И нежнеет воздух в поселке из глины и веток,И земля становится живой, как часовые, и дороги зовут ихк свободе.Они не уйдут! Не отступятся ни от каторжного труда, ни отрадостного долга.Кто же примет на себя позорный труд, если не тот, кто рожденблагородным?Кто же будет плясать в воскресенье под тамтамы солдатскихкотлов?И разве они не свободны свободой судьбы?Священная роща любви снесена ураганом,Сломаны ветки сирени, увяли запахи ландышей, —И бежали невесты на Острова, открытые ветрам, на южныеРеки.

Фронтовой концлагерь 230

Памяти погибшихПеревод Д. Самойлова

Распластались они по дорогам неволи, по дорогам разгрома,Стройные тополи, статуи черных богов в золотыхторжественных мантиях,Сенегальские пленники — как угрюмые тени на французскойземле.Напрасно скосили ваш смех — этот черный цветок, чернейшийцветок вашей плоти,Цветок первозданной красы среди голого отсутствия цветов,Горделиво смеющийся черный цветок, самоцветнезапамятной древности!Вы — первичная плазма и тина зеленой весны мирозданья,Плоть первозданной четы, плодоносное чрево,Вы — священное изобилие светлых райских садовИ неукротимый лес, победитель молнии и огня.Необъятная песнь вашей крови победит машины и пушки,Ваше трепетное слово одолеет софизмы и ложь,Нету ненависти — ваши души свободны от ненависти, нетвероломства — ваши души лишены вероломства.О черные мученики, бессмертное племя, позвольте, я скажуза вас слово прощения.

Фронтовой концлагерь 230

Расстрел в Тиаруа[350]Перевод Д. Самойлова

Черные узники, вернее, французские узники! Значит, правда,что Франция — больше не Франция?Значит, правда, что враг украл ее душу?Правда то, что злоба банкиров купила ее стальные руки?И разве ваша кровь не омыла нацию, позабывшую о прежнемсвоем назначении?Разве кровь ваша не смешалась с искупительной кровьюгероев Франции?И разве ваши похороны не станут погребением святойДевы-Надежды?Кровь, кровь, о черная кровь моих братьев! Ты пятнаешьбелизну моих простынь,Ты — пот, омывший мою тоску, ты — страданье, от которогохрипнет мой голос.О, услышьте ослепший мой голос, глухонемые гении ночи!Кровавым ливнем падает саранча? И сердце мое взываетк лазури и к милосердию!Нет, вы не напрасно погибли, о Мертвые! Ваша кровь не былатепловатой водицей.Она орошает глубинные корни нашей надежды, что ещерасцветет в этом сумраке.Она наш голод и жажда чести — великие наши властители.Нет, вы не напрасно погибли. Вы — свидетельство бессмертияАфрики.Вы — залог грядущего мира.Спите, Мертвые! Пусть вас баюкает мой голос, голос гнева, голос,который лелеет надежду!

Париж

декабрь 1944 е.

Стихи из книги «Образы Эфиопии» (1956 г.)

Кайя-МаганПеревод Д. Самойлова

Я — Кайя-Маган[351]! Я первейший из первых,Я царь ночи черной, ночи серебристой, царь ночи прозрачной.Пасите газелей моих в лугах, безопасных от львов, вдалиот чарующей власти моего голоса.Восхищением украшены эти долины молчания!Здесь вы, мои повседневные звезды и цветы, здесь вы, чтобыразделить радость моего пиршества.Так кормитесь от моего изобильного лона, — мне не надокормиться, ибо сам я — источник радости.Кормитесь млечной травой, что сияет на моей мощной груди!Пусть возжигают каждый вечер двенадцать тысяч звездна Главной Площади,Пусть греют двенадцать тысяч плошек, украшенных морскимизмеями, для моих верноподданных, для оленят моегостада, для чад моих и для домочадцев,Для геловаров девяти крепостей и деревень, затерянныхв бруссе,Для всех, кто вошел через четыре изукрашенные арки —Торжественным шествием моих покорных народов (их следызатерялись в сыпучих песках Истории),Для белых из северных стран, для черных с лазурного юга,Для краснокожих с далекого запада и для кочевников с великихрек.Так кормитесь соком моим, и растите, дети силы моей,и живите, познавая всю глубину бытия, —Мир тем, кто уходит! Дышите дыханьем моим.Говорю вам: я Кайя-Маган — Царь луны, я объединилдень с ночью,Я Князь Севера и Юга, Князь восходящего солнца и заходящегосолнцаИ долины, где бьются самцы из-за самок. Я — горнило, гдеплавятся драгоценные рудыИ исторгается оттуда красное золото и красный-красный человек,моя чистая и нежная любовь,Я Царь Золота, в ком соединилось великолепие полудня и негаженственной ночи.Птичьи стаи, слетайтесь на мой выпуклый лоб под змеевиднымиволосамиИ вкусите не от пищи, а вкусите от мудрости того,Кто познал тайные знаки в своей прозрачной башне.Пасите оленят моего стада под царским жезлом моим, под моимполумесяцем.Я Буйвол, что смеется над Львом[352] и над ружьями его,что набиты зарядами по самую глотку, —Пусть остерегается Лев за своей неприступной оградой.Мое царство есть царство изгнанников Цезаря, великих изгоевразума или чувства.Мое царство есть царство Любви, — я слабеюПред тобой, чужеземная женщина, с глазами, как светлаяпросека, с губами, как румяное яблоко, вожделеющаяи трепещущая, как неопалимая купина.Ибо я — две створки ворот, двойной ритм пространства и третьевремя.Ибо я — ритм тамтама, сила грядущей Африки.Спите, оленята моего стада, под моим полумесяцем.

Нью-ЙоркПеревод М. Ваксмахера

(Для джаз-оркестра и соло на трубе)

I

Нью-Йорк! Сначала меня смутила твоя красота, твоизолотистые длинноногие девушки.Сначала я так оробел при виде твоей ледяной улыбкии металлически-синих зрачков,Я так оробел. А на дне твоих улиц-ущелий, у подножиянебоскребов,Подслеповато, словно сова в час затмения солнца, моргала глухаятревога,И был, точно сера, удушлив твой свет, и мертвенно-бледныедлинные пальцы лучей смыкались на горле у неба,И небоскребы зловеще грозили циклонам, самодовольно играясвоими бетонными мышцами и каменной кожей.Две недели на голых асфальтах Манхеттена —А к началу третьей недели на вас прыжком ягуара налетаеттоска, —Две недели ни колодца, ни свежей травы, и птицы откуда-тосверхуПадают замертво под серый пепел террас.Ни детского смеха, ни детской ручонки в моей прохладнойладони,Ни материнской груди, только царство нейлоновых ног, толькостерильные ноги и груди.Ни единого нежного слова, только стук механизмов в груди —Стук фальшивых сердец, оплаченных звонкой монетой.Ни книги, где бы слышалась мудрость. Палитра художникарасцветает кристаллом холодных кораллов.И бессонные ночи… О ночи Манхеттена, заселенные бредомболотных огней, воем клаксонов в пустоте неподвижныхчасов.А мутные воды панелей несут привычную тяжесть гигиеничнойлюбви, —Так река в половодье уносит детские трупы.

II

Пробил твой час, о Нью-Йорк, — час последних расчетов.Пробил твой час! Но ты еще можешь спастись,Только раскрой свои уши навстречу тромбонам бога, толькопусть новым ритмом стучит твое сердце — ритмомгорячей крови, твоей крови!Я видел Га́рлем, гудевший ульем торжественных красок, рдевшийогнем ароматов, —То был час чаепитий в американских аптеках, —Я видел, как Гарлем готовился к празднику Ночи, и призрачныйдень отступал.День отступал перед Ночью, ибо Ночь правдивее дня.Я видел Гарлем в тот час, когда сквозь кору мостовых господьпрорастать заставляет первозданную жизнь —Все элементы стихий земноводных, сверкающих тысячьюсолнц.Гарлем, Гарлем, вот что я видел!Гарлем, Гарлем, я видел: зеленые волны хлебов плеснулииз-под асфальта, что вспахан босыми ногами пляшущихнегров.Бедра, волны шелков, груди как наконечники копий, пляскацветов, пляска сказочных масок,У самых копыт полицейских коней — круглые манго любви.Я видел: вдоль тротуаров струились потоки белого рома,и черное молоко бежало ручьями в синем туманесигар.Я видел: вечером с неба падал хлопковый снег, виделангелов крылья и перья в волосах колдунов.Слушай, Нью-Йорк! Слушай Гарлема голос —это твой собственный голос рыдает в гулком горле гобоя,это тревога твоя, сдавленная слезами, падает крупнымисгустками крови.Слушай, Нью-Йорк, это вдали бьется сердце твое ночное в ритмеи крови тамтама, тамтама и крови,тамтама и крови.

III

Слушай меня, Нью-Йорк! Пусть Гарлема черная кровь вольетсяв жилы твои,Пусть она маслом жизни омоет, очистит от ржавчинытвои стальные суставы,Пусть вернет твоим старым мостам крутизну молодого бедраи гибкость лианы.Я вижу: возвращаются незапамятные времена, обретенноебратство, примирение Дерева, Льва и Быка[353].Грядут времена — и слово сливается с делом, сердце с разумом,буква со смыслом.Я вижу: реки твои заполнены плеском кайманов и ламантиновс глазами-миражами. И не нужно выдумывать новыхСирен.Только раскрой глаза — и увидишь апрельскую радугу,Только уши раскрой — и услышишь господа бога, которыйпод смех саксофона создал небо и землю в шесть дней,А на седьмой — потянулся, зевнул и заснул крепким сном усталогонегра.

Чака(Драматическая поэма для нескольких голосов)Перевод Д. Самойлова

Погибшим банту

Южной Африки

Песнь первая

Под звуки траурного тамтама.

Белый голос

Здесь ты, Чака, подобный пантере, подобный зловонной гиене,Здесь, на земле распятый тремя ассагаями, ты, завещанныйнебытию.Вот хожденье твое по страстям. Пусть кровавые реки, что тебяомывали, послужат тебе искупленьем.

Чака

(лицо его спокойно)

Да, я здесь, и два брата со мной, два разбойника, два проходимца,Два глупца. Ха! Я здесь, но я не гиена, я Лев Эфиопиис поднятою головой.Я вернулся сюда! Я в стране лучезарного детства!Здесь должно завершиться хожденье мое.

Белый голос

Чака, зябко дрожишь ты в пределах крайнего Юга, а гневноесолнце хохочет в зените.Для тебя — о черная тень среди белого дня — замолкли гобоиворкующих горлиц.Один лишь мой голос, светлый клинок, пронзает твоих семь сердец.

Чака

Белый голос, голос заморских краев! Огонь очей моих изнутриосвещает алмазную ночь.Мне не нужно сияния лживого дня. Грудь моя, словно щит,принимает удары упреков.Предрассветные росы на ветвях тамаринда предвещают явленьесветила на прозрачных моих небесах.Я слушаю полуденное воркованье Ноливы и, ликуя, содрогаюсьдо мозга костей!

Белый голос

Ха-ха-ха! Чака, смеешь ли ты говорить о Ноливе, о твоейнежно-прекрасной невесте,Чье сердце как масло, чьи глаза — лепестки остролистыхкувшинок, чья речь — пенье ручья?Ты убил ее, нежно-прекрасную, и с нею убил свою совесть.

Чака

Э! Зачем говоришь ты про совесть!..Да, я ее убил, когда она пребывала в лазурном краю сновидений.Да, убил бестрепетной дланью.Только вспыхнула узкая сталь в благоуханных заросляхподплечья.

Белый голос

Ага! Ты признался, о Чака! Так признайся тогда, что ради тебяпогибли миллионы мужей и тысячи молочных младенцеви беременных жен.Ты, великий кормилец гиен и стервятников, песнопевецЗагробных долин.Там, где ждали воителя, объявился мясник.И овраги разбухли от крови, и сочатся источники кровью,Одичалые псы воют в мертвых долинах, и в поднебесье кружаткоршуны смерти.О Чака, Зулус, ты страшней, чем чума или жадный пожарсухолесья.

Чака

Да, гогочущий птичник! Да, голодная стая просянок!Да! Сотни блестящих полков, в шелковистых мохнатых зачесах,лоснящихся маслом, подобно надраенной меди.Я секиру занес в этом мертвом лесу, я поджег бесплодные заросли,Словно мудрый хозяин. Этот пепел удобрил осеннюю вспашкуземли.

Белый голос

Как? Ни слова раскаянья…

Чака

Сожалеют о зле.

Белый голос

Величайшее зло — похитить сладость дыханья.

Чака

Величайшее зло — это слабость людского нутра.

Белый голос

Слабость сердца простительна…

Чака

Слабость сердца священна…А! Ты думаешь, я ее не любил,Золотистую деву, легче перышка, благоуханней бальзама,С бедрами испуганной выдры, с кожей, прохладной, как снегаКилиманджаро[354],Груди — поле созревшего риса, холмы благовонных акацийпод ветром Восточным,Нолива, чьи руки как гибкие змеи и губы как малые змейки,Нолива, чьи очи — созвездья, при ней не надо луны и не надотамтама, —Во мне ее голос и пульс лихорадочной ночи!..Ты думаешь, я не любил!Да! Но эти бессчетные годы, это четвертованье на плахе годови ошейник, который душил мою волю.Эта долгая ночь без сна… Я блуждал, как Замбезскаякобылица, я скакал и брыкался, натыкаясь на звезды,я терзался неведомой болью, словно леопард мне впилсязубами в загривок.Я б ее не убил, если б меньше любил…Нужно было бежать от сомненья,Забыть опьяненье от сладкого млека пылающих уст, от безумныхтамтамов, от ночного биения крови,От нутра, где кипит раскаленная лава, от урановых копей моегосердца,От страсти к Ноливе —Во имя моего черного Народа,Во имя моей негритянской сути…

Белый голос

Честное слово, Чака, ты просто поэт… или краснобай… или дажеполитик!

Чака

Гонцы доложили:«Они высадились на берегу, взяв отвесы, компасы, секстанты.Белокожие и светлоглазые, слишком грубая речь, слишкомтонкие губы,Гром они привезли на своих кораблях!..»И тогда я превратился в рассудок и в твердую руку, я стоял —ни палач, ни солдат —Да, политик, как ты говоришь, а поэта убил я в себе, — я стоялчеловеком, готовым на подвиг.Да, я был одинок и был уже мертв, прежде всех, прежде тех,о ком ты теперь сожалеешь.Кто познает великие страсти мои?

Белый голос

Ты же умен, но откуда такая забывчивость?Так вслушайся, Чака, и вспомни!

Голос знахаря Исанусеи

(в отдаленье)

Думай, Чака, я тебя не хочу принуждать — я всего только знахарь,я только подручный.Власть не дается без жертвы, полная власть — она требует кровитех, кто нам дорог.

Голос

(похожий на голос Чаки, в отдаленье)

Нужно все принять и решиться на смерть…Завтра кровь моя оросит твои зелья, как молоко орошает кускус[355].Прочь с глаз моих, знахарь! Каждый смертник имеет правона минуту забвенья!

Чака

(очнулся)

Нет, нет, Белый голос, ты знаешь прекрасно…

Белый голос

Что цель твоя — власть…

Чака

Только средство…

Белый голос

Упоенье!

Чака

Скорбный путь.Я увидел мой край — на четыре стороны света, под властьюкомпаса, секстанта, отвеса,Где загублены рощи, сглажены горы, где в железо закованыреки и долы.Я увидел мой край, на четыре стороны света, весь в сплетеньестальных двухколейных путей.Я увидел народы крайнего Юга муравейником, копошащимсяв молчаливом труде.Труд священный уже не высокое действо — ни тамтам,ни ритмичное пенье, ни танец на празднествах весени осеней.Люди дальнего Юга — на верфи, в порту, в мастерской и на шахте.А ночами упрятаны в тесный крааль нищеты.Люди Юга воздвигли огромные горы из черного злата, из красногозлата — а сами они голодают.И я увидел однажды возникающий в дыме зари лес мохнатыхголов, и молящие очи, и запавшие животы,и бесчисленные уста, призывающие непостижимого бога.Мог ли я оставаться глухим к их страданьям и к их униженьям?

Белый голос

Голос твой раскалился от ненависти…

Чака

Ненавижу одно угнетенье…

Белый голос

Раскалился от ненависти, превращающей в пепел сердца.Слабость сердца священна, умерь свои буйные вихри!

Чака

Любить свой народ — не значит ненавидеть других.Нет, не может быть мира, когда наготове оружье, и не можетбыть мира под гнетом,И не может быть братства без равенства. Я ж хотел, чтобы всебыли братья.

Белый голос

Юг ты поднял на Белых…

Чака

Ах! Вот ты о чем, Белый голос, голос пристрастья, усыпляющийголос,Голос силы, восставшей на слабость, совесть заморской корысти.Разве я ненавидел Розовоухих? Мы их приняли, словнопосланцев богов,Словом ласки, и яством, и сладким питьем.Им хотелось товаров — мы дали им все: и бивни медового цвета,и кожи, пестрее, чем радуги,Драгоценные пряности, дивные камни, обезьян, попугаев, — чтонадо еще?Что сказать об их ржавых дарах, о пустых побрякушках?Только громом их пушек был разбужен мой разум,И стало страданье моим уделом — страданье духа и сердца.

Белый голос

Смиренные души страдают во имя спасенья…

Чака

Я принял страданье…

Белый голос

Сокрушенной душой…

Чака

Во имя любви к моим черным народам.

Белый голос

Во имя Ноливы и тех, что погибли в Смертной долине?

Чака

Во имя возлюбленной. К чему повторять то, что уж сказано!Каждая смерть убивала меня. Надо было готовить грядущуюжатву.Тесать жернова для помола, для белой муки, добываемой черноюмукой.

Белый голос

Да простится тому, кто много скорбел и страдал…

Песнь вторая

Тамтамы любви, стремительно.

Чака

(мгновение глаза его закрыты; он поднимает веки и устремляет

долгий взор к Востоку, лицо его строго и вдохновенно)

Вот и Ночь! Эта нежно-прекрасная Ночь с золотой, как монета,луной.Слышу утреннее воркованье Ноливы, оно катится, словно алоеяблоко по душистой траве.

Хор

Он нас покидает! О, как черна его кожа!Это час одиночества.Восхвалим Зулуса, пускай укрепит его звук песнопений.Байете Баба! Байете о Зулу!..[356]

Корифей

Он весь излучает сиянье! Вот минута перевоплощенья!Песнь созрела в садах лучезарного детства, и пришел час любви.

Чака

О возлюбленная, я так долго томился по этому часу.Так долго стремился и ждал нескончаемой ночи любви и такбесконечно страдал.Как труженик в полдень, обнимаю прохладную землю.

Корифей

Вот время ожившей любви, пришедшее в миг расставанья,Здесь Чака, один! Он полон страстей и желаний,И счастье теснит его грудь наподобье тоски.

Хор

Байете Баба! Байете о Байете!

Чака

Я не песнь, не стремительный голос тамтама,Я еще и не ритм. Я стою неподвижен, как изваянье бауле[357],Я еще и не песнь, что пробилась из звучных глубин,Я не тот, кто творит эту песнь, я лишь тот, кто ей помогает.Я не мать, я отец, я баюкаю, и ласкаю, и держу на руках, и тихиеречи твержу.

Корифей[358]

О Чака, Зулус! Ты больше не пламенный Лев, чей взор пепелилотдаленные села.

Хор

Байете Баба! Байете о Байете!

Корифей

Ты больше не Слон, что топчет посевы батата, сокрушая гордыепальмы.

Хор

Байете Баба! Байете о Байете!

Корифей

Ты больше не Буйвол, что яростней Льва и Слона,Не Буйвол, ломавший щиты храбрецов…Твоим ли устам твердить слова пораженья и страха пред смертью?

Хор

Байете Баба! Байете о Байете!

Чака

О возлюбленная, я так долго томился по этому часу,Так долго блуждал по степям моей юности и пребывал в убежищемудрых,А другим доставались звучные флейты и вся сладостьмычанья.

Хор

О Зулус! Ты, прошедший суровый обряд посвящения, ты,украшенный воинской татуировкой.

Чака

Я долго вещал в бесплодной пустыне,Я долго сражался в смертельном моем одиночестве,Я боролся с призваньем. Таков был мой искус, и таковочистительный подвиг поэта.

Корифей

О Зулус, ты вырастил сильными нас, ты — источник, которыйснабдил нас живою водой,Ты С Рожденья Отмеченный Мощью, возложивший на черныеплечи свои судьбу чернокожих народов.

Хор

Байете Баба! Байете о Зулу!

Корифей

Ты — воитель. Ниспадают завесы, и отважные воины смотрят, какты умираешь,И от этого горького хмеля трепещут тела.

Хор

Байете Баба! Байете о Зулу!

Корифей

Ты — гибкий танцор, порождающий звуки тамтама соразмернымдвижением тела и рук.

Хор

Байете Баба! Байете о Зулу!

Корифей

Я пою твою мощь, детородную щедрую силу.О, возлюбленный Ночи, чьи длинные волосы словно падучиезвезды, творец животворного слова,Песнопевец страны лучезарного детства.

Хор

Пусть Правитель умрет и останется только Певец!

Чака

Пусть ритмы тамтама наполнят этот час невыразимого счастья,воспой эту Ночь и Ноливу.Ты же, Хор, стань ночным караулом, стань бессонною стражейнашей любви.

Корифей

И вот мы стоим у врат этой Ночи, вдыхая старинные сказки,вкушая плоды и орехи.Нет, мы не сомкнем наших глаз, мы бодрствуем в ожиданииДобрых Вестей.

Хор

Нолива умрет, покинет смертный свой облик.И заря принесет нам Добрые Вести.

Чака

О Ночь! О Нолива!Великая слабость умирает в твоих благовонных руках,облегчающих горе.И палящим дыханием пальмы наполнена грудь,В этот миг аромат укрепляет усталые мышцы,Фимиамы у брачного ложа одаряют всевиденьем сердце.О моя золотистая Ночь! Ты, сияющая на окрестных холмах!Словно влажные ветры веют над рубиновым ложем, над тобой,моя Черная, — в каплях алмазного пота,С черной лоснящейся кожей, с телом, прозрачным, как в первоеутро творенья.И когда мы встаем, обнаженные, друг перед другом и стоим,потрясенные и ослепленные перед взором любви, —Умирает сжимавшая горло тоска.О душа, обнаженная до корней, до первородного камня!Да, тоска умирает в твоих благоуханных руках.

Хор

Байете Баба! Байете о Зулу!

Чака

Звучи, отдаленный тамтам! Вбирай в себя голос ночи и дальнихселений,Звучи над холмами и рощами, над болотистой поймой реки.Я лишь Тот, Кто Способствует Звуку, резная ударная палочка,Ладья, рассекающая волны, рука, засевающая небо, стопа,попирающая чрево земли,Колотушка, обрученная со звонким деревом. Я лишь ударнаяпалочка, бьющая по тамтаму.Кто говорит, что мелодия однообразна? Однообразна радость,однообразно прекрасноеИ предвечное небо без тучек, и безмолвные синие чащи, и голос,одинокий и строгий.Продлись, великая звучная битва, это стройное состязанье, где потподобен жемчужным каплям росы!О нет, я погибну от ожиданья…Меня задушит восторгом золотистая ночь, — о Черная Ночь,о Нолива!И звуки тамтамов, в которых родится солнце нового мира.

(Медленно опускается на землю: он мертв.)

Корифей

Светлый рассвет, новые зори, да спадет пелена с глаз моего народа.

Хор

Байете Баба! Байете о Байете!

Корифей

Росы, прохладные росы пробуждают подземные корни народа.

Хор

Байете Баба! Байете о Байете!

Корифей

И там — высокое солнце в зените светит всем народам земли.

Хор

Байете Баба! Байете о Байете!

(Повторяет припев, медленно удаляясь за занавес.)

Стихи из книги «Ноктюрны» (1961 г.)

«Рука рассвета…»Перевод М. Ваксмахера

(Для флейт)

Рука рассвета ласково тронула веки мои ночные,И улыбка твоя взошла над туманами, что монотонно плывутнад Конго моим,И я откликнулся сердцем на девичью песню с зарею проснувшихсяптиц,Кровью своей откликнулся, которая некогда отмечала горячимиритмами белую песню соков в ветвях моих рук.Видишь бруссы цветок, и звезду у меня в волосах, и ленту на лбупастуха?..Я флейту пастушью возьму, что ритмом своим охраняетспокойствие стад,И весь день, до заката, в тени твоих длинных ресниц, возлеисточника,Верный тебе, я буду пасти твое светлорунное стадо.Потому что сегодня утром рука рассвета ласково тронула векимои ночные,Потому что весь день, до заката, откликается сердце моена девичью песню птиц.

«Ты долго сжимала…»Перевод Е. Гальпериной

(Для калама[359])

Ты долго сжимала руками голову черного воина,Казалось, сумерки роковые уже охватили его,И я видел с холма, как солнце закатилось в бухты глаз твоих…О, когда же, когда смогу я увидеть родину, чистый горизонттвоего лица?Когда голод смогу утолить у стола твоей темной груди?Но в сумрак уходит теплая нежность гнезда.Я увижу другие глаза, буду жить под небом чужим,Буду пить из ручья иных губ, прохладней лимона,И, укрытый от бурь, засыпать под крышей волос чужих.Но каждый год, когда вино весны воспламенит воспоминанья,Я вновь томлюсь, зову я родину мою и свежий дождь твоихглаз над жаждою саванн.

«О дороги бессонницы…»Перевод М. Ваксмахера

(Для флейт и балафонга)

О дороги бессонницы, дороги полуденные и дороги ночные, такиебезмерно длинные!Цивилизованный чуть ли не с детства, я не научился смирятьбелого бога Сна.Я знаю его язык, но акцент мой ужасен…Тьма непроглядно черна, а скорпионы на ленте дороги — цве́таночного песка.Оцепененье сдавило грудь, и в груди — колючки и хрипы…А сегодня ко мне наведался бриз, тот, что ко мне прилеталв ЖоалеВ час, когда странные птицы, посланники Предков, пели одувечерней росе.О, лицо твое… Память о нем раскинула жаркий шатер у меняна сердце,Я вижу синюю рощу твоих волос.Улыбка твоя Млечным Путем мой небосклон рассекла.Золотистые пчелы на щеках твоих смуглых жужжат, словнозвезды,И на твоем подбородке мерцает Южный Крест,И Большая Медведица горит на высоком твоем челе.Я кричу, чтобы выплеснуть радость, затопившую сердце, —так Нигер бывает небесной затоплен водою во время сезонадождей.Я выплесну радость мою, я крикну птицам: «Нанио!»[360]Я крикну влюбленным, что шепчутся на песчаной циновкеокеанского берега: «Нанио!»И долго под пологом иссиня-черного отдыха буду лежать,Долго спать в спокойствии мирном Жоаля —Пока ангел Зари не вернет меня в руки твои,К твоему жестокому и такому жестокому свету, Цивилизация!

«Я сидел как-то вечером…»Перевод М. Ваксмахера

(Для калама)

Я сидел как-то вечером на унылой прозе скамьи.Часы ожиданья вытягивались передо мной в бесконечнуюлинию, как монотонность столбов на долгой дороге.И вдруг у меня на щеке — золотисто-коричневый луч твоего лица.Где я встречал этот теплый и гордый цвет? Это было во временаправителей древнего Сина.Когда отец отца моего читал невесты лицо на оловянныхстраницах прудов.Как стало тепло на закате… Это на улицы сердца снова Летопришло.Деревья облиты золотом, деревья в пылающих бликах; что же это?Весна?У женщин — воздушная поступь купальщиц на солнечном пляже,А длинные мускулы ног — струны арфы под матовой кожей.Проходят служанки с царственной шеей, — верно, идут за водоюк источнику в час вечерней прохлады.А газовые фонари — высокие пальмы, в них ветер поет своижалобы,А улицы — тихие, белые, как в послеобеденный час моегодалекого детства.О подруга моя цвета Африки! Продли этот час ожиданья.Те, кого мучит голод, безмерно богаты своей Прозорливостью.Их улыбка нежна. Это улыбка Предков моих, танцующихв синей деревне.

«О, забыть всю эту ложь…»Перевод Е. Гальпериной

(Для флейт и балафонга)

О, забыть всю эту ложь, как рваные раны на теле предместий,Все измены, и взрывы, и плен, и смерть, поразившую душу, —То молчанье развалин, там, далеко, в заснеженной белойРоссии, —Все надежды мои, что скошены грубо под корень, и душа, какобезумевшая Дева, отданная поруганью.В мягкой нежности, в светлой нежности этой весны,Вспомнить, о, вспомнить девушек наших, как мечтаешь о чистыхцветахВ жестокой чащобе бруссы. Во мраке диких лесовПомнить, верить, что есть еще свет удивленных весенних глаз,Раскрытых, как светлая просека на заре, ее повелителю — Солнцу.Верить, что есть еще пальцы, нежнее, чем пальмы, нежнейколыбельной ньоминка[361],Нежные пальцы, чтоб убаюкать мне сердце, нежные пальмыдля сна моего и тревоги.Привет тебе, пальма, твой стан, и гибкий и стройный, твойстрогий лик взнесены над чащей.О черные губы, их поцелуй — только для братьев воздушных,пассатов.Только бы слушать твой голос, медлительный и глубокий,как вдали гудящая бронза.Только бы слушать биенье наших сердец в ритме тамтамов,Верить, что Юная Дева в нетерпенье на пристани ждет меня,Ищет лицо мое в ярком цветенье платков.В ясной нежности этой весны верить: она меня ждет, Девачерного шелка.

«То была ли магрибская ночь?..»Перевод М. Ваксмахера

(Для двух флейт и одного далекого тамтама)

То была ли магрибская ночь? Я покидал Могадор[362], его девушекцве́та платины.То была ли магрибская ночь? Нет, и нашей она была, эта ночь,наша Ночь, ночь Жоаля,Ночь до рождения нашего. Ты причесывалась перед зеркаломмоих глаз.Мы сидели с тобою в сумраке нашей тайны, полные смутнойтревоги, —Ожидание имя ее, — и трепетали ноздри твои.Ты не забыла еще спокойного гула, заливавшего ночь? Волназа волной, вырываясь из города,Гул накатывался на нас и у ног утихал. Далекий маяк подмигивалсправа,А слева, у сердца, — неподвижность твоих зрачков.О внезапные молнии в душной ночи! Я видел твое лицо,Я его пил, оно было ужасно, и его черты искаженные разжигаливсе больше жажду мою,И в моем удивленном сердце, в моем молчаливом сердце, которомубыло уже невмочь, —Каждый звук, доносившийся издали, даже лай далекого пса,в нем взрывался гранатой.Потом золотисто песок захрустел, будто листья взмахнулиресницами.Черные ангелы, гигантские боги Эдема, мимо прошли,И ночные легкие бабочки, словно лунные блики, мерцали у нихна руках. А для тебя и меня это счастье чужое былоточно ожог.Наши сердца колотились — их стук долетал до Фадьюта[363],Как дрожь возмущенной земли под победной стопою атлетов,Или голос влюбленной женщины, поющей сумрачный блесккрасоты любимого своего.А мы не решались рукой шевельнуть, и наши губы беззвучнодрожали.Ах, если бы камнем на грудь кинулся с неба орел, оглушая насклекотом дикой кометы…Но неумолимо теченье влекло меня прямо на рифы — на ужаснуюпесню твоих неподвижных зрачков.Будут ночи другие у нас, ты вернешься, сопэ́, к сумрачной этойскамье,Ты будешь все та же всегда — ты будешь другая всегда.Но сквозь все твои превращенья я буду боготворитьЛицо нашей Кумба-Там.

«Но воспоют ли вас…»Перевод Е. Гальпериной

(Для кларнетов и балафонга)

Но воспоют ли вас, влюбленные, при стеклянном свете грядущего?Воспоют ли под звуки флейты любовные ночи прошлых времен?О дождь зеленый! На что мне все славословья певцов, если яиссохшею веткою стану,Если Христос не воскресит меня светлой весной?Ни к чему мне робкие пляски юных влюбленных! Я б умчалтебя на коне туарега, опьяненное тело к сердцу прижал быСреди вскриков взметнувшейся крови и посвиста копий.Я порву все путы Крови. Я буду на вахтеВсю бесконечно долгую, единственную ночь любви.Твой голос мягче теплоты гнезда, и сердце — черная голоднаязмея — ждет хлеба твоих губ.Я порву все путы Европы, чтобы выткать мой стих на золотистомпеске твоих бедер.И что мне Христос! Пусть имя его горит на святых вратах.Без тебя мне и рай не рай, и я обречен на ад.

«За какой грозовою ночью…»Перевод М. Ваксмахера

(Для калама)

За какой грозовою ночью вот уже трое сутокты прячешь свое лицо?Какие раскаты грома срывают с теплой постелиэто сердце твое,Когда сотрясаются хрупкие стены моей груди?Пленник росистой поляны, я дрожу на холодномветру.Вероломные тропы лесные завели меня в дебри.Лианы — а может быть, змеи? — опутали ноги мои.Я сползаю по скользкому склону в оврагнепонятного страха,И увязает мой крик во влажной трясине хрипа.Когда я услышу твой голос, лучезарная радость Зари?Когда я увижу свое отраженье в смеющемся зеркалетвоих беспредельных очей?И какими дарами умиротворить мне белую маску богини?Кровью ли птиц и козлят или жертвенной кровью своей?Или песней смиренною смыть с себя пятна гордыни?Будь же милостива ко мне.

«Я тебя проводил до деревни…»Перевод М. Ваксмахера

(Для калама)

Я тебя проводил до деревни, до самой границы Ночи,И нечем мне было ответить на золотую загадку улыбкитвоей.Короткие сумерки причудой божественной на твоеупали лицо,С вершины холма, где искал прибежища свет, я смотрел,как тускнеет пламя повязки на бедрах твоихИ узел волос, точно солнце, погружается в темень полей.И вдруг вероломной пантерой древние страхи вцепилисьв меня,И не в силах был разум отбросить их прочь за дневнойгоризонт.Значит, ночь? Значит, ночь навсегда?И прощание без «до свиданья»?Буду плакать во мраке, уткнувшись лицомв материнское лоно Земли,Буду спать в тишине своих слез,Пока надо мной не забрезжит млечный рассветтвоих губ.

«И мы окунемся, моя подруга…»Перевод М. Ваксмахера

(Для калама)

И мы окунемся, моя подруга, в волну африканского мира.Мебель Гвинеи и Конго, тяжелая, гладкая, темных и светлыхтонов.На стенах исконные маски, чистые, и такие далекие, и такиеживые!Табуреты почетные для наследных гостей, для Принцевиз Верхней Страны.Хищные запахи, циновки густой тишины,Подушки прохлады и сумрака, мирный ропот ручья.Слова лаконичные; песни вдали чередой, как повязкина бедрах суданцев,И дружелюбная лампа, твоя доброта, чтоб укачатьнаваждение — обступивший нас мир,Черный, белый и красный, ох, красный, как африканскаяпочва.

«Не удивляйся, любимая…»Перевод М. Ваксмахера

(Для калама)

Не удивляйся, любимая, если напев мой мрачнеет,Если сменил я певучий тростник на ропот калама,Если сменил я зеленые запахи рисовых влажных полейНа галоп боевого тамтама.Вслушайся — это угроза клокочет в божественном голосеПредков, это гневом вдали канонада гремит.Может быть, завтра навеки умолкнет пурпурный голос поэта.Вот почему так спешат мои ритмы и пальцы над струнамикровоточат.Может быть, завтра, любимая, я упаду на тревожную землюИ глаза твои вспомню с тоской и туманный тамтам —перестук деревенских ступок вдали.А ты в опустившихся сумерках вспомнишь с тоскоюпылающий голос, что пел твою черную красоту.

«Я сложил тебе песню…»Перевод М. Ваксмахера

(Для двух флейт)

Я сложил тебе песню, нежную, как воркование голубяв полдень,И тоненько мне подпевал четырехструнный калам.Я соткал тебе песню, но ты меня не услышала.Я цветы полевые тебе подарил, их запах загадочен, точноглаза колдуна,И богаче их краски, чем закаты над Сангомаром.Я цветы полевые тебе подарил. Неужели ты дашь имувянуть —Ты, что часами следишь за пестрой игрой мотыльков?

«О Сестра, эти руки ночные…»Перевод М. Ваксмахера

(Для рити[364])

— О Сестра, эти руки ночные на ве́ках моих!..— Угадай эту музыку Тайны!— Знаю, это не топот свирепого Буйвола,не глухая тяжелая лапа толстокожего зверя,И не хохот браслетов на плавных лодыжках прислужниц,И не стук сонных пестиков в утренних ступках,И не ритмы гудящих под невольничьим шагом дорог.О, балафонг ее ног и молочных птиц щебетанье!О, высокие струны кор, о, нежная музыка бедер!Это мелодия белого верхового Верблюда, это царственныйСтрауса шаг.— Ты узнал свою Даму, ты угадал эту музыку —Она одаряет прекрасной прозрачностью мои руки ивеки твои.— Я только назвал имя дочери Арфанга Сига́.

«Перелетные стаи дорог…»Перевод М. Ваксмахера

(Для трех флейт)

Перелетные стаи дорог, путешествие к древним истокам.Флейта черного дерева, лучистого, гладкого, ты густые туманыпронзи моей памяти.О певучая флейта! Туманы пронзи, покрывала на снах моейпамяти, на ее изначальном лице.О, воспой изначального света сиянье и воспой тишину, ибо онавозвещаетПесню Встающего Солнца, гонг слоновой кости, зарю над моейзатуманенной памятью,Возвещает рассвет над двумя близнецами-холмами, над певучимизгибом бедра и над щекою ее.Я сижу под спокойным навесом листвы, в запахе стад и дикогомеда.Солнце улыбки моей! И сверкала роса на траве ее индиговыхгуб.Колибри, цветы невесомые, устилали ласкающим ворсомнесказанную прелесть ее речей.Зимородки ныряли в ее глаза синей молнией радости,Над струящимся рисовым полем ресницы ее трепетали ритмичнов прозрачности воздуха.О, блаженство! Я слышу, как время поднимается в белый зенитразукрашенных ярко небес.Скоро застынут стада в неподвижной истоме, скоро уснетворкование горлинокВ полдневной ленивой тени. Но должен я встать, чтобы следоватьдальше безупречной дорогою страсти.

Маска. Народность догон (Мали). Дерево. Высота 37 см. Музей Человека, Париж

СЕМБЕН УСМАН[365]

КазамансПеревод Л. Халифа

Казаманс — великая река,Любимая река,Расскажи о времени,Когда меняеще не было,Когда,Величественная, ты сливалась с небомИ сроднилась с ним на века.Ты ведь старшесамой старой старухи,Ты ведь старшесамого старого свитка,Месяца серпв твоем ухе,Казаманс — река великая!Ты лишь моложемолочного неба,Ты, что нас веками сторожишь.Расскажи о времени,Когда меняеще не было,Расскажи,река,Расскажи!На твоем берегуЯ еще в детстве рыбачил,Ты куда разговорчивейБылатогда.О нехитрые детстваудачи, —Сколько ты мнеих дарила,Река!В лоне своемТы житейскую грязьУносила,Ты незлобива,Река,Ты — народ,Ты — сила,Ты — мне протянутаяРука.Другие сидят мальчишкиНад гладью твоейГолубой…Ты молчишь,Что с тобой?Послушай, Казаманс,В изгнании я виделСенус мостами ее элегантными,Темзу,трущуюся о туман,Рейни Рону,Где пароходывместо аллигаторов.Нет твоего богатства тамИ нет твоей красы.И сколько бы я вод другихНи видел,Я сын твой,Из вод твоихЯ вышел.Бег твой — наше дыхание.Твоя вода — животворящий сокПолей.Ты в нас,Ты с нами,Ты новых вырастишь людей.Они придут,Воспоют твое имя,Ты их богатством станешьИ самаВоды свои, что глазом не окинешь,Отдашь во властьих дерзкого ума.Народ —он подымается,Тот,что ты укачивала.Все новые,новые волны встают…И те,которым ты путь указывала,Вскроют, как устрицу,ТайнуТвою.Твой голос,уходящий к горизонту,В моем изгнаньеОщущал я остро.Звуки тамтаманеслисьОт волн твоих желтых,И я видел,как ты по днуКатаешьСвои устрицы.Скажи, прекрасная вода,Скажи,пожалуйста,Что ты простишь нас,когдаМы вскроем тайны твоиРжавые.Их светоткроется для нас,Прости,любимаяКазаманс!

ЭпитафияПеревод М. Курганцева

Диуана,сестренка!Ты впервые открыла глазана берегу нашего Казаманса,чьи водыспешат за черту горизонтаи вливаются в ширь океанапотоком живым.Диуана,сестренка!Сегодня Африку нашуне осаждаютневольничьи корабли —призраки страхаи безнадежной разлуки.Стенанья закованных братьевне сотрясаютзнойный покой берегов.Но в памяти нашей хранитсяэхо рыданий и стоновтой горькой поры.Диуана,сестренка!Века прошли за веками.Цепи рабства разбиты.Термиты изгрызлиостатки старых колодок —ошейников боли,стыда и бессилья.Но до сих пор на нашей землевысятся тюрьмы, где содержали рабов, —монументы кровавой истории,зарубки на камне,которые нам невозможно забыть.Диуана,сестренка!Лучи восходящего солнцапозолотили твою могилу.Ее украшают колосьяриса и сорго —подарки нашей земли.Диуана,сестренка!Аромат нашей бруссы,огненно-жаркие ночи веселья,поле свое,орошенное собственным потом,не променяет никтона даровую похлебку раба…Тоска по отчизне —тоска о свободе…Диуана,ты луч предстоящих рассветов,ты на чужбине погибла,как гибли в цепях наши предки.Тебя обманули,купили руки твои за бесценок.И ты зачахла, как пальма,которую перевезлина пасмурный северс родных берегов Казаманса.Диуана,сестренка!Будет день,и день этот близок,когда мы, африканцы, скажем:«Эти леса, эти поля, эта земля,эти могучие черные мышцы —все это наше,и только наше!»Рыдают наши сердцанад твоей могилой.Но знай,скоро вся Африка будет свободной!Африка будет свободной!

ТропинкаПеревод М. Ваксмахера

Я пойду по этой тропе!И пускай четвертуют меня,Все равно я путь проложуЧерез гибельный жар саванн,Над кипеньем яростных рек,Сквозь леса, что в себе таятЛихорадки коварный яд.Я по этой тропе пойду.Я пойду, устилая ееЩебнем своих костей.Я пойду, укрепляя ееЦементом крови своей.Я пойду, я пойду по тропе,Которая к людям ведет,К миру и дружбе ведет.И пускай четвертуют меня,Все равно я путь проложу,Ибо имя мое — Народ.

МАЛИК ФАЛЬ[366]

Между намиПеревод М. Ваксмахера

Не говори мне,Как я образован,Не говори,Что изысканно я изъясняюсь,Не говори,Что прекрасны манеры мои.Нет, ты лучше скажи,Что я к морю стремлюсь,Как шальные ручьи,И упрямые реки,И выносливые потоки.Ты скажи,Что я вам приношуМудрость предков моих,Что во мне оживаетМоего народа душа.И не надо мне говорить,Что я стал твоим соплеменником.Нет,Ты скажи мне сурово,Что новоКаждое слово мое.

ТворчествоПеревод М. Ваксмахера

Я не стану писатьЧерно-белой картиныНа старой стене клюющего носом тумана.Я напишуМногоцветье сонатыНа старой стене звенящего солнцем туманаЦвета золыНа ветру.Ты закроешь глаза,Чутким ухом ловяКлокотанье горячечных красок,Ты увидишь таинственный шепотКолдовства,И дождей отдаленную песню,И жужжание пчелВ любовной пыльце золотистой,И даже —Если ты ослепленные уши заткнешь —Картина мояПередаст тебе тайно посланьеКрасоты изначальнойИ единства, разлитого в мире.

День рожденияПеревод М. Ваксмахера

Если друзья по секрету от васВам готовят какой-то подарок —Книги, цветы,Игрушки, стихиИли просто улыбку,Если друзья вам в большом секретеГотовят подарок, —Пожалуйста, будьтеСострадательны к ним,Отгадать не старайтесь,Что́ вам подарят.Не огорчайте друзейСвоим фантастическим нюхом!

НетПеревод М. Ваксмахера

Я не хочу изгнаньяНа островПустынный.Я был бы так одинокБез друзей моих белых и желтых,Я утратил бы тамБлагородство.Нет.Не хочу изгнанья.

ТоскаПеревод М. Ваксмахера

Это солнце было б моимЕсли б не было таким бледнымС этим облаком я бы дружилНе будь оно таким зыбкимЭтот ветер был бы мне милЕсли б не был он переменчивЭтот голос меня бы пленилНе будь он так равнодушенЭтот смех меня бы согрелНе будь в нем притворстваЭтот взгляд бы меня за живое заделЕсли б был в нем открытый вызовЭти стихи окрылили б меняВоспевай они человекаЭта молитва зажгла бы меняЕсли б была понятнаЭта любовь мне бы в сердце вошлаБудь поменьше в ней эгоизмаВ этом мире могла бы Африка житьЕсли б он не был мертв.

ТуризмПеревод М. Ваксмахера

Вам очень хочется увидеть слоновНа рынке в СандагеИ хочется очень на пленку заснятьНегритянок с кувшинами на головеВам желательно хоть разокПоглазеть на живых людоедовВам просто не терпитсяНа крокодилов взглянутьСпящих среди проспекта СвободыНу так вот господа аншлагНа сегодня билеты проданыМест нет.

ОжиданьеПеревод М. Ваксмахера

Старая Дадо пелаВместе с Ку́мба Канга́доЕсли мой муж уехалЗачем я белье стираюМой муж уехалА ужин стынетМой муж уехалСкулит собакаМой муж уехалЗачем дрожу яКогда бьет полденьКумба Кангадо пелаВместе со старой ДадоЗажигает солнце зарюБледнеет от страха лунаК берегу льнет волнаВозвращается муж домойСтарая Дадо и Кумба КангадоВсе еще верят воротится мужВоротится мужКоторый умерТому не один сезон дождей.

СУДАН

ГИЛИ АБД АР-РАХМАН[367]

Улицы городаПеревод В. Луговского

Улицы города,Улицы страшные,Окнами хлопайте!Улицы города, —Стены, скверно окрашенные,Стены, пропитанные маслом и копотью!В душных кварталах,В кварталах нагихОтчаяние на лицах усталых,Проблеск надеждыВ глазах живых!Горем придавленЛюбой закоулок!Вслушайся: голос рабочих сутулыхГрозно звучит,Тверд, как гранит!Завод работает, мерно вздыхает,Электростанция свет посылаетЖивущим в чертогах,Богатым,Упоенным развратом!Мосты создаются,И мрамор шлифуется,И циновки плетутся,А кругом: во мраке лежащая улица!Труды. Толчея.Каждодневные хлопоты.Улицы города,Улицы страшные —Липкие стены,Кровью окрашенные,Стены, пропитанные маслом и копотью!Мы живемНочью и днемНа самом дне, в суете городской,Живем обездоленные,Изглоданные лютой тоской,Живем и таемИ умираем!Однажды,Исполненные разрушенья жажды,Сомкнутся все городские зданья,Как волны в яростном океане,Вдали от землиПоглощающиеКорабли!И бросил господь наконецНа улицу нашуВзор,Полный тревоги,И вырос на ней за забором забор,И были замощены дороги, —Человек измучился и устал,Свет в очах его медленно угасал.Человек утомлен был,Истерзан и болен.Печальный звонЛетел с колоколен,С колоколен древних церквей.Много дней песни горького горя звучали,Но никто не помог намВ нашей печали!Я и мои товарищи воздевали руки,Раздавались удары, тревожны и глухи:Долго-долго мы ждали ответаИ лучей золотого рассвета…Приближался закат.Тени двигались наугадПо вечернему переулку, —Вечер звезды выстраивал на прогулку.Обращается сердце к небу с мольбой:«О луна, погоди,Не выходи,Пусть будет тьмаТемней темноты любой!О луна, непроглядную ночь не делай светлей,Погуби недобрых людей!»Я что кроткий ягненокВ дальнем селе.Как батрак на чужом наделе.Я тоскую по доброй своей земле,По желанной своей свирели!Воспеваю поля,Воспеваю деревья и реки,Только грустный напев не печалит меня.Палачи, не сковать вам свободы вовеки!Света нового дня,Даже в дальней деревне моей,Не укрыть от людейНи стенами высокими,Ни цепями жестокими, —Этот свет сбережем мы,Как трепет извечныйОгня!Шел я по горестным улицам города,Медленно шел да глядел во все стороны,Шел, гляделДа хвалить тех чудес не хотел!Предо мной —Богатея дворец золотой,Вкруг дворца столпился народ простой…Да это же братья голодные наши,Я слышу их смех,Я слышу их кашель!Стоят у стены сутулясь.Увидел упрямую девушкуНа перекрестке улиц,Девушку с ампутированной рукой, —Девушке этой был чужд покой!Она, человек нелегкой судьбы,Жаждала толькоБорьбы!Люди тут замерзают, кричат во сне.Люди эти мечтают о грядущей весне!Я вернулся из дальней деревни,От чистоты полей —Нивы там древние-древние,Ручьи там стекла светлей!Благословляю всех.Благословляю хохот рабочих сутулых:Голод спины согнул их!Хохот звучит,Тверд, как гранит!Завод работает.Песня льется.А мы живем,Как на дне колодца;Живем, страдаемИ не умираемНа улицах страшных,Кровью окрашенных,Пропитанных маслом и копотью;Живем, и о нас вспоминают походя!На самом дне, в суете городской,Живем в обнимку с тоской,Страдаем и не умираем!

ТАДЖ АС-СИР ХАСАН[368]

ВозвращайсяПеревод М. Курганцева

Ждет менястарый,давно покинутый дом —памятьо позабытом детстве моем.Песня, звучащая в сердце,на самом дне,свирель,протяжно поющая,стонущая во мне, —дом,где столько осталосьмоих следов,откуда ко мне долетаетбезмолвный зов:«Возвращайся!»…С поляотец приходил на закате.Падал на хижинузнойный вечер.Мать,и братья мои,и сестрывыбегали ему навстречу.Помню,даже младший братишка,неуклюжий, смешной,неловкий,не умел говорить —смеялся,улыбался,кивал головкой…А потомначинались сказки.Голос бабушкислаб, натужен.Мы сидели, не шелохнувшись,забывали про сон и ужин.Помню руки ее большиеи лицов лиловых морщинках.Море молодостии светажило в сказках ее старинных…Мы засыпаем,а сказка еще струится.Тень тишиныупала на наши лица.Сад засыпает,птицы в саду засыпают,лунная полночьдобрые сны посылает…А поутрусвирель зовет за окном,утро приходитв старый, далекий дом…Дом,где столько осталосьмоих следов,откуда сегодня слышубезмолвный зов:«Возвращайся!»

МУХАММАД АЛЬ-ФЕЙТУРИ[369]

Голос АфрикиПеревод М. Курганцева

Молчаливая Африка!Жизнь,принесенная в жертвучужеземным богам,земля,орошеннаяреками крови и пота,изможденная,горькая Африка,кончилось время твое!Начинается новая эра —эра Сорванных Пути Разбитых Оков,и Расправленных Плеч.Слышу голос твой,Африка,дерзкий,разгневанный голос.В нем — горячее пение ветраи гул прорастающих трав,и живое дыхание рек,и гром водопадов,и удары морского прибоя,и шелест опавшей листвыпод тяжелыми лапами льва.Слышу голос твой,Африка,ясный,отчетливый голос.В нем —мелодия песенпростого крестьянского поля,и размеренный скрипдеревянного плуга,и скрежетнеторопливых ручных жерновов,превращающих зерна в муку.Слышу голос твой,Африка,юный,ликующий голос.В нем —призывы вождей,и рокот народный собраний,и биение наших сердец,переполненных яростной кровью,и сумасшедшая дробьнеукротимых тамтамов,говорящих:Свобода!Свобода!Свобода!Свобода!

Старый морякПеревод М. Курганцева

Ветер отчаянно бьет в паруса.В море открытое парусник правит.Время — шатер, и его продырявятсолнце, и звездная ночь, и гроза.Эй, обернитесь назад, корабли!На горизонте, у края земли,старый моряк под флагами порта —смятая фуражка,ступни затекли;смех словно саван,холодный и желтый,смотрят глазав океан распростертый…Вам они смотрят вослед,корабли!Время прошло.Нас навылет прожгло.Нет больше моря, и ветра, и утра.В раковинахне найти перламутра.Время — как сломанное весло.Время — как высохшая река.Нет тишины в зрачках старика.Он наклоняется над погасшейтрубкой —в ней пепел, боль и тоска.…В ночь паруса разрывались в клочья.Тучи спадали, словно кора,когда мы вышли к портуи ночьюбросили гулкие якоря.Эй, моряки, спускайте трапы!Неужели все это зря?Неужели ночь провисит, как тряпка,на перекрестке добра и зла?Вскинуты на головы фуражки,бушлаты черные на плечах.Но хохот веселый смолк и зачах,будто разбился о камень тяжкий.Город, откройся,разбей замки,двери раскрой,отодвинь засовы,сбрось дремоту свою, полусонный,протяни нам ладонь руки!Дай эту ночь,молчаливый порт!Зажги все лампы в барах и лавках!Пусть в ноздри ударит звериный запах,пусть заструится огненный пот.Если ты спрячешь себя от нас,от бесшабашных наших желанийв час непогожий, глухой и ранний, —мы проклянем тебя в тот же час!Старик вспоминает,и падают слезы,как с ветки листва,и пепелбессильно слетаетс трубки…И альбатросыкрыльями плещут,летят,и цепкой сетью морщинопутаны руки.Время проходит,и те, кто сменили нас,будут, как мы,бродить среди скорби и мрака.В гавани горьких утратони бросят якорь,и угнездится тоскав расщелинах глаз.Будет все —и прибой прощанья,и соль изгнанья,и боль угасанья,и пустота увяданья,если не смогут с ходу порвать паруса,остановить бесплодное ожиданье.

СЬЕРРА-ЛЕОНЕ

ГАСТОН БАРТ-УИЛЬЯМС[370]

Клавиши рояляПеревод А. Голембы

Кожа твоя горда белизной,Кожа моя черна;Дай мне руку, пойдем со мной,Музыка грянет, звучна.В одной гармонии соединим,В песню одну сольемВсе, что в призыве моем звучитИ в зове звучит твоем.Музыка в воздухе:Слышат все,Как, ненависть прочь гоня,Звучат, сочетаясь,Клавиш ночнойИ клавиш белого дня.Когда же мы рядом,В тени стены,В страхе или смятенье, —Наши тени,Как ночь, темны,Одной становятся тенью.Музыка в воздухе:Видят все,Как дерзновенно и смелоОдною гармонией сплетеныОблик черныйИ облик белый.

Письмо к матери от черного сына из ВьетнамаПеревод А. Голембы

Милая мама,слава богу,я уже прикончил нескольких вьетконговцев,и белый капитансказал мне, что я молодеци настоящий герой.Но когда я убью гораздо больше,то он представит меня к медали,и когда я убью еще больше,он поместит мое имя во всех газетах,и ты будешь гордиться твоим родимым сыном,всеамериканским героем всей Америки!Здесь никто не упрекнет цветного, что он цветной,поле боя усеяно трупами цветных.Вы ведь знаете: Кассиус Клей не решился приехать,но ваш сын — герой,и, быть может, когда я убью кучу этих красных,отсюда сообщат мою фамилию в Белый дом, —быть может, Президент узнает мое имя,быть может, он в один прекрасный деньсамолично наградит меня орденоми скажет, —до чего горда Америка мною.«Господь на вашей стороне, мой мальчик!»И я щегольну своей медалью в своем родном городе,в Детройте, в Ньюарке и в Алабаме, —и я увижу черные тела в лужах крови,и я вспомню Шарпевиль,и я вспомню моих задушевных братьев во Вьетнаме.Милая мама,черная мама,прости твоего черного мальчика во Вьетнаме!Я не Кассиус,прости,я, понимаешь, не Мохаммед Али,я твердо запомнил наконец,что янеутонченный,необразованный,неуклюжийи т. д. и т. п.,и все, что я делаю здесь,я делаю для того только,чтобы стать всеамериканцем,культурным и окультивированным —истинным сыном Америки;ты знаешь это, мамочка, —и, если бы не цвет кожи и не курчавые волосы,я был бы парень хоть куда!Впрочем, парик стоит всего лишь сто долларов,а белолилейный крем «Беляночка» всего лишь пять долларовбанка!И ежели это мерзопакостное снадобье не подействует вовсе,лучше уж я околею здесь,я предпочту,мамочка,лучше останусь здесь, в этой заморской могиле!И ежели я помру здесь,так и знай,что я погиб за Америку,за счастье быть сыном этой Земли Обетованной…Но ежели я погибну, сражаясь,скажем,в Ньюарке,или в Миссисипи,или в Детройте,или в Чикаго,или в любом другом месте, которое ты назовешь,мама, —то ты уж пойми, дорогая,что президент не назовет меня героем,а мой белый капитанне станет превозносить меня до небес.Моей вдове не назначат пенсию,и они скажут, что я из красных,и они скажут, что было бы лучше,если бы твоего черного сына убили во Вьетнаме.Прости,мама,я знаю,что я тупой,неразумный,невоспитанный грубиян и т. д. и т. п.Я знаю все это,и мнесовершенно точно известно,почему именноя долженпомогать здесь моим соотечественникамв осуществлении планаистребления цветных.Не плачь обо мне,черная мама,не оплакивай мой американизм и т. д. и т. п.Горе Америке! Джазы ее грохочут,их громыханья и возгласыне прерываются ни на мгновенье,и дыхание их донеслось до Хиросимы,их лопотание и гром реют над Африкой, —вспомни, мама,что они визжат везде и всюду, где есть наши братья,и тебе теперьпревосходно известны все резоны,всякие там отчего и почему,И на кой ляд,прошу прощения,милая мамочка,ваш черный малышобязан убивать здесь как можно больше цветных!Видишь ли, мама,я здесь сражаюсь за свободу,сражаюсь во имя божие,видишь ли,я храбро сражаюсь здесь с красными,знаешь ли,я здесь слышу,как свистят пули,и я снова должен проводить в жизньрасширенные наметки по истреблению цветного населения.Милая мама,я, право же, предпочту погибнуть здесь,в этой заморской могиле,нежели околеть где-нибудь в Нью-Йорке,и вообщеты, конечно, поймешь, почему это у меня такое странное желание!Ну а ежели ты меня не захочешь понять,так, может, и впрямьтвой родной сын — грубиян невоспитанный,чурбан совершеннейший,неблагодарный остолопи т. д. и т. п.!И к тому же еще самый разнегодный негодяйизо всех,что носят солдатский мундир!Да будет тебе земля пухом, милая мамочка!Покойся с миром, —знаешь ли,я здорово уважаю всех тех,которые отдают свою душу господуу себя дома,в собственных своих постелях,в наших старых-престарых американских городах!Ваш любящий сын,Грубиян Невоспитанный,Остолоп Неблагодарныйи т. д. и т. п.!

Да благословит нас господь!Перевод А. Голембы

Я спал,и мне приснился мотылек,ярко-желтый и прекрасный мотылек,и я услышал, что вы назвали его красным,и умертвили его,и я ничего не сделал,я только отошел в сторонуи умыл руки.Проснувшись,я услышал старый джаз,старый задушевный джаз…Проснувшись,я прислушался к лязгу и скрежету,и увидал, как остро выточенная стальпронзаетвьетконговцев,и все, что я сделал —отошел в сторонкуи умыл руки.Я слушаю вас,мои братья,я слушал, как вы плачете над Миссисипи,я видел, как вы гниете в родимом Гарлеме,пустяшное дело, что ваши пули визжат,пронзая ваших желтых братьев!И я видел шрамы на ваших геройских подбородках.Да благословит господь нас и нашу страну,а я уж лучше отойду в сторонкуи умоюсь.

Блюз отчаянияПеревод А. Голембы

Всю ночь, о Господь Всемогущий,зова жду твоего,всю ночь, о Господь Всемогущий,жду, что руку протянешь мне.Ты возьми меня на небо заживо,а не то меня здесь забьют, —так возьми меня на небо заживо,а не то меня здесь забьют!Всю ночь, о Господь Всемогущий,ищу я лицо твоеищу я, Господь, ищу я,ищу я лицо твое!А вокруг меня только цепи,да решетки, да кандалы, —а вокруг меня, Правый Боже,все решетки да кандалы!А вокруг все стены да колья,и в оковах ноги мои, —я ищу, где ж она, свобода,где же свет улыбки людской?Только все, что нашел я, Боже,это ссадины да пинки, —право, все, что нашел я, Боже,это ссадины да пинки!Так сойди же ко мне, Всевышний,так сойди и освободи, —не ослеп ты, Господь, я знаю,знаю, ты, Господь, не оглох!Я взывал к тебе и молился,знаю, где-то витаешь ты, —так приди ж меня вызволить, Боже,а не то я знаю, как быть!Напишу я с тебя картину,чтоб все знали, какой ты есть!Напишу палача-живодерас перекошенным страшным лицом!Если ты не придешь меня вызволить,знаю, как поступлю тогда!Если ты не придешь меня вызволить,знаю, что учиню тогда!

Высококультурная дамаПеревод А. Голембы

Я был в концертес высококультурной дамой.— Вам нравится музыка Бартока[371]? —спросила она,Я ответил, взглянув ей прямо в глаза:— Что ж, я не чужд культуры!На деревенской площади,на выступлении африканского ансамбляя спросил ее:— Вам нравятся наши говорящие барабаны? —Она ответила, глядя на меня искоса:— Что ж, и я не чужда культуры!

Царица барабановПеревод А. Голембы

В музыку и в жарыньвышла богиня богинь:черных волос хаос,как табакерка — нос,ласков, и мил, и грубочерк карминных губ, —темен, угрюм и строглоск барабанных щек!Груди подобны плодам,каждая словно плод:на́ тебе, на́ тебе — вот!Бедра ее круты —ведрами черноты,в них — плодородья стан,каждое — с барабан, —гром барабанный, хлынь:вышла богиня богинь!Схлынь, грусть, схлынь:пляшет богиня богинь!Будто ложбинный зной,пот струится спиной,два барабана, нежны,пляшут без пелены,пляшут без пелены,стройных повыше ног, —ритм барабанный строг,ноги ее стройны, —горечь полыни, схлынь:пляшет богиня богинь!Пляшет богиня — она,будто луна, темна,солнца она светлей:рокота не жалей,грохота не жалей,в звонкую шкуру — бей!Горечь полыни,схлынь,пляшет богиня богинь!Темная, как божоксолнечных душных дорог, —дробных раскатов град,мать барабанных стад, —это твоя, господь,идолица и плоть,это твоих теперьзлых барабанов дщерь —это во тьме утробритм барабанных троп!В ропоте перепонок,в отзвуках музыки ранящей,бей, золотой барабенок,в чудище барабанище!В музыку и в жарыньпляшет богиня богинь!

ТАНЗАНИЯ

САИДИ НГУЗО[372]

Язык суахилиПеревод М. Курганцева

Словно реку дожди,меня наполняют мыслио языке родном —зеркале чувства и мысли.Где твой исток и начало,где прозвучал ты впервые,о мой родной язык,о суахили?Ты пробуждаешь к светуспящего человека.Влагой познания щедроты поишь человека.Где твой исток и начало,где прозвучал ты впервые,о мой родной язык,о суахили?Я нахожу словадля моей любимой,самые ласковыеслова для моей любимой.Где твой исток и начало,где прозвучал ты впервые,о мой родной язык,о суахили?Верных друзейдрузьями я называю.Подлых враговврагами я называю.Где твой исток и начало,где прозвучал ты впервые,о мой родной язык,о суахили?Есть у меня копье —испытанное оружье.Но слово привета и мирадороже мне, чем оружье.Где твой исток и начало,где прозвучал ты впервые,о мой родной язык,о суахили?Спрашиваю людей,умудренных опытом жизни,славных людей,чей ум — украшенье жизни;где твой исток и начало,где прозвучал ты впервые,о мой родной язык,о суахили?Мне ничего не сказалимудрые люди, —в книгах ищут ответамудрые люди,где твой исток и начало,где прозвучал ты впервые,о мой родной язык,о суахили?Словно ночной небосвод,суахили прекрасен.Блещут созвездия слов —суахили прекрасен!В сердце народатвое начало,в нем прозвучал ты впервые,о мой родной язык,о суахили!

ШААБАН РОБЕРТ[373]

СвободаПеревод М. Курганцева

Нет прекрасней слова «Свобода» —В нем — бесстрашие, честь и гордость,Свежий воздух, простор и свет.В нем — надежда для всех живущих,В нем — величье и гордость духа,Радость жизни, вера в добро.В нем — вся мудрость веков прошедших.В нем — достоинство человека,Справедливость и красота.Ничего нет позорнее рабства,Даже если мягкие рукиНад рабами заносят хлыст.Рабство горькое проклинаю —Пусть оно безвозвратно сгинет,Пусть зачахнет, умрет, сгорит!Пусть повсюду царит свобода —В каждой хижине, в каждом сердце,В каждом взгляде, в каждой улыбке,В чистом небе и на земле.

ОГЕНДО ХЕЙСТИНГС[374]

Скажи богу, скажи емуПеревод В. Минушина

Скажи богу,Что я видел друзей моих, евших отбросы,Рывшихся в мусорных ящиках, каждый в своем,Радуясь тухлому джему И другому гнилью.Скажи ему,Что душа моя плакала, ибо любил я этих несчастных —С их объедками, грязью, обносками.С их нищетой, позором, озлобленностью, я их любил бесконечно.Скажи богу, что я видел, как они шли в его церковь святую.Скажи ему, что я слышал, как им проповедник блаженство на небе сулил.Но проповедник никогда не был в их шкуре.Тех несчастных ждет ад, ему же он не грозит.«Блажен, кто наг и сир», — он читал без особой уверенности.Но они потеряли всю веру, веру в могущественные небеса.Скажи ему,Что этот пастырь перебрался в Нью-СтенлиПод призывно манящие ветви тернового куста,Где покой, довольство и святость хранят от греха и мук людской любви.Скажи ему,Что я мучился болью людей и его появления ждал.Скажи ему, что я искал его всюду, но не нашел,Что я к нему взывал, но он молчал,Что молился все ночи и душа моя кровоточила, но в Диго-Роуд он не пришел.Скажи богу, скажи ему, что довольно в раю блаженствовать,пусть он появится в этом адуРади страждущих, больных и отверженных, с плачем руки простерших к нему.Скажи: те, кто наг и сир, ждут, чтобы он о себе возвестил,Что сирота и бездомный, одержимый и безумный исстрадались, ожидая его.Скажи богу, о! скажи ему,Что он был слишком долго в соборах и прекрасных церквах современной архитектуры.Скажи ему, что он был слишком долго в священных местах, где мы молимся у его алтарейИ где нет никого, только священники.Скажи богу: пусть он в трущобы придет, о, скажи ему: пусть он придетскорей!!

ТУНИС

АБУ АЛЬ-КАСИМ АШ-ШАББИ[375]

Во мракеПеревод Н. Павлович

Трепещет во мраке грустной ночиРой моих мечтаний,Над темной грядою боли,Над тучами страданий.Очи звезд удивились,Увидя воскресших влюбленных,С небес на них изливаяЛучи, словно дождь зажженный.И сердце грусть источало,Хранил я ночью молчанье,Любовь — судьбы отголосок —Таилась в моем страданье.Молчал я, как все живое,И песен моих не стало,А сердце мое в испугеВ глубинах жизни блуждало,О, сила любви всевластной, —Жизни она сильнее!О, свет любви лучезарной,Мрак жизни пред ней бледнеет.Мощь зла, и мечты покоя,И все сиянье востока,Улыбка зари во мракеВ глазах моей черноокой.

Красота жизниПеревод Н. Павлович

Шел я полями, вставал рассвет,И становилось светло.Мрак отступал, трепетало над нимЧистой зари крыло.Словно красавица гордая, ночьНе ускоряла шагов,И в холодке пролетал ветерокВлажным простором лугов.Как охмелев, бормотала река,Трезвым стоял цветок,И мирозданью хвалебную песньМощно слагал восток.И, покрывало тумана сняв,Ясное солнце встает,Лилия кубок серебряный свой,Полный росы, подает.Время идет. На престол ночнойВсходит царица ночей.Солнце идет на закат, и кровьЛьется в борьбе лучей.И воцаряется ночь, победивСолнце, и меркнет заря.Ночь — как убийца, проливший кровьИ поразивший царя.

«Так и судьба — пришла и ушла…»Перевод Н. Павлович

Так и судьба — пришла и ушла,В разных одеждах она,Или светла, или темна,Вопль и тишина,Песня она, а порою стон,Радость и горькая тень.Верно, что в сговоре с ночью судьба,Но побеждает день.

Песня громаПеревод Н. Павлович

Когда в молчании ночиВселенная страхом объята,И голос надежды скрылсяЗа тучею горя косматой.Гром песню свою грохочет,И все живое ей вторит,Как будто истины голосЗовет из пучины горя.И гром в извивах долиныНа вопль ее отвечает,Как будто дух пробудилсяИ к ней из бездны взывает.Тогда я спросил у ночи,Внушающей ужас тайный,И бросил я вызов ночиПрекрасной, необычайной:«Что в песне той отразилось,Не стон ли глубин вселенной,Не жалоба ль тяжкой грустиЕе — смятенной и пленной?Иль это проснулась сила,О помощи грозно взывая.Мы слушаем мощный голос,Терзанье ее узнавая.Как пруд в степи, онемелаГрозовая полночь эта,И голос мой тоже замер,Без отклика, без ответа.

Воля к жизниПеревод Н. Павлович

Если однажды захочет народ пробудиться,То и судьба отозваться будет готова,И неминуемо тьма рассеется ночи,И распадутся оковы.— Тот, в ком любви нет и воли нет к жизни,Сам в ней исчезнет, растлится растлитель,Горе ему, если жизнь его возненавидит,Небытие встанет над ним, как победитель, —Так, торжествуя, мне жизнь говорила.Так все живое мне это открыло.

* * *

Ветер звенел, проносясь над горами:— Огненный смерч я на бой вызываю!Я промчу между скал, над листвою,Об осторожности я забываю,Не сторонюсь я ни круч, ни ущелий,Только б достичь мне намеченной цели!Тот, для кого высота не отрадна,Вечно в болоте останется смрадном.Кровь молодая во мне заиграла,Вихри в груди закружились моей,Слушаю песню могучую грома,Музыку ветра и ритмы дождей.Землю спросил я: — О мать, неужелиНас не видишь ты, злобой полна?— Благословляю только отважных,Тех, для кого никакая беда не страшна.И проклинаю подобных лежачему камню,Тех, кто не видит, какая настала пора,Так и вселенная вся — жизнь принимает с лихвою,Мертвое гневно клеймит, хоть она и стара.Мертвую птицу не станет поддерживать воздух,Не поцелует пчела мертвых цветов,Если б не я, не моя материнская жалость,Даже могилы б извергли своих мертвецов.Горе отверженным жизнью, им нет утешенья,Вечным уделом их — уничтоженье.Ночью одной осенней,Отягощенной болью и гневом,Был опьянен я сияньем звездным,Пел своей грусти хмельным напевом.Мрак я спросил: — Вернется ли к жизни,Все, что она погубила весною? —И ничего мрак не ответил,Девы зари не запели со мною.Голос раздался, на струнный похожий,Роща сказала мне с жалостью нежной:— Время зиме дождей и туманов,Время зиме холодной и снежной,И волшебство исчезнет деревьев,Все волшебство плодоношенья.Очарованье ясного неба,Благоуханного луча цветенье.Листья с ветвей упадут и увянут.Вместе с цветами, тебе дорогими,Ветер, играя, умчит их в долины,Бурно потоки хлынут над ними.Все, как мечта, в этом мире проходит.Все промелькнет, все живущее — бренно,Но семена останутся навекиЖизни прекрасной и драгоценной.

Мои стихиПеревод Н. Павлович

Стихи мои, сердца певучая часть,Вы жизни частица, где вся моя страсть.Она неизменна навек, навсегда,Тяжелые думы вложил я сюда.Желаний моих вы несете напев,И в вас зазвучал затаенный мой гнев,Еще не излитый до этой поры,В вас горнего сумрака дышат миры,И утро, что в чистом сиянье встает,В вас звездной улыбкой горит небосвод,И быстро бегут по нему облака,И дымка тумана в пустыне легка.В вас бодрствую я и тихонько дремлю,И детства покой я опять узнаю.Улыбку и радость всего бытия,Любовь в вас былая и юность моя.И вновь неподвижность, движенье и страсть,Над сердцем весны торжествующей власть,Колосья склоняются, роза цветет,И песню любви это утро поет,И на ухо юности шепчет моей;Стихи мои — жатва сияющих дней,Где вечные летних мечтаний плоды,Но в вас есть и осень, и горя следы;Увяли цветы, облетела листва,И облаком черным укрыты слова.Стихи! К вам приходит и плачет зима,Бушует гроза, и грохочут грома,И мрачного сердца засохли цветы,И падают в бездну они с высоты.Стихи! Повесть жизни, мое существо!В стихах навсегда отразил я его,Вы — свадебной песнью, так, значит, я рад,Вы — лютня печалей моих и утрат.Вино драгоценное! Вас я вкусилИ пью с наслажденьем вино средь могил.

ПрощаниеПеревод Н. Павлович

Боль, замри! Скорбь, замри!Вот над горем сиянье зари!Лет безумия — нет!Я в смертельных ущельях укрыл свою боль,Смерть развеяла муку мою,Лютню жизни беру, заиграю на нейИ для новых времен запою.Пусть отчаянье тает в красе бытия,Стало сердце оазисом песни моей,Розы в ней, и трава, и сиянье, и мрак,Юность, страсть, все желания в ней.Боль, замри! Скорбь, замри!Вот над горем сиянье зари,Лет безумия — нет!Стало сердце большим, храм оно красоты,Жизнь его создала, отдаваясь мечтам,В нем я жизни молюсь, перед ней преклонясь.Свечи жгу и курю фимиам.Сила жизни волшебна и давно — вечна,Что роптать нам на мрак! Он пройдет,Снова утро займется, минует зима,И весны неизбежен приход.Боль, замри! Скорбь, замри.Вот над горем — сиянье зари!Лет безумия — нет.Пусть же волны ревут и сгущается мрак,К жизни утро меня позвалоИ потряс меня зов! Даже эхо егоВ край далекий меня повлекло.Горы горя, прощайте! Прощайте навек,Кручи адской тоски и туман,Парус я распустил. Безнадежность, прощай!Челн мой вышел теперь в океан.

МУХАММАД АЛЬ-АРУСИ АЛЬ-МАТВИ[376]

Зов землиПеревод А. Эфрон

Земля — моя!Я вышел из нее!Она цвелаДля прадедов моих.Она должнаНавеки быть моей,Я — сын ее, и возвращу я ейПочет и славу прежних дней.Захватчики коварны и сильны.Но им не победить моей страны.Я — сын ее!Таких, как я, — не счесть.Нас не сразят ни страх, ни меч, ни месть,Нас не поставит на колени враг,Глаза народа не застелит мрак,Не горек будет мне и смертный час,Когда сама земля, сама — за нас!Земля — моя!Ее хозяин — я!Мне до чужих законов дела нет.Тот, кто писал их, в кровь макал перо,Хлеб у детей он отнималИ свет.Чужой закон насилием живет,Он землю чужестранцам отдает,Родных полей лишает он народ,Богатств подземных и прозрачных вод.Земля — моя!Я прогоню врагов,Что превратили мой народ в рабов.Кто б ни был враг —Да обратится вспять,Земля моя да расцветет опять.Доколе жив, доколе силы есть,Я славу сохраню ее и честь.Жестокие настали времена?Мне до времен жестоких дела нет.Могучие восстанут племена,Рабу поработитель даст ответ.Земля — моя! Верну ее себе,Обиды, горя, гнева не тая.Ее добьюсь в отчаянной борьбе.Земля — моя!

УГАНДА

Е.-С. АТИЕНО-АДХИАМБО[377]

Возрожденная АфрикаПеревод О. Тугановой

Адонго сидела на бревне, курила глиняную трубку,Потягивала дым через прокуренный тростниковый мундштукИ размышляла о «ветре перемен».Какой-то толстосум купил землю Окело и пустил ее в дело:Насадил райский сад, поставил деревья ряд в ряд,Не сад, а дамская завивка;Сделал всем коровам медицинские прививки.Вот это и было отмечено министром как «выдающийся прогресс».Адонго посмеивалась; а чего ей было теперь бояться?Чернокожий помещик — свой человек; его не приходится бояться.Он построил новые магазины и раздавал соль бесплатно.Кто мог бы назвать его эксплуататором?К тому же его избрал народ.Он не мог быть подлецом.Ведь он только что прогнал всех подлецов.Оговорить его мог только злейший враг.Так она размышляла: часы текли незаметно.Вдруг появился и стал держать речь о Справедливости быстроглазый Военный.Мы повесили носы, поняв, чтоОбмануты глупейшим образом, бессловесные, покорные.Но капитан держал автомат на прицеле и нас приободрил.Он сказал, что освободит нас от злодея помещика — вот этой рукой.Надеясь на спасительный автомат, я поближе к нему продрался.Я хотел увидеть своими глазами, как упадет злодей помещик.Но увидел вдруг, как упала Адонго с простреленной головой.

ПИТЕР МУВАТИ[378]

Не ищи, сердцеПеревод А. Сендыка

Не ищи, сердце,Трепещущих пальмовых ветокНа чужом пустом берегу,Журчанья ручьев торопливыхНа горе непривычно высокой,Одинокого крика таинственной птицыНа зеленых полях при закате.Упрямое сердце,Зря не ищи.

ОКОТ П’БИТЕК[379]

Жалоба Лавино(Из поэмы)Перевод М. Курганцева

Муж глядит на меня с презреньем,злится, рычит,все ему не по нраву,говорит, я — глупей своей тетки,ни на что не гожусь,старая рухлядь,пора, мол, на свалку.Муж, сын вождя,одумайся, милый,зачем ты меня позоришь, Окол,равняешь с облезлой обезьяной?За то, что азбуки не учила?За то, что не сидела в школе?За то, что живу, как все, некрещеной?Муж, ровесник моего брата!Опомнись, Окол!Придержи язык,посмотри на себя ты —мужчина зрелый,а сам, как младенец,пузыри пускаешь.За ум возьмись-ка,банан зеленый!Сын вождя, ты себя унизил.О тебе судачит вся деревня.Вместо хвалы — одни насмешки.Плюешь на всех,дурачок несчастный,на меня глядишь, будто ябесплодна,никудышна,пуста, как зола без соли[380].Поле отца своего топчешь,вырываешь заветную тыкву предков!Родичи! Плачу!Куда податься?!Нет сил выносить обиду.Муж родителей моих поносит,родную мать мою обзываеттакими словами — стыдно вспомнить.Он теперь стал важная шишка —по-английски жену облаял.Кричит: никуда не годишься, рожа!Не нужна ты мнеи нужна не будешь!Кроет меня и так и этак.Ты, кричит, древесная обезьяна,не умеешь играть на гитаре,пустоглазая жаба —читать не умеешь.Кричит, что я, как овца,скудоумна,глупа, будто мухана пивной бочке.Ну, конечно, я ничему не училась,английской брани не понимаю,не умею считать и копить монету…Родичи! Он всех костит и песочит,с утра и до вечера дурнословит.Каждое слово — больнее палки:моя мать — ведьма,родные — свихнулись,крысоеды мы, кафры,живем в пещерах,не знаем священных книжек.Мать на шее носитзуб крокодила,мы все — колдуны и ждет наспекло!С его языка стекает ругань,дурная, как кровь бездетной бабы.Язык — ядовитый корень лионно[381],осиное жало, рот скорпиона, зуб змеиный.Послушаешь — тошно,будто наелся прокисшей тыквы.Мой муж оплевывает черных.Он как спятившая наседка,клюющая собственные яйца —такой в котелке — самое место!Брызжет слюной,глаза таращит,что твой нильский окунь,когда прет на нерест.Весь трясется,дрожит от гнева —ополоумевшая гиена.— Черномазые, — кричит, — подонки!Дикари! Обычаи ваши — мерзость,ваши пляски — срам, разврат и пакость,вы — прыщавые, нищие дурни!А еще называет себя современным,прогрессивным, цивилизованным мужчиной.Он теперь такой умный, такой ученый,что спать со мной больше не желает.Я — деревенщинатупоголовая,в модах не смыслю,красоту свою потеряла…Я мешаю ему расти, развиваться.Он кричит мне: слониха!Толстые кости — мало мозгу!Зря теряю с тобой время!..

* * *

Окол меня сторонится,завел «современную»,молодую…Говорят, она смазливаи лопочет с ним по-английски.А еще недавно каждый вечермы сидели рядом, обнявшись.А еще недавно каждый вечерпели вместе старую песню.А еще недавно он мне клялсябыть верным до смерти.Шептал по-английски —ничего не понимала я, дура…Окол меня сторонится,на стороне завел молодую…Звать ее Клементина, Тина.Эта тина его засосала…Родичи,видели б вы Клементину!Черная кожа, не белей, чем у прочих,а ночи не спит, лезет вон из кожи,лишь бы сделаться белой леди.Круглый день накрашены губы —будто два раскаленных угля.Глянешь, точь-в-точь дикая кошкас окровавленными усами.Рот ее — клубень сырого ямса,пахучая, открытая язва,и красная глотка злого духа.Лицо посыпано белой золою —позеленевшее, как у трупа.Страшное, будто маскаколдуна, танцующего в полночь;губы — точно их в кровь разбили;волосы — прямые, как прутья;кожа в опалинах, как у лисицы,которой факел под хвост воткнули,чтобы из норы ее выгнать.А меня мутит от мыла с карболкой.Злые духи в голове пляшутот вонючей золы — от пудры.У родного дяди, у брата мамы,выпрошу козла; я его прирежуи помажу щеки жертвенной кровью.Козлиный запах сильнее пудры,и злые духи меня покинут,и покой поселится в сердце…

ЦЕНТРАЛЬНО-АФРИКАНСКАЯ РЕСПУБЛИКА

МАКОМБО БАМБОТЕ[382]

Песнь двоих моих дядей(Из поэмы)Перевод А. Ревича

1

Свет молодой луныкуда моложе был,чем я, хотя сиял ондавным-давно,задолго до меня.Из дебрей доносилисьглухие голосазверей и птиц полночныхи шум ветвей.Обычай был таков: идтиночами. Может быть,однажды в этом разберутся.Едва лишь солнце заходило,мы поднимались, чтоб идтив глубокой тьме.Тревожной,беспорядочной толпойрастягивались мына много верст. У этихкоротконогих человечковвставали дыбом волосы, катилсяхолодный потпо их гусиной коже.Ни у кого и никогдатак слух не обострялсяот страха.Их ждали дали.Под молодой лунойих ждали дали,подростков пятнадцатилетних.Смех вызывает хромота.Кому по нраву спотыкаться,ступая по камнямраспухшими ногамиу деревушек сонных на виду?Но это былонезадолго до ухода.Обычай был таков:идти ночами.А дело в том, что день сулилнемало бед скитальцам.Днем солнце вспять ползлонад руслами дорог,над быстриной колей,оставленных грузовиками,которые везликолониальный хлопок.Я помню берегаи броды рек,опасных для машин,где было всякое,где столько потонуло.Мне объяснила всемоя родная тетка,согбенная крестьянка,которая на старческих ногахс трудом передвигалась, опираясьна две клюки.Мы жили у нее —мой младший братец Вангои я. Старуха с намисурово обходилась.Ни на один вопросответа мы не ждали.Рассказывали в Бао…О чем? Узнаете.В какой-то там глуши,вдали от городовживут в достатке люди.Неужто вправду естьземля такая?И днем и ночьюраспевали птицы,а рядом находилисьлесные звери.Нет, я писать не собираюсьдля прогрессивной прессы.Все эти звери,все эти зверине были убиты,хотя лежали бездыханны,хотя пейзажбыл так обезображен.Конечно, жители селеньяпотом клялись,что ничего не знают.Рассказывали в Бао…О чем? Узнаете…Мой дядя Канза,тот говорил,что дело в колдовстве.Вам это не понятьвовеки. Это былои вправду колдовство.Живитев довольстве, толстяки,отращивайте щекии возвращайтесь в город,взяв про запас деньжат.

2

Узнаете ли выкогда-нибудь, собратья,как изобильны нашисаванны и леса?Достиг мой дядя Канзапреклонных лет, он сталостер, как нож, как бритва.Родился он и выросв селенье Бао,жил рядом с кузницей,все дни он пропадалв полях и чащах.Достиг мой дядяпреклонных лет. С тех порпроизошло немало перемен.Он рос, его кормилзеленый лес. Он росподжарый, стройный, черный, —рука протянута всегда,а рот разинутна буйволятины кусок,на мясо антилопы,которое томитсяв ореховой подливе,в масле золотом.Такое блюдо вы едали,но я хочу напомнить,что пиршествоотрада для мужчин.Его изнанка — чади сажа на котлах из глины,которую с травою пополамна берегу рекимесили руки женщин.

3

Узнаете ли выкогда-нибудь, собратья,как изобильны нашисаванны и леса?Мой дядя мог разгрызтьлюбую кость зубами,а как мотыжил онподатливую землю,она пред ним ложилась,покорная, пропитанная потом.Мой дядя сокрушал еевсей мощью круглых плеч.Чтоб жрать за четверых,чтоб жить в достатке,чтоб выстроить, как надо,три хижины для жен,работал дядя Канза,как вол. Как он стоналв конце работы,когда мерцалипоследние лучи,когда он покидалраспаханный надел,чтоб завтра вновь прийтии корни корчевать.Чтоб жрать за четверых,мой дядя Канза спална сельской площади.Там на пескележал он, как шпинатна плоском блюде,упругий, как шпинатна белых жерновах зубов.Теперь известно вам,что это за натура,мой дядя Канза могжить полуголым в чаще,при этом усмехатьсяи нить своей судьбыкровавую плести,а ведь на светестолько вахлаков.Мой дядя Канза в Баотвердил, — вам это не понятьвовеки… это былои вправду колдовство.Живитев довольстве, толстяки,отращивайте щекии возвращайтесь в город,взяв про запас деньжат.

ЭФИОПИЯ

КЭББЭДЭ МИКАЭЛЬ[383]

Все унес ураганПеревод А. Ревича

Суесловье и спесь,Лести с жалобой смесь,Горе, свары, нападки,Строгий суд без оглядки,Оскорбления, ложьИ гордыню вельмож,Измышленья, упреки,Сплетни, плутни, намеки,Нежность к ближним своим,Страсть к тому, кто любим,Верность другу и брату,Клятву мстить супостату,Все благие плоды,Все людские труды,Все, что мы повстречали,И добро и печали, —Все унес ураганИз неведомых стран,Сгреб в охапку без правил,Ничего не оставил,Ни земли, ни травы,Ни червей, ни листвы,Нет и пыли в пустыне,Нет и грязи в помине.Что за буря была,Все смела, все дотла,Даже в тихой ложбинкеНе осталось песчинки.Все унес ураган,Как бесплотный туман,Не осталось в поминеНи любви, ни гордыни.

Мир и времяПеревод А. Ревича

С давних пор я живу, и за долгий свой срокВидел многое, много прошел я дорог.Помню: долго я странствовал и наконецПредо мною возник исполинский дворец.У ступеней толпился народ — не пройдешь,Был дворец на огромнейший улей похож.Пораженный его высотой и красой,Я глядел на дворец, я стоял сам не свой,И подумалось: кто из волшебников могВозвести этот сказочный светлый чертог?И тогда, восхищенье свое не тая,К одному из прохожих направился яИ спросил: «Растолкуй мне, почтенный старик,Чей дворец? Кто такие хоромы воздвиг?»Мне ответствовал старец, кивнув головой:«Это зданье — дворец богача родовой,Жил здесь некогда прадед владельца и дед,Этим стенам стоять до скончания лет».

* * *

Поколенья сменялись, мелькали года,Долго шел я и снова вернулся сюда.

* * *

Где дворец? Ни дворца, ни ступеней, ни стен.Где хоромы? Осталась лишь пустошь взамен.И ни камня, ни древнего щебня у ног,Словно маревом был этот пышный чертог.Озадаченно я озираюсь вокруг,Предо мною канал и просторнейший луг.Вижу: дерево с шумною кроной растет,Вижу я пастуха и пасущийся скот.Пастуха вопрошаю: «С каких это порЗдесь канал и травою порос косогор?»И пастух отвечает, взглянув на меня:«Это пастбище — с самого первого дня,И всегда здесь в канале струилась вода,И всегда в этих травах бродили стада».

* * *

Поколенья сменялись, мелькали года,Долго шел я и снова вернулся сюда.

* * *

Нет канала, и луг травянистый исчез,Вырос город, касаются крыши небес.Сколько улиц и зданий! Порядок и ладВ новоявленном городе этом царят,На цветистом базаре толпится народ,Красота этих людных кварталов беретВосхищенное сердце и разум в полон,И уменьем строителей я изумлен,И все больше меня покоряет краса,И стою, и на эти дивлюсь чудеса.Я гармонию вижу на каждом шагу.И гляжу я и глаз отвести не могу.Мне навстречу шагает почтенный старик,Вопрошаю: «Когда этот город возник?»С удивленьем я слышу ответ старика:«Этот город, мой друг, существует века.Он становится краше, меняет свой вид,Но стоял он века и века простоит».

* * *

Поколенья сменялись, мелькали года,Долго шел я и снова вернулся сюда.

* * *

Но не вижу я города, город исчез,Там, где были дома, вырос девственный лес.Вижу птиц я диковинных среди листвы,Бродят хищники в чащах — гиены и львы.Всюду слышится щебет, рычанье и вой,Всюду чаща смыкается над головой.Потрясенный бреду без дорог наугадПо бескрайнему лесу, где звери кишат,Все иду я, вокруг озираюсь, и вотОдинокий туземец навстречу идет.Говорю я туземцу: «С каких это порТемный лес в небеса свои ветви простер?»Поглядел он в глаза мне и взор перенесНа стволы и листву: «Что за странный вопрос?Вечно эти смоковницы, эти хвощиЗдесь росли, и начала ты им не ищи».

* * *

Все меняется в мире: уходит одно,А другое на смену явиться должно,И приходит, свои утверждая права.Мы в бессмертие верим, а надо сперваВспомнить истину: в мире лишь путники мы,Исчезаем во тьме, как явились из тьмы.Поколенья проходят, мелькают века,Словно горный поток. Весь наш мир — как река.Погляди: все бежит, как течение вод,Что-то гибнет — на смену другое идет.

Начало сентябряПеревод А. Ревича

Развеял ветер прах,Рассеял в небе тучи,Пшеница на поляхВзошла стеной могучей.Взгляни с горы крутой:Слепящих красок море.Окрестность пред тобойВся в праздничном уборе.Тростник, чабрец, пырейСплошной ковер соткали,И весь простор полейВ цветочном покрывале.Но, все цвета затмив,Лиловый цвет взошел там,Взлетают птицы с нивНа крыльях, черных с желтым.Напев плывет вдали,И аромат струится.Прекрасен мир земли,Я сам его частица.

МЭНГЭСТУ ЛЕММА[384]

Лживый родич

Мой родич и во снеНе жаловал ко мне,Но умер я — и что же?Пришел он с постной рожей.Печаль его узрев,Пришел я в страшный гнев,Взяла такая злоба,Что я восстал из гроба.«Ты не пришел, нахал,Когда я подыхал!Явился на поминки?Стираешь две слезинки?Терпеть тебя невмочь!Пошел отсюда прочь!»Изрекши это слово,Я в гроб улегся снова.

НадоелоПеревод А. Ревича

И денди-эфиопы,И снобы из Европы —Все это светский сброд.Тошнит от их острот,От споров и бахвальства,От сплетен и нахальства.Грызутся там и тут,Друг друга не поймут.Сбежим-ка в лес зеленый,Чтобы глядеть на кроны,Вдыхать листвы настой,Бродить в траве густой,Чтоб, вторя птичьим стаям,Носился пес мой с лаем,Чтоб на траву упастьИ отоспаться всласть.

ЮЖНО-АФРИКАНСКАЯ РЕСПУБЛИКА

ПИТЕР ГЕНРИ АБРАХАМС[385]

Одинокая дорогаПеревод В. Рогова

Одинокая дорога,Не видно звезд;Одинокая дорога,Тень, тишина,Все тихо, недвижно,Как в сердце, что умирает,Печальный звук,Замирающий шаг,Одинокая дорога и ты.Тени,Странные, тусклые тени,Ползущие тениСтучатся в душу тюрьмы.Печаль, печаль,Горькая печаль —Вот дорога моя.

ДЕННИС БРУТУС[386]

«По всей земле родной…»Перевод А. Ибрагимова

По всей земле родной пролег мой путь.Я — трубадур, не знающий покоя;леса меня приветствуют листвою,и я спешу им руку протянуть.Запреты презираю я: их суть —глумление над мыслью, над мечтою,и, под прицелом пулеметов стоя,достоинства не уроню ничуть.Иду, пою, не смея отдохнуть.В отплату за добро, за все благоеобидчик мой стремится затянутьпетлю на шее у меня, изгоя;и милостью не взыскан я — отнюдь.Мне тень стрелы перечеркнула грудь.

«Мы уцелели…»Перевод А. Ибрагимова

Мы уцелели,и — пусть отвергнутая — нежность не увяла,Снопы лучей обыскивают грубобеспомощную нашу наготу;над нами — вечным ужасом обвала —фашистских запрещений декалог;и под ударами сапограстрескались и облупились двери.Мы уцелели, переживлишения, разлуки и потери.На темных улицах патрульные — как змеи,свернувшиеся перед нападеньем.И худшее изо всего — терроромобезображена земля моя родная,а мы разрознены, изнемогаем в муках;но — пусть отвергнутая — нежность не увяла.

«Опаснее свирепейшего зверя…»Перевод А. Ибрагимова

Опаснее свирепейшего зверя,не поддающееся прирученью,чудовище железное менянаметилось схватить огромной пастью.Как балерина, легконог,как мотылек, недолговечен,я пританцовываю осторожно,от гибели пытаясь ускользнуть.И вдруг с небес гранитно-серыхна мрачный прах земнойлучи — потоком.Сиянье вдалекеструит воспоминаньяо ком-то светлом, милом сердцу —таком далеком.

«Над мокрой мостовою…»Перевод А. Ибрагимова

Над мокрой мостовою — солнце.Избитые до синяков, —как ни оспаривай бесспорное, — украдкоймы радуемся передышке краткой,и наши души, наши костяки,изломанные сапогами,целует золотистое сиянье.Быть может, скоро наши костякинапишут имя гневной Немезиды,погибнувшей от пули в Шарпевиле.Пока же на устах, смиривших гордость, —безмолвие тоски.Мы благодарны передышке краткой —и солнцу этому — над мокрою брусчаткой.

Обслуживание в южноафриканском стилеТолько для небелыхПеревод А. Ибрагимова

1

Девица зауряднейшего видас невыразительными мелкими чертамии похотливинкой в глазахвзирает с царственным презреньемна вшивое мое существованьеи, с томной неохотой изъявивсвое согласье — даже нос картошкойвнезапную точеность обретает —продать мне несколько почтовых марок,губами сморщенными старого хрычаподсчитывает медяки, ворча.

2

Еще ни разу чай, что подают в буфете,не возбуждал во мне подобной жажды.Глумятся надо мною расписанья,со свистом пробегают поезда;и здесь, в прибежище бессилья моего,часы нашептывают мне: «Будь стоек!Терпи, пока тебя обслужит наглость!»О мысли, полные отравы, перестаньтетянуть свое унылое анданте.

«С обычной шумихой…»Перевод А. Ибрагимова

С обычной шумихой приходит осень в эти края.Словно старушечий, голос ее визглив.Золотые, с каштановыми прожилками,пряди ее волосразвеваются над дубами,осветляя их нервную зелень;полное затаенной страсти,порывистое дыханье еесладостно разливается в утреннем воздухе,пронизанном жаждою обладанья —и смерти.

Эрозия: Транскей[387]Перевод А. Ибрагимова

Шрамы, стонущие под покрывалом зеленым,беззвучно рыдающие кровавые ранымолят об утолении жажды;жизнь по множеству русл устремляется к морю.Земля моя дорогая, раскрытая передо мною,истерзанная и послушная воле моей;по горным уступам карабкается проворномое восхищенье, а гнев извергает потоки,дымящиеся любовью и болью;прекрасные смуглой своей наготой, в покое обманчивомк неведомым горизонтам убегают пространство и время,томясь ожиданьем дождя.

Ночной городПеревод А. Ибрагимова

Да будет тих, любимая, твой сон!Над пристанью — разлив сиянья студенистого;патрульные машины расползлисьпо городу, как стая тараканья.Из хижин, где живут страданья,насилье вышвырнуто — вшивым тюфяком;и в дрожи колокола ужас затаен.В песках и скалах дышит гнев неистовый.Да будет безмятежен в эту ночь,земля моя любимая, твой сон!

«Все те же звуки…»Перевод А. Ибрагимова

Все те же звуки: дикийсирены вой в ночи,стук громовой — и нервовпронзительные вскрики.Крещендо — боль. В глазахразгневанные блики,неудержимый плач —все горше и надрывней.Дней пережитых ликиназойливее ливней.Все те же звуки — стук сапоги вой сирены дикий.

«Я в памяти храню…»Перевод А. Ибрагимова

Я в памяти храню твои черты:у стула опустившись на колени,печальными глазами смотришь ты,как я бреду по остриям ножей,и на губах твоих, обидчиво поджатых,застыло обвинение в измене.Мы оба знаем тщетность оправданий.Любимая, в любви я отдаюстране своей родимой предпочтенье.Вину свою охотно признавая,я все же ожидаю снисхожденья:не ты ли, красотой своей маня,в сообщничество вовлекла меня?И сердца моего не гложет стыд.Я верю, что она, страна родная,мое невольное предательство простит,к сопернице напрасно не ревнуя.

К БернисПеревод А. Ибрагимова

Как ласково струенье лепестков,окутывающих мою нагую землю!Как ласково струенье лепестков!Как нежен лиловатый их покровв благоухании задумчивых намеков!Как нежен лиловатый их покров!Порхающие стаи мотыльковедва тревожат воздух полусонный —порхающие стаи мотыльков.Несмело приближаюсь я к подножьюрыдающей печально джакаранды;и вот опять любуюсь с тайной дрожью,как ласково струенье лепестков…

БЕНЕДИКТ ВИЛАКАЗИ[388]

Посвящение в поэтыПеревод А. Сендыка

Возле ворот Дукузы[389] —Великого города предков —Я молил заходящее солнце о том,Чтобы Чака послал наконец за мной.Вождь услышал и повелел:«Стань для земли копьем и щитом».А потом, вослед за славой земной,Тень прекрасной Уманкабайи[390]Мне явилась во сне.Она приоткрыла тайны вселеннойИ меня обучила парить в вышине.Ворота — старинный сторож — ДукузыПредо мной растворились по воле ее;Я вошел, от волнения не дыша,Не зная, как славить Уманкабайю.От скорбей исцелилась моя душа,И я, упав на сухую траву,Себя ощутил могучим вождем.Как знать, что во сне, а что наяву…Я жаждал встретить Уманкабайю,Но призраки всплыли из бездны зла, —Сомкнулись створы ворот Дукузы,И пеплом Дукуза к ногам легла.С тех пор стало тесно словам во рту, —Я понял, что прежде жил, как немой,С тех пор я поэт, даже смерти самойВновь не отбросить меня в немоту.Я спал, но явившаяся во снеУманкабайя сказала мне:«О сын Манцинзы, глаза раскрой,Ты рожден не затем, чтобы спать, поэт,Воспой боевого копья полет,Сердцу не дай обрасти корой!»

Я белому задал вопросПеревод А. Сендыка

Как-то я белому задал вопрос:— Зачем ты пришел сюда, что ты принес,Почему колени мои дрожат,Отчего моя жизнь черна,Почему даже в полдень кажется мне,Что затмила солнце луна?Как-то я белому задал вопрос:— Можно ль вернуться туда, где я рос,Где кобе[391] я ел, и пил молоко,И жизнь начинал, как дед?Неужели ничем уже не отмытьВашей грязи и копоти след?Как-то я белому задал вопрос:— Почему окровавлен я и безголос?Я крепкую черную кожу имел,Я честный язык имел;Кто же сегодня мне рот заткнутьИ кожу спустить посмел?Как-то я белому задал вопрос:— Везде ли цветных превращают в отброс?В землю уходят тысячи стенИ вздымаются до облаков;Не заблудился ли я меж домами,Пугающими стариков?Как-то я белому задал вопрос:— Скажи, неужели ты веришь всерьез,Что и впредь, покорившись тебе, вожди,Подобно предкам своим,Будут зулусами править, покаТы голов не открутишь им?Белый, конечно, молчал в ответ,Но я разобрался, где мрак, где свет,И ныне вперед поведу народ,Который давно уже сбит с пути, —Сгусток страданья черных людейНедаром трепещет в моей груди.

ВечерПеревод А. Сендыка

Стало чернеть темно-синее небо,Дальние горы исчезли во мраке,И солнце закатное приняло цветКрасного железняка.Юркие ласточки в гнездах укрылись,Зашевелились летучие мыши,А ветры устали гнать с океанаРастрепанные облака.Искусственный свет побелил дорогу,Где-то вдали завыли гиены,Только они, пожирая падаль,Бродят вблизи от мест,Где гибнут деревья и сохнут травы,А пыль, поднимаясь из горла шахты,Летит по ветру и покрываетМир на сто миль окрест.Здесь нет ни реки, ни болот прохладных,Ночью лягушек здесь не услышишь,Коростели и белые цаплиДавно улетели прочь.Теперь здесь водятся только… люди.Вот наконец они показались.Значит, их день рабочий окончен,Значит, настала ночь.

На золотом рудникеПеревод А. Сендыка

Гремите, машины, и скрежещите,Вы трудитесь без перерыва на сон,Я тоже сутками сна лишен.Гремите, машины, и скрежещите,У вас я не стану просить о защите,Какое вам дело до черных рабочих,Какое вам дело до слез и страданья;Шахта не знает ни дня, ни ночи,Вместо покоя здесь ожиданьеОтбоя, похлебки и воскресенья…Гремите, орите, ищите спасенья,А мы устали от криков болиИ грубой брани в дороге длиннойМеж этим адом с названьем ГолиИ краем, где из гончарной глиныНас вылепил бог и обжег в печи,Чтоб стали черны мы и горячи.Дымом наполненные машиныНас обреклиНеволе и горю;Нас провезлиПо суше и морюИ бросили в жадную пасть темноты,Где, мучаясь издавна, люди-кротыТянут тугие соски земли,Чтоб золотые струйки теклиВ бездонный карман хозяина шахты.Люди-кроты не знают о солнце;Солнце у предков их отобрали,Деды и прадеды умиралиДля того, чтобы вам помогать в работе,О колеса, крутящиеся бессонно,О гиганты, лишенные стонущей плоти!Мы в рабстве, но кто, по какому правуВас заставляет работать, работать,Давиться работой, скрипя от злости,Пока не устанут сгибаться суставыИ не источит ржавчина кости,А после выбрасывает на свалку?Я видел скончавшиеся машины,В шахте мы с ними родные братья:И нам разъедает ржавчина кости,И мы отдыхаем лишь на погосте…Но машина не станет рожать машину,Как мы, потому что она умнее,Но машина не кашляет перед смертью,Как мы, потому что она сильнее.Нам и за проволокой колючейМерещится случай, счастливый случай,А ей не нужно глупой надежды.Бездонны штольни,А день рабочий —Это весь деньИ три четверти ночи.Кроты под землейВедут коридоры,Кроты на землеПоднимают горы.И бесконечность этой работыПотрясает их простодушных предков.Так было: люди племени моши,Голос сирен услыхав однажды,Из хижин вышли на всякий случай;А белые проволокой колючейИм путь преградилиИ обратилиМужчин в кротов, копающих землю,А землю — в подобье большой коровы,Чье молоко — золотой песок.Чем глубже в землю уходят шахты,Тем больше снаружи пустой породы,Ныне гигантские терриконыМогут тягаться с горой Эсанзлвана;В тот день, когда я становился кротом,Они были меньше,Но, верно, потомСтанут больше.Я жду, чтоб весь мир покрылиГруды красно-коричневой пыли,Которая к небу взлетает тучей,Едва прошуршит ветерок летучийНад глоткой нашей проклятой шахты.Гремите, машины, ревите, машины,Вы заглушаете наши крики,В себе вы прячете гнев великий,Ваши проклятья слышнее наших.Не смейтесь, слушая наши стоны,Мы будем молча лежать в могилах,Вам помогать мы уже не в силах:Вы только ржавеете,Мы — умираем!

Слушать готов яПеревод А. Сендыка

Слушать готов я, пой мне, о Ветер,Дай отдохнуть и набраться силы,Только один ты на белом светеУмеешь качать и баюкать деревья.В песне твоей чудеса повинны,И красота, и реальность видений,И любовь, приходящая без причины.А мелочность старости и тишина,Те, что меня оставляют без сна,И тебя настораживают, наверно.Но что же, давай убьем тишину!Сердце мое полно ожиданья,Оно для любого дерзанья открыто,Радость тревогу в нем не убила, —Молчание вечера мы разрушаем,Подобно упрямым рыжим термитам,Забравшимся в брошенную могилу.Слушать готов я, пой мне, о Птица.Здесь, где закрыто небо ветвями,Песня твоя свободней струитсяИ голосок твой звучит сильнее.Я шел от рощи невдалеке,И так заслушался ненароком,Что прилег и уснул на горячем песке.Благодеянье великое — сон:Забыть помогает измученным онО страданьях, о голоде, о болезняхИ о людях, которых лучше не помнить.Пой же мне песню с ветки зеленойТакую, чтоб даже луна удивленноОстановилась над нами в тумане,Шепча: «Вы сытее пятнистых гиен,Идущих по следу Номкубулваны».Слушать готов я, пой мне, Цветок,Древнюю песню любви и пчелы,Сладкую песню дождя и реки,Которые жизнь возвращают в пески.Твои лепестки нежны и малы,Но мудрость тверже алмазной скалы.Ты знаешь секрет молодой любви,Подобной свету предутренних звезд,Перекинувших легкий волшебный мостОт ночной темноты к рассвету.Ведь росы, упавшие на траву,Сперва их мерцанием были согреты,А потом уже розовым светом зари.Песни об этом умеют петьТолько Ветер, Цветок и Птица.Дайте же мне до конца насладиться,Дайте же сердцем уразуметьПесню Ветра, Цветка и Птицы.

Кувшин Сонкомосе[392]Перевод А. Сендыка

О праотец мой, я постиг тебяИ о многом хочу говорить с тобой,Во времени встретиться мы не могли,Но зерна поступков твоих проросли,И каждый побег, сохраненный судьбой,О тебе рассказывает, любя.Передо мною сосуд старинный.«Старый кувшин», — говорили люди.Кто знал, что в одну из тяжких годинТы с ним остался один на одинИ пепел твой погребли в сосуде,Забитом затычкой из красной глины.Теперь на музейную полку лег,Формой подобный неведомой птице,Кувшин — посланник иных времен.Тщательно пемзой очищен он,Он за граненым стеклом хранится,И лампу служитель над ним зажег.Но, пристально вглядываясь в узоры,Я вижу открытые Сонкомосе,Стоящие возле границы мира,Горы — подобные слою жира —На туше, ножом рассеченной косо, —Скрывавшие всех, кто бежали в горы.Мастер ушедший из вязкой грязиПтицу-кувшин сотворил с любовью,Но позабыли мы слишком скороВсе, перед чем трепетали горы,Когда, траву перепачкав кровью,Пировал народ вождя Мзиликази[393].И все же порой гнилая водаСтановится слаще пчелиного меда.Почиет минувшее в этом сосуде, —Сквозь глину внутрь посмотрите, люди,Тени былого у горлышка-входаТеснятся, замкнутые навсегда.

А.-С. ДЖОРДАН[394]

Вы мне приказали…Перевод В. Рогова

Вы мне приказали смириться навекиС украденной жизнью, с нуждой и стыдом,Быть вечно довольным, хотя вы решилиРазбить и разграбить мой нищенский дом!Но прикажите пчелам,Хранительницам сот,Грабителя не жалить,Ворующего мед.Вы мне приказали, чтоб ради богатыхПринес я безропотно в жертву детей —Пускай голодают, слабеют, тупеют,До смерти не ведая радостных дней!Но прикажите лучше,Чтобы наседка-матьНе смела пса-задиру,Храня цыплят, клевать.Вы мне приказали слепым оставаться,Хоть свет наконец-то и мне просиял,Чтоб я с моим родом томился во мракеИ радость ученья вовеки не знал!Но прикажите гордымИ пестрым петухамНе поднимать с рассветомХвалебный звонкий гам.Вы мне приказали отречься от знаний,Которые миру богатство несут,Быть мрака рабом, быть забитым невеждой,Не чувствуя гнета мучительных пут!Но прикажите травамСреди лугов и рощЗавянуть, коль омоетИх теплый летний дождь.Зиме прикажите в весну не излиться,Весне — зеленеющим летом не быть,Не делаться щедрою осенью — лету,Венере — сиянье с зарею не лить,И прикажите мраку,Чтоб он не посветлел,Когда осыплет солнцеЕго потоком стрел.

ИНГРИД ЙОНКЕР[395]

Ребенок, застреленный солдатами в НьянгеПеревод В. Рогова

Ребенок не умерребенок заносит кулаки на матькоторая кричит Африка! и в крике дыханьесвободы и вельда[396]в округе оцепленного сердцаРебенок заносит кулаки на отцав походе поколенийкоторые кричат Африка! и в крике дыханьеправоты и кровина улицах его воинственной гордостиРебенок не умерНи в Ланге ни в Ньянге[397]ни в Орландо ни в Шарпевилени у полицейского поста в Филиппегде он лежит с пулей в головеРебенок это темная тень солдатнастороженных с винтовками и дубинкамиребенок присутствует на ассамблеях и законодательных собранияхребенок заглядывает в окна домов и сердца матерейребенок который хотел только играть на солнце в Ньянге теперь вездеребенок ставший взрослым проходит по всей Африкеребенок ставший гигантом идет по всему мируБез пропуска

ОЛЬГА КИРШ[398]

СловоплетениеПеревод В. Рогова

Черная девочка, зачем из конца в конецпо зимним улицам ты ходишь? Дом, дворец…В лохмотьях, на ветру оцепенев,куда пойдешь ты ночью? Стойло, хлев…А я домой пойду: ты чуть жива,а дома в камельке трещат дрова,в столовой аккуратно стол накрыт,и в спальне мягкая постель стоит.О чем же скажут мне твой взор и вздох?О том, что бог — лишь белым детям бог?

БлокгаузПеревод В. Рогова

Фундаментом для крепости был страх,Замкнула злоба двери у нее.Строитель у бойницы, сжав ружье,Прочесть не смеет надпись на стенах.

ПИТЕР КЛАРКЕ[399]

Игровая песняПеревод Н. Воронель

Поскорей побежим по зеленым холмамК облакам, к облакам,К облакам!Там цветут маргаритки — белей, чем снега,Для венка, для венка,Для венка!Мы спешим маргаритки в гирлянды сплетать,Мы спешим, чтобы завтра вернуться опять,Чтоб и завтра взбираться по склонам холмов,Собирая цветы для венков, для венков!Поскорей побежим к синей бухте морской,Где прибой, где прибой,Где прибой!Где мальчишки, как рыбы, плывут в глубинуПод волну, под волну,Под волну!Можно вниз, — где мальчишки плывут в глубине,Где крылатая яхта скользит по волне,Можно вверх — к облакам по зеленым холмам:Все сегодня позволено нам!

ЛЕОНАРД КОСА[400]

Жалоба африканцаПеревод М. Курганцева

Не ходимимо боссов дебелых,мимо розовыхзлых джентльменов,мимо маленьких лединадменных,мимо важных матронпоседелых.Там на стражестоят полисмены,там написано:«Только для белых!»На отелях,на барах веселых,на гранитныхцерковных приделах,на больницах,вокзалахи школах —всюду надписи:«Только для белых!»На рассветах,пылающих в небе,на мечтах,безрассудных и смелых,на любви,на свободе,на хлебе —всюду надписи:«Только для белых!»На ногах моихчерных,проворных,на руках моихчерных,умелых,на плечах моихкаменно-черныхотчеканено:«Только для белых!»

БумПеревод М. Курганцева

Говорят, у нас в страненаступило процветанье.Посему на пропитаньечто-нибудь подайте мне.Всем дельцам — хвала и честь!Изобилье! Конъюнктура!А жена твердит мне, дура:«Дети плачут, просят есть».Крик стоит на всю округу:«Много строится жилья!»О, с каким подъемом яприхожу к себе в лачугу!Нашу славную странубум обогатил безмерно.Я — от радости, наверно, —скоро ноги протяну.

ЦветнойПеревод М. Курганцева

В автобусе и в лавке,в кафе, на пляже, в сквере,на почте и в конторе,в аптеке и в кино —везде косые взгляды,захлопнутые двери.Цветномурядом с белымдышать запрещено.Наверное,за гробом,придя к воротам рая,спеша вдохнуть блаженство,забытое давно,я это изреченьеу входа прочитаю:«Цветномурядом с белымдышать запрещено!»

ПрощаниеПеревод М. Курганцева

Дайте мне паспорт,дайте мне визу,не провожайте в дорогу.Больше я эту странуне увижу,слава всевышнему богу.Можно ли житьв преисподней,во мраке,в этой трясине промозглой?Люди безмолвствуют.Лают собаки.Душно.Дышать невозможно.Больше, родные,вас не увижу.Спрячу тоску и тревогу.Дайте мне паспорт,дайте мне визу,дайте билет на дорогу!

БратьямПеревод М. Курганцева

Будьте взрослыми людьми.Затянулось ваше детство.Опекун проест наследство.Будьте взрослыми людьми.Будьте гордыми людьми,ибо жизнь дешевле чести.В одиночку или вместебудьте гордыми людьми.Будьте смелыми людьми.Чтобы жить — нужна отвага.Ради собственного благабудьте смелыми людьми.Будьте сильными людьмине для мести, не для славы.Только для защиты слабыхбудьте сильными людьми.Будьте стойкими людьми.Пусть неправедным закономкаждый намертво закован,будьте стойкими людьми.Будьте честными людьми.Нынче правда не у власти…До конца, а не отчастибудьте честными людьми.Будьте добрыми людьми,хоть оно теперь не в моде.При любой дурной погодебудьте добрыми людьми.Будьте вольными людьми.Дело близится к развязке.Время жить не по указке.Будьте вольными людьми!

ЭЙС КРИГЕ[401]

ВстречаПеревод Андрея Сергеева

Черный ветер проносится в черной ночиНад черной горой и черной бескрайней водой.И море, рыча, скалит белые зубы у скалИ бросает на берег волну за волной.Ночь. Ни звезды. Ни огня. Пустая дорога.Слева — глухие дома богачей, справа — слепойЧерный ветер, ревущий на небе и в море.Пустынной дорогой бредет человек, охваченный пустотой.Мрак. Одиночество. Безнадежность.Любовь не струитсяНежным ручьем по утесу сердца.Только черный ветер стремитсяВсе дальше и дальше над верами, классами, материками,Морями — над всею ночной планетой.Огонек выплывает внезапно из непроглядного мрака, —И мысль, блуждавшая где-то,Скачком возвращается к черной дороге над морем,Где мокрые ветвиБьют по глазам, как крылья,Где крики чаекГлохнут в грохочущем ветре.В старой консервной банке мечется слабое пламя.Огонек то сникает, то вновь набирает силы.Черный оборванный негр обогревает ладони,Стоя у недостроенной виллы.Сторож ночной, он бросает приветствие ветру,И, когда долетает ответ,Белые зубы сверкают в черной широкой улыбке.Все ярче и ярче слабого пламени свет!Пустыня теперь не пустынна!О стойкое пламя!Я прохожу, освещенныйТвоими лучами.

Молитва молодой лунеПеревод Андрея Сергеева

(Молится молодой бушмен в своем последнем убежище на вершине Драконовых гор)

Юная луна —Белый лепесток над безднойВ вышине небесной —Славься, юная луна!Славься, славься,Юная луна!Новая луна,Белая луна,Черная луна,Светлая во тьме,Ты услышь меня,Снизойди ко мнеИ откройПредо мнойТо, что выше гор таитсяИ глубже ущелий гнездится,Что весеннего ветра теплееИ вечных снегов холоднее.Новая луна,Тихая луна,Покажи мнеТайные письмена,О которых поет тишина.Расскажи мнеО Духе, которыйОдин Во Всех И Все В Одном,Чья чернотаВ небе ночном,Чья белизнаВ пене морской.Он — молний сверканье,Зерна прорастанье,Грохочущая волнаИ подземных пещер тишина.Он не виден нам,Он — и жизнь и смерть.Он вдали, и он здесь,Я им сегодняПолон весь.Слава тебе,Молодая луна!Посмотри на меня,Подай мне знак!Но когда настанет серыйПредрассветный часИ солнце будет на небо всходить,Предвещая смертельный бой,О золотой калебасСвета и жизни ночной!Как я буду тебя молить —О богиня земли и неба! —Снизойти ко мне, научить,Как отвести все беды,Которые бродят вокруг меня,Смерть предвещая с приходом дня.А сейчас я лежу и жду,Ненавидя рассвет.Я жить хочу,Как первый росток!Посмотри на меняИ уверь меня,Что смогу я врагов победить,Что я буду жить!Юная луна,Серая луна,Тонкая луна,Ты очень скоро должнаИсчезнуть,ИстаятьНа широкой ладони дня.Юная луна,Бледная луна,Расскажи мнеО самом простом,Пусть я знаю,Что кровь молодаяБудет в жилах бить,Что я буду жить!Слава тебе,Молодая луна,Голубая луна!Ты уже заходишь…Ты еле видна…

МАЗИСИ КУНЕНЕ[402]

СтихотворениеПеревод А. Симонова

Встать однажды утром,Обойти землю,Собрать всю тоскуВсех душ,И пусть она пробьется родником.Пускай источник МпинделелаВечной влагою напоит океаны:Не океаны юга — горькие на вкус, —А океаны утешенья жаждущих.

ПрощаниеПеревод А. Симонова

Я пел вам песни из года в год,И вот ухожу.Связь оборвалась.Тонет черный росток в тине,Стонут в плаче ветров семена,Ветра их рассеют в пустынных полях,И восстанет лес — питомец дождей.Я верю: великий день настанетИ соединит нас в пути.Я стряхну с себя дремоту пустынь,Когда вы подойдете с кувшинами прохладной воды.Мы сядем у отцовского порогаРаспутывать узлы, пока тянется день,Пока плодородит смоковница,Пока тень ивы безбрежна,Пока легконога антилопа в саванне.

БлизостьПеревод А. Симонова

Дремота пытается разлучить нас,Но приходят сны, и — настежь ворота.Ты нисходишь под звон бубенцовВ самую середину просторного домаИ играешь с мохнатыми псами…Я срываю створки восточных дверей,Я бросаю их в гигантский костер,И пламя освещает твое лицо.Оно красиво красотой многоликой земли,Оно поворачивается, тая́ улыбку,Но дальний голос зовет тебя —И ты исчезаешь молча, не заговорив со мной,И тоска сохраняет твои очертания.

ДругиеПеревод А. Симонова

Когда у меня совсем не останется желаний,Дайте мне эти корзины, где хранили зерно.Я доверху их нагружу желаниями других людей,Чтобы те, чей путь пролегает в пустыне,Не ведали голода.

ДрузьяПеревод А. Симонова

Меня медленно уносит сон,И словно мед тихая речь твоя.Ты ведешь бесконечный рассказ,А я дремлю в колыбели твоей ладони,Пока ты укачиваешь пробитое болью тело.Ты ласково укрываешь егоИ шепчешь, шепчешь.Ты ведь знаешь, я все равно не слышу тебя.Но шепот твой отгоняет от сердцаБессонницу одиночества.

Железная цивилизацияПеревод А. Симонова

Я видел их, бритоголовых.Их, когтистых, в клацающих башмаках,Их, таращащих медяки глаз.Я видел, как ониСбивались в бескрайнее стадоУ алтарей железа:Вываливались языкиУ раздавленных ими детей.Я видел, как железный идол с острыми когтямиСжигал младенцев в своих объятиях.Они слонялись по дорогам,Вынашивая плод из крови и молокаИ падая на колени перед идолом из железа.Я видел, как железоШагало по потокам молока.Земля корежиласьИ выла всеми сущими в ней механизмами.И не было больше людей,И не было больше женщин,Любовь выбросили на торжище улиц, словноЗолото стряхнули в пыль, как пену, —Подходящий товар для их железного празднества.А золотодобытчики ееСкрючились на камнях мостовой,Убитые смерчем.Я видел их, железопоклонников,С сомкнутыми ртами…

Строптивой поэтессе Алисии МединаПеревод А. Симонова

Дочь дочери небес,Нет на свете, поверь, песен без слез.Многоцветные радуги песен все взошли из земли,На них тленья земного печать!Дней не трать на земле,С ласточкой вместе взлети к небу!Вот они,Эти великие песни — отголосок бездонных недр,Полных слезами.Они, только они на рассвете дня утоляют жажду толп,Жажду всемощных слов.Так покинь же колыбель неведения,Сердце свое отвори ветрам.Настанет день — хлынут песни слепых на землю,Вторя громыханию вечных рек.И вновь зацветут деревья,Осеняя уставших,Утоляя их голод плодами своего величья.

Глядя на юношейПеревод А. Симонова

Я любил сыновей льва —Когда у львят пробивается грива,Они похожи на древних героев.Я провидел их великолепное будущее:Как хрустнет под тяжелым прыжкомПодатливый стан антилопы,Прежде гордой своей быстроногостью,Я славил их богатырское искусствоВ ожидании дня первой охоты на буйволов.

Н.-М. КХАКЕТЛА[403]

Белая и чернаяПеревод В. Тихомирова

Ты, матерь белых, заколи быка,И мясом напитай своих, и дай навар,Что льется через край, лизать собакам,А весь избыток перекинь за океанТвоим от дома отошедшим детям.А ты, о матерь черных, будь тверда —Провижу я великие событья,И пламя ярости растет в твоих зрачках.Пока кружит, кружит, кружит Земля,Зерно запретное находит куропатка.

РОЙ КЭМПБЕЛЛ[404]

ЗулускаПеревод М. Зенкевича

Когда поля под зноем мреют звонкоИ бронзу кожи обливает пот,Мотыгу отшвырнув, она ребенкаОт мух жужжащих со спины берет.И в тень несет, что разливают терны,На тельце от клещей пурпурный блеск,И под ее ногтями волос черныйШлет электрических разрядов треск.И ротик на сосок ее намотанИ по-щенячьи чмокает слегка;Она струит в него свою дремоту,Как в камышах широкая река.Он впитывает все, что в ней разъялось, —Неукротимый зной пустынь глухих,Племен разбитых скованную яростьИ величавую угрюмость их.А мать над ним склоняется, маяча,Как над деревней дремлющей гора,Как туча, урожай из мглы горячейНесущая в разливе серебра.

Теология павиана БонгвиПеревод М. Зенкевича

Луну, как я, встречая, вой —Вот мудрость обезьян:Бог, мне придавший образ свой, —Великий Павиан.Он искривляет лик луны,Сгибает веток сеть.И небеса ему даны,Чтоб прыгать и висеть.Качаясь в голубой глуши,Свивая дивный хвост,Для услаждения ДушиГрызет он зерна звезд.Меня возьмет Он в смертный мигК себе из естества,Чтоб до конца я Зло постигИ Ловкость Божества.

ЗебрыПеревод В. Потаповой

Из пахнущих дождями темных дебрей,Гордясь лучей упряжкой золотой,В цветах пунцовых по колено, зебрыВолочат солнце по траве густой.На их боках — зари играет пламя.Оно в траве скользит среди теней,И ветер электрический, с теламиБегущими, проносится по ней.Здесь пар в багровом воздухе клубится,И голубиным зовом кобылицаК самцу взывает среди красных лилий,А жеребец — машина красоты! —Восторгом одержим, топча цветы,Несется, взмыленный, к своей кобыле.

У могилы Оливии Шрайнер[405]Перевод В. Потаповой

Когда иссякнут мужество и силы,Я вспомню, как предгрозовая мглаПлыла над одинокою могилой,И распростертого над ней орла,Что уронил безмолвно, сизокрылый,Перо серебряное из крыла.

РабПеревод В. Потаповой

Идет, горячей мглой одет и наг,За плугом пахарь, будто в полудреме,И, рассекая дерн, за шагом шагОн борозду проводит в красноземе.А сердце ранит притесненья плуг,Острей, чем лемех, бороздящий луг.Для красного комка был благодатнымДождем победный клич на поле ратном,Что копьями гордилось родовыми —Колосьями своими роковыми.Оно — под паром. Но бредет впередВ долготерпенье хмуром раб упорно,Отваливая грунт и глыбы дерна,Круша дворцы и троны, в свой черед.

ДЖУЛИЕТ ЛОУВ[406]

Тропинки АфрикиПеревод Н. Воронель

Из веера долин Наталя[407], с поросших соснами холмов,От Умтаты[408] и от Блентайра[409] к воронкам шахт и рудниковСпешат-бегут босые ноги, траву затаптывая в пыль.И вяжется узор тропинок, раскинувшись на сотни миль.Вдоль зыбких топей Мозамбика, вдоль голубых Басутских скал[410],Вдоль Берега Слоновой Кости, где лижет гальку пенный вал,Вдоль красной выжженной пустыни, разрушенной ветрами с гор,Вдоль быстрых рек в дремучих чащах следы сплетаются в узор.Спускаясь с плоскогорий Ньясы[411], шагают сотни ног босых, —Их поджидают леопарды, и львы охотятся на них.Они спешат к богатым фермам, где есть работа и еда:Доят коров, метут конюшни, молотят хлеб, пасут стада.Спешат, спешат босые ноги в чужие сытые дворы,Чтоб впрячься в рабскую упряжку, изнемогая от жары.Прокладывая путь в болотах, указывая путь впотьмах,Тропинок желтые знамена призывно реют на холмах.

ЭЗЕКИЕЛ МПАХЕЛЕ[412]

ИммигрантПеревод С. Северцева

Северный ветер,метущий землю от самой Сахары,серый шарф на меня набрасывает — и срывает.Машина таранит торпедой дымный туман.И хотелось бы мне понять:что с моею душой творишь ты,обжигающий досуха глотку и ноздри,пронзающий,разрывающий легкие мне,ярящийся харматтан!Северный ветер,продирающийсясквозь деревья, сквозь гриву трав, сквозь меня,слышишь ли ты, как во мне распахиваются окна,ржавыми петлями заскрипев,окна, что были так долго закрыты наглухо —о, как долго! —в краю мучений, на самом юге дальнего юга?А ты еще надо мной смеешься,резвящийся харматтан!Северный ветер,доносящий запахи, уловить которых я не умею,рождающий память о том,чего не могу или не смею вспомнить, —что ты творишь со мной?Может, последние тлеющие уголькиощупью ищешьпальцами изможденными,или же это — порыв насилья,в который меня ты ввергаешь,яростно шаряв подвалах мозга —средь дремотных тропинок, сходящих в давно прошедшее.Эй, береги дыханье свое!Я чувствую странную пустоту:мои враги — давно за пределами зренья,лишь отдаленный лай длинноязыких псовлетитчерез Конго, через Замбези, через Лимпопо,из края страданий — самого дальнего юга,и темный гнев —словно тяжелый осадок на дне желудка,ждущего,чтобы Время ему поднеслосвое очищающее и подстегивающее средство —терзающий харматтан!Северный ветер,одно только знаю:ты леденишь, и ты сотрясаешь меня,стегаешь меня, из мускулов сок выжимая,грудь наполняя горечью неутоленности,смутными жаждами,безрадостными мгновеньями,хрупкостью обещаний, сводящих с ума!Все двенадцать месяцев о тебе я слышалв той сырой окраине наших родных песков,где жгучий жариз меня сочилсяи обнажал комки моих южных болей.Ты не пришел ко мне,и вот я пришел к тебе,издалека пришел — с тобой повстречаться.Вчера наблюдал я,как листья склоняются, трепеща,все ниже,ниже,целуя землю у ног твоего величества, —как это было манерно!Северный ветер,то хнычущий и скулящий,то обрывки лепечущий мертвых пророчеств,тобою подобранных средь руинпогибших империй,со свистом вплетаешь ты,простираешь тысвои узловатые пальцысквозь деревья, сквозь гривы трав, сквозь меня,сдувая печальную пыль, —но постой,содрогнись,увидев дикие заросли наших жизней,до которых не дотянуться тебе!Ты не похожна палящие ветры августав том краю, содрогающемся от мук, —на самом юге дальнего юга,на жгучие ветры,вплетающие по-прежнему насв слезы и смех отчаянья,в гнев и надежду, —о, эти мучительные сплетенья! —толкающие по-прежнему насв ад или в рай, —и вот мы бежим, отбиваясь, бежим,бежим, напрягаясь,будто воинство гнущихся тростников.Но уж лучше это,северный ветер,чем бесконечно долгая спячка, —о, до чего же долгая! —когда любой зевок превращаетсяв тонкий, бессильный вой,та бесконечная спячка ума,которой неведомы устремленьядаже к тому, что пока еще недостижимо,неведомы неисполненные желанья,неведомы ни пыланье сердца,ни вспышки гнева,ни костры, запаленные кучкой беспутных,изломанных,в психопатической панике, —те костры,что тлеют и тлеют, тлеют и тлеютв негритянском сердцена взбудораженной, полной мучений земле —на самом юге дальнего юга…Когда же на этих бескрайних просторахвладений своихсможешь ты задушить зевки вековой апатии,равнодушный к ним харматтан?Северный ветер,пока я с тобой говорил,наконец осознал я то, что догадкой смутнойзрело во мнес той минуты, как я покинулпульсирующий от боли крайна самом юге дальнего юга, —понял я, что́ сотворили они со мной:они обучили меня насилью,по-европейски мстительным быть,снова меня превратили в варварас помощью подлых законов,газет,винтовок,дубинок,заставили лгать меня — улыбаться и лгать,заставили думать,что злоба, и горечь,и уменье бежать, сражаться, бежать —вот что жизненно-необходимо для человека!А сейчас,очутившись здесь,я дымлюсь от злобы, землю скребу и рою,мычу,хрипло дыша, словно бык перед схваткой, — инет предо мнойни врага,ни смертельной опасности,ни обжигающе-красного вызова, — пустота!О, эта поющая пустота в груди —нейтрализованная, бессильная едкость душевной мути!..Понял ли ты наконец,как неустойчива точка опоры у иммигранта?А теперь скажи:что кроется в этой праздности величавой —в этихгоризонтально спящих просторах севера?Не тайна ли вечного побужденья: быть —и только быть,не великая ли необъятность северной спячки?Не сладость ли наркотической мудрости Тао —твой древний дух, харматтан?Северный ветер,ничего-то не знаешь ты:с рассветая только мчусь и мчусь,за слоем слой пробивая мутную серость,сухи и чуткиноздри мои,а тяжесть твоя в моих волосах запуталась.Всю дорогу за мной ты следовалнеотступносквозь катакомбы ночи,и до сих порчувствую за своей спиноюдьявольских псов из кровоточащего края —с самого юга дальнего югагонящихся за мной.А тывсе хлопаешь крыльями над головой моей,крутясь, как гурьба идиотов,что пляшутвнутри и снаружи — между бегущих колес.Довольно!Меня никто домогаться уже не станет —не те времена:Шелли давно уже умер,посланий больше не шлют с мимолетным ветром.[413]Хватит с меняобезвоженных поцелуев,бесплодных девиц, ночных заведений — хватит!Теперь я думаю о другом:как бы возле кафе придорожного остановиться совсем ненадолго,только чтоб выпить пива, —долгим, долгим будет скитание иммигранта,долгим и трудным:придется туннель прорыватьназад —под угрюмой дорогой, утоптаннойгрубою поступью трех нескончаемых десятилетий,полных обид и терзаний, —под этою тяжкой дорогой,давящей, давящей, давящей на меня.Когда же прорвуськ заре — к истокам давно тяготящих вопросов,взглянуть я еще успею на бабочек и на листья,которые ты по пути, сумасшедший ветер,к моему радиатору пригвоздил,как собиратель редкостей, любящий,чтобы его экспонаты былираспластаны и мертвы.Утро!И новый рассвет уверяет меня,что не вечна эта опустошенность:ведь путь иммигранта — долгий и трудный путь.А я вспоминаю о тех,что столько столетий подряд,являясь к нам с берегов занесенной снегами скуки,грызлись и спорилииз-за нашей великой Матери,думаюо духовном распаде,протухших винах, дряблых телахтех, что когтями рвали ее зеленую девственность,выворачивали ее суставы,расторговывали ее святынии насаждалитысячи медных и деревянных крестов,а послесами же их, будто кегли, валили наземь,в хищном азартеразыгрывая эту землю,пока голодные наши глаза прикованы были к чудуна вершине Голгофы.Я — леопард,рожденный великой Матерью,муками черного Бога,средоточье столетий, полных крутых перемен,континент, клокочущий, как реактивы в ретортах.Когти мои затаили яд, —только дайте улечься мне — отдохнуть немного,выжидая удобного случая,шею почесывать и расправлять усы,когти свои точить — и думать и вспоминать.И тогда мой разум сумеет связать единой чертойбешеных псови черные толпы гонимыхв полыхающем, полном мучений краюна самом юге дальнего юга.Я спасаюсь оттуда,и пусть хоть на этот раз мне поможетопыт белых людей — их мозги и машины.И, однако, в другой стране, где мир и покой найду,думаешь,я изменю свои леопардовы пятна?Но не все ли равнои о чем сожалеть,если Бог моей Африки,древняя наша Мать,рано иль поздно цивилизует свой мир,распознает своих друзей и гонителейи обучить их сумеет загадкам жизни и смерти.А пока чтопускай мое сердце оставят в покое!

ОСВАЛЬД ДЖОЗЕФ МТШАЛИ[414]

Голуби в Оппенгеймеровском паркеПеревод В. Рогова

Любопытно, почему это голубей в Оппенгеймеровском паркене отдают под суд за незаконное пребываниена частной земельной собственности и за непристойное поведение в общественных местах.Каждый день я вижу, как эти наглые птицы садятсяНа скамейки «Только для белых», бросая вызов любой власти.Неужели им неведом Акт о расовых привилегиях?Белый полицейский в полном обмундировании,с пистолетом в кобуре, проходит мимои даже не погрозит пальцем нарушителям,которые дерзко попирают закон.Они не только садятся на священные скамейки,но еще обгаживают их птичьим дерьмом.Ох! Благостные Правила! Только взгляните на этих двоих на гребнепрыгающей импалы, они занимаются любовью прямона виду у барынь, бродяг, хихикающих конторщиц.Куда же идет наш мир?Где священный Закон против безнравственности? Sie’s!^[415]

Верхом на радугеПеревод В. Рогова

(Мое первое выступление со своими стихами на вечере Джаз-гигантов 22.5.68)

Бум! Бум! Бум! —рокочет контрабас, верещит труба.шипят тарелки, стонет саксофон, бренчит пианино.И тут я лечучерез небо, словно камень из пращи Давидаи ударом вшибаю «Гигантов»прямо в лицо радуге.Выше и вышена джазовом диком конемы скакали галопом по сетиблюзовых нот,возглашая призыв:Люди, Братья, Гиганты!

По газонам не ходитьПеревод В. Рогова

Газон — зеленый коверс узором из гладиолусов,красных, как пламя в горне.Скамья освященная парковаядержит гуляющего, и слушает онпеснопение фонтана,окропляющего святой водойприхожан-голубей.«По газонам не ходить,вход собакам без поводков воспрещен».И тут-то барыня прогуливает пекинскую болонку,мытую, пудреную, надушенную.Пес нюхает дощечку с надписью «не ходить»носом, холодным, как мороженая рыба,и салютует ей задней лапой,а дощечка плачет от злобы и стыда.

Всего-навсего прохожийПеревод В. Рогова

Я видел, как его лупцуют дубинками,я услышал, как он кричит от боли,подобно скоту на бойне;до меня донесся запах свежей крови,она лилась у него из ноздрейи текла по улице.Вошел я в церковьи стал на колени.«Я люблю тебя, господи,а также ближнего моего. Аминь».Я вышелс сердцем, легким, как лобзание ангелана ланите святой души.Я пошел домой.Толпа обступила что-то.Тут подошла моя соседка:«Вы слышали? Вашего брата убили».«Нет-нет! Я ничего не слышал. Я был в церкви».

Отвага, моя теньПеревод В. Рогова

Тень моя — фокстерьер по кличке Отвага;куда ни пойду я — она за мною;она рычит и щелкает зубами на всех гремлинов[416],которые хотят мне устроить засаду;она нюхает, чихает и мочится у телеграфного столба,оставляя послание всем, кто пройдет потом:«Я здесь прошла. Если смеешь, следуй».Увы! В ту ночь я услышал «стук»,он прогремел в дверях моего сердца,стук, от которого съежится плоть,стук, от которого корни волоскругами на цыпочках бегают по голове.Ах! Отвага! Ты меня покинула,поджала хвости заползла на рваную блошиную подстилку,оставив открытой мою наготу.От озноба мне захотелось надетьшкуру, оставленную змеей в траве.Пальцы копались в глазницах,глаза летели от страха,на парашютах запрыгали слезы.Чей-то нос глубоко ткнул палкой в пуп,и выползла пара смеющихся вшей,они хихикали, как пьяные от бензина чертенята,выдворенные из полной кладовой моих стихов.Я посмотрел на часы,было далеко за полночь.Зубы зудели, желая пришитьнитку к куску хлеба и супу.Я на ощупь искал дверную ручку рассвета,пощечины утренней дымки разбудили мое лицо.Я посмотрел на себя.Вот он я. Вот он я, лишенный тени,пустой, как старый корабль,ждущий, что его сломают.Ах, Отвага! Неужели ты покинула меня навсегда?

Звуки барабана из коровьей шкурыПеревод В. Рогова

Бум! Бум! Бум!Слышу, далеко по северным небесамразносится рокот и рев, похожий на гром.Я навострил уши,как олень, готовый бежать от неминуемой бури.Бум! Бум! Бум!Пока раскаты все приближаютсяи приближаются к южному небу,они хватают меня за сердцеи надежды мои взмывают все выше к престолу орла.Бум! Бум! Бум!Я барабан, что вырезан из черной шкуры жертвенной коровы,я пробужу твою спящую душу.Я дух твоих предков,живших в священных хижинах,я вечный заступник,я вечный страж.Дай рассказать о твоем драгоценном наследье,о славном прошлом, растоптанном завоевателем,уничтоженном рвеньем миссионера,Я обнажаю факты,все догмы и декларации,пусть твой пытливый ум их рассмотрит.О! Услышь меня, Дитя,в пляске зулусов,доводящей сердца их до исступления.О! Услышь меня, Дитя,в ночных бдениях черных молельщиков,возвышающих дух до экстаза.Бум! Бум! Бум!То звуки барабана из коровьей шкуры —голос Матери-Африки.

АРТУР НОРТТЬЕ[417]

Голосуя на дорогеПеревод А. Ибрагимова

Изможденные песчаные дюны, мазутные скалыв полдень, отравленный душным зловоньем;ощетинившаяся проволока; и в небе — черными кляксами —во́роны, сгустки сентябрьского мрака.Мой дом стоит по соседству с ивовой рощицей,плещущей ликованьем весенним…Напрасно смуглый мой палец взывает, качаясь,к проносящимся мимо автомобилям.Над свалками — легкий дымок мошкары; на асфальтестарые знахари, искривленные, как больные деревья,пьяно шатаясь, выделывают свой танец;глаза, раскаленные докрасна, прожигают насквозь.В грустной ярости я умоляю подбросить меня домой.Никакого внимания — словно безумные,зеркально сверкающие лимузинымчатся, кудрявя дорожную пыль.О сладостное ощущенье полета:в удобной позе развалиться на мягком сиденье,обмениваться с соседом любезностями,истаивая в полудремотной истоме.Два цвета: бежевый и бледно-лиловый,кремовая обивка, и за рулем безмятежноулыбается господин… Ах, эти жирные боровы,отмахивающиеся от меня, как от мухи!Стою, окутанный выхлопными газами. Белые флагивозвещают — пусть отравленное — перемирие.И вот наконец я в машине — мои мечтыуплывают к далекому горизонту.

МореПеревод А. Ибрагимова

Море — старый ваятель, любовнообтесывающий скалы и рифы, —бродит среди погребенных сокровищ,поблескивая голубыми глазами на пристань;застывшие на устах его мифывзбесили бы иконоборца любого.А там, в глубине, под накидкой из тюля, —обломки мраморных рук Афродиты,растерзанной стаей акульей.Надменной, как храмовая колонна,богиней когда-то пленялся влюбленный,но — бурные прежде — восторги уснули.В чем рыбы окаменелой тайная сущность?Зачем раскапывают торфяные болотца?Напрасно мы, молодые, мучась,ищем — разгадка никак не дается;наша стихия — стихия любвив ртутном сверкании солнца.

Ничего необычногоПеревод А. Ибрагимова

Взгляд, как орел, воспаряет ввысь,к сводам туч темно-серых. Неистовствуя,ливень обламывает о плитнякдлинные иглы свои серебристые.Громко булькает старый двор.Ничего необычного — только разве чтогорбун, отвечающий на окрик с верандыбез угодливости или развязности.Странно, что ни одного деревца —лишь налетающий ветер. Эту картинусами запомните, память откидываетвсе привычное и все рутинное.Неожиданно хлынув, солнечный светзолотом нашу улицу вымостил.Окна закрыты по-прежнему. Скоро лимы отрешимся от нерешимости?

АЛАН ПЕЙТОН[418]

Санна[419]Перевод В. Рогова

Наш городок в воскреспый деньПечет нещадно зной,И чинно взрослые идутСуровой чередой.Завесу едкой пыли взбилЧужой автомобиль,Но чинно взрослые идут,Презрев и зной и пыль.Болтает всевозможный вздорПодонков наших сброд,Но чинно взрослые идут:Молитва в церкви ждет.Костюм и взор любого строг,Желанна благодать,И чинно взрослые идутСловам любви внимать.И Санна семенит им вслед,Играя скромно роль, —Ей чрево жжет дитя любви,А сердце — страх и боль.

С хозяйского плечаПеревод В. Рогова

Мы ей подарили какое-то старье,Отслужившую ветошь, отжившую век.Ее с восклицаньями надела она,Глаза ее сияли, она ахала и восторгалась,Ее тучное тело в пляске тряслось,Она строила рожи, пела обрывки песен,Возглашала хвалу на родном языке,Взывала к подругам-служанкам,К незнакомым и прохожим,Ко всему Африканскому континенту —Взглянуть на это чудо, принять участиеВ ее невыносимой радости.И так, задаром,Куплены были верность и доверье,Нерассуждающее повиновеньеЗемной драгоценнейшей простоты.Задаром —Гибель целого мира.

Маленькому мальчику, умершему в Дипклоопфской исправительной колонииПеревод В. Рогова

Малолетний преступник, невинный ребенок,Не имеющий представления и понятияО громоздкой машине, пущенной в ходТвоим пустяковым проступком,О великом войске служителей власти,О судьях, адвокатах и прокурорах,Психологах, психиатрах и докторах,Директорах, полицейских и социологах,Черпающих силу и жизнь в твоей провинности,Сегодня под ярким солнцемЯ предаю твое тело земле,О дитя, о потерянный и одинокий.Твоя смерть призвала чиновников к действиям;Все твои документы аккуратно собраныИ перемещены из отдела живых в отдел мертвых.Вот свидетельство о рождении,В нем сказано, что ты родился, а также где и когда,Но нет в нем и намека на радость или горе,Сияло ли тогда солнце, шел ли дождь,Что за птица с песней пролетала над крышей,Когда твоя мать рожала. А вот твое имя,На языке белых оно значит: «Он пришел».Но зачем, с какой целью — не сказано.А вот последнее свидетельство о Смерти, —Опережая власти, оно дает тебе свободу.Ты, что пришел когда-то, отбыл теперь,Заключенный в единственном добром объятии,Которое когда-либо видел от земли.Столь небрежная с тобой при жизни, теперь она запоздалоОсыпает тебя щедрыми дарами,Изливает изобилье на трепетный лесИ тебя пеленает там, где ни град, ни гроза,Ни ветер, ни снег, ни знойное солнцеТебя не обидят, и холодные тонкие копьяДождя на вершинах вельда, что раньше пронзали тебя,Упадая на твою могилу, лишь крепче тебя прижмутК сердцу, полному глубоким раскаяньем.А вот ордер на погребение.За твой проступок, о маленький и одинокий,За это нарушение, в котором насчитаешьМиллион соучастников на земле,Ты обречен. И тебя я обрекаю,Твое хрупкое тело, — ожидающей земле,Твой прах — праху вельда.Лети домой, душа, к великому Верховному Судье,Который, не отягощен крайней необходимостьюОхранять общество, может тебе вынестиПриговор неопределенного сострадания.

КОСМО ПИТЕРС[420]

Земле, изгнавшей любовьПеревод А. Сендыка

Я не стану груститьВдалеке от тебя,Приютившей любовь, которая мною владеет.Ты — и подмостки страсти моей,И постель бессонная.В сердце твоем я нашел приют,Хотя, вероятно, у крыльев мечты силы достанетИ пронести меня над океанами,И к тебе возвратить невредимым, о любовь моя, навсегда.Зерно этой мысли в том,Что мы неизбежно соединимся, подхваченные потоком времени,Как все социальные группы, что крылья к полету готовятВо имя счастья народа;И в том, что порою необходимоПроходить мимо дивных цветов,Чтоб вырваться из минувшего, и воедино слиться,И прорасти в века.

УИЛЬЯМ ПЛУМЕР[421]

СкорпионПеревод Андрея Сергеева

Стремились к морю в разьяренныхСтруях Лимпо́по и ТугилыСоломенные крыши, дыни,Маис, деревья, крокодилы.Щепу плотов, обломки лодокК разбухшим устьям прибивало.Порою — тело негритянки,Все иссеченное о скалы.Качали волны равнодушно,Тащили по ракушкам мели;Глаза и грудь кровоточили,На шее бусины звенели.Мы знали Африку такою.Гуляя в полдень раскаленный,Мы видели ее эмблему:На плоском камне — скорпиона.

Трансваальское утроПеревод Андрея Сергеева

Он вдруг проснулся. Был в шафранном блескеХозяйский дом, когда в тиши внезапноКакой-то птицы голос резкийНарушил дважды замкнутость веранды.Приезжий видел призрачный покойВ сернистом африканском небе,Скелеты пальм над высохшей рекой,Молчаньем предвещающие беды.На склонах гор белели кварца лица,Как полупогребенные скульптуры,И пылью, тонкой, как корица,Все трещины ущелий затянуло.И вновь двойная нота дерзкой птицы!И сам певец, зеленый мшистый дрозд, вдругЗапрыгал по окну, готовый взвитьсяВ тяжелый бездыханный воздух.Страна чужая, как струна, дрожалаВ груди пришельца: «Я слыхал не раз,Что солнце здесь, в краю клыка и жала,Дурманит ум и ослепляет глаз.Сторожкий птичий взгляд и крик: «Qui vive!»[422] —Быть может, объясняют что-то.О, если б, над страною воспарив,Ее увидеть с птичьего полета!»

Развалины фермыПеревод Андрея Сергеева

Склонявшееся мирно солнцеВдали на миг огромным стало —И потащилось по лощинамНочи глухое покрывало.Молчанье, распуская косы,Заполонило дом без крыши.Неслышные брели шакалы,Летучие кружили мыши.Казалось, в тишине вечернейПредупреждение скрывалось.Во тьме змея над каждым нежнымИ светлым утром издевалась.

Водопад ВикторияПеревод Андрея Сергеева

Вот водопад Виктория, чей ревРождает рев восторга у туристов;Разноязыкою толпой они галдят,Уставясь на обычный водяной каскад.Подвластен тяготенью, за порогВ провал летит неиссякающий поток,И иностранцы смотрят изумленноНа проявление природного закона.Виктория — одно из острых блюдВ глобтроттерском наборе неизменном.Кого влечет вода — пусть вдоволь пьют!Кого паденье — что ж, под зад коленом!Мне не понять, какого черта радиОни проделали весь долгий нудный путь, —Неужто только для того, чтобы когда-нибудьСказать: «Ах, знаете, тогда на водопаде…»?По опыту желают, может быть.Узнать, как далека Замбези от Чикаго,Иль почитают за особенное благоНатуру с фотографией сравнить?Несутся вопли из кружка туристок:— Ах, что за прелесть Африка! Ну да, невестьКакая грязь! Зато какое солнце! В этот списокЯ все внесла, что нам показывали здесь!— Да, кафр — он черен, грязен, диковат.Зато, как радуга, играет водопад!А дивный лес под ним! Мы там надели макинтошиИ были счастливы, что привезли галоши!(На дам из-за воды косятся токолоши[423].)— Какие брызги! Шум! Какой отель!И электричество, и чистая постель!Подумайте, такой комфорт за тридевять земель!Как голос гида на магнитофоне,Вопль все настырней, все неугомонней…А мне так хочется побыть наединеС раздумьями, в священной тишине,С путеводителем по мирозданью,В котором даже водопадБлюдетОбетМолчанья.

ИсследовательПеревод Андрея Сергеева

Вот подданный Великой Белой Королевы.Он смотрит сквозь очки направо и налево,Но видит только птиц, животных и растенья;Не выдавая чувств, не зная изумленья,Он в шлеме пробковом гуляет без дорог,И полы сюртука колышет ветерок.В пути романтика подстерегают беды —Но что ему жара, что львы и людоеды,И что ему болезни, если для здоровьяВсегда он фляжку бренди держит наготове?И лишь во сне он пьет домашний добрый эльИ слышит, как свистит шотландский коростель.

ЙоганнесбургПеревод Андрея Сергеева

На Рэнде[424] в восемьдесят пятомОбогащенья кутерьмаЛишала разума; на скалахРосли веселые дома;Шампанским в ванне отмывалиПыль золотую, чтоб опять,Принарядясь, без промедленьяОт жизни все, что можно, взять;Один ловчил, бросая кости,Другой за картами грешил,А третий изводил на шлюхуДары золотоносных жил;Седобородые понынеВоспоминаниям верны,Кичатся юностью своеюИ не желают знать вины —Они под звездами скакали,Верша над вельдом произвол,Судьбу оленей и зулусовРешал тупой ружейный ствол;О пионеры, пионеры,Цивилизации оплот,Мерзавцы в инвалидных креслах,Рвачи, попавшие в почет,В убогих снах вы самородкиВсе ищете, и, как итог,Заносится песком забвеньяИссякший золотой песок.

РИЧАРД РИВ[425]

Там, где кончается радугаПеревод А. Ибрагимова

Там, где кончается радуга,раскинулся дивный край,где никому не возбранно, брат,песню любую петь.Давай же и мы запоем с тобою:ты, белый, и я, небелый.Не диво, что песня нашасперва зазвучит уныло:мы оба не знаем мотива,а запомнить его не просто.Ни белых мелодий нет,ни черных мелодий нет —есть только музыка, брат.Под эту музыкудавай же и мы запоем с тобоютам, где кончается радуга.

ФРЭНСИС КЭРИ СЛЕЙТЕР[426]

В путьПеревод Н. Воронель

(Песня рабочих коса, покидающих дом для работы в шахтах)

Дом родной! Мы уходим затем, чтобы выжить,Но вдали от тебя мы умрем, как деревья:Если вырвать их с корнем и бросить на камни,Их листва пожелтеет, а ветви засохнут.Мы погибнем, как гибнет вода ключевая:Если влить ее в тыкву — умрет ее свежесть,Замутится, прокиснет, протухнет она.Пропадем, как младенцы у материнских трупов,Как птенцы из разрушенных гнезд.Нас жуют города челюстями домов,Пожирают шахты наш свет и воздух,Мы стареем на службе у жадных машин,Поливая обильно их потом и кровью.Дом родной! Мы уходим в надежде вернуться,Мы сдыхаем вдали от тебя!

Плач по мертвой коровеПеревод Н. Воронель

(Плач семьи коса по их единственной корове Вету)

Мы плачем, мы плачем, мы плачем: наша корова сдохла!Была наша верная Вету прекрасней прохладных тенейНа выжженных солнцем вершинахВ расселинах серых скал;И черная кожа Вету, как ягоды инсипиго,Слегка отливала синим на крупе и на боках.Острым рогам нашей Вету мог позавидовать месяц,Который резвится в небе с толпою вечерних звезд,А в круглых глазах нашей Вету была тишина и ясность,Как в круглых горных озерах,В которых спят облака.Теперь никогда наша Вету жужжащих мух не отгонитОдним ударом хвоста,Теперь никогда наша Вету не встретит смущенным взглядомИ ласковыми рогами тявкающих дворняг.Теперь никогда наша Вету ленивой медленной теньюПо склону не проплывет.И не утешит под вечер холмы протяжным мычаньем.Мы плачем! Иссяк навеки наполнявший кувшины источник!Под жаждущим солнцем он высох навек!Пустынно над нами небо: растаяла черная туча,Дарившая белый дождь!Крааль наш осиротелИ высохли наши кувшины!Мы плачем, мы плачем, мы плачем!

Сборщицы хворостаПеревод Н. Воронель

В час, когда в дальних горах, обагряя седые утесы,Падая в синюю тень, меркнет и гаснет закат;В час, когда полчища птиц небесам, перечеркнутым косо,Тьмою расправленных крыл тьму возвращают назад,Я прихожу поглядеть, как девчонки из племени коса,Хворост в вязанки собрав, из лесу к дому спешат.В желтых одеждах они торопливо сбегают к полянкеИ полыхают во мгле, как полевые огни;Над головами плывут, мерно качаясь, вязанки,И золотистую пыль топчут босые ступни.Ноша к земле их не гнет и не портит их гордой осанки:Царственным шагом скользят ночи навстречу они.Вскоре затем я слежу, как над крышами круглыми хижинПламя, срываясь с цепи, прыгает в черную пасть;Как наступающий мрак опаляющим заревом выжжен,Отданный смуглой рукой яростным искрам во власть;Как очертания лиц появляются в сумраке рыжем,Чтоб через миг в темноте вслед за огнями пропасть.

КИНГСЛИ ФЭРБРИДЖ[427]

Сочинитель песенПеревод Н. Воронель

Одинокий под жарким солнцем,Одинокий на жарком песке,Одинокий у края крааля,Одинокий в дорожной пылиЗа клочками табачных участков, —Все хозяйки работают в поле,Все детишки укрылись в тень,Лишь слепой сочинитель песенОдиноко сидит весь день.Сторонятся его собаки,Даже крысы обходят его.Целый день все сидит недвижно,Целый день, уронив недвижноНа песок бессильные пальцы,Все сидит от луны до луныТот, кто был сочинителем песенДо жестокой Белой Войны.Сочинял он когда-то песни,От которых война просыпалась:Импи в бой отправились с песней,И с песней вернулись назад.Возвратились с победой живыеИ с добычей все, как один, —Но к певцу не вернулся с живымиГанеро, единственный сын.Целый день он сидит одинокоНа песке под палящим солнцем, —Он детям кажется спящим,Он мухам кажется мертвым,И собаки обходят его,Но глазам его тусклым ясныЗаконы слагания песен —Песен Мира и песен Войны!

ПРИМЕЧАНИЯ

Редакция сердечно благодарит писателей Алекса Ла Гуму (ЮАР) и Мануэла Лопеса (Острова Зеленого Мыса) за помощь в подготовке и составлении нашей антологии.

К ИЛЛЮСТРАЦИЯМ

В. Мириманов «ВОЗВРАЩЕНИЕ К ПЕРВОИСТОКАМ»И ТРАДИЦИОННАЯ АФРИКАНСКАЯ СКУЛЬПТУРА

«Маски, о Маски.

Мерные, красные, бело-черные Маски…

Маски, в молчанье приветствую Вас…»

Л.-C. Сенгор

В настоящем томе воспроизведены образцы знаменитой «негритянской скульптуры», создававшейся народами Тропической Африки на протяжении более двух тысячелетий: от первых веков до н. э. (терракотовые головы Нок) до XIX и XX веков (деревянные маски и статуэтки). Выбор этот не случаен. И не только потому, что африканская скульптура оценивается ныне как «самый великий и самый прекрасный вклад» Африки в мировую культуру. Знакомство с него помогает точнее уяснить замыслы современных поэтов Африки, и в первую очередь тех, чье творчество тесно связано со старой фольклорной традицией. Маски и статуэтки — это лишь часть синкретического художественного комплекса; поэтическое окружение для них — естественная среда, здесь они живы и говорят здесь о себе много больше, нежели просто как музейные экспонаты, хотя бы даже и самого высокого ранга.

Деятели современного африканского искусства видят в этих памятниках воплощение тех первоистоков, которые могут стать основой возрождающейся национальной культуры. Образы родоплеменного быта, «маски с лицом обнаженным», «их первозданная ясность» (Л.-С. Сенгор) тем настойчивее возникают перед мысленным взором современного художника, поэта, музыканта, чем дальше он уходит от них по пути профессионального творчества.

Движение за «возвращение к первоистокам» объединяет подавляющее большинство профессиональных деятелей африканского искусства[428].

Однако разрыв между старым и новым в современной Африке гораздо значительнее, чем это иногда представляется.

Глубокие социально-экономические сдвиги, в корне изменяющие структуру африканского общества, предопределили и процессы, идущие ныне в сфере культуры, искусства.

Уже один только процесс урбанизации немало способствовал тому, что все те виды современного искусства, которые известны жителям городов во всех частях света, известны и в Африке. И если оставить в стороне теперь уже совсем редкие, затухающие очаги традиционного искусства и обратиться к творчеству современных профессиональных африканских художников и писателей, становится ясно, что все оно может быть классифицировано в соответствии с теми видами и жанрами, которые повсеместно существуют в современном мировом искусстве.

В отличие от своего предшественника, современный африканский художник стал полноправным хозяином своего ремесла, его творчество больше не связано четко ограниченным кругом тем и сюжетов, определенной системой кодифицированных знаков. Теперь он выразитель не только коллективного, но и индивидуального начала. Изменился и пополнился арсенал технических средств. Искусство сделалось профессией. Следовательно, продукты художественного творчества приобрели значение товара, оказались подвержены влиянию международного рынка, частного или государственного заказчика, а это создало обычные предпосылки для обезличения и фальсификации художественного творчества. Новые условия резко отличаются от тех, в которых находилось искусство в традиционном обществе.

Суть этого процесса заключается в расщеплении синкретического традиционного культурного комплекса на отдельные элементы, одним из которых становится искусство, рассматриваемое отныне как самостоятельный вид индивидуальной трудовой деятельности.

Процесс этот необратим. Современное профессиональное искусство, литература не могут в буквальном смысле «вернуться к первоистокам», стать их прямым органическим продолжением.

Значит ли это, что традиционное искусство следует рассматривать как «забальзамированные окаменевшие останки, которые несут в себе отрицание, неподвижность, инертность»?[429] Такой взгляд на традиционную культуру может быть справедлив по отношению к попыткам ее полной реставрации, но не тогда, когда речь идет о формальных достижениях традиционного художественного творчества, в частности, об изобразительных формах, методах пластической интерпретации художественных образов в африканской скульптуре.

Это подтверждается историей открытия в Европе африканского искусства и тем влиянием, которое оно оказало на творчество таких художников, как П. Пикассо, Ж. Брак, Матисс, П. Дерен, на поэтов Г. Аполлинера, Б. Сандрара, П. Реверди, М. Жакоба и многих других, а точнее, на целое поколение деятелей искусства в обоих полушариях, не исключая и некоторых крупных художников Африки.

Новое направление, сформировавшееся в искусстве и литературе в период открытия африканской скульптуры и начала так называемой «негритянской эпохи» в творчестве Пикассо, известно теперь под названием «кубизма». В период между 1910 и 1925 годами кубизм и связанные с ним более поздние течения охватывают повсеместно изобразительное искусство, литературу, поэзию, драматургию. По свидетельству Пикассо, «это было время, когда живописцы и поэты взаимно влияли друг на друга». Гийом Аполлинер, имя которого в равной мере связано с новейшими направлениями и в литературе и в искусстве, писал: «От прежней живописи кубизм отличает то, что он не является искусством, основанным на подражании, но — на концепции, стремясь возвыситься до создания». По словам другого крупнейшего представителя этого направления, живописца Хуана Гриса, «кубизм задался целью открыть в объектах нечто наименее неустойчивое и найти способ изобразить это». Нетрудно заметить, что африканская скульптура, свободная от имитации, виртуозно вскрывающая архитектонику предмета, полностью отвечает этим требованиям. «Неоспоримая выразительность, экспрессивность африканской скульптуры, — говорит известный французский искусствовед-африканист Ж. Лод, — связана не с непосредственно наглядным изображением, имитацией или описанием, а с необычным построением форм, с четким пластическим рисунком, чередованием объемов… одним словом, — с ритмом».

С начала 30-х годов, когда всеобщее признание и увлечение африканским искусством в Европе достигло апогея, когда стала очевидной исключительная роль ритма для всех видов африканского искусства, представление о ритме как наиболее полном и ярком воплощении сугубо «африканского» начала стало все глубже внедряться в сознание самих африканцев. Совместно с идеей возрождения национальных художественных традиций это постепенно привело к созданию настоящего «культа ритма».

И если попытаться определить самые характерные черты современной африканской поэзии, анализируя структуру стиха, наиболее характерные формальные приемы, то первое место в ряду таких характеристик займет, безусловно, ритм. Это не значит, что современная африканская поэзия является прямым воплощением того своеобразного прерывистого ритма, который пронизывает традиционное искусство. Но идея ритма (которой, заметим, не существовало в традиционном обществе) господствует теперь повсеместно. Это проявляется не только в попытках воспроизвести размеры фольклорных поэтических жанров, перевести на язык поэзии ритмы знаменитых тамтамов и обрядовых танцев, но и в ярко выраженной тенденции к выявлению ритмичности любого предмета и явления: от «ритма прибоя» до «ритма сплетенных объятий» (Л.-С. Сенгор). «Дыхание тех времен, когда все было пронизано ритмом» (Л. Диакате), вдохновляет художников и поэтов, музыкантов и хореографов.

Однако следует заметить, что круг образцов старого традиционного искусства, дошедших до нас в своем первозданном виде, ограничен почти исключительно памятниками изобразительного искусства, так как то, что сохранилось от устного народного творчества, музыки и танца, в силу специфики этих жанров претерпело значительную трансформацию уже на наших глазах за последние десятилетия.

Памятники изобразительного искусства и в первую очередь знаменитая африканская скульптура являются сейчас самым подлинным воплощением «первоистоков» и в то же время самым наглядным пластическим выражением африканских ритмов.

Сходный первобытно-общинный уровень социально-экономического развития, на котором находилось подавляющее большинство населения Тропической Африки еще в середине прошлого века, определяющий сходство изначальных, наиболее общих элементов культуры, позволяет рассматривать в одном ряду различные архаические формы африканского фольклора, маски, статуэтки и т. д., хотя при этом нельзя забывать, что даже самая небольшая народность имеет свои собственные мифы, предания и легенды, а маски и статуэтки в каждом конкретном случае связаны с определенными, присущими только данному народу верованиями и обладают своими особыми стилевыми чертами. Одна только деревянная африканская скульптура, созданная за последние сто — сто пятьдесят лет, обнаруживает неисчерпаемое стилистическое богатство. Здесь представлены все оттенки от натуралистического иллюзионизма до чистой схематической абстракции Причем эти ритмически организованные формы масок и статуэток отнюдь не являются результатом свободной игры воображения того или иного художника: все они более или менее строго канонизированы, имеют четкое назначение и не могут изменяться произвольно, так как играют роль определенных пластических идеограмм.

Существенно также и то, что скульптура и другие виды искусства, как уже было сказано, не есть отдельная область традиционной культуры: культурная деятельность здесь составляет нерасторжимое единство, в котором различные виды художественного творчества находятся в постоянном органическом взаимодействии. Так, притчи и поговорки обретают зримую форму в скульптуре, рисунках на калебасах, аппликациях. Повествования народных сказителей — гриотов являются органическим сочетанием прозаических и поэтических текстов с музыкой и пением. В этом едином художественном комплексе все взаимосвязано: музыкальные такты, пластические, поэтические и танцевальные ритмы, — все имеет единый исток… Существование традиционной скульптуры немыслимо вне мифов, образы которых она воплощает, но, с другой стороны, трудно себе представить, как без нее могли явиться мифы, поскольку скульптура эта воспринимается не как отражение реальности, а как сама реальность; остается вопросом, что первично, с точки зрения африканца: миф, содержащий те или иные образы, или те же образы, воплощенные в культовых масках, появляющихся на торжественных церемониях. Четкие ритмические формы таких масок пластически повторяют ритм музыки и танца, сопровождающий их появление…

Древнейшими известными ныне памятниками африканской скульптуры являются фрагменты терракотовых статуэток так называемой культуры Нок (Нигерия, IX в. до н. э. — II в. н. э.). Их отточенный стиль говорит о достаточно высоко развитых художественных традициях, уходящих в глубокую древность; некоторые особенности технического исполнения позволяют предположить, что в то время существовала и деревянная скульптура, которая не сохранилась из-за недолговечности материала. Пользуясь современной терминологией, стиль этой скульптуры можно определить в целом как реалистический с примитивно-экспрессионистическими элементами. Обе эти тенденции получают дальнейшее развитие в двух следующих по времени группах памятников: в искусстве Ифе и сао.

Скульптура Ифе (Нигерия) представляет собой серию удивительных портретов, выполненных в бронзе и терракоте. Ясный реалистический стиль этой скульптуры в значительной мере объясняется тем, что ифские головы и статуи являются преимущественно скульптурными изображениями обожествленных царей народа йоруба — «они», то есть портретами конкретных исторических лиц.

Совершенно иную картину представляет собой искусство легендарного народа сао, предков современных племен, населяющих прибрежные районы вблизи озера Чад. «Экспрессионистические» элементы, отмеченные в искусстве Нок, развиваются здесь в своеобразный зооморфный стиль, который можно сравнить только со стилями поздней традиционной скульптуры. И не случайно, ибо эта скульптура связана либо с культом предков, либо, так же как маски, воплощает различных невидимых и могущественных духов.

Особое место среди очагов искусства Западной Африки занимает искусство средневекового государства Бенин (Нигерия). Бенинские бронзовые головы, рельефы и резные слоновые бивни — первые произведения африканского искусства, с которыми познакомились европейцы. Бенинская скульптура создавалась на протяжении нескольких столетий — с XIV–XV веков до второй половины XIX века. Кроме широко известных голов и рельефов, скульптура здесь представлена стилизованными, богато орнаментированными фигурками рыб, птиц, змей, хищников, небольшими статуэтками воинов, музыкантов, придворных. Основным назначением этого искусства было поддержание престижа царской власти, устрашение подданных, демонстрация мощи и богатства обожествленного бенинского царя — оба. Эта узкая направленность бенинского дворцового искусства привела к выработке точных, жестких канонов, определивших характер его стиля. Стилистическое развитие этого искусства отразилось в постепенной эволюции бронзовых голов — от мягкой моделировки, кое в чем напоминающей ифские портреты, к строгой и жесткой схеме, лишенной всяких индивидуальных черт.

В области техники — литья и чеканки — придворное искусство достигло значительных успехов, однако по своим изобразительным средствам оно беднее и ограниченнее народной традиционной скульптуры.

Условный символический характер этой скульптуры призван выразить языком пластики сложные идеи и понятия, которые не могут быть переданы методом непосредственного отображения. Язык этот целиком обусловлен теми социальными функциями, которые выполняла скульптура: любая маска, статуэтка, как, впрочем, и любой предмет традиционного искусства, отражают не личные, индивидуальные, но коллективные взгляды, являются воплощением общего миропонимания.

Вместе с тем они могут рассматриваться наравне с фольклором как универсальные инструменты образования, как единственный в данном случае способ фиксации и передачи различного рода знаний. Статуи предков являются в то же время родовыми реликвиями, напоминающими о генеалогии семьи, рода, племени, выполняя функцию, подобную той, которую выполняют тотемные знаки, различные эмблемы и т. д. Те же статуэтки, являющиеся «вместилищами душ умерших предков», имеют и иное социальное значение, отражая реально существующую социальную структуру, ибо иерархия царства духов соответствует земной.

Происхождение масок и танцевальных головных уборов связано с древними тотемистическими представлениями, по которым каждое племя имеет своего покровителя в лице того или иного животного и ведет от него свой род. Маски имеют двоякое назначение. Одни из них — маски тайных союзов, родовой знати — использовались при обрядах посвящения молодежи, другие, выполненные в менее условном стиле, связаны с культом предков. Экспрессивные энергичные формы этой скульптуры образуют ясные, легко читаемые пластические символы, которые не имеют словесного эквивалента и должны восприниматься непосредственно, интуитивно. Причем для посвященных, членов данного племени, эти пластические символы-идеограммы наполнены более или менее конкретным содержанием, которое закрыто для иноплеменников. Африканец, находившийся в плену тех или иных анимистических представлений, был еще менее способен оценить маски и статуэтки своих ближайших соседей, чем, например, европеец, который видит в них только общее, а именно — их художественную структуру, и воспринимает исключительно как произведения искусства.

Можно представить себе богатство и разнообразие стилей африканской скульптуры, если вспомнить, что в Тропической Африке существовало несколько сот племен, обладавших самобытной культурой. Известный искусствовед, африканист, хранитель Британского музея У. Фэгг справедливо замечает по этому поводу: «Многие африканцы могут сожалеть о том, что в результате особенностей исторического развития в Африке существует множество языков вместо нескольких или даже одного, что вынуждает их думать и говорить на английском или французском; но тем же самым причинам фольклорное наследие Африки обязано своим несравненным богатством. А насколько еще более драгоценным для мирового искусства явилось многообразие местных скульптурных форм! Нет никакого сомнения в том, что именно в этой области Африка внесла в мировую культуру свой самый великий и самый прекрасный вклад, вклад более глубокий и значительно превосходящий то влияние, которое она оказала на западную популярную музыку»[430].

Действительно, как уже было сказано, открытие в начале века европейскими художниками традиционной или, как она тогда называлась, «примитивной» скульптуры оказало серьезное влияние на формирование новых течений в искусстве и литературе. Это было также открытие тех заразительных «африканских ритмов», которые вдохнули новую свежую струю в мировое искусство, в том числе и в новую африканскую музыку и поэзию, живопись и скульптуру — в современное африканское искусство, которое стало теперь неотъемлемой частью мировой художественной культуры.

На суперобложке:

Маска. Народность батеке (Конго). Раскрашенное дерево. Деревянная резная дверь. Народность сенуфу (Берег Слоновой Кости).

Надиа Гендуз родилась в 1932 году в Оресе (Алжир). Пишет по-французски. Стихи взяты из сборника «Поэты Алжира» (М., «Прогресс», 1965).
Анна Греки (настоящее имя Колетт Анна Грегуар, 1931–1966). Писала по-французски. Стихи взяты из сборника «Поэты Алжира».
Менаа (арабск.) — портовый город в Алжире.
Смешанная община — административная единица в Алжире колониального периода; в муниципалитет такого района назначались советники как из французов, так и из алжирцев, представительство которых было, разумеется, «символическим».
Асиа Джебар родилась в 1936 году в Шершеле (Алжир). Пишет по-французски. Стихи взяты из сборника «Поэты Алжира».
Мухаммед Диб родился в 1920 году в Тлемине. Один из родоначальников современного алжирского романа. Пишет по-французски. Первые три стихотворения взяты из сборника «Поэты Алжира»; стихотворения «Стихии», «Порт» переведены впервые; взяты из составленной П. Сегерсом антологии «Le Livre d’or de la poésie française» («Золотая книга французской поэзии»), Paris, 1969.
Зехор Зерари родился в 1937 году в Боне (Алжир). Пишет по-французски. Стихи написаны в тюрьме в 1958 году. Взяты из сборника «Поэты Алжира»,
Катеб Ясин родился в 1929 году в Константине (Алжир). Пишет по-французски. Стихотворение «Секрет огня» взято из сборника «Поэты Алжира», «Танец при свете костра» — из сборника «Ветвь оливы» (Ташкент, Издательство имени Гафура Гуляма, 1970), «Живая память» — из журнала «Иностранная литература», 1968, № 9; стихотворение «Ворон» — из драматического цикла «Le cercle des repressailles» («Круг репрессий»), Paris, 1959; переведено впервые.
Анри Креа родился в 1933 году в городе Алжире. Пишет по-французски. Стихотворение «Добрый народ» взято из сборника «Поэты Алжира», «Будет день» — из сборника «Ветвь оливы».
Каддур М’Хамсаджи родился в 1933 году в Сураль-Гозлане (Алжир). Пишет по-французски. Стихотворения взяты из сборника «Поэты Алжира».
Абуаль-Касим Саадалла родился в 1931 году. Пишет по-арабски. Сборник его стихов «Победа Алжиру» был издан в СССР (М., Издательство иностранной литературы, 1961). Стихи взяты из сборника «Ветвь оливы».
Жан Сенак родился в 1926 году в Бени-Саф (Алжир). Пишет по-французски. Стихотворения «Сон», «Неужели настал мир?» взяты из сборника «Ветвь оливы», остальные — из сборника «Поэты Алжира».
Малек Хаддад родился в 1927 году в Константине (Алжир). Пишет по-французски. Стихотворения «Я француз?», «Мне снилось…» взяты из сборника «Ветвь оливы», остальные — из сборника «Поэты Алжира».
Умми — мать (арабск.).
Ма мэр — моя мать (франц.).
Калам (арабск.) — тростниковое перо.
Джебель (арабск.) — гора, здесь — название одной из гор в отрогах Атласа.
Буалем Хальфа родился в 1934 году в городе Алжире. Пишет по-французски. Стихи взяты из сборника «Поэты Алжира».
Дождь, воспетый тобою, Верлен… — Имеется в виду известное стихотворение П. Верлена «Осенние скрипки».
Башир Хадж Али родился в 1920 году в городе Алжире. Искусствовед, критик. Видный политический деятель. Пишет по-французски. Стихотворение «5 июля» взято из сборника «Ветвь оливы», «Клятва» — из сборника «Поэты Алжира».
Али Буменджель, Морис Оден — алжирские патриоты, погибшие в тюремных застенках колонизаторов.
5 июля 1830 года был подписан так называемый мирный договор между Францией и Алжиром, по которому признавалась независимость Алжира, однако в том же месяце Франция нарушила договор и начала завоевание страны. Борьба алжирцев за независимость длилась сто тридцать два года.
Жоан Абел родился в 1938 году в столице страны Луанде. Стихи печатались в различных антологиях, Пишет по-португальски. Стихи взяты из сборника «Здесь и трава родится красной» (М., «Прогресс», 1967).
Марио Антонио Фернандес де Оливейра родился в 1934 году в Луанде. Один из вдохновителей «Движении новых поэтов Анголы», сыгравшего большую роль в пробуждении национального самосознания. Пишет по-португальски. Стихи взяты из сборника «Взглядом сердца» (М., Издательство восточной литературы, 1962).
Мутамба — одна из центральных площадей Луанды.
Антонио Жазинто родился в 1924 году в Луанде. Пишет по-португальски. Стихотворение «Народ ушел на войну» взято из журнала «Иностранная литература», 1969, № 7, остальные — из сборника «Здесь и трава родится красной».
В стихотворении «Поезд-каналья» приводится отрывок из песни на языке кимбунду.
Котонанг (Companhia Geral dos Algodões de Angola) — Объединенная акционерная компания по производству хлопка в Анголе.
Кассанже — хлопководческий район Анголы, где в 1961 году произошло восстание крестьян, жестоко подавленное колонизаторами.
Мафумейра (или муфума) — распространенная в Анголе порода дерева.
Антонио Кардозо родился в 1933 году в Луанде. Пишет по-португальски. Арестован за участие в национально-освободительном движении. Стихи взяты из сборника «Здесь и трава родится красной».
Гуява — плод фруктового дерева.
Маланже — крупный железнодорожный центр, столица округа Маланже. Луанда — Маланже — первая железнодорожная линия, пересекшая Анголу с запада на восток.
Фернандо Коста Андраде родился в 1936 году в Лепи. Пишет по-португальски. Стихотворение «Мать-земля» переведено впервые из составленной Марио де Андраде антологии «Antologia temática da poesia africana de expressão portuguesa» («Тематическая антология португалоязычной поэзии Африки»), Algeria, 1967.
Алда Лара родилась в 1933 году в Бенгеле, умерла в 1961 году. Писала по-португальски. Стихи взяты из сборника «Здесь и трава родится красной».
Энрике Лопес Герра родился в 1938 году в Луанде. Стихи публиковались в антологиях. Пишет по-португальски. В 1961 году был арестован за участие в народно-освободительном движении. Стихотворение «Приди, касимбо…» взято из сборника «Здесь и трава родится красной». Сонет «В ожидании бульдозера» переведен впервые из «Antologia temática…».
Агостиньо Нето родился в 1922 году в селении Кашикане. Получил медицинское образование в Португалии. Председатель партии Народного движения за освобождение Анголы (МРЛА). Пишет по-португальски. Стихи взяты из сборника «Здесь и трава родится красной».
Арналдо Сантос родился в 1936 году в Луанде. В 1961 году был арестован за участие в народно-освободительном движении. Пишет по-португальски. Стихотворения взяты из сборника «Здесь и трава родится красной».
Бернар Буа Дадье родился в 1916 году в Оссинии (Берег Слоновой Кости). Поэт, романист, драматург, фольклорист, общественный и политический деятель Западной Африки. Директор Национального института искусств и литературы Берега Слоновой Кости. Пишет по-французски.Стихотворения «Не люблю», «Линии наших рук» взяты из сборника «В ритмах тамтама» (М., Издательство восточной литературы, 1961), стихотворение «Руки» — из сборника «Из африканской лирики» (М., «Наука», 1967), стихотворения «Цепи», «Люди всех континентов», «Маски», «И…», «Ветер» — из журнала «Иностранная литература», 1969, № 2; остальные — из книги «Голоса африканских поэтов» (М., «Художественная литература», 1968).
Литания (лат.) — молитва, монотонное перечисление невзгод.
…ритм салумский. — Салум — река в Сенегале; название государства (в конце XIX в. стало французской колонией).
…ритм баульский. — Бауле — народность, живущая на территории Берега Слоновой Кости.
Пралине (франц.) — конфета в сахарной пудре.
Пьер Сегерс (род. в 1906 г.) — современный французский поэт и издатель поэзии.
Ленри Питерс родился в 1932 году в Батхерсте. Закончил колледж Тринити (Кембридж). По специальности медик. Пишет по-английски. Все стихи переведены впервые из сборника «Poems» («Стихи»), Ibadan, 1964.
Кофи Авунор (Джордж Авунор Уильямс) родился в 1935 году в селении Вета, около Кета. Образование получил в Ачимота, затем в Ганском университете. Работал в Институте африканистики в области фольклора. Редактор ганского журнала «Окьеаме». Пишет по-английски. «Море пожирает землю у моего дома» взято из сборника «Поэты Ганы» (М., «Иностранная литература», 1963), стихотворение «Песня войны» — из «Modern Poetry from Africa» («Современная поэзия Африки»), Harmondsworth, 1963. Остальные — из сборника «Rediscovery» («Второе открытие»), 1964; переведены впервые.
Джойс Адду родилась в 1932 году в Секонди, в семье муниципального чиновника. Кроме стихов, пишет пьесы для радиовещания. Пишет по-английски. Стихи взяты из сборника «Поэты Ганы».
Гьормбеи Адали-Морти родился в 1916 году на севере Эвеленда. Учился в миссионерской школе, а затем — в колледже в Ачимота. Работал преподавателем Ганского университета. Известен как переводчик поэзии народности эве. Один из основателей журнала «Окьеаме». Пишет по-английски. Все стихи взяты из сборника «Поэты Ганы».
Рафаэл Эрнест Грейл Арматту (1913–1953). Родился в городе Дену (тогда Золотой Берег). С тринадцати лет учился в Европе. Получив высшее медицинское образование, долго работал врачом в Северной Ирландии. В 1950 году вернулся на родину. Писал по-английски. Стихотворение «Одинокая душа» взято из сборника «В ритмах тамтама» (Издательство восточной литературы, 1961). Остальные переведены впервые из сборника «West African Verse» («Поэзия Западной Африки»), London, 1967.
Бенибонгор Дж. Блей родился в 1915 году в Хальф-Ассини. Учился в миссионерской школе. Служил в горнорудной компании. С 1949 по 1953 год изучал журналистику в Лондоне. Пишет по-английски. Стихотворение «Знамя Африки» взято из сборника «Поэты Ганы», остальные переведены впервые из книги «The thoughts of youth» («Мысли юных»), Accra, 1961.
Квеси Брю родился в 1928 году в Кейп-Коуст. Осиротел в раннем детстве, воспитывался опекуном. Окончил Ганский университет. Находится на дипломатической службе. Пишет по-английски. Стихотворение «Мольба о сострадании» взято из сборника «Поэты Ганы», остальные — переведены впервые из сборника «Poetry from Africa» («Поэзия Африки»), London, 1968.
Джу де Графт. Поэт и драматург. Пишет по-английски. Стихотворение «Платиновая Лу» взято из книги «Messages. Poems from Ghana» («Послания. Стихи Ганы»), London, 1971. Переведено впервые.
Дж. — В. — Б. Данкве родился в 1933 году в Аккре. Сын известного ученого и политического деятеля. Окончил Ганский университет. Работает в агентстве печати. Пишет по-английски. Стихи взяты из сборника «Поэты Ганы».
Майкл Дей-Ананг родился в 1909 году в Мамконге (Мамконг Ашанти). Окончил Лондонский университет. Принимал участие в Бандунгской конференции. Занимал важные дипломатические посты. Пишет по-английски. Стихи взяты из книги «Голоса африканских поэтов» (М., «Художественная литература», 1968).
Ашанти котоко — ашанти, слушайте; ашанти — народность, живущая на территории Ганы, а также название средневекового государства.
Туту, Премпе, Бонсу — правители африканского государства Ашанти (1697–1896 гг.).
Дагомбский… — Дагомба — государство, возникшее около XV века между реками Белая Вольта и Оти. В конце XVIII века было захвачено государством Ашанти.
Га, аканы, эве, фанти, креппи, акимы, аквапимы — народности Ганы.
Эллис Эйти Комей родился в 1927 году. Выходец из племени га. Много лет работал журналистом в Лондоне. Редактор журнала «Фламинго». Пишет по-английски. Стихотворение «Зло сотворивший» — из антологии Л. Хьюза «Poems from Black Africa» («Поэзия Черной Африки»), Bloomington, 1963.
Сет Д. Куджо родился в 1910 году в Ломе (Того). Изучал медицину в Эдинбурге и Глазго. Долгое время работал врачом в Лондоне. В 1955 году возвратился в Гану. Изучал музыкальное творчество народов Западной Африки. Пишет по-английски. Стихотворение «Волны» взято из сборника «Поэты Ганы».
Коджо Гинайе Кьеи родился в 1932 году в Ахафо. Изучал архитектуру в Канзасском университете. Занимался живописью, в 1968 году выставлял свои картины в Лондоне. Пишет по-английски. Стихотворение «Африканец в Луизиане» переведено впервые из антологии «Poems from Black Africa».
Аква Лалуа (Глэдис Мей Кейсли-Кейфорд, 1904–1950). Родилась в Америке, в семье известного адвоката. Училась в Англии. Преподавала в женской школе в Фритауне. Писала по-английски. Стихотворение «Служанка» переведено впервые из антологии Л. Хьюза «An African treasury» («Сокровища Африки»), 1961.
Альберт Кейпер Менса родился в 1932 году в Секонди. Учился в школе Мфантисипили, Уэсли-колледже и университетском колледже в Ачимота. Окончил Кембриджский и Лондонский университеты. Работал учителем, затем перешел на дипломатическую работу. Пишет по-английски. Стихи взяты из сборника «В ритмах тамтама».
Лазарь (библ.) — брат Марии и Марты, воскрешенный Иисусом.
Атуквей (Джон) Окай родился в 1941 году. Лауреат президентской премии Республики Гана. Учился в Московском литературном институте имени Горького. Пишет по-английски. Стихи взяты из сборника «Поэты Ганы».
Фрэнсис Эрнест Кобина Паркс родился в 1932 году в Корле-Бу. Учился в Аккре, Алисаделе, затем в Лондоне. Работал клерком, репортером, редактором, служил в министерстве информации в Аккре. Пишет по-английски.
Калебас — выдолбленная тыква, горлянка.
Бусы агри — крупные бусы, которые носят женщины-матери.
Одоманкома — одно из имен мифологического бога-создателя.
Тверампон — имя бога-создателя.
Эфуа Теодора Сазерленд родилась в 1924 году. Образование получила в миссионерской школе св. Моники, затем в Хамертонском колледже (Кембридж). Известный детский поэт. Основательница драматической студии. Пишет по-английски. Все стихи взяты из сборника «Поэты Ганы».
Кола — ореховое дерево. Плоды его содержат много кофеина.
Израэл Кафу Хо родился в 1912 году в деревне Афиадениадба (Золотой Берег). Учился в миссионерских школах, в учительском колледже в Акропонге. С 1933 года занимался преподавательской деятельностью, затем работал в министерстве просвещения. Пишет на английском и на эве. Первые четыре стихотворения взяты из сборника «В ритмах тамтама». Остальные — из сборника «Поэты Ганы».
Холм Адаклуко — гора, почитающаяся у народности эве священной.
Йеве — божество эве.
Байя, амедзофе — народности, проживающие в Гане.
Нене Кхали родился в 1930 году в Бейла (Республика Гвинея). Пишет по-французски. Стихи взяты из сборника «В ритмах тамтама».
Мамаду Траорэ Рэй Отра родился в 1916 году в Маму (Республика Гвинея), Поэт, этнограф, политический деятель. Пишет по-французски. Стихотворение «Я — человек!» взято из книги «Мы живем на одной планете» (Ташкент, 1968), «Продавшемуся» — переведено впервые из сборника «Vers la Liberté» («К свободе»), 1961.
Кейта Фодеба (1921–1969). Основатель первой гвинейской театральной труппы «Африканский балет». Стихи взяты из сборника «В ритмах тамтама».
Марабут — духовное лицо у мусульман Африки.
Джолиба — местное название реки Нигер (на языке мандинго).
Ко́ра — струнный музыкальный инструмент.
Гриот — народный сказитель, певец.
Они хотят послать его на войну в свои страны — Имеется в виду вторая мировая война (африканцев, мобилизованных во французскую армию, называли сенегальскими стрелками).
Мандинго — народ Западной Африки, сложившийся из трех близко родственных народов: замбара, малинке и диула.
Балафонг — вид ксилофона.
Тиаруа — поселок под Дакаром, где в 1944 году были расстреляны сенегальские солдаты, не подчинившиеся распоряжению белого офицера. Они сражались во французской армии и возвращались с фронта домой.
Ришар Догбе родился в 1929 году в Котону (Дагомея). Пишет по-французски. Стихи взяты из книги «Rive des mortels» («Берег смертных»), Porto-Novo, 1964.
Юсташ Прюденсио родился в 1925 году в Вора (Дагомея). Пишет по-французски, Стихи взяты из книги «Мы живем на одной планете».
Салах Джахин родился в 1931 году. Пишет на египетском диалекте арабского языка. Автор текста национального гимна Египта. Стихи взяты из сборника «Молодые поэты ОАР» (М., «Молодая гвардия», 1969).
Мухаммед Хафиз Ибрахим (1871–1932). В истории египетской поэзии известен как «поэт Нила». Многие стихи его стали народными песнями. Стихотворение «Одежда» взято из сборника «Поэты Египта» (М., Гослитиздат, 1956), остальные переведены впервые из собрания стихов «Диван», Каир, 1937.
Мугахид Абд аль-Мунейм Мугахид родился в 1920 году. Поэт, публицист, переводчик. Стихи взяты из сборника «Ветвь оливы».
Ибрахим Мухаммед Наги (1898–1953). Один из основателей романтической школы в поэзии Египта. Стихи взяты из сборника «Ветвь оливы».
Ахмад Рами. Поэт старшего поколения. Многие его стихи положены на музыку и стали популярными песнями. Стихи взяты из сборника «Ветвь оливы».
Салах Абд ас-Сабур родился в 1932 году. Поэт, критик, драматург. Стихи взяты из сборника «Молодые поэты ОАР».
Нагиб Сурур родился в 1934 году. Поэт, драматург, критик, актер. Стихи взяты из сборника «Молодые поэты ОАР».
Фараджалла Хелу — секретарь ЦК Ливанской коммунистической партии, убитый арабскими реакционерами в дамасской тюрьме 29 мая 1961 года.
Байрам ат-Туниси. Поэт первой половины XX века, основоположник поэзии на египетском диалекте арабского языка. Стихи взяты из сборника «Стихи поэтов Египта».
Зейнаб Мухаммед Хусейн. Поэтесса первой половины XX века. Стихи взяты из сборника «Новая арабская поэзия», М., ГИХЛ. 1958.
Ахмад Абд аль-Му’ты Хигази родился в 1935 году. Стихи взяты из журнала «Иностранная литература», 1968, № 7.
Ахмед Шауки (1868–1932). До первой мировой войны был известен как придворный поэт, мастер традиционного стиха, его называли «эмир поэтов». Когда в 1914 году английские колонизаторы низложили египетского хедива Аббаса, Шауки был выслан из страны. Вернулся в 1919 году. Стихи «Нил», «Почтовая марка» взяты из сборника «Стихи поэтов Египта», остальные переведены впервые — из сборника «Агами аль-хайят» («Песни жизни»), Тунис, 1966.
28 февраля 1922 года в результате национально-освободительного восстания египетского народа англичане были вынуждены отказаться от протектората над Египтом и формально приняли его независимость.
Патрис Лумумба (1925–1961). Национальный герой Конго, один из основателей партии «Национальное движение Конго» (1958 г.). Возглавил движение борьбы за независимость страны. Правительство, руководимое Лумумбой, явилось выразителем воли и чаяний конголезского народа. В 1961 году Лумумба был злодейски убит наемниками колонизаторов. Стихи взяты из сборника «В ритмах тамтама». Писал по-французски.
Антуан Роже Боламба родился в Конго в 1913 году. Пишет по-французски. Стихотворение «К действию!» взято из книги «В ритмах тамтама».
Клементина Нзужи. Биографических данных нет. Все стихи переведены впервые из сборника «Murmures» («Шепот»), 1969.
Освалдо Алкантара (псевдоним Балтазара Лопеса) родился в 1907 году на острове Сан-Висенте. Участник группы «Кларидаде» («Свет»). Поэт, романист, филолог. Был ректором крупнейшего учебного заведения страны — лицея Жила Эанеса. Стихи печатались в различных антологиях. Пишет по-португальски. Все стихи переведены впервые. «Прибой», «Странный человек в толпе», «Чистое стремление к поэзии» взяты из антологии Жайме де Фигерейдо «Modernos poetas caboverdianos» («Современные поэты Зеленого Мыса»), Praia, 1961; «Мать» — из «Antologia da poesia negra de expressão portuguesa» («Антология негритянской поэзии на португальском языке»), Paris, 1958.
Паза́ргада — созданный бразильским поэтом Мануэлом Бандейрой (род. в 1886 г.) образ фантастического города, нечто вроде «земли обетованной».
Дон Себастьян. — Освалдо Алкантара объединяет здесь два исторических персонажа. Первый — дон Себастьян, двадцать шестой король Португалии (1554–1574). Чтобы укрепить и расширить португальские владения, предпринял поход в Северную Африку и погиб в битве с маврами при Альксер-Алькебире. Гибель его привела к утрате Португалией независимости: в 1581 году Филипп II присоединил ее к испанской короне. О короле Себастьяне сложено много легенд; согласно одной из них, он не погиб, но странствует по свету, выжидая случая вернуться на родину и возвратить ей былую славу. Второй персонаж — христианский проповедник Себастьян (III в.), впоследствии объявленный святым. Себастьян, пронзаемый стрелами, — излюбленный сюжет художников Пиренейского полуострова.
Жоржи Барбоза родился в 1902 году на острове Сантьяго. Один из организаторов журнала и группы «Кларидаде». Умер в 1972 году. Писал по-португальски и по-креольски. Лауреат одной из крупнейших литературных премий Португалии. Стихи «Лачуга», «Брат» взяты из сборника «Здесь и трава родится красной»; «Море» — из журнала «Иностранная литература», 1969, № 7; «Стихи», «Ноктюрн» переведены впервые — из «Modernos poetas caboverdianos», «День» — из сборника «Cadernos de um ilhéu» («Записки островитянина»), Lisboa, 1956.
Морна. — См. прим. 129 к стихотворению Э. Тавареса «Морна прощания».
Стихотворения «День» и «Ноктюрн» воспроизводят однообразный ритм жизни на затерянном в океане острове. Описание скучного конторского дня — мотив, характерный для Ж. Барбозы, таможенного служащего по профессии.
Каобердиано Дамбара. Один из руководителей национально-освободительного движения на Островах Зеленого Мыса. Пишет на диалекте креольского языка острова Сантьяго. Стихи взяты из сборника «Noti» («Ночь»), изданного департаментом информации и пропаганды ПАИГК (без указания года).
Батуке — народное африканское празднество в честь какого-нибудь события, сопровождающееся танцами и песнями.
Пикинтон — пик Антония, гора на острове Сантьяго.
Пилонкан — селение на острове Сантьяго.
Манел Рубон — руководитель крестьянского восстания на Островах (начало XX в.).
Менди — героиня восстания в селении Мело (Острова Зеленого Мыса, первая половина XX в.).
Каобердиано Куноти. Один из руководителей национально-освободительного движения на Островах. Пишет на креольском языке. Стихи распространяются в рукописи.
Мануэл Лопес родился в 1907 году на острове Сан-Висенте. Участник группы «Кларидаде». Поэт, романист, новеллист. Пишет по-португальски. Стихотворение. «Моменты» взято из антологии «Modernos poetas caboverdianos», остальные — из сборника «Crivulo е outros poemas» («Креол и другие стихи»), Lisboa, 1964.
Эпиграф к стихотворению «Пять песен о разлуке и любви» взят из стихотворения Уитмена «Из бурлящего океана толпы…» (перевод К. Чуковского).
В стихотворении «Креол» речь идет о коренном жителе Островов Зеленого Мыса, население которых составляет креольская народность, приближающаяся в своем развитии к национальной общности.
Габриэл Мариано родился в 1928 году на острове Сан-Николау. Один из организаторов «Культурного приложения» к журналу «Бюллетень Зеленого Мыса», 1958. Пишет по-португальски и по-креольски. Стихотворение «Поэма раба» взято из журнала «Иностранная литература», 1969, № 7. Стихотворение «Капитан Амброзио» переведено впервые — из «Antologia temática da poesia africana de expressãо portuguesa».
Овидио Мартинс родился в 1928 году на острове Сантьяго. Один из организаторов «Культурного приложения». Пишет по-португальски и по-креольски. Стихотворение «Бичуемые Восточным ветром» взято из журнала «Иностранная литература», 1969, № 7. Стихотворения «Засуха», «Антибегство», «Дальний путь» переведены впервые из «Antologia temática…».
Стихотворение «Антибегство». Написанное в полемическом духе, оно выражает протест против пассивной созерцательности, составляющей характерную особенность так называемой эвазионистской поэзии (от португ. evãsãо — бегство).
Восточный ветер — иссушающий ветер (называемый в Южной Африке харматтаном — см. прим. 338), приносит на Острова Зеленого Мыса разорение, смерть.
Томас Мартинс родился в 1926 году на острове Брава. Пишет по-португальски. Стихи переведены впервые — из антологии «Modernos poetas caboverdianos».
Гильермо Рошто родился в 1924 году на острове Санто-Антао. Пишет по-португальски. Стихотворение переведено впервые из антологии «Modernos poetas…».
Эуженио Таварес родился в 1867 году на острове Брава, умер в 1930 году. Писал на креольском языке. Стихи переведены впервые из его книги «Mornas. Cântigas crioulas», Lisboa, 1931.
Морна — характерный для фольклора Островов Зеленого Мыса синкретический жанр песни-танца, исполняется обычно под печальную медленную музыку. В «Морне прощания» речь идет о частом для Островов явлении — эмиграции коренных жителей, не нашедших работы на родине.
Агиналдо Фонсека родился в 1922 году на острове Сан-Висенте. Пишет по-португальски. Стихотворение «Разделение труда» взято из сборника «Взглядом сердца», стихотворения «По долгому пути моей надежды», «Мертвая земля» — из сборника «Здесь и трава родится красной»; «Опустошение» переведено впервые из «Antologia tematica…».
Марио Фонсека родился в 1939 году. Пишет по-португальски. Стихи переведены впервые — из «Antologia tematica…».
Арналдо Франса родился в 1925 году на острове Сантьяго. Пишет по-португальски. Стихи переведены впервые — из антологии «Modernos poetas…».
В стихотворении «Антистихи о спящей красавице» поэт полемизирует с тенденцией к идеализации жизни, свойственной поэтам Островов Зеленого Мыса предшествующего поколения.
Франсис Бебей родился в 1929 году в Камеруне. Пишет по-французски. Стихи переведены впервые — из сборника новелл и стихов «Embarras et Cie» («Тяготы и компания»), Yaoundé, 1968.
Ифе — город в Западной Нигерии. Мировую известность приобрели найденные в Ифе произведения традиционной пластики XII–XIV веков, — в частности, маски (см. послесловие)
Элолонгэ Эпанья Йондо родился в 1930 году в Дуала (Камерун), пишет на языке дуала и на французском. Стихи взяты из сборника «Камерун! Камерун!» (М., «Художественная литература», 1963).
Франсуа Сенгат-Куо (псевдоним Франческо Ндитсуна) родился в 1931 году в Дуала (Камерун). Пишет по-французски. Стихи переведены впервые — из сборника стихов «Colliers de Cauris» («Ожерелье из раковин»), Paris, 1970.
Тотем — животное или растение, мыслившееся в эпоху общинного строя общим предком рода. Бытование тотема было связано с системой различных запретов.
Эль Хадж Амаду Ахиджо — президент Республики Камерун.
Амадауа — горное плато на юге Камеруна.
Вури (ныне — Дуала), Бенуэ, Вьонг, Санага — реки в Камеруне.
Иерихон — один из древнейших городов Палестины. В конце II тысячелетия до н. э. был разрушен вторгшимися в Палестину еврейскими племенами. Согласно библейскому преданию, неприступные стены Иерихона рухнули от звуков труб воинов.
Рене Филомбе (настоящее имя Филипп-Луи Омбеде) родился в 1930 году в Башенга (Камерун). Генеральный секретарь Ассоциации поэтов и писателей Камеруна. Пишет по-французски. Стихотворение «Цивилизация» взято из книги «Мы живем на одной планете».
Марина Гаше (Элимо Ньяу). Принадлежит к племени кикуйю. Училась в колледже Макерере (Уганда). Стихотворение «Селенье» взято из антологии «Poems from Black Africa».
Джозеф E. Кариуки родился в 1931 году близ Найроби. В 1954 году закончил колледж Макерере в Уганде. Затем учился в аспирантуре Кембриджского университета. В настоящее время — директор Кенийского института администрации. Стихотворение «Бессонные в Анголе» взято из журнала «Иностранная литература», 1969, № 3; «Кариуки» переведено впервые из антологии «А Book of African Verse», London — Ibadan, 1964.
Джон Мбити родился в 1931 году в Китуи. Окончил колледж Макерере и Баррингтонский колледж (США). Опубликовал несколько книг на своем родном языке кикамбе. Его стихи и рассказы печатались в журналах и сборниках. Стихотворение «Нью-йоркские небоскребы» — из сборника «Modern Poetry from Africa».
Максим Ндебека родился в 1944 году в Браззавиле. Пишет по-французски. Стихи публикуются впервые — из книги «Soleils neufs» («Новые солнца»), Paris, 1969.
Марсиаль Синда родился в 1932 году в М’Баму-Кинкала (Конго). Пишет по-французски. Стихи взяты из сборника «В ритмах тамтама».
Даба — африканская мотыга.
Жан-Батист Тати-Лутар родился в 1938 году в Нгойо (Конго). Пишет по-французски. Стихи публикуются впервые — из книг «Les racines congolaises» («Конголезские корни»), 1966, «L’envers du soleil» («Обратная сторона солнца»), 1970.
Чикайя У’Тамси (настоящее имя Жеральд Феликс Чикауа) родился в 1931 году в Мпили (Конго). Составитель антологии африканской поэзии «Trésor Africain» («Африканское сокровище»), 1968. Пишет по-французски. Стихотворение «Линии рук…» взято из сборника «В ритмах тамтама»; «Сквозь время и реки» — из сборника «Из африканской лирики», сонеты публикуются впервые — из книги «Le Mauvais sang» («Дурная кровь»), Paris, 1970.
Роланд Тамбекай Демпстер. Окончил либерийский колледж. Изучал журналистику в США. По возвращении на родину стал главным редактором «Либериан эйдж». Был одним из основателей Общества либерийских писателей в Монровии. Стихотворение «Это Африка?» переведено впервые из «Poems from Black Africa».
Бай Т. Мур. Биографических данных нет. Все стихи взяты из журнала «Иностранная литература», 1963, № 6.
Флит-стрит — улица, где расположены крупнейшие Лондонские издательства.
Окро — растение, употребляющееся в качестве острой приправы.
Али Мухаммад ар-Ракии родился в 1934 году. Стихотворение взято из книги «Ветвь оливы».Эдуар Ж. Моник родился в 1931 году. Поэт, переводчик африканской поэзии с английского на французский и с французского на английский язык. Стихи публикуются впервые из сборника «Lcs maneges de la тег» («Причуды моря»), Paris, 1964.
Эдуар Ж. Моник родился в 1931 году. Поэт, переводчик африканской поэзии с английского на французский и с французского на английский язык. Стихи публикуются впервые из сборника «Les manèges de la mer» («Причуды моря»), Paris, 1964.
Джеймс Дэвид Рубадири родился в 1930 году в Ньясаленде. Выпускник колледжа Макерере. За борьбу против колониального режима несколько раз подвергался тюремному заключению. Затем поступил учиться в Королевский колледж Кембриджского университета. По возвращении на родину работал преподавателем. Все стихи переведены впервые, из сборника «Poetry from Africa».
Стэнли Генри Мортон (1841–1904) — английский журналист и путешественник. В 1871 году был послан нью-йоркской газетой «Хералд» на поиски Дэвида Ливингстона. Его путешествия способствовали установлению колониального ига в Африке.
Мутеса — кабака (царь) Буганды, который оказал Стэнли дружественный прием в 1875 году.
Масаи — воинственное племя, живущее в основном в Кении.
Жан-Жозеф Рабеаривело (1903–1937). Писал по-французски. Стихи взяты из книги «Голоса африканских поэтов».
Тананариве — столица Малагасийской Республики.
Филау — порода деревьев.
Имерина — государство, сложившееся в середине XIV века на Мадагаскаре. Также название центральной части острова.
Утрилло Морис (1883–1955) — французский художник, известный своими картинами, изображающими Париж и его предместья.
Драцена — растение семейства лилейных.
Иарив — сокращение от «Тананариве».
Ламба — национальная одежда малагасийских женщин.
Ассагай — метательное копье, дротик.
Жак Рабеманандзара родился в 1913 году. Поэт, драматург, политический и государственный деятель Мадагаскара. Пишет по-французски. Поэма «Антса» взята из книги «Голоса африканских поэтов».
Антса — гимн в честь вождя.
Мангабе — название многих гор Мадагаскара.
Антсива — раковина (как музыкальный инструмент).
Кайамба — музыкальный инструмент.
Папанг — коршун.
Латериты — глиноподобная кирпично-красная или бурая порода, характерная для некоторых африканских ландшафтов и Мадагаскара.
Менабе — местность на западе Мадагаскара.
Саондра — лотос.
Манамбия — название реки и местности.
Ивондро, Манангарезе, Мангур, Икуп (Икупе) — названия рек.
Алассур — название деревни.
Мандросеза, Итаси, Алоатра — названия озер.
Манингоро — название реки.
Бетсибока — самая большая река Мадагаскара.
Мананаре — название реки.
Анкартра — название гористой области.
Амбондромбо — название гор.
Дронго — порода птиц.
Геспериды — в греческой мифологии: нимфы, дочери Атласа, сторожившие сад с золотыми плодами.
Пиастр — здесь — похожее на монету белое пятно между рогами зебу. В прошлом таких зебу дарили властителям.
Дзирах — малагасийское слово, обозначающее телесное и духовное величие. Поэт олицетворяет его в женском облике.
Салехи, Соари (благая), Баколи (фарфоровая), Вао (новая), Норо (приносящая радость) — женские имена.
Флавиен Ранаиво родился в 1914 году. Поэт и собиратель малагасийского фольклора. Пишет по-французски. Стихи взяты из сборника «В ритмах тамтама».
Равенала — род дерева семейства банановых, встречающееся на Мадагаскаре. Здесь обычно равеналу называют «деревом путешественников».
Мамаду Голого родился в 1924 году. Поэт, публицист. Пишет по-французски. Стихотворение «Тамтамы правды» взято из «Литературной газеты», 1962, 14 апреля.
Гауссу Диавара родился в 1939 году. Поэт, переводчик, театральный режиссер. Пишет по-французски. Стихотворение «Ленин» взято из сборника «Бессмертие» (М., «Художественная литература», 1970), остальные — из сборника «Поэты Мали» (М., «Прогресс», 1965).
Албакай Усман Кунта родился в 1938 году. Стихи публиковались в периодической печати. Пишет по-французски. Стихи взяты из сборника «Поэты Мали», кроме «Когда увидишь ты…» («Советская женщина», 1967, № 3).
Секу Туре (род. в 1922 г.) — президент Республики Гвинеи.
Мумие Фели́кс (1925–1960) — камерунский политический деятель. Председатель Союза народов Камеруна (ЮПК). Отравлен в Женеве агентами террористской организации колонизаторов «Красная рука».
Дженне, Сарафере, Ансонго, Кумикоро — города в Мали.
Фили Дабо Сиссоко (годы жизни неизвестны). Писал по-французски. Стихи переведены впервые из сборника «Poemes de l’Afrique noire» («Стихи Черной Африки»), 1964.
Хармакхи — сфинкс.
Бида — ядовитая змея.
Мухаммед Азиз Лахбаби родился в 1918 году. Составитель «Антологии арабской и берберской поэзии» (Бленвиль-сюр-Мэр, Франция, 1965). Стихотворение «Эгоцентризм» взято из журнала «Сибирские огни», 1969, № 8; «Феллах» — из сборника «Из африканской лирики»; остальные — из журнала «Иностранная литература», 1970, № 5.
Онезимо Валима. Биографических данных нет. Участник национально-освободительного движения, боец армии освобождения. Пишет по-португальски.
Сержио Виейра родился в 1941 году. Стихи печатались в антологиях поэзии Мозамбика. Пишет по-португальски. Стихотворение «Черная Эвридика» взято из сборника «Здесь и трава родится красной».
Маримба — ударный музыкальный инструмент, распространенный у народов Африки и Латинской Америки, разновидность ксилофона.
Шарпевиль — город в Южно-Африканской Республике, где в 1963 году были расстреляны демонстрации африканцев.
Клайдсдел (Клайдсдел-Колбрук) — центр угольной промышленности ЮАР, где в шахтах работают сотни законтрактованных мозамбиканцев.
Пандалажал — внутренний засушливый район Мозамбика.
Полин. — Имеется в виду Полин Лумумба, вдова Патриса Лумумбы.
Джомо — Джомо Кениата, президент Кении, боровшийся против английских колонизаторов.
Мошеш (1790–1870) — вождь народа басуто, объединивший разрозненные племена для борьбы с англичанами и бурами в первой половине XIX века.
Жозе Кравейринья родился в 1922 году в Лоренсо-Маркесе. Поэт, журналист, основатель Африканской ассоциации (первой патриотической организации Мозамбика). В 1965 году арестован за связь с ФРЕЛИМО (Фронт освобождения Мозамбика). Стихи его опубликованы во всех антологиях португалоязычной поэзии Африки. Пишет по-португальски. Все переводы публикуются впервые: «Матушка Сакина» — из антологии Алвеса дас Невеса «Poetas е contistas africanos de expressão portuguesa» («Португалоязычные поэты и прозаики Африки»), Sao Paulo, 1963; «Стихи о будущем гражданине» и «Поэма Африки» — из журнала «Présence africaine», 1966, № 7; остальные — из сборника «Chigubo» («Шигубо»), Lisboa, 1964, и «Cântigo a um Dio di Catrame» («Гимн богу Гудрона»), Roma, 1966.
В стихотворении «Матушка Сакина» говорится об отправке законтрактованных в ЮАР.
Компания — Имеется в виду одна из мозамбикских компаний, которые берут в концессию участки земли и снабжают арендаторов семенами.
Макомия — город на северо-востоке Мозамбика.
Метенго-Баламе — город на северо-западе Мозамбика.
Иньямуссуа — город в центральной части Мозамбика.
Массангуло — город на севере Мозамбика, на берегу озера Ньяса.
Мутамба — река на юге страны.
Чуламати, Маньока, Шиньямбанине — небольшие города в центре страны.
Намаррой — город в центральной части страны.
Морумбала — город в центре Мозамбика.
Намапонда — город на востоке Мозамбика.
Ангоше — название группы островов по берегам Мозамбикского пролива.
Зобуэ — городок на северо-западе страны.
Маррупа — город на севере Мозамбика.
Мишафутене — город в центре Мозамбика.
Тшумбула — одно из многочисленных в Мозамбике злаковых растений.
Суахили — государственный язык Танзании, широко распространенный во всей Восточной Африке, в том числе и в Мозамбике.
Широнга — один из самых распространенных на юге Мозамбика языков, обладающий письменностью.
Шангана, битонга, хитсуа, макуа — диалекты различных областей Мозамбика.
Мепонда, Рибауэ, Моссуризе, Завала, Шиссибука, Зонгоэне, Киссимажуло, Аруангуа — названия городов и селений центральной и восточной части страны.
Муррупула — город на северо-востоке Мозамбика.
Софала — город на востоке Мозамбика, до португальской колонизации отличавшийся высоким уровнем развития культуры и ремесел.
Киссико — город на юго-востоке страны.
Мапулангене — город на юго-западе, на границе с Трансваалем.
Массинга — железнодорожный центр на юго-востоке Мозамбика.
Мушилипо — город на востоке страны.
Намакурра — город в центральном Мозамбике, по соседству с портом Келимане.
Пиндагонг — небольшой город в центре страны.
Бала-Бала, Мугазин и Шиньянгуанин — названия сельских местностей в центральной части страны.
Пунгуэ, Ньякаузе, Инкомати, Матола, Лимпопо — реки в южной и центральной части Мозамбика.
Банту — коренное население Центральной и Южной Африки; группа языков.
Шанго, импала, эгосеро, иньякозо — разновидности мозамбикских антилоп, встречающихся в окрестностях Иньямбане.
Фуньялоуро — город на юго-востоке Мозамбика.
Маазул — местное божество.
Муньюана — пригород Лоренсо-Маркеса, столицы Мозамбика.
Секуа — общее название различных африканских птиц.
Шидана-ката — африканское название рыбы.
Иньяка — острова на юге Мозамбика.
Шипендана и тимбила — музыкальные инструменты. (В примечаниях вместо Шипендана написаноШинадана — от верстальщика).
Ньянтсума, мапсинши, мавунгуа, куакуа — названия наиболее характерных для Мозамбика съедобных плодов.
Ненгуз-у-Сун — местное божество.
Мукарала, шанфута, умбила — ценные породы дерева.
Масекезе, Ньянзило, Эрати — названия маленьких городов на западе Мозамбика.
Амарамба — город на севере страны.
Нуанакамба — город на северо-западе Мозамбика.
Зловещие перья вороньи. — По африканским поверьям, ворон приносит несчастье.
Шикуэмбо — главное божество языческого культа коренных жителей Мозамбика.
Могимо — один из руководителей ФРЕЛИМО. Биографических данных нет. Пишет по-португальски. Стихи распространяются в рукописи, переведены впервые.
Шигубо — большой барабан.
Кравейринья Мпумо родился в 1944 году в Лоренсо-Маркесе. Стихотворение «Уверенность» распространяется в рукописи. Перевод осуществлен впервые.
Шинаване — название мозамбикского селенья, где в феврале 1960 года была расстреляна мирная демонстрация африканцев.
Муэда — поселок портовых рабочих; в 1960 году там было расстреляно четыреста человек, отправившихся к губернатору просить справедливости.
Шивамбо Мондлане. — Доктор Эдуардо Шивамбо Мондлане, председатель ФРЕЛИМО, был злодейски убит в Дар-эс-Саламе 3 февраля 1969 года.
Руй Ногар родился в 1933 году в Лоренсо-Маркесе. Поэт, журналист. В 1965 году был арестован за связь с ФРЕЛИМО. Стихи его печатались во многих антологиях. Пишет по-португальски. Стихи переведены впервые — из журнала «Présence africaine», 1966, № 57.
Руй де Норонья родился в 1909 году в Лоренсо-Маркесе. В 1943 году покончил с собой. Первый национальный поэт Мозамбика. Писал по-португальски. Сонет «Несчастье» взят из сборника «Здесь и трава родится красной»; сонеты «Безумец» и «Мятежность» переведены впервые из «Sonetos», Lorenço-Marques, s.d.
Марселино дос Сантос родился в 1929 году в селении Лумбо. Поэт и публицист. Один из руководителей ФРЕЛИМО. В 1965 году награжден золотой медалью Всемирного Совета Мира за общественно-политическую деятельность. Пишет по-португальски. На русском языке издан сборник его стихов «Песня истинной любви» (М., Гослитиздат, 1962). Стихотворение «Здесь мы родились» взято из сборника «Песня истинной любви»; «Песня истинной любви» — из сборника «Здесь и трава родится красной».
Ноэмия де Соуза родилась в 1927 году в Лоренсо-Маркесе. Долгое время жила в эмиграции, в Лиссабоне, в Париже. Ее стихи публиковались во всех антологиях африканской поэзии, однако до сих пор не изданы отдельной книгой. Пишет по-португальски. Все переводы новые. Стихотворение «Негритянка» взято из «Antologia temática…», остальные — из журнала «Présence africaine», 1966, № 57.
Маконде — народность банту, населяющая Восточную Тропическую Африку.
Шангана — народность банту, живущая на юге Мозамбика.
Стихотворение «В лесах» посвящено Руй де Норонье.
Адду Агво. Сведений о его жизни не имеется. Стихотворения взяты из сборника «Поэты Нигерии» (М., «Прогресс», 1966).
Адебой Бабалола родился в 1926 году в Ипетумоди (юго-запад Нигерии). Учился в Ачимотском колледже, затем в Кембриджском университете. С 1952 года преподавал в Институте африканистики при университете города Ифе. Сейчас преподает в Лагосском университете. Знаток фольклора йоруба, одной из крупнейших и наиболее развитых народностей Африки (юго-запад Нигерии). Пишет по-английски. Стихотворение «Сказание о Маисовом Ростке» взято из сборника «Поэты Нигерии»; «Баламут» переведено впервые — из антологии «А Book of African Verse» («Книга африканской поэзии»), London — Ibadan, 1964.
Олугбере — порода крыс, используемых для приготовления колдовских снадобий, якобы приносящих беду врагам.
Олугбола — порода рыб, также употребляемых для изготовления колдовских снадобий с целью предотвращения несчастья.
Фулани — кочевой народ, который с XIV века распространился по Западной Африке. В XIX веке фулани образовали несколько могущественных африканских государств.
Шанго — бог грома и молнии (йоруба).
Мору Йосуфу Гива. Сведений о его жизни не имеется. Стихотворение «Бенин» взято из сборника «Поэты Нигерии».
Бенин — город на юге Нигерии. Во времена царя Егуолы (XIII в.) — центр культуры и искусства (см. послесловие).
Минджи Карибо. Закончила университетский колледж в Ибадане. Работала библиотекарем в Энглу. Пишет по-английски. Стихотворение «Суеверия» взято из сборника «Поэты Нигерии»; «Ласковое и нежное» переведено впервые — из книги «Nigerian Student Verse» («Стихи нигерийских студентов»), Ibadan, 1959.
Джон Пеппер Кларк родился в 1935 году. Принадлежит к народности иджо. Изучал английскую литературу в Ибаданском университете. Будучи студентом, начал издавать журнал «Рог» («Horn»), в котором появились первые его стихи. Работал в лагосской газете «Дейли экспрессу. Преподает в Лагосском университете. Пишет по-английски. Большинство стихов взяты из книги «Голоса африканских поэтов», последние два переведены впервые — из сборника «Casualties» («Потери»), London, 1970.
Ироко — тиковое дерево.
Олокун — божество вод. Иногда олицетворялся в образе девушки.
Иддо — город на острове, соединенном с материком мостом.
Гэбриэл Окара (Имомотиме Обайбаинг Окара) родился в 1921 году в краю, населенном народом иджо, в дельте Нигера. Окончил государственный колледж в городе Умуахия. Его стихи публиковались в различных журналах и антологиях. Пишет по-английски. Стихотворения «Снежинки снижаются кротко», поэма «Заклинание рыбака» взяты из книги «Голоса африканских поэтов», остальные — из сборника «Поэты Нигерии».
Нун — небольшая речка в дельте Нигера, на родине поэта.
Кристофер Окигбо (1932–1967). Родился в Оджото. Окончил классический колледж Ибаданского университета. Работал в библиотеке университета в Нсукка, являлся представителем кембриджского университетского издательства в Нигерии. Писал по-английски. Стихи взяты из сборника «Поэты Нигерии».
Пайус Олегхе. Окончил университетский колледж в Ибадане. Преподаватель английского языка в колледже Эдо (Бенин). Пишет по-английски. Стихотворение «Спокойствие» взято из сборника «Поэты Нигерии».
Деннис Чукуде Осадебей родился в 1911 году в Асаба. Окончил колледж в Калабаре. Изучал юриспруденцию в Англии. Принимал участие в антиколониальном движении. Пишет по-английски. Стихи «Песня бедняка», «Ода Нигеру» взяты из сборника «Поэты Нигерии», «Похоронная песня» — из сборника «В ритмах тамтама»; стихотворение «Злоключения африканского торговца» переведено впервые — из антологии «Poems from Black Africa», «Женщинам новой Африки» — впервые, из антологии «West African Verse».
Парк Мунго (1771–1806) — шотландец, корабельный лекарь, исследователь бассейна реки Нигер. Был убит в сражении с африканцами.
Клаппертон Хью (1787–1827) — шотландец, исследователь Центральной Африки. В 1822–1827 годах путешествовал по Нигерии.
Франческа Джетунда Перейра родилась в 1933 году в Лагосе, в семье бразильских репатриантов. В 1959 году окончила университетский колледж в Лондоне. По возвращении в Нигерию работала правительственным служащим. Исполнительница африканских народных песен. Пишет по-английски. Стихи взяты из сборника «Поэты Нигерии».
У.-И. Укву. Молодая поэтесса. Училась в университетском колледже в Ибадане, затем в Кембридже. Пишет по-английски. Стихотворение «В автобусе» переведено впервые — из антологии «А Book of African Verse».
Аби на ветин — восклицание на нигерийском пиджин-инглиш, выражающее нетерпение.
Адебайо Фалети. Молодой поэт, пишущий на языке йоруба. Стихотворение «Независимость» получило первую премию на фестивале искусств Западной Нигерии в 1957 году. Перевод его взят из сборника «Поэты Нигерии».
Эг Хиго. Учился в университетском колледже в Ибадане. Преподавал английский язык в колледже св. Эндрю. Стихи взяты из сборника «Поэты Нигерии».
Рувензори — горный массив в Центральной Африке, на границе между Угандой и Конго.
Воле Шойинка родился в 1934 году в Абеокуте (Нигерия). Получил образование в нигерийском государственном колледже, затем в университете Лидса (Англия). Работал преподавателем в Англии. Поэт, драматург, прозаик. Пишет по-английски. Первые шесть стихотворений взяты из книги «Голоса африканских поэтов». Последние три переведены впервые — из сборника «Idanre and other poems» («Иданре и другие стихотворения»), London, 1967.
Негритюд — проповедуемая некоторыми африканскими политическими деятелями и литераторами концепция об исключительной миссии африканцев. Возникшая первоначально как естественная реакция на духовное порабощение африканских народов, эта концепция стала в некоторых работах приобретать впоследствии отпечаток «черного расизма».
Семолина — мука, используемая для приготовления макарон и некоторых других блюд.
Геккон — порода ящериц.
Фрэнк Абиодун Эг-Имукхеде родился в 1935 году близ Ифе. Учился в колледже Игбоби и университетском колледже в Ибадане, где принимал участие в издании журнала «Рог». Работал в лагосской радиокорпорации и репортером в «Дейли экспресс». Служил в министерстве информации в Ибадане. Пишет по-английски. Стихотворение переведено впервые из «Modern Poetry from Africa».
Джон Эквере родился в Калабаре. Окончил Ибаданский университет. Пишет стихи, пьесы, рассказы. Актер и режиссер. Пишет по-английски. Стихотворение «Ответ» взято из сборника «Поэты Нигерии».
Каэтано да Коста Алегре родился в 1864 году на Сан-Томе, умер в 1890 году в Лиссабоне. Писал по-португальски. Оба сонета переведены впервые из сборннка «Versos» («Стихи»), Lisboa, 1951.
Антонио Томас Медейрос родился в 1936 году на Сан-Томе. Медик по образованию. Был генеральным секретарем Комитета освобождения острова Сан-Томе и Принсипи. Пишет на португальском и креольском языках. Стихотворение «Моя песнь Европе» взято из сборника «Здесь и трава родится красной», стихотворение «Черная пятница» переведено впервые — из антологии «Antologia temática…».
Балуба — народность западных банту и ассимилированных ими племен, живущих по среднему течению Конго.
Франсиско Жозе Тенрейро. Родился в 1921 году на Сан-Томе, умер в 1963 году в Лиссабоне. Поэт, ученый. Стихотворение «Эпопея» взято из сборника «Здесь и трава родится красной», «Негры из разных стран света» — из сборника «Взглядом сердца»; первые два стихотворения переведены впервые: «Песня мулата» — из антологии «Poetas е contistas africanos…», «Цикл об алкоголе» — из «А ilha do Nome Santo» («Остров святого имени»), Coimbra, 1942.
Макумба — обрядовое празднество в Бразилии.
Ораксила! — ритуальный клич.
Алда до Эспирито Санто родилась в 1926 году на острове Сан-Томе. Арестована за участие в национально-освободительном движении. Пишет на португальском и креольском языках. Стихотворение «Где люди, истребленные вихрем безумия…» взято из сборника «Здесь и трава родится красной», «Триндаде» — из журнала «Иностранная литература», 1969, № 7; «Сижу на пристани…» и «Рядом в каноэ» переведены впервые — из журнала «Présence Africaine», 1966, № 57.
Пятого февраля 1953 года на острове Сан-Томе была расстреляна мирная демонстрация местных жителей, протестовавших против жестоких порядков колониальной администрации.
Фернан Диас — тогдашний губернатор острова Сан-Томе.
Зе Мулат — португальский наемник, руководивший расстрелом безоружных африканцев.
Ламин Диакате родился в 1926 году. Пишет по-французски. Стихотворения IX–XIV взяты из сборника «Из африканской лирики», переводы заново пересмотрены для нашего тома; стихотворения I, II, XVII и XVIII переведены впервые — из сборника «Primordial du sixiěme jour» («В канун шестого дня»), 1963.
Каури (санскр.) — ракушки, заменявшие в Африке деньги.
Малинке. — См. прим. 85.
Шейху Умар Дионг. Даты жизни неизвестны. Пишет по-французски. Все стихи переведены впервые — из книги «Mes Chants» («Мои песни»), Dakar, 1966.
Бираго Диоп родился в 1906 году. Поэт, фольклорист. Пишет по-французски. Все стихи взяты из книги «Голоса африканских поэтов».
Давид Диоп (1927–1960). Писал по-французски. Все стихи взяты из книги «Голоса африканских поэтов».
Димбокро — город Берега Слоновой Кости.
Пуло-Кондор — группа островов в Южно-Китайском море. На самом большом из них была тюрьма, где содержались борцы за свободу Индокитая.
Эме Сезэр (род. в 1913 г.) — поэт и политический деятель Мартиники.
Сундията (1230–1255) — правитель, положивший начало расцвету средневекового государства Мали.
Чака (ок. 1787–1828) — прославленный зулусский вождь (инкоси), объединивший племена Южной Африки перед угрозой англо-бурского нашествия.
Томбукту (Тимбукту) — город в Мали, старинный центр мусульманской культуры.
Леопольд Седар Сенгор родился в 1906 году в Жоале (Сенегал). Поэт и государственный деятель. Президент Республики Сенегал. Составитель антологии негритянской и малагасийской поэзии на французском языке. Автор многочисленных сборников стихов. Пишет по-французски. Большинство стихов взято из книги «Песнь ночи и солнца» (М., «Художественная литература», 1965). Стихи «За какой грозовою ночью…», «Я тебя проводил до деревни…» взяты из книги «Голоса африканских поэтов»; «И мы окунемся, моя подруга…», «Не удивляйся, любимая…», «Я сложил тебе песню…» — из книги Л.-C. Сенгора «Избранная лирика» (М., «Молодая гвардия», 1969); «О Сестра, эти руки ночные…», «Перелетные стаи дорог…» — из журнала «Новый мир», 1963, № 6; стихотворение «Негритянская маска» переведено впервые — из книги: Leopold Sedar Senghor, Poèmes («Стихи»), Paris, 1964.
Гамбия — река и государство в Западной Африке.
Сина — река в Сенегале, на берегах которой существовало независимое государство Син, включенное французами в состав Сенегала лишь в 1925 году (округ Сине-Салум). Род Сенгора тесно связан с правителями и знатью государства Син.
Брусса — обширные заросли деревьев и кустарника; обычно под бруссой в Западной Африке понимают сельскую местность вообще, в отличие от центров цивилизации.
Жоаль — город и порт в Сенегале, родина Сенгора.
Синьяра — госпожа (португ.).
Кумба Н'Дофен — один из правителей Син, которого Сенгор в детстве видел в доме своего отца.
Кор-Сига — избранник, «рыцарь» Сига (Сига — имя одной из сестер Сенгора).
Восточный ветер (харматтан) — сухой ветер, дующий зимой (с ноября по март) из Сахары.
…принцев древнего Мали… — У Сенгора речь идет о средневековом государстве в Западном Судане, достигшем расцвета в XIII–XIV веках.
Кумба-Там — богиня красоты в африканском фольклоре.
А мятежник — еврей и католик… — Здесь намек на генерала Франко, о котором говорили, что он по национальности еврей.
«И братья твои от тебя отвернулись…» — Поэт здесь имитирует библейский текст (см. Книгу Бытия, III, 16–19).
Мбиссель — святилище в окрестностях Жоаля, в котором находятся гробницы первых правителей народа серер.
Великий Али (Сонни Али, ок. 1462–1492) — правитель средневековой империи Чао в Западном Судане.
Гельвар (геловар) — знатный человек, воин в государстве Син, который вел свою родословную от древних завоевателей малинке.
Дьогуйе — имя отца Сенгора, которое на языке серер означает «лев».
Соронг — слово народа фульбе, означающее вид ко́ры.
Черный позор! (нем.).
Фута-Джаллон — горный массив и плато в западной части Гвинеи.
Тиаруа. — См. прим. 87.
Кайя-Маган — «царь золота», титул правителя африканского государства Гана (III–XIII вв.); у Сенгора — символ властителей древних африканских империй.
Я Буйвол, что смеется над Львом… — В африканском фольклоре буйвол символизирует силу, а лев — могущество, власть.
Примирение Дерева, Льва и Быка… — Сенгор говорит о временах правления Сундьяты (середина XIII в.). Согласно преданиям, Сундьята, происходивший из рода Кейта, по отцу имел своим тотемом-покровителем льва, по матери — буйвола, а первый из подвигов Сундьяты связан с деревом; мальчик вырвал с корнем баобаб и принес его к хижине матери. См. Сундиата. Мандингский эпос. Перевод с французского (М.—Л., «Художественная литература», 1963).
Килиманджаро — гора, высшая точка Африки (5895 м.).
Кускус — кушанье, приготавливаемое из проса.
Зулусский приветственный клич в честь вождя.
Изваяние бауле. — Бауле — народность, живущая в стране Берег Слоновой Кости. Среди бауле много превосходных ваятелей.
Корифей — предводитель хора в древнегреческой трагедии.
Калам — вид четырехструнной гитары, под аккомпанемент которой обычно исполняют хвалебные и лирические песни (прим. Сенгора).
Слушайте! (язык народа серер).
Ньоминка — народ, обитающий в устье реки Салум.
Могадор — старое название города и порта Эсуара в Марокко.
Фадьют — островок около Жоаля.
Рити — вид однострунной скрипки; обычно под аккомпанемент рити исполняются песни шутливого или сатирического содержания.
Сембен Усман родился в 1928 году. Прозаик, кинорежиссер, поэт. Пишет по-французски. Стихи «Казаманс» взяты из книги Сембена Усмана «Новые страницы» (М., «Прогресс», 1964), «Эпитафия» — из книги «Из африканской лирики», «Тропинка» — из романа «Харматтан» (М., «Прогресс», 1966).
Малик Фаль родился в 1929 году. Пишет по-французски. Первые четыре стихотворения взяты из журнала «Новый мир», 1969, № 6; остальные переведены впервые — из сборника «Reliefs» («Рельефы»), 1964.
Гили абд ар-Рахман родился в 1934 году. Поэт, литературовед, публицист. Вместе с Тадж ас-Сир Хасаном издал сборник стихов. Пишет по-арабски. Стихи взяты из сборника «Стихи поэтов Египта».
Тадж ас-Сир Хасан родился в 1930 году. Пишет по-арабски. Стихи взяты из сборника «Из африканской лирики».
Мухаммад Мифтах аль-Фейтури родился в 1930 году. Поэт, драматург. Пишет по-арабски. Стихи, взяты из сборника «Из африканской литературы».
Гастон Барт-Уильямс родился в Сьерра-Леоне в 1938 году. Автор нескольких радиопьес. Пишет по-английски. Все стихи переведены впервые — из сборника «Poetry from Africa».
Барток Бела (1881–1945) — венгерский композитор, пианист и музыкальный этнограф.
Саиди Нгузо. Биографических данных нет. Стихи взяты из сборника «Из африканской лирики».
Шаабан Роберт (1909–1962). Поэт, прозаик. Писал на суахили. Стихи «Свобода» взяты из сборника «Мы живем на одной планете».
Огендо Окот Хейстингс. Биографических данных нет. Стихи переведены впервые — из сборника «Afro-Asian Poetry», Cairo, Series I, 1971.
Абу аль-Касим аш-Шабби (1909–1934). Основатель современной тунисской поэзии. Писал по-арабски. Стихи переведены впервые — из сборника «Агани аль-Хайят», Тунис, 1966.
Муххаммад аль-Аруси аль-Матви родился в 1920 году. Поэт и прозаик. Пишет по-арабски. Стихи взяты из сборника «Новая арабская поэзия».
Е.-С. Атиено-Адхиамбо. Биографических данных нет. Стихи взяты из журнала «Иностранная литература», 1969, № 3.
Питер Мувати. Биографических данных нет. Стихи переведены впервые из «Afro-Asian Poetry», Series I, 1971.
Окот п’Битек родился в 1931 году. Поэт, прозаик, публицист. Пишет по-английски. Отрывки из поэмы «Song of Lavino» (в русском переводе — «Жалобы Лавино»), Nairobi, 1966, переводятся впервые.
…как зола без соли. — В Африке из золы некоторых растении добывают соль. Золу кладут в сосуд с отверстиями на дне, заливают воду, которая стекает в подставленный снизу другой сосуд, где постепенно собирается солевой раствор. Использованную таким образом золу затем выбрасывают.
Лионно — разновидность африканской лилии, корни которой содержат яд.
Макомбо Бамботе родился в 1932 году в Уэдда (ЦАР). Поэт, прозаик, драматург. Пишет по-французски. Отрывки из поэмы «La chanson de mes deux oncles» («Песнь двоих моих дядей»), 1971, переведены впервые.
Кэббэдэ Микаэль — поэт, прозаик, публицист. Пишет по-амхарски. Все стихи переведены впервые — из сборника стихов «Бырханынна хыллина» («Свет разума»), Аддис-Абеба, 1954.
Мэнгэсту Лемма — поэт, драматург. Пишет по-амхарски. Все стихи переведены впервые — из сборника стихов «Йегытым губае» («Сборник стихов), Аддис-Абеба, 1958.
Питер Генри Абрахамс родился в 1919 году в трущобах Иоганнесбурга. В молодости работал кочегаром на пароходе. Жил в Англии, затем переехал на Ямайку, где живет и сейчас. Автор многократно издававшегося у нас романа «Тропою грома» и многих других. Пишет по-английски. Стихи переведены впервые из «Poems from Black Africa».
Деннис Брутус родился в 1924 году в Солсбери (Южная Родезия). Закончил Витватерсрандский университет. Работал преподавателем, участвуя во многих кампаниях борьбы против апартхейда (особенно в спорте). Подвергался тюремному заключению. В настоящее время находится в Лондоне. Стихи переведены впервые — из книги «Sirens Knuckles Boots» («Сирены, кулаки, сапоги»), Ibadan, 1963.
Транскей (Транскейские территории) — территории в составе Капской провинции ЮАР. Бо́льшая часть Транскея — резерват для коренных африканцев, район полупринудительной вербовки рабочей силы для золотых и урановых рудников.
Бенедикт Вилакази (1906–1947) родился в Граутвиле. Окончил Витватерсрандский университет. Читал лекции по африканистике. Стихи писал на языке зулу. Один из составителей зулу-английского словаря. Стихи взяты из книги «Песня зулуса» (М., Гослитиздат, 1962).
Дукуза — центр зулусской культуры. Здесь в 1827 году был похоронен Чака, полководец, создатель зулусского государства.
Уманкабайя — зулусское божество, олицетворяющее добрые начала.
Кобе — зулусское блюдо, приготовляемое из сорго и молока.
Сонкомосе — легендарный зулусский вождь.
Мзиликази — вождь, объединитель племени матабеле в XIX веке.
А. — С. Джордан родился в 1906 году. Преподаватель языков группы банту в школе африканистики при Кейптаунском университете. Переводчик с языка коса и других местных языков. Стихи переведены впервые из «Poems from Africa».
Ингрид Йонкер (1933–1965) родилась в Дугласе (Капская провинция). Училась в Кейптауне. Писать начала с детства. Опубликовала на африкаанс два сборника стихов. В 1964 году побывала в Европе. Вскоре после приезда в ЮАР покончила с собой. Стихи переведены впервые — из сборника «The Penguin Book of South African Verse».
Вельд — поросшие травой холмистые плато в Южной Африке и Южной Родезии.
Ланга, Ньянга, Орландо — локации (поселки для африканцев), где полиция со зверской жестокостью подавила волнения.
Ольга Кирш родилась в 1924 году в Оранжевой Республике. После окончания Витватерсрандского университета занималась журналистикой. Пишет на африкаанс. Стихи переведены впервые — из сборника «The Penguin Book…».
Питер Кларке. Бывший портовый рабочий. Помимо поэзии, занимается живописным и графическим искусством. Стихотворение «Игровая песня» переведено впервые — из антологии Л. Хьюза «Poems from Black Africa».
Леонард Коса. Биографических данных нет. Все стихотворения, кроме последнего, публикуемого впервые, взяты из сборника «Из африканской лирики».
Эйс Криге родился в 1910 году в Свеллендаме. Закончил Стеленбосский университет. Долго жил во Франции и Испании. Сражался против франкистов. Во время второй мировой войны был военным корреспондентом. Автор многочисленных сборников на африкаанс и английском языках. Стихи взяты из сборника «В ритмах тамтама».
Мазиси Кунене родился в 1930 году в Дурбане. Окончил Натальский университет. В настоящее время живет в эмиграции, в Лондоне. Написал много работ по зулусской поэзии. Им написан сборник стихов «Zulu Poems» («Зулусские стихи»), London, 1970. Из этой книги и переведены все стихи (автор пишет на зулу и переводит себя на английский).
Н.-М. Кхакетла. Поэтесса, пишущая на языке сото. Стихотворение «Белая и черная» переведено впервые — из «The Penguin Book…».
Рой Кэмпбелл (1902–1957). Родился в Дурбане. Учился в Оксфорде, затем вернулся в Южную Африку. Вместе с Уильямом Плумером издавал журнал «Форшлаг» («Удар бичом»). В годы второй мировой войны служил в английском экспедиционном корпусе в Восточной Африке. Несмотря на правые взгляды, в лучших своих стихах, таких, как «Раб», выразил свободолюбивые устремления угнетенного африканского населения. Писал по-английски. Стихотворения «Зулуска», «Теология павиана Бонгви» взяты из сборника переводов М. Зенкевича «Поэты XX века» (М., «Прогресс», 1965). Остальные переведены впервые — из книги «Selected poetry» («Избранные стихи»), London, 1968.
Шрайнер Оливия (1855–1920) — известная южноафриканская писательница, автор романа «История африканской фермы», повести «Рядовой Питер Холкет в Машоналенде» и аллегорий. Ее творчество было высоко оценено М. Горьким. Близкий друг семьи Марксов. Высказывала передовые по своему времени взгляды.
Джулиет Лоув родилась в 1910 году в Иоганнесбурге. Пишет на английском и африкаанс, главным образом для детей. Стихотворение «Тропинки Африки» переведено впервые — из антологии Р. Макнаба «Poets in South Africa», Cape Town, 1958.
Наталь — провинция в ЮАР.
Умтата — город в ЮАР (Транскей).
Блентайр — город на юге Малави.
Басутские скалы — нагорье Басуто (юг Африки).
Ньяса — озеро в Восточной Африке.
Эзекиел Мпахеле родился в 1919 году. В детстве был подпаском. Работал в журнале «Драм». Вместе с женой и тремя детьми бежал из ЮАР в Нигерию, где преподавал в университетском колледже. Затем переехал в Париж. Поэма «Иммигрант» переведена впервые — из журнала «Black Orpheus», № 6.
Шелли давно уже умер, посланий больше не шлют с мимолетным ветром. — Имеется в виду стихотворение Шелли «Ода к западному ветру».
Освальд Джозеф Мтшали родился в семье учителей. Живет в Иоганнесбурге. Сборник стихов «Sounds of a cowhide drum» («Звуки барабана из коровьей шкуры»), Johannesburg, 1971. Пишет по-английски. Все стихи переведены впервые — из названного сборника.
Sie’s — смотри-ка! (африкаанс).
Гремлины — существа, созданные фантазией американских летчиков во время второй мировой войны. Это нечто вроде чертенят, которые появляются в самолетах и производят мелкие и крупные неполадки и неприятности. Впоследствии поверье о гремлинах распространилось по всем англоязычным странам и вышло за пределы авиации.
Артур Норттье. Живет в Иоганнесбурге. Все стихи переведены впервые — из журнала «Black Orpheus», № 12.
Алан Пейтон родился в 1903 году в Питермаритцбурге. Выпускник Натальского университета. Преподавал в натальских школах и был директором Дипклоопфской исправительной колонии для небелых. Пишет по-английски. Все стихотворения взяты из сборника «А Book of South African Verse». Переведены впервые.
Санна — обычное имя служанок.
Космо Питерс родился в 1930 году. После окончания Кейптаунского университета переехал в Лондон. Стихи переведены впервые — из «Afro-Asian Poetry», Series I, 1971.
Уильям Плумер родился в 1903 году в Питерсбурге (Северный Трансвааль). Был фермером и торговцем. Романист, новеллист и поэт. Пишет по-английски. Стихотворения «Скорпион», «Трансваальское утро», «Развалины фермы» взяты из сборника «В ритмах тамтама»; остальные переведены впервые — из сборника «А Book of South African Verse».
Оклик часового: «Стой! Кто идет?» (франц.)
Токолош — добрый дух зулусского фольклора.
Рэнд — район золотых приисков.
Ричард Рив родился в 1931 году в Шестом квартале Кейптауна, где живут «цветные». На русский язык переведены его роман «Чрезвычайное положение», 1967, и многочисленные рассказы. Пишет по-английски. Стихотворение «Там, где кончается радуга» переведено впервые — из антологии Л. Хьюза «Poems from Black Africa».
Фрэнсис Кэри Слейтер (1876–1958). Родился в Капской провинции. Образование получил в школе Ловдейл (где в то время учились белые и цветные). С 1899 года вплоть до отставки служил в различных банках. Все стихи переведены впервые — из сборников «The Penguin Book…» и «А Book of South African Verse».
Кингсли Фэрбридж (1885–1924). Родился в Грэхэмстауне. Учился в Оксфорде. Стихи взяты из сборника «А Book of South…».
«Эти страстные поиски национальной культуры, сложившейся до колониализма, совершенно законно вызваны стремлением интеллигентов колоний отойти от западной культуры, которая грозит поглотить их целиком», — писал в 1961 г. Ф. Фанон, известный деятель алжирской революции (Ф. Фанон. О национальной культуре. — В сб. «Литература стран Африки». Сб. II, М., 1966, с. 22).
Ф. Фанон. О национальной культуре. — В сб. «Литература стран Африки». Сб. II, М., 1966, с. 33).
W. Fagg. Sculpture africain. Paris, 1966, pp. 9—10.