Первым, что дело скверно, забил тревогу вестибулярный аппарат. Перегрузка исчезла, словно твердь из-под ног. Ощущение, будто оступился во время забега наперегонки по парапету небоскрёба. Сперва гложет досада об упущенной победе… Но потом приходит осознание, что падаешь не на кровлю, а невыносимо долго летишь вдоль мелькающего фасада, едва-едва задевая неровную пылящую штукатурку и беспомощно наблюдая приближение мостовой. Единственная разница, тут вместо неё встречала стена из серых, цвета мокрого асфальта, покрышек.
Я бросил руль и прижал руки к животу, как и положено пассажиру, ожидая, когда меня примет и поглотит упругая тьма. Но показалось, в миг удара я превратился в зрителя, не ощутив ни адского мгновенного замедления, ни врезавшихся ремней, ни кивка, струной вытягивающего позвоночник… И при этом всё прекрасно видел и как-бы со стороны.
Расплющенная резина выплюнула фонтаны скопившейся дождевой воды, исторгнув низкий гул, похожий на орудийный залп. И в весь этот грохот и лязг вплёлся негромкий хруст — тоненький и противный. Странно, как будто расслышать при взрыве треск сломанного ударной волной прутика.
А потом меня, пихнув назад в собственное тело, так же резко — незабитым бильярдным шариком, отскочившим от края лузы, — выкинуло обратно на дорожное полотно под лучи слепящего солнца. Мир несколько раз провернулся волчком и замер. Точнее, зацепил и увлёк с собою, теперь мы кружились вместе. Не сказать, что это здорово, как многие думают — когда он вращается вокруг тебя. Всё хорошее словно отшвыривает центробежной силой, а в воронку, осью которой ты являешься, затягивает всякое дерьмо…
Я попробовал стереть пыль, налипшую на обрызганный визор — только размазал. Да и какой толк? Мало не света, а воздуха. Поднял забрало…
Сверху чёрной радугой нависла надувная арка, прихлопнув капканом изогнутой тени. Смятый и раскуроченный обтекатель напоминал раззявленную акулью пасть. Хорошо, из пилотского кресла не видать, что у неё внутри. Показалось, в зажёванную штанину комбинезона толчками поступает не кровь, а расплавленный металл.
В ухо вонзился звук, похожий на шум работающей бензопилы. Пред глазами желтели два пятна. Одно, крохотное, мельтешило в отдалении, где изгиб виража нырял за отбойник — должно быть, маршал на посту махал предупреждающим флагом. Второе стремительно увеличивалось, заслоняя пейзаж… Призрак!
Я находился на траектории, а он с хищной улыбкой переднего антикрыла пёр прямо на меня. От нарастающей вибрации ожили и зашевелились резиновые червячки на асфальте. Из-под его колёс взметнулось облачко. Но показалось, ни скорость, ни направление не изменились. Прицеливается получше? Сейчас покорёженный кокпит разрубит надвое. Вместе со мной. Как было с тем парнем… Чёрт!.. Забыл имя!.. И уже не успею выудить из памяти!.. Будто могу помолиться ему о заступничестве, других-то молитв вовсе не знаю… Вспомнят ли в схожей ситуации меня?..
Я инстинктивно зажмурился и поджал колени… Чувствуя, как трутся друг о дружку обломки костей. Сквозь пробоину в корпусе хлынула волна леденящего холода. Вспышка боли взорвала черепную коробку.
Надрывающийся стальной визг пулей ввинтился в правое ухо…
И…
…Пройдя насквозь, вышел из левого, постепенно становясь ниже, будто ломающийся голос подростка.
Я открыл глаза, повернув голову вслед за удаляющимся жужжанием. И последнее, что увидел перед тем, как в них окончательно расплылось и померкло: яичную машину Фрэнка Лайквуда в оседающих клубах, готового лидером уйти на финальный круг.