Русская поэзия начала ХХ века (Дооктябрьский период) - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 3
<1905>АЛЕКСАНДР БОГДАНОВ[20]
«Эту песню не сам я собою сложил…»
Эту песню не сам я собою сложил,И не деды ее мне пропели.Нет, ту песню принес ко мне ветер с могил,Где останки товарищей тлели.Тише, вслушайтесь в звуки фабричных свистков,Лязг цепей, крик безвольных, бесправных рабов,Плач детей беспризорных, голодных,Стон и скрежет проклятий народных…Через Польшу, Финляндию, дальний Кавказ,Вплоть до тундры, где день безнадежно погас,Стон за стоном несется, как в буре морскойЗа волною волна, за прибоем прибой…Стон за стоном… На шахтах, полях, рудниках,У плавильных печей, за станками,Надрываясь в тяжелых, бессменных трудах,То рабочие и́дут рядами…И пред нами, вперед, кандалами звеня,В путь суровый Сибири холоднойВ ожидании близкого лучшего дняИдут вестники жизни свободной.<Конец 1890-х годов>
Песня пролетариев[21]
Кто добыл во тьме рудников миллионы?Кто сталь для солдатских штыков отточил?Воздвиг из гранита и мрамора троны,В ненастье и холод за плугом ходил?Кто дал богачам и вино и пшеницуИ горько томится в нужде безысходной?Не ты ль, пролетарий, рабочий голодный?Кто с ранней зари и до поздней полночиСтонал, надрывался под грохот машин,Тяжелым трудом ослеплял себе очи,Чтоб в роскоши жил фабрикант-господин?Кто мощно вертит колесо мировоеИ гибнет бесправным, как червь непригодный?Не ты ль, пролетарий, рабочий голодный?Кто гнету насилья века обрекался,В оковах неволи боролся и жил,Под знаменем красным геройски сражалсяИ кровь неповинную жертвенно лил?О вестник победы!.. Титан непреклонный!Ты молнии бросил из сумрака ночи…Вперед — на борьбу, пролетарий, рабочий!..Пусть пламя борьбы разрастется пожаромИ бурей пройдет среди братьев всех стран!..Твердыни насилья мы рушим недаром…Могуч и един наш воинственный стан…Пусть враг нас встречает предательством черным, —Победа за нами, за силой народной!Победа близка, пролетарий голодный!<1900>
ЕВГЕНИЙ ТАРАСОВ[22]
Смолкли залпы запоздалые…[23]
Смолкли залпы запоздалые,Смолк орудий гром.Чуть дымятся лужи алые,Спят кругом борцы усталые —Спят нездешним сном.Вечер веет над скелетамиПавших баррикад.Над телами неотпетымиГимны скорбными приветамиВ сумраке звучат.Спите, братья, с честью павшие, —Близок судный час.Спите, радости не знавшие, —Ночь в руках у нас.Все, что днем у нас разрушено,Выстроим во мгле.Жажда битвы не задушенаВ раненом орле.Ночью снова баррикадамиГород обовьем.Утром свежими отрядамиНовый бой начнем.Спите, братья и товарищи!Близок судный час —На неслыханном пожарищеМы помянем вас!<Декабрь 1905>
Братьям[24]
Новый год я встречаю не гордыми, мощными гимнами.Новый год к нам подкрался средь стынущих тел мертвецов.Но молчать не могу. Буду плакаться с вьюгами зимнимиНад могилами павших — нам близких и милых — борцов.Будь я сердцем суровей — лишь местью святою звучала быЭта песня моя, увлекая вперед и вперед.Но не верен мне голос. Протяжной, медлительной жалобойПровожаю кровавый — для многих неконченный — год.Сердце слишком полно неотмщенными алыми обидами,И молчать не могу, — для молчанья не стало бы сил.Но простите, коль песни мои прозвучат панихидамиНад холмами несчетных — нам близких и милых — могил.<Декабрь 1905>
Ты говоришь, что мы устали…
Ты говоришь, что мы устали,Что и теперь, при свете дня,В созданьях наших нет огня,Что гибкий голос твердой сталиОбвит в них сумраком печалиИ раздается, чуть звеня.Но ведь для нас вся жизнь — тревога…Лишь для того, чтоб отдохнуть,Мы коротаем песней путь.И вот теперь, когда нас много, —У заповедного порогаНас в песнях сменит кто-нибудь.Мы не поэты, мы — предтечиПред тем, кого покамест нет.Но он придет — и будет свет,И будет радость бурной встречи,И вспыхнут радостные речи,И он нам скажет: «Я — поэт!»Он не пришел, но он меж нами.Он в шахтах уголь достает,Он тяжким молотом кует,Он раздувает в горне пламя,В его руках победы знамя —Он не пришел, но он придет.Ты прав, мой друг, — и мы устали.Мы — предрассветная звезда,Мы в солнце гаснем без следа.Но близок он. Из гибкой сталиСоздаст он чуждые печалиНапевы воли и труда.<1905>
Старый дом
Воздух к вечеру прозрачен.Ветер тише. Пыли нет.Старый дом тревожно-мрачен.В старом доме поздний свет.Кто-то щурится пугливо,Кто-то ходит за окном…А ведь было: спал счастливо,Спал спокойно старый дом.Спали лапчатые ели,Спали мощные дубы.На деревне песни пелиИстомленные рабы.Песни пели. Песни плыли,Разливались по реке.Дни за днями проходилиЗдесь — неслышно, там — в тоске.Завтра так же, как сегодня,А сегодня — как всегда.Что же, — станет посвободней?Если станет — так когда?Было время — миновалоИ травою поросло.Старый дом глядит устало.Птица бьется о стекло.Тихий парк в ограде древнейПо ночам не может спать.За рекою на деревнеЗвонких песен не слыхать.Странно-чуткою дремотойВсе охвачено вокруг.На деревне ждут чего-то,Что-то ярко вспыхнет вдруг.Где-то тень летучей птицыПромелькнула, замерла.В старом парке стало тише,Всюду трепет, всюду мгла.В старом доме бродит кто-то,Окна мертвы. Свет погас.На деревне ждут чего-то.Ждут, когда свершится час.Ждут, когда прольются росы,Звонких песен не поют.На деревне точат косы,Эй, вставай, крещеный люд!<1906>
ВАЛЕРИЙ БРЮСОВ[25]
ИЗ КНИГИ СТИХОВ «TERTIA VIGILIA»[26](1900)
Из цикла «Возвращение»
«Ребенком я, не зная страху…»
Ребенком я, не зная страху,Хоть вечер был и шла метель,Блуждал в лесу, и встретил пряху,И полюбил ее кудель.И было мне так сладко в детствеСледить мелькающую нить,И много странных соответствийС мечтами в красках находить.То нить казалась белой, чистой;То вдруг, под медленной луной,Блистала тканью серебристой;Потом слилась со мглой ночной.Я, наконец, на третьей страже.Восток означился, горя,И обагрила нити пряжиКровавым отблеском заря!21 октября 1900
Из цикла «Любимцы веков»
Ассаргадон[27]Ассирийская надпись
Я — вождь земных царей и царь, Ассаргадон.Владыки и вожди, вам говорю я: горе!Едва я принял власть, на нас восстал Сидон[28].Сидон я ниспроверг и камни бросил в море.Египту речь моя звучала, как закон,Элам[29] читал судьбу в моем едином взоре,Я на костях врагов воздвиг свой мощный трон.Владыки и вожди, вам говорю я: горе!Кто превзойдет меня? Кто будет равен мне?Деянья всех людей — как тень в безумном сне,Мечта о подвигах — как детская забава.Я исчерпал до дна тебя, земная слава!И вот стою один, величьем упоен,Я, вождь земных царей и царь — Ассаргадон.17 декабря 1897
Скифы[30]
Если б некогда гостем я прибылК вам, мои отдаленные предки, —Вы собратом гордиться могли бы,Полюбили бы взор мой меткий.Мне легко далась бы наукаПоджидать матерого тура.Вот — я чувствую гибкость лука,На плечах моих барсова шкура.Словно с детства я к битвам приучен!Все в раздолье степей мне родное!И мой голос верно созвученС оглушительным бранным воем.Из пловцов окажусь я лучшим,Обгоню всех юношей в беге;Ваша дева со взором жгучимЗаласкает меня ночью в телеге.Истукан на середине деревниПоглядит на меня исподлобья.Я уважу лик его древний,Одарить его пышно — готов я.А когда рассядутся старцы,Молодежь запляшет под клики, —На куске сбереженного кварцаНачерчу я новые лики.Я буду как все — и особый.Волхвы меня примут, как сына.Я сложу им песню для пробы.Но от них уйду я в дружину.Где вы! слушайте, вольные волки!Повинуйтесь жданному кличу!У коней развеваются челки,Мы опять летим на добычу.29 ноября 1899
Данте в Венеции
По улицам Венеции, в вечернийНеверный час, блуждал я меж толпы,И сердце трепетало суеверней.Каналы, как громадные тропы,Манили в вечность; в переменах тениКазались дивны строгие столпы,И ряд оживших призрачных строенийЯвлял очам, чего уж больше нет,Что́ было для минувших поколений.И, словно унесенный в лунный свет,Я упивался невозможным чудом,Но тяжек был мне дружеский привет…В тот вечер улицы кишели людом,Во мгле свободно веселился грех,И был весь город дьявольским сосудом.Бесстыдно раздавался женский смех,И зверские мелькали мимо лица…И помыслы разгадывал я всех.Но вдруг среди позорной вереницыУгрюмый облик предо мной возник.— Так иногда с утеса глянут птицы, —То был суровый, опаленный лик,Не мертвый лик, но просветленно-страстный,Без возраста — не мальчик, не старик.И жалким нашим нуждам не причастный.Случайный отблеск будущих веков,Он сквозь толпу и шум прошел, как властный.Мгновенно замер говор голосов,Как будто в вечность приоткрылись двери,И я спросил, дрожа, кто он таков.Но тотчас понял: Данте Алигьери.18 декабря 1900
Из цикла «В стенах»
«Я люблю большие дома…»
Я люблю большие домаИ узкие улицы города, —В дни, когда не настала зима,А осень повеяла холодом.Пространства люблю площадей,Стенами кругом огражденные, —В час, когда еще нет фонарей,А затеплились звезды смущенные.Город и камни люблю,Грохот его и шумы певучие, —В миг, когда песню глубоко таю,Но в восторге слышу созвучия.29 августа 1898
Из цикла «Прозрения»
В неконченом здании
Мы бродим в неконченом зданииПо шатким, дрожащим лесам,В каком-то тупом ожидании,Не веря вечерним часам.Бессвязные, странные лопастиНам путь отрезают… мы ждем.Мы видим бездонные пропастиЗа нашим неверным путем.Оконные встретив пробоины,Мы робко в пространства глядим:Над крышами крыши надстроены,Безмолвие, холод и дым.Нам страшны размеры громадныеБезвестной растущей тюрьмы.Над безднами, жалкие, жадные,Стоим, зачарованы, мы.Но первые плотные лестницы,Ведущие к балкам, во мрак,Встают как безмолвные вестницы,Встают как таинственный знак!Здесь будут проходы и комнаты!Здесь стены задвинутся сплошь!О думы упорные, вспомните!Вы только забыли чертеж!Свершится, что вами замыслено,Громада до неба взойдетИ в глуби, разумно расчисленной,Замкнет человеческий род.И вот почему — в ожиданииНе верим мы темным часам:Мы бродим в неконченом здании,Мы бродим по шатким лесам!1 февраля 1900
ИЗ КНИГИ СТИХОВ «URBI ЕТ ORBI»[31](1903)
Из цикла «Вступления»
У себя
Так все понятно и знакомо,Ко всем изгибам глаз привык;Да, не ошибся я, я — дома:Цветы обоев, цепи книг…Я старый пепел не тревожу, —Здесь был огонь и вот остыл.Как змей на сброшенную кожу,Смотрю на то, чем прежде был.Пусть много гимнов не допетоИ не исчерпано блаженств,Но чую блеск иного света,Возможность новых совершенств!Меня зовет к безвестным высямВ горах поющая весна,А эта груда женских писемИ нежива, и холодна!Лучей зрачки горят на росах,Как серебром все залито…Ты ждешь меня у двери, посох!Иду! иду! со мной — никто!1901
Работа[32]
Здравствуй, тяжкая работа,Плуг, лопата и кирка!Освежают капли пота,Ноет сладостно рука!Прочь венки, дары царевны,Упадай порфира с плеч!Здравствуй, жизни повседневнойГрубо кованная речь!Я хочу изведать тайныЖизни мудрой и простой.Все пути необычайны,Путь труда, как путь иной.В час, когда устанет телоИ ночлегом будет хлев, —Мне под кровлей закоптелойЧто приснится за напев?Что восстанут за вопросы,Опьянят что за словаВ час, когда под наши косыЛяжет влажная трава?А когда, и в дождь и в холод,Зазвенит кирка моя,Буду ль верить, что я молод,Буду ль знать, что силен я?<Июль 1901>
Из цикла «Думы»
Мир[33]
Я помню этот мир, утраченный мной с детства,Как сон непонятый и прерванный, как бред…Я берегу его — единое наследствоМной пережитых и забытых лет.Я помню формы, звуки, запах… О! и запах!Амбары темные, огромные кули,Подвалы по́д полом, в грудях земли,Со сходами, припрятанными в трапах,Картинки в рамочках на выцветшей стене,Старинные скамьи и прочные конторки,Сквозь пыльное окно какой-то свет незоркий,Лежащий без теней в ленивой тишине,И запах надо всем, нежалящие когтиВонзающий в мечты, в желанья, в речь, во все!Быть может, выросший в веревках или дегтеИль вползший, как змея, в безлюдное жилье,Но царствующий здесь над всем житейским складом,Проникший все насквозь, держащий все в себе!О, позабытый мир! и я дышал тем ядом,И я причастен был твоей судьбе!Я помню: за окном, за дверью с хриплым блокомБыл плоский и глухой, всегда нечистый двор.Стеной и вывеской кончался кругозор(Порой закат блестел на куполе далеком).И этот старый двор всегда был пуст и тих,Как заводь сорная, вся в камышах и тине…Мелькнет монахиня… Купец в поддевке синей…Поспешно пробегут два юрких половых…И снова душный сон всех звуков, красок, линий.Когда въезжал сюда телег тяжелый рядС самоуверенным и беспощадным скрипом, —И дюжим лошадям, и безобразным кипам,И громким окрикам сам двор казался рад.Шумели молодцы, стуча вскрывались люки,Мелькали руки, пахло кумачом…Но проходил тот час, вновь умирали звуки,Двор застывал во сне, привычном и немом…А под вечер опять мелькали половые,Лениво унося порожние судки…Но поздно… Главы гаснут золотые.Углы — приют теней — темны и глубоки.Уже давно вся жизнь влачится неисправней,Мигают лампы, пахнет керосин…И скоро вынесут на волю, к окнам, ставни,И пропоет замок, и дом заснет — один.Я помню этот мир. И сам я в этом миреКогда-то был как свой, сливался с ним в одно.Я мальчиком глядел в то пыльное окно,У сумрачных весов играл в большие гириИ лазил по мешкам в сараях, где темно.Мечтанья детские в те дни уже светлели;Мне снились: рощи пальм, безвестный океан,И тайны полюсов, и бездны подземелий,И дерзкие пути междупланетных стран.Но дряхлый, ветхий мир на все мои химерыУлыбкой отвечал, как ласковый старик.И тихо надо мной — ребенком — ник,Громадный, неподвижный, серый.И что-то было в нем родным и близким мне.Он глухо мне шептал, и понимал его я…И смешивалось все, как в смутном сне:Мечта о неземном и сладкий мир покоя……………………………………………….Недавно я прошел знакомым переулкомИ не узнал заветных мест совсем.Тот, мне знакомый, мир был тускл и нем —Теперь сверкало все, гремело в гуле гулком!Воздвиглись здания из стали и стекла,Дворцы огромные, где вольно бродят взоры…Разрыты навсегда таинственные норы,Бесстрастный свет вошел туда, где жалась мгла.И лица новые, и говор чужд… Все ново!Как сказка смелая — воспоминанья лет!Нет даже и во мне тогдашнего былого,Напрасно я ищу в душе желанный след…В душе все новое, как в городе торговли,И мысли, и мечты, и чаянья, и страх.Я мальчиком мечтал о будущих годах:И вот они пришли… Ну, что же? Я таков ли,Каким желал я быть? Добыл ли я венец?Иль эти здания, все из стекла и стали,Восставшие в душе, как призрачный дворец,Все утоленные восторги и печали,Все это новое — напрасно взяло верхНад миром тем, что мне — столетья завещали,Который был моим, который я отверг!<1901>
Москва
Из цикла «Картины»
Люблю одно
Люблю одно: бродить без целиПо шумным улицам, один;Люблю часы святых безделий,Часы раздумий и картин.Я с изумленьем, вечно новым,Весной встречаю синеву,И в вечер пьян огнем багровым,И ночью сумраком живу.Смотрю в лицо идущих мимо,В их тайны властно увлечен,То полон грустью нелюдимой,То богомолен, то влюблен.Под вольный грохот экипажейМечтать и думать я привык,В теснине стен я весь на страже:Да уловлю господень лик!12 октября 1900
Каменщик («Каменщик, каменщик в фартуке белом…»)[34]
— Каменщик, каменщик в фартуке белом,Что ты там строишь? кому?— Эй, не мешай нам, мы заняты делом,Строим мы, строим тюрьму.— Каменщик, каменщик с верной лопатой,Кто же в ней будет рыдать?— Верно, не ты и не твой брат, богатый.Незачем вам воровать.— Каменщик, каменщик, долгие ночиКто ж проведет в ней без сна?— Может быть, сын мой, такой же рабочий.Тем наша доля полна.— Каменщик, каменщик, вспомнит, пожалуй,Тех он, кто нес кирпичи!— Эй, берегись! под лесами не балуй…Знаем всё сами, молчи!16 июля 1901
Ночь
Горящее лицо земляВ прохладной тени окунула.Пустеют знойные поля,В столицах молкнет песня гула.Идет и торжествует мгла,На лампы дует, гасит свечи,В постели к любящим леглаИ властно их смежила речи.Но пробуждается разврат.В его блестящие приютыСквозь тьму, по улицам, спешатСкитальцы покупать минуты.Стрелой вонзаясь в города,Свистя в полях, гремя над бездной,Летят немолчно поездаВперед по полосе железной.Глядят несытые рядыФабричных окон в темный холод,Не тихнет резкий стон руды,Ему в ответ хохочет молот.И, спину яростно клоня,Скрывают бешенство проклятийСреди железа и огняДавно испытанные рати.Сентябрь 1902
ИЗ КНИГИ СТИХОВ «STEPHANOS»[35](1906)
Из цикла «Вечеровые песни»
Голос прошлого
Вьет дорога на деревниЗеленеющим овсом,И поет мне голос древний,Колокольчик, о былом.Словно в прошлое глядитсяМесяц, вставший над рекой,И янтарный лик двоится:Он и тот же, и другой.Снова смутное бряцанье,Вновь и вечер, и овес,Лишь одни воспоминаньяЯ живыми не донес.Как в тумане все поблекло,На минувших годах тень…Так едва мерцают стеклаУдаленных деревень.Все темнее. Кто томитсяВ смутной песне под дугой?Словно в прошлое глядитсяЛик янтарный над рекой.1904
Из цикла «Повседневность»
Каменщик («Камни, полдень, пыль и молот…»)
Камни, полдень, пыль и молот,Камни, пыль и зной.Горе тем, кто свеж и молодЗдесь, в тюрьме земной!Нам дана любовь — как цепи,И нужда — как плеть…Кто уйдет в пустые степиВольно умереть!Камни, полдень, пыль и молот,Камни, пыль и зной…Камень молотом расколот,Длится труд дневной.Камни бьем, чтоб жить на свете,И живем, — чтоб бить…Горе тем, кто ныне дети,Тем, кто должен быть!Камни, полдень, пыль и молот,Камни, пыль и зной…Распахнет ли смертный холодДвери в мир иной!<Декабрь 1903>
Из цикла «Современность»
Кинжал
Иль никогда на голос мщенья
Из золотых ножон не вырвешь свой клинок…[36]
М. ЛермонтовИз ножен вырван он и блещет вам в глаза,Как и в былые дни, отточенный и острый.Поэт всегда с людьми, когда шумит гроза,И песня с бурей вечно сестры.Когда не видел я ни дерзости, ни сил,Когда все под ярмом клонили молча выи,Я уходил в страну молчанья и могил,В века, загадочно былые.Как ненавидел я всей этой жизни строй,Позорно-мелочный, неправый, некрасивый,Но я на зов к борьбе лишь хохотал порой,Не веря в робкие призывы.Но чуть заслышал я заветный зов трубы,Едва раскинулась огнистые знамена,Я — отзыв вам кричу, я — песенник борьбы,Я вторю грому с небосклона.Кинжал поэзии! Кровавый молний свет,Как прежде, пробежал по этой верной стали,И снова я с людьми, — затем, что я поэт.Затем, что молнии сверкали.1903
Юлий Цезарь[37]
Они кричат: за нами право!Они клянут: ты бунтовщик,Ты поднял стяг войны кровавой,На брата брата ты воздвиг!Но вы, что́ сделали вы с Римом,Вы, консулы, и ты, сенат!О вашем гнете нестерпимомИ камни улиц говорят!Вы мне твердите о народе,Зовете охранять покой,Когда при вас Милон и КлодийНа площадях вступают в бой!Вы мне кричите, что не смеюС сенатской волей спорить я,Вы, Рим предавшие ПомпеюВо власть секиры и копья!Хотя б прикрыли гроб законовВы лаврами далеких стран!Но что же! Римских легионовЗначки — во храмах у парфян!Давно вас ждут в родном Эребе[38]!Вы — выродки былых времен!Довольно споров. Брошен жребий.Плыви, мой конь, чрез Рубикон!<Август 1905>
Добужинский М. В.
Гримасы города.
Акварель, гуашь. 1908.
Государственная Третьяковская галерея.
Паломникам свободы
Свои торжественные сводыИз-за ограды вековойВздымал к простору Храм Свободы,Затерянный в тайге глухой.Сюда, предчувствием томимы,К угрюмо запертым дверям,Сходились часто пилигримыВозжечь усердно фимиам.И, плача у заветной двери,Не смея прикоснуться к ней,Вновь уходили — той же вереУчить, как тайне, сыновей.И с гулом рухнули затворы,И дрогнула стена кругом,И вот уже горят, как взоры,Все окна храма торжеством.Так что ж, с испугом и укором,Паломники иных временГлядят, как зарево над боромВесь заливает небосклон.1905
Довольным[39]
Мне стыдно ваших поздравлений,Мне страшно ваших гордых слов!Довольно было униженийПред ликом будущих веков!Довольство ваше — радость стада,Нашедшего клочок травы.Быть сытым — больше вам не надо,Есть жвачка — и блаженны вы!Прекрасен, в мощи грозной власти,Восточный царь АссаргадонИ океан народной страсти,В щепы дробящий утлый трон!Но ненавистны полумеры,Не море, а глухой канал,Не молния, а полдень серый,Не агора́[40], а общий зал.На этих всех, довольных малым,Вы, дети пламенного дня,Восстаньте смерчем, смертным шквалом,Крушите жизнь — и с ней меня!18 октября 1905
Грядущие гунны
Топчи их рай, Аттила.[41]
Вяч. ИвановГде вы, грядущие гунны,Что тучей нависли над миром!Слышу ваш топот чугунныйПо еще не открытым Памирам.На нас ордой опьянелойРухните с темных становий —Оживить одряхлевшее телоВолной пылающей крови.Поставьте, невольники воли,Шалаши у дворцов, как бывало,Всколосите веселое полеНа месте тронного зала.Сложите книги кострами,Пляшите в их радостном свете,Творите мерзость во храме, —Вы во всем неповинны, как дети!А мы, мудрецы и поэты,Хранители тайны и веры,Унесем зажженные светыВ катакомбы, в пустыни, в пещеры.И что́, под бурей летучей,Под этой грозой разрушенийСохранит играющий СлучайИз наших заветных творений?Бесследно все сгибнет, быть может,Что ведомо было одним нам,Но вас, кто меня уничтожит,Встречаю приветственным гимном.<Осень 1904,
30 июля — 10 августа 1905>
Фонарики[42]
Столетия — фонарики! о, сколько вас во тьме,На прочной нити времени, протянутой в уме!Огни многообразные, вы тешите мой взгляд…То яркие, то тусклые фонарики горят.Сверкают, разноцветные, в причудливом саду,В котором, очарованный, и я теперь иду.Вот пламенники красные — подряд по десяти.Ассирия! Ассирия! мне мимо не пройти!Хочу полюбоваться я на твой багряный свет:Цветы в крови, трава в крови, и в небе красный след.А вот гирлянда желтая квадратных фонарей.Египет! сила странная в неяркости твоей!Пронизывает глуби все твой беспощадный лучИ тянется властительно с земли до хмурых туч.Но что горит высоко там и что слепит мой взор?Над озером, о Индия, застыл твой метеор.Взнесенный, неподвижен он, в пространствах — брат звезде,Но пляшут отражения, как змеи, по воде.Широкая, свободная, аллея вдаль влечет,Простым, но ясным светочем украшен строгий вход.Тебя ли не признаю я, святой Периклов век!Ты ясностью, прекрасностью победно мрак рассек!Вхожу: все блеском залито, все сны воплощены,Все краски, все сверкания, все тени сплетены!О Рим, свет ослепительный одиннадцати чаш:Ты — белый, торжествующий, ты нам родной, ты наш!Век Данте — блеск таинственный, зловеще золотой…Лазурное сияние, о Леонардо, — твой!..Большая лампа Лютера — луч, устремленный вниз…Две маленькие звездочки, век суетных маркиз…Сноп молний — Революция! За ним громадный шар,О, ты! век девятнадцатый, беспламенный пожар!И вот стою ослепший я, мне дальше нет дорог,А сумрак отдаления торжественен и строг.К сырой земле лицом припав, я лишь могу глядеть,Как вьется, как сплетается огней мелькнувших сеть.Но вам молюсь, безвестные! еще в ночной тениСокрытые, не жившие, грядущие огни!1904
Из цикла «Лирические поэмы»
Конь блед
И се конь блед и сидящий на нем, имя ему Смерть.[43]
Откровение, VI, 81
Улица была — как буря. Толпы проходили,Словно их преследовал неотвратимый Рок,Мчались омнибусы, кебы и автомобили,Был неисчерпаем яростный людской поток.Вывески, вертясь, сверкали переменным окомС неба, с страшной высоты тридцатых этажей;В гордый гимн сливались с рокотом колес и скокомВыкрики газетчиков и щелканье бичей.Лили свет безжалостный прикованные луны,Луны, сотворенные владыками естеств.В этом свете, в этом гуле — души были юны,Души опьяневших, пьяных городом существ.2
И внезапно — в эту бурю, в этот адский шепот,В этот воплотившийся в земные формы бред, —Ворвался, вонзился чуждый, несозвучный топот,Заглушая гулы, говор, грохоты карет.Показался с поворота всадник огнеликий,Конь летел стремительно и стал с огнем в глазах.В воздухе еще дрожали — отголоски, крики,Но мгновенье было — трепет, взоры были — страх!Был у всадника в руках развитый длинный свиток,Огненные буквы возвещали имя: Смерть…Полосами яркими, как пряжей пышных ниток,В высоте над улицей вдруг разгорелась твердь.3
И в великом ужасе, скрывая лица, — людиТо бессмысленно взывали: «Горе! с нами бог!»,То, упав на мостовую, бились в общей груде…Звери морды прятали, в смятенье, между ног.Только женщина, пришедшая сюда для сбытаКрасоты своей, — в восторге бросилась к коню,Плача целовала лошадиные копыта,Руки простирала к огневеющему дню.Да еще безумный, убежавший из больницы,Выскочил, растерзанный, пронзительно крича:«Люди! Вы ль не узнаете божией десницы!Сгибнет четверть вас — от мора, глада и меча!»4
Но восторг и ужас длились — краткое мгновенье.Через миг в толпе смятенной не стоял никто:Набежало с улиц смежных новое движенье,Было все обычным светом ярко залито.И никто не мог ответить, в буре многошумной,Было ль то виденье свыше или сон пустой.Только женщина из зал веселья да безумныйВсё стремили руки за исчезнувшей мечтой.Но и их решительно людские волны смыли,Как слова ненужные из позабытых строк.Мчалась омнибусы, кебы и автомобили,Был неисчерпаем яростный людской поток.<Май, июль и декабрь 1903>
ИЗ КНИГИ СТИХОВ «ВСЕ НАПЕВЫ»(1909)
Поэту[44]
Ты должен быть гордым, как знамя;Ты должен быть острым, как меч;Как Данту, подземное пламяДолжно тебе щеки обжечь.Всего будь холодный свидетель,На все устремляя свой взор.Да будет твоя добродетель —Готовность взойти на костер.Быть может, все в жизни лишь средствоДля ярко-певучих стихов,И ты с беспечального детстваИщи сочетания слов.В минуты любовных объятийК бесстрастью себя приневольИ в час беспощадных распятийПрославь исступленную боль.В снах утра и в бездне вечернейЛови, что шепнет тебе Рок,И помни: от века из тернийПоэта заветный венок.18 декабря 1907
Из цикла «В поле»
Век за веком
Взрывают весенние плугиКорявую кожу земли, —Чтоб осенью снежные вьюгиПустынный простор занесли.Краснеет лукаво гречиха,Синеет младенческий лен…И снова все бело и тихо,Лишь волки проходят, как сон.Колеблются нивы от гула,Их топчет озлобленный бой…И снова безмолвно МикулаВзрезает им грудь бороздой.А древние пращуры зоркоСледят за работой сынов,Ветлой наклоняясь с пригорка,Туманом вставая с лугов.И дальше тропой неизбежной,Сквозь годы и бедствий и смут,Влечется, суровый, прилежный,Веками завещанный труд.<Январь 1907>
Из цикла «Мертвая любовь»
Ранняя осень
Ранняя осень любви умирающей.Тайно люблю золотые цветаОсени ранней, любви умирающей.Ветви прозрачны, аллея пуста,В сини бледнеющей, веющей, тающейСтранная тишь, красота, чистота.Листья со вздохом, под ветром, их нежащим,Тихо взлетают и катятся вдаль(Думы о прошлом в видении нежащем).Жить и не жить — хорошо и не жаль.Острым серпом, безболезненно режущим,Сжаты в душе и восторг и печаль.Ясное солнце — без прежней мятежности,Дождь — словно капли струящихся рос(Томные ласки без прежней мятежности),Запах в садах доцветающих роз.В сердце родник успокоенной нежности,Счастье — без ревности, страсть — без угроз.Здравствуйте, дни голубые, осенние,Золото лип и осин багрянец!Здравствуйте, дни пред разлукой, осенние!Бледный — над яркими днями — венец!Дни недосказанных слов и мгновенияВ кроткой покорности слитых сердец!21 августа 1905
Из цикла «В городе»
ГородуДифирамб
Царя властительно над долом,Огни вонзая в небосклон,Ты труб фабричных частоколомНеумолимо окружен.Стальной, кирпичный и стеклянный,Сетями проволок обвит,Ты — чарователь неустанный,Ты — не слабеющий магнит.Драконом, хищным и бескрылым,Засев, — ты стережешь года,А по твоим железным жиламСтруится газ, бежит вода.Твоя безмерная утробаВеков добычей не сыта, —В ней неумолчно ропщет Злоба,В ней грозно стонет Нищета.Ты, хитроумный, ты, упрямый,Дворцы из золота воздвиг,Поставил праздничные храмыДля женщин, для картин, для книг;Но сам скликаешь, непокорный,На штурм своих дворцов — ордуИ шлешь вождей на митинг черный:Безумье, Гордость и Нужду!И в ночь, когда в хрустальных залахХохочет огненный РазвратИ нежно пенится в бокалахМгновений сладострастных яд, —Ты гнешь рабов угрюмых спины,Чтоб, исступленны и легки,Ротационные машиныКовали острые клинки.Коварный змей с волшебным взглядом!В порыве ярости слепойТы нож, с своим смертельным ядом,Сам подымаешь над собой.Январь 1907
Из цикла «Оды и послания»
Хвала человеку
Молодой моряк вселенной,Мира древний дровосек,Неуклонный, неизменный,Будь прославлен, Человек!По глухим тропам столетийТы проходишь с топором,Целишь луком, ставишь сети,Торжествуешь над врагом!Камни, ветер, воду, пламяТы смирил своей уздой,Взвил ликующее знамяПрямо в купол голубой.Вечно властен, вечно молод,В странах Сумрака и Льда,Петь заставил вещий молот,Залил блеском города.Сквозь пустыню и над безднойТы провел свои пути,Чтоб нервущейся, железнойНитью землю оплести.В древних вольных Океанах,Где играли лишь киты,На стальных левиафанахПробежал державно ты.Змея, жалившего жадноС неба выступы дубов,Изловил ты беспощадно,Неустанный зверолов,И, шипя под хрупким шаром,И в стекле согнут в дугу,Он теперь, покорный чарам,Светит хитрому врагу.Царь несытый и упрямыйЧетырех подлунных царств,Не стыдясь, ты роешь ямы,Множишь тысячи коварств, —Но, отважный, со стихиейПосле бьешься с грудью грудь,Чтоб еще над новой выейПетлю рабства захлестнуть.Верю, дерзкий! ты поставишьПо Земле ряды ветрил.Ты своей рукой направишьБег планеты меж светил, —И насельники вселенной,Те, чей путь ты пересек,Повторят привет священный:Будь прославлен, Человек!1 декабря 1906
Из цикла «Приветствия»
К Медному всаднику[45]
В морозном тумане белеет Исакий.На глыбе оснеженной высится Петр.И люди проходят в дневном полумраке,Как будто пред ним выступая на смотр.Ты так же стоял здесь, обрызган и в пене,Над темной равниной взмутившихся волн;И тщетно грозил тебе бедный Евгений,Охвачен безумием, яростью полн.Стоял ты, когда между криков и гулаПокинутой рати ложились тела,Чья кровь на снегах продымилась, блеснулаИ полюс земной растопить не могла!Сменяясь, шумели вокруг поколенья,Вставали дома, как посевы твои…Твой конь попирал с беспощадностью звеньяБессильно под ним изогнутой змеи.Но северный город — как призрак туманный,Мы, люди, проходам, как тени во сне.Лишь ты, сквозь века, неизменный, венчанный,С рукою простертой летишь на коне.24–25 января 1906
Петербург
ИЗ КНИГИ СТИХОВ «ЗЕРКАЛО ТЕНЕЙ»(1912)
Из цикла «На груди земной»
«Снова, с тайной благодарностью…»
Что устоит перед дыханьем
И первой встречею весны![46]
Ф. ТютчевСнова, с тайной благодарностью,Глубоко дышу коварностьюВ сердце льющейся весны,Счастье тихое предчувствуюИ живой душой сопутствуюПтицам в далях вышины.Снова будут сны и радости!Разольются в поле сладостиКрасных кашек, свежих трав.Слух занежу в вешней прелести,В шуме мошек, в легком шелестеВновь проснувшихся дубрав.Снова ночи обнаженныеЗаглядятся в воды сонные,Чтоб зардеться на заре.Тучка тонкая привеситсяК золотому рогу месяца,Будет таять в серебре.Эти веянья и таянья,Эти млеянья и чаянья,Этот милый майский шум, —Увлекая к беспредельности,Возвращают тайну цельностиСнов и мира, слов и дум…1911
«Идут года. Но с прежней страстью…»
О нет, мне жизнь не надоела,
Я жить хочу, я жизнь люблю![47]
А. ПушкинИдут года. Но с прежней страстью,Как мальчик, я дышать готовЛюбви неотвратимой властьюИ властью огненной стихов.Как прежде, детски верю счастьюИ правде переменных снов!Бывал я, с нежностью, обманутИ, с лаской, дружбой оскорблен, —Но строфы славить не устанутМечты и страсти сладкий сон.Я говорю: пусть розы вянут,Май будет ими напоен!Все прошлое — мне только снилось,Разгадка жизни — впереди!Душа искать не утомилась,И сердце — дрожью жить в груди.Пусть все свершится, — что б ни сбылось! —Грядущий миг, — скорей приди!Вновь, с рыбаком, надежды полный,Тая восторженную дрожь,В ладье гнилой, бросаюсь в волны.Гроза бушует вкруг. Так что ж!Не бойся, друг! пусть гибнут челны:Ты счастье Цезаря везешь![48]