— В него стреляли в упор, — произносит Федор Иванович, поправляя воротник голубой форменной рубашки.
Рубашка очень красивая, сказала бы «под цвет глаз», но, на самом деле, глаза у Хучика гораздо бледнее — какого-то невразумительного блеклого цвета. А рубашка очень даже ничего, я тоже такую хочу. Но мне ничего такого не светит, потому, что в полицию не берут с судимостью.
— Хладнокровно прострелили легкое, — продолжает тем временем Хучик, — забрали телефон и оставили умирать. Данилов лежал во дворе своей дачи и медленно истекал кровью, не имея возможности добраться до помощи.
— Как вы зловеще это сказали, — восхищаюсь я.
Я все также сижу на заднем сиденье ментовской «Нивы» и согреваю руки о фляжку с горячим чаем. Фактически это маленький термос приблизительно на пол-литра, он хорошо держит тепло, так что рукам от него, скорее, прохладно. Ну что ж, по крайней мере, чай вкусный, горячий — но сахара следаки пожалели. В другой раз приду со своим.
— Зловеще! — фыркает мент. — Это могло звучать еще хуже, если бы тело не обнаружили дети с соседней дачи.
— Какие дети? Конец ноября.
— Какие уж есть, — сумрачно поясняет следак. — Сосед отмечал день рожденья и позвал друзей вместе с семьями.
Ага, поняла. Пока взрослые квасили, неугомонные детишки облазили все окрестности и обнаружили недобитого физика. А, может, он сам их обнаружил — услышал их вопли и принялся звать на помощь. Могу представить, как он обрадовался — в это время года дачников очень мало (кому захочется тащиться на дачу, когда на улице так мокро и холодно) так что наш бедный гаденыш вполне мог отбросить копытца и проваляться во дворе до весны. Ну, или до тех пор, пока его не найдут немногочисленные доброжелатели, обеспокоенные отсутствием на рабочем месте. Так что гадкому физику невероятно, несказанно повезло. А, да. От того, что я решила простить его в соответствии с христианский моралью, он не стал менее мерзким.
С одной стороны, хорошо, что этот уродец не сдох — теперь я смогу заглянуть ему в глаза и спросить: «нахрена?!» (а потом и выцарапать их нафиг), а с другой…
Поворачиваюсь к следаку и пытаюсь сформулировать то, что меня беспокоит:
— Федор Иванович, странно все это, — допиваю чай, закрываю фляжку и прикрываю глаза. Аккуратно ощупываю веки, слегка нажимаю на глазные яблоки (твердые, наверно, давление поднялось от стресса), потом, спохватившись, хватаюсь за фляжку. Насколько я помню, крышечку нужно не закрывать, а завинчивать. Уф, черт! Хорошо, чай не разлился.
Возвращаю плотно закрытую фляжку на место и ловлю в зеркале заднего вида насмешливый взгляд стажера. Вот ведь зараза! Принимаю вид оскорбленной невинности. Судя по тому, как изменилась физиономия Вадима, получается так себе. Надеюсь, Хучик не видит.
— Так вот, о чем это я? Странно как-то выходит: физика пытались убить, но он не умер, а чудесным образом спасся. Коварным злым замыслам наступил глобальный облом. А, может, наоборот? Физика ранили потому, что знали, что его спасут?
Хучик быстро поворачивается ко мне:
— Именно, — роняет он с мрачной решительностью, что тут же вызывает желание заткнуться. Решаю сменить тему.
— Откуда вы знаете, что телефон отобрали?
— Вадим обнаружил его в деревянной уборной.
Ну, это еще ни о чем не говорит. Допустим, физик его уронил, а доставать не полез потому, что не захотел. Решил, что пора купить новый, а, может, не стал марать руки. Печально, мне не известно, насколько брезглив этот тип, но, помнится, было время, когда он пытался заставить меня убираться после каждого урока (правда, из этого все равно ничего не вышло).
Разглядев на моем лице всю гамму сомнений, Федор Иванович добавляет:
— На телефоне обнаружены следы крови. Ее принадлежность сейчас устанавливается, и мы склоняемся к тому, что злоумышленник забрал аппарат после выстрела.
— Как жаль, что скотина лежит без сознания.
Хучик многозначительно хмыкает и, не удостоив сию реплику комментариями, вылезает из машины. А мне ведь действительно жаль. Во-первых, интересно узнать, кто ж его все-таки подстрелил (боюсь, что менты подумают на меня), а, во-вторых, хочу задать ему пару вопросов про Гамлета.
Какое-то время я сижу смирно, сложив ручки на коленях, и созерцаю следака, который стоит под чудовищно мерзким дождем и чего-то там обсуждает со своими помощниками. На меня он эпизодически кидает пламенные взгляды — не то потому, что желает проверить, не затеваю ли я какой-нибудь гадости — не то в силу своей природной подозрительности. Чего это он? Не знаю. Не собираюсь я никуда лезть! Ну правда, не собираюсь. Дойду до этой дачи и просто взгляну, что к чему.
А, может, не стоит его провоцировать?
Какое-то время сижу смирно, но потом понимаю, что просто обязана посетить место обнаружения физикова телефона. Причем со своими, исключительно коварными целями…
Заметив, что доблестные стражи правопорядка зачем-то собрались вокруг труповозки, осторожно вылезаю из машины и отправляюсь на поиски места уединения. Обнаружив искомое, долгое время критически его созерцаю. Старые, подгнившие доски, немного наклонная крыша из зеленого профнастила (интересно, почему он не покрыл таким дачу?) и небольшое окошечко в форме стилизованного петуха. Эстет, блин! Еще бы писающего мальчика вырезал. Рядом с рулоном туалетной бумаги я обнаруживаю стопку аккуратно нарезанных бумажек, исписанных знакомыми формулами, примитивными и, зачастую, неправильными расчетами, кривыми графиками… Разглядываю их повнимательнее. Похоже на разрезанные по листочку тетради с контрольными работами. Судя по датам, прошлогодние. Обычно учителя раздают их обратно, а физик не стал — похоже, запасливый, как хомяк.
Вот как бы исхитриться произвести обыск у него на даче, да так, чтоб менты не заметили? Может, наткнусь на какую-нибудь улику, подсказку, пойму, где копать дальше, раз уж Галькина мама ничего не сказала. Зараза…
Да ладно, чего уж там, будем говорить откровенно — хотя бы сама с собой — отделаться от ментов и спокойно осмотреть злосчастную дачу у меня не получится. Да и едва ли на ней осталось что-нибудь интересное — все, что было, уже у ментов. Печально, но мы не будем впадать в депрессию, а попробуем порассуждать логически. Конечно, мой муж говорил, что у меня не тот склад ума (он называл его «баба-дура»), но сотни прочитанных детективов не могли не оставить свой след.
Начнем с конца. Кому могла понадобиться смерть гнусного физика? Кроме меня, разумеется… может, гаденыш тоже кого-то предал? Кого-нибудь не такого безобидного? Бандита, маньяка, убийцу?
Потом, собирались ли физика убивать? Возможно, его изначально хотели лишь ранить и вывести из игры…а, может, ввести в нее? Тяжелая рана — отличное алиби. Могу припомнить с десяток криминальных романов, в которых такая вот мнимая жертва успешно водит за нос всех остальных, включая и главного героя. А если героев несколько, водить их становится еще интересней, потому, что вместо того, чтобы объединиться и вычислить гада, они начинают плести интриги друг против друга. Бесценный во всех отношениях детектив Кристи «Десять негритят» как раз об этом и написан. Я, кстати, слышала, что в отдельных странах не рискуют именовать шедевр его подлинным названием и выпускают под убогим «И никого не стало». Вот нахрена так делать? Если так жалко негров, могли бы назвать «десять русских», а не безбожно раскрывать содержание книги.
Десять россиян пошли купаться в море.
Десять россиян резвились на просторе…
Ну и так далее. А еще можно сразу переименовать книгу в «Убийца-дворецкий». То есть там не дворецкий, но я тоже не собираюсь раскрывать содержание.
Так вот, о чем это я? Странные совпадения, которые, может, и вовсе не совпадения. И это не только недоубийство физика, но и еще одно… почти такое же. Напали на женщину, милую, тихую, безобидную и без денег, проткнули ножом и ушли, позволив добраться до помощи и дать показания. Ну я-то понятно, себя не заподозрю, а Хучик? Он просто обязан проверить все версии.
Допустим, что на момент покушения на физика у меня есть алиби (а, может, и нет — узнать бы еще, когда на него напали), но Гальку мог убить кто угодно — подсыпал ей в чай какое-нибудь сильнодействующее лекарство и жди, пока не начнет загибаться. Сейчас я даже и не уверена, что это сделала жертва ее шантажа, хотя всякое может быть.
По поводу дворника тоже не ясно. Хотелось бы выяснить точное время смерти — а Хучик, наверно, не скажет… а, может, и скажет, но точно что-нибудь заподозрит.
И только убийство несчастного школьника мне не пришить. Бедняжку убили первым, но в плане расследования его смерти ни я, ни менты не продвинулись ни на шаг. Хотя… да постойте! Похоже, что раньше всего умер дворник — на следующий день после смерти мальчишки он уже почему-то вонял. Разлагался. Вот только кому мог вообще помешать этот тип и связана ли его смерть с остальными кровавыми происшествиями? Это нужно как-нибудь выяснить.
Немного поломав голову, я возвращаюсь в машину и спокойно сижу там еще минут сорок, пока менты не решают вернуться назад. По настоянию Хучика меня довозят до дома, тем более, что это близко. В отместку приглашаю ментов на чай с печеньками, доблестные стражи правопорядка дружно отказываются, и правильно. Уже потом вспоминаю, что эти печеньки лежат в том шкафу еще со времен моего развода, поэтому закалились, окаменели и превратились в настоящий антиквариат вроде топора времен неолита. Примерно такой же убойности.
Пытаюсь вспомнить, когда я в последний раз видела Петьку, и понимаю, что довольно давно. Большая пауза, очевидно, произошла из-за того, что я лежала в больнице. Стучу по дереву, чтобы не накаркать новый визит. Такого счастья нам не надо!