на жительство
влезут в портфели, а бумаги
наши квартиры займут. Вижу
в будущем
не вымыслы мои: рупоры бумаг
орут об этом громко нам будет
за столом
бумага
пить чаи, человечек
под столом
валяться скомканным. Бунтом встать бы,
развить огневые флаги, рвать зубами бумагу б,
ядрами б выть... Пролетарий,
и дюйм
ненужной бумаги, как врага своего,
вконец ненавидь.
1927
НАШЕМУ ЮНОШЕСТВУ
На сотни эстрад бросает меня, на тысячу глаз молодежи. Как разны земли моей племена, и разен язык
и одежи! Насилу,
пот стирая с виска, сквозь горло тоннеля узкого пролез.
И, глуша прощаньем свистка, рванулся
курьерский
с Курского! Заводы.
Березы от леса до хат бегут,
листками вороча, и чист,
как будто слушаешь МХАТ, московский говорочек. Из-за горизонтов,
лесами сломанных, толпа надвигается
мазанок. Цветисты бочка
из-под крыш соломенных, окрашенные разно. Стихов навезите целый мешок, с таланта
можете лопаться в ответ
снисходительно цедят смешок уста
украинца-хлопца. Пространства бегут,
с хвоста нарастав, их жарит
солнце-кухарка. И поезд
уже
бежит на Ростов, далеко за дымный Харьков. Поля
на мильоны хлебных тонн как будто
их гладят рубанки, а в хлебной охре
серебряный Дон блестит
позументом кубанки. Ревем паровозом до хрипоты, и вот
началось кавказское то головы сахара высят хребты, тo в солнце
пожарной каскою. Лечу
ущельями, свист приглушив. Снегов и папах седины. Сжимая кинжалы, стоят ингуши, следят
из седла
осетины. Верх
гор
лед, низ
жар