42453.fb2
Полученное вынь и...
готово к употреблению:
к чтению,
к декламированию,
к пению.
А чтоб поэтов от безработной меланхолии
вылечить,
чтоб их не тянуло портить бумажки,
отобрать их от добрейшего Анатолия
Васильича
и передать
товарищу Семашке.
1923
О "ФИАСКАХ", "АПОГЕЯХ"
И ДРУГИХ НЕВЕДОМЫХ ВЕЩАХ
На съезде печати у товарища Калинина великолепнейшая мысль в речь вклинена! "Газетчики, думайте о форме!" До сих пор мы не подумали об усовершенствовании статейной формы. Товарищи газетчики, СССР оглазейте,как понимается описываемое в газете.
Акуловкой получена газет связка. Читают. В буквы глаза втыкают. Прочли: - "Пуанкаре терпит фиаско".Задумались. Что это за "фиаска" за такая? Из-за этой "фиаски" грамотей Ванюха чуть не разодрался! - Слушай, Петь, с "фиаской" востро держи ухо; даже Пуанкаре приходится его терпеть. Пуанкаре не потерпит какой - нибудь клячи. Даже Стиннеса и то! прогнал из Рура. А этого терпит. Значит,богаче. Американец, должно. Понимаешь, дура?!
С тех пор, когда самогонщик, местный туз, проезжал по Акуловке, гремя коляской, в уважение к богатству, скидавая картуз, его называли Господином Фиаской.
Последние известия получили красноармейцы. Сели. Читают, газетиной вея. - О французском наступлении в Руре имеется? - Да, вот написано: "Дошли до своего апогея", - Товарищ Иванов! Ты ближе. Эй! На карту глянь! Что за место такое: А-п-о-г-е-й? Иванов ищет. Дело дрянь. У парня аж скулу от напряжения свело. Каждый город просмотрел, каждое село. "Эссен есть Апогея нету! Деревушка махонькая, должно быть, это. Верчусь аж дыру провертел в сапоге я не могу найти никакого Апогея!" Казарма малость посовещалась. Наконец товарищ Петров взял слово:
- Сказано: до своего дошли. Ведь не до чужого?! Пусть рассеется сомнений дым. Будь он селом или градом, своего "апогея" никому не отдадим, а чужих "апогеев"- нам не надо.
Чтоб мне не писать, впустую оря, мораль вывожу тоже: то, что годится для иностранного словаря, газете - не гоже.
1923
ПАРИЖ
(Разговорчики с Эйфелевой башней)
Обшаркан мильоном ног.
Исшелестен тыщей шин.
Я борозжу Париж
до жути одинок,
до жути ни лица,
до жути ни души.
Вокруг меня
авто фантастят танец,
вокруг меня
из зверорыбьих морд
еще с Людовиков
свистит вода, фонтанясь.
Я выхожу
на Рlасе dе lа Соnсоrdе.
Я жду,
пока,
подняв резную главку,
домовьей слежкою умаяна,
ко мне,
к большевику,
на явку
выходит Эйфелева из тумана.
- Т-ш-ш-ш,
башня,
тише шлепайте!