Будь каждый каждому такой опорой, Чтоб, избавляя друга от обуз, К одной мете идти двойною волей,
Будь тьмы соблазнов только сотой долей Вот этих верных и любовных уз, Ужель разрушить их случайной ссорой?
45
Увы, увы! Как горько уязвлен Я бегом дней и, зеркало, тобою, В ком каждый взгляд прочесть бы правду мог. Вот жребий тех, кто не ушел в свой срок! Так я, забытый временем, судьбою, Вдруг, в некий день, был старостью сражен. Не умудрен, не примирен, Смерть дружественно встретить не могу я; С самим собой враждуя, Бесцельную плачу я дань слезам. Нет злей тоски, чем по ушедшим дням!
Увы, увы! Гляжу уныло вспять На прожитую жизнь мою, не зная Хотя бы дня, который был моим. Тщете надежд, желаниям пустым, Томясь, любя, горя, изнемогая, (Мне довелось все чувства исчерпать!) Я предан был, - как смею отрицать? Скрыв истину, меня держали страсти В своей смертельной власти; Но срок их царства мне казался мал. И, длись он дольше, -я бы не устал. Влачусь без сил, - куда? Не знаю я; Страшусь глядеть, но время, убегая, Не прячет явь, хоть отвращаю взгляд. И вот теперь мне годы плоть язвят, Душа и смерть, усилия смыкая, Мной доказуют бренность бытия; Когда догадка истинна моя (Стань, Господи, тому порукой!), Я буду мучим вечной мукой: Ведь вольной волей. Боже, я твой свет Отверг для зла, и мне спасенья нет.
46
Я отлучен, изгнанник, от огня; Я никну там, где все произрастает; Мне пищей - то, что жжет и отравляет; И что других мертвит, - живит меня.
47
Скорблю, горю, томлюсь - и сердце в этом Себе находит пищу. Сладкий рок! Кто б жить одним лишь умираньем мог, Как я, теснимый злобой и наветом?
Ты, лютый Лучник, знаешь по приметам, Когда настал твоей деснице срок Нам дать покой от жизненных тревог; Но вечно жив, в ком смерть живым бьет светом.
48
Будь у огня равенство с красотой, Являющей исток свой в ваших взорах, Не знал бы мир тех льдистых стран, в которых, Как огнемет, не запылал бы зной.
Но небо страждет нашей маетой И вашу прелесть держит на запорах, Чтоб нам не пасть из-за нее в раздорах И в скорбной жизни обрести покой.
Так не равны краса и пламень силой, И лишь пред тем любовью мы горим, Что нам доступно прелестью своею.
Таков и я в свой век, Синьор мой милый: Горю и гибну, но огонь незрим, Затем что въявь пылать я не умею.
49
Еще лежал на сердце камнем гнет, И жаждал я единственного блага, Чтоб скорбь нашла в слезах себе исход, Как волей рока вновь вспоила влага Ростки и корни горестей моих, И смерть дала мне щедро, не как скряга.
В твоей кончине снова боль: двоих (Ты сыну вслед взят гробовым покоем) Оплакивать должны перо и стих.
Он был мне брат; ты - нам отец обоим; Он был любим; ты - почитаем мною; Какой утрате легче дверь откроем?
Он в памяти начертан как живой, Ты на сердце изваян нерушимо, И пуще горе лик снедает мой,
И все ж скорблю слабей о том, что чтимо: Ведь ты упал, созрев, незрелым - он; Утратить старца -- мене ощутимо.
Для нас в злосчастье гнет не так силен, Раз понята неотвратимость нами К чувствами рассудок не смущен.
Но кто в гробу не окропит слезами Родителя, прощаясь навсегда С ним, сызмальства стоявшим пред глазами?
Тем горше нам и мука и беда Чем полновесней чувство им внимает, Я ж не таился, Боже, никогда!
Когда душа рассудку власть вручает, Он взнуздывает так, что боль потом Своим обильем лишь сильней терзает.
И не лелей в себе я мысль о том, Что праведнику на небе неведом Тот смертный страх, с которым мир знаком,
Росли б мои страданья; но их бедам Целенье - в вере; тем, кто в благе жил, И смерть не смеет быть лихим соседом;
Но ум себя в нас плоти подчинил, И тем страшней нам смерть, чем крепче сила, С какой нас предрассудок охватил.
Уж девяносто раз в волнах гасило Свой светоч солнце, прежде чем твоя Душа в благом успенье опочила.
Взят на небо из бедствий бытия, Спаси теперь меня, что умер вживе, Ведь в мир пришел твоею волей я!
Ты ж мертв от смерти, - а судьбы счастливей, Чем в божьем лоне, можно ли желать? Я зависти не скрою, - было б лживей!
К вам за порог запрещено вступать И времени и року, что в отраде Нам ложь, а в муке правду любят слать;
И светочи у вас не меркнут в чаде, И рознь часов насильем не томит, И с неизбежным случаи не в разладе;
И ночь ваш блеск собою не темнит, И день его своим огнем не множит, Как здесь, когда нам солнцем зной излит.
Мне смерть твоя ждать смерть мою поможет. Затем что ты мне явлен в месте том, О коем мысль лишь редко мир тревожит.
Не склонен худшим смерть считать концом, Кто, кончив жизнь, в нее вступает снова, К престолу божью с милостью ведом.
Там жду и чаю, волей всеблагою, Тебя увидеть, коль в грязи земной Ум не покинет сердца ледяного.
И если связан сын с отцом такой Любовью там, где все любовь связует... . . . . . . . . . . . . . . .
50
Вот так же, как чернила, карандаш Таят стиль низкий, средний и высокий, А мрамор - образ мощный иль убогий, Под стать тому, что может гений наш,
Так, мой Синьор, покров сердечный ваш Скрывает, рядом с гордостью, истоки Участливости нежной, хоть дороги Мне к ней еще не открывает страж.
Заклятья, камни, звери и растенья, Враги недугов, - будь язык у них О вас сказали б то же в подтвержденье;
И, может быть, я впрямь от бед моих У вас найду защиту и целенье... . . . . . . . . . . . . . . .
51
Хочу хотеть того, что не хочу, Но отделен огонь от сердца льдиной; Он слаб; чертой не сходно ни единой Перо с писаньем; лгу - но не молчу.
Казнюсь, Господь, что словом ввысь лечу, А сердцем пуст; ищу душой повинной, Где в сердце вход, куда б влилось стремниной В него добро, да гордость отмечу.
Разбей же, Боже, лед мой! Рушь преграду, Чтоб косностью своей не отвела Твоих лучей, столь скудных в сей юдоли.
Пошли твой свет, несущий нам отраду, Жене своей, - да вспряну против зла, Преодолев сомнения и боли.
52