И алчно жертву рвут на части
Акул и крокодилов пасти.
Матильда! О мой друг прекрасный!
Поверь мне, что не так опасны
Ни дикий лес, ни шальной прибой,
Как город, где нынче живем мы с тобой.
Куда страшнее, чем волки, и совы,
И всякие твари со дна морского,
Те бестии, что не в лесах, а тут -
В блестящей столице, в Париже, живут.
Сей пьющий, поющий, танцующий край
Для ангелов -- ад и для дьяволов -- ран.
Тебя ли оставить мне в этом аду?!
Нет, я рехнусь, я с ума сойду!
С жужжаньем насмешливым надо мной
Черных мух закружился рой,
Иная на лоб или на нос садится.
У многих из них -- человечьи лица,
И хоботок над губой подвешен,
Как в Индостане, у бога Ганеши.
В мозгу моем слышится грохот и стук.
Мне кажется -- там забивают сундук.
И прежде, чем землю покину я сам,
Мой разум пускается в путь к небесам.
НЕВОЛЬНИЧИЙ КОРАБЛЬ
Сам суперкарго мингер ван Кук
Сидит погруженный в заботы.
Он калькулирует груз корабля
И проверяет расчеты.
"И гумми хорош, и перец хорош,-
Всех бочек больше трех сотен.
И золото есть, и кость хороша,
И черный товар добротен.
Шестьсот чернокожих задаром я взял
На берегу Сенегала.
У них сухожилья -- как толстый канат,
А мышцы -- тверже металла.
В уплату пошло дрянное вино,
Стеклярус да сверток сатина.
Тут виды -- процентов на восемьсот,
Хотя б умерла половина.
Да, если триста штук доживет
До гавани Рио-Жанейро,
По сотне дукатов за каждого мне
Заплатит Гонсалес Перейро".
Так предается мингер ван Кук
Мечтам, но в эту минуту
Заходит к нему корабельный хирург
Герр ван дер Смиссен в каюту.