стал первым тружеником. Но ненужным
ему на свете показался брат:
над Авелем убийца посмеялся.
Отсюда кровь, текущая в веках,
плачевная история людская —
от Парфенона до твоих колонн,
о Белый дом, твердыня Вашингтона!
С медведем на земле ведя борьбу,
замахивался троглодит дубиной,
и в мускулах и в сердце ощутив
неистовство клокочущее битвы.
И дети дикарей, ведя игру
в закатном рдяном свете, находили
среди кровавых глыб куски кремня
и заостряли их для смертной схватки.
Затем предмета образ огневой,
пройдя сквозь фосфор мозга отраженьем,
в апрельском испарении сыром
повлек их, упоенных, постепенно
из свайных хижин, из ночных пещер
в пространства. И зазеленели нивы,
когда-то скудные, на высоте,
людскою кровью щедро орошенной.
С холма, который приступом был взят,
живые устремляли взор на реки,
могучие, на гулкий океан,
на мрачные хребты: и, в изумленье,
их груди ощущали властный зов,
ум озарялся тайною далекой.
И был низринут в волны ствол сосны
нагорной, с помощью катков гранитных.
Завыли сумрачные божества,
и в хижине смех женщины раздался,
и вскоре вековечная война
помчалась по земле кобылой дикой.
Задолго до пророка, чей кривой
клинок внушил народам покоренным
единого аллаха строгий культ
и поклонение святой гробнице,
задолго до мятежного креста
пошла в столетьях тягостная распря
Европы с Азией, — и в той борьбе
и свет и жизнь для варваров блеснули.
Со дней, когда Персеполис послал
своих огнепоклонников в сраженье
с кумирами, и грянул Марафон,
как гул, в истории земных народов,
и трон Ахеменидов занял Зевс
(бог пелазгийцев, Фидия, Гомера),