«…Комфортно лидируя, допустил ошибку, — писали про мою аварию в статье. — Впрочем, команда не исключает прокол колеса или проблемы с рулевым управлением, которые ввиду значительных повреждений не представляется возможным установить…» И это босс называет наглым враньём?!. Трястись над безупречной репутацией своей самовозки, что даже такую неопределённую формулировку посчитать едва ли не предательством! Правда, на машину грешить тоже не получалось. Она была великолепна и скорее всего ни при чём.
Так в чём же дело — в глупой оплошности, помутнении рассудка, или?.. Перед самым вылетом режиссёры, видимо, уже не ожидая интересных событий на трассе вплоть до клетчатого флага, сделали прямое включение из госпиталя в Штатах. Наш «размен» с Лайквудом тоже не попал ни в трансляцию, ни в повторы. Телекамеры на том участке единовременно дали сбой, зафиксировав лишь последствия. Пересматривать по много раз, как выковыривают и грузят в вертолёт собственное бесчувственное тело, я, естественно, не стал.
Пропущенный же мною последний акт драмы действительно походил на выведенный в заголовке «сумбур». Вместо прогулки за пейс-каром до финиша Лайквуд свернул в боксы. Механики бросились менять ему колёса, думая, он получил медленный прокол, наехав на обломки. Сперва его выкрики приняли за ругательства. Но он повторял: «Флаг! Где …ов [3] красный флаг?!.» Наконец тот был вывешен и гонка остановлена. Результаты посчитали, исходя из позиций по завершении последнего полного круга, а закончил его первым как раз он, когда, въезжая по пит-лейн, пересёк черту. Тогда-то многие и усмотрели в его поведении не благородный жест, а коварный умысел.
Страсти по итогам чемпионата не унимались почти год. Одни со сдержанной ехидцей пожимали плечами: таков, мол, сложный технический спорт, и белые пока выигрывают чаще не только в шахматах. Другие негодовали. И всё было б до скукоты банально, не присоединись ко вторым сам триумфатор. Он даже пожертвовал семье Мэвриков призовые за титул. Что-ж, имея на ближайшее будущее весьма солидный контракт, чемпион мог себе позволить некоторое расточительство.
А я, заработав по очку за поул и круг лидирования, пару — за наибольшее число таких кругов, плюс несколько — за позицию на финише сразу перед круговыми, почётно занял уже привычное последнее место в итоговой турнирной таблице. Провалив шанс спасти карьеру и не предпринимая следующих попыток, я подхватил эстафету у Курта, сменив руль на перо. Больше мы не общались. Хотя у нас был целый год объясниться. До его второго (и последнего) инфаркта….
Но однажды мне довелось брать интервью у его зятя. Во время четверговой пресс-конференции пилотов накануне гоночного уикенда в сорока километрах от Болоньи. А потом мы сидели в уютной кафешке, точь-в-точь как тогда с Вангером, наслаждаясь весной (первый день мая выпадал на ближайшее воскресение) и шедеврами итальянской кухни. Только сок через трубочку в этот раз потягивал Лайквуд, а я вместо виски хлестал пиво, благо, успел отрастить ёмкость, куда это делать. И между нами, как и в тот субботний вечер, велась неторопливая беседа не для микрофонов и печати. Обоим было что вспомнить и о чём поспорить.
К своему первому титулу за прошедшие восемь с лишним лет Фриц прибавил ещё два. Немецкоязычное прозвище за ним, правда, так и закрепилось, но, благодаря заслугам перед автоспортом, уже не носило прежний уничижительный характер. И сам он сделался более открытым и доброжелательным. То ли счастливая семейная жизнь повлияла, то ли стабильность успехов. А может, не проходящее болезненное чувство вины, которую нечем искупить, кроме как «примерным поведением».
С миром, какое-то время казалось, происходит то же самое. Но забрезжившая «эпоха дружбы и взаимопонимания» была всего лишь крайним положением маятника, уже качнувшегося в обратную сторону, чтобы вновь, разогнавшись, проскочить мимо точки равновесия.
По счастью, проблемы мировой политики не мешали автоспорту прирастать новыми территориями и неуклонно расширять аудиторию. Ему хватало собственных козырей, увлечь и праздного зрителя, и искушённого читателя. Посему я надеялся в кулуарной обстановке выманить их у непосредственного фигуранта. Речь шла, ни много ни мало, о перспективах возвращения Формулы в Штаты. Общеизвестный факт, у нас, как и везде, обожают зрелища, связанные со смертельным риском. Который организаторы, особенно в Европе, по понятным причинам стараются минимизировать. Вот я и спросил заокеанского легионера напрямую: не стали ли гонки более пресными для него после переезда сюда?
— Знаешь? — вдруг задумался он, помрачнев. — Тут есть парочка виражей, не уступающих бэнкингам на наших скоростных овалах. А машины, даже моя, чуть побыстрее будут. Невольно вспоминается…
Я вздрогнул прежде, чем он продолжил. Поняв, какой темы он сейчас коснётся. Той, которую все минувшие годы я мучительно пытаюсь забыть…
— Ты видел его?
— А ты? — машинально переспросил я от неожиданности, вместо того чтоб изобразить дежурное непонимание.
— Обошлось… А вот тебе крепко тогда досталось.
— От шефа? — усмехнулся я, спохватившись. — В последнее наше свидание на мне были доспехи из гипса. А после непродления контракта он и вовсе утратил власть надо мной.
— Брось прикидываться. Я говорю о Штайнвальдском призраке.
— Вот оно как? Тебе что-то про него известно?
— Уж точно меньше твоего.
— И на чём основано сие убеждение? Я уж и забыл ту чушь. Никогда не верь журналисту, даже если он твой друг или тесть.
— Да мы и не общались почти, — вздохнул Фрэнк. — Кажется, новоиспечённый родственник меня недолюбливал. Это Курт тебе рассказал про Золтана?
— Кто ж ещё! И — вот совпаденье! — после того вечера мы тоже прекратили всякое общение. Но у вас-то должно было наладиться!..
— Как видишь, нет. Он умер без малого спустя год после нашей свадьбы. У себя в фотолаборатории. Почему тянул и только тогда занялся проявкой — непонятно. Перед смертью зачем-то сжёг в пепельнице и отпечатки, и негативы. Методом исключений установили, что они с той самой гонки. Как думаешь, отчего он не захотел, чтобы их увидели? Что такого могло на них быть?
Не к месту вспомнилась мрачная шутка то ли литературного, то ли киношного пирата, в ответ на вопрос о морском дьяволе зловеще усмехнувшегося: «Каков он?!. Не приведи Господь нам когда-нибудь это узнать!..» Так кем же был явленный мне гонщик в золотистом шлеме и нелепом синем автомобиле без рекламных надписей — плодом разыгравшегося воображения, или сухопутным вариантом «Летучего Голландца»? Хотя, судя по имени, в нём скорее текла венгерская кровь.
— Возможно, ничего… — пожал я плечами. — А так сохранилась интрига. Оформленная и приукрашенная Куртом легенда продолжает жить, в том числе в наших не слишком критично настроенных мозгах. Мистическое толкование для дилетантов — наиболее удобное.
— Называешь нас дилетантами? — невесело хихикнул блондин. — Меня-то за что?
— Хорошо. В таких вещах и одного легковерного достаточно. Поэтому интервью у чемпиона беру я, а даёшь его ты. Сумев в нужный момент остаться в пределах разумного, а не гнаться за призраком и разбиться.
— Просто мне повезло, — Лайквуд нахмурился. — В один из моментов особенно!.. До сих пор с ужасом представляю, что могло произойти из-за моего беспечного эгоизма, и не нахожу объяснений, отчего не произошло. Твой отрыв был более чем приличный. И я смирился со вторым местом. Согласись, вицечемпионство — не самый позорный результат для дебютанта. И не такой скандальный. В конце концов Боб больше заслужил титул. Как и ты победу. Но! Заметив клубы над Кипятком, я подумал: судьба возвращает шанс, отобранный на рестарте! И втопил, наплевав на флаг!.. Да его практически не было видно на фоне листвы. Главное — успеть, пока ты не выбрался. Правый склон скрывал трассу, словно крепостной вал. Пытался высмотреть тебя, завязшего в гравийной ловушке… Но никого там не обнаружил, лишь раскиданные покрышки. Смекнул тогда, что дело куда серьёзней. Посчитал, ты в них полностью зарылся, раз не видать… Только отломанное заднее антикрыло торчит… А когда повернул голову, то не сразу разглядел из-за поднявшейся пыли… Ещё тень от рекламы падала неудачно…
— Было такое, — кивнул я, поморщившись.
— Честно говоря, со стороны выглядело, точно с тобой всё кончено… Вместо обтекателя дыра во весь корпус, визор задран, как будто шлем во что-то неслабо ударился…
— Я сам открыл забрало. Душно сделалось.
— Показалось, — шепнул Лайквуд, — под ним внутри ничего нет. Чернота на месте лица…
— Из-за освещения, наверно…
— Не исключено… Но меня словно парализовало. По-всякому, тормозить было поздно, даже отвернуть не успевал, я при любом раскладе не мог тебя объехать… Оставалось зажмуриться и молиться…
— Что ты и сделал?.. — съязвил я, вспомнив себя в тот момент.
— И поняв, что столкновения отчего-то не происходит, открыл их, — на полном серьёзе продолжил Фриц. — Хорошо, руль не выпустил. Дальше ты, наверно, знаешь… Из газет, пересудов… Но я без задней мысли кричал в боксах про красные флаги! Следом неслось ещё двадцать с лишним потенциальных убийц!.. Мне не стоило выигрывать… — он не рисовался, о чём свидетельствовала побелевшая физиономия.
— Тогда тебе всего лишь надо было протаранить меня.
— Прости, но я не самоубийца. И уж тем более не… Хотя, в Мичигане получилось, что да… Но нас пощадило. Выходит, проклятие Штайнвальда впервые не сработало? И теперь оно снято?
Действительно, все участники той последней гонки худо-бедно остались живы. «Включая тех, кто «не хотел»… — вспомнил я фантазии бывшего босса, хмыкнул и осёкся. — А ведь Боб — нет!..»
Мне не очень приятно было узнавать животрепещущие подробности его ухода из жизни. Но родной американской прессе, похоже, нравилось их смаковать едва ли не больше, чем события на трассе. Не знаю, стоит ли верить, что случилось это аккурат в момент, когда его близкое чемпионство с моей «лёгкой» руки разбилось вдребезги. Учитывая микроскопическую, но задержку телесигнала со спутника. Или существуют иные, неизученные наукой материи, которые способны перемещаться в пространстве ещё быстрее? Я вспомнил, как по радио просили не гнать «как сумасшедшему», когда шасси управлялось настолько легко, что мне показалось, оно замедлилось из-за технических проблем. Так кто же его вёл, словно вселившись в меня? И через моё тело обретя полное единение и гармонию с норовистым болидом…
Как бы то ни было, но именно Мэврика везла к заветному титулу машина, в которой я лишь исполнял роль дублёра — временщика, но не победителя. Значит призраку был нужен другой?.. Вот он и забрал достойного соперника! И теперь они с Золтаном гоняются где-то там, в ином мире. Пилоты, которые тут так и не стали чемпионами, вне очереди приняты в наивысшую лигу. Где не важны очки и рейтинги, из команды никто не уволит. И можно мчать, не боясь… того, что уже случилось. Но куда берут не всех.
Меня вот оставили, зная, что смогу существовать без гонок и даже научусь находить своеобразную прелесть в бытие, лишённом адреналина. А также правой ноги, ампутированной до середины голени. Её заменил недешёвый, не всякому ветерану по карману, зато сидящий как влитой протез. Не уверен, что Фриц сейчас догадывается о нём, если только не знает или не забыл.
Да, босс и тут во мне ошибся. Процесс заживления пошёл не по самому оптимистичному сценарию, и «плясать на ближайшем новогоднем балу» мне не довелось. К слову, я никогда не был выдающимся танцором. Но, без иронии, по гроб жизни благодарен немецким кудесникам от медицины за то, что удалось собрать и срастить. И за теперешнюю возможность наслаждаться аппетитной мясной лазаньей с пивом, больше не вступающими в непримиримое противоречие со спортивной диетой. Чего уж говорить про птичек, листочки и облачка на поздне-апрельском небе. Помнится, ими восхищался покойный Курт, завидуя нашему брату, вроде Золтана Раша и Боба Мэврика.
Кто следующий? Надеюсь, мы нескоро узнаем. Неплохо, если б никогда. Первая Формула, приютившая заокеанскую звезду в лице моего визави Фрэнка, двенадцатый год обходится без смертельных аварий, не переставая уделять безопасности всё большее внимание. Потому, наверно, и не поехала тогда в Штайнвальд.
Но я порой с ностальгией рисую в памяти змеиные извивы стремительно ложащегося под колёса асфальта, летящую навстречу стену листвы и покрышек за светлой полоской гравия, напоминающей пенный прибой у прибрежных рифов. И возникает что-то вроде фантомной боли, требующей немедленно вернуться за руль. Жать на педаль несуществующей ногой. Снова на пределе безумия нестись среди безумной красоты. Даже зная, что произойдёт через несколько секунд… Вдруг есть крошечный, призрачный шанс всё исправить и выиграть? Получалось же до того рокового круга…
Однако такое исключено. И не только для меня. Живописная трасса с непростым характером, похоронившая мою неяркую карьеру, с тех пор не используется для соревнований. Внутри неё теперь проводятся ежегодные «Парады Любви», и перед тоннелем выстраиваются километровые очереди. Но это уже совсем другая история…
3 — очевидно, при повторах нецензурное слово было запикано.
Больше книг на сайте - Knigoed.net