Птичьи права - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 6
РОЖДЕСТВЕНСКАЯ НОЧЬ
«Я не должен никому…»
Я не должен никому —Ни таланту, ни уму,Ни арийцу, ни еврею.Я еще поднатореюИ скажу свое «му-му».«Проступает серый свет…»
Проступает серый свет,Подтекает под герани,В этой самой ранней раниНе прозренье, а навет.Возрастает подозренье,И ползет сквозь переплетТо ли холод озаренья,То ли ненависти лед.Беспризорны, оробелы,Взявшись за руки, летятАнгел черный, ангел белый,Друг на друга не глядят.«Поморосил по мере сил…»
Поморосил по мере сил,В листве короткий гром исторгнув,Окурок тихо погасил,И почвой принят. Без восторга.Плескал беспечно, как вином,Тревожным духом заоконным…Но вовремя, по всем законамЗазеленело за окном.Одно лишь принимал всерьез —Судьбу и ремесло поэта.Рассказывали, что на этоСмотреть нельзя было без слез.«Под кухонною полкой…»
Под кухонною полкойСвой карандаш грызу,Ругаю втихомолкуТо вьюгу, то грозу.Вокруг визжат и мчатсяЛихие домочадцы,И жизнь моя легка,Пока живу, покаРумяный, большеротый,Щербатый лик свободыВ заснеженном окнеПодмигивает мне.РИСУНОК
Поминая черта всуе,Сереньким карандашомЧеловек метель рисует,Белый снег и черный дом.Ревность, чаянье, отвагаВ простодушной серой мгле,Рвется писчая бумага,Пища стынет на столе.И в последнем взрыве страсти,Потеряв находкам счет,Выхватит упругий ластикИ фонарик нанесет.«А вот уже и в нашей яме…»
А вот уже и в нашей ямеПахнуло злом нездешних нег:Зашелушилось воробьями,И капнуло грачом на снег.Проснулась тихая старуха,Душа. И Бога не гневит,И, глядя на паренье духа,Она жалеет и болит.ВЕСНА
Уже раздавлен и расколотВ наплывах желтых теплый лед,Уже артезианский холодПочти до горла достает.Испятнанный, сырой, хоть выжми,Приляжет ветер на пустырь,Сомнет пырей, сломает пижму,Ворону выбросит в кусты.Короче говоря, веснаСтоит, свободно и развязно.И снова эта новизна,Которая в зубах навязла.И снова пред тобой возникЗакон — лепить себя из грязи,Без Божьей помощи, без связи,Без пуповины, черт возьми.Обсохну посреди двора,А дальше — ливни, птичьи клочья,Средневековая жара,Варфоломеевские ночи.Везет же людям — тот набухПрелестной золотистой почкой,Тот — пробудился, и под кочкойИздал победный громкий звук.Пока не загустела грязь,Пока еще не стала вязкой,Я ублажу себя подсказкой,Над ручейком остановясь.Над маленькой канавкой,где При свете, сумрачном и жидком,Трепещет синенькая жилкаНа расцарапанной воде.КАНИКУЛЫ
Весенний день прошел без дела.
А. Блок.I
Когда в бесплодном вдохновеньеТекли весенние мгновеньяВ тени настольного огня,Крылом своим отдохновеньеСлегка царапнуло меня.Там были таянье и тайна,И ультразвука частота,И трудный хруст произрастанья,И пепельная чистота.Неторопливо, деловитоЯ зачеркнул свои слова,И произвел глубокий выдох,И, выдохнув, возликовал.II
И стало ему беспощадно ясно,Что жизнь прошумела и дальше ушла,Отпела, оплакала, лампу зажгла,И теплые тени легли по фаянсу.А я-то, счастливец, не понял еще,Что больше не будет покоя и воли,Какое покоя и воли — и болиНе боле, чем есть, да и эта не в счет.Мне самое время, выходит, хлебатьВино вдохновенья, пока не прокисло,И тусклым прозрением поколебатьНеверные сумерки здравого смысла.А я-то, удачник, не знаю, что лишьУсядешься прочно на письменном стуле,Душа занеможет, как сытая мышь,Попавшая в сладкий заброшенный улей.III
Косые блики влажно лягутНа уголок черновика.А жизнь, как прежде, нелегка:То слишком легкая рука,То слишком белая бумага.Весна приметами бедна:Открытый запах влаги новой,В промокшей купине ольховойПодчеркнутая тишина.Несет невзрачная рекаУже ненужную бутылку,Цветет подснежная ухмылкаНад бородой у мужика.IV
А мы отправимся гулять.Пройдем сквозь стройку по дороге,Усердно поднимая ноги,Чтоб башмаки не потерять.И будем мы оживленыПод искренним влияньем света,Как будто не наживленыИ сквозь петельку не продеты.А между тем со всех сторонПолощут ситцами оконцаКолхозный выбритый ХаронВесло строгает. ВолоконцеСосновое легко, как дым,Как отражение водыВ открытом небе, там где тениНеузнаваемых растений,И перистые облака,Как сны Ивана-дурака.«О, как бы я ему ответил…»
О, как бы я ему ответил,Тому, которого забыл,Который где-то на рассветеМеня когда-то оскорбил,Который и во сне не снится…Вода пустынная пылится,Дороги связаны узлом,Как сумерки, смягчает лицаРазлитое в природе зло.Но иногда, по крайней мере,Звонок внезапный прозвонит.Приоткрываешь, вздрогнув, двери,А на пороге друг стоит.«Молчит усталая жена…»
Молчит усталая жена,Течет разбитое корыто,Тысячелетняя войнаМежду призванием и бытом.Без поражений, без побед,Братания да перебежки.Так равно радует обед,И строчка, вспыхнувшая в спешке.Но неизменно, всякий раз,Едва вода заткнется в кране,Едва забрезжит чай в стакане, —Как будто кто-то рад за нас.«Звук от звука, плоть от плоти…»
Татьяне Акимовой
Звук от звука, плоть от плоти,Легкий бред врожденной хвори —Остывает жаркий полденьМоего Причерноморья.Остывает, оседает,Косточки перемывает.Подмосковный дождик хлынет,Проберется через шторы,Слаще пепельной полыни,Горше тлена филофоры.Бьется илистый источникС незабудкой на груди.Север. Западный, восточный,Ясный север впереди.«Хорошо кулаком по столу…»
Хорошо кулаком по столуВрезать так, чтоб попадали полки,Чтоб, как чайки, взлетели осколки,И жена побледнела в углу.Все же лучше забиться под стол,И, подобно старинному греку,Загорланить: «Ищу человека!»И запеть: «В этом зале пустом…»И услышать: «Вылазь, дуралей,Неприличны комедии эти,Смотрят дети, притихли соседи,Не себя, так меня пожалей!»«Едва появилась, повисла…»
Едва появилась, повисла,Едва отразилась звезда,Исчадия здравого смыслаРасстались со мной навсегда.Немного помедлив на ивах,Распались на гомон и гам…Лягушкой святая наивностьПришлепала к самым ногам.Но это не важно, а важно,Что прыгает мой поплавокВ реке вечереющей, влажной,Мечтательной, словно зевок.И странно: за многие годыСтараний, сомнений, тоскиНе выросли ни на йотуИзвечные эти мальки.Все те же простые обманы —Подергает, прыскает прочь…Но вот из травы и туманаОгромная выросла дочь.И мы на заслуженный ужинИдем, торопясь и дивясь, Домой.И никто нам не нужен,Ни окунь, ни щука, ни язь.КАЧЕЛИ
И. Даньшину
А если знаем сами,То и начнем с нуля:Сведем концы с концами,Получится петля.И петельку набросим,Поскольку есть сосна.Вперед качнешься — осень,Назад летишь — весна.Приладили дощечкуЗа несколько минут.Назад качнешься — речка,Вперед качнешься — пруд.И зеленели ели,И пели небеса,И мы подзагорелиЗа эти полчаса.«Из кромешного болота…»
Из кромешного болота,Где за днем не видно дня,Знаю, милостивый кто-тоТащит за уши меня.Избавление от грузаПри болезненном рывке…Может быть, качнется музаСтрекозой на поплавке.В поднебесье полусонномНакаляется гроза.Может быть, дохнет озоном.И раскроются глаза.Пропадайте эти кочки,Если пастбища душиКак весной в саду цветочки,Вероятно, хороши.Значит, стоит лезть из кожи,Если благо впереди…Кто-то, милостивый тоже,Мрачно молвит: — Погоди!В самом деле, — пес несетсяИз кустарника ко мне,Уши светятся на солнце,Брюхо тощее в дерьме.Где-то бегал, где-то рыскал,Где-то вспугивал утят…Лягушата, словно брызги,Из-под ног его летят.В вечереющем лиманеОтразился лунный ноль,Растворяется в туманеЦапля, острая, как боль.И, на месте оставаясь,Белый верх и темный низЗаживо размежевались,Намертво переплелись.«Проносятся без остановки…»
Проносятся без остановки,Теряя эхо, поезда.Глухая станция ОбновкиСтоит, как полая вода.Помечена двумя огнями,Она таит порядок свой,Вдрызг занесенная дождямиИ ослепленная листвой.Там кассы темное окошко,Корзина, чемодан и тюк,Старушка там на курьих ножкахИ в макинтоше крупный тюрк.Сквозь капли на холодных веткахВидны железные пути…Дрожат окраины под ветром,И ни проехать, ни пройти.«На что мне этот город, где…»
На что мне этот город, гдеНи спрятаться, ни заблудиться,Где на холодных стеклах лицаДрожат, как блики на воде.Но в парке соловей поетПо вечерам. НапропалуюБубнит, хихикает, целуетИ временами залпом пьет.И, удивительный такой,Поет, затасканный, избитый,Слезами жгучими политый,Как роза, ирис и левкой.Сжимает ветку в кулакеНад гулким зданьем туалета,Где лампочка дневного светаТрещит на белом потолке.«В один прекрасный полдень золотой…»
В один прекрасный полдень золотойКромешный мрак сменился темнотой.Приметы проступают понемногу.Прозрачна форма, светоносна суть,Напорешься на сук — не обессудь,Улыбку различишь — и слава Богу.ФЕОДОСИЯ
У автостанции в собореВ прозрачном стариковском хореМерцали царские врата.Рукав широкий пролетал,Угадывался лик пречистый,Под солнцем высыхал порог,Где, загорелы и плечисты,Молчали, сдвинувшись, туристы,Смотрели в светлый потолок.Где я, проезжий и ничей,В то голубое воскресеньеТомился бременем вещейВ мечтах о камере храненья.«Креститься все-таки не стал…»
Креститься все-таки не стал,Свой крест расшатанный таская.Что было дальше — опускаю,Но только холмик — без креста.Синицы тенькают окрест,Ссыхается пустой колодец,Сидит на холмике уродец,И горькую крапиву ест.Все, что осталось от меня.Душой не назовешь, ни духом,Сидит в тоске, свернувшись ухом, —Зародыш? Выкидыш? Свинья?Ему бы чем-то надо стать:Жучком, сучком, болотным газом…И лишь на небо путь заказан,Поскольку холмик без креста.Кругом пирует красота,Толпится жизнь, непобедима,Здесь все съедобно, все едимо,И всяческая суета.Ни кость, ни плоть — прозрачный хрящикКачает скорбной головой…Но памятью моей пропащейВдруг озарится лик его,Когда меж пиршественных щек,Сквозь жизнь, чужую, как малина,Пахнет прохладою клочокЛинялого ультрамарина.Сирени запах на закате?Снежинки тень на голом льду?Быть может, речка, может, платье,Или глоток воды в бреду…«Кипарис на бугорке…»
Кипарис на бугорке,Бабка с баночкой в руке,Над горой гора темнеет,Как вельможа в парике.Хлещет серая волна,Ближе к вечеру виднаДорогого золотогоБанка кислого вина.Лает, выспавшись, кобель,На апрельскую капель,Звуки, тая, улетаютДалеко, на Коктебель.Пахнет мокрой дерезойИ разгромленной грозой,Штормом вынесло копейкуИ колечко с бирюзой.Месяц, круглый, как зевок,Вышел — только и всего.Не подумаешь, не скажешь,Не попишешь ничего.АРКАДИЯ
Ветер споткнулся, и на бегуКанул в бурьян и дрок.Пьяный проспался на берегуИ на рассвете продрог.Воздух зеленый, словно лед,Спят еще все слова.Море молчит, птичка поет,И не болит голова.На каждой травинке оранжевый светИ голубая тень.Солнышко бросило горсть конфет —Радостно сироте.«Под сенью рябиновых ягод…»
Под сенью рябиновых ягодСовсем почернели дома.Да будет осенняя слякоть,И серый промозглый туман.В конце октября, в догораньеРумяного бабьего дня,Душа замирает на граниХолодной воды и огня.Сквозь желтую банную вьюгу,Пугливо моргая, крепясь,Она обращается к югу,И тянет тепло про запас.И не потому ли в кромешнойПучине, без вех и границ,Мелькают легко и неспешноЧешуйки серебряных лиц.А шарканье, топот и говор,И длинный протяжный зевок,Есть эхо чего-то другого,Молчанья, скорее всего.БЕЗ НАЗВАНИЯ
В глубоком детстве появился Бог.Когда мне объяснили, что не верю,И мир был ясен, словно коробок,Он все-таки подслушивал под дверью,Непостижимый, как электроток.И волосы вставали, словно перья,Я радостно мертвел, и чуть дышаТворил из простыни подобье шалаша.И много лет текло сплошное лето.Тропинки, бабочки, акаций чешуя,Дефо и Свифт, и на ходу котлета,Но чуял я, читая и жуя,Как далеко, за горизонтом где-то,Вдевала нитку строгая швея.На бережной волне меня качалоБожественное женское начало.Как сладко было верить в Боганет!И, с любопытством ожидая кары,Отважно сожалеть о Сатане.(Он представлялся мне еще не старым,И, как известно, пребывал в огне.)Палило солнце, мама шла с базара,И я бежал навстречу во весь дух.На дне кошелки умирал петух.Пустынный день на берегу лимана.Там ящерица в небе голубомВ когтях у ястреба. Из пыльного бурьянаВыходит муравей с тяжелым лбом,Два облака сошлись, как два барана,И ливень, словно пыль, стоит столбом.Из душного куста сухой маслиныРаздался крик, похожий на ослиный.Я оказался вовсе ни при чем,И в ультрафиолетовом растворе,Сверкая фиолетовым плечомЯ плавал по расплавленному морю,И видел, глубиною увлечен,Созвездия огромных инфузорий.Невидимый, как муха на коне,Следил за мною строгий Боганет.О чем тогда синели иммортелиНа выгоревшей старческой земле?О простоте, бессмертье, красоте ли,О чем нарцисс над лужицей сомлел,О чем все лето птицы просвистели,И парус одинокий пробелел?Волна, качаясь, на берег выходит,Секунду постоит, назад уходит.И, наконец, в один прекрасный деньКак на голову снег, сошли метели.Освободившейся от тяжести водеВсе дыры предоставлены и щели,И в снежной карусели кое-гдеМелькали легкие одежды Ботичелли.Вот солнце бесполезное взошло,Немного постояло и ушло.Вода в свободном плавала полете,Все стало на земле одно из двух,Все стало на земле в конечном счете,Когда из тела вылупился дух,И только белизна была в почете,И пресный привкус свежести во рту.Была зима, и все, что прежде было,Осунулось, растаяло и сплыло.Во что бы то ни стало — красота:Осенний сон в седых аллеях парка,Во что было то ни стало — красота:Московский Кремль, собор Святого Марка,Во что бы то ни стало — красота:Загаженные клетки зоопарка,Прекрасен Андерсен и Джордж Гордон хромой,Во что бы то ни стало, Боже мой…Скопилось в небе множество дыханий,Снег придавило влажное тепло,Кипело море цинковой лоханью,И мраморное серое крылоКладбищенского ангела маханьемПотерянную птицу увлекло.Все набухало, тяжелело, мокло,Выл пароход, оттаивали стекла.Сырая мышь отчаянье плела,Железный запах долетал из порта,То вдруг казалось, мама умерла,И не было ни Бога и ни черта,То на помойке расцвела зола,То лопнула алхимика реторта.Ночь мокрую отбрасывала теньНа серый день, дырявый, как плетень.Холодная и чистая МадоннаПод действием сомненья и теплаВ тоске переродилась в Купидона.Пронзительная взвизгнула стрела,Покачивая домик из картона,Вода живая в гору потекла.Воскресший Бог был так весом и плотен,Что иногда казался просто плотью.Посередине моря островок.Рай в шалаше и тень цветного зонта,И каждый румб изучен назубокПо замкнутому кругу горизонта.Шалаш вначале, после теремок,И благоденствие, и крепкий сон там.Иной раз чайка близко подойдет,В глаза посмотрит, снова отойдет.Так вот он, перелетный центр мира,Живой, неуловимый, словно ртуть,Находка для любого в мире тираС горько-соленой выходкой во рту,В полете из прозрачного пунктираКрылом следы сметает на лету,Над белой пеной кружится, зевая,В иголку нитку иногда вдевая.Осенняя прогулка тяжела,Осенние фонтаны ослабели,Прямее стали стороны угла,Прохладней стали простыни постели,Пристроившись на краешке стола,Господь гостит, бывает, по неделе,Тетрадку легким жестом развернет,Поморщится, нахмурится, вернет.А если б никогда не ошибался,Я тоже был бы бесконечно прав,Блаженно улыбаясь, ошивалсяВ тени успокоительных дубрав,И допевал кусок чужого вальса,Уютно в плечи голову вобрав.Вот так увидишь любящие лица,И хочется сквозь землю провалиться.Когда-то где-то допустил просчет.(О чем тогда синели иммортели?)Уж не тогда ль, когда я был не в счет?(Прохладней стали простыни постели.)А может быть, меня не то влечет?(Господь гостит, бывает, по неделе.)Осенний лед крошится под звездой,И темной заливается водой.О, тяжесть понимающего взгляда,Серьезного, как смертный приговор.Казалось бы, не так уж много надо:Да не найдется в мире никого,Кто к таинству священного обрядаПритянет молчаливый разговор,Или поддержку в трудные минуты,Когда у добродетели в плену ты.Пустеет поприще. Холодный воздух густ.Я праздную еще одну победу.И проплывает ложка мимо уст,Та самая, что хороша к обеду.Снег выпадет, — со всеми помирюсь,И, может быть, куда-нибудь поеду.И светится под дверью полоса,И режет утомленные глаза.КОМАРИК
I
Только головы уроним,Взявшись за руки, как встарь,Прилетает посторонний,Одиночка и кустарь.И, полоской лунной пылиВоздух нежно теребя,Нас безжалостно распилитНа меня и на тебя.II
Он угодил не в глаз, а в бровь,И с музыкой — в полет.И вот летает моя кровь,Летает и поет.Присядет на твою ладонь,И взмоет, укусив,В бордовое вплетаяДо Ликующее Си.Лети подальше от скорбей,Сквозь яблони в цвету,Покуда грузный воробейНе склюнет на лету.«Посмотри окрест ли, наверх…»
Памяти А. Тихомирова
Посмотри окрест ли, наверх, —В божьем мире ни души.Только щелкают в канавахЛедяные камыши.Только волки-кривотолкиПрячут желтые глаза.В новогодней темной елкеИзумруд да бирюза.Затолкал в печурку плаху,И под шум внезапных крылСправил новую рубаху,И калитку приоткрыл…«В какой-то усадьбе-музее…»
В какой-то усадьбе-музее,Где мы побывали когда-то,Портреты картинно висели,Лампадками теплились даты.Смешались эпохи и стили,Стекло помутнело в пыли,И музы с плафонов спустились,И в подпол мышами ушли.Откуда же знает старухаВся в пепле портретных жемчужин,Что дом ее все же не рухнул,И даже кому-нибудь нужен?Откуда же столько суровойУверенности в победеВ глазах у того молодогоВоенного в темном портрете?..Балкон мезонина дощатый,Грибами пропахли перила,Кружила ворона, и чья-тоЗабытая память парила.«Крепко сидят журавлиные клинья…»
Я. Гольцману
Крепко сидят журавлиные клиньяВ памяти. Все сначала —Пятнышко света на горькой калине,Черные доски причала.Как, наглотавшись дождя или шквала,Пели. Не сразу, но пелось.И вертикально над нами вставалоГибкое озеро Пелус.Хлопало перистыми краями,Крупными звездами скалясь.На Бодунове в маленькой ямеТетерева плескались.Гагара печальная в черной шалиПока что не улетела.В мокрой деревне еще дышалиДва стариковских тела.Нынче же там и зимой и летомПо-человечьи дико.Лишь наливается льдистым цветомЯгода неживика…«Мой мальчик не желает танцевать…»
Мой мальчик не желает танцевать.В осенней мгле ступни большие мочит,Вино лакает, голову морочит,Но только не желает танцевать.Ни краковяк ему не по нутру,И ни фанданго. Встанет поутру,После того, как прошумит полночи,Умоется, а танцевать не хочет.Я умоляю: — Ну хотя бы па,Ногой туда, ногой сюда, не сложно…Нахмурится и отвечает: — Па!..И говорить с ним дальше невозможно.Но, слава Богу, не берет в расчетДурного глаза и худого взгляда,А танцевать не хочет, — и не надо,Наверно, не приспичило еще.«То были хорошие дни…»
То были хорошие дни.Пустырь у районной больницы,Средь пижмы и медуницыБольные торчали, как пни.И я назывался — больной.Мы солнышка ждали, как дети.Страданья, болезни и смертиОт нас оттеснили стеной.Бетонной больничной стеной.В провалах, проемах, проломахФигуры друзей и знакомыхЯвлялись передо мной.В особенно яркие дниСверкали колени и локти,И пуговица на кофте.Все прочее было в тени.Я сладкий жевал пирожок,И, слушая, мало что слышал:Все ждал позволения свышеПокинуть цветущий лужок.«В толще домашнего плена…»
В толще домашнего плена,В гулком своем этажеСтарая девочка ЛенаПишет стихи о душе.Строчка за строчкой — помарка,Выдох за выдохом — стих.Что ж не приходит Тамарка…Десять окурков в горсти.Старая девочка ЛенаКофе без сахара пьет,Пеплом осыпав колено,Песни блатные поет.Песни отцовского детстваДавят полуденным сном…Персиком пахнет Одесса,Пеплом и кислым вином.Песня за песенкой — месса,Строчка за строчкой — душа.Лена поет «за Одессу»,Как никогда, хороша.«Вся кухня в бабочках ночных…»
А. Гордону
Вся кухня в бабочках ночных,Сиреневых и серых.На пыльных крылышках у нихЗначки нездешней веры.У той — чугунного коняСерьезная улыбка,Другая смотрит на меняНасмешливо и зыбко.Вторую ночь я не ложусь,Замучили глаголы.Вторую ночь я им кажусьБессмысленным и голым.И вот, усевшись, кто куда,На чайник и на ступку,Они притихли, как вода,Ждут от меня поступка.А мы отвыкли поступать,Как велено природой.А мы привыкли отступатьПоэмой или одой.Но, терпеливые, они,Не принимают слова.Бог знает, где проводят дни,И прилетают снова.«— Ну, где тебя носило?…»
— Ну где тебя носило? —Жена меня спросилаВ двенадцатом часу.Конфорку погасила,Достала колбасу.Я не подал и виду.Но проглотил обидуС борщем и колбасой.Я что-то красил где-то,И ехал без билета,Расплющенный в автобусе,От холода косой.Кого-то где-то носит,В чем мама родила,Никто его не спросит,Не спросят: — Как дела?«Ирония, Хохма Израйлевна, хватит с меня…»
Ирония, Хохма Израйлевна, хватит с меняРадости недопития, мудрости дули в кармане.Скрипочка с подковырочкой, над горестями труня,Не развлечет, не утешит, тем более — не обманет.Время ворчать и талдычить, и все принимать всерьез,Милости от природы медленно ждать, уважая,В зарослях простодушия какой бы не вырос курьез —Буду душою равен этому урожаю.От изящной словесности, стало быть, отрекусь,Мечтательной выпью заткнусь, прямо тут на болоте…Родственник бедной Хохмы, старый бездельникВкус Ходит на тонких ножках и нос раздраженно воротит.УРОКИ РИСОВАНИЯ
I
Брошен ворохом на водуХворост карандашных линий,И привиделась природаСемилетней Катерине.Померещилось, что вместоЖелтых листьев, хлопьев белых —Бесконечное семействоПузырьков окаменелых.Известняк шершавым бокомЗабелел в разгаре ночи —Слабый свет мельчайших окон,Монолит из одиночеств.Я ли в эти откровеньяНе проник от А до Яти…Но звучит благословеньеВ хрупком знании дитяти:Неразумным, лишним словомВ скучном и бесстрастном тоне,Каплей воздуха живогоВ чугуне или бетоне.II
Каракулей беспечных серый хворост,Спокойствие в осиннике густом,Упорно продираемся сквозь хворостьЖасминных и калиновых кустов.Нужна вода для глубины картины.И коронует этот грустный видСтаринный пруд в разводах темной тины,А в бочаге утопленник стоит.Подводными теченьями колышим,Он всплыл бы к отраженным берегам,И пузырьком на свежий воздух вышел,Когда бы не колосники к ногам.Была бы глубина, а тайна будет,И суть невсплывшая останется ничьей…Между стволами серебрятся люди,Дорожка из толченых кирпичей.В расплывшейся листве скопилась влага,И промокает небо, как бумага.III
— Наденьте головной убор,—Вздохнула мама.Обходим оживленный дворУниверсама.Хлопочет здесь толпа ворон:Зачем поля им, когда еда со всех сторон.Идем, гуляем.Идем, гуляем. В пустыриИ буераки,Там лопаются пузыри, —Зимуют раки,Там что-то по ночам шуршит,Топорщит ушки,И в заморозки хорошиГрибы чернушки.Там облака тусклее льда.Калитка в поле,Сад, облетевший навсегда, —Дрова, не боле.Калитка на одной петле,И ветер тихоТолкает от себя к себе,Ни вход, ни выход…За кольцевой дорогой, безКонца гудящей,Застыл великолепный лес,Как настоящий.IV
В теплой маслянистой охреПропадает первый снег.На бечевке рыба сохнетВ затуманенном окне.Чем избушка та хранима,Век рассыпался, как мел.Время — это все, что мимо,Все, чего ты не сумел.Прогнила под крышей балка,Снег летит, как саранча.Где-то тявкнула собака,И бульдозер зарычал.V
Опять малинового цветаНа горизонте полоса.Как все-таки легко поэтам —Что захотел, то написал.А мы рисуем человечкаС воздушным шариком в руке,За ним закат стоит, как печка,И блики прыгают в реке.Опять ошибка за ошибкой,Закат не ладится, хоть плачь,Не получается улыбка —Какой-то розовый калач.VI
По стеклу литаяКатится вода.Человек летает —Это не беда.Никому не назло,И не на пари.Издавна навязло:Плюнь и воспари.Глянцевый, как брошка,Огибает клен,Светом из окошкаСнизу озарен.Золотом латаютБездну облака,Человек летаетЗапросто, покаСобрались у печи,Спаяны огнем,Коротаем вечер,Думаем о нем.А погаснет дверка,Холодом дохнет —Дернется, померкнет,Ниточку порвет,Сгинет понапраснуВ мороси ночной,Расползется кляксойПо трубе печной.VII
По шестнадцатиэтажкамЭхо скачет, как ядро.Тапочки, штаны, рубашка,Да помойное ведро.— Катерина, Катя, где ты,Все живое дома, спит,Только папа неодетыйМусорным ведром скрипит.Качели из железаБолтаются в ночи.Скрипят, из кожи лезут,А девочка молчит.И воздух темно-синийХватает полным ртом.Пожалуй что простынет,Но все это потом.Шестнадцатиэтажка,Одиннадцатый час…Пожалуй, будет тяжко,Но это не сейчас.«Не припомню, я был или не был тяжел и прожорлив…»
Не припомню, я был или не был тяжел и прожорлив,Или легкою мышкой шустрил в облетевших словах,Только пискнуло что-то, только что-то проклюнулось в горлеИ, вздохнув облегченно, повисаю на птичьих правах.Не пойму, не проверю — другое ли стало обличье,И не знаю что в небе там — воздух по-прежнему густ,Знаю только что новое это косноязычьеВыше прежнего лепета на целый рябиновый куст.«Не то, чтобы состоялся…»
Не то, чтобы состоялся —Но волен в подборе беды.Скорее всего — отстоялся,Как буря в стакане воды.Холодные чистые грани,И радуги бледный изломПриемлют мое содержанье.Скорее всего — повезло.«Исповедимы торные пути…»
Исповедимы торные пути.Лишь чья-то тень по пыли пролетит,Да изредка, рассеянно скользя,Увидишь то, что поднимать нельзя:Там — из букета выпавший цветок,Там — лотерейный скомканный квиток.И, постепенно растворившись в полдне,На мысль наткнешься, Господи прости…Опомнишься — идешь путем Господним,И сквозь туман кремнистый путь блестит.РОЖДЕСТВО
Стекло с морозной пыльцой,Остатки праздничного торта,Младенца скорбное лицо,Припоминающего что-то.И ты глядела на меня,И только головой качала,В тревожном ожиданье дняНапряжена и одичала.«Остатки воскресной пирушки…»
Остатки воскресной пирушкиНа жалкие наши шиши.Утиная лапка петрушкиНа стылой картошке лежит…Прорвемся, но только не сразу,Потерпим еще до поры,Не знаю, как небо в алмазах,А море увидим с горы.И, венчики трав обрывая,С обрыва — в карьер и галоп.Струна задрожит мировая,И муха нацелится в лоб.И в этом предпраздничном действеСебя не узнаете вы:И щеки трясутся, как в детстве,И шляпа летит с головы…«День почти сошел на нет…»
День почти сошел на нет.Холод небольшой, но емкий,Призрачный пространный светОпускается на елки.Поостынь и помолчи —Дерзновения поэтаБезнадежнее свечи,Мимолетнее, чем лето.Что останется — Бог весть,Но и снег и эти ели, —То, что в самом деле есть,То, что есть на самом деле.Тень касается лица,Птица резко прокричала…Свет и холод — без конца,В чистом виде — без начала.«И снова первый снег. И комья…»
И снова первый снег. И комьяЗемли, травы и разной дряниНарядней стали. И влеком яДомой, домой. Печатный пряникПри ясном самоварном блескеКусают все. А сколько пьяныхВ том карандашном перелеске…Короче, праздник на повестке.А я зашторился от света,Участия не принимаю,Но эту радость, гордость эту,Пока не вижу, понимаю.Пока не вижу — знаю больше:Когда земля сольется с небомПред самым, то есть, первым снегомСветлей становится и горше.А в перелеске холод властный,Посмертный вкус рябины краснойПереминаются синицы,Бьют рукавами, как возницы.«Немного сумерек на пальцах…»
Немного сумерек на пальцах,Листок бумаги в темноте,И те потери, тени те,Которым незачем трепатьсяВ дневном посмешище грачей,На ярком солнечном позоре —Плетя неясные узоры,Сидят, как птицы, на плече…РОЖДЕСТВЕНСКАЯ НОЧЬ
В. Леоновичу
I
Кисловатый блеск металлаВ облаках. И в этом блескеСерой сыпью обметалоПерекрестки, перелески.Сквозь дырявый бурый гарус,Размывая свет в тумане,Прихрустит пустой Икарус,Человечка прикарманит.Вперемешку раскидалоПеребранки, пересуды,Слышен дальний звон скандала,Клекот собранной посуды.Ситуацией владею.Эту полночь понимаюКак дурацкую затею,И как дар воспринимаю.Отбурлят и эти дрожжи,Долька лунная растает…Не хватает горстки дрожи,Кома в горле не хватает.II
От кутерьмы дневной не лечит,И, раздражаясь, гонит прочьНедугом тяжким, человечьим,Одолеваемая ночь.То снег летит легко и мглисто,То начинает моросить,Уже и водки не спроситьУ очумелого таксиста.Стихает в подворотне драка,Непостижимая уму,Уже за полбеды до мракаНикто не нужен никому.Шквал вылетает из-за тучки,Разбрасывая прах и тлен,Срываясь с ледяной колючки,Взлетает полиэтилен,В бреду собака ли, калекаКружит на месте. Нет пути.Уже и время, платный лекарь,Остановилось. Без пяти,Уже едва мерцает Слово,И мрак, поземку проглотив,Свет выедает до основы,Выплевывая негатив.III
На тетрадке рисую,Морщусь сквозь пеленуНемощи. Все же всуеИмя не помяну.Скудны мои печали,Спущенные с цепи.Что бы ни означали— Господи, потерпи.Рикошетом задело,Бросило средь руин.Темное это дело,Тут один на один.Выскользнула монета,Шарю который год.Если выхода нету,Должен быть где-то вход.Без путеводных нитокВытащу, что имелСкаредным аммонитомЧерез Девон и Мел.Проступлю в одночасье,Вытеку, как вода…Господи, не печалься,Я обращусь тогда.IV
Ночь талая полна с краями,И ветра нет.Стоит звезда в глубокой яме,А сверху — свет.Зеленый воздух заструилсяВ пандан ручью.Передний волхв остановился,Задул свечу.Таит цветных туманов сонмыЛесов альков.Глиссандо над рекою сонной—Каскад мальков.В траве высокой не найти, чьиАльты, басы,Чисты посвистыванья птичьи,Светлей росы.Многоголосие несется,Молчать невмочь.Под дымчатым покровом солнцаЛикует ночь.«Кругами на воде…»
Кругами на водеАпрельский дождик вышит,И каждый новый деньНа беспорядок выше,На голову кота,Застрявшего на крыше.Брожение глушиВ арбатских переулках,Мычание машин,Испарина на булках,И новенький старикУ подворотни дышит…«За окном шумит метель…»
За окном шумит метель.В полумраке, в темноте ль —Маюсь, каюсь, беспокоюсьЗа стареющих детей.Хорошо, хоть среди дняНет управы на меня:Давешние пиететы,Прежние авторитеты —Тени ветхого плетня.Даль прозрачна, мысль ясна:Предстоит еще весна,И, в любое время года,Предстоит еще свобода —Мука, свежесть, новизнаНеизбежного исхода.