Русская поэзия начала ХХ века (Дооктябрьский период) - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 11
Коктебель1907
III«Темны лики весны…»
Темны лики весны. Замутились влагой долины,Выткали синюю даль прутья сухих тополей.Тонкий снежный хрусталь опрозрачил дальние горы.Влажно тучнеют поля.Свивши тучи в кудель и окутав горные щели,Ветер, рыдая, прядет тонкие нити дождя.Море глухо шумит, развивая древние свиткиВдоль по пустынным пескам.1907
IV«Старинным золотом и желчью напитал…»
Старинным золотом и желчью напиталВечерний свет холмы. Зардели красны, бурыКлоки косматых трав, как пряди рыжей шкуры.В огне кустарники, и воды как металл.А груды валунов и глыбы голых скалВ размытых впадинах загадочны и хмуры.В крылатых сумерках — намеки и фигуры…Вот лапа тяжкая, вот челюсти оскал,Вот холм сомнительный, подобный вздутым ребрам.Чей согнутый хребет порос как шерстью чобром?Кто этих мест жилец: чудовище? титан?Здесь душно в тесноте… А там — простор, свобода,Там дышит тяжело усталый ОкеанИ веет запахом гниющих трав и йода.1907
V«Здесь был священный лес…»
Здесь был священный лес. Божественный гонецНогой крылатою касался сих прогалин.На месте городов ни камней, ни развалин.По склонам бронзовым ползут стада овец.Безлесны скаты гор. Зубчатый их венецВ зеленых сумерках таинственно печален.Чьей древнею тоской мой вещий дух ужален?Кто знает путь богов — начало и конец?Размытых осыпей, как прежде, звонки щебниИ море древнее, вздымая тяжко гребни,Кипит по отмелям гудящих берегов.И ночи звездные в слезах проходят мимо,И лини темные отвергнутых боговГлядят и требуют, зовут… неотвратимо.1907
VI«Равнина вод колышется широко…»
Равнина вод колышется широко,Обведена серебряной каймой.Мутится мыс, зубчатою стенойСтупив на зыбь расплавленного тока.Туманный день раскрыл златое око,И бледный луч, расплесканный волной,Скользят, дробясь над мутной глубиной, —То колос дня от пажитей востока.В волокнах льна златится бледный кругЖемчужных туч, и солнце, как паук,Дрожит в сетях алмазной паутины.Вверх обрати ладони тонких рук —К истоку дня! Стань лилией долины,Стань стеблем ржи, дитя огня и глины!1907
VII«Над зыбкой рябью вод…»
Над зыбкой рябью вод встает из глубиныПустынный кряж земли: хребты скалистых гребней,Обрывы черные, потоки красных щебней —Пределы скорбные незнаемой страны.Я вижу грустные, торжественные сны —Заливы гулкие земли глухой и древней,Где в поздних сумерках грустнее и напевнейЗвучат пустынные гекзаметры волны.И парус в темноте, скользя по бездорожью,Трепещет древнею, таинственною дрожьюВетров тоскующих и дышащих зыбей.Путем назначенным дерзанья и возмездьяСтремит мою ладью глухая дрожь морей,И в небе теплятся лампады Семизвездья.1907
VIIIMare internum[267]
Я — солнца древний путь от красных скал Тавриза[268]До темных врат, где стал Гераклов град — Кадикс[269].Мной круг земли омыт, в меня впадает Стикс[270],И струйный столб огня на мне сверкает сизо.Вот рдяный вечер мой: с зубчатого карнизаКо мне склонялись кедр и бледный тамарикс.Широко шелестит фиалковая риза,Заливы черные сияют, как оникс.Люби мой долгий гул и зыбких взводней змеи,И в хорах волн моих напевы Одиссеи.Вдохну в скитальный дух я власть дерзать и мочь,И обоймут тебя в глухом моем простореИ тысячами глаз взирающая Ночь,И тысячами уст глаголящее Море.1907
IXГроза
Див кличет по древию, велит послушати
Волге, Поморью, Посулью, Сурожу…[271]
Запал багровый день. Над тусклою водойЗарницы синие трепещут беглой дрожью.Шуршит глухая степь сухим быльем и рожью,Вся млеет травами, вся дышит душной мглой,И тутнет гулкая. Див кличет пред бедойАрдавде, Корсуню, Поморью, Посурожью, —Земле незнаемой разносит весть Стрибожью[272]:Птиц стоном убуди и вста звериный вой.С туч ветр плеснул дождем и мечется с испугомПо бледным заводям, по ярам, по яругам…Тьма прыщет молнии в зыбучее стекло…То Землю древнюю тревожа долгим зовом,Обида вещая раскинула крылоНад гневным Сурожем[273] и пенистым Азовом.1907
ХПолдень
Травою жесткою, пахучей и седойПорос бесплодный скат извилистой долины.Белеет молочай. Пласты размытой глиныИскрятся грифелем, и сланцем, и слюдой.По стенам шифера, источенным водой,Побеги каперсов: иссохший ствол маслины;А выше за холмом лиловые вершиныПодъемлет Карадаг зубчатою стеной.И этот тусклый зной, и горы в дымке мутной,И запах душных трав, и камней отблеск ртутный,И злобный крик цикад, и клекот хищных птиц —Мутят сознание. И зной дрожит от крика…И там — во впадинах зияющих глазниц —Огромный взгляд растоптанного Лика.1907
XIОблака
Гряды холмов отусклил марный иней.Громады туч по сводам синих днейВвысь громоздят (все выше, все тесней)Клубы свинца, седые крылья пиний,Столбы снегов, и гроздями глицинийСвисают вниз… Зной глуше и тускней.А по степям несется бег коней,Как темный лет разгневанных Эриний[274].И сбросил Гнев тяжелый гром с плеча,И, ярость вод на долы расточа,Отходит прочь. Равнины медно-буры.В морях зари чернеет кровь богов.И дымные встают меж облаковСыны огня и сумрака — Ассуры[275].1909
XIIСехмет[276]
Влачился день по выжженным лугам.Струился зной. Хребтов сивели стены.Шли облака, взметая клочья пеныНа горный кряж (доступный чьим ногам?)Чей голос с гор звенел сквозь знойный гамЦикад и ос? Кто мыслил перемены?Кто с узкой грудью, с профилем гиеныЛик обращал навстречу вечерам?Теперь на дол ночная пала птица,Край запада лудою распаля.И персть путей блуждает и томится…Чу! В теплой мгле (померкнули поля…)Далеко ржет и долго кобылица.И трепетом ответствует земля.1909
XIII«Сочилась желчь шафранного тумана…»
Сочилась желчь шафранного тумана.Был стоптан стыд, притуплена любовь…Стихала боль. Дрожала зыбко бровь.Плыл горизонт. Глаз видел четко, пьяно.Был в свитках туч на небе явлен вновьГрозящий стих закатного Корана…И был наш день одна большая рана,И вечер стал запекшаяся кровь.В тупой тоске мы отвратили лица.В пустых сердцах звучало глухо: «Нет!»И, застонав, как раненая львица,Вдоль по камням влача кровавый след,Ты на руках ползла от места боя,С древком в бону, от боли долго воя…Август 1909
XIVОдиссей в Киммерии
Лидии Дм. Зиновьевой-Аннибал
Уж много дней рекою ОкеаномНавстречу дню, расправив паруса,Мы бег стремим к неотвратимым странам.Усталых волн все глуше голоса,И слепнет день, мерцая оком рдяным.И вот вдали синеет полосаНочной земли и слитые с туманомИзлоги гор и скудные леса.Наш путь ведет к божницам Персефоны[277],К глухим ключам, под сени скорбных рощ,Раин и ив, где папоротник, хвощИ черный тис одели леса склоны…Туда идем, к закатам темных днейВо сретенье тоскующих теней.17 октября 1907
Коктебель
Corona Astralis[278]
Елизавете Ивановне Дмитриевой[279]
«В мирах любви — неверные кометы…»
В мирах любви — неверные кометы, —Закрыт нам путь проверенных орбит!Явь наших снов земля не истребит, —Полночных солнц к себе нас манят светы.Ах, не крещен в глубоких водах ЛетыНаш горький дух, и память нас томит.В нас тлеет боль внежизненных обид —Изгнанники, скитальцы и поэты!Тому, кто зряч, но светом дня ослеп,Тому, кто жив и брошен в темный склеп,Кому земля — священный край изгнанья,Кто видит сны и помнит имена, —Тому в любви не радость встреч дана,А темные восторги расставанья!Август 1909
Коктебель
Венок сонетов
I
В мирах любви неверные кометы,Сквозь горних сфер мерцающий стожар —Клубы огня, мятущийся пожар,Вселенских бурь блуждающие светы, —Мы вдаль несем… Пусть темные планетыВ нас видят меч грозящих миру кар, —Мы правим путь свой к солнцу, как Икар,Плащом ветров и пламени одеты.Но странные, — его коснувшись, — прочьСтремим свой бег: от солнца снова в ночь —Вдаль, по путям парабол безвозвратных…Слепой мятеж наш дерзкий дух стремитВ багровой тьме закатов незакатных…Закрыт нам путь проверенных орбит!II
Закрыт нам путь проверенных орбит,Нарушен лад молитвенного строя…Земным богам земные храмы строя,Нас жрец земли земле не причастит.Безумьем снов скитальный дух повит.Как пчелы мы, отставшие от роя!..Мы беглецы, и сзади наша Троя,И зарево наш парус багрянит.Дыханьем бурь таинственно влекомы,По свиткам троп, по росстаням дорогСтремимся мы. Суров наш путь и строг.И пусть кругом грохочут глухо громы,Пусть веет вихрь сомнений и обид, —Явь наших снов земля не истребит!III
Явь наших снов земля не истребит:В парче лучей истают тихо зори,Журчанье утр сольется в дневном хоре,Ущербный серп истлеет и сгорит,Седая зыбь в алмазы раздробитСнопы лучей, рассыпанные в море,Но тех ночей, — разверстых на Фаворе[280], —Блеск близких солнц в душе не победит.Нас не слепят полдневные экстазыЗемных пустынь, ни жидкие топазы,Ни токи смол, ни золото лучей.Мы шелком лун, как ризами, одеты,Нам ведом день немеркнущих ночей, —Полночных солнц к себе нас манят светы.IV
Полночных солнц к себе нас манят светы…В колодцах труб пытливый тонет взгляд.Алмазный бег вселенные стремят:Системы звезд, туманности, планеты,От Альфы Пса до Веги и от БетыМедведицы до трепетных Плеяд —Они простор небесный бороздят,Творя во тьме свершенья и обеты.О, пыль миров! О, рой священных пчел!Я исследил, измерил, взвесил, счел,Дал имена, составил карты, сметы…Но ужас звезд от знанья не потух.Мы помним всё: наш древний, темный дух,Ах, не крещен в глубоких водах Леты!V
Ах, не крещен в глубоких водах ЛетыНаш звездный дух забвением ночей!Он не испил от Орковых ключей[281],Он не принес подземные обеты.Не замкнут круг. Заклятья недопеты…Когда для всех сапфирами лучейСияет день, журчит в полях ручей, —Для нас во мгле слепые бродят светы,Шуршит тростник, мерцает тьма болот,Напрасный ветр свивает и несетОсенний рой теней Персефонеи,Печальный взор вперяет в ночь Пелид[282]…Но он еще тоскливей и грустнее,Наш горький дух… И память нас томит.VI
Наш горький дух… (И память нас томит…)Наш горький дух пророс из тьмы, как травы,В нем навий яд, могильные отравы.В нем время спит, как в недрах пирамид.Но ни порфир, ни мрамор, ни гранитНе создадут незыблемей оправыДля роковой, пролитой в вечность лавы,Что в нас свой ток невидимо струит.Гробницы Солнц! Миров погибших Урна!И труп Луны, и мертвый лик Сатурна —Запомнит мозг и сердце затаит:В крушеньях звезд рождалась мысль и крепла,Но дух устал от свеянного пепла, —В нас тлеет боль внежизненных обид!VII
В нас тлеет боль внежизненных обид.Томит печаль, и глухо точит пламя,И всех скорбей развернутое знамяВ ветрах тоски уныло шелестит.Но пусть огонь и жалит и язвитПевучий дух, задушенный телами, —Лаокоон[283], опутанный узламиГорючих змей, напрягся… и молчит.И никогда, ни счастье этой боли,Ни гордость уз, ни радости неволи,Ни наш экстаз безвыходной тюрьмыНе отдадим за все забвенья Леты!Грааль[284] скорбей несем по миру мы, —Изгнанники, скитальцы и поэты!VIII
Изгнанники, скитальцы и поэты, —Кто жаждал быть, но стать ничем не смог…У птиц — гнездо, у зверя — темный лог,А посох — нам и нищенства заветы.Долг не свершен, не сдержаны обеты,Не пройден путь, и жребий нас обрекМечтам всех троп, сомненьям всех дорог…Расплескан мед, и песни не допеты.О, в срывах воль найти, познать себя,И, горький стыд смиренно возлюбя,Припасть к земле, искать в пустыне воду,К чужим шатрам идти просить свой хлеб,Подобным стать бродячему рапсоду —Тому, кто зряч, но светом дня ослеп.IX
Тому, кто зряч, но светом дня ослеп, —Смысл голосов, звук слов, событий звенья,И запах тел, и шорохи растенья, —Весь тайный строй сплетений, швов и скрепРаскрыт во тьме. Податель света — ФебДает слепцам глубинные прозренья.Скрыт в яслях бог. Пещера заточеньяПревращена в Рождественский Вертеп.Праматерь ночь, лелея в темном чревеСкупым Отцом ей возвращенный плод,Свои дары избраннику несет —Тому, кто в тьму был Солнцем ввергнут в гневе,Кто стал слепым игралищем судеб,Тому, кто жив и брошен в темный склеп.Х
Тому, кто жив и брошен в темный склеп,Видны края расписанной гробницы:И Солнца челн, богов подземных лица,И строй земли: в полях маис и хлеб,Быки идут, жнет серп, бьет колос цеп,В реке плоты, спит зверь, вьют гнезда птицы, —Так видит он из складок плащаницыИ смену дней, и ход людских судеб.Без радости, без слез, без сожаленьяСледит людей напрасные волненья,Вез темных дум, без мысли «почему?»,Вне бытия, вне воли, вне желанья,Вкусив покой, неведомый тому,Кому земля — священный край изгнанья.XI
Кому земля священный край изгнанья,Того простор полей не веселит.Но каждый шаг, но каждый миг таитИных миров в себе напоминанья.В душе встают неясные мерцанья,Как будто он на камнях древних плитХотел прочесть священный алфавитИ позабыл понятий начертанья.И бродит он в пыли земных дорог, —Отступник жрец, себя забывший бог,Следя в вещах знакомые узоры.Он тот, кому погибель не дана,Кто, встретив смерть, в смущенье клонит взоры,Кто видит сны и помнит имена.XII
Кто видит сны и помнит имена,Кто слышит трав прерывистые речи,Кому ясны идущих дней предтечи,Кому поет влюбленная волна;Тот, чья душа землей убелена,Кто бремя дум, как плащ, приял на плечи,Кто возжигал мистические свечи,Кого влекла Изиды пелена,Кто не пошел искать земной усладыНи в плясках жриц, ни в оргиях менад,Кто в чашу нег не выжал виноград,Кто, как Орфей, нарушив все преграды,Все ж не извел родную тень со дна, —Тому в любви не радость встреч дана.XIII
Тому в любви не радость встреч дана,Кто в страсти ждал не сладкого забвенья,Кто в ласках тел не ведал утоленья,Кто не испил смертельного вина.Страшится он принять на раменаЯрмо надежд и тяжкий груз свершенья,Не хочет уз и рвет живые звенья,Которыми связует нас Луна.Своей тоски — навеки одинокой,Как зыбь морей пустынной и широкой,Он не отдаст. Кто оцет жаждал — тотИ в самый миг последнего страданьяНе мирных путь блаженства изберет,А темные восторги расставанья.XIV
А темные восторги расставанья,А пепел грез и боль свиданий — нам.Нам не ступать по синим лунным льнам,Нам не хранить стыдливого молчанья.Мы шепчем всем ненужные признанья,От милых рук бежим к обманным снам,Не видим лиц и верим именам,Томясь в путях напрасного скитанья.Со всех сторон из мглы глядят на насЗрачки чужих, всегда враждебных глаз,Ни светом звезд, ни солнцем не согреты,Стремя свой путь в пространствах вечной тьмы, —В себе несем свое изгнанье мы —В мирах любви неверные кометы!Август 1909
Коктебель
ВЕЛИМИР ХЛЕБНИКОВ[285]
«Там, где жили свиристели…»
Там, где жили свиристели,Где качались тихо ели,Пролетели, улетелиСтая легких времирей.Где шумели тихо ели,Где поюны крик пропели,Пролетели, улетелиСтая легких времирей.В беспорядке диком теней,Где, как морок старых дней,Закружились, зазвенелиСтая легких времирей.Стая легких времирей!Ты поюнна и вабна,Душу ты пьянишь, как струны,В сердце входишь, как волна!Ну же, звонкие поюны,Славу легких времирей!1908
Кузнечик
Крылышкуя золотописьмомТончайших жил,Кузнечик в кузов пуза уложилПрибрежных много трав и вер[286].— Пинь, пинь, пинь! — тарарахнул зинзивер[287].О, лебедиво!О, озари!<1908 или 1909>
«Мы желаем звездам тыкать…»
Мы желаем звездам тыкать,Мы устали звездам выкать,Мы узнали сладость рыкать.Будьте грозны, как Остраница[288],Платов[289] и Бакланов[290],Полно вам кланятьсяРоже басурманов.Пусть кричат вожаки,Плюньте им в зенки!Будьте в вере крепки,Как Морозенки[291].О, уподобьтесь Святославу[292], —Врагам сказал: «Иду на вы!»Померкнувшую славуТворите, северные львы.С толпою прадедов за намиЕрмак и Ослябя[293].Вейся, вейся, русское знамя,Веди через сушу и через хляби!Туда, где дух отчизны вымерИ где неверия пустыня,Идите грозно, как ВладимирИли с дружиною Добрыня.<Между 1908 и 1910>
«Кому сказатеньки…»
Кому сказатеньки,Как важно жила барынька,Нет, не важная барыня,А, так, сказать, лягушечка:Толста, низка и в сарафане,И дружбу вела большевитуюС сосновыми князьями.И зеркальные топилаОбозначили следы,Где она весной ступила,Дева ветреной воды.<1909 или 1910>
Алферово[294]
Немало славных полководцев,Сказавших «счастлив» умирая,Знал род старинных новгородцев,В потомке гордом догорая.На белом мохнатом конеТот в Польше разбил короля,Победы, коварны оне,Над прежним любимцем шаля.Тот сидел под старой липой,Победитель в Измаиле,И склонен над приказов бумажною кипой,Шептал, умирая: «Мы победили!»Над пропастью дядя скакал,Когда русские брали Гуниб[295].И от раны татарскою шашкой стекалРучей. — Он погиб.То бобыли, то масть воронаяПод гулкий звон подковНосила седоковВдоль берега Дуная.Конюшен дедовских копыта,Шагами русская державаБыла походами покрыта,Товарищами славы.Тот на востоке служилИ, от пули смертельной не сделав изгиба,Руку на сердце свое положилИ врагу, улыбаясь, молвил: «Спасибо».Теперь родовых его именийГорят дворцы и хутора,Ряды усадебных строенийВсю ночь горели до утра,Но, предан прадедовским устоям.Заветов страж отцов,Он ходит по покоямИ теребит концы усов.В созвездье их войдет он сам!Избранники столицы,Нахмурив свои лица,Глядят из старых рам.<1910?>
Конь Пржевальского
Гонимый — кем, почем я знаю?Вопросом: поцелуев в жизни сколько?Румынкой, дочерью Дуная,Иль песнью лет про прелесть польки, —Бегу в леса, ущелья, пропастиИ там живу сквозь птичий гам,Как снежный сноп сияют лопастиКрыла, сверкавшего врагам.Судеб виднеются колесаС ужасным сонным людям свистом.И я, как камень неба, нессяПутем не нашим и огнистым.Люди изумленно изменяли лица,Когда я падал у зари.Одни просили удалиться,А те молили: озари.Над юга степью, где волыКачают черные рога,Туда, на север, где стволыПоют, как с струнами дуга,С венком из молний белый чертЛетел, крутя власы бородки.Он слышит вой власатых мордИ слышит бой в сковородки.Он говорил: «Я белый ворон, я одинок,Но всё — и черную сомнений ношу,И белой молнии венок —Я за один лишь призрак брошу,Взлететь в страну из серебра,Стать звонким вестником добра»._____
У колодца расколотьсяТак хотела бы вода,Чтоб в болотце с позолотцейОтразились повода.Мчась, как узкая змея,Так хотела бы струя,Так хотела бы водицаУбегать и расходиться,Чтоб ценой работы добыты,Зеленее стали чеботы,Черноглазые, ея.Шепот, ропот, неги стон,Краска темная стыда,Окна, избы с трех сторон,Воют сытые стада.В коромысле есть цветочек,А на речке синей челн.«На, возьми другой платочек,Кошелек мой туго полн».«Кто он, кто он, что он хочет?Руки дики и грубы!Надо мною ли хохочетБлизко тятькиной избы?»«Или? или я отвечуЧернооку молодцу,О сомнений быстрых вече,Что пожалуюсь отцу?Ах, юдоль моя гореть!»Но зачем устами ищемПыль, гонимую кладбищем,Знойным пламенем стереть?И в этот миг к пределам горшимЛетел я, сумрачный, как коршун.Воззреньем старческим глядя на вид земных шумих,Тогда в тот миг увидел их.<1912>
Перуну
Над тобой носилась беркута,Порой садясь на бога грудь,Когда миял[296] ты, рея, омута,На рыбьи наводя поселки жуть,Бог, водами носимый,[297]Ячаньем встречен лебедей.Не предопределил ли ты ЦусимыРоду низвергших тя людей?Не знал ли ты, что некогда восстанем,Как некая вселенной тень,Когда гонимы быть устанемИ обретем в временах рень,Сил синих снем.Когда копьем мужья встречали,Тебе не пел ли — мы не уснемВ иных времен начале.С тобой надежды верных плыли,Тебя провожавших зовом «боже!»,И как добычу тебя поделили были,Когда взошел ты на песчаной рени[298] ложе.Как зверь влачит супруге снеди,Текущей кровью жаркий кус,Владимир не подарил ли так Рогнеде[299] —Твой золоченый длинный ус?Ты знаешь: путь изменит пря.И станем верны, о Перуне,Когда желтой и белой силы пряПеред тобой вновь объединит нас в уне,Навьем[300] возложенный на сани,Как некогда ты проплыл Днепр —Так ты окончил Перунепр,Узнав вновь сладость всю касаний.<1914>
Написанное до войны[301]
Что ты робишь, печенеже,Молотком своим стуча?— О прохожий, наши вежиМеч забыли для мяча.В день удалого походаСокрушила из засадыПеченегова свободаСвятославовы насады[302].Он в рубахе холщевой,Опоясанный мечом,Шел пустынной бечевой.Страх для смелых нипочем!Кто остаться в ПеремышлеИз-за греков не посмели,На корму толпою вышли —Неясыти[303] видны мели.Далеко та мель прославлена,Широка и мрачна слава,Нынче снова окровавленаСветлой кровью Святослава.Чу, последний, догоняя,Воин, дальнего вождя,Крикнул: «Дам, о князь, коня я,Лишь беги от стрел дождя!»Святослав, суров, окинулБелым сумраком главы,Длинный меч из ножен вынулИ сказал: «Иду на вы!»И в трепет бросились многие,Услышав знакомый ответ.Не раз мы, в увечьях убогие,Спасались от княжеских чет.Над смущенною долинойОн возникнул, как утес,Но прилет петли змеинойСмерть воителю принес.«Он был волком, не овечкой! —Степи молвил предводитель. —Золотой покрой насечкойКость, где разума обитель.Знаменитый сок ДунаяНаливая в глубь главы,[304]Стану пить я, вспоминаяСветлых клич: «Иду на вы!»Вот зачем сижу я, согнут,Молотком своим стуча,Зная, шатры сегодня дрогнут.Меч забудут для мяча.Степи дочери запляшут,Дымом затканы парчи,И подковой землю вспашут,Славя бубны и мячи.<1914>
Волошин М. А.
Луна восходит над заливом
Акварель. 1926
Государственная Третьяковская галерея
Тризна
Гол и наг лежит строй трупов,Песни смертные прочли.Полк стоит, глаза потупив,Тень от летчиков в пыли.И когда легла дубраваНа конце глухом села,Мы сказали: «Небу слава!» —И сожгли своих тела.Люди мы иль копья рока,Все в одной и той руке?Нет, ниц вемы[305], нет урока,А окопы вдалеке.Тех, кто мертв, собрал кто жив,Кудри мертвых вились русо.На леса тела сложив,Мы свершали тризну русса.Черный дым восходит к небу,Черный, мощный и густой.Мы стоим, свершая требу,Как обряд велит простой.У холмов, у ста озерМного пало тех, кто жили.На суровый, дубовый костерМы руссов тела положили.И от строгих мертвых телДон восходит и Иртыш.Сизый дым, клубясь, летел.Мы стоим, хранили тишь.И когда веков дубраваОзарила черный дым,Стукнув ружьями направо,Повернули сразу мы.<Между 1914 и 1916>
Курган[306]
Копье татар чего бы ни трогало —Бессильно все на землю клонится,Раздевши мирных женщин догола,Летит в Сибирь — Сибири конница.Курганный воин, умирая,Сжимал железный лик Еврея[307].Вокруг земля, свист суслика, нора и —Курганный день течет скорее.Семья лисиц подъемлет стаю рожиц,Несется конь, похищенный цыганом,Лежит суровый запорожецЧасы столетий под курганом.1915
В лесуСловарь цветов
На эти златистые пижмыРосистые волосы выжми.Воскликнет насмешливо «только?»Серьгою воздушная ольха.Калужниц больше черный холод,Иди, позвал тебя Рогволод.Коснется калужницы дремя,И станет безоблачным время.Ведь мною засушено дремяНа память о старых богах.Тогда серебристое племяБродило на этих лугах.Подъемля медовые хоботы,Ждут ножку богинины чеботы.И белые ель и березы,И смотрят на небо дерезы.В траве притаилась дурника,И знахаря ждет молодика.Чтоб злаком лугов молодиться,Пришла на заре молодица.Род конского черепа кость,К нему наклоняется жость.Любите носить все те имена,Что могут онежиться в Лялю.Деревня сюда созвана,В телеге везет свою кралю.Лялю на лебедеЕсли заметите,Лучший на небе деньКралей отметите.И крикнет и цокнет весенняя кровь:Ляля на лебеде — Ляля любовь!Что юноши властной толпоюВезут на пути к водопоюКралю своего села —Она на цветах весела.Желтые мрачны снопыПраздничной возле толпы.И ежели пивни захлопалиИ песни вечерней любви,Наверное, стройные тополиСмотрят на праздник в пыли.Под именем новым — Олеги,Вышаты, Добрыни и Глебы,Везут конец дышла телеги,Колосьями спрятанной в хлебы, —Своей голубой королевы.Но и в цветы запрятав низ рук,Та смугла встает как призрак.«Ты священна Смуглороссья», —Ей поют цветов колосья.И пахло кругом мухомором и дремой,И пролит был запах смертельных черемух.Эй! Не будь сурова, не будь сурова,Но будь проста, как вся дуброва.<1916>
«Усадьба ночью, чингисхань!»
Усадьба ночью, чингисхань[308]!Шумите, синие березы.Заря ночная, заратустрь[309]!А небо синее, моцарть[310]!И, сумрак облака, будь Гойя!Ты ночью, облако, роопсь[311]!Но смерч улыбок пролетел лишь,Когтями криков хохоча,Тогда я видел палачаИ озирал ночную смел тишь.И вас я вызвал смелоликих,Вернул утопленниц из рек.Их незабудка громче крикаНочному парусу изрек.Еще плеснула сутки ось,Идет вечерняя громада.Мне снилась девушка-лососьВ волнах ночного водопада.Пусть сосны бурей омамаеныИ тучи движутся — Батыи,Идут слова — молчаний Каины,И эти падают святые.И тяжкой походкой на каменный балС дружиною шел голубой Газдрубал[312].<1916>
Смерть в озере
За мною взвод,И по лону водИдут серые люди —Смелые в простуде.Это кто вырастил серого мамонта грудью,И ветел далеких шумели стволы.Это смерть и дружина идет на полюдье,И за нею хлынули валы.У плотины нет забора,Глухо визгнули ключи.Колесница хлынула Мора,И за нею влажные мечи.Кто по руслу шел, утопая,Погружаясь в тину болота,Тому смерть шепнула: «Пая,Здесь стой, держи ружье и жди кого-то».И, к студеным одеждам привыкнувИ застынув мечтами о ней,Слушай. Смерть, пронзительно гикнув,Гонит тройку холодных коней.И, ремнями ударив, торопит,И на козлы гневна вся встает,И заречною конницей топит,Кто на Висле о Доне поет.Чугун льется по телу вдоль ниток,В руках ружья, а около — пушки.Мимо лиц тучи серых улиток,Пестрых рыб и красивых ракушек.И выпи протяжно ухали,Моцарта пропели лягвы,И мертвые, не зная: здесь мокро, сухо ли,Шептали тихо: «Заснул бы, ляг бы!»Но когда затворили гати туземцы,Каждый из них умолк.И диким ужасом исказились лица немцев,У видя страшный русский полк.И на ивовой ветке извилин,Сноп охватывать лапой натужась,Хохотал задумчивый филин,Проливая на зрелище ужас.<1916>
«Народ поднял верховный жезел…»
Народ поднял верховный жезел,Как государь идет по улицам.Народ восстал, как раньше грезил.Дворец, как цезарь раненый, сутулится.В мой царский плащ окутанный широко,Я падаю по медленным ступеням,Но клич «Свободе не изменим!»Пронесся до Владивостока.Свободы песни — снова вас поют!От песен пороха народ зажегся.В кумир свободы люди перельютТот поезд бегства, тот, где я отрекся.Крылатый дух вечернего собораЧугунный взгляд косит на пулеметы.Но ярость бранного позора —Ты жрица, рвущая тенета.Что сделал я? Народной крови темных снегирейЯ бросил около пылающих знамен,Подругу одевая, как Гирей,В сноп уменьшительных имен.Проклятья дни! Ужасных мук ужасный стон.А здесь — о, ржавчина и цвель! —Мне в каждом зипуне мерещится Дантон,За каждым деревом — Кромвель.10 марта 1917
ВАСИЛИЙ КАМЕНСКИЙ[313]
В кабаке
Душно. Накурено. Пестрые звукиПраздно-болтливых гостейС музыкой пошлой безумства и скукиДико сплелись… Ах, скорей,Только б скорей облегчить эти муки…Жизнь — тоска!Пей…Тусклые лица, сухие, измятые,В волнах табачных горят.Громко смеются тоскою объятые,Весело все говорят.Все об одном, как слепые, заклятые:Жизнь — тоска!Пей…Женщин холодные, пошлые ласки,Скорбь в искаженных чертах,Пьяные слезы, дешевые краски,Правда на лживых устах.Все здесь слилось в вихре огневой пляски.Жизнь — тоска!Пей…<1908>
Жить чудесно
Жить чудесно! Подумай:Утром рано с песнямиТебя разбудят птицы —О, не жалей недовиденного сна —И вытащат взглянутьНа розовое, солнечное утро.Радуйся! Оно для тебя!Свежими глазамиВзгляни на луг, взгляни!Огни! Блестят огни!Как радужно! Легко!Туманом розовымВздохни. Еще вздохни.Взгляни на кроткие слезинкиДетей — цветов.Ты эти слезы назови:Росинки-радостинки!И улыбнись им ясным утренним приветом.Радуйся! Они для тебя.Жить чудесно! Подумай:В жаркий полденьТебя позовут гоститьЛесные тени.На добрые протянутыеЧернолапы садись и обнимиШершавый ствол, как мать.Пить захочешь —Тут журчеек чурлит —Ты только наклонись.Радуйся! Он для тебя.Жить чудесно!Подумай:Вечерняя тихая ласка,Как любимая сказка,Усадит тебя на крутой бережок.Посмотри, как дружокЗа дружочком отразилисьГрусточки в воде.И кивают. Кому?Может быть, бороде,Что трясется в зеленой воде.Тихо-грустно. Только шепчутНежные тайны своиШелесточки-листочки.Жить чудесно! Подумай:Теплая ночь развернетПред тобой сине-темную глубьИ зажжет в этой глубиСемицветные звезды.Ты долго смотри на них.Долго смотри.Они поднимут к себе,Как подружку-звезду,Твою вольную душу.Они принесут тебеЖеланный сон о возлюбленной.И споют звездным хором:Радуйся! Жизнь для тебя.1909
Зеленые деды
Все шамкают, шепчутсяДремучие старые совины[314].Густо сомкнулись.Высокие зеленые стрелыВ небо направлены.Точно стариковские брови,Седые ветви навислиИ беззубо шепчутся.По-стариковски глухоПоскрипывают, кашляют.И всё ворчат, ворчатНа маленьких внучат.А те, еще совсем подростки,Наивно тоже качаются,Легкодумно болтаяТоненькими веточками,Да весело заигрываютС солнечными ленточками,Что ласково струятсяСквозь просветы.Ах, какое им делоДо того, что строгие дедыПо привычке шепчутся,Да всё — беззубые — ворчат.Какое шалунам дело!Им бы только с ветеркомПоиграть, покачаться,Только б с солнечнымиЛасковыми ленточкамиПонежиться, посмеяться.А деды зелеными головамиТолько покачивают,Седыми глазамиСмотрят на шалунов-внучат.И всё ворчат. Ворчат.1909
Руский звенидень
Звени, Солнце! Копья светлые мечи,лей на Землю жизнедатные лучи.Звени, знойный, краснощекий,ясный-ясный день!Звенидень!Звенидень!Пойте, птицы! Пойте, люди! Пой, Земля!Побегу я на веселые поля.Звени, знойный, черноземный,полный-полный день.Звенидень!Звенидень!Сердце радуйся и пояс развяжись!Эй, душа моя, пошире распахнись!Звени, знойный, кумачовый,яркий-яркий день.Звенидень!Звенидень!Звени, Солнце! Жизнь у каждого одна,лучезарная, бегучая волна.Звени, знойный, разудалый,русский алый день.Звенидень!Звенидень!<1910>
Чурлю-журль
Звенит и смеется,Солнится, весело льетсяДикий лесной журчеек,Своевольный мальчишка:Чурлю-журль,Чурлю-журль!Звенит и смеется.И эхо живое несетсяДалеко в зеленой тишиКорнистой глуши:Чурлю-журль,Чурлю-журль!Звенит и смеется.Отчего никто не проснетсяИ не побежит со мнойДалеко в разгулье:Чурлю-журль,Чурлю-журль!Смеется и солнится,С гор несет песню,И не видит: лесная лесинкаНивто нагнулась над ним,И не слышит цветинкаПесню ответную,Еще зовно зовет:Чурлю-журль,А чурлю-журль!<1910>
Росстань
Быть хочешь мудрым?Летним утромвстань рано-рано(хоть раз да встань),когда туманаседая тканьредеет и розовеет.Тогда ты встаньи, не умывшись,иди умытьсяна росстань.Дойдешь — увидишьтам два пути:направо — путь обычный;на нем найтиты можешь умывальникс ключевой водой,а на суку —прямой и гладенькой сучок —виситхолщовый утиральники на бечевке гребешок.Раз приготовлено, так мойся,утрись и причешись,и богу помолись.И будешь человек «приличный»и далеко пойдешь всегда,когда на правый путь свернешь.Помни! Это ведь — не ерунда.А вот налево — путь иной:налево не найдешьни умывальника, ни утиральника;там надо так:коли свернул ты на левянку,беги во весь свой духна росную, цветистую полянку.Пляши, кружись и падай.И целуй ее, целуй,как верную, желанную милянку,И опять пляши, кружись!Снова падай!Чище мойся!И не бойся:солнце вытрет сухомокрое лицо.Только вытряхни из ухамуравьиное яйцо.Только выплюнь(а то подавишься)колючую сенинку,а душистую травинкуна здоровьесъешь.Быть хочешь мудрым?Летним утромвстань рано-рано(хоть раз да встань)и, не умывшись,иди умытьсяна росстань.<1910>
На аэропланах
БирюзовымиЗовамиВзлетая и таяВ долины лучистыеПокоя земли,Раскрыляются крылья,Быстрины взметая, стаи —Цветистые птиц корабли.Воздухом —ДухомДуша изветрилась,Будто не хочетсяЗнать о земном.Крыльями воляЛюдей окрылилась, — дниОкеанятсяЗвездным звеном.Тегеран и Бомбей,Москва и Венеция —Крыловые путиЛюдей-лебедей.Каир и Париж,Берлин и ТурецияПерекинулисьСтами устами.Из крыльев мостамиРазлет развелиСтаи — цветистыеПтиц корабли.1913
Танго с коровами
Х. Н. Славоросову[315]
Жизнь короче визга воробья.Собака, что ли, плывет тамНа льдине по весенней реке?С оловянным веселиемСмотрим мы на судьбу.Мы — Открыватели Стран —Завоеватели Воздуха —Короли апельсиновых рощИ скотопромышленники.Может быть, выпьемЧарку винаЗа здоровье Комет,Истекающих бриллиантовой кровью.Или лучше — заведем граммофон.Ну вас — к черту —Комолые и утюги!Я хочу один — один плясатьТанго с коровамиИ перекидывать мосты —От слезБычачьей ревностиДо слезПунцовой девушки.<1914>
Тифлис
О, солнцедатнаяГрузинских гор столица,Оранжерейная мечта теплиц,В твои загарные востока лицаСмотрю я, царственный Тифлис.Здесь все — взнесенно, крыловейно.Как друг —Стремительная КураПоет поэту мне песню лейно,Что быть стремительным пора.Ты в час,Когда восходит солнце,Взгляни с горы Давида внизИ улыбайся всем в оконца,Где розовеется Тифлис.И сердцем, утром уловленным,В сиянье горного экстазаОстаньсяВечно удивленнымПеред столицею Кавказа.Пусть кубок,Полный кахетинским,В рунах моих — орла Урала —Звенит кинжалом кабардинскимИ льется Тереком Дарьяла.Пусть кубок,Полный южной крови,Для гостя северного — хмель.Мне так близки востока брови,Кан мне понятна в скалах ель.Урал, Кавказ —Родные братьяОдной чудеснейшей страны.Стихийно всем готов орать яСтихи под перепень зурны[316].Тифлис, Тифлис,В твоих духанахНа берегах крутой КурыПреданья жуткие о ханахЖивут, как жаркие ковры.Легендой каждой, будто лаской,Я преисполнен благодарий, —Я весь звучуСтруной кавказской, —Звучи ударно, сазандарий[317].Играй лезгинку!Гость Тифлиса,Я приглашаю в пляс грузинку.Со стройным станом кипарисаСам стану стройным. Эй, лезгинку!Играй лезгинку!В развеселиЯ закружился виноградно.В грузинской дружбе-каруселиКровь льется в жилах водопадно.Таши[318]! Генацвале[319]!