Им говорят «опасно», они отвечают «не верю»;
им говорят «осторожней», в ответ они кричат «Врешь»;
им говорят «не ходи, там тонкий лёд, провалишься», а они в ответ «Всё время здесь ходил и ни разу не провалился. Пойду и сейчас».
Да…сложно донести до человека всю остроту и опасность ситуации, если он ещё не проваливался под лёд, не попадал спьяну в смертельную аварию, если ему не отрезали голову струной. Но вся шутка в том, что после этого уже и объяснять нечего, да и некому. Чтобы люди прозрели, нужны были ещё убийства, и они не заставили себя ждать. В течение последующих двух недель, произошли ещё пять убийств, интервал между которыми составил менее двух дней.
Паренёк, оторвавшийся от горланящей ночной компании, чтобы пойти отлить в кустах;
Таксист, в машине без глушителя, обожающий одним нажатием на педаль газа вызывать дребезжание стёкол окрестных домов и проклятия жильцов;
Ещё один автомобилист, любящий, выкрутив до максимума громкость магнитофона, спать в своей девятке с распахнутыми окнами.
Все эти люди простились с жизнью, и теперь причина для всех остальных была более чем очевидной. Схема была одной и той же. Обезглавленный труп; отрезанная, словно снятая с шарнира голова, лежит рядом. Никто ни разу не увидел даже тени убийцы, словно он был бесплотным духом.
Два случая были просто вопиющими и выбивались из общего ряда. Огромный цепной пёс, сотрясавший окрестности своим лаем, однажды замолчал навсегда. Сосед сквозь прутья решётки разглядел валяющееся рядом с будкой тело и мохнатую голову неподалёку. Но это была не последняя находка. Обезглавленного хозяина пса обнаружили на ступенях крыльца.
Но самым нашумевшим и вызвавшим огромный резонанс в городе, было убийство местной знаменитости, певца панк рокера Григория Скрябина, известного под псевдонимом Скребок. Этот Скребок был легендой тогдашних недорослей.
Дед вздыхает, делает паузу, чтобы прикурить очередную папиросу, и, видимо в очередной раз свернуть с прямолинейного повествования на тропинку лирического отступления.
— Знаешь, я всегда считал, что у меня хороший вкус в музыке. Не было такого дня, чтобы мои наушники молчали, чтобы из них не изливалась приятная для ушей мелодия. В основном, конечно, я люблю слушать классику, но не чураюсь и других стилей. Даже сейчас мне нравятся некоторые современные исполнители и композиции. В молодости я вообще был всеяден и мог слушать всё от рока, до увертюр. Было только одно условие — музыка должна была быть качественной, музыкант талантливым. Ведь музыкантом нужно родиться. Скребка и им подобных я никогда музыкантами не считал. То, что они исполняли в клубах и на вечеринках, на слух походило на кухонную свару, где жена бьёт посуду и материт мужа визгливым голосом. Словом, не было ни музыки, ни текста. Мат и бряканье железа. Понос словесный наложенный на понос звуковой.
— Сейчас очень много такой музыки, — Вера деловито качает головкой, принимая вид искушённого знатока. — Иногда мне кажется, что люди на сцене придумывают свои песни прямо там, на ходу.
— Да…да…мы друг друга понимаем. Не сомневаюсь, что ты обладаешь превосходным вкусом, ведь ты же моя внучка… Но вернёмся к Скребку. Убийца напал на него в кафе, где он пил со своими друзьями. Скребок вышел в туалет и оттуда уже не вернулся. Его обезглавленный труп нашли там, на залитом кровью кафеле. Как всегда никто ничего не видел. Из всех опрошенных людей, включая убитых горем друзей Скребка, ни один не заметил подозрительного незнакомца. Все сидели в кафе парочками, либо компаниями, но одинокого человека не видел никто, включая администратора, официантов и бармена. Оставалась одна версия, которая тут же нашла подтверждение. Потрошитель проник в кафе со служебного входа и дожидался Скребка в одной из кабинок туалета. Сделав своё дело, потрошитель покинул кафе тем же путём, которым туда вошёл.
Самое примечательное во всех расправах это то, что они были очень кровавыми. Места происшествий в радиусе трёх метров были залиты и забрызганы кровью. Но убийца покидал их не оставляя кровавого следа. Это всё равно, что выйти сухим из воды. Как он это делал, являлось для нас ещё одной загадкой.
***
Очередная кровавая волна, прокатившаяся по городу, в этот раз оказала воздействие на его жителей. Как по взмаху волшебной палочки всё стихло. Теперь даже случайно оказавшийся в городе странник смог бы заметить неестественную тишину. Самые громкие звуки издавали теперь только автомобили, среди которых не было ни одного с неисправным глушителем. Исчезли мотоциклы, на улицах не стало зазывал с громкоговорителями, пропали уличные певцы, не стало любителей распространять музыку из окон машин и из переносных колонок, любителей запускать ночами хлопающие фейерверки. С улиц исчезли рабочие с перфораторами и отбойными молотками. Ночные клубы закрылись. Но всё это было временно. Все любители пошуметь будто бы ушли в подполье, до того времени пока не изловят зверя. Они ждали того дня когда это случится, чтобы вернуться к нормальной жизни.
— Его что, так и не поймали? — Вера удивлённо округляет глаза. — Ведь город до сих пор погружён в тишину…
— Давай не будем забегать вперёд! Что касается маньяка — встреча с ним ожидает нас в самом конце истории. Но про этот закон тишины я расскажу прямо сейчас, потому что с некоторых пор он перестал иметь отношение к поимке потрошителя.
«Закон тишины» был введён в силу сразу после гибели Скребка. В этот раз это была не рекомендация, а строгое распоряжение администрации, нарушение которого влекло наказание в виде штрафов. Большие штрафы грозили всем, кто по какой-то причине нарушает «Закон тишины». Этим законом были приняты временные ограничения на: езду на транспорте с неисправным глушителем, езду на мотоциклах, мотороллерах и мопедах, пользование газонокосилками, перфораторами, дрелями, в общем всеми инструментами, которые издают мало-мальский неприятный звук, громкое прослушивание музыки какой бы то ни было и где бы то ни было, пение, крики, в общем на всё что могло быть источником шума.
Самое интересное, что закон этот стал работать как часики, сразу же после вступления в силу, чего не случалось наверное ещё ни с одним законом. Телефоны полиции и администрации города стали разрываться от звонков чьих то соседей, случайных прохожих, очевидцев, которые рассказывали о вопиющих фактах нарушения закона. Жаловались на всех, от откровенно нарушающих закон, до играющего на скрипке мальчика, или прибивающего плинтус соседа. Квитанции со штрафами посыпались на жителей осенним листопадом. По городу ездили грузовики, собирающие конфискованные у злостных нарушителей мотоциклы, газонокосилки, электроплуги и отбойные молотки. Ни что так не придаёт закону такую силу, как неотвратимые и незамедлительные карательные меры. Через пару дней в городе стало тише, ещё через день — гораздо тише, а ещё через день — гораздо тише, чем за день до этого. Уровень шума снижался с какой-то геометрической прогрессией и причиной этому был не только введённый закон.
Со временем жители города будто бы вошли во вкус. Так бывает, что ты отчаянно сопротивляешься, каким-то нововведениям, чему-то новому, боишься и не хочешь каких-то перемен, но когда эти перемены наступают, ты не понимаешь, как вообще до этого жил без них. Слух — один из важнейших органов чувств, и изменения в воспринимаемых им источниках оказывает изменение на восприятие картины мира в целом.
— Вот сейчас совсем непонятно, дедушка. — плачется Вера.
— Посмотри в окно. Что ты видишь?
— Ничего особенного, дом напротив, деревья, прохожих, мальчик на качелях, собака перебегает через дорогу… — монотонно перечисляет Вера.
— Сейчас вечер, на улице сумерки. А теперь представь, что стоит день, весь двор залит солнечным светом, листья тополя блестят зелёным глянцем и играют на ветру, окна соседнего дома весело подмигивают, отражая солнечные блики. Сейчас в сумерках он видится серым, но на солнце он будет смотреться жёлтым и даже чуть позолоченным. А теперь представь, что на улице пасмурно, идёт дождь. Листья тополя понуро висят, роняя слёзы, окна дома напротив унылы и черны и сам он станет грязно серого цвета. Небольшое изменение внешних условий, влечёт за собой изменение картины в целом. Понимаешь?
Вот так же и со слухом. Только звук, это субстанция ещё более тонкая незаметная. Но его воздействие на нас порой колоссально. Вот это самое воздействие и ощутили жители города. Точнее сказать, они ощутили отсутствие вредного воздействия, которое приносит шум. Они полюбили тишину, она им стала нравиться. Они не могли сказать, что конкретно изменилось, но то, что что-то изменилось и в лучшую сторону, они явно ощущали. Они стали видеть не сумерки а залитый солнцем двор. И это было начало, старт перемен. Появились инициативные группы, которые предлагали ужесточить закон. Эти предложения быстро находили поддержку, за ними появлялись новые и прирастали подобно снежному кому. Конечно, все изменения проходили постепенно, но уже через год мы имели то, что ты можешь наблюдать сейчас. В городе запрещено передвигаться на автомобилях, разговаривать на улице, громко хлопать дверями, использовать любые устройства, будь то магнитофон, или даже телевизор без наушников. Все жители обязаны делать в домах усиленную шумоизоляцию, чтобы лишние звуки не выходили за периметры стен. Есть ещё более сотни ограничений, которые я не буду перечислять, ведь история не про них.
***
Вернёмся же к нашему расследованию. С момента первого совещания с участием Виктории, до объявления «Закона о тишине», следственная группа работала не покладая рук. Мы позабыли про сон и еду, днями и ночами просиживали на работе. Наша небольшая группа на время стала семьёй. Это была, разумеется, не самая благополучная семья, а вроде тех, где сварливая жена постоянно пилит мужа, дети норовят отбиться от рук, а присутствия в этой семье тёщи, которая может только лишь раздражать всех одним своим видом, вообще никто не выносит. В роли жены, понятное дело, была Виктория, а роль мужа была уготована мне.
Она сразу же выделила меня из всех. Все предложения, идеи и версии мы обсуждали с ней тет-а-тет, прежде чем они доносились до всей группы. Как похвалу за хорошие мысли, так и недовольство мне приходилось принимать на себя. Недовольства было больше, внешняя обстановка к этому располагала и очень часто мы с новой начальницей ругались переходя на крик. Но милые бранятся, только тешатся.
Я не зря привёл аналогию мужа и жены. Со временем наши с Викторией отношения перешли в другую плоскость. Она была молодой свободной женщиной, я молодым одиноким мужчиной и совместная работа, конечно же, не могла стать нам помехой.
Зарождение нашего служебного романа пришлось на самую жаркую пору, когда шла вторая волна убийств. Каждое убийство очень сильно било по нашим изношенным нервам, хлестало по щекам обидными оплеухами. Каждое убийство приближало нас к краху, сводило чувство собственной значимости к нулю. Не знаю, что конкретно толкнуло нас в объятия друг друга. Может постоянное нахождение бок о бок, может наличие общей цели, а может быть даже чувство безысходности.
Но случилось то, что случилось. Теперь мы с Викторией были вместе и ни от кого этого не скрывали. Наверное, мы поступили непрофессионально, обозлив остальных членов группы, но что с нас взять — мы были влюблены.
«Развели тут шуры муры! Её скоро с должности турнут, а она развлекается» — злобно бурчал в свою пухлую губу Рымин, он же тёща нашего семейства, а Ваня, наш единственный сынок просто замкнулся в себе и теперь, кроме как по работе, ни с кем ни о чём не разговаривал. Мне было жаль его. Было ощущение, что я предал своего друга, оставил его в одиночестве. Иногда я ловил на себе укоризненный взгляд его больших карих глаз и видел в них грусть брошенного пса, тоскующего по своему хозяину. Было в этих глазах ещё что-то. Позднее я понял, что это ревность. Ваня был влюблён в Викторию, и, может быть, даже питал какие-то надежды на её счёт. Словом, наш союз оказался для него двойной потерей, потерей товарища и надежды…
***
Старик, будто спохватившись бьёт ладонями, по прикрытым пледом бёдрам.
— По моему я снова ушёл в сторону от главной истории.
Вера одобрительно кивает. Ей не нравится этот момент в рассказе. Эта Виктория будто бы встала между дедом и её, ушедшей год назад, любимой бабулей.
— Вместе с наступлением «Закона о тишине», затих и наш потрошитель. Убийства прекратились, как по взмаху волшебной палочки. Он будто говорил: «Ну наконец-то вы поняли, чего я добивался. Вот теперь можете расслабиться…».
Но расслабляться мы и не собирались, и продолжали работать с удвоенной силой хоть были и благодарны этому затишью. Вместе с трупами, прирастало количество пазлов, тех деталей, благодаря которым мы должны были воссоздать портрет убийцы.
Но сделанное однажды Викторией открытие доказало поговорку, что количество не означает качество. Если бы эта догадка, точнее сама Виктория появилась у нас раньше, нам бы не было нужды ждать последующих трупов. Но мы с Ваней были неопытными, Рымин глуп и заносчив, а Виктория появилась в этой истории и в моей жизни, когда ей суждено было появиться.
Однажды она растормошила меня прямо среди ночи.
«Дима! — шептала она захлёбывающимся от радости голосом, — Я кажется поняла!» — Её глаза горели в темноте, как у кошки, растрёпанные волосы струились по плечам, а щёки рдели, как у подростка…вот прямо как у тебя.
Голос деда становится звонче и сам он, предавшись этим воспоминаниям, становится будто моложе. Но Вере это неприятно: неприятно то, что дед уже второй раз сравнивает свою любовницу с ней, что его возбуждённый мечтательный взгляд смотрит куда-то поверх её головы, что он, не стесняясь, рассказывает, как спал с этой… в одной кровати.
«Я всё сопоставила и вдруг поняла! Всё дело в струнах!» — ликовала она, склоняясь надо мной в то время, как кончики её волос щекотали мне щёки и лоб.
«Что…что со струнами…» — лепетал я спросонья.
«Струны! Мы почти не брали их в расчёт! Да… ты сразу же отметил, что они разных диаметров и длин, ещё ты сделал правильный вывод о используемом устройстве, благодаря вмятинам на них. И это всё!»
«А что ещё?!» — спрашивал я, недоумевая.
«Вот именно, что «ещё»! Нужно было копнуть ещё чуть-чуть. Ведь выводы были правильные, и ты почти добрался до нужной версии. Нужно было сделать ЕЩЁ один шажок. А мы успокоились на том, что имеем, и совсем оставили без внимания эти чёртовы струны».