Скоро!
Скоро! В пространство!
Пристальней! Солнце блестит горы. Дни улыбаются с пристани.
* * * * *
ПРОШЕНИЕ НА ИМЯ......
Прошу вас, товарищ химик,
заполните сами!
Пристает ковчег.
Сюда лучами! Пристань.
Эй!
Кидай канат ко мне! И сейчас же
ощутил плечами тяжесть подоконничьих камней. Солнце
ночь потопа высушило жаром. У окна
в жару встречаю день я. Только с глобуса - гора Килиманджаро. Только с карты африканской - Кения. Голой головою глобус. Я над глобусом
от горя горблюсь. Мир
хотел бы
в этой груде горя настоящие облапить груди-горы. Чтобы с полюсов
по всем жильям лаву раскатил, горящ и каменист, так хотел бы разрыдаться я, медведь-коммунист. Столбовой отец мой
дворянин, кожа на моих руках тонка. Может,
я стихами выхлебаю дни, и не увидав токарного станка. Но дыханием моим,
сердцебиеньем,
голосом, каждым острием вздыбленного в ужас
волоса, дырами ноздрей,
гвоздями глаз, зубом, исскрежещенным в звериный лязг, ежью кожи,
гнева брови сборами, триллионом пор,
дословно
всеми порами в осень,
в зиму,
в весну,
в лето, в день,
в сон не приемлю,
ненавижу это все. Все,
что в нас
ушедшим рабьим вбито, все,
что мелочинным роем оседало
и осело бытом даже в нашем
краснофлагом строе. Я не доставлю радости видеть,
что сам от заряда стих. За мной не скоро потянете об упокой его душу таланте. Меня
из-за угла
ножом можно. Дантесам в мой не целить лоб. Четырежды состарюсь - четырежды омоложенный, до гроба добраться чтоб. Где б ни умер,
умру поя. В какой трущобе ни лягу, знаю
достоин лежать я с легшими под красным флагом. Но за что ни лечь
смерть есть смерть. Страшно - не любить,
ужас - не сметь. За всех - пуля,
за всех - нож. А мне когда?
А мне-то что ж? В детстве, может,
на самом дне, десять найду
сносных дней. А то, что другим?!
Для меня б этого! Этого нет.