Гарц, и своей дикой сумрачно-хвойной красотой служит резким контрастом к нему; также пленительно различий и три долины Нижнего Гарца, образуемые Ильзой, Бодой и Зелькой, олицетворяющими характер каждой долины. Это как бы три женских образа, и не так легко решить, который из них прекраснее.
О милой, пленительной Ильзе и о том, как пленительно и мило она меня приняла, я уже говорил и пел. Сумрачная красавица Бода встретила меня не столь милостиво, и когда я сначала увидел ее в темном, как кузница, Рюбеланде, она, видимо, была не в духе и куталась в серебристо-серое покрывало дождя. Но в порыве быстро вспыхнувшей любви она сбросила его, и когда я добрался до вершины Ростраппы, лицо ее засияло мне навстречу ярчайшим солнечным блеском, все черты ее излучали величайшую нежность, а из скованной скалистой груди как будто вырывались вздохи страстной тоски и томные стоны мечтательной печали. Менее нежной, но более веселой предстала предо мной прекрасная Зелька, красивая и любезная дама, чья благородная простота и веселое спокойствие исключали всякую сентиментальную фамильярность, однако чья затаенная улыбка выдавала шаловливый нрав; этим я объясняю то обстоятельство, что в долине Зельки я испытал целый ряд мелких неудач, например: желая перепрыгнуть через ручей, я прямо плюхнулся в воду, в самую середину его, а когда я сменил промокшие башмаки на туфли и одну упустил из рук, вернее -- с ног, порыв ветра сорвал с меня еще и шапку, лесные колючки исцарапали мне ноги, и -- увы! -- так далее. Однако все эти неприятности я охотно прощаю прекрасной даме, ибо она прекрасна. Она и сейчас стоит в моем воображении во всей своей тихой прелести и точно просит: "Если я и смеюсь, то все же не со зла, и, прошу вас, воспойте меня". Великолепная Бода также выступает в моих воспоминаниях, и ее темный взор как бы говорит: "Ты подобен мне в гордости и в боли, и я хочу, чтобы ты любил меня". И прекрасная Ильза прибегает вприпрыжку, изящная и обворожительная лицом, движеньями и станом; она во всем подобна прелестному созданью, вдохновительнице моих грез, как и ты -- она смотрит на меня с неодолимым равнодушием, но вместе с тем так искренне, так вечно, с такой прозрачной правдивостью...-- словом, я -- Парис, предо
мною три богини, и яблоко я отдаю прекрасной Ильзе.
Сегодня первое мая; точно море жизни, изливается на землю весна, белая пена остается висеть на ветках деревьев, и широкая, теплая, сияющая дымка лежит на всем; в окнах городских домов весело поблескивают стекла, под крышами воробьи снова вьют свои гнездышки, а по улицам Гамбурга ходят люди и дивятся, что воздух такой волнующий, что у них на душе так чудесно; крестьянки из пригородов в своих пестрых одеждах продают букеты фиалок, сиротки в голубых кофточках, со своими хорошенькими внебрачными личиками, проходят по Юнгфернштигу и радуются так, будто сегодня им предстоит найти отца; у нищего на мосту такой довольный вид, точно ему выпал главный выигрыш; даже чернявого маклера с лицом жулика-мануфактурщика, по которому плачет виселица, и того озаряет солнце своими беспредельно терпимыми лучами,-- я же пойду за городские ворота.
Сегодня первое мая, и я думаю о тебе, прекрасная Ильза, -- или мне называть тебя Агнесса, оттого что это имя больше всех тебе нравится? Я вспоминаю о тебе, и мне хотелось бы вновь посмотреть, как ты, сверкая, сбегаешь с горы. Больше всего мне хотелось бы стоять внизу, в долине, и принять тебя в свои объятия. Какой прекрасный день! Всюду вижу я зеленый цвет, цвет надежды. Всюду, как светлые дива, расцветают цветы, и мое сердце тоже хочет опять зацвести. Это сердце ведь тоже цветок, и к тому же преудивительный. Оно -- не робкая фиалка, не смеющаяся роза, не чистая лилия или другой подобный им цветочек, который радует своей скромной прелестью душу девушки, так красив он на красивой груди и нынче вянет, завтра расцветает вновь. Это сердце больше походит на тот тяжелый причудливый цветок бразильских лесов, который, по преданию, цветет лишь раз в столетье. Помню, мальчиком я видел такой цветок. Мы услышали ночью выстрел, словно из пистолета, а наутро соседские дети рассказали мне, что это их алоэ распустилось вдруг с таким треском. Они повели меня в свой сад, и там я увидел, к своему изумлению, что низкое, жесткое растение с нелепыми широкими зубчатыми листьями, о которые легко было уколоться, теперь высоко поднялось, и наверху, подобный золотому
венцу, распустился великолепный цветок. Мы, дети, не могли дотянуться до него; и ухмыляющийся старый Христиан, который любил нас, построил вокруг цветка деревянные мостки; мы влезли на них, как кошки, и с любопытством заглядывали в открытую чашечку цветка, из которой поднимались лучами жадные нити тычинок и странно дикий, неслыханно роскошный аромат.
Да, Агнесса, не часто и не легко расцветает это сердце; насколько я помню, оно цвело лишь один-единственный раз, вероятно, очень давно, не меньше ста лет назад. Мне кажется, как ни великолепно распустился тогда цветок, он все же должен был захиреть от недостатка солнечного света и тепла, если даже и не был уничтожен суровой зимней бурей. Но теперь что-то зреет и теснится в моей груди, и если ты вдруг услышишь выстрел, -- девушка, не пугайся! Я не застрелился, это раскрылся бутон моей любви, и она рванулась ввысь сияющими песнями, вечными дифирамбами и радостнейшей полнотой созвучий.
Если, однако, эта высокая любовь слишком высока, девушка, не стесняйся, поднимись по деревянной лесенке и загляни в мое цветущее сердце.
Еще только начало дня, солнце едва прошло половину своего пути, а мое сердце уже благоухает так сильно, что у меня голова начинает кружиться и я уже не различаю, где кончается ирония и начинается небо, и я населяю воздух своими вздохами и хотел бы опять растечься потоком сладостных атомов в предвечной божественности; что же будет, когда наступит ночь и в небе выступят звезды, "те несчастные звезды, что скажут тебе"...
Сегодня первое мая, и последний ничтожный лавочник имеет право на сентиментальность, так неужели ты запретишь ее поэту?
&
КОММЕНТАРИИ ПУТЕШЕСТВИЕ ПО ГАРЦУ
Первая часть "Путевых картин" в журнальном варианте была опубликована в 1826 году (журнал "Gesellschafter" -- "Собеседник") со значительными сокращениями и искажениями. В том же году под названием "Путевые картины" вышла книга Гейне, куда, кроме "Путешествия по Гарцу", включены были стихотворения цикла "Возвращение на родину" и вольные стихи первого цикла "Северное море".
В "Путешествии по Гарцу" еще хорошо прослеживаются связи с современной и предшествующей романтической прозой, они видны в самом построении повествования, основанного на фабуле странствия, вольно перемежающего стихи и прозу, красочные описания природы и вставные новеллы-миниатюры. Внешне Гейне сохраняет все (или почти все) приметы романтического романа как "универсального жанра", разработанного в теории братьями Шлегель и реализованного на практике Людвигом Тиком, Новалисом, Брентано и другими, менее именитыми, авторами. Тем острее обозначились глубокие изменения, внесенные Гейне в этот жанр. Достаточно сравнить "Путешествие по Гарцу" с известнейшей повестью Эйхендорфа "Из жизни одного бездельника", вышедшей двумя годами раньше: и у Эйхендорфа речь идет о странствующем школяре, его герой тоже путешествует по немецким городкам и деревушкам, встречая на пути всевозможные приключения. Однако повествование Эйхендорфа растворено в условности, все его движение подчинено реализации романтической темы торжества любви и искусства над косными обстоятельствами, практический маршрут странствия перестает быть важным, Германия мало отличается в его изображении от Италии. Иначе у Гейне: здесь показана современная немецкая жизнь, названы конкретные города, деревушки и даже люди, безбоязненно приведены цитаты из путеводителей и исторических справочников, то есть описано вполне реальное путешествие (Гейне совершил его осенью 1824 г.), тогда как элементы романтической поэтики использованы скорее как вспомогательное средство украшения повествования и отчасти как дань традиции.
Насколько Гейне уже в "Путешествии по Гарцу" ушел от традиционной трактовки романтической прозы, можно судить на еще одном сравнении, сопоставив описание рудников и горного дела у Новалиса (пятая глава "Генриха фон Офтердингена") и у Гейне. Для Новалиса погружение в глубь земных недр скорее метафора постижения таинств природы (при том, что сам он по профессии был горным инженером), для Гейне -- вполне реальный процесс, и описывает он. не метафизическое действо, а тяжелый, изнурительный труд.
Благодаря конкретности, аутентичности жизненных наблюдений резче прозвучала сатира Гейне, в основе которой -- политические, по сути, размышления о провинциализме немецкой жизни, о мелкости масштабов "филистерского" мышления, господствующего в стране, землю и народ которой поэт глубоко любит, но отсталость Шторой вызывает у него беспощадную и горькую насмешку. Недаром многие люди, упомянутые в книге, откликнулись на публикацию "Путешествия по Гарцу" уточняющими опровержениями, недовольством и даже заявлениями в полицию, а рецензенты, избегая анализа книги по существу, уклончиво толковали о дерзости автора, обвиняя того в сведении личных счетов.
Стр. 11. Эпиграф взят из "Речи памяти Жан-Поля", которая была произнесена Людвигом Берне 2 декабря 1825 г. во Франкфурте. Жан-Поль -псевдоним писателя Иоганна Пауля Фридриха Рихтера (1763 -- 1825). Берне Людвиг (1786 --1837) -- немецкий критик и публицист демократической ориентации; в пору написания "Путешествия по Гарцу" Гейне относился к Берне с большой симпатией, впоследствии, однако, их идейные расхождения (см. т. 2, коммент. к "Атта Троллю") усиливались; они сформулированы в книге-памфлете Гейне "Людвиг Берне" (1840).
Стр. 12. Людер -- геттингенский студент, прославившийся своими спортивными успехами.
...когда... я был зачислен в местный университет, а затем вскоре оттуда отчислен... -- Гейне был зачислен в Геттингенский университет в октябре 1820 г., а в январе 1821 г. из-за дуэли исключен на полгода.
Педель -- университетский служитель, в обязанности которого входил надзор за поведением студентов.
Гвелъфские ордена -- ордена, учрежденные королевским домом Ганновера, где правила династия из рода Гвельфов.
Вандалы, фризы, швабы, тевтоны, саксы, тюрингцы -- немецкие народности. В данном случае подразумеваются студенческие корпорации, построенные по принципу землячеств.
Вендерштрассе -- центральная улица в Геттингене. Разенмюле, Риченкруг, Бовден -- деревни неподалеку от Геттингена.
Петухи-вожаки -- распорядители мензур, то есть студенческих фехтовальных занятий.
Стр. 13. Маркс К.-Ф.-Х. (1796-1877) - геттингенский профессор, автор книги "Геттинген в медицинском, физическом и историческом отношении" (1824). В ней он действительно опровергает суждение о том, что у геттингенских красавиц якобы нестройные ноги...
"Сад Улъриха" -- пивное заведение в Геттингене.
...ученый***, вероятно, еще лежал в постели...-- Во французском издании прямо указан историк И.-Г. Эйхгорн (1781 -- 1854), однако на полях немецкой рукописи Гейне стоит имя И.-Ф. Блуменбаха (1752--1840), физиолога и естествоиспытателя, коллекционера всевозможных научных и исторических курьезов, которыми он нередко снабжал журналы и альманахи.
Стр. 14. Георгия-Августа -- обиходное название Геттингенского университета, основанного королем Ганновера Георгом-Августом II в 1737 г.
...из стойла пандектов...-- Подразумевается юридический факультет. Пандекты -- свод решений, имеющих силу закона, составляют часть кодекса римского права, изданного по указанию императора Юстиниана в 553 г.
...римские казуисты...-- Казуистика -- особый раздел в правоведении, посвященный изучению частных случаев ("казусов").
Трибониан и Гермогениан -- римские юристы, первый из них принимал участие в разработке кодекса императора Юстиниана. -- Corpus juris со сплетенными руками. -- Сплетенные руки-- эмблема издательства Векселя, издававшего кодекс Юстиниана.
Шефер и Дорис. -- Подразумеваются два педеля Геттингенского университета, фамилия Шефер по-немецки означает "пастух", отсюда пасторальная острота Гейне, переиначивающего имя второго педеля (Доре) в женское, чрезвычайно популярное в этом жанре; отсюда же и намек на швейцарского писателя Соломона Гесснера (1730--1788), известного своими идиллическими сочинениями, в которых, правда, пастушка по имени Дорис не фигурирует.
...в своих полугодовых писаниях... -- Имеются в виду списки студентов, которые составлялись каждые полгода.
Стр. 15 ...распевали песенку Россини...-- Так Гейне в шутку называет (имея в виду ее популярность) грубоватую студенческую песню, слова которой он приводит.
Фузия Канина -- шутливое искажение латыни: Lex Furia Caninia -- римский закон об освобождении рабов по завещанию.
Стр. 16. ...Навуходоносора в последние годы жизни...-- По библейскому преданию, Навуходоносор в последние годы жизни питался травой (Кн. Пророка Даниила, 4, 29--30).
...так же как и другие крепости, о которых говорит Филипп Македонский...-- Филипп Македонский -- царь Македонии с 359 г. до н. э., отец Александра Македонского. Приписываемое ему изречение Гейне цитирует, видимо, по "Письмам к Аттику" Цицерона (1, 16).
Стр. 17. ...придворный советник Рустику с, этот Ликург Ганновера...--Латинизированная фамилия геттингенского профессора-юриста Антона Бауэра (бауэр -- по-немецки "крестьянин", по-латыни -- рустикус). Ликург -- легендарный законодатель в Спарте. Бауэр активно участвовал в разработке ганноверского уголовного кодекса.
Куяциус -- латинизированная фамилия известного французского юриста Жака де Кюжа (1522--1590), Гейне иронически называет этим именем Густава Гуго (1764-- 1844), специалиста по римскому праву, одного из основателей "исторической школы"; Гейне слушал его лекции и сдавал ему экзамен.
Стр. 17--18. Ветреный плутишка, ты, любитель рубить деревья с макушки! -- Гейне издевается здесь над схоластическим комментарием Густава Гуго к кодексу Юстиниана относительно принадлежности дерева, растущего на границе двух владений.
Стр. 18. Я слышу голос дорогого моего Прометея... -- Далее смелая и актуальная для той поры политическая аллюзия: с Прометеем сравнивается Наполеон. Во французском издании этот намек4 расшифрован еще яснее: "Злобная власть и безмолвное насилие Священного союза приковали героя к скале, затерянной в океане".
Старик Мюнхгаузен -- барон Герлах Адольф фон Мюнхгаузен (1688--1770), первый куратор Геттингенского университета.
Стр. 19. Это были сцены из эпохи Освободительной войны... -Освободительной войной называли тогда войну немецких княжеств против Наполеона (1813 -- 1815).
Такая серая, изъеденная временем руина... -- От этих слов и до конца стихов на с. 20 текст был опущен в окончательном прижизненном издании "Путешествия по Гарцу" и в берлинском собрании сочинений издательства "Ауфбау" включен в дополнения. Здесь и далее в нескольких местах (см. коммент.) переводчик отступает от текста берлинского издания, включая в него некоторые существенные варианты.
Стр. 20. ...я нагнал бродячего подмастеръя...-- Встреча эта действительно имела место и вызвала вскоре после публикации "Путешествия по Гарцу" отклик странствующего торговца Карла Дерне, подтвердившего достоверность описанного эпизода, но с поправкой,-- он, мол, сам мистифицировал Гейне, прикидываясь простоватым ремесленником. Эпизод, однако, достоверен прежде всего художественно : в Германии той поры подобная встреча была вполне возможна.
Стр. 21. Герцог Эрнст -- герой легенды и основанной на ней средневековой поэмы (ок. 1180), где повествуется о жизни и сказочных путешествиях на Восток герцога Эрнста Швабского.
Оссиан -- легендарный шотландский бард, которому шотландский поэт Джеймс Макферсон приписал свои вольные переложения древней кельтской поэзии в английском переводе.
...он спел прелестную народную песню...-- Песня опубликована в сборнике "Немецких народных песен", изданных Бюшингом и Ха-геном в 1807 г. Гейне обыгрывает мотивы этой песни в позднем стихотворении "Капризы влюбленных" (см. т. 2 наст. изд.).
Портной спел еще немало народных песен...-- Отсюда и до слов: "Гете же принадлежит обоим" -- текст был помещен в первом издании "Путешествия по Гарцу" (1826) и впоследствии опущен.