Противоречия: Собрание стихотворений - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 4
СТИХОТВОРЕНИЯ РАЗНЫХ ЛЕТ
«Есть редко такие мгновенья…»
Есть редко такие мгновенья,Когда хорошо и светло.К прошедшему нет сожаленья,А в будущем нет воскресенья,Но жалко – не знаю чего.Прочту я святые страницыПоэта какого-нибудь,И вот поплывут вереницы,Живые, прекрасные лица,И что-то стесняет мне грудь…И в лицах я вижу стремленьяПечальной, понятной души,Но нет ни тоски, ни сомненья,Всё стройно в ночные мгновеньяИ славно, и грустно в тиши.Да, грустно. Свеча догорает,Шипя, потухает она…В уме моем слабо мерцают,Плывут, созидаются, таютОбрывки какого-то сна…И так хорошо, что на светеЕсть где-то еще красота,Что шумны и веселы дети,Что есть еще смелые эти,Что любят и жаждут креста,Что яркие любят одежды,Что в полночь глядят на звезду…Но полн я спокойной надежды,И грустью туманятся вежды:Себе ничего я не жду…1904«Ветер злобный мутил, волновал океан…»
Ветер злобный мутил, волновал океан…Вал за валом на приступ бежал,И, грозя берегам, свирепел ураган,Разбивался грудью у скал…Как фаланги в шеломах, блестящей броне,Хищно мчались громады из водИ бежали угрюмо и с шумом онеНа жестокую битву вперед.Всё стремились туда, где сурово стоитИз камней вековечных стенаИ вокруг ее бешено пена кипит,Завывает и стонет волна.И летит, колыхаяся, пенистый ряд,Полный мести зловещей, к скалам…Вот удар… Грянул гром… и лишь брызги летятК ясным, звездным, немым небесам.Но бесстрашно вперед и на смену емуНовый злобный и бешеный валНес зеленую, плотную к скалам волнуИ об камень ее разбивал.И остатки волны, и крутясь, и шипя,Подымая у берега муть,Уходили опять, приходили кипя,Били мертвую, твердую грудь.Гей же, братья, ко мне! Все скорее в ряды!Все в фаланги бесстрашных бойцов,Мы пойдем умирать с смелым криком борьбыИли свергнуть твердыни оков.Братья, дружно вперед мы пойдем, как волна.Мы, кипящие злобой святой,И с скалами рабства пусть воюет она,Как немолчный и грозный прибой!Пусть у выступов скал мы погибнем в бою,Не страшны нам все жертвы борьбы,Тем, что идут на бой, звонко песню пою,Тем, что в битве находят гробы!1904, Крым. ЯлтаМОЯ ЛЮБОВЬ
Нет тягостной любви и лишь полна
страданий одна любовь – Фамари и Аммона.
Трактат Авот
Я мрачен с вида.Как пирамида,Я недвижим.Рожден балбесомИ лени бесомЯ одержим.Скучал до боли,Но глазки ОлиРаз увидал!И легче пуха,Быстрее духа,Пред ней предстал.Стройна, высокаИ черноокаОна была.Полна движенья,И треволненья,И вся светла.И, как у Гретель,В ней добродетельВисит, как груз.А я вихрастый,Хромой, очкастыйИ весь кургуз.Одну надеждуЯ на одеждуЕще имел…Взглянул на брюки…Какие мукиЯ претерпел!?С тревогой тайнойВзглянул отчайноНа свой мундир…Поникли вежды…Мои надежды –Мечты, эфир…1905«Я вспомню. Был вечер, и мебель…»
Я вспомню. Был вечер, и мебельБыла тяжела и мягка…Как лилии трепетный стебель,Была ты грустна и тонка.Да, ты на диване огромномСидела недвижно тогда,Согнувшись, в углу полутемномЯ вспомню… я вспомню… О да!В восторге, в тоске и тревогеЯ что-то тебе говорил…Какие-то жизни чертогиПостроить я звал и манил…Мы молоды были… МогучиКазались дела впереди,Но слезы и тяжко и жгучеРвались и молчали в груди…То было ли шуткою злою,Иль вдруг ты меня поняла,Но нежно и мягко рукоюТы мне по руке провела.Да, грустно улыбку роняя,Ты руку погладила мне…Я помню, моя дорогая,Я помню, как будто во сне.Ах, ты не могла догадаться.Как жаждал я робким челомК коленям твоим приласкаться.Как грустно мне было потом…И в дни, когда я понимаю,Что жизнь – безысходный тупик,Как я этот миг вспоминаю,Когда-то пронесшийся миг…Осень 1907«Ах, в моем сердце вновь Содом-Гоморра…»
Ах, в моем сердце вновь Содом-Гоморра,Сердцетрясенье при виде прокурора!Конфетка моя да шоколадная,Что за участь у меня, да безотрадная!Ах, лишь разгонит сны мои Аврора,Всё я мечтаю, всё про прокурора!Конфетка моя! Уж не обижу я,Как поглажу его кудри, кудри рыжие!Днем ли, в саду ли, сижу я у забора,Всё я мечтаю, всё про прокурора!Конфетка моя, да леденистая,Не влюблюся я в милого, в гимназиста я!Ах, променяю всех студентов свору,Всю мою свиту я на прокурора!Конфетку куплю, да папермента я!Не влюблюся я в милого и в студента я!Всё-то взираю, ровно как на гору,Голову закинув, я на прокурора!Конфетка моя, да маргаринная!Ах ты, талия милого очень длинная!Ростом, я знаю, он мне и не впору…Всё ж я мечтаю, всё про прокурора!Конфетка моя, да маргаринная,Ах ты, ноженька милого журавлиная!Но даже росту его не шлю укора,Хоть и длиннее нету прокурора!Конфетка моя, да пол грошовая!Закажу я каблуки, да двухвершковые!Ровно в минуту он засудит вора…Нету на свете умнее прокурора!Конфетка моя, да из прилавочка,Подарю милому мыла на удавочку!Люди скажут: ах, что за умора!Что мне за дело – люблю я прокурора!Конфетка моя, да очень жирная!Ах ты, грудь мого милого, размундирная!Ах, от любви я стала даже хвора…Вот как люблю я душку-прокурора!Конфетка моя, да что за дуся я!Разве только еще в Блеха и влюблюся я?!1908 СамаркандЛЕГЕНДА
В далекой и мрачной теснинеСтаруха-колдунья живет;Сидит пауком в паутинеИ всё паутину прядет.И в сети ее попадаютИ мухи, и звери, и мы;Качаясь, на них засыхаютРелигии, царства, миры…Раз витязь заехал в теснинуИ смотрит и в толк не возьмет:Он видит – паук паутинуСредь мертвых прядет и прядет…– «Скажи, как тебя прозывают,Старуха-колдунья-паук?» –Старуха ему отвечает:– «Зовут меня Время, мой друг!» –– «Зачем же ты, я удивляюсь,Прядешь эту липкую дрянь?» –Старуха молчит, улыбаясь,Прядет и прядет свою ткань.– «Смотри, чтоб она не порвалась,Коль я размахнуся!..» Но, зла,Колдунья в ответ рассмеяласьИ сетью его оплела.1908 СамаркандНА КОМО
За горб каменистый изломаЛучи золотые ушли.Не вечер еще, но на КомоВечерние краски легли.Палаццо, как будто на стали,В глубинах недвижно-ясны,Ущелий лиловые далиВ лазурных заливах видны.Зыбь легкие вьет арабески,Обрывы, стена тополей,И тихие шепоты-всплескиО мраморный скат ступеней.Ряд плавных, спокойных, широкихТеней пробежал и застыл…Чарующий голос с далеких,Далеких доносится вилл…Задорны, и нежны, и живы,Смеются, тоскуют и ждутРоманса и рифм переливыИ к женским объятьям зовут.Но жгут меня песни улыбки,И мыслю я, мучимый ей,Как непоправимы ошибкиСкитальческой жизни моей.1909 Belagio«Я не люблю тебя; мне суждено судьбою…»
Я не люблю тебя; мне суждено судьбоюНе полюбивши разлюбить…Я не люблю тебя; моей больной душоюЯ никого не буду здесь любить.О, не кляни меня; я обманул природу,Тебя, себя, когда в волшебный мигЯ сердца праздного и бедного свободуПоверг у милых ног твоих.Я не люблю тебя, но, полюбя другую,Я презирал бы горько сам себя.И, как безумный, я и плачу и тоскую,И лишь о том, что не люблю тебя.18 декабря 1909 ПетербургПЕСНЯ ИГРОКА
С ранних лет по эту поруС чертом в карты я играл.Я душой платил партнеру,Он мне счастьем отдавал.Так играли по годам!Тра-ла-ла-ля!Трам-там-там!Банкометом в эти встречиНам двоим судьба была.Люди жглись для нас, как свечи,Мир был плоскостью стола;Много ставилося там…Тра-ла-ла-ля! Трам-там-там!На лице мне время счетыЗло морщинами вело,Рисковал я без заботы,Только всё мне не везло!Что ни ставлю, всё отдам!Тра-ла-ла-ля! Трам-там-там!Я на красных мастях ставил(Красный цвет был страсть моя),Проиграл и вдвое сбавилКапитал душевный я…О, проклятье этим дням!Тра-ла-ла-ля! Трам-там-там!О, с каким играл экстазом…Да не шла мне эта масть.Стал на дам я ставить разомВсю оставшуюся страсть,На каких прекрасных дам…Тра-яа-ла-ля! Трам-там-там!На четыре ламы взяткиЧерту все подряд я дал,А последние остаткиЯ на мелочь разменял…Всё пошло по мелочам! Тра-ла-ла-ля! Трам-там-там!Хорошо еще, что этаНе всучила мне играНи червонного валета,Ни бубнового туза,Как всем прочим игрокам…Тра-ла-ла-ля! Трам-там-там!Стал скупиться, да такаяНе по сердцу мне игра!На туза червей играя,Жизнь поставить мне пора.Что мне плакать по ночам! Тра-ла-ла-ля! Трам-там-там!За душой опустошеннойНи гроша, а счет растет…Сердце, сердце – туз червонныйПусть черт двойкою убьет!Впрочем… Черт, постой!Я сам Тра-ла-ла-ля… Трам-там-там …1909К СМЕРТИ
Credo, quia absurdum est.
Св. Августин
В Париже я первого маяШел вместе с огромной толпой.Толпа эта, дружно шагая,Знамена несла пред собой.Сверкали штыками зуавы,За нею идя по пути;Толпа им кричала: «вы правы!Вам следует с нами идти».Тюркосы, жандармы, драгуны…К стене шла рабочая рать,Где баррикадеры КоммуныОстались навеки лежать.У кладбища, с лентою алой,Стал речь говорить пред толпойКакой-то седой и усталый…И в блузе другой, молодой.Я видел, что буря готова.Лишь гимн был толпою запет,Ей крикнули властно: «ни слова!»Но «Vive la Commune!» был ответ.И вдруг полились, как каскады,Проклятья, и песни, и вой…Пошли пехотинцы в приклады,Толпу разогнали толпой.Я был в стороне и угрюмоУшел одиноко бродить;Гнала меня дряхлая дума,Я плел свою вечную нить.Да, речи над этим кладбищем;И жизнь, и борьба средь могил…Как быть я хотел полунищим,Чтоб верил бы я и любил!..Лишь верь – твоя жизнь уж богата…Во что-нибудь верить… хоть час…Ах, если бы пуля солдатаМеня доконала сейчас!Зачем жить? Пустой и ненужный,Я – мысли звенящая медь…Пойти за толпой этой дружной,Чтоб, вдруг опьянев, умереть?Я вспомнил речей обещанья,Свои молодые года,О счастьи пустые мечтанья,И думал я скорбно тогда:«Не знает, что в будущем броситСудьба ему, что его ждет,Какие возможности носитВ себе человеческий род».1909«Комната есть в моем сердце…»
Комната есть в моем сердце.В ней на железный засовЗаперта тайная дверца.Заперта много годов.Сдвинуть его не хочу я,Да и хотя не смогу,Я, размышляя, ликуя,В комнатах светлых живу.Там все лучи мирозданья,Всех проявлений земныхЛомятся в призме познаньяВ радуги спектров живых.Есть там созвездья, микробы,Люди, глубины морей,Нет только зависти-злобы,Нет только черных теней.Но иногда зарыдаетГде-то чуть слышимый зов,Кто-то зловеще сдвигаетС запертой двери засов,Ржавые петли откроютМне в подземелие ходИ глубина темнотоюВластно к себе привлечет.Этою тьмой заколдован,Вдруг застываю я, нем…Кто-то там бьется, закован,Кто-то хохочет над всем…Кто-то, безбрежный, как степи,Вдруг затоскует, замрет,Кто-то, закованный в цепи,Дикую волю зовет.И из глубин бессловесныйСмех будто шепчет мне: «Марш!К цели шагай неизвестной,Вся человечия паршь!Гэй, подыщи оправданье,Шоры надень и шагай,Ну, а меня, отрицанье,Трус, на замок запирай!»Ах, убегаю я, зная –Если промедлить теперь,В тьму навсегда запирая,Хлопнется страшная дверь.1909К ХОЗЯИНУ ПИВНОЙ
Тридцать пять лет я бродяжничалДа и него ж не видал?Пузо подтягивал, бражничал,На печи лишь не лежал.Унтером был я пожалован,Много имел орденов…Всё ж, брат, судьбой не избалованВ семьдесят восемь годов!Как лишь война усмирилася,Я на деревню пошел,С сыном жена повинилася,В череп всадил я ей кол.Накуролесил без паспортаЯ, брат, за тридцать пять лет!Эх, раз потурили нас с портаЗа забастовку, мой свет…Сволочь пришла, полицейские,Значит, нас всех выселятьЗа «умышленья злодейские».Ну и ядрена же мать!Фить! Заперлися в ночлежке мы,Как губернатор предстал,Мы запалили полешками,Чтоб тебя черт разодрал!Форменный бой был и бойницкий!Как застреляли в избу,Тридцать пять парней в покойницкойВспомнили эту пальбу!В Вологду старыми лапамиЯ прошагал пехтурой!Ладно, что славный этапамиВсё попадался конвой…Клюнешь махорки где малостью,Где и водчонки хлебнешь,А и обчественной жалостьюГде заработаешь грош!Ладно всё было, хошь шейкоюЯ и платился не раз…Ну, а в Вологде я с швейкоюСлавных наделал проказ!Сделал ей, значит, младенца я,Счел себя за старика…Уксусная тут эссенция…Ну и сыграл дурака!1909 СПбАЛКОГОЛЬ
Посв. Вал. Лозинскому
In vino Veritas.
Как часто мне, бывало, Оля,За шею ласково обняв,Шептала на ухо: Оставь!Не пей, Алеша, алкоголя.Но я поддаться не позволюСебе отнюдь! Я – вольный бард!Люблю я ром и биллиард,Хоть я весьма люблю и Олю.И не моя родила воляСолидный том моих стихов:Явились чары этих сновОт полной чары алкоголя.Да, я средь жизненного поляКогда я трезв, я – сущий ноль…Ведь вот что значит алкоголь,Моя возлюбленная Оля!Зима 1910АРАБЫ
Дыша теплом, полны мечтаньяПески, холмы и лес маслин;Луна заткала очертаньяСетями светлых паутин;Над бесконечностью равнинСтоят созвездий сочетанья,Как бы застыли заклинаньяМеж ширью неба и долин.Перед шатрами до рассветаНа этот сказочный нарядАрабы нежные глядят;Пред ними в чарках сок шербета;Задумчива, полуодетаТолпа девиц… И все молчат…Лишь о любви и тайне где-то,Волнуя, струны говорят.У очага ШахерезадыСтарик рассказывает сны.Не шевелясь, его сыныВнимать его сказаньям рады,А за холмом, где лишь лампадыНебес глядят из вышины,Смуглянкой страстные наградыЮнцу свободно отданы.II
У гор раскидывают станыАрабов дикие сыны:На жертву им обреченыКупцов эменских караваны.Милы арабам, всем страшны,Их кони гордые,С речною сталью ятаганыИ складки бедой сутаны.Песок сияньем ослепляет.В бездонной неба глубинеНи тучки… Всё в бессильном сне…Сидит, недвижно тень бросаетАраб на нервном скакуне;Как хищник, очи напрягает,Туда, где струйкой пыль витаетВ зыбучей, знойной желтизне.Ага, завидел он верблюда…Он видит, как с его парчи,С горбов, серебряные блюдаКидают быстрые лучи…Еще верблюды… Много люда…Молчи, араб, и жди. Молчи.Пускай идут, смеясь, покудаНе прекратят их смех мечи.Летят, как облако, семитыИз-за холмов быстрее стрел;Купцов разбросанные свитыБерут пищали на прицел;Вот залп… Другой уж не поспел,Верблюды вмиг ордой отбиты,Проводники их перебиты,Никто укрыться не успел…III
Несут в святилище КаабыСвои богатые дарыЧернобородые арабы;Перед порогом, на коврыСнимают туфли, но мудры,Они к Аллаху никогда быНе подошли смиренно-слабы,Идут спокойны и добры.А после тонут величавоВ харчевней дымных облаках;Войны и силы злое правоПред ними мечет всех во прах,И их молчанье, гордость, слава,Смелейших в скачке и боях –Для робких – зависти отрава,Для смелых – знанье, что есть страх.И перед ними молодая,Блудница кружится нагая,Лаская дерзостью очей;Хозяин гнется, подаваяПахучий кофэ для гостей,А в щели запертых дверейНа них глядит, волнуясь, стаяГарема томных дочерей.Весна 1910«Она в мое сердце глубоко…»
Она в мое сердце глубокоРуками забралась и сжалаКровавое сердце жестоко.«Трепещет!» – наивно сказалаОна с любопытством ребенкаИ долго смеялась и звонко.Весна 1910«Она была добра и мною не играла…»
Она была добра и мною не играла,Она была добра, всегда была добра…Она словам моим растроганно внимала,Не говорила мне, что мне уйти пора…Она мне голову задумчиво ласкала,Раз на колени к ней упавшую без сил,Она мне целовать одежду позволяла…Но я о том ее, я сам ее молил!И, помню, в темноте разубранной гостиной,Где падал с улицы мертво на потолокЛуч электричества, бестрепетный и длинный,Она от губ моих не отнимала ног…Я бросить не могу ни одного упрека,Мне не было любви, но было всё дано.Холодною игрой насмешливого рокаМне счастья обвинять ее не суждено!Она была добра… Покорна, как гетера…Но… мир мне пуст… мне нечем, нечем жить…Как часто я гляжу на дуло револьвераИ как хочу тогда ее поблагдарить…Весна 1910ПИСЬМО
Моя хорошая! О, как я истомился,Как я устал молиться и рыдать.А раньше я, я вовсе не молился…Нет сил, нет слов, чтоб это передать!Приди ко мне, на миг и не любя;Я буду ждать тебя.Я буду долго ждать…Но если не придешь, то напиши, родная;Ведь так легко две строчки написать.И я пойму, что, письма отсылая,Я лишь сержу, и брошу докучать.Ты добрая; я буду ждать – ответ,Хотя бы только «нет»!Я буду долго ждать…Не презирай меня. Все дни мои тревога,Мне нету сна, я не могу читать,Я сумасшествия молю у Бога,Я эту грудь хотел бы разорвать…Когда же смерть освободит меня!Я буду ждать ея…Я буду, буду ждать…Весна 1910ПЬЯНОЕ
Мы живем в раю цветущем,Средь прекрасных тайн и снов,В быстром времени, несущемМного новых, дивных слов,Средь бесследно проходящих,Странных призраков людей,В тьме лесов, листвой шумящих,У грохочущих морей.Но больным и скучным взглядомРай за гробом ищут все!Вот же он! Со мною рядомВ тайне, ласке и красе!В самом центре мирозданьяЯ, да, я – существовал!Люди! Сон существованьяВас еще не изумлял?Мне всегда, всегда так странно,Что вот это – это я,В этом теле неустанноКровь работает моя,Что моя рука – вот эта,Что сейчас цветет весна,Что средь бездны звезд планетаМне, как дар, одна дана,Что меня развратность тянет,Что бездонна неба твердьИ что некогда настанетУдивительная смерть…Лето 1910 Усикирко«Зима стоит унылая…»
Зима стоит унылая,Я с милою вдвоем,Закусывает милаяСоленым огурцом.Ах, скучно нам. Не вяжетсяБеседа… Я устал…Я на картинке, кажется,Когда-то нас видал?Мы знали жизнь, мы верили,Теперь тоска, печаль…Не у Балестриери лиЕсть «Скука» – carte postale?И вот полна мечтания,Вскричала Маша вдруг –«Где смысл существования,Когда в нем столько мук?»«Достаточно избитаяПроблема», я сказал.Читал и Демокрита я,И Канта я читал.Великая вселеннаяЕсть сложный механизм.Ты – клетка; клетка бренная,А мир – весь организм.Всё это совокупноеДолжно существовать;Благое ж и преступноеНе в силах мы понять.О, дали беспредельные,Пространство без конца!Мы зернышки отдельныеБольшого огурца…»Прослушавши осмысленно,Сказала Маша так:«Но это всё бессмысленно:Я дура, ты дурак.Мы суетой снедаемыСреди печальной тьмы;Чего-то достигаем мы,Но что достигли мы?Я плакала, ты бедствовал…Какие мы глупцы!»Но тонко я ответствовал:«Возлюбим огурцы…»Осень 1910 СПбЛЕТОМ
Здесь так вольно. Простор,И волна голубая,И даль поднебесная.А там – вершина гор,Такая большая,Белая, отвесная.Я взбирался тудаМного раз за лето,Любовался глетчером.О, если б жить всегда!..Я думаю этоДолго, долго, вечером.Я одинок… Но что ж?Я гляжу, сплю, гуляю,Час даю для чтения…А всё чего-то ждешь…Чего? Я не знаю.Муки? наслаждения?Нет, сердце, не зовиОпять расплату!Я предан вечному.И я живу в любвиК морю, к закату,Ко всякому встречному…1910 СПбПЕСНЯ СТРОИТЕЛЬНОГО РАБОЧЕГО
По шатким, узким лестницамВзбираться я люблю,Стучу и вниз прелестницамУлыбки сверху шлю.За мной, толпою пегою,На строящийся дом!Там весело я бегаюС рабочим молотком!Коль хватит мне по темениХорошее бревно,Для слез не будет времени,А значит – всё равно!Взяв молот свой и знание,Наверх со мной идем,Всё наше мирозданиеЕсть строящийся дом!Ища причин и вечного,На звезды погляди,По лестнице прошедшегоТы в глубь веков пройди.Но будь в высотах дружествен,Взирая вниз на люд,Твой брат хоть мал, но мужественИ труд его – твой труд.1910СТАРИК
Мне, старику, два занятьяЕсть на земле. Целых два:В печке люблю разгребать яПепел потухший, дрова,А вечерами я, старый,Тешу подолгу свой взорЮной какою-то паройВ дальнем окне через двор.С самого их новосельяЯ наблюдал их вдали.Сколько у них там веселья!Мы не такие росли…Помню и нашей богемыШумные я вечера:Зло ненавидели все мы,Да не любили добра.Были лишь искры-проклятья,Угли презрения к злу…Ныне люблю разгребать яВ печке седую золу…1910«Ну, вот она, груда томов…»
Ну, вот она, груда томов –От Библии до ГераклитовДо Канта, Декарта и Смита…Ну, вот она, груда томов.С какою насмешкой гляжуНа мысли и на теоремыНа стройные мира системы…С какою насмешкой гляжу.Великие к людям словаНенужным явилися даром,Здесь все были сказаны даромВеликие к людям слова…1910НЕПУТЕВАЯ КОМЕТА
Раз, захотев бродить по свету,Порвав с родной системой связь,Как сумасшедшая, кометаЧто было духу понеслась.Планетам, солнцам и их свитам –Всей дворне спутников и звезд –Что по приказанным орбитамИдут, держась своих борозд,Консервативным и почтенным,Уравновешенным мирам –Казался очень дерзновеннымКометы путь по небесам.Юпитер полн негодованья…Летит комета без пути!В какой системе воспитаньеОна могла приобрести?Чтоб этих не было стремлений!Не рас-суж-дать! Мол-чать! Не сметь!Сквозь сферы наших притяженийГде это видано лететь?..Но, ах, Юпитера укорамНе вняла та и на летуПо плеши крепким метеоромВ него метнула и ау!1910«Опять так поздно ты! Видишь – тени…»
«Опять так поздно ты! Видишь – тени…Но вздор, вздор! Я встречу продлю.Спешила? Ну, дай же, дай мне колени!Послушай, ведь я же люблю.Что, что ты хочешь, что? Ну, скорее!Богатства? Но это легко!»Я вскрикнул, падаю… С кем я? Где я?О, Боже! Ведь нет никого…Зима 1910-1911К БОГУ
Ты видишь, Бог? Вот жизнь, вот я, вот небо.Я верю, говорю, Ты должен отвечать.Я не прошу ни женщины, ни хлеба,Мне надо знать – где Ты? Ты слышишь? Надо знать.Скажи мне, Бог. Ты видишь, осквернилиЗдесь воздух, речь, детей, любовь, молитву, плач.Здесь не война; ничто иль туча пыли,И человек, Твой сын, он даже не палач.Ты видишь Сам – вот я, вот смерти ложе.Смотри, как молод я… И должен умереть.Ты сострадателен, так перед смертью… Боже!Ты дал мне жизнь! Я верю. Так ответь.Что ж, Бог, я жду. Твое молчанье грозно.Я жду. В последний раз… Без страха и без лжиЯ спрашиваю строго и серьезно:Где выход, Бог? Скажи. Если Ты есть, скажи.1910-1911«Выйду из дома, от старых, привычных…»
Выйду из дома, от старых, привычныхСпутников жизни – вещей,Я погружаюсь в потоки безличныхСуетно-быстрых людей.Низменны лица, и тупы, и красны,Лица всесветной толпы,Гладки, надменны, наглы, безучастныЯвно бездумные лбы…Я захлебнулся, ища человека,В ваших бесцветных словах,И в торжествующих мнениях века,И в безобидных мечтах,В лжи общепринятой, глупой и вечной,Салом плывущей кругом,В сущности черни, не знающей вечной,Чуткой печали о Всем…Стадо огромное… Ложь разговоров,Лица, газеты… О, гам!Я убегаю за грани затворовК мудро-спокойным вещам.1910-1911АЭРОНАВТЫ
Одни не дошли до познанья вещей —Им мысль заменили обычай, молебны;Им надо свое, надо простеньких дней…Им крылья не нужны или враждебны.Другие прорвалися в подлинный мир,Но вдруг, испугавшись его, онемелиИль ложью опять оправдали свой мир.Им крылья не даны; они их взять не смели.А третьи, познав, не хотели солгать,Но грезы, презренье и мысль истомилиИх злобную, бледную, слабую рать.Их крылья сломаны иль их же задавили.1910-1911АУТО-ДА-ФЕ(Старинная серенада)
Mein dunkles Herze liebt dich,
Es liebt dich und es bricht,
Und bricht und zuckt und verblutet,
Aber du siehst es nicht
Н. Heine
Когда, над лучами сверкая,В траве проскользает змея,То вдруг, о тебе вспоминая,Как сумрачен делаюсь я.Когда белоснежный, высокий,В лазурный, манящий просторСкрывается парус далекий –Тебя провожает мой взор.Когда в небесах потухаетЗвезда полунощной порой,То нежность моя называетТу быструю искру тобой.Ах, в сердце звезда та упала,Зажгла мне лампаду в груди…Давно меня жжет ее жалоИ смерть мне сулит впереди.В ней пламя трепещет и вьетсяЛукавым, веселым огнем,А сердце, как маятник, бьется,Прожженное этим огнем.О, сердце! Зови своим стукомВолшебные грезы ко мне –Мы храм моим сладостным звукамПостроим в твоей глубине,И дивным и мощным органомМы своды его потрясем,И высшим мы жреческим саномВолшебника в нем облечем.Ты знаешь его, дорогая,Ты знала напевы его,Когда я тебе, замирая,Легенды шептал на ушко…Я слушал не раз его саги,Когда я камин свой мешал,За чашею пенистой брагиНе раз я под них засыпал…Он в юности разным проказамУчил меня, сказочник-дед…Тот сказочник – добрый мой разум;Теперь он и ласков, и сед.И ныне прелестными снамиМеня забавляет старик.Но в сердца торжественном храмеОн будет и мудр, и велик.В лампадах затеплит огонь он;Чуть сердца осветится свод –Прекрасен, силен, многозвонен,Хор ангелов там запоет,С старинною, дивною веройМолитву старик сотворит,Заплачет орган Miserere,Торжественней хор зазвучит;Под эти печальные звукиСвященник огонь разведет,И душу мою он на мукиНа этот костер поведет.Любовна, проста и несчастна,Умрет она гордо, без слов,И будут лобзать ее страстноКонцы огневых языков.И будет жалеть, умирая,Что нет уж страданий былых,Что жжет еще больше, лаская,Огонь поцелуев твоих.1910-1914ДРУЗЬЯМ
Мы не входили в жизнь, мы ворвалися в бой,С насмешкой к трусости, с враждою к мраку.Большою, дружною, веселою толпой,Колонной дерзкою со знаменем мечтой,Мазуркой мы пошли в атаку.Как молод был, красив, как смел был наш набег,Богатых правдою и сильных знаньем;Стыдливы, злы, мы шли, не опуская век,И преклонение пред словом «человек»Мы прятали под отрицаньем.Как было нам смешно тогда глядеть на тех,Кто, полюбив покой, уют ленивый,Не зная прошлого, ни будущего вех,Влачился и скучал, чья жизнь был труд и грех,Грех мелкий, залганный, стыдливый.Ах, нет, сперва был бой. Сперва была борьба,Но наша цепь в ней сразу разорвалась…Один, другой исчез… Чудовищна, тупа,Сдавила чернь вокруг… В ней вольная толпаРассеялась и затерялась…И наши голоса покрыл могучий гулВрагов. Идешь и ищешь лиц знакомых,Вот друг былой на миг вдали тебе мелькнул,Упал, кричит, и видишь, как его лягнулОсел под хохот насекомых.Мы все теперь молчим. Ритмичный, страшный стукДней и годов нам был взамен награды.И если ныне мы услышим, что наш другВ ливрее ходит, то, изобразив испуг,Не правда ли, мы втайне рады?1911«Когда заснуть невмочь…»
Когда заснуть невмочьИ дух тебя томит,Иди на площадь в ночь.На ширь звенящих плит.Там зданий ряд далек,Звук кажется утроен,Пустынен, и покоен,И царственно широкРазмеренный простор,И ровно дышит мрак…Как долог взор,Задумчив шаг…Там есть тяжелый храмОн стар. Он утомлен.По звонким ступенямВзойди под строй колонн,Где гулы тишиныИ тени притаились…Молчи. С камнями сжилисьЗдесь вековые сны.Идущий в сумрак свод…Чуть слышный дальний шум…О, ширь высот!О, четкость дум!Здесь – звонкость колоннад.Здесь – шепот дряхлых ниш.Мгновения летят.Стройна ночная тишьРитмично мир идетКуда-то мимо, мимо…О, разве выразимоРаздумие высот,Душа ночных минутИ сложность чутких снов?Они умрутСо мной без слов.Тогда как горячоМне шепчет мысль моя,Что кто-то есть еще,Кто в мире, как и я,Измучен сменой днейИ бездной небосвода,Крадется к мыслям сводаИ спящих площадей.Мне кажется, егоЯ встречу, я найду…О, кто ты, кто,Кого я жду?1911 СПб«Невский под вечер.Девицы, разносчики…»
Невский под вечер. Девицы, разносчики,Шубы собольи, фаты и извозчики.Десять часов. Началася ловитва…Ха – Ха – Ха! Люди! Жизнь – это молитва!1911«Вот нищий, слепой… И просит и гнется…»
Вот нищий, слепой… И просит и гнется,И руку сует. Я полн тоской,Даю ему медь, а сердце рвется:О, Боже, зачем, зачем слепой!1911-1912«Рифм ищу я, поэт, для искусства…»
Рифм ищу я, поэт, для искусства,Продаю я созвучия вновь.О, пусть ценят, как пряности, чувство!Как за устрицы, платят за кровь!1911-1912«Жизнь мне кажется скучною ссорой…»
Жизнь мне кажется скучною ссорой,Человек же боксером тупым,Но во всяком есть гений, которыйТолько заперт рассудком сухим.Труд, и пошлость, и злость рассуждений…Не стыдись же себя, не молчи:Человек – это замкнутый гений!О, найдите, найдите ключи!1911-1912В КАФЭ
«Еще стакан!» – «здесь место есть свободное?» –И крики и люд – переменные.И блики ламп. Писатели модные,Студенчество, биржа, военные.А, «девочка»! Наглая, шумная;Улыбка греховно-скользящая…Здесь жизнь твоя – яркая, умная,Но будто бы не настоящая.1911-1912НИЩЕМУ МАЛЬЧИКУ
Свиненок! Дрянь! Негодяй! Вымогательство!И как монотонно лжет…Ведь знаю я – тут наем, надувательство;Подай – «хозяин» пропьет.А он-то, он! По холоду зимнемуИ рыщет, и лжет нам всем…Но… все-таки… Буржуа! Подадим ему,Мальчишка прозяб совсем!1911-1912«После быстрых, ненужных метаний…»
После быстрых, ненужных метанийНепрожитого, тусклого дняСреди каменных улиц и зданий,Оскорбленные рои желанийИ ласкают и мучат меня…Весна 1912«Пред мной предвечная лазурь…»
Пред мной предвечная лазурь.Безбрежность, ясность, ласка.Нет, мозг, не верь, мой лоб нахмурь –Вся эта ласковость – предательская маска.Где я? Где я влачу ярмо?В пространстве… А пространство?Где, в чем лежит оно само?Всё скрыто, нам дано лишь внешнее убранство.Не брать! Не скрашивать позор,Не доверяться раю!Я говорю: да, небо, да, простор.Коротким словом я безбрежность заменяю.Эй, ты, предвечное кольцо!Я – смертный, я – калека,Бросаю я тебе в лицоЭлементарное мышленье человека!Весна 1912 ЛеснойОСЕНЬ(к рисунку Мисси)
Красные, желтые листья осенние,Ветром гонимые вдаль.Небо бесстрастное, дума – сомнение,Черная нива – печаль.О, колоннада дворянской усадьбы,Дряхлый, пустой мезонин!Здесь были псарни, охоты и свадьбы…Я – бесконечно один.Что за грусть у мезонина?Полно, прочь платок от глаз,Трубадур больного сплина!Арлекин и Коломбина,Арлекин и Коломбина,Не забыли злых гримас!Кажется, кажется, жизнь моя с листикомСхожа… Летит, но куда?Тишь и прозрачность… Я сделаюсь мистикомЗдесь, где застыли года!Сжавшись от стужи, белеет Психея,Мрамор, запятнанный мхом…Шорох аллеи… О, что это, где я?Что это, то, что кругом?Полно, старая шарманка,Хрипом мучить без конца!Где-то пляшет обезьянка,С ней смеется итальянка,Мона-Бьянка, мона-Бьянка,И поет, и ждет певца!Вышел я в зало. И зало старинноеСтрого, как канцлер, глядит:Четко-квадратное, темное, длинное…Что оно мне говорит?О, отыщите мне жизни ответы,Осень, пустой мезонин,Страшные, темные в зале портреты,Хитро-узорный камин.Трубадур подобен мулу:Он упрям в своих мечтах.Ах, пойми, есть много гулуИ веселого разгулуВ Перу, в Конго, в Гонолулу,На Канарских островах!Весна 1912«Идет в поколеньях мир…»
Идет в поколеньях мирК не нашим, огромным целям.Младенчески-радостный клирСулит цветы колыбелям…Грохочет, смеется рядОбманутых грез простора…А глупые люди кричатВокруг всё того же вздора.Мгновенье… Мгновенье – ты.Мгновенья – земли эпохи.Безудержно лгут мечты,Назойливо плачут вздохи.Грохочет, растет гроза…А мы-то всё строим, строим…На правду закроем глаза,Закроем глаза, закроем!Осень 1912 СПбОНТОЛОГИЧЕСКИЙ АРГУМЕНТ
Гаунилона, друга своего,Анзельм, епископ из Кентербери,Учил доктрине: «Sic. Есть Существо,Которому подвластны все цари.Sic. Пусть во тьме сознание мое,Но мыслить Высшего, чем Он, не мог,Et ergo puto – слово бытиеИ заключается во слове Бог».«Создать несущих высших можем ройМы в царстве том, где мысли нет препон:Нельзя мечту доказывать другой», –Ему монах сказал Гаунилон.Осень 1912 СПбГОЛОСА В НОЧИ
Ворон ворону кричит…
Пушкин
Голоса (песня)
Идем, идем по ступенямК неведомым воротам.Пусть звезды станут чужды нам,Пусть ум уйдет к заботам.Встречая смерть, любовь, грозу,Бодрись, о странник мира!Ни на горе, ни на низуНе сотвори себе кумира.И, отдыхая, вдаль глядиНа цепь пережитого,На цепь, что будет впереди:Там камни. Камни снова.О, не цепляйся за ступень,Пусть мозг твой всё осудит:Пусть скажешь ты, что мир есть тень,Скажи: мир – тень, да будет!Ступени – всё! Ты жалко слеп,Найдя конец исканьям.Прими свершение судебБез торга с отрицаньем,Но ты бессилен? Ты упал?Пред Богом? Перед бездной?О, встань! Упавши, ты познал!Встань, бледный и железный!Один голос
Ты прав. Иди. Борись. Воюй.Могу, но не хочу я –Познавший смерти поцелуйВновь хочет поцелуя.Осень 1912«Ученый напачкает много…»
Ученый напачкает многоБумаги про черта и Бога,За томом тома издает…Всё старые мысли, которымПора почитаться бы вздором,Коль не был бы стадом наш род.Упершись в их догмы и схемы,Об истине бредили все мыПо разным сухим чертежам.Я часа на них не потрачу,Я вижу, я мыслю, я плачу,И истину чую я сам.Зрит зрячий, слепые же слепы,А все рассужденья нелепы:Где принципы – там колея.Дана мне великая книгаДля чтенья в течении мига,И в ней только грамотен я!На звезды взираю я строго:То буквы великого Бога,Читаю я их и пою,И, дерзкий и вольный затейник,Я палку воткнул в муравейник,Хорошую палку мою.Эй, вы, поправлять начинайте,К спасенью страны призывайте,Поруганы право, семья, –И кучу весь род поправляет,И в куче их всласть утешаетЛюбовь к муравью муравья!Осень 1912«Капли дождевые…»
Капли дождевыеОб окно стучат.Призраки ночныеЧто-то говорят.Ночь и день всё хлещетМелкий, дробный дождь.Нет, не затрепещетПрожитая мощь…Правда, песни спеты?Капли мутны, злы…Черные портреты,Дальние углы…Капли барабанят,Надрывают грудь…Сердце не устанетВспоминать свой путь…Всё, что было мило,Серо иль светло…Но… что вправду было,Намечтал я что?Я не знаю? Знаю!Был лишь скучный сон…Я, как сон, мелькаюВ глупом сне времен…Эй, сотремте краскиЛжи самим себе:Были пошлы ласки,Вызовы судьбе…Правда так убога…Правда так скупа…Дней, как капель, много…Ночь, как крот, слепа…1912 СПбНЕ САМИ
Люди, живем мы не сами,Хоть мы живем всего раз!Скованы мы, как цепями,Властью обычаев, фраз.Мы говорим, негодуем,Вольно, развязно, легко;Сами не видим, не чуемМы ведь давно ничего?Ходишь, глядишь, наблюдаешьЗа чьим-нибудь языком –Сразу, заранее знаешьВсё, что он скажет потом.В сердце – натуга и стужа,Все к тому мысли свелись,Чтобы быть прочих не хуже…Жизнь, пронесись, пронесись!Лжем мы – но счастье – вот этоИ, достигая, глядим –Счастье не здесь, оно где-то,Где-то далеко за ним…Но в этом скучно сознаться;Мысль наша – ласковый плут!Любим мы порисоватьсяСчастьем не бывших минут.Сном заменяем, мечтая,То, что нам было дано,Даже не подозревая,Как это жалко, смешно…Люди! Не нашими днями,Мы, не как мы, проживем!Или нет смерти пред нами?Люди! Ведь мы же умрем!Люди! Скорее, скорее,Жить начинайте! Скорей!Будьте изящней, нежнее,Будьте правдивей, смелей.1912 СПбМЫ ЧЕТВЕРОВо время выборов
Вчетвером и в любви и в советеПроживаем мы все, как семья:Телефонная барышня Нетти,Подмастерье, старушка и яУж давно на Большой РазночиннойНас судьба у старушки свела,И втроем мы двенадцать с полтинойПлатим ей за четыре угла.Мы, четыре, боимся ареста:Поклялись мы, что мы, вчетвером,Правду сыщем, и в виде протестаДаже воду сырую мы пьем.И, хотя мы гражданского долгаЛишены, непокорны судьбе,Каждый вечер решаем мы долго,Где же правда в партийной борьбе?Избиратели есть в нашем доме,Все друг с другом теперь на ноже…Кроме не голосующих, кромеЧетверых на седьмом этаже!Спорят все о законах, о смете,Бюллетени зловеще тая…Мы взгрустнули раз вечером:Нетти, Подмастерье, старушка и я.Встал известный во всем околодкеАнти-жид бакалейщик за Русь…Подмастеры?» стуча по колодке.Мыслит, завтра получка. Нальюсь.В бэль-этаже возносит ГучковаМолодой, но с брюшком фабрикант…Ах, сегодня в редакции сноваОтказались признать мой талант.Над гучковцем профессор солидныйС либеральным сиянием глаз…Плачет Мавра-старушка: обидно,В богадельне опять был отказ…Льет профессор цитаты о свете,Хоть он очень далек от угроз…Телефонная барышня НеттиПолучила на службе разнос…Фабриканта профессор не хочетЗвать на винт или звать на обед…Червь тщеславия душу мне точит,Мавра думает: Бога в них нет…А профессора и фабрикантаБакалейщик ругает: «жиды»…Нетти грустно: нет нового банта…Может выпить сапожник воды…Ах! Все четверо мы закричали:Где же правда в партийной борьбе?Все программы равно обещалиЗачинить туалет на судьбе!А судя по наружному видуИх носителей – можно вздохнуть:Октябрист и кадет анти-жидуНе уступят в объеме отнюдь!И сказал: О, мы! О, четыре!Будем пятеро мы вчетвером!Если правда живет в этом мире,К этой дуре давайте примкнем!Телефонная барышня Нети,Подмастерье, старушка! Мы злы!Так да здравствует правда на свете,Заревем вчетвером, как ослы!1912«Гладкая дорога…»
Гладкая дорога,Полная луна…С моего порогаМоря даль видна.Хочется сливатьсяС свежестью морской,Я уйду шептатьсяС звездной высотой.Четкие ступени,Тьма густых олив,Круглых галек тени,Каменный обрыв…Словно принц, и где-тоВ сказочном саду,Я сквозь пятна светаСредь олив бреду,По большим, старинным,Дряхлым ступеням,Отдан снова длинным,Чутким-чутким снам.Белый, бесконечныйВьется путь змеей,Путь на небе МлечныйОсвещает мой.Путь мой молчаливый,Не присяду я.Пусть бегут извивы,Как и жизнь моя.Ничего не свято,Мир – момент, мечта…Пусть бегут куда-тоСтранные года.Вижу поворотыВ прожитом своем,Тени и высотыИ далекий дом…Пройденные мысли,Бездны прошлых дней,Годы, что нависли,Словно мрак ветвей.Вижу много-много,Но душа нежна…Впереди – дорога,Полная луна…1912 Capri. Villa Monacona. Via FragaraСТИХИ O СТАРИКЕ
Что-то мне хочется плакать сегодня,Взвинчивать злобно тоску…Продал я, продал я, жалкая сводня,Юность свою старику.Дряхлый старик, сладострастный и умный,С сетью глубоких морщин,Вечно с улыбочкой, вечно бесшумный,Вечно зловеще один,Он в моем сердце блуждает невидно,Руки костлявые трет,Юные, чистые мысли бесстыдноОн обнажает и жмет…Как они плачут, трепещут, за локтиПрячут измученный лик!..Но он имеет железные когти,Неумолимый старик…И обнажив их, он хлещет свирепо,Радостно, тяжко дыша,Девичье тело, и дико и слепо,Весь загораясь… дрожа…Сколько их было, и нежных, и гордых,Светлых, пришедших на миг,После испорченных, пьяных, нетвердых,Наглых, как уличный крик. –Втайне я жду, что презрительным взглядомМысли, пусть голой, но злой,Некогда будет отравлен, как ядом,Сердца тиран вековой.Но он сегодня, он просит сегодняСвеженьких, светлых, живых…Я отдаю их, я – старая сводняЛасковых сказок моих.1912«У моря есть одна предательская маска…»
У моря есть одна предательская маска,Кошачий, нежащий, покорно-льстивый вид,И даль тогда, как сон, вся – томная, вся – ласка,«Смотри, какая я», – как будто говорит.И много волн ползет, и плоских, и прозрачных,И изменившихся, рокочущих валовПоцеловать гранит не верящих им, мрачных,Косматым мхом поросших валунов.И шепчут волны им и шепчут, светло-сини:«Ведь всё забыто? Да? Люблю, люблю, люблю…»Так похотливые ласкаются рабыниК давно уставшему от мудрости царю.Им нравится хитрить. И показать, что злые,Чуть захоти они, могли бы быть нежны,А после закричать: «О, мы, как все земные,Всей прелестью любви вполне одарены!»И злобно хохоча, с внезапно-наглым видомОни взметут, швырнут гигантские горбыИ, будто вспомнив счет неведомым обидам,Забьются, будут выть, просить борьбы, борьбы…И загремят они: «Ты думал, я забуду?Нет, жизнь – безвыходна! Жизнь – вопль, и злость, и риск!»И, плача, грянет вал о каменную грудуИ разобьет себя на миллиарды брызг.1912НА НОВЫЙ ГОД
Сегодня Новый Год. Сегодня все, как прежде,«За счастье новое» откупорят вино.О, старый глупый мир! Твоей пустой надеждеДо смерти мира жить с людьми присуждено.Но я… Спасибо, нет. Я этого не стою.Ни лжи и ни надежд. Для них я слишком зол.С моей огромною, огромной пустотоюЯ свыкся… Даже смысл, смысл жизни в ней нашел.Сегодня Новый Год… Э, что мне! ОдинокимЯ встречу эту ночь и встретить так хочу.Гудит, ревет метель с веселием жестоким,Что ж, пред моим окном я с ней похохочу.Гуди, рыдай, метель, по сумрачным просторам,Швыряйся хлопьями, как пьяная, свисти!Твоим разбойничьим потехам и укорам,Да, надо дать размах безбрежного пути.С прохожими играй, сбивай их, смейся звонко!Приятно с путником теперь в степи шутить,Сжать до смерти его, его и лошаденку,Двух милых простаков, желающих здесь жить.Но будь же умная, будь злобная, будь гадка.Пой романтически под Новый Год в трубе,В салоне бархатном, где пред камином сладкоБолтают о чертях, гадают о судьбе…Гуди, метель, студи окоченелых нищих,Хлещи в лицо их, бей, их много развелось…В подвал захохочи; хоть не было там пищи,Да стужи не было! Студи ж его, морозь!И песней утешай, что при социализмеТепло всем будет и… все будут кушать крэм.О, милая метель, будь веселей в цинизме,Реви, свисти, свисти и смейся надо всем…«Солнце в быстрые блестки ломится…»Солнце в быстрые блестки ломится,Рассыпается в море стеклами.Морю дремлется, море томитсяОтдаленьями нежно-блеклыми.Порт, как вымерший. Пристань голая.Кое-где видны в тень прилегшие.Тянет из моря чернь веселаяСети тяжкие, перемокшие.Ноги голые жгут горячиеКамни, полуднем раскаленные…Цепь ползет, орет, рать бродячая,Люди дошлые, забубенные…Шеи тряпками позакручены,Распахнулася грудь у ворота,Рукава, порты их – засучены,Пиджаки видны – люди города.Лица жженые и лукавые,Виды всякие посмотревшие…Затянули песнь всей оравоюРастомленные, запотевшие…Тянет, тянет сеть рать отпетая,Мальчуган кряхтит, дед старается…Стала барышня разодетаяИ в лорнет глядит, улыбается…На нее вся цепь тоже глянула,Процедил ей дед что-то едкое…Вся команда вдруг смехом грянула,Видно, слово-то было меткое!«Пусть и барышня нас послухает…Что спужалася? Эй, фартовая!»Тянет, тянет сеть, тянет, ухаетЗабубенный люд, чернь портовая…Январь 1913 НеапольСМЕРТЬ АРЛЕКИНА
Еnulio qui…
Shakespeare. Otello
Я – старый арлекин, смешной и нелюдимый.Я сравнивать весь мир с бубенчиком люблю.Мой мраморный камин, мой добрый, мой любимый,Я затоплю, я жарко затоплю…Я притащу дрова к почтенному камину,И лампу потушу, и принесу вина…Большое кресло я совсем к огню придвину…Давно, давно сидела в нем она…Я в нем свернусь клубком, насторожусь, как заяц,И буду шорохи ловить своей душой,А на камине мне фарфоровый китаецПусть, как всегда, кивает головой.Китаец, ты – мудрец! Я помню неизменностьТвоих спокойных «да» с далеких детских лет…Послушай, я спрошу: всё в мире тлен и бренность?И ты кивнул… я угадал ответ!Китаец! Ли-Хун-Чанг! Есть Бог и есть могила.А общество… добро… Ведь это просто ложь?Мой старый друг, скажи: она ведь не любила?Ну да, я знал, что ты опять кивнешь…Пускай трещат дрова и огоньки мятутся!Как пьяный Карнавал – камин горящий мойА уголья пыхтят, со зла хотят надуться,Как дураки, осмеянные мной.Откупорим вина! Вино – седая сводняМонахинь, юных ведьм, цыганок, королев…Пожалуй, я умру… Да, я умру сегодня…Как лев, как лев, с гербов старинных лев!Положим яд в вино и будем веселиться!Китаец, в шахматы не хочешь ли сыграть?И будем вспоминать, и будем небылицыВ последний раз, в последний сочинять.О, Ли-Хун-Чанг, пойми: я сам, как головешка,А сердце, как камин, и в нем горит огонь…Пусть догорит она! Пусть шахматную пешкуОтбросит конь, какой-то черный конь!О, bravo, bravo, конь!.. И всадник твой с косою!..Со звоном бубенцов погибнет арлекин…Но мой камин со мной, китаец мой – со мною…О, bravo, смерть!.. я умер не один…Февраль 1913 Capri. Villa Monacona«Усталый, старый мир. Покой подзвездных снов…»
Усталый, старый мир. Покой подзвездных снов.Прохлада космоса, плывущая в просторах,Целующая лоб… И неизвестный шорохЖивого, странного, не знаю – трав, жуков…Как он един во тьме, как ясен для меняНеумолимый ход ненужного величья!И падают легко крикливые обличья,Слова, фантазии, мои личины дня…Весь день твердил себе, что в жизни надо лгать,Не шутка ль черта жизнь? а люди – это стадо…Но… мир – комедия, в которой всё же надоВсегда серьезным быть, и верить, и искать…1913 CapriШОРОХ СВИДАНИЙ(к рисунку Мисси)
Слушай, так было? «Под вечер под кленом»Ты, ее робкий, смеющийся раб,В шуме кленовом, зеленом-зеленом,Мило-уродливых лап,В нашей запущенной «роще мечтаний»,Как ее бабушка звала, ты ждешь…Час ожиданий…Шорох свиданий…Придешь, не придешь?Шумы и шепоты, листья упавшие,Тени недвижных аллей…Этот язык знают лишь ожидавшиеВстречи, назначенной ей,Ей, непонятной, с походкою лани,Ею, наивной, как высший мудрец…Час ожиданий,Шорох свиданий…Приди ж наконец!Клены, каштаны и краски заката…Ждут и трепещут истомные сны,Не упадут ли шаги ее святоВ говор большой тишины?Девочка, давшая столько страданий,Белое платье, мелькните скорей!Час ожиданий…Шорох свиданий…Извивы аллей…Слушай, так было с тобою, так было?Что же, была она иль не была?Сердце порвалось – она не забыла!Сердце порвалось – она не пришла…Ах, затерзали навеки меняЧас ожиданий,Шорох свиданийИ руки ея1913 Capri«Философ, улыбнись! О, улыбнись невольно…»
Философ, улыбнись! О, улыбнись невольноНа мысли строгие, мечтатель мой, чудак…Послушай, вечером большая колокольняНаивно-мудрый звон роняет в полумрак…Философ, надо нам, задумчивым, смеятьсяНад пустотой всего, над ножницами Парк…Послушай, вечером идут поцеловатьсяПолу-развратники и полу-дети в парк…Философ, будем жить! По суетным дорогамВедь мы не первый день, идем давно-давно…Послушай, вечером ты чуешь, что пред БогомВсё, что мы делаем, прелестно и смешно…1913 CapriВ АЛЬБОМ
Мой юный друг, поверь: мир – Чья-то тень.О, как медлительны моих мгновений стуки!Как маятник идет мой неизменный деньК страданью Знания от пустоцветной скуки.Но мне мила мечта в твоих живых устах,Влюбленность ранняя в грядущие вериги,Как детский почерк мой, заметки на поляхДавно прочитанной, когда-то важной книги.1913 Capri«Какая немая тревога…»
Какая немая тревога,Глядящая в синюю ширь,Чтоб сердце мое было строго,Как звонкий, пустой монастырь.Но я… Я всегда озабочен,Померкло давно Бытие…То весело очень, то оченьПечально ты, сердце мое!Из дней я, спеша промотаться,Плету и плету свою нить…Ах, надо немного кривляться,Немного сквозь слезы шутить1913 Capri«Есть господа, свое существованье…»
Есть господа, свое существованьеВедущие умно, кто с Богом, кто без Бога;Есть стадо, чернь, толпа, не мыслящая много;Есть Арлекин, печальное созданье,Кривляка Арлекин, несущий мудрый вздор…Он – фантазер! Он – фантазер!Гляди на мир! Но знай – не всё возможно!В прохладе Космоса нужна не утонченность,А такт, приличие, нужна определенность.Но Арлекин… он знал, что жизнь ничтожна,A homo sapiens был дурнем до сих пор…Он – фантазер! Он – фантазер!Красавицы мечтались Арлекину,Синьоры, что всегда принадлежат богатым…Но он был бедняком! Он был, ха-ха, горбатым!И Арлекин… он любит КоломбинуЗа слезы детские и за наивный взор…Он – фантазер! Он – фантазер!О, у толпы так много грубых терний,Пинков, свистков тому, кто к ней с душой приходит!Но мыслит Арлекин: его Мадонна водитИ он живет, не бегая от черни;С поклоном вежливым хохочет ей в упор…Он – фантазер! Он – фантазер!1913 CapriГРОТ ВЕНЕРЫ НА ОСТРОВЕ КАПРИ
Некогда на странном острове Сирены,В гроте, где нависли сталактиты,Четко-правильные, мраморные стеныВыстроили мудрые квириты.Грот имел огромные размеры,Гулкость побуждала там молиться;Храм был сделан так, что первый луч ВенерыДолжен был на жертвенник ложиться.О, с какою далью, мудрой и безбрежнойЛюди связывали все движенья!Видишь ты жреца в одежде белоснежной,Строго ждущего подзвездного веленья?1913 CapriВ АЛЬБОМ(Рузеру)
Мой милый, случайный знакомый,Когда оскорбят тебя сильно,Когда ты с тоской и истомойНа камни поникнешь бессильно,О, вспомни в безлюдной пустынеО том, что все дети, все – в зыбке,О доброй и умной богине,Печальной богине улыбки1913 CapriНА ПАМЯТЬ САВЕЛИЮ РУЗЕРУ
Мой друг, мое сердце устало,Печальное сердце поэта…Мой друг, в глубине зазвучалаТа песня, которая спета…Замолкни! Пусть будет ненастьеИ труд и привычное стадо…Есть письма, есть души, есть счастье,Которые трогать не надо…1913 Capri Villa Veber«Проконсул Пилат. Перед ним – мятежный…»
Проконсул Пилат. Перед ним – мятежный,Сомкнувший в печали уста.Ты помнишь, Понтий, вопрос небрежный:Quid est Veritas? Да?О, этот презрительный жест рукоюИ тусклый, скучающий взгляд!Но… как ни стыдно, а я с тобою,Жирный Понтий Пилат!1913 Capri«Наивно-строгими, серьезными глазами…»
Наивно-строгими, серьезными глазамиЧитает девочка Псалтирь.Впервые жуткими, глубокими мечтамиОна объемлет то, что позабыто нами –Вселенной тягостную ширь.О, рожица! О, взгляд, ушедший без улыбкиВ смешно-торжественную вязь!Послушай, мой глупыш, коль мы рассудком гибки,Мы в жизни всё возьмем, пройдем сквозь все ошибкиИ, грустные, умрем, смеясь…1913 CapriСИЦИЛЬЯНСКАЯ ТРАГЕДИЯ
Где ты, донна в черном платье?Тихо бродят в храме тени…Не вчера ль ты у РаспятьяСтановилась на колени?Луч, где вилися пылинки,Сквозь цветные падал стеклаНа Мадонну в пелеринке,Пред которой роза блекла.И на ножку синьоритыОн таинственно ложился…За колонною сокрытойБеспредельно я влюбился.Я любил твои движенья,Стан твой трепетный и гибкий,Лицемерие смиреньяИ кокетливость улыбки.Не вчера ли у портала,Проходя, ты вдруг склониласьИ сквозь ветер прошептала«Будь опять» и быстро скрыласьО, прохладный мрак собора!О, могучая колонна!Жду я – скоро, будет скороВ черном платье эта донна!Донна! Кто ты? Где ты? Жду я…Я, синьор, палермитаяец…Вдруг кого-то сзади чую…Бырр! Какой-то францисканец!Скрыты очи капюшоном,Острый нос, сухие губы…«Пошутила донна с доном», –Прошептал он мне сквозь зубы.Что за дьявол! Эй, ни шагу!Без раздумия и страхаТут же в храме я на шпагуВздел проклятого монаха.II
Это было за колонной,Только я здесь находился.Я галантно пред МадоннойЗа убийство извинился.В плащ закутавшись по очи,Шляпу сдвинувши на брови,В закоулках я средь ночиБыстро скрылся прочь от крови.Выпив дома три бокала,Спал я сном Святого Духа.Я не знал, что всё видалаВ храме нищая старуха.Мой слуга отчайным стономРазбудил меня, проклятый!«О, синьоро! Под балкономКоролевские солдаты!»Я взглянул в окно… Отместка!Под окном солдаты… масса…«Эй, – кричу слуге, – Франческо!У меня есть где-то ряса…Мигом вымочи и мигомС чердака неси солому».Мой слуга привык к интригамИ пошел искать по дому.Чрез минуту мокрой рясойБыл Франческо я обязанИ соломой, как кирасой,Точно чучело, обвязан.За дверьми я слышу шпоры,Говор, шарканье ботфорта…А, жандармы! мушкатеры!Ну, увидят черти черта…1913 На пути от Сицилии в СалоникиУ ОЗЕРА
Заслушавшись Бога, застылаТрущоба в смиреньи и мощи.Болот необъятная силаХранит изначальные рощи.Здесь тихо, здесь свято, здесь дико,Здесь втоптана лосем дорожка…В болотах желтеет морошка,А склоны багрит земляника.Шепча, заговорщики-елиСплотились сплошною стеноюВкруг озера, темной купелиС студеной, прозрачной водою.Украсили мхи его пышно,И лес хоронит его зорко,И точно колдунья озерко –Коварно, глубоко, неслышно…Лишь солнце, покорное смене,Звучащей в покое природы,Печальные, строгие пени,Как думы, положит на воды, –На это озерко из чащи,С главою, опущенной долу,Выходит послушник молчащийИ молится Лавру и Фролу.Июль 1913«Как вещий сон года, но всё трудней дорога…»
Как вещий сон года, но всё трудней дорогаНа всё дерзающих, безмолвных размышлений.Я создан для того, чтоб познавать жизнь БогаВ потоке суеты и в мраке утомлений.Мой хладнокровный взор читает в пестрой сменеБесстрастный приговор, висящий над землею,И складываю я безумства впечатленийВ путь предначертанный, свершаемый и мною.А сердце лишь на миг, о, лишь на миг, согретоУлыбкой, музыкой, влюбленностью, природой…Зачем-то уронил на землю Бог поэтаИ наделил его печалью и свободой.Июль 1913 Constantinopoli«Тишина лесная, успокой меня…»
Тишина лесная, успокой меня.Дай мне, дай заслушаться молодого дня.Тишина, дала же ты чуткость всем вокруг –Диким козам – трепетность, ласковость, испуг,Белкам страсть веселую к шуткам и проказам,Мудрость наших бабушек совам большеглазым,Зайцам игры странные в пятнах полнолунья,Змеям же – внимательность… Дай и мне, колдунья!Дай мне безрассудочность, нежность и улыбку,Дай мне струны на душу, душу – точно скрипкуИ на ней далекие шорохи сыграй…Тишина лесная, дай мне душу, дай!28 июля 1913 Волма«Есть жизнь глубокого, последнего покоя…»
Есть жизнь глубокого, последнего покояУ заключенных в камеру навек.Поток ненужных грез, без ясности, без зноя,Рождает ко всему холодный человек.Он уж привык к тюрьме, тюрьма к нему привыкла,Гнет вечно-серых стен съел краски, слезы дум,Один и тот же ритм заученного циклаВыстукивает дни, как шум машины, шум…Он знает щели стен, иероглифы, метки,И, странно дружествен, он гладит свой гранит;Шагая целый день наискосок по клетке,Бормочет что-то он… А ночью крепко спит.Как то, что не было, «жизнь там», «тогда» мелькает;Застыли в тьме года, как мертвые глаза…Он по привычке лишь нередко размышляет,Как можно убежать, хоть убежать нельзя.И так и я живу. Свободный от сомнений,Отчаянья, надежд, я по свету брожу,Но люди, звезды, мир, всё – стены или тени,А я по камере наискосок хожу…28 июля 1913 Волма«Я часто брожу в одном брошенном парке…»
Я часто брожу в одном брошенном парке,Влюбленный, молчащий, усталый…Там дом есть и в доме есть своды, и арки,И страшные, длинные залы.И окна, высокие окна, при светеЛуны, этой лилии Бога,Торжественным рядом блестят на паркетеНедвижно, и четко, и строго.Зачем я брожу в этом доме забытом,Хоть всё в этом доме пугает?Прелестная белая дама по плитамТам в полночь чуть слышно блуждает.По платью протянуты ленты, разводы,И кружево, складки валлонов,По моде, что вышла давно уж из моды,Не меньше, чем двести сезонов!Шаги ее медленны и неуклонны,И нет их нежней и жесточе,И тихи, огромны, безумны, бездонныЕе молчаливые очи!Ах, взор ее падает тише и строже,Чем месяц в оконные рамы!Но мне всё равно – я умру всё равно жеОт взгляда какой-нибудь дамы!6 августа 1913 Волма«Он был, громадный мир, певучий и единый…»
Он был, громадный мир, певучий и единый,Идущий в стройности к престолу Судии.Ушли, как облака, на мудрые вершины,Волнуясь, истины мои.Но за Единство мир потребовал Нирваны,И это понял я, и, дико сжав виски,Я завопил, упал, ногтями впился в раныИ мир разбил на черепки.Осколки Космоса… Они блестят злорадноИ кружатся во тьме, зовя меня на пир…А я, безумный я, я их хватаю жадно,Чтоб вновь создать Единый мир!8 августа 1913 Волма«Наполнилась чаша терпенья Творца…»
Наполнилась чаша терпенья Творца,Померкла лазурь небосвода.Как школьник, трепещущий гнева отца,Затихла и шепчет природа.Лохматою тучей покрыта земля,Как черным, развернутым стягом,Грохочет в телеге седой ИлияИ молнии блещут зигзагом.О, молния, молния! Низость и ложьСогреты сиянием Феба…Зачем же ты сердце мое не пробьешь,Прекрасная молния с неба?Октябрь 1913 СПб«Господь, мы лежим распростерты в пыли…»
Господь, мы лежим распростерты в пыли,И нас только ты воскрешаешь.Господь, мы не знаем, зачем мы пришли,Но, Господи, ты это знаешь.Господь, мы семья обозленных детей,Господь, у нас умерли души,И наши страданья всё тише, слабей,И наши призывы всё глуше…Дай стон мне, о Господи, подлинный стон,Чтоб плакали мы и молились…Господь, мы блуждаем в святыне времен,Господь, мы в словах заблудились!Октябрь 1913ИЗ ДНЕВНИКА
Мысли стали так бледны, так бледны,Ум мой холодно, грустно правдив,Я спокойно гляжу как бесследноДни плывут, как знакомый мотив…Я люблю, если снег уже тает,Воздух молод, прозрачен, влюблен,И шарманка в недвижность роняетСвой хрустальный и нищенский звон.Я люблю ресторанные шуткиНас, всезнающих, гул за столом,И на миг на лице проституткиБезразличность и мысли… О чем?А в туман, если мимо случайноЧья-то тень, как эскиз, промелькнет –Мировая беззвучная тайнаЧерным обручем голову жмет…О случайный! Откроем объятьяИ прижмем, улыбаясь, гранит!На глубинах мы братья, мы братья,Но в глубины никто не глядит…Ноябрь 1913 СПбПОСВЯЩАЕТСЯ Л. М. Р.
Ты смолоду жила в пустом болтливом свете,Среди всеведущих и всемогущих фраз…О эта барышня в научном кабинетеС циническим умом и молодостью глаз!Ах, звезды и простор! Ведь это… это звуки?Ах, анархизм! Charmant… Ax, Кант! Ах, роскошь зла!Мне страшно за момент, когда в безмолвной мукеВдруг ты поймешь всю Ложь, которой ты жила…Что тянет нас к тебе? Веселость, сожаленье,Иль тени прожитых, почти таких же дней?Я так любил всегда подвальное растеньеИ странно-сходный с ним цветок оранжерей…Ноябрь 1913 СПбАСТРОНОМ
Нынче комнату я приберу точно склеп,Склеп холодный, и чистый, и белый.Я, прекрасно-уродлив, рассудочен, слеп,Буду хитрым и смирным в познаньи судеб,Перед небом, безмолвной капеллой.О, я знаю, что сущность небес – это нож,Что Безумье гремит в Необъятном,Но со мною всеобщая, древняя ложьПретворять Бесконечность в невинный чертеж,Быть рассудочным, быть аккуратным…Что за грустные Дьяволы будут мне лгать,Как мала будет наша планета…Ах, от ласки, от смеха мне трудно дышать,Я обманщик, я добрый, я страстный, я тать…Для меня, для меня нет запрета!Осень 1913 СПбSUB SPECIE AETERNITATIS
Я слышал прекрасную речь.Как тонок начитанный лектор!Но где же небо и меч?Нет круга и есть только сектор…Найди же средь чисел нам,Господин профессор, ответы!Ведь мы стосковались по мудрымГде ты, тишина звезды, где ты?Ах, брекекекекс, кричи!Святые вопли лягушки…На рынке идут мечи,Мечи и идут по полушке!И мы захотели знать,Где ваши на Космос ответы?..Трибуна политика?.. Нет! Бежать!Где ты, тишина звезды, где ты?Я был в cabaret artistique,Я слышал треск тарантеллы…Ах, как был вычурен миг,А речи и скучны и смелы!Банальный, больной экстаз…Бессильные сны и поэты…Манерно-свободные позы глаз…Где ты, тишина звезды, где ты?1913 СПб«Уныло по ночам перебирая эти…»
Уныло по ночам перебирая эти,Такие мне давно знакомые стихи,Воспринимаю вновь угасших мыслей плети,Скорбь на пути годов оставленной вехи;Но что больней всего – то скрыто перед всеми.Один я вижу в них тень дальних, дальних лет,И всё ж она везде и в каждой новой темеИ в каждой рифме их. Тень – внутренний их свет.То имя женское, мне – полное печали;И это имя я, нет, я не написал.Стыдился, чтоб его другие не слыхали,Боялся, чтоб его я сам не услыхал.1913«На камне когда-то, когда…»
На камне когда-то, когдаЯ высек слова: я люблю.Там мхи разрослися богатоИ надпись закрыли мою.Но мох седовласый снимаюИ вижу вновь: я люблю…В груди я тот камень таскаю,Где надпись я высек мою.9 января 1914 СПбL'ENNUI DE VIVRE
Зачем кричите вы, что это там громадно,Что свято это здесь и интересно то?Над чем дрожали вы, что вы впивали жадно,Всё было для меня — ничто.Жить? Жить? Серьезно жить? Какое утомленье!Играть бирюльками, работать, быть слепым,И, как венец, как приз – пот акта размноженья!Какая пустота и дым…Я вижу муравьев, лишь муравьев спешащих!В огромных контурах народов и культурЯ вижу мрачный бег хохочущих, визжащих,Искривленных каррикатур.Январь 1914ИСКУШЕНИЯ ПРОРОКА
Духовной жаждою томим,
В пустыне мрачной я влачился…
Пушкин. Пророк
С тех пор, как вещий Судия
Мне дал всеведенье пророка…
Лермонтов. Пророк
I. «Когда в пустыне жизнь моя…»
Когда в пустыне жизнь мояСплеталась с лунными лучамиИ кроткий львенок и змеяВ пещере были мне друзьями,Ко мне из града приходилСпокойный, ласковый философ,И ночью он меня училПутем ответов и вопросов.Он мерил тайны естестваИ на песке рукой искуснойЧертил фигуры и слова,Простой, медлительный и грустный.И вновь, но иначе следилЯ за вселенною бескрайной,И даль божественных светилМерцала гордостью и тайной.И был я мыслью высоко,Когда я слушал эти речи.Где стройность мощная ВсегоСлагалась из Противоречий.Раз на рассвете он сказал:– «Я знаю, ты бежал из града,Но потому, что не познал,Что Богу зло, как благо, надо».И проклял я его тогдаИ отвечал: «ты знаешь много,Но презирал ты городаИ не любил в пустыне Бога».II. «Когда бросала кровь заря…»
Когда бросала кровь заряНа голубые неба ткани,Взирали львенок и змеяНа перламутровые грани.И я колена преклонялПред чистотою упованийИ мудрой кротостью смирялСтраданья тайные познаний.И мыслил я, идя испить,Наполнить звонкие кувшины:«Философ думал начертитьИ мир и смысл его единый.Но всё бездонно глубоко –Яйцо, песчинка, свод небесный.Лишь дух – хранилище всегоИ глубже знает бессловесный».Но у реки, среди ветвей,Узрел я деву молодую,Свободно-нежную, как змей,Как мрамор розовый, нагую.Она сидела у водыИ косы мокрые сплетала,И очи были две звезды,Два веселящихся кинжала.О, аромат ее волосИ ног ее сокрытый пламень!И муки я не перенес,И я упал, как труп, на камень.Со мной мой львенок и змея,Я провожу все дни в моленьях,Но тело женщины меняС тех пор терзает в сновиденьях.III. «Был дня медлительный конец…»
Был дня медлительный конец,Склонявший к мудрому бессилью,Когда ко мне пришел беглец,Покрытый ранами и пылью.И я бальзам от ран достал,Принес акрид ему и меду,Он говорил и я внималЕму, безумному уроду.Был низок лоб, был блеск в глазах,Он скалил зубы, он смеялся;Рабы восстали в городах,Он был вождем и тоже дрался.На узких улицах сошлисьКлинки со звоном серебристым,На мрамор весело лилисьАмфоры с ладаном душистым.Все брали женщин и вино,Дрались рассудочно мечами,И выбивали в бочках дно,И надсмехались над богами.Был гость насмешлив, мрачен, смел,И речь его была, как грохот,И человеческий уделМетался в нем, как боль и хохот.И я сказал: «Зачем ты жил?Твой дух пороком был окован».Он круг со смехом начертилИ отвечал: «он заколдован».Когда же молча проводилЕго я в горы на рассвете,Он с грустным взглядом уронил:«Слепец, мечтающий о свете…»А возвратясь, увидел яВ своей норе два трупа рядом:Была растерзана змея,А львенок был отравлен ядом.В слезах пред звездами я пал,И потрясенный всеми снами,И чуткий демон целовалМеня печальными устами.30 января 1914 СПб«Есть подземные, недвижные озера…»
Посв. С. М. А.
Есть подземные, недвижные озера,Чаши, замкнутые в каменные глыбы,Воды черного, безмолвного простора,Где живут совсем слепые рыбы.Им не нужны очи в чутком сне блужданий,Хищный дух ведет их в коридорах мрачных,Но у них должна быть муть воспоминанийО глубинах, солнечно-прозрачных,Об алмазных, изумрудных океанах,О пологих, сонных отмелях полудней…Я рассказывал о нас, о странных,О слепых, живущих в мраке будней?Ах, мы в нем ослепли, точно эти рыбы!Ах, над нами нету солнечного свода!Нас ведь тоже сжали каменные глыбы,Нам ведь тоже, тоже нет исхода!Март 1914 БудаАРЛЕКИН В ТИШИНЕ СТАРОГО ДОМА
В тишине большого домаНочью шепчут свой псаломТень колдуньи, призрак гнома,Тени тех, что строил дом.Тени смутны и нечетки,Сплетни древние твердят,И стучат, как капли, четкиНа молитве чертенят.Много-много поколенийКак-то жило, жило тут…Может быть, что ночью тениЗвуки Ланнера зовут?Будут важно-тихи пары,Дамы в фижмах и чепцахИ усатые гусарыВ расшитых воротниках.В платье шелковом маркиза –Крепостник и франк-масон…Иль Тургеневская ЛизаКак печальный, чистый сон…С болью старого надломаЯ стою, всему чужой,В тишине большого домаИ веселый, и пустой.Март 1914 Буда«Всё в мире суета. Мы этим начинаем…»
Всё в мире суета. Мы этим начинаем.И будто получив ожоги от хлыста,Мы ищем, боремся, мы любим, мы страдаем…И заключаем жизнь: всё в мире суета.Март 1914 Буда«С чертом в шахматы играю…»
С чертом в шахматы играю.Рассчитав умно игру,Короля я запираю,Королеву я беру.«Как Адаму жить без Евы? –Начал черт меня просить. –Милый мой, без королевыДаже черту не прожить».Но ему, поддавшись гневу,Я угрюмо отвечал:«У меня раз королевуТоже как-то черт побрал».Март 1914 Буда«За те мои часы, когда я утром рано…»
За те мои часы, когда я утром раноВ пустынном городе влачился по камням,И шла к эмалевым и бледным небесам,Смягчая контуры, болезненность тумана,И было просто всё и странно, как Нирвана,За то, что звонкий мир был, как стеклянный храм,Ты, азиат небес, ты не заплатишь нам?За то, что этот я, грехом разгоряченный,Больной, бессмысленный, ужасный, истомленный,Теряя мерило минутам и вещам,Ласкался к девичьим, безжалостным ногам,За то, что дон-Жуан всегда замучен донной,Что тень Офелии скользит по вечерам,Ты, азиат небес, ты не заплотишь нам?За то, что я топтал позорно и отчайно,За то, что на пути я изменял друзьям,За веру в мудрецов, за мысли по ночам,За право чувствовать непостижимость Тайны,За то, что было всё ненужно и случайно,За все проклятия спокойным небесамТы, азиат небес, ты не заплотишь нам?Ах, ты скупой паша! Жизнь угля, осьминога,Илота, гения, созвездия и тли,О, всё гармония и всё равно для Бога,И где, зачем, куда лежит Его дорога,Не знает пилигрим!.. Но павшие в пыли,Но прокаженные, мы все, рабы земли,Молитв не взяли мы, хотя мы взять могли.Апрель 1914 СПб«Где, a la fin des fins, огромный, необъятный…»
Где, a la fin des fins, огромный, необъятныйПлывет тот мир теней, где с тяжкой головойБреду и я, пустой, больной и неопрятный,Скучать и пьянствовать из дому и домой?Сей мир – гармония… И тонкость ощущений,Как люди говорят, вникает и в нее…Я знаю вечера бездонных утомленийОт всех моих потуг постигнуть бытие.Мысль изолгалася, в душе моей отрава…Мир… вечный мир… да, мир… Пусть этот мир такой,Я не такой и всё! Какого черта, право…Я не такой и всё… Долой его, долой!Май 1914 СПбДРУЖБА HE-МОЛОДЫХ
Мы были странные друзья на глубине,Мы были попросту знакомые снаружи,И мы, мы никогда, при всех, наединеНе вышли из границ вполне приличной стужи.Научный разговор шел долго каждый раз,Как мандарины, мы с ним спорили любезно,Но, Боже мой, всегда мы чуяли, что безднаНевыразимая соединяет нас.О, эта простота, о, обыденность встречи,Ревниво прячущей какого-то Творца…Я помню тонкие черты его лица,Академически построенные речи…Но бездна нас влекла! Какая? Может быть,Ей не было у нас научного названья…Но лишь мы с ним сходились говорить,Нам чуялось всегда какое-то молчанье,Огромное, как мир, холодное, как ясность…И наша нежная, суровая безгласностьРоняла в разговор об этом и об том:Ты. Знаю. Странно жить? Жизнь – тайна. Мы идем.Май 1914 СПб«Когда-то, когда-то у Нила…»
Когда-то, когда-то у НилаВдвоем предавались мечтамОдин одинокий мандрилаИ сумрачный гиппопотам.Мандрила хотел бы быть пумой,Мечтал быть орлом бегемот…Как ты они мучились думой,Читатель, мечтатель, урод.Весна 1914 СПбТРЕМ СЕСТРАМ АРАМЯНЦ
Два пути двум бедным сестрам:Жить одной рассудком острым,Чтобы редко, редко с воплем прорывалась бы душа,А другой – жить всей душою,Жить над миром, чтоб пороюМир и душу злой рассудок ночью резал без ножа.Весна 1914ДИ-КАВАЛЬКАНТИ
Н. Гумилеву
Бархатный, черный и длинный камзол,Кружево ворота и анемона.Он на кладбище со свитком пошел,С песней четвертой Марона.Длинные тени покрыли во снеГотику строк погребальных…Ах, эти черные кудри! ОнеТак хороши у печальных!..Только когда уже месяц взойдет,Вспугнут летучею мышью,Ди-Кавальканти аллеей уйдетС мудрой и странною мыслью.Если же ночью ватага бродягВвяжет у моста философа в драку,Как улыбнется он звяканью шпаг,Черному Арно и мраку.Giunio 1914 Genova«Дряхлые башни на серых уступах…»
Дряхлые башни на серых уступах,Рваные бойницы, полные роз…Дряхлые башни, хранилища глупых,Властных, банальных чарующих грез.Странно-задумчивый, точно любовник,Гейне цитируя в сердце без слов,Я проникаю, раздвинув терновник,В тайны сырых и уютных углов.Небо в осколках и вырезах буков,Ямы заросшие, плюш и стена…Много чуть слышных, смеющихся звуков…Сыплется щебень… парит тишина…Что-то от Времени грустно смеетсяЗдесь над дурацкой романтикой дум,Но мое сердце, больного уродца,Пусть забаюкает рыцарский шум…В некоем царстве, когда-то и где-то,В славный, наивный, таинственный век,Жили и были Ивон и Иветта,Маленький карлик, седой дровосек…Фея углов никому незаметных,Кинь мне свой глупый и ласковый флер!Я – арбалетчик в штанах разноцветных,Я – le sujet d’un tres pieux Monseigneur…Мучат меня и святые, и бесы,И я целую, тайком от небес,Руки пугливой и крупкой принцессы,Руки хрупчайшей из нежных принцесс!Juin 1914 Bex. Tour de DouinК ПОРТРЕТУ RITRATTO D'UN IGNOTOManiera di Memling
Посвящ. С. M. A.
Неусмиренный взгляд являет непостижностьВдруг в жизни вставшего Творца.О, одиночество, и дерзость, и недвижностьМаскообразного лица!Мысль вопли сжала в льды. Застыли и повислиВ нем безразличье, мел и смерть.В нем откровение порвало нити мысли,Но он не пал. Он стал, как жердь.Я знаю женщину. Ее глаза, как эти.Я с нею нежен и жесток.Как странно, что должны мы на одной планетеИ в те же дни отбыть свой срок.1914 Вех«С какой-то ласковой и хрупкой чистотой…»
С какой-то ласковой и хрупкой чистотойСерьезный вечер встал, как море грусти, в мире.Он струны трогает на несказанной лире,Шуршит, как женщина, шелками за спиной.Ах, на асфальте дна, сквозь вечера видныПод створками сердец все жемчуги страданья!С вершин влюбленности, утонченности, знанья,В слезах гляжу на дно, на сказку глубины.Он трогательно-свят, кинематограф дней!Да, я тебя достиг, вершина, безотчетно…Но ведь она жалка, нежна и мимолетна!..И это maximum… О, maximum людей!1914 ВехПЬЯНЫЙ ФОРДЕВИНД
Фордевинд свирепый воет,Море пеной бороздит,Яхта волны носом роет,Опьянела и летит.Паруса раскрыты ровно,Ветер дует за кормой,На два раковина словноРастворилась белизной.Словно в белом бальном платьеБодро, весело, легкоМчится девушка, объятьяРаскрывая широко.Вверх и вниз! Мы в вечной сменеИ ныряет, кверху нос,Наш челнок за яхтой в пене,Точно в мыле черный пес.Растравите больше тали!Пусть сорвется сзади челн…Я люблю быть на штурвалеНа галопе диких волн.Веет призраком знакомым,Фея смерти надо мной…Разбивайте флягу с ромом,Первым выпьет рулевой!Фея бешеного танца,Я не выпущу штурвал!В честь Летучего ГолландцаПодымаю я бокал.Фея, prosit! Я киваю,Под вуаль гляжу твою…Я давно тобой играю,Я давно тебя люблю…Июль 1914ЗАТМЕНИЕ
Там, где-то в небесах, медлительно и простоСпокойные миры вершат свои движенья,Лазурные пути и предопределеньяКому-то нужного старения и роста.И, позабытые, они полны мечтанья…Но в час безумия и всенародных бедствий,Как грусть прозрения и знаменье последствий,На землю падают с небес напоминанья.Тогда темнеют дни и засыпают травы,Зверье тревожится и звезды проступают,И змеи прячутся, и пчелы не летают,И мир, заслушавшись, пьет звездные отравы.Род homo sapiens один не пал пред Богом.Собравшись в тучи войск, бесчисленная стаяГремит, гудит, ползет, бряцая, уставая,Как нити серые, по тягостным дорогам.Колышутся, как рожь, блестя, штыки стальныеМильоны наших сил и вражьих сил мильоны…И шлепают в грязи ритмично легионыОднообразные, суровые, густые…О, их сведут с ума своим весельем грознымЖелезные плевки хохочущих орудий!Но в полдень павшие на поле брани людиMane, fakel, fares прочтут по знакам звездным.8 августа 1914«Когда-то в небе раз Мадонна заскучала…»
Когда-то в небе раз Мадонна заскучалаИ вдруг расплакалась, не зная почему…Ей показалася ненужной никомуТоржественных небес классическая зала.Секрет ее души Мурильо был разгадан!Ей нравились духи и разный милый вздор…А здесь был правильный и вечно-сладкий хор,Разумные отцы, акафисты и ладан.Пусть бы она совсем не делалась Мадонной!И вот обиженно расплакалась онаИ две ее слезы упали из окнаИ стали глазками одной новорожденной.И та, наивная, всю жизнь с душой шепталась:Ты какова сейчас? А, ты дурная… Пусть!И, хоть в ее глазах светилась Божья грусть,Болтала, плакала, грешила и смеялась…15 августа 1914 СПб«Бродяга-музыкант с смешною обезьянкой…»
Бродяга-музыкант с смешною обезьянкой,Пугливым существом, прижавшимся к плечам,Бродил по улицам с хрипящею шарманкой,По равнодушнейшим и каменным дворам.Скучая, музыка банально дребезжала,Пока на мостовой не зазвенит пятак,А обезьяночка по-детски танцевала,Покорно веруя, что людям надо так.О чем, о чем он пел мертво и монотонно?Романсы нищеты и песеньки рабов…А обезьяночка мечтала удивленноО Ганге, Индии, фантастике лесов…Случалось, что ее бивал ее хозяин,Случалось, что и он бывал побит толпой,И звался музыкант – поэт великий – Каин,А обезьяночка звалась его душой.Август 1914 СПбАЛЛЕГОРИИ
Голодный ветер в тьме, пьянея, завывает,Как чья-то наглая, бездарно-злая боль.Ни двор, ни гвардия, ни городская гольНе знают, как в степи, блуждая, распевает.Как романтически смеется и рыдаетДавно низвергнутый король!Взлетают в степь, и в мрак, и к тучам небосклонаЛохмотья мантии, седины косм и смех…Сегодня нищего бумажная корона,Больной и гордый взор, и шубы тертый мех,Надменность, вычурность, высокопарность тонаНа рынке рассмешили всех.О, ты, беспомощность! О, черная бездонность!Зачем не лопнешь ты, студеная земля,Когда к тебе на грудь, о гибели моля,Седого старика кидает утомленность?Послушай! Глупость, чернь, гроши и обыденность,Все оскорбляют короля!Седой, косматый Лир – нет, ты не сон поэта!Есть в мире нищие, лежащие в пыли –То величайшие властители земли –Империи ночей и королевства света!И это короли воздушных замков. Это –Несчастнейшие короли…Сентябрь 1914 Петроград«Мои желания подобны пьяной банде…»
Мои желания подобны пьяной бандеВоров-разбойников, неслышных в сердце гор.Оставив честный плуг, отдавшись контрабанде,Они в пещерах скал, нахмурив темный взор,Швыряют картами и пьют вино, ругаясь.Храм, общество, любовь – всё это глупый вздор.Но наконец они выходят, озираясь,Трусливы и наглы, добычу отыскать;По чащам и тропам страдальчески скитаясь,Ища хоть что-нибудь, хоть что-нибудь достать,Они, устав, ревут жестоко и ужасно,И, наконец найдя, ползут в нору опять.Ах, Dei gratia в их жизни всё напрасно!В душе, как сталактит, застыв, нависло Зло!Но я открою вам: они угрюмо, страстноИ тайно любят всё, что просто и светло.9 октября 1914 Петроград«Темно сознание и сердце не согрето…»
Темно сознание и сердце не согретоУ Dei gratia великого поэта.В лохмотья Красоты одетое увечье!Поэт – обман и яд. Поэт – противоречье:Прославленный таит к себе одно презренье,Лишенного труда терзает утомленье,Бессильный полюбить, он вечно молит страстиИ, жажда Целого, цепляется за части…Он раз в году творит, он пишет две недели,Как дикий пьяница, без воли и без цели…На людях он красив, он про себя измучен,А в буднях он тяжел, презрителен и скучен.И девушки, все те, что черствого полюбят,Все чистые душой навек себя погубят.Бегите же его! Пусть злой и прокаженныйВлачится и молчит в пустыне раскаленной!Бегите же его! Холодный и проклятыйПусть он неведомым творит свои кантаты!20 ноября 1914 СПб, Трамвай № 6«Я видел взгляд, серьезно-строгий…»
Я видел взгляд, серьезно-строгий,В котором холод жил в огне.Меж благородных складок тогиТак меч сверкает при луне.С моей великой пустотою,Как гордый раб на жертву в храм,Иду покорною стопоюК ее опущенным глазам.О, подыми свои ресницы,О, подыми их, я прошу!И я великие страницыПотом угрюмо напишу.1 декабря 1914«Любил задумчивый король…»
Любил задумчивый король,Насмешливый и юный.Любовь, как миг, любовь, как боль,Как порванные струны.Любила долго короляПрелестная принцесса…Любовь, как звоны хрусталя,Любовь, как шелест леса.Зачем в крови ушел корольИ умерла принцесса?Судьба, как меч, судьба, как тролль,Судьба, как злой повеса.17 декабря 1914 СПбCIRCULUS VITIOUS
Утверждение, отрицание,
отрицание отрицания, утверждение…
Гегель
В час мышленья понятна действительность,Жизнь по Гегелю вечно идет:Из безумья растет рассудительность,Из рассудка наивность растет.Но в наивности вновь нарождаетсяИ безумье, и страсть, и мечта…Диалектика! Круг повторяетсяИ, как тормоз всё больший – лета…17 декабря 1914 СПб«Ночью в поле иду я в туманность…»
Ночью в поле иду я в туманностьНеизвестно куда, без пути.Что за грусть, что за прелесть и странностьНочью в поле куда-то идти.Потому я один в этом поле,Что я страшно душой охладел.Дорогую покойницу, что ли,В этом поле сыскать я хотел?Люди живы тончайшей мечтою,Но я сам искалечил мечту.Неизвестно куда я ночноюИ холодною степью иду.Я когда-то, когда-то, когда-тоВырвал сердце на сцене пустой…Ночью в поле иду я куда-тоОдинок, как луна надо мной…Декабрь 1914 СПб«Почему, почему в этом мире мне всё…»
Почему, почему в этом мире мне всёТолько делает больно и больно?И всему хочет выкрикнуть сердце мое:О довольно, довольно, довольно!Если воздух весенний и чист, и влюблен,И шарманка в недвижность роняетСвой хрустальный и нищенский звон,Почему это сердце рыдает?Если в городе тень, как эскиз, промелькнетВ темноте и тумане случайно,Почему это сердце мучительно жметМировая, беззвучная тайна?А любовь! А любовь! Сколько раз… сколько раз…Как кинжал поцелуй не забытый,Как ожог и как вопль поцелуи сейчасИ как яд поцелуй не добытый.Но когда две руки мою грудь обоймут,Что скажу я им, нежно-несмелым?Сумасшедшие грезы упрямо бегутК самым дальним ненужным пределам…Но когда на таинственном Ганге лунаВ камышах, как змея, серебрится,Почему эта роскошь скучна и смешнаИ мансарда богемы мне снится?Почему… почему… Почему что бы яНи творил бы, не в силах заклясть яГлубину и безжалостность к нам БытияИ ничтожество всякого счастья?Декабрь 1914«Принцесса Ильза я! Живу я в Ильзенштейне!..»
Ich bin die Prinzessin Ilse,
Und wohne im Ilsenstein,
Komm mit nach meinem Schlosse,
Wir woolen selig sein.
H.Heine
«Принцесса Ильза я! Живу я в Ильзенштейне!»Ты помнишь? Дом в горах, принцесса, полночь бьет…Так нежно-нежно пел печальный Генрих Гейне,Мыслитель-иудей и эллин-санкюлот.Вот я, насторожись, душою слышу тениСтаринных вымыслов пред печкою зимой…Но Ильзы… Ильзы нет в процессии видений,Принцессы Ильзы нет в моей тиши ночной!Спокойный маятник из самой дальней нишиБьет монотоннейший, старинный афоризм,А в углях носятся то плащ летучей мыши,То пурпурный кобольд, то свитки мудрых схизм.И длинный-длинный ряд в суровых власяницахОт мелодичных саг проходит в быль и мрак…И у колдуний злых есть слезы на ресницах,И слишком, слишком толст, став королем, дурак!И кличу я тогда взволнованно и остро:«Ко мне, проказник гор, веселый Рюбецаль!»И вот идет к огню бродяга Калиостро,Торжественный, как плут, и умный, как печаль.И кличу я опять, кривя в улыбку губы:«Мюнхгаузен, старый враль, неси ко мне свой бред!»И вот идет Пер Гюнт – как отрицатель, грубый,Пустой, как вымысел, и чуткий, как поэт.Я с Калиостро мил и мил я Пером Гюнтом,Мы дразним маятник и дразним в сердце больИ, поиграв в слова и насладившись бунтом,Сливаемся в тиши, как триединый ноль.Декабрь 1914 Висла«Джаным, слуга Магомета…»
Джаным, слуга МагометаШлет тебе весть с караваном.Вечером, перед Кораном,Джаным, вспомни Ахмета,Джаным!Джаным. Я видел полсвета.Жил по неведомым странам…О, прикоснись к моим ранам!Джаным, вспомни Ахмета,Джаным…Вечно один, с ятаганом,Стал я суровым и странным…Ты не узнала б поэта…Джаным, вспомни Ахмета,Джаным!..Но я тобой за кальяномГрежу, как встарь, до рассвета,Девушка с трепетным станом…Джаным, вспомни Ахмета,Джаным!Знаю, кого-то и где-тоТомишь ты знойным туманом,Душным, изнеженным, пряным…Джаным, вспомни Ахмета,Джаным!Сломан дубок ураганом,Лилии не дано света…Песнь моя, песнь не допета…Джаным, вспомни Ахмета,Джаным!1914«Вы помните тяжесть дыханья…»
Вы помните тяжесть дыханья,Неловкую спутанность слов,И сдержанность злого желанья,И запах дразнящий духов,И всю постепенность уступок,И краску внезапную щек,И шепот развязанных юбок,И стройность открывшихся ног…Как руки сперва отстраняют,Как борются с диким огнем,Безвольно потом упадают,Молящи и страстны потом…О, если бы смерть мне досталасьВ тот миг, когда счастлив был я,И сердце мое разорвалосьНа сердце горячем ея!1914МОНМАРТР
Я полюбил Монмартр за то, что он свободен,Что там кривляются все громкие слова,За то, что там разврат ютится не у своден,А нагло вынесен под окна буржуа.За то, что дух греха, скользящий тайно всюду,Там получил права, традицию и стиль,Что там Иудою окликнули ИудуИ пыль сочла себя ничем иным, как пыль.За то, что там мертвец смеется безнадежноНад добродетельным несением ярма,И за познание, что под нахальством можноСкрывать трагедию страданья и ума.1914«Рассудочные, жадные объятья…»
Рассудочные, жадные объятья,Большая примиренность говорить и жить…Пред публикой изношены проклятья…Ах, девочка-душа, как тяжело нам – быть!Великое, скупое пониманье.Мелькание уродливых каррикатур.Вселенная нема, как изваянье,Вселенная из контуров, из форм, фигур.Повсюду вздор, бездарность и банальность…Чтоб это оживить, наш мозг хитро кривитИ лживо-добрая сентиментальностьЖивет в иллюзиях, юлит и лебезит.Капризу нравится мешать случайноС словами-жемчугом – булыжники-слова…Но… ты придешь? ты, шелковая тайна…Принцесса полночи иль вещая сова…1914«Покорность Господу в слоне сильна, как видно…»
Покорность Господу в слоне сильна, как видно,(В зверинце я слона упорно наблюдал).Он как профессор жил – разумно и солидноИ добрым хоботом под животом чесал.О, слон! Ведь ты мудрец. И, как мудрец, не смеешьНи сторожа побить, ни выйти из тюрьмы…За это, тяжкий слон, когда ты околеешь,Тебя к святым слонам должны причислить мы.1914ЗА КАРТАМИ
Как эта дама треф кокетливо красива!Как я любил ее в свои семнадцать лет!Она мила, скромна, лукава, шаловливаИ из-под веера глядит на Божий свет…А вот и дама пик… Уж эта старомодность!Блестят судьба и смерть в ее сухих глазах…Я был в нее влюблен, как в тайну и бесплодность,Как в чернь на серебре на старых образах!Когда она меня спокойно затерзала,Я даму полюбил чувствительных червей;Наивным голосом она со мной болталаО Диккенсе, о снах, о шуме камышей…А после я любил, наверно по ошибке,И даму томную бессмысленных бубен…Мне что-то нравилось в ее большой улыбке –Самоуверенность и странный полусон…Кого же я люблю? Проклятую свободу?Свободу моряка средь моря на бруске?Тех четырех? Нет, нет! И я беру колодуИ пятую ищу в неслыханной тоске!Быть может, я найду, ценой больших усилий,Не даму пик иль треф, бубен или червей,А даму пятую, что строже грустных лилийИ умных сумерек интимней и нежней?..Ведь я ее искал, искал всегда по свету!Вот двойки… вот тузы… тасую и мечу…Но… пятой дамы нет… Но… пятой дамы нету!Ах, пятой дамы нет, а я ее ищу!1914, СПбСТАРОМОДНАЯ МУЗЫКА
При лунном свете,При лунном свете,Танцуйте тихо, танцуйте, Нэтти!Полночный зал так чуток и так звонок,Часы с амурами и парою колонокРоняют дряхлый звон, как думы долгах лет…Пойдем смотреть на темные картины,Заставим дребезжать большие клавесины,Ведь лунный свет проходит сквозь гардины!Сыграем же гавот иль чинный менуэт…При лунном свете,При лунном свете,Танцуйте тихо, танцуйте, Нэтти!Как дали в тьме великолепно-странны,А звуки медленны, кристальны и жеманны,Как будто барышни в робронах и чепцах…Ах, при луне мы оба с вами дети,Хоть я старик душой, а вам легко на светеВы в белом платьице, о, маленькая Нэтти,В прелестных черненьких чулках и башмачках!При лунном свете,При лунном свете,Танцуйте тихо, танцуйте, Нэтти!Мой милый друг, мелодии мечтают?И кто-то дразнится, в углах их повторяет?Как долго ноты зал умеет сохранить!У вас лицо смеется и серьезно…Моя лукавая, ступайте осторожно,А кружева края поднять немного можноИ месяц искоса улыбкой подразнить.При лунном свете,При лунном свете,Танцуйте тихо, танцуйте, Нэтти!Танцуйте так, как предки танцевали,Что в Бога верили и парики таскалиИ говорили: «льзя», «засим» и «посему»…А кончите, с поклонами мы разомПортретам праотцев, смеясь, язык покажемИ после обо всем мы никому не скажем!Давайте, Нэтти, так: не скажем никому?1915«Как бубенец шута, я был опять болтливым…»
Как бубенец шута, я был опять болтливым,И вечером опять чего-то остро жаль…Проклятье похоти казаться злым, игривым,И, развалившись, лить искристый яд в хрустальНадменным модникам и женщинам красивым!И вот бежит-бежит медлительным приливомКакая-то печаль, огромная печаль…Зачем пророк в змею свой Ааронов посохПред чернью, как жонглер, бесстыдно превращал?Ах, трубадур, гремел средь чучел безголосых,Как медь звенящая, бряцающий кимвал!..А где-то, где-то есть на каменных утесахНе лгавший, праведный, неведомый философ,Что всё Безмолвие под полночью приял…2 января 1915 СПб«Мир – как хрусталь…»
Мир – как хрусталь,Прозрачна дальИ ткут вуальПред новой ночью дали.Мой дух – буддист,Он – мертвый лист…Мир грустен, чист,Как женщина в печали.Вечерний свет,Давнишний бред…О, нет, ГамлетНе умер на Лаэрте!Да, жить… Мой путь?Взглянуть, вздохнуть,Направить в грудьС улыбкой жало смерти…3 января 1915 СПб«Мне хочется срезать цветы магнолий…»
Мне хочется срезать цветы магнолий,Мне надо рассыпать жемчуга нить…Каждый день ей надобно боли,Моей душе, чтобы жить!И эта душа хочет вечно яда,Ах, самых глубоких, больных часов!Каждый день ненавидеть надоИ слушать звон кандалов.Хорош он, Паяц, когда он хохочет!Кармэн, умирая, так хороша…Бейте в грудь! Ведь проруби хочетПокрытая льдом душа!17 января 1915 Царскосельская железная дорогаДО-ПИТЕКАНТРОП
До-питекантроп был веселой обезьяной,Живой, чесавшейся, порывистой и странной,Меланхолически глядевшей на закат.Весенним вечером, желанием объят,Обнюхивая след, он за своей ДианойБежал и подвывал и воздух пил, как яд,А осенью, томим бессмысленной Нирваной,Он нюхал, скорченный, душистый листопадИ думал, что не он, а лепестки грустят.Он очень чутко жил под знойным солнцем югаВ опасной роскоши таинственных дубрав.Какую отдала ему его подругаГолконду нежности, бесстыдства и испугаСредь пятен солнечных и ароматов трав!Как веселил его тапир или жираф!Как акробатом он взлетал на сук упругоИ как пронзительно визжал он, увидав,Что выполз на припек блистательный удав!Когда же он старел, он был открыто злобен,Бил молодых самцов и силой самок брал;Старейшим став в роду, он делался подобенВсем в мире вожакам – хитер и крепколобен,Уловкам прадедов он внуков обучалИ лучшие за то бананы забирал.В конце концов на мху каких-нибудь колдобин,Мохнат, безволен, тощ, он тихо умирал.Ах, этот праотец! Он никогда не лгал!3 февраля 1915 СПб«Все десять человек лабазников-присяжных…»
Все десять человек лабазников-присяжных,Каменнолицые судья и прокурор,И зрители суда – шеренга лысых, важных,Почтенных горожан на первом месте хор,А дальше множество тех милых насекомых,Что в Лету выбросит с ладьи своей Харон –В логически-простых, классических хоромах,Где синий день, бродя по мрамору колонн,Ужасен, как лицо забытой жертвы стужи,Ждут слов преступника средь полной тишины.Его пошлют на казнь торжественные мужи.Его дела низки, безумны и страшны.И кто-то маленький, спокойный и печальныйИ всем собравшимся столь явственно чужой,Как камень в тишину, вдруг уронил из дальнейИ странной глубины, как Знание, пустой,Неведомо к кому, слова: «О, да, не верьте…Я преступлением служил, как лучший гном,Идее Вечности, Ничтожества и Смерти…»Его не поняли. Он был казнен потом.10 февраля 1915 СПб«Лазурный, чистый день, девически-прозрачный…»
Лазурный, чистый день, девически-прозрачныйВзглянул, как умная, наивная газель,В девичью комнату, на смятую постель,Где олимпиец спал, насмешливый и мрачный.Но девушка не спит… Ах, что она узнала!Как нов, как страшен мир! Как люди лгали ей!И плакала она и, плача, целовалаВолну его кудрей… волну его кудрей…19 февраля 1915 года СПбVENALIS
Есть ландыши в лесу, есть пыльный придорожник,Есть праведный монах, который вечно нем,Есть тоже праведный, смеющийся безбожник,Есть глупый доктор прав, есть храм и есть гарем,Но девка улицы и сумрачный художникВлекутся ко всему и отдаются всем.Художник руки жал ростовщику за розы,Художник продавал язык, и глаз, и слух,Не он ли принимал бесстыднейшие позыНа сцене пред толпой и раздевал свой дух?В его поэзии так много скрытой прозыИ клятвы верности легчайший в мире пух.Как девка улицы, он кажется беспечным,Но он, закутанный и жалкий, как она,Блуждает по ночам, по набережным, вечным,Гранитным, ветреным, пустынным, бесконечным,Набросок призрака, эскиз чьего-то сна,И рвется между туч тревожная луна.Его душа всегда в оттенках тьмы искалаКому продать себя, каким нюансам грез,И, как маркиз де-Сад, изысканно терзала,Его раздетый дух пьянила и ласкала,И жадно слушала глухие всхлипы слезТропическая ночь, душистая от роз…И если он любил (да, он любил, несчастный!),То он предмет любви бесстыдно обирал.В вертеп искусства он потом перетаскалВсё, от чего дрожал, что простонал он, страстный…О, он любил! Любил! Нет, в низости напраснойЧего он не любил? Чего он не искал?Где грубый варвар тот, который твой треножник,Твой жертвенный алтарь, о фокусник и маг,На удивленье всем так просто бросит в мрак?Да, есть наложница, но есть ведь и наложник!Эй, девка улицы, эй, полубог-художник,На тротуар… в кабак…22 февраля 1915«В поэмах поэтов все дамы…»
В поэмах поэтов все дамы,Пажи и шуты хорошиИ самые горькие драмыИдут на подмостках души.Прекрасны в них женщин улыбки,Изысканы в них палачи –А в ритме нам явственны скрипки,Вериги, рыданья, мечи…Но где ж капельмейстер лохматыйВ длиннейшем своем сюртуке,Ужасный, сухой, угловатый,С нервической палкой в руке?Вы помните – чуть у трибуныПотухнет сиянье рожков,Взметнется и ляжет на струныПо знаку шеренга смычков –Одна марьонэтка рукамиНервически кверху взмахнетИ, дергаясь молча часами,Безумный оркестр поведет.Застыл капельмейстер великий –Грохочет бунтующий гул…Так слушает адские крикиСпокойный, больной Вельзевул.Но звуки печальны и нежныИ вот капельмейстер, как маг…Ах, так котильон белоснежныйВедет Мефистофель во мрак!Глядите, глядите же! В зале,Где тысячи, тысячи глаз,Простор, беспросветные дали,И дышащий молча экстаз,И где паяца шансонеткаВ трагической плачет тоске –Кривляясь, царит марьонэткаС нервической палкой в руке.Поэт – это тоже кривляка,Чтецу подающий размер…И я – Капельмейстер из Мрака,И я забавляю партэр…Февраль 1915 СПб«Мое положенье отчайно…»
Мое положенье отчайно,Мне надо давно умереть…Какая-то черная тайнаМеня оплетает, как сеть…Я слышу нездешние звуки,Когда по ночам не заснуть…Какие-то вещие рукиКоварно ложатся на грудь.Какие-то белые плечи,И трепетный стан, как змея…И слышу я хитрые речиИз самых глубин Бытия…9 марта 1915 СПб«Пред нами, ахнув, мир открылся в миг экстаза…»
Пред нами, ахнув, мир открылся в миг экстазаКак неизбывнейший, роскошнейший сундук,Как ароматный ларь из Агры иль Шираза,В котором худшее – сияние алмаза,А имя лучшему найдут дикарь, испугИ заклинания таинственных наук.Но нет ли в этом всем ужасного обмана?Прикосновение легчайшее перстовЛишает вещи чар и силы талисмана…Пусть, точно пес, грызет ученый их остов!Как понимаю я доктрину БуриданаО голоде осла среди больших стогов…8 апреля 1915 СПб«Спокойный маятник из самой дальней ниши…»
Спокойный маятник из самой дальней нишиВыстукивает мне древнейший афоризм,В камине носятся то плащ летучей мыши,То пурпурный кобольд, то свитки мудрых схизм…Я говорю себе – ну, будь нежней и тише,Мой доктринерский мозг, мой скучный скептицизм!Давно знакомые фигурки из фаянса:Пастушка, Бонапарт, китаец, Санхо-Панса…А за окном гудит столетняя сосна…И, ах, в пустой душе как много резонансаДля звуков полночи… Как давит тишина…Эй, нянька старая, тащи-ка мне вина!Апрель 1915 СПб«Как звонки в зале плиты!..»
Как звонки в зале плиты!О длинный, лунный зал…Я там упал, разбитый,И молча умирал.Ах, потому что строгоЗвучал во тьме органИ потому что многоИмел я старых ран.Декабрь 1915 СПб«Было: вечером сердце распелося…»
Было: вечером сердце распелося,Сильной песней я в мир застонал.Я не знаю, чего мне хотелося,Но по сумеркам что-то я звал.Пел я страстной, призывной, проклятою,Отдающейся песнью груди,И взвилась на финале богатоюИ отчаянной нота тоски!Ах, и как это, как это крикнулось!Да и боль была как хороша!Но на песню мою не откликнуласьНи одна человечья душа.Жаль мне: даром тогда над горами яРазмахнул свою грусть, как пращу…Что ж, грущу ли теперь вечерами я?Нет, пожалуй. Уже не грущу…1915CAPRI
Я нанял комнату в стариннейшем палаццо,Полуразрушенном, почти совсем пустом.Он темен и велик. В нем можно потеряться.И подземелье есть под нижним этажом.В таких глухих домах должны водиться духи,Тем более что здесь был встарь епископат.Теперь же в нем живут две желтые старухи,Один горбун, семь псов и четверо ребят.Я спорил с горбуном о принципах упорно,Он клерикалом был, а я не знаю кто,Ребята каждый день кричали мне «bon giorno!»И я кормил собак, признательных за то.И я любил свой дом… Бродя по корридорам,Мне всё казалося, что что-то я найду…Я любовался днем Везувием, простором,А ночью тосковал в запущенном саду.Но в келье у себя я вспоминал про Бога(Быть может, прав горбун?), когда была луна…Как это страшно жить в палаццо, где так многоСтолетий сторожит ночная тишина!..Тогда я вздрагивал и вглядывался зорко,И, злясь, что чудятся мне шепоты теней,Я свечкой на стене писал: Madonna sporca;Я Вас люблю, Этер; О, смерть! и Пαντα ρει.Январь 1916 СПб«В мрачные цвета окрасил рыцарь свой герб…»
В мрачные цвета окрасил рыцарь свой герб.Силы цвет голубой может ослабить.Когда месяц пошел на ущерб,Мрачный рыцарь выехал грабить.У рыцаря есть горделивая самка,У рыцаря – злая и храбрая дворня…Высоки и узки башни старого замка,Тупые и толстые у корня.Всё слышно голове его умной,А душе – что люди, что болонки.Когда-то убил ее крик безумной,Голубой, обманутой им девчонки.Едет рыцарь шажком по овражку,А тут безумная бродит часто…И шепчет рыцарь – встречу бродяжку,Убью себя сразу и баста…Февраль 1916 СПбCABARET ARTISTIQUE
Туманнейший декабрь из всех углов согналВ загримированный, как арлекин, подвалЖонглеров истины, трапеции и сцены,Амнистированных Содома и Кайенны.Угрюмо-сводчатый и низколобый склепВполне напоминал разбойничий вертеп –Для Гоцци, для Поэ нужна была таверна.Но, впрочем, сцена там жила всегда наверно,Хоть раньше ставился иной репертуар…Покинув к полночи безлюдный тротуар,Ограду паперти, подъезд ночного клуба,Здесь драмы ставили реалистично-грубоСтоличной нищеты больные пилигримы;Здесь шли и страшные смешные пантомимы,Где, впрочем, иногда врывался крик a parte…Теперь здесь маскарад… comedia del arte…Здесь все мои друзья – поэт, комедиант,Лохматый нигилист, недопустимый франт,Маститый, старый слон, газетная гиэна…У каждого свой стиль, иль Гейне иль Верлэна,А то Бакунина… У женщин стиль камей,Пророчиц, Сандрильон и декадентских змей…Подвальных этих дев я жалую, как кэкс.Я стал ухаживать, начав с «брекекекекс»…Февраль 1916 СПб«Две плаксы нежные, которым Тайна вдруг…»
Две плаксы нежные, которым Тайна вдругВ парадном облаченьи ВельзевулаСредь тяжко дышащих и молчаливых мукГреховной ночью в первый раз мелькнула,Плетутся вечером, испуганные всем,Как два сообщника, сплетясь руками,Неведомо куда, неведомо зачем,Меж дико-непонятными домами.Бледны, раздавлены огромной новизной,Они весь мир безмолвно умоляют,Чтоб он был нежный к ним и чтоб он был простой,А тут моторы с грохотом летают,Ползет поток фигур, как бред и как тоска,Терзает тротуарный гул, как пытка!И как из дома своего улитка,Луна высовывает из-за туч рога…И так насмешница глядит из-под платка…Март 1916 СПб«Мне снилась сегодня во сне…»
Мне снилась сегодня во снеБезвестная в мире дорога,И девушки шли при луне,Подобные белой волне,Восславить таинственность бога.И складки их тканей просты,Как линии лилии, были,И тихи, как ночью цветы,Как эхо подзвездной мечты,Их пальцы по струнам бродили.И ты мне приснилась во сне,Но где-то далёко, далёко…На камне, одна, в стороне,Ты плакала там при луне,Так сломанно и одиноко…2 августа 1916 Волма«Луна желта. Шаманское кольцо…»
Луна желта. Шаманское кольцоЕй в омут брошено таинственный.Окаменение ложится на лицоВдруг восприявшего, что он единственный.И тишина. Как прокаженная,Бела береза над прудом.И мир, как сказка, искаженнаяКаким-то дьявольским лицом.7 августа 1916ДОН-ЖУАН
Луна – Пьеро окоченелый,И зацепляются слегкаЗа мертвый лик фатою белойРассеянные облака.Так мимо сердца проплываетВоспоминаний мутных рой…Пора! Инеса ожидаетМеня в капелле за рекой.Вот и ее покой нарушен…Как это странно и легко!Мне жаль, что я так равнодушен –Какое выпадет очко…Быть может… лучшее в объятьи –Рука, мелькнувшая на мигИз моря бархатного платья,И пены кружев… тихий крик…Любовь? Ах, Педро верит басне!Не он ли этот силуэт?Что ж, звон рапиры не опасней,Чем треск девичьих кастаньет…30 сентября 1916 СПбСЕРЕНАДА
Тра-ла-ла! Ты спишь, принцесса?Сад в подлунном серебре?И к концу приходит мессаВедьм на Брокенской горе.Не проснешься? Так за дело!Будешь плакать поутру,Потому что ты хотелаПосмотреть, как я умру…30 сентября 1916 СПб