Он оставил щёлочку без миллиметра запаса. Дескать, покажи свою меткость, коли такой наглый. По филигранности манёвр походил, как если б пуля прошла в игольное ушко и, мгновенно развернувшись, сквозь него же обратно. Вписаться после атаки слипстримом в Посошок было сродни попаданию в «бычий глаз» в дартсе со стометрового расстояния.
Тем не менее получилось!.. Из-под моста я выехал, никого не наблюдая впереди. Вчерашнее волшебное ощущение вернулось. Вместе с хлопками в наушниках, которые не сразу идентифицировал…
— Так держать… — обрело язык командное радио. — Наращивай отрыв… — и добавило. — Используй преимущество машины… — видимо, чтоб не зазнавался раньше времени.
Даже моя безнадёжно отстающая «формула» из недавнего прошлого была б здесь, наверно, быстрей на секунду с круга. Но когда лидируешь, от скорости совсем другое чувство. Должно быть, на овалах эти монстры способны впечатлить ещё больше. Хотя с «полётом по собственной гостиной» пока «вертолёт» справляется изящней реактивного истребителя.
Стыдно признаться, я давно не помню, чтобы с каким-то особым трепетом относился к вверенной технике. Скорее, мы обоюдно раздражали друг друга, считали ни на что не способными. Ничего похожего на трогательное чувство между конём и всадником. Может, оно зарождается сейчас?..
Тем более, имя той, что подо мною, звучит вполне себе нежно и музыкально: «…Лола — Эл-О-Эл-Эй — Лола — Ло-Ло-Ло-Ло-Лола…» Как у большинства соперников, и с таким же Форд-Косвортским движком. Но дополненная эксклюзивными, командной разработки, амортизаторами вкупе с аэродинамическим чудо-обвесом.
Разбег по стартовой прямой и в последний момент отказ от взлёта чётко на точке невозврата. Дальше извилистыми тропами вперёд и вверх. После лабиринта со стенками тусклого золота всё ещё плотной листвы на выходе из Тарана впереди открывается небо без единой крапинки облаков. Таким, наверно, его видят набирающие высоту лётчики — более бездонным, чем ночное, усеянное звёздами. Ультрамариновая глубина делает прозрачный воздух подобным непроглядной водной толще над океанской впадиной. Хочется, не отпуская газ, продырявить эту синеву, и, пронзая пространство, унестись в бесконечность.
Но за изломом подъём сменяется не менее захватывающим пикированием. Голубизна исчезает. Упругое тело стальной асфальтовой змеи бросается навстречу и ловит мощным удушающим извивом. Приходится, будто в Монако, «облизывать» поворот в паре сантиметров от рельса безопасности. Знать, отбойник нарочно насколько можно придвинули к трассе — подальше от скал. Любой камушек, случайно скинутый оттуда чьей-то ногой или попой, на такой скорости пробьёт дыру в шлеме не хуже крупнокалиберной пули. Поэтому ни черта не видно, что скрывается впереди по ходу. Топишь газ вслепую. И только поймав момент, когда из-за изгиба рельса высунется То-Самое-Дерево, оборвавшее жизни двух беглецов, коменданта и гонщика, можно потихоньку распрямлять траекторию и наслаждаться пейзажем.
В скоростных поворотах стены несутся на тебя быстрее, чем земля при падении с высоты. Светлые полосы гравия перед барьерами из покрышек похожи на пену прибоя у смертоносных рифов. Руль сопротивляется, но усилие приятное, будто поймал крупную рыбу. Однако чуть ослабишь хватку или перестараешься — сорвётся. Вернее, утащит тебя в гравийную пучину…
После Удавки можно чуть выдохнуть, но слишком расслабляться не стоит. По-прежнему любая помарка — и машина вмиг станет похожа на гитару Пита Таунсенда, отыгравшего «My Generation».
Одна из прелестей гонок: тут цена ошибки не ниже, чем везде — но расплаты за неё не приходится ждать. У неправильно построенного здания, скажем, стены могут через год покрыться изнутри плесенью. Или оно рухнет к чертям от средней силы землетрясения, которое Бог весть когда случится. А тут, если невредим и продолжаешь ехать, можно смело похвалить себя, что последнюю пару секунд был молодцом. При выходе на прямую боковая перегрузка сменяется ликованием. Ты снова победил и снова жив, как минимум до следующего поворота. Похожее ощущение, наверно, испытывали японские асы, выходя из пике после успешной атаки линкора в Пёрл-Харборе…
— Как там сзади? — метнул я взгляд в зеркало. — Дьявол!.. — сердце стукнуло не в такт, точно заклинило передачу. Неужто началось? Не рановато?..
— Лайквуд прошёл Фирелли, — недовольно сообщило радио. — Не подпускай его.
Час от часу не легче. Сопротивляясь мне, макаронник убил шины и стал лёгкой добычей для белобрысого засранца. Но всё-таки тот пока, как и я, из плоти и крови. Будем надеяться…
Удачный обгон превратил охотника в добычу. Волка — в трепетную лань, преследуемую вереницей хищников. Вернее, их из неё пять-семь, а дальше — падальщики, готовые полакомиться крахом чужой жертвы.
Следующим сообщением с командного мостика было, что итальянец поехал на пит-стоп. Значит, один, по крайней мере на время, отстранился от схватки.
Зато добавилось иных проблем. Не слишком удачливые подражатели Лайквуда, навестившие боксы под пейс-каром, теперь вольно или невольно работали на него. С круговыми пришлось действовать по тому же рецепту, который сработал с недавним лидером. Правда, они сопротивлялись меньше, но всё равно на каждого уходил целый круг.
Ну как же так! Где синие флаги? Почему они их не видят? В Формуле приходилось сбрасывать на прямых, прижимаясь к обочине и добивать без того загубленную гонку. У здешних упрямцев-аутсайдеров чуть больше шансов грезить, будто не всё потеряно. За это многие американскую серию и уважают. А вот мне сейчас больше по душе была б предсказуемость. Да хоть такая, за которую мы вчера чокнулись с Куртом…
— У Фирелли рекорд круга, — прокаркало радио.
— Предлагаете смену тактики? — видимо, свежие шины на Штайнвальд-ринге дают больше, чем лёгкая машина.
— Ничего не предлагаем. Действуем по изначальному плану.
— Тогда зачем мне лишняя информация?!. — раздражённо бросил я.
— Чтоб знать, что ждёт после остановки. А пока не расслабляйся. Впереди снова никого. Ближайший в шести секундах… Используй чистую трассу. Езжай с ветерком!
С ветерком!.. Больше это похоже на двухчасовой прыжок сквозь тоннель из зажжённых колец. Бликующая осенняя листва, размазанная по периферии зрения, подпитывает образ. А позади пышет жаром огнедышащее существо о восьми головах-цилиндрах. Одно неверное движение, и этот дракон спалит тебя в своём пламени. Или, сорвавшись с креплений, перебьёт позвоночник. Тут от смерти разит потом. И веет не холодом, а адским пеклом…
— Бокс! Бокс! Бокс!.. — троекратно отсалютовало в наушниках ровно на тридцать третьем круге.
Хуже поджаривания «с ветерком» — только медленный заезд и стояние на пит-стопе. Где вместо худо-бедно продуваемого мангала тебя словно закрывают в герметичной духовке. Механики расставлены, как шахматные фигуры, а пилоту надо конём заскочить на свободное поле между, никого не задев. Едва это удаётся, фигурки оживают. А опущенная табличка-леденец, как защёлка, запирает поднятого на домкраты гонщика неподвижно выпекаться. Чья-то рука тряпкой протирает забрало — проверить готовность блюда.
Ну что они еле возятся!..
Глянув в зеркало, в промежутке меж копошащимися механиками я успел приметить — тут как тут! — жёлтую машину под номером тридцать один. Повторяя ходы соперника, не выигрывают?.. Хочется верить!
Топливо из шланга, булькая, поступает в бак нестерпимо медленно, как коктейль через соломинку. Интересно, каково это — сосать в неё чистый метиловый спирт?.. Шланги гайковёртов, перекидываемых к другому борту, извиваются в воздухе, будто неторопливые водяные змеи во время брачного танца. Наконец домкраты роняют нетерпеливо рычащего монстра подо мной…
Леденец поднят! Свежая резина при пробуксовке окутывается дымком. Прочь из печи на волю! Ну… Или на «прогулку» в очередные кругов тридцать до следующего визита в неё. Главное, жёлтый остался позади.
— Спасибо! Молодцы!.. — по формульной привычке похвалил я ребят в микрофон. Не знаю, передали ли им с командного мостика. Уверен, они и так это поняли.