узнаешь и метров за сто: гуляют часами жаркими, в моднейших шляпах,
в ботинках носастых, этакими парижаками. По-своему
всякий
зубрит азы, аж цифры по-своему снятся им. У каждого третьего
свой язык и собственная нация. Однажды,
забросив в гостиницу хлам, забыл,
где я ночую.
Я адрес
по-русски
спросил у хохла, хохол отвечал:
- Нэ чую.
Когда ж переходят
к научной теме, им рамки русского
узки; с Тифлисской
Казанская академия переписывается по-французски. И я
Париж люблю сверх мер (красивы бульвары ночью!). Ну, мало ли что
Бодлер,
Маларме и эдакое прочее! Но нам ли,
шагавшим в огне и воде годами
борьбой прожженными, растить
на смену себе
бульвардье французистыми пижонами! Используй,
кто был безъязык и гол, свободу Советской власти. Ищите свой корень
и свой глагол, во тьму филологии влазьте. Смотрите на жизнь
без очков и шор, глазами жадными цапайте все то,
что у вашей земли хорошо и что хорошо на Западе. Но нету места
злобы мазку, не мажьте красные души! Товарищи юноши,
взгляд - на Москву, на русский вострите уши! Да будь я
и негром преклонных годов и то,
без унынья и лени, я русский бы выучил
только за то, что им
разговаривал Ленин. Когда
Октябрь орудийных бурь по улицам
кровью лился, я знаю,
в Москве решали судьбу и Киевов
и Тифлисов. Москва
для нас
не державный аркан, ведущий земли за нами, Москва
не как русскому мне дорога, а как огневое знамя! Три
разных истока
во мне
речевых. Я не из кацапов-разинь.
Я
дедом казак, другим
сечевик, а по рожденью
грузин.
Три
разных капли
в себе совмещав, беру я