Вон
от заставы
идет человечек. За шагом шаг вырастает короткий. Луна
голову вправила в венчик. Я уговорю,
чтоб сейчас же,
чтоб в лодке. Это - спаситель!
Вид Иисуса. Спокойный и добрый,
венчанный в луне. Он ближе.
Лицо молодое безусо. Совсем не Исус.
Нежней.
Юней. Он ближе стал,
он стал комсомольцем. Без шапки и шубы.
Обмотки и френч. То сложит руки,
будто молится. То машет,
будто на митинге речь. Вата снег.
Мальчишка шел по вате. Вата в золоте
чего уж пошловатей?! Но такая грусть,
что стой
и грустью ранься! Расплывайся в процыганенном романсе.
Романс
Мальчик шел, в закат глаза уставя. Был закат непревзойдимо желт. Даже снег желтел в Тверской заставе. Ничего не видя, мальчик шел. Шел, вдруг встал. В шелк рук сталь. С час закат смотрел, глаза уставя, за мальчишкой легшую кайму. Снег, хрустя, разламывал суставы. Для чего?
Зачем?
Кому? Был вором-ветром мальчишка обыскан. Попала ветру мальчишки записка. Стал ветер Петровскому парку звонить: - Прощайте...
Кончаю...
Прошу не винить...
Ничего не поделаешь
До чего ж на меня похож! Ужас.
Но надо ж!
Дернулся к луже. Залитую курточку стягивать стал. Ну что ж, товарищ!
Тому еще хуже семь лет он вот в это же смотрит с моста. Напялил еле
другого калибра. Никак не намылишься
зубы стучат. Шерстищу с лапищ и с мордищи выбрил. Гляделся в льдину...
бритвой луча... Почти,
почти такой же самый. Бегу.
Мозги шевелят адресами. Во-первых,
на Пресню,
туда,
по задворкам. Тянет инстинктом семейная норка. За мной
всероссийские,
теряясь точкой, сын за сыном,
дочка за дочкой.
Всехные родители
- Володя!
На рождество! Вот радость!
Радость-то во!.. Прихожая тьма.
Электричество комната. Сразу
наискось лица родни. - Володя!
Господи!
Что это?