жантильных манер, дорожки
полны статуями везде Аполлоны,
а этих
Венер безруких,
так целые уймы. А дальше
жилья
для их Помпадурш Большой Трианон
и Маленький. Вот тут
Помпадуршу
водили под душ, вот тут
помпадуршины спаленки. Смотрю на жизнь
ах, как не нова! Красивость
аж дух выматывает! Как будто
влип
в акварель Бенуа, к каким-то
стишкам Ахматовой. Я все осмотрел,
поощупал вещи. Из всей
красотищи этой мне
больше всего
понравилась трещина на столике
Антуанетты. В него
штыка революции
клин вогнали,
пляша под распевку, когда
санкюлоты
поволокли на эшафот
королевку. Смотрю,
а все же
завидные видики! Сады завидные
в розах! Скорей бы
культуру
такой же выделки, но в новый,
машинный розмах! В музеи
вот эти
лачуги б вымести! Сюда бы
стальной
и стекольный рабочий дворец
миллионной вместимости,такой,
чтоб и глазу больно. Всем,
еще имеющим
купоны
и монеты, всем царям
еще имеющимся
в назидание: с гильотины неба,
головой Антуанетты, солнце
покатилось
умирать на зданиях. Расплылась
и лип
и каштанов толпа, слегка