А по бокам чеканный барельеф
Изображал события былого.
И мне предстал Олимп, гора богов,
Развратные языческие боги;
С повязками из фиговых листков
Адам и Ева, полные тревоги.
И мне предстал горящий Илион,
Ахилл и Гектор в беге беспримерном,
И Моисей, и дряхлый Аарон,
Эсфирь, Юдифь и Гаман с Олоферном.
И были там Амур, шальной стрелок,
И госпожа Венера, и Меркурий,
Приап, Силен, и Бахус, пьяный бог,
И сам Плутон, владыка злобных фурий.
А рядом -- мастер говорить красно,
Преславная ослица Валаама;
Там -- Лот, бесстыдно хлещущий вино,
Здесь -- жертвоприношенье Авраама.
Там голову Крестителя несут
И пляшет пред царем Иродиада;
Здесь Петр-ключарь, и рай, и Страшный суд,
И сатана над черной бездной ада.
А тут Юпитер соблазняет жен,
Преступный лик в личине чуждой спрятав:
Как лебедь, был он с Ледой сопряжен,
Прельстил Данаю ливнем из дукатов.
За ним Диана в чаще вековой,
И свора псов над их добычей жалкой,
И Геркулес -- неистовый герой -
Сидит в одежде женщины за прялкой.
Святой Синай главу в лазурь вознес,
Внизу Израиль пляшет пред шатрами,
За ними отрок Иисус Христос -
Он спорит с ортодоксами во храме.
Прекрасный грек -- и мрачный иудей!
Везде контраст пред любопытным
И ярый хмель, как хитрый чародей,
Опутал все причудливым узором.
Но странный бред! Покуда без конца
Передо мной легенды проходили,
Себя узнал я в лике мертвеца,
Что тихо грезил в мраморной могиле.
Над головой моею рос цветок,
Пленявший ум загадочною формой.
Лилово-желт был каждый лепесток,-
Их красота приковывала взор мой.
Народ его назвал цветком страстей.
Он на Голгофе вырос, по преданью,
Когда Христос приял грехи людей