Сборник стихов (электронное собрание сочинений) - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 5

КОЛЧАН

Памяти Анненского

К таким нежданным и певучим бреднямЗовя с собой умы людей,Был Иннокентий Анненский последнимИз царскосельских лебедей.Я помню дни: я, робкий, торопливый,Входил в высокий кабинет,Где ждал меня спокойный и учтивый,Слегка седеющий поэт.Десяток фраз, пленительных и странных,Как бы случайно уроня,Он вбрасывал в пространства безымянныхМечтаний – слабого меня.О, в сумрак отступающие вещиИ еле слышные духи,И этот голос, нежный и зловещий,Уже читающий стихи!В них плакала какая-то обида,Звенела медь и шла гроза,А там, над шкафом, профиль ЭврипидаCлепил горящие глаза.…Скамью я знаю в парке; мне сказали,Что он любил сидеть на ней,Задумчиво смотря, как сини далиВ червонном золоте аллей.Там вечером и страшно и красиво,В тумане светит мрамор плит,И женщина, как серна боязлива,Во тьме к прохожему спешит.Она глядит, она поет и плачет,И снова плачет и поет,Не понимая, что все это значит,Но только чувствуя – не тот.Журчит вода, протачивая шлюзы,Сырой травою пахнет мгла,И жалок голос одинокой музы,Последней – Царского Села.

Война

М. М. Чичагову.Как собака на цепи тяжелой,Тявкает за лесом пулемет,И жужжат шрапнели, словно пчелы,Собирая ярко-красный мед.А «ура» вдали, как будто пеньеТрудный день окончивших жнецов.Скажешь: это – мирное селеньеВ самый благостный из вечеров.И воистину светло и святоДело величавое войны,Серафимы, ясны и крылаты,За плечами воинов видны.Тружеников, медленно идущихНа полях, омоченных в крови,Подвиг сеющих и славу жнущих,Ныне, Господи, благослови.Как у тех, что гнутся над сохою,Как у тех, что молят и скорбят,Их сердца горят перед Тобою,Восковыми свечками горят.Но тому, о Господи, и силыИ победы царский час даруй,Кто поверженному скажет: – Милый,Вот, прими мой братский поцелуй!

Венеция

Поздно. Гиганты на башнеГулко ударили три.Сердце ночами бесстрашней,Путник, молчи и смотри.Город, как голос наяды,В призрачно-светлом былом,Кружев узорней аркады,Воды застыли стеклом.Верно, скрывают колдунийЗавесы черных гондолТам, где огни на лагуне– Тысячи огненных пчел.Лев на колонне, и яркоЛьвиные очи горят,Держит Евангелье Марка,Как серафимы крылат.А на высотах собора,Где от мозаики блеск,Чу, голубиного хораВздох, воркованье и плеск.Может быть, это лишь шутка,Скал и воды колдовство,Марево? Путнику жутко,Вдруг… никого, ничего?Крикнул. Его не слыхали,Он, оборвавшись, упалВ зыбкие, бледные далиВенецианских зеркал.

Старые усадьбы

Дома косые, двухэтажные,И тут же рига, скотный двор,Где у корыта гуси важныеВедут немолчный разговор.В садах настурции и розаны,В прудах зацветших караси,– Усадьбы старые разбросаныПо всей таинственной Руси.Порою в полдень льется по лесуНеясный гул, невнятный крик,И угадать нельзя по голосу,То человек иль лесовик.Порою крестный ход и пение,Звонят вовсе колокола,Бегут, – то значит, по течениюВ село икона приплыла.Русь бредит Богом, красным пламенем,Где видно ангелов сквозь дым…Они ж покорно верят знаменьям,Любя свое, живя своим.Вот, гордый новою поддевкою,Идет в гостиную сосед.Поникнув русою головкою,С ним дочка – восемнадцать лет.– «Моя Наташа бесприданница,Но не отдам за бедняка». —И ясный взор ее туманится,Дрожа, сжимается рука.– «Отец не хочет… нам со свадьбоюОпять придется погодить». —Да что! В пруду перед усадьбоюРусалкам бледным плохо ль жить?В часы весеннего томленияИ пляски белых облаковБывают головокруженияУ девушек и стариков.Но старикам – золотоглавые,Святые, белые скиты,А девушкам – одни лукавыеУвещеванья пустоты.О, Русь, волшебница суровая,Повсюду ты свое возьмешь.Бежать? Но разве любишь новоеИль без тебя да проживешь?И не расстаться с амулетами,Фортуна катит колесо,На полке, рядом с пистолетами,Барон Брамбеус и Руссо.

Фра Беато Анджелико

В стране, где гиппогриф веселый льваКрылатого зовет играть в лазури,Где выпускает ночь из рукаваХрустальных нимф и венценосных фурий;В стране, где тихи гробы мертвецов,Но где жива их воля, власть и сила,Средь многих знаменитых мастеров,Ах, одного лишь сердце полюбило.Пускай велик небесный Рафаэль,Любимец бога скал, Буонаротти,Да Винчи, колдовской вкусивший хмель,Челлини, давший бронзе тайну плоти.Но Рафаэль не греет, а слепит,В Буонаротти страшно совершенство,И хмель да Винчи душу замутит,Ту душу, что поверила в блаженствоНа Фьезоле, средь тонких тополей,Когда горят в траве зеленой маки,И в глубине готических церквей,Где мученики спят в прохладной раке.На всем, что сделал мастер мой, печатьЛюбви земной и простоты смиренной.О да, не все умел он рисовать,Но то, что рисовал он, – совершенно.Вот скалы, рощи, рыцарь на коне, —Куда он едет, в церковь иль к невесте?Горит заря на городской стене,Идут стада по улицам предместий;Мария держит Сына Своего,Кудрявого, с румянцем благородным,Такие дети в ночь под тождествоНаверно снятся женщинам бесплодным;И так нестрашен связанным святымПалач, в рубашку синюю одетый,Им хорошо под нимбом золотым:И здесь есть свет, и там – иные светы.А краски, краски – ярки и чисты,Они родились с ним и с ним погасли.Преданье есть: он растворял цветыВ епископами освященном масле.И есть еще преданье: серафимСлетал к нему, смеющийся и ясный,И кисти брал и состязался с нимВ его искусстве дивном… но напрасно.Есть Бог, есть мир, они живут вовек,А жизнь людей мгновенна и убога,Но все в себе вмещает человек,Который любит мир и верит в Бога.

Разговор

Георгию ИвановуКогда зеленый луч, последний на закате,Блеснет и скроется, мы не узнаем где,Тогда встает душа и бродит, как лунатик,В садах заброшенных, в безлюдьи площадей.Весь мир теперь ее, ни ангелам ни птицамНе позавидует она в тиши аллей.А тело тащится вослед и тайно злится,Угрюмо жалуясь на боль свою земле.– «Как хорошо теперь сидеть в кафе счастливом,Где над людской толпой потрескивает газ,И слушать, светлое потягивая пиво,Как женщина поет «La p'tite Tonkinoise».– «Уж карты весело порхают над столами,Целят скучающих, миря их с бытием.Ты знаешь, я люблю горячими рукамиКасаться золота, когда оно мое».– «Подумай, каково мне с этой бесноватой,Воображаемым внимая голосам,Смотреть на мелочь звезд; ведь очень небогатоИ просто разубрал Всевышний небеса». —Земля по временам сочувственно вздыхает,И пахнет смолами, и пылью, и травой,И нудно думает, но все-таки не знает,Как усмирить души мятежной торжество.– «Вернись в меня, дитя, стань снова грязным илом,Там, в глубине болот, холодным, скользким дном.Ты можешь выбирать между Невой и НиломОтдохновению благоприятный дом».– «Пускай ушей и глаз навек сомкнутся двери,И пусть истлеет мозг, предавшийся врагу,А после станешь ты растеньем или зверем…Знай, иначе помочь тебе я не могу». —И все идет душа, горда своим уделом,К несуществующим, но золотым полям,И все спешит за ней, изнемогая, тело,И пахнет тлением заманчиво земля.

Рим

Волчица с пастью кровавойНа белом, белом столбе,Тебе, увенчанной славой,По праву привет тебе.С тобой младенцы, два брата,К сосцам стремятся припасть.Они не люди, волчата,У них звериная масть.Не правда ль, ты их любила,Как маленьких, встарь, когда,Рыча от бранного пыла,Сжигали они города?Когда же в царство покояОни умчались, как вздох,Ты, долго и страшно воя,Могилу рыла для трех.Волчица, твой город тот жеУ той же быстрой рекиЧто мрамор высоких лоджий,Колонн его завитки,И лик Мадонн вдохновенный,И храм святого Петра,Покуда здесь неизменноЗияет твоя нора,Покуда жесткие травыРастут из дряхлых камнейИ смотрит месяц кровавыйЖелезных римских ночей?!И город цезарей дивных,Святых и великих пап,Он крепок следом призывных,Косматых звериных лап.

Пятистопные ямбы

М. Л. ЛозинскомуЯ помню ночь, как черную наяду,В морях под знаком Южного Креста.Я плыл на юг; могучих волн громадуВзрывали мощно лопасти винта,И встречные суда, очей отраду,Брала почти мгновенно темнота.О, как я их жалел, как было странноМне думать, что они идут назадИ не остались в бухте необманной,Что дон Жуан не встретил донны Анны,Что гор алмазных не нашел СиндбадИ Вечный Жид несчастней во сто крат.Но проходили месяцы, обратноЯ плыл и увозил клыки слонов,Картины абиссинских мастеров,Меха пантер – мне нравились их пятна —И то, что прежде было непонятно,Презренье к миру и усталость снов.Я молод был, был жаден и уверен,Но дух земли молчал, высокомерен,И умерли слепящие мечты,Как умирают птицы и цветы.Теперь мой голос медлен и размерен,Я знаю, жизнь не удалась… – и ты,Ты, для кого искал я на ЛевантеНетленный пурпур королевских мантий,Я проиграл тебя, как ДамаянтиКогда-то проиграл безумный Наль.Взлетели кости, звонкие, как сталь,Упали кости – и была печаль.Сказала ты, задумчивая, строго:– «Я верила, любила слишком много,А ухожу, не веря, не любя,И пред лицом Всевидящего Бога;Быть может, самое себя губя,Навек я отрекаюсь от тебя». —Твоих волос не смел поцеловать я,Ни даже сжать холодных, тонких рук,Я сам себе был гадок, как паук,Меня пугал и мучил каждый звук,И ты ушла, в простом и темном платье,Похожая на древнее Распятье.То лето было грозами полно,Жарой и духотою небывалой,Такой, что сразу делалось темноИ сердце биться вдруг переставало,В полях колосья сыпали зерно,И солнце даже в полдень было ало.И в реве человеческой толпы,В гуденьи проезжающих орудий,В немолчном зове боевой трубыЯ вдруг услышал песнь моей судьбыИ побежал, куда бежали люди,Покорно повторяя: буди, буди.Солдаты громко пели, и словаНевнятны были, сердце их ловило:– «Скорей вперед! Могила, так могила!Нам ложем будет свежая трава,А пологом – зеленая листва,Союзником – архангельская сила». —Так сладко эта песнь лилась, маня,Что я пошел, и приняли меня,И дали мне винтовку и коня,И поле, полное врагов могучих,Гудящих грозно бомб и пуль певучих,И небо в молнийных и рдяных тучах.И счастием душа обожженаС тех самых пор; веселием полнаИ ясностью, и мудростью, о БогеСо звездами беседует она,Глас Бога слышит в воинской тревогеИ Божьими зовет свои дороги.Честнейшую честнейших херувим,Славнейшую славнейших серафим,Земных надежд небесное СвершеньеОна величит каждое мгновеньеИ чувствует к простым словам своимВниманье, милость и благоволенье.Есть на море пустынном монастырьИз камня белого, золотоглавый,Он озарен немеркнущею славой.Туда б уйти, покинув мир лукавый,Смотреть на ширь воды и неба ширь…В тот золотой и белый монастырь!

Пиза

Солнце жжет высокие стены,Крыши, площади и базары.О, янтарный мрамор СиеныИ молочно-белый Каррары!Все спокойно под небом ясным;Вот, окончив псалом последний,Возвращаются дети в красномПо домам от поздней обедни.Где ж они, суровые громыЗолотой тосканской равнины,Ненасытная страсть СодомыИ голодный вопль Уголино?Ах, и мукам счет и усладамНе веками ведут – годами!Гибеллины и гвельфы рядомЗадремади в гробах с гербами.Все проходит, как тень, но времяОстается, как прежде, мстящим,И былое, темное бремяПродолжает жить в настоящем.Сатана в нестерпимом блеске,Оторвавшись от старой фрески,Наклонился с тоской всегдашнейНад кривого пизанской башней.

Юдифь

Какой мудрейшею из мудрых пифийПоведан будет нам нелицемерныйРассказ об иудеянке Юдифи,О вавилонянине Олоферне?Ведь много дней томилась Иудея,Опалена горячими ветрами,Ни спорить, ни покорствовать не смея,Пред красными, как зарево, шатрами.Сатрап был мощен и прекрасен телом,Был голос у него, как гул сраженья,И все же девушкой не овладелоТомительное головокруженье.Но, верно, в час блаженный и проклятый,Когда, как омут, приняло их ложе,Поднялся ассирийский бык крылатый,Так странно с ангелом любви несхожий.Иль может быть, в дыму кадильниц реяИ вскрикивая в грохоте тимпана,Из мрака будущего СаломеяКичилась головой Иоканаана.

На острове

Над этим островом какие выси,Какой туман!И Апокалипсис был здесь написан,И умер Пан!А есть другие: с пальмами, с лугами,Где весел жнец,И где позванивают бубенцамиСтада овец.И скрипку, дивно выгнутую, в руки,Едва дыша,Я взял и слушал, как бежала в звукиЕе душа.Ах, это только чары, что судьбоюЯ побежден,Что ночью звездный дождь над головою,И стон, и звон.Я вольный, снова верящий удачам,Я – тот, я в том.Целую девушку с лицом горячимИ с жадным ртом.Прерывных слов, объятий переменыТомят и жгут,А милые нас обступили стеныИ стерегут.Как содрогается она – в улыбкеКакой вопрос!Увы, иль это только стоны скрипкиПод взором звезд.

Возвращение

Анне Ахматовой.Я из дому вышел, когда все спали,Мой спутник скрывался у рва в кустах,Наверно на утро меня искали,Но было поздно, мы шли в полях.Мой спутник был желтый, худой, раскосый.О, как я безумно его любил!Под пестрой хламидой он прятал косу,Глазами гадюки смотрел и ныл.О старом, о странном, о безбольном,О вечном слагалось его нытье,Звучало мне звоном колокольным,Ввергало в истому, в забытье.Мы видели горы, лес и воды,Мы спали в кибитках чужих равнин,Порою казалось – идем мы годы,Казалось порою – лишь день один.Когда ж мы достигли стены Китая,Мой спутник сказал мне: «Теперь прощай,Нам разны дороги: твоя – святая,А мне, мне сеять мой рис и чай». —На белом пригорке, над полем чайным,У пагоды ветхой сидел Будда.Пред ним я склонился в восторге тайном,И было сладко, как никогда.Так тихо, так тихо над миром дольным,С глазами гадюки, он пел и пелО старом, о странном, о безбольном,О вечном, и воздух вокруг светлел.

Леонард

Три года чума и голодРазоряли большую страну,И народ сказал Леонарду:– Спаси нас, ты добр и мудр. —Старинных, заветных свитковВсе тайны знал Леонард.В одно короткое летоСтрана была спасена.Случились распри и войны,Когда скончался король,Народ сказал Леонарду:– Отныне король наш ты. —Была Леонарду знакомаВойна, искусство царей,Поэты победные одыНе успевали писать.Когда же страна усмириласьИ пахарь взялся за плуг,Народ сказал Леонарду:– Ты молод, возьми жену. —Спокойный, ясный и грустный,В ответ молчал Леонард,А ночью скрылся из замка,Куда – не узнал никто.Лишь мальчик пастух, дремавшийВ ту ночь в угрюмых горах,Говорил, что явственно слышалСогласный гул голосов.Как будто орел, парящий,Овен, человек и левВопияли, пели, взывали,Говорили зараз во тьме.

Птица

Я не смею больше молиться,Я забыл слова литаний,Надо мной грозящая птица,И глаза у нее – огни.Вот я слышу сдержанный клекот,Словно звон истлевших цимбал,Словно моря дальнего рокот,Моря, бьющего в груди скал.Вот я вижу – когти стальныеНаклоняются надо мной,Словно струи дрожат речные,Озаряемые луной.Я пугаюсь, чего ей надо,Я не юноша Ганимед,Надо мною небо ЭлладыНе струило свой нежный свет.Если ж это голубь ГосподеньПрилетел сказать: Ты готов! —То зачем же он так несходенС голубями наших садов?

Канцоны

1.Словно ветер страны счастливой,Носятся жалобы влюбленных.Как колосья созревшей нивы,Клонятся головы непреклонных.Запевает араб в пустыне —«Душу мне вырвали из тела».Стонет грек над пучиной синей —«Чайкою в сердце ты мне влетела».Красота ли им не покорна!Теплит гречанка в ночь лампадки,А подруга араба зернаБлаговонные жжет в палатке.Зов один от края до края,Шире, все шире и чудесней,Угадали ли вы, дорогая,В этой бессвязной и бедной песне?Дорогая с улыбкой летней,С узкими, слабыми рукамиИ, как мед двухтысячелетний,Душными, черными волосами.2.Об Адонисе с лунной красотой,О Гиацинте тонком, о Нарциссе,И о Данае, туче золотой,Еще грустят Аттические выси.Грустят валы ямбических морей,И журавлей кочующие стаи,И пальма, о которой ОдиссейРассказывал смущенной Навзикае.Печальный мир не очаруют вновьНи кудри душные, ни взор призывный,Ни лепестки горячих губ, ни кровь,Стучавшая торжественно и дивно.Правдива смерть, а жизнь бормочет ложь.И ты, о нежная, чье имя – пенье,Чье тело – музыка, и ты идешьНа беспощадное исчезновенье.Но, мне, увы, неведомы слова —Землетрясенья, громы, водопады,Чтоб и по смерти ты была жива,Как юноши и девушки Эллады.

Персей

Скульптура КановыЕго издавна любят музы,Он юный, светлый, он герой,Он поднял голову МедузыСтальной, стремительной рукой.И не увидит он, конечно,Он, в чьей душе всегда гроза,Как. хороши, как человечныКогда-то страшные глаза,Черты измученного болью,Теперь прекрасного лица…– Мальчишескому своевольюНет ни преграды, ни конца.Вон ждет нагая Андромеда,Пред ней свивается дракон,Туда, туда, за ним победаЛетит, крылатая, как он.

Солнце духа

Как могли мы прежде жить в покоеИ не ждать ни радостей, ни бед,Не мечтать об огнезарном бое,О рокочущей трубе побед.Как могли мы… но еще не поздно,Солнце духа наклонилось к нам,Солнце духа благостно и грозноРазлилось по нашим небесам.Расцветает дух, как роза мая,Как огонь, он разрывает тьму,Тело, ничего не понимая,Слепо повинуется ему.В дикой прелести степных раздолий,В тихом таинстве лесной глушиНичего нет трудного для волиИ мучительного для души.Чувствую, что скоро осень будет,Солнечные кончатся трудыИ от древа духа снимут людиЗолотые, зрелые плоды.

Среднивековье

Прошел патруль, стуча мечами,Дурной монах прокрался к милой,Над островерхими домамиНеведомое опочило.Но мы спокойны, мы поспоримСо стражами Господня гнева,И пахнет звездами и моремТвой плащ широкий, Женевьева.Ты помнишь ли, как перед намиВстал храм, чернеющий во мраке,Над сумрачными алтарямиГорели огненные знаки.Торжественный, гранитнокрылый,Он охранял наш город сонный,В нем пели молоты и пилы,В ночи работали масоны.Слова их скупы и случайны,Но взоры ясны и упрямы,Им древние открыты тайны,Как строить каменные храмы.Поцеловав порог узорный,Свершив коленопреклоненье,Мы попросили так покорноТебе и мне благословенья.Великий Мастер с нивелиромСтоял средь грохота и гулаИ прошептал: «Идите с миром,Мы побеждаем Вельзевула».Пока они живут на свете,Творят закон святого сева,Мы смело можем быть как дети,Любить друг друга, Женевьева.

Падуанский собор

Да, этот храм и дивен, и печален,Он – искушенье, радость и гроза,Горят в окошечках исповедаленЖеланьем истомленные глаза.Растет и падает напев органаИ вновь растет полнее и страшней,Как будто кровь, бунтующая пьяноВ гранитных венах сумрачных церквей.От пурпура, от мучеников томных,От белизны их обнаженных тел,Бежать бы из под этих сводов темных,Пока соблазн душой не овладел.В глухой таверне старого кварталаСесть на террасе и спросить вина,Там от воды приморского каналаСовсем зеленой кажется стена.Скорей! Одно последнее усилье!Но вдруг слабеешь, выходя на двор, —Готические башни, словно крылья,Католицизм в лазури распростер.

Отъезжающему

Нет, я не в том тебе завидуюС такой мучительной обидою,Что уезжаешь ты и вскореНа Средиземном будешь море.И Рим увидишь, и Сицилию,Места любезные Виргилию,В благоухающей, лимоннойТрущобе сложишь стих влюбленный.Я это сам не раз испытывал,Я солью моря грудь пропитывал,Над Арно, Данте чтя обычай,Слагал сонеты Беатриче.Что до природы мне, до древности,Когда я полон жгучей ревности,Ведь ты во всем ее убранствеУвидел Музу Дальних Странствий.Ведь для тебя в руках изменницыВ хрустальном кубке нектар пенится,И огнедышащей беседыТы знаешь молнии и бреды.А я, как некими гигантами,Торжественными фолиантамиОт вольной жизни заперт в нишу,Ее не вижу и не слышу.

Снова море

Я сегодня опять услышал,Как тяжелый якорь ползет,И я видел, как в море вышелПятипалубный пароход.Оттого-то и солнце дышит,А земля говорит, поет.Неужель хоть одна есть крысаВ грязной кухне, иль червь в норе,Хоть один беззубый и лысыйИ помешанный на добре,Что не слышат песен Уллиса,Призывающего к игре?Ах, к игре с трезубцем Нептуна,С косами диких нереидВ час, когда буруны, как струны,Звонко лопаются и дрожитПена в них или груди юной,Самой нежной из Афродит.Вот и я выхожу из домаПовстречаться с иной судьбой,Целый мир, чужой и знакомый,Породниться готов со мной:Берегов изгибы, изломы,И вода, и ветер морской.Солнце духа, ах, беззакатно,Не земле его побороть,Никогда не вернусь обратно,Усмирю усталую плоть,Если лето благоприятно,Если любит меня Господь.

Африканская ночь

Полночь сошла, непроглядная темень,Только река от луны блестит,А за рекой неизвестное племя,Зажигая костры, шумит.Завтра мы встретимся и узнаем,Кому быть властителем этих мест.Им помогает черный камень,Нам – золотой нательный крест.Вновь обхожу я бугры и ямы,Здесь будут вещи, мулы тут;В этой унылой стране СидамоДаже деревья не растут.Весело думать: если мы одолеем, —Многих уже одолели мы, —Снова дорога желтым змеемБудет вести с холмов на холмы.Если же завтра волны УэбиВ рев свой возьмут мой предсмертный вздох,Мертвый, увижу, как в бледном небеС огненным черный борется бог.

Наступление

Та страна, что могла быть раем,Стала логовищем огня,Мы четвертый день наступаем,Мы не ели четыре дня.Но не надо яства земногоВ этот страшный и светлый час,Оттого что Господне словоЛучше хлеба питает нас.И залитые кровью неделиОслепительны и легки,Надо мною рвутся шрапнели,Птиц быстрей взлетают клинки.Я кричу, и мой голос дикий,Это медь ударяет в медь,Я, носитель мысли великой,Не могу, не могу умереть.Словно молоты громовыеИли воды гневных морей,Золотое сердце РоссииМерно бьется в груди моей.И так сладко рядить Победу,Словно девушку, в жемчуга,Проходя по дымному следуОтступающего врага.

Смерть

Есть так много жизней достойных,Но одна лишь достойна смерть,Лишь под пулями в рвах спокойныхВеришь в знамя Господне, твердь.И за это знаешь так ясно,Что в единственный, строгий час,В час, когда, словно облак красный,Милый день уплывет из глаз,Свод небесный будет раздвинутПред душою, и душу туБелоснежные кони ринутВ ослепительную высоту.Там Начальник в ярком доспехе,В грозном шлеме звездных лучей,И к старинной, бранной потехеОгнекрылых зов трубачей.Но и здесь на земле не хужеТа же смерть – ясна и проста:Здесь товарищ над павшим тужитИ целует его в уста.Здесь священник в рясе дырявойУмиленно поет псалом,Здесь играют марш величавыйНад едва заметным холмом.

Видение

Лежал истомленный на ложе болезни(Что горше, что тягостней ложа болезни?),И вдруг загорелись усталые очи,Он видит, он слышит в священном восторге —Выходят из мрака, выходят из ночиСвятой Пантелеймон и воин Георгий.Вот речь начинает святой Пантелеймон(Так сладко, когда говорит Пантелеймон)– «Бессонны твои покрасневшие вежды,Пылает и душит твое изголовье,Но я прикоснусь к тебе краем одеждыИ в жилы пролью золотое здоровье». —И другу вослед выступает Георгий(Как трубы победы, вещает Георгий)– «От битв отрекаясь, ты жаждал спасенья,Но сильного слезы пред Богом неправы,И Бог не слыхал твоего отреченья,Ты встанешь заутра, и встанешь для славы». —И скрылись, как два исчезающих света(Средь мрака ночного два яркие света),Растущего дня надвигается шорох,Вот солнце сверкнуло, и встал истомленныйС надменной улыбкой, с весельем во взорахИ с сердцем, открытым для жизни бездонной.

Я вежлив с жизнью современною...

Я вежлив с жизнью современною,Но между нами есть преграда,Все, что смешит ее, надменную,Моя единая отрада.Победа, слава, подвиг – бледныеСлова, затерянные ныне,Гремят в душе, как громы медные,Как голос Господа в пустыне.Всегда ненужно и непрошеноВ мой дом спокойствие входило:Я клялся быть стрелою, брошеннойРукой Немврода иль Ахилла.Но нет, я не герой трагический,Я ироничнее и суше,Я злюсь, как идол металлическийСреди фарфоровых игрушек.Он помнит головы курчавые,Склоненные к его подножью,Жрецов молитвы величавые,Грозу в лесах, объятых дрожью.И видит, горестно-смеющийся,Всегда недвижные качели,Где даме с грудью выдающейсяПастух играет на свирели.

Какая странная нега...

Какая странная негаВ ранних сумерках утра,В таяньи вешнего снега,Во всем, что гибнет и мудро.Золотоглазой ночьюМы вместе читали Данта,Сереброкудрой зимоюНам снились розы Леванта.Утром вставай, тоскуя,Грусти и радуйся скупо,Весной проси поцелуяУ женщины милой и глупой.Цветы, что я рвал ребенкомВ зеленом драконьем болоте,Живые на стебле тонком,О, где вы теперь цветете?Ведь есть же мир лучезарней,Что недоступен обидамКраснощеких афинских ларней,Хохотавших над Эврипидом.

Я не прожил, я протомился...

Я не прожил, я протомилсяПоловину жизни земной,И, Господь, вот Ты мне явилсяНевозможной такой мечтой.Вижу свет на горе ФавореИ безумно тоскую я,Что взлюбил и сушу и море,Весь дремучий сон бытия;Что моя молодая силаНе смирилась перед Твоей,Что так больно сердце томилаКрасота Твоих дочерей.Но любовь разве цветик алый,Чтобы ей лишь мгновенье жить,Но любовь разве пламень малый,Что ее легко погасить?С этой тихой и грустной думойКак-нибудь я жизнь дотяну,А о будущей Ты подумай,Я и так погубил одну.

Счастие

1.Больные верят в розы майские,И нежны сказки нищеты.Заснув в тюрьме, виденья райскиеНаверняка увидишь ты.Но нет тревожней и заброшенной —Печали посреди шелков,И я принцессе на горошинеВсю кровь мою отдать готов.2.– «Хочешь, горбун, поменятьсяСвоею судьбой с моей,Хочешь шутить и смеяться,Быть вольной птицей морей?» —Он подозрительным взглядомСмерил меня всего:– «Уходи, не стой со мной рядом,Не хочу от тебя ничего!» —3.У муки столько струн на лютне,У счастья нету ни одной,Взлетевший в небо бесприютней,Чем опустившийся на дно.И Заклинающий проказу,Сказавший деве – талифа!..… Ему дороже нищий ЛазарьВеликолепного волхва.4.Ведь я не грешник, о Боже,Не святотатец, не вор,И я верю, верю, за что жеТебя не видит мой взор?Ах, я не живу в пустыне,Я молод, весел, пою,И Ты, я знаю, отринешьБедную душу мою!5.В мой самый лучший, светлый день,В тот день Христова Воскресенья,Мне вдруг примнилось искупленье,Какого я искал везде.Мне вдруг почудилось, что, нем,Изранен, наг, лежу я в чаще,И стал я плакать надо всемСлезами радости кипящей.

Восьмистишье

Ни шороха полночных далей,Ни песен, что певала мать,Мы никогда не понималиТого, что стоило понять.И, символ горнего величья,Как некий благостный завет,Высокое косноязычьеТебе даруется, поэт.

Дождь

Сквозь дождем забрызганные стеклаМир мне кажется рябым;Я гляжу: ничто в нем не поблеклоИ не сделалось чужим.Только зелень стала чуть зловещей,Словно пролит купорос,Но зато рисуется в ней резчеКруглый куст кровавых роз.Капли в лужах плещутся размернейИ бормочут свой псалом,Как монашенки в часы вечерниТоропливым голоском.Слава, слава небу в тучах черных!То – река весною, гдеВместо рыб стволы деревьев горныхВ мутной мечутся воде.В гиблых омутах волшебных мельницРжанье бешеных коней,И душе, несчастнейшей из пленниц,Так и легче и вольней.

Вечер

Как этот ветер грузен, не крылат!С надтреснутою дыней схож закат.И хочется подталкивать слегкаКатящиеся вяло облака.В такие медленные вечераКоней карьером гонят кучера,Сильней веслом рвут воду рыбаки,Ожесточенней рубят лесникиОгромные, кудрявые дубы…А те, кому доверены судьбыВселенского движения и в комВсех ритмов бывших и небывших дом,Слагают окрыленные стихи,Расковывая косный сон стихий.

Генуя

В Генуе, в палаццо дожейЕсть старинные картины,На которых странно схожиС лебедями бригантины.Возле них, сойдясь гурьбою,Моряки и арматорыВсе ведут между собоюВековые разговоры,С блеском глаз, с усмешкой важной,Как живые, неживые…От залива ветер влажныйСпутал бороды седые.Миг один, и будет чудо;Вот один из них, смелея,Опросит: —«Вы синьор, откуда,Из Ливорно иль Пирея?«Если будете в Брабанте,Там мой брат торгует летом,Отвезите бочку кьянтиОт меня ему с приветом». —

Китайская девушка

Голубая беседкаПосредине реки,Как плетеная клетка,Где живут мотыльки.И из этой беседкиЯ смотрю на зарю,Как качаются ветки,Иногда я смотрю;Как качаются ветки,Как скользят челноки,Огибая беседкиПосредине реки.У меня же в темницеКуст фарфоровых роз,Металлической птицыБлещет золотом хвост.И, не веря в приманки,Я пишу на шелкуБезмятежные танкиПро любовь я тоску.Мой жених все влюбленней;Пусть он лыс и устал,Он недавно в КантонеВсе экзамены сдал.

Рай

Апостол Петр, бери свои ключи,Достойный рая в дверь его стучит.Коллоквиум с отцами церкви тамПокажет, что я в догматах был прям.Георгий пусть поведает о том,Как в дни войны сражался я с врагом.Святой Антоний может подтвердить,Что плоти я никак не мог смирить.Но и святой Цецилии устаПрошепчут, что душа моя чиста.Мне часто снились райские сады,Среди ветвей румяные плоды,Лучи и ангельские голоса,Внемировой природы чудеса.И знаешь ты, что утренние сныКак предзнаменованья нам даны.Апостол Петр, ведь если я уйдуОтвергнутым, что делать мне в аду?Моя любовь растопит адский лед,И адский огнь слеза моя зальет.Перед тобою темный серафимПоявится ходатаем моим.Не медли более, бери ключи,Достойный рая в дверь его стучит.

Ислам

О. Н. Высотской.В ночном кафе мы молча пили кьянти,Когда вошел, спросивши шерри-бренди,Высокий и седеющий эффенди,Враг злейший христиан на всем Леванте.И я ему заметил: – «Перестаньте,Мой друг, презрительного корчить дэнди,В тот час, когда, быть может, по легендеВ зеленый сумрак входит Дамаянти». —Но он, ногою топнув, крикнул: – «Бабы!Вы знаете ль, что черный камень КабыПоддельным признан был на той неделе?» —Потом вздохнул, задумавшись глубоко,И прошептал с печалью: – «Мыши съелиТри волоска из бороды Пророка». —

Болонья

Нет воды вкуснее, чем в Романье,Нет прекрасней женщин, чем в Болонье,В лунной мгле разносятся признанья,От цветов струится благовонье.Лишь фонарь идущего вельможиНа мгновенье выхватит из мракаМежду кружев розоватость кожи,Длинный ус, что крутит забияка.И его скорей проносят мимо,А любовь глядит и торжествует.О, как пахнут волосы любимой,Как дрожит она, когда целует.Но вино, чем слаще, тем хмельнее,Дама, чем красивей, тем лукавей,Вот уже уходят ротозеиВ тишине мечтать о высшей славе.И они придут, придут до светаС мудрой думой о ЮстинианеК темной двери университета,Векового логовища знаний.Старый доктор сгорблен в красной тоге,Он законов ищет в беззаконьи,Но и он порой волочит ногиПо веселым улицам Болоньи.

Сказка

ТэффиНа скале, у самого края,Где река Елизабет, протекая,Скалит камни, как зубы, был замок.На его зубцы и бойницыПрилетали тощие птицы,Глухо каркали, предвещая.А внизу, у самого склона,Залегала берлога дракона,Шестиногого, с рыжей шерстью.Сам хозяин был черен, как в дегте,У него были длинные когти,Гибкий хвост под плащем он прятал.Жил он скромно, хотя не медведем,И известно было соседям,Что он просто-напросто дьявол.Но соседи его были тожеПодозрительной масти и кожи,Ворон, оборотень и гиена.Собирались они и до светаВыли у реки Елизабета,А потом в домино играли.И так быстро летело время,Что простое крапивное семяУспевало взойти крапивой.Это было еще до Адама,В небесах жил не Бог, а Брама,И на все он смотрел сквозь пальцы.Жить да жить бы им без печали!Но однажды в ночь переспалиВместе оборотень и гиена.И родился у них ребенок,Не то птица, не то котенок,Он радушно был взят в компанью.Вот собрались они как обычноИ, повыв над рекой отлично,Как всегда, за игру засели.И играли, играли, играли,Как играть приходилось едва лиИм, до одури, до одышки.Только выиграл все ребенок:И бездонный пивной боченок,И поля, и угодья, и замок.Закричал, раздувшись как груда:«Уходите вы все отсюда,Я ни с кем не стану делиться!«Только добрую, старую мамуПосажу я в ту самую яму,Где была берлога дракона». —Вечером по берегу ЕлизабетаЕхала черная карета,А в карете сидел старый дьявол.Позади тащились другие,Озабоченные, больные,Глухо кашляя, подвывая.Кто храбрился, кто ныл, кто сердился…А тогда уж Адам родился,Бог спаси Адама и Еву!

Неаполь

Как эмаль, сверкает море,И багряные закатыНа готическом соборе,Словно гарпии, крылаты;Но какой античной грязьюПолон город, и не вдругК золотому безобразьюНас приучит буйный юг.Пахнет рыбой и лимоном,И духами парижанки,Что под зонтиком зеленымИ несет креветок в банке;А за кучею навозаДва косматых старикаРежут хлеб… Сальватор РозаИхлровкдел сквозь века.Здесь не жарко, с моря веютБелобрысые туманы,Все хотят и все не смеютВыйти в полночь на поляны,Где седые, грозовыеСкалы высятся венцом,Где засела малярияС желтым бешеным лицом.И, как птица с трубкой в клюве,Поднимает острый гребень,Сладко нежится Везувий,Расплескавшись в сонном небе.Бьются облачные кони,Поднимаясь на зенит,Но, как истый лаццарони,Все дымит он и храпит.

Старая дева

Жизнь печальна, жизнь пустынна,И не сжалится никто;Те же вазочки в гостиной,Те же рамки и плато.Томик пыльный, томик серыйЯ беру, тоску кляня,Но и в книгах кавалерыВлюблены, да не в меня.А меня совсем иноюОтражают зеркала:Я наяда под луноюВ зыби водного стекла.В глубине средневековьяЯ принцесса, что, дрожа,Принимает славословьяОт красивого пажа.Иль на празднике ВерсаляВ час, когда заснет земля,Взоры юношей печаля,Я пленяю короля.Иль влюблен в мои романсыВесь парижский полусветТак, что мне слагает стансыС львиной гривою поэт.Выйду замуж, буду дамой,Злой и верною женой,Но мечте моей упрямойНикогда не стать иной.И зато за мной, усталой,Смерть прискачет на коне,Словно рыцарь, с розой алойНа чешуйчатой броне.

Почтовый чиновник

Ушла… Завяли веткиСирени голубой,И даже чижик в клеткеЗаплакал надо мной.Что пользы, глупый чижик,Что пользы нам грустить,Она теперь в Париже,В Берлине, может быть.Страшнее страшных пугалКрасивым честный путь,И нам в наш тихий уголБеглянки не вернуть.От Знаменья псаломщикВ цилиндре на боку,Большой, костлявый, тощий,Зайдет попить чайку.На днях его подругаУшла в веселый дом,И мы теперь друг другаНаверное поймем.Мы ничего не знаем,Ни как, ни почему,Весь мир необитаем,Неясен он уму.А песню вырвет мука,Так старая она:– «Разлука ты, разлука,Чужая сторона!»

Больной

В моем бреду одна меня томитКаких-то острых линий бесконечность,И непрерывно колокол звонит,Как бой часов отзванивал бы вечность.Мне кажется, что после смерти такС мучительной надеждой воскресеньяГлаза вперяются в окрестный мрак,Ища давно знакомые виденья.Но в океане первозданной мглыНет голосов, и нет травы зеленой,А только кубы, ромбы, да углы,Да злые, нескончаемые звоны.О, хоть бы сон настиг меня скорей!Уйти бы, как на праздник примиренья,На желтые пески седых морей,Считать большие, бурые каменья.

Ода д'Аннуцио

К его выступлению в Генуе.Опять волчица на столбеРычит в огне багряных светов…Судьба Италии – в судьбеЕе торжественных поэтов.Был Августов высокий век,И золотые строки были:Спокойней величавых рекС ней разговаривал Виргилий.Был век печали; и тогда,Как враг в ее стучался двери,Бежал от мирного трудаИзгнанник бледный, Алитьери.Униженная до конца,Страна, веселием объята,Короновала мертвецаВ короновании Торквата.И в дни прекраснейшей войны,Которой кланяюсь я земно,К которой завистью полныИ Александр и Агамемнон,Когда все лучшее, что в насТаилось скупо и сурово,Вся сила духа, доблесть рас,Свои разрушило оковы —Слова: «Встает великий Рим,Берите ружья, дети горя…»– Грозней громов; внимая им,Толпа взволнованнее моря.А море синей пеленойЛегло вокруг, как мощь и славаИталии, как щит святойЕе стариннейшего права.А горы стынут в небесах,Загадочны и незнакомы,Там зреют молнии в лесах,Там чутко притаились громы.И, конь встающий на дыбы,Народ поверил в правду света,Вручая страшные судьбыРукам изнеженным поэта.И всё поют, поют стихиО том, что вольные народыЖивут, как образы стихий,Ветра, и пламени, и воды.