Как у других искать, какие
В них недостатки, и добро бы,
Коль только бы хотели знать.
Красива ль дочь моя, пусть скажут
Те крайности, что вы свершили...
Но если говорить прямее,
О том бы плакать должен я,
Мое несчастье было в этом.
Не тронем до конца отраву,
Которая сейчас в стакане,
Пусть пострадаем в чем-нибудь.
Но пусть не все выходит сразу,
И что-нибудь нам нужно сделать.
Вот эта боль, сеньор, судите,
Как велика: хотел бы скрыть,
И не могу. Мне Бог свидетель,
Когда бы мог я эту тайну
Скрывать, в себе бы схоронил я,
И не пришел бы я к тому,
К чему иду. Я предпочел бы
Страданье, но не речь о боли.
Так оскорбленье очевидно,
Что путь единственный отметить,
Но месть не помощь и не средство.
И вот, блуждая мыслью в разном,
Один усматриваю выход,
Мне благо в нем и вам нет зла.
Тот выход вот он: все возьмите
Мое добро, мое именье,
Ни мне, ни сыну (сын мой будет
У ваших ног), нам ни гроша.
Пускай хоть милостыню просим,
Коли другого не имеем,
В чем пропитание б снискали.
И если, в этот самый час,
Хотите нас клеймом отметить,
И нас продать, мы рабство примем {3},
А выручка в доплату будет
К приданому. Но только честь,
Что отняли вы, нам отдайте.
Пятна не будет вашей чести,
Как полагаю: ваши дети,
Как внуки, может быть, мои,
Ущерб какой-нибудь потерпят,
Но выгоду получат вдвое
Они, сеньор, как дети ваши.
В Кастилье поговорка есть,
Что красит конь седло, и верно.
(Становится на колени.)