Вот и всё! До исполнения моих планов осталась каких-то пара шагов. А ведь я и сама до последнего не верила, что смогу это сделать! Как всегда, не обошлось без сбоев — вчера меня случайно заметил Виктор Андреевич. Впрочем, никакого урона это недоразумение мне не нанесло, но немного поволноваться заставило.
А теперь можно полностью сосредоточиться на предстоящей эффектной концовке. Конечно, жаль, что Владимир Колесников не увидит завершающего акта трагедии, но и так неплохо. Скоро ни от его семьи, ни от любимого дела не останется и следа. Грехи отцов падут на их детей!
Для большего эффекта не хватало присутствия ещё одного участника тех событий — шофёра. Теперь, когда бывший шеф умер, мужчина мог бы открыто признаться в подмене, на которую его заставили или уговорили пойти. Наверное, стоило бы съездить туда, где он сейчас живёт, и попытаться встретиться. Но поскольку финал приближался, я не могла покинуть город и решила просто написать письмо. А вдруг мне ответят?
Положив перед собой лист бумаги, я задумалась — надо было сообразить, как вызвать шофёра на откровенность. Мысленно перебирая всё, что о нём знала, я вспомнила тот единственный раз, когда видела его не на фотографиях — день аварии.
Моя память отлично сохранила испуганный, виноватый взгляд мужчины, когда он повернулся и заметил меня, лежащую на носилках. И неожиданно слова потекли сами собой. Я написала правду: что я — та самая девочка, которую он видел. Что у него остался последний шанс облегчить душу и рассказать о своей роли в давней трагедии и о вине Владимира Колесникова. Закончив, я даже не стала перечитывать письмо, быстро запечатала его и отнесла в почтовый ящик.
Вернувшись домой, я позвонила Трунову. На какое-то время мне удавалось оттянуть окончательное объяснение с ним, не открывая полную картину, и мой партнёр был недоволен. Кто-кто, а Михаил Трунов не привык быть на вторых ролях, отсутствие ясности в делах сильно его злило. Но поскольку результаты нашего сотрудничества были налицо, он терпел, хоть и сходу вылил на меня поток претензий, вызванных последними событиями.
— Мы так не договаривались! Это что ещё за жертвенная дура? Сначала она согласилась быть овцой на закланье. А потом всё-таки испугалась и подстраховалась. Знаешь, что они придумали?
— Знаю: девушка написала завещание. И в случае своей смерти оставила типографию одной очень крупной зарубежной конторе.
— Вот именно! Известной своими аппетитами конторе, которая так просто вкусную добычу не отпустит. И на которую я, к сожалению, никак воздействовать не смогу. А мне что с того?
— Не переживайте, Михаил, всё под контролем.
— Знаешь, вообще-то, я очень зол! Ты до сих пор не рассказала обо всех своих планах. Темнишь, недоговариваешь. Не понимаю, почему я иду у тебя на поводу? Раньше за собой такого не замечал, может, старею?
— Не наговаривайте на себя. Просто вам очень понравилась идея размазать Колесникова по стенке. И не физически, как вы сначала собирались, а психологически. Сломить соперника морально, согласитесь, гораздо интересней!
— Не буду отрицать, твоя задумка лишить печатника всего, что ему дорого, меня вдохновила. Все эти заморочки, типа родного очага, честного имени и тому подобного для таких, как он, много значат. Но я не вижу, как мы теперь этого добьёмся? Что делать с девчонкой?
— Я же говорю: всё под контролем. Я смогу на неё воздействовать.
— Как? По-моему, ты её недооцениваешь. Такие дуры очень влюбчивы и готовы всё отдать за мужика. Да она тебя послушает и тут же побежит докладывать Колесникову!
— Ещё раз повторяю: мне есть, чем её взять.
— Уверена? — недоверчиво переспросил Трунов. — Между прочим, если ты со слепой бабской влюбчивостью справишься, тебе можно памятник ставить! Научишь меня потом своим приёмам?
— Там посмотрим.
— Тогда ладно. В конце концов, пока что ты не давала мне поводов сомневаться в себе. Тем более, я могу включиться в дело в любой момент.
— Конечно. Скоро как раз будет ваш ход.
— Хорошо. Знаешь, я что-то заскучал в последнее время. А после нашего знакомства стало гораздо веселей. Я уже жду, когда всё закончится — очень хочется поближе познакомиться с тобой.
— Михаил, вспомните, я вам этого не обещала.
— Помню. Но ты же понимаешь, если я всерьёз решу тебя найти — найду.
— То есть, пока вы со мной играете?
— А ты как думала?
— Ну, примерно так же.
— То-то!
— Ладно, договорились. Согласно моим планам, всё равно придётся раскрыть инкогнито. Так что обещаю: мы с вами встретимся. А пока потерпите и не осложняйте мне жизнь своей слежкой.
— Так я и не осложняю, как видишь.
— Спасибо, я это оценила!
***
— Господи, Сашенька, никак не могу поверить, что придётся уехать отсюда. Бросить наше семейное гнездо, отдать его на растерзание чужим людям! Ну почему жизнь так несправедлива? Владимир Степанович столько сил вложил в этот дом, а уж про деньги я вообще молчу… Деточка, только не говори Тёме, что я жаловалась. Не хочу его расстраивать. Но сердцу-то не прикажешь — болит и болит!
Галина Станиславовна смахнула с щеки скупую слезу и отвернулась. Все наши последние визиты в коттедж проходили в подобной атмосфере — мать Артёма никак не могла смириться со скорой потерей. Как я и предполагала, через пару недель после формальной передачи типографии под моё крыло иск о претензиях на землю отозвали, и банк согласился принять залог.
Артём тоже переживал, хоть и старался не показывать виду. Но я не могла не замечать, как мрачнело его лицо, когда разговор заходил о загородном доме. Казалось, не существовало ни одного шанса решить эту проблему в нашу пользу. Но однажды боль, промелькнувшая во взгляде Колесникова, заставила моё сердце сжаться, а мой ум придумать необычный и рискованный план, дающий призрачную надежду. Правда, для осуществления плана пришлось встретиться с человеком, видеть которого я совсем не хотела. Но ради Артёма сделала это.
— Галина Станиславовна, как раз о доме я и хотела поговорить. Есть одна идея.
Женщина тут же встрепенулась и уставилась на меня одновременно с недоверием и надеждой. Потом железной хваткой вцепилась в мой локоть и потребовала:
— Говори скорее!
— Сначала надо позвать Артёма. Он тоже должен согласиться на этот план.
Моя собеседница проворно вскочила с садовой скамейки и почти бегом бросилась за сыном. Через пару минут притащила его за руку и выдохнула:
— Сашенька знает, как сохранить наш дом! — Затем повернулась ко мне: — Солнышко, если ты сможешь это устроить, я буду тебе всю жизнь руки целовать!
— Мама, прекрати! — возмутился Артём. — Как она, по-твоему, такое сделает?
Галина Станиславовна выжидательно уставилась на меня. Я вздохнула и выдала свою идею.
— У меня есть один знакомый — бывший однокурсник. Он сын очень богатого и влиятельного человека. Настолько богатого, что легко сможет купить ваш коттедж, и настолько влиятельного, что не побоится сделать это под носом у Михаила Трунова.
— Кто его отец? — сразу уточнил Артём.
— Губернатор области.
Колесников усмехнулся и покачал головой.
— Надо же, я знал, что сын губернатора учился в нашем городе. Но не подозревал, что вместе с тобой.
— На самом деле Павел много где учился — и в Лондоне, и в Париже, и ещё чёрт знает где. А потом здесь осел. Точнее, отец его ближе к себе перетащил, чтобы был у него на глазах.
— Понятно. Только с чего он станет покупать коттедж? Да и чем это поможет, не понимаю?
— Я его попрошу.
— И он послушает? — саркастически поинтересовался Артём. Горящий взгляд Галины Станиславовны мгновенно потускнел. Она поджала губы и тяжело вздохнула.
— Скорее всего, послушает. Дело в том, что когда-то я помогла ему выпутаться из серьёзной передряги. Действительно, серьёзной! Если бы о той ситуации узнал его отец, боюсь, Пашка учился бы не в нашем городе, а где-нибудь в Сибири. Но в результате всё обошлось, и в благодарность Павел пообещал выполнить любую мою просьбу, какой бы странной или сложной она ни была. Мне пока не пришлось воспользоваться его обещанием, а сейчас решила попробовать.
— Что попробовать? Я так и не понял, — недоумённо переспросил Артём. А его мать снова оживилась и впилась в меня взглядом.
— Он купит коттедж, деньги за него передаст банку в счёт долга. А сам дом отдаст вам в бесплатную аренду лет на пять с возможностью выкупить его за это время без всяких процентов.
— Забудь! — раздражённо махнул рукой Колесников. — Это глупости, на такое никто не пойдёт!
Я потупила глаза и смущённо продолжила:
— На самом деле, я уже встретилась с Пашей. Он согласен.
— Когда ты успела? — мгновенно отреагировал Артём и тут же догадался: — Алла? Так я и подозревал — эти твои дурацкие девичники! И часто ты мне врала, что сидишь у подруги?
— Ну… пару раз всего. Прости, я была очень осторожна. Просто у меня есть и своя жизнь.
— Это какая, например? — грозно поинтересовался он. — Что у тебя за встречи, на которых мне нельзя присутствовать?
— Например, с Пашей, — нашлась я. Артём молчал и хмурил брови, пристально изучая моё лицо. И вдруг произнёс:
— У меня такое ощущение, что ты не всё рассказала.
— О чём? — я попыталась изобразить невинность.
— О губернаторском сыне, конечно. Скажи-ка мне: дело действительно в ужасной истории, из-за которой он теперь перед тобой в долгу или в чём-то другом? У вас тогда что-то было? Правду говори!
— С Пашей? Практически ничего. Я быстро поняла, что он за человек.
— Ясно! Этого следовало ожидать. В общем так, никакую помощь от парня я принимать не собираюсь. И ты больше с ним встречаться не смей!
Я собиралась возмутиться, но в наш милый разговор неожиданно вмешалась Галина Станиславовна. Она прижала руки к груди и умоляюще воззрилась на сына.
— Тёмочка, пожалуйста, позволь Саше это сделать! Не ради меня, ради памяти твоего отца. Это же просто чудо! За пять лет ты точно выкупишь наш дом. Сыночек, хочешь, я на колени встану?
— Мама! Что за представление? За это время я заработаю деньги и построю новый дом.
— Конечно же, ты сможешь, я не сомневаюсь! Только у нового дома не будет истории. А я так мечтала показать своим внукам кабинет их деда. Дерево, на которое в детстве лазал их отец. Я же дождусь внуков, правда, Тёма?
Женщина отлично знала, на чём надо ловить сына. Артём мрачно слушал её и больше не возражал.