Следующий день я посвящаю почившему дворнику: как говорится, вечная память.
Сначала пытаюсь опросить ту тетку в цветастом халате, вместе с которой мы обнаружили труп. Она ничего не знает и знать не желает, ни про дворника, ни вообще. Остальные жители коммуналки тоже не желают делиться со мной никакой информацией. Зато все хором предлагают отправиться к бомжам, с которыми бражничал искомый субъект. Не знаю, всерьез они или нет, но предложение дельное. Павлыч вполне мог поделиться с друзьями своими подозрения или, хотя бы, по пьяной лавочке разболтать то, что поможет мне пролить свет на цепочку смертей. В глубине души я, конечно, подозреваю, что ничего не добьюсь, но попытка не пытка. Кому говорю, «не пытка»! Меня не слишком вдохновляет перспектива общаться с алкашами, но других вариантов вокруг как-то и нет.
После холодного приема в коммуналке я понимаю, что для общения с друзьями Павлыча придется маскироваться «под нормального человека». А то меня, кажется, приняли за тайного агента наших ментов.
Перерываю весь дом в поисках самых рваных и грязных вещей (униформа уборщицы тут не годится) и страшно радуюсь, обнаружив в шкафу скромный косметический набор времен Брежнева. Набор осталось от мамы — сама я ничем подобным не пользуюсь, благо привлекательнее все равно не стану (только страшнее).
Внимательно разглядываю добычу: помада выглядит так, что можно декорировать ею зомби, а тушь засохла, наверно, еще в прошлом десятилетии. Зато румяна и тени еще ничего. Обильно украшаю себя голубыми тенями — над глазами и немного вокруг, не менее щедро обмазываюсь румянами. Не помню, куда конкретно их наносить, поэтому распыляю по всей физиономии. Больше всего приходится на щеки и губы (а что, надо же их как-то накрасить). В зеркале отражается страшная рожа не то хронической алкоголички, не то престарелой путаны. Сильно престарелой. Можно сказать, мечты геронтофила.
С помощью удачно подобранных аксессуаров акцент удается сместить в «алкоголичкину» сторону, и я, выходя из дома, ловлю на себе брезгливые взгляды всех встречных соседей. Хотя пару раз попадаются и сочувствующие — по-советски бесформенная коричневая юбка, торчащая из-под куртки цвета перележалых слив определенно наводит знакомых на мысли о том, что я превращаюсь в копию бывшего мужа.
Но это еще не все! Фальшиво насвистывая «Февраль» Вивальди (ох, он, наверно, в гробу переворачивается), спускаюсь к магазину бытовой химии. Придирчиво изучаю ассортимент. Тут много отличных вариантов, но я выбираю классику — не стареющий и не особо дорожающий со временем одеколон «Тройной». Выхожу из магазина и обильно душусь этой мерзостью. Похоже, я первая, кто использует данный товар по прямому назначению.
Распространяя удушающие миазмы, я покупаю самую дешевую водку и отправляюсь «на дело». Найти дружбанов почившего дворника не составляет труда — соседи мгновенно «сдают» двух приятелей-алкашей из соседнего подъезда. Один из них очень удачно оказывается в гостях у другого. Правда, на этом везение заканчивается и начинается всякая ерунда.
Начнем с того, что возле дома таинственным образом обнаруживается знакомая машина. Черт… Хучик! Похоже, что наши мысли идут в одном направлении… но я не хочу с ним встречаться! Пытаюсь позорно слинять, не успеваю — пока решаю, в какую сторону драпать, искомый мент выходит из подъезда и натыкается на меня. Вот незадача! Спасаться бегством бессмысленно, мне остается лишь выйти вперед и поприветствовать его широкой улыбкой. При виде нее мент слегка вздрагивает и сбивается с шага. С чего это вдруг? Вроде зубы на месте, я не рискнула закрасить их черным (хотя собиралась). Наверно, его поразил весь облик, целиком.
— Марина?
— Здравствуйте, Федор Иванович!
Следак подходит ко мне и, подозрительно прищурив глаза, вдыхает «божественный» аромат дешевого одеколона. Ну и зачем было подходить? От меня же разит за три метра.
— Что это с вами? Вы пили? Или облились?
Светло-голубые глаза пронзают меня насквозь. Ощущения малоприятные. Пытаюсь не встречаться взглядом с этим излишне проницательным субъектом, но тут вспоминаю, что именно так ведут себя люди, которым есть, что скрывать. Мгновенно нахожу его глаза — даешь прямой немигающий взгляд — и понимаю, что вот теперь точно повела себя как преступница. Уф!
— Ничего такого, Федор Иванович. Не обращайте внимания.
— Да? — скептически хмыкает мент. — Тогда почему вы выглядите так, будто… — жует губами, пытаясь подобрать сравнение, — решили уйти в запой?
Ага! Маскировка работает! Опускаю глазки к земле.
— Ну… просто мне захотелось пообщаться с друзьями… — с чьими конкретно, не уточняю. — Да и вообще… — резко меняю тон с раболепного на несколько возмущенный. — За последний месяц меня проткнули ножом, убили двоих знакомых, третьего ранили, а четвертого сбросили мне на голову! Могу я немного расслабиться?
Мент закатывает глаза и явно проглатывает так и рвущиеся с языка нотации. Определенно он хочет наставить меня на путь истинный. Хах, знал бы еще, в чем именно заключается «расслабление»…
Справа мелькает высокий парень в кожаной куртке — Вадим. Надеюсь, в его присутствии Хучик не станет рассказывать мне о вреде «Тройного» внутренне и наружно. Уверена, мент способен отличить вонь дешевой туалетной воды от неземного абре перегара, и, наверное, понимает, что я пока не пила — но, с другой стороны, он не мог не заметить бутылку в пакете.
— О, Марина.
— Здрасьте, Вадим. До свиданья.
Я виновато пожимая плечами а-ля «хочу поболтать, но опаздываю», обхожу их машину и проскальзываю в подъезд. В двух шагах от двери оборачиваюсь в надежде, что стражи правопорядка уехали… как бы не так! Стоят, сердешные, смотрят мне вслед.
Ну нет, не смотрят, поглядывают так… искоса. Стажер с любопытством, а мент с подозрением. Вот блин! Говорил же внутренний голос, не надо бежать сразу в нужный подъезд, поброди по двору, отведи подозрения! А я…эх… да Шерлок бы за такое…
Ну ладно, черт с ними. Пускай стоят. Не бегут же за мной… ну, пока не бегут. Не стоит давать им повод для подозрений, пойду по своим делам.
Поднимаюсь в подъезд и без особого труда нахожу необходимую дверь. Это просто. Находишь самую загаженную лестничную площадку, выбираешь наиболее обшарпанную дверь, желательно без звонка и… шучу, у меня был их адрес. Но приметы совпали.
Втереться в колдырское доверие тоже не слишком сложно. Для того, чтобы недобомжи разделили со мной стол и стул, вполне достаточно поставить на первый бутылку и поведать душещипательную историю о том, что я работаю уборщицей в той же школе, где Павлыч вкалывал дворником. Логично? Логично, тем более, это правда. Могу показать трудовой договор… а, стоп, не надо, хроническая алкашка не должна говорить таких слов.
А дальше идет полный бред. Страдаю, я, значит, по факту кончины несчастного дворника, и обсудить это не с кем. Ну а какой был мужик! Не то, что теперь… Терзалась, страдала, хотела ему рассказать, собралась, значит, с силами…. И тут его кто-то убил! Эй, вы не знаете, кто это был? У Павлыча были конфликты? Он проворачивал темные схемы? Тут нужно добавить немного истерики. Любимый ссорился с женщинами? Его пришила моя соперница?!
Чушь? Чушь. Согласна. Я в это бы не поверила. Как можно влюбиться в Павлыча? Тем более, что у гадкого физика это же отчество. Но меня не особо и слушают. Колдыри проникаются доверием в первые десять минут, и дальнейшее наматывание лапши на их серо-бурые уши сопровождается методичным бульканьем и позвякиванием.
При этом я максимально увиливаю от попойки — сначала вроде толкаю речь, а потом, когда мужики принимаются обсуждать покойного дворника и поднимать «бокалы» за упокой, подношу одно… кхм, судя по виду, как минимум десятиразовый платиковый стаканчик к губам, а потом, не желая даже пробовать эту дрянь, по-тихому выливаю водку на юбку. Не на пол же плескать? А так, если что, скажу, что облилась. Рука с перепоя дрогнула или что.
Скоро мужикам надоедает тема дворника и они принимаются обсуждать власть, погоду, своих бывших жен и баб в целом, кошмарный процесс загнивания России и собственную несчастную судьбу — деликатно поддакиваю и осторожно возвращаю разговор в прежнее русло. Сидим мы долго, часа два-три, за это время на меня выливается водопад бесполезной информации. Если извлечь из него жалкие крохи полезной, получается вот что….
Если вкратце, то Павлыч был самым обычным алкашом. Давно, в бытность приличным человеком, он был женат и имел двух детей, потом начал пить. Жена не выдержала и свалила, прихватив с собой потомство, отчего «бедный» мужик запил еще больше. Друзья его покинули, знакомые отвернулись, и только младший брат, какой-то крутой мужик, периодически принимал участие в его никчемной алкоголической жизни: купил эту комнату в коммуналке, устроил в школу и периодически помогал материально. Не рискуя совать колдырю деньги, брат эпизодически набивал холодильник продуктами, которые дворник радостно продавал соседям. Справедливости ради стоит отметить, что он не был таким уж законченным алкашом — запои случались не чаще, чем два раза в месяц, а все остальное время он был нормальным среднестатистическим мужиком. По крайней мере, когда не пил, он ходил на работу… и даже работал! Герой, однозначно, герой…
Серьезно. В отличие от моего Петьки у Павлыча хотя бы была постоянная работа, а не сезонная «шабашка» из-за отсутствия денег на алкоголь. Такой вот он был положительный персонаж.
Никакой другой информации раздобыть не удается, и я понимаю, что пора уходить. Поднимаюсь с кривой табуреточки и, пошатываясь для правдоподобия, направляюсь к выходу. Однако не тут-то было. Цепкая лапа дышащего перегаром Ваньки хватает меня за бедро и притягивает к себе. Выкручиваюсь из его похотливых ручонок и отскакиваю назад.
Так-так.
Понятно, почему так хитро блестели его маленькие глазки — мужик-то, похоже, все дожидался, пока я не «накушаюсь» настолько, чтобы не сопротивляться его грязным (и вонючим) домогательствам.
Мне хорошо знакомо это состояние. Мой бывший муженек-алкоголик частенько возвращался домой «подшофе» (хотя, в его случае, это скорее «зашофе» или «перешофе»), и вместо того, чтобы завалиться спать, ломился ко мне. В подавляющем большинстве случаев желания не совпадали с возможностями, но иногда мне-таки приходилось терпеть получасовые конвульсии пьяного тела.
Ну ладно, с тем «телом» я была связана узами брака, но с этим-то нет!
Делить с ним постель нет никакого желания, тем более, что ее тут как-то не наблюдается. В крошечной комнате грубый деревянный стол без какого-нибудь намека на скатерть, три табуретки ручной работы (кривые, неровные, с ножками разной длины), старый шкаф с выломанной дверцей (дверца стоит у противоположной стены), заваленная всяким хламом раскладушка и прочее, прочее. Незабываемый пейзаж декорирован разбросанными по полу бутылками из-под дешевых заменителей водки (вот эта, у ножки, похоже, что из-под перцовки — и как они могут такое пить!) и сигаретными окурками. С уборкой мужики явно не заморачиваются… и вряд ли освободят раскладушку. Похоже, согласно их замыслам, я должна отдаваться колдырям по очереди прямо на этом столе. Отличная перспектива! Нет, в принципе, можно и потерпеть… но это не стоит добытых сведений. Так что мужики обойдутся.
Собрав волю в кулак, шлепаю по руке и, максимально правдоподобно скорчив игривую гримасу, заявляю:
— Шалун! — и сразу, без перехода, — там водка еще осталась?
Если начать отбиваться и сопротивляться, они же элементарно навалятся вдвоем, и шанса избежать мерзкой участи не останется. Хотя… да нет, не вдвоем, второй колдырь полулежит на столе и явно пребывает в алкогольной нирване. Но все равно. Я существо хрупкое, маленькое, а этот алкаш большой и мощный (по крайней мере, мощнее меня)
— Водку давай, — несколько раздраженно повторяю я, заметив, что с первого раза до мужика не дошло, и он продолжает совать свои вонючие клешни мне под юбку. Терпеть не могу алкашей! С третьего раза до колдыря наконец доходит. Он убирает руки и, довольно хмыкнув, тянется за бухлом. Получив временную передышку, лихарадочно соображаю, что делать. Хотя суть ясна — валить от этого извращенца! Но как?
Наблюдая, как недобомж разливает свою алкогольную дрянь, пытаюсь придумать что-нибудь дельное. В голове — ни единой мысли, за исключением той, сколько же надо выпить, чтобы прельститься на мою сомнительную красу. Похоже, что мысли разбежались, не выдержав мерзкой смеси из перегара, практически выветревшегося одеколона «Тройной», дешевого алкоголя и такого же дешевого курева (о, кстати, эти гады еще и курят)… ага!
Шумно дергаю носом:
— По-моему, пахнет газом, — главное, чтобы газ не был отключен за неуплату, а то мой план полетит к чертям.
Мужик фокусирует на мне мутный взгляд и начинает принюхиваться:
— «Цензура» пойми…
Еще бы, в такой вонище!
— Зато я чувствую, — на самом деле ни хрена я не чувствую, но алкаш-то об этом не знает. — Сходи, проверь…
Мужик заметно колеблется, потом советское воспитание берет свое. Бухое, пошатывающееся тело бредет на кухню, а я хватаю сумку и выскальзываю в коридор.
— Горелки закрыт!
Подлетаю к двери. Ч-черт! Закрыта на какую-то дореволюционную конструкцию, которую стыдно назвать замком.
Кричу мужику:
— А ты проверь шланг! — зуб даю, что вместо нормального оборудования у них из плиты торчит обычный резиновый шланг, кое-как прикрученный ржавой проволокой. Мой бывший муж тоже пытался установить у нас такую конструкцию, но я в кое-то веке настояла на своем и вызвала газовщиков.
Срываю с кривого гвоздя свою куртку и дрожащими руками хватаюсь за замок. Меня трясет. Адреналин из ушей, и я слышу, как бухтит второй колдырь, недоумевая, куда вдруг все подевались. Проклятый замок! Когда он его купил, при развале СССР?… а, впрочем, тут тоже есть плюсы — ведь если бы дверь вдруг открылась с первого раза, я бы, наверно, так и удрала без куртки.
— Михалыч, «цензура», шланг отошел, газ фурычит, тебе по «цензура», «цензура» алкаш! Во баба, учуяла, как собака…
Я наконец открываю дверь и нервно хихикаю, прислонившись к косяку. Так, значит, газ все же тек… наверно, не сильно, совсем чуть-чуть, иначе эта наполненная алкогольными парами квартира давно взлетела бы на воздух, но все равно.
Увидев, что колдырь вальяжно выбирается из кухни (куда ему торопиться), сбрасываю с себя оцепенение и выскакиваю из загаженной квартиры. Мужик орет вслед что-то невразумительное и, кажется, бросается в погоню.
А, может, и показалось — по крайней мере, шагов я не слышу. И оборачиваться для проверки как-то не хочется.
Вылетая из подъезда, чуть не сбиваю с ног какую-то бабку, и, не обращая внимания на ее праведный гнев, ныряю в ближайшую подворотню.
Немного побродив кругами и убедившись, что озабоченный алкоголик не хочет меня преследовать, замедляю шаг и направляюсь к школе. Уровень адреналина в крови постепенно понижается, и в голове начинают появляться умные мысли.
Сейчас, например, я ни грамма не сомневаюсь, что смерть Павлыча носит ярко выраженный криминальный характер. Нет, ну… не так выразилась. Понятно, нож в сердце — и так криминал, вот только мне кажется, что мужика убили спокойно, расчетливо и хладнокровно. Его не могли замочить в пьяной драке, потому, что обычно ей предшествует пьянка, а после нее остается страшный бардак. А в комнате Павлыча было относительно чисто, значит, либо его убили не алкаши, либо тот, кто это сделал, провел в помещении генеральную уборку.
Как жаль, что друзья-колдыри не смогли пролить свет на личность убийцы. Единственная полезная информация не про убийство, а про какого-то таинственного младшего брата. Ее скудные крохи не стоили затраченных усилий. Ну ладно, про личность этого типа попытаюсь выяснить подробнее, а пока криминальному экскаватору в моем лице пора копать в другом направлении.
Правда, сейчас у меня нет никакого желания где-то копать — вернусь домой, постираю пропахшую бомжами одежду и дочитаю детектив Рекса Стаута.