льдистый Машук. Никак не справлюсь с моим равновесием, как будто с Вербы
руками картонными. Заметят.
Отсюда виден весь я. Смотрите
Кавказ кишит Пинкертонами. Заметили.
Всем сообщили сигналом. Любимых,
друзей
человечьи ленты со всей вселенной сигналом согнало. Спешат рассчитаться,
идут дуэлянты. Щетинясь,
щерясь
еще и еще там... Плюют на ладони.
Ладонями сочными, руками,
ветром,
нещадно,
без счета в мочалку щеку истрепали пощечинами. Пассажи
перчаточных лавок початки, дамы,
духи развевая паточные, снимали,
в лицо швыряли перчатки, швырялись в лицо магазины перчаточные. Газеты,
журналы,
зря не глазейте! На помощь летящим в морду вещам ругней
за газетиной взвейся газетина. Слухом в ухо!
Хватай, клевеща! И так я калека в любовном боленье. Для ваших оставьте помоев ушат. Я вам не мешаю.
К чему оскорбленья! Я только стих,
я только душа. А снизу:
- Нет!
Ты враг наш столетний. Один уж такой попался
гусар! Понюхай порох,
свинец пистолетный. Рубаху враспашку!
Не празднуй труса!
Последняя смерть
Хлеще ливня,
грома бодрей, бровь к брови,
ровненько, со всех винтовок,
со всех батарей, с каждого маузера и браунинга, с сотни шагов,
с десяти,
с двух, в упор
за зарядом заряд. Станут, чтоб перевесть дух, и снова свинцом сорят. Конец ему!
В сердце свинец! Чтоб не было даже дрожи! В конце концов
всему конец. Дрожи конец тоже.
То, что осталось
Окончилась бойня.
Веселье клокочет. Смакуя детали, разлезлись шажком. Лишь на Кремле
поэтовы клочья сияли по ветру красным флажком. Да небо
по-прежнему
лирикой звездится. Глядит
в удивленье небесная звездь затрубадурила Большая Медведица. Зачем?
В королевы поэтов пролезть? Большая,
неси по векам-Араратам сквозь небо потопа
ковчегом-ковшом! С борта
звездолетом