красным Байроном, другого
самым красным Гейнем. Одного боюсь
за вас и сам,чтоб не обмелели
наши души, чтоб мы
не возвели
в коммунистический сан плоскость раешников
и ерунду частушек. Мы духом одно,
понимаете сами: по линии сердца
нет раздела. Если
вы не за нас,
а мы
не с вами, то черта ль
нам
остается делать? А если я
вас
когда-нибудь крою и на вас
замахивается
перо-рука, то я, как говорится,
добыл это кровью, я больше вашего
рифмы строгал. Товарищи,
бросим
замашки торгашьи - моя, мол, поэзия
мой лабаз!всё, что я сделал,
все это ваше рифмы,
темы,
дикция,
бас! Что может быть
капризней славы
и пепельней? В гроб,что ли,
брать,
когда умру? Наплевать мне, товарищи,
в высшей степени на деньги,
на славу
и на прочую муру! Чем нам
делить
поэтическую власть, сгрудим
нежность слов
и слова-бичи, и давайте
без завистей
и без фамилий
класть в коммунову стройку
слова-кирпичи. Давайте,
товарищи,
шагать в ногу. Нам не надо
брюзжащего
лысого парика! А ругаться захочется
врагов много по другую сторону
красных баррикад.
1926