Я никак не могла сконцентрироваться и определить, что же мне делать. В голове плотно засела и прокручивалась на репите одна только фраза, произнесенная Пантелеевым: «Скоро будет уже совсем все равно». Даже не отреагировала вновь отворившуюся дверь. На тумбочку рядом с моей головой шлепнулось что-то дребезжащее. Я в испуге обернулась назад. Надо мной стоял, ухмыляясь и разглядывая с нездоровым любопытством, огромный грузный детина в несвежем костюме медбрата.
— Обед, — осклабился он, скользя по моим привязанным ногам близко посаженными, маслянистыми глазками, — А после — укольчики.
Мороз продрал по коже. Я сразу почувствовала к нему такую сильную неприязнь, что побоялась, как бы она не отразилась на моем лице. Я поняла, что не хочу сдаваться. Мне нужно вырваться отсюда любым путем. Подкупом, угрозами, обманом. Любым.
— Хорошо, спасибо, — попыталась говорить ровно, придав голосу твердость, — Я — Женя.
— Хах, — так и залился он не понятно с чего, и складки жира под спецодеждой заколыхались, — Забавная…
Я напряглась, чтобы не дать реакцию.
— А вы кто?
— Твоя сиделка и хранитель твоего благополучия — Толя, — представился он после минутного раздумья, — Будем вместе куковать, пока до кондиции не дойдешь.
Он подошел к койке вплотную и деловито потрогал ремни на ногах, чуть дотрагиваясь до самих ног. То же проделал и с руками.
— Крепко, — довольно проговорил он.
Я опять содрогнулась и даже глаза прикрыла от отвращения.
— А это удобно? Вы же — медицинский работник, вас, наверное, все по имени-отчеству зовут?
— Не удобно трусы через голову надевать, — прыснул боров и опять затрясся всем своим дебелым телом, — И какать стоя…
От невероятной дебильности ситуации мне хотелось заистерить, заорать во все горло. Поэтому сделала несколько медленных выдохов и вдохов.
— А что, вместе, значит, мы с тобой тут заложники? — я заметила, как обиженно вытянулось его лицо, — Ты сам-то обедал или только меня кормить будешь?
Я старалась говорить дружелюбно, не понимая пока, какой тон мне выгоднее выбрать.
— Еще чего? — возмутился Толя, — Пока можешь, сама себя обслуживать будешь. Я не нянька, а квалифицированный медик.
Он отстегнул одну мою руку и поставил мне на грудь пластиковую тарелку с какой-то бурдой в консистенции пюре и дал пластиковую ложку.
— Самообслуживание, — опять хохотнул он.
— Ты — веселый, Толя, — и его глазки недобро сверкнули, когда я произнесла его имя вслух, — Можно мне сначала воды?
Он молча подал бутылку. Я пила жадно, немного проливая на подбородок. Пить лежа было непросто. Бутылку держать одной рукой тоже почему-то выходило слишком трудно. Настолько она показалась мне тяжелой.
— А ну, хорош, — выхватил воду, — А то обоссышься!
А уж принимать пищу в распластанном положении — то еще удовольствие, но я знала, что это жизненно необходимо. Без еды, с пустым желудком у меня не было бы никакого шанса вырваться. Раз лекарства должны сломать меня только через месяц, то я еще поборюсь и найду выход.
Я запихивала в себя непонятную серую жижу и надеялась, что если сразу не стошнит, то удастся задержать в себе.
— Спасибо, — сказала, когда соскребла последнюю ложку, — Толя, а много ли ты здесь получаешь?
— Что получаю, все мое. Тебе-то что? — он вдруг с ненавистью уставился на меня.
— Я, думаю, что мы могли бы помочь друг другу. Тебе хорошо заплатят, если бы получилось передать от меня… хотя бы записку. За меня волнуется один друг. Или какую-нибудь вещь… — я увидела, как в непонимании и обиде вытягивается его лицо, и дрожат два подбородка, что не предвещало для меня ничего хорошего. Это сбивало и я начала тараторить, уговаривая и совсем сбиваясь, — И это ничем тебе не грозит… Никто ничего не узнает…
Толя закивал головой и полез в тумбочку. Достал оттуда бобину скотча и начал ожесточенно обматывать его вокруг моей головы. Через минуту я уже не могла пошевелить губами.
— Ну, что так лучше? Знаю я вас, мажористых выблядков. Скоро ты даже слюни свои не сможешь контролировать, а все еще думаешь, что чем-то распоряжаешься! Привыкла, что все можно купить? Ненавижу таких сук! Я тебя насквозь вижу, как облупленную. Не рассчитывай, что удастся со мной договориться.
Я ошарашено замотала головой. А он схватил шприц и со всего размаха всадил его мне в бедро. Было настолько больно, будто к ноге поднесли зажженную свечу. Слезы выступили от яркой волны скрутившей тело. Казалось, что мышцы отрываются от тела. Я попробовала выдыхать носом, но это не помогло, только усиливая впечатление удушья. В комнате становилось темнее, как будто резко завечерело. Я сделала попытку абстрагироваться и представить, что все происходит не со мной. Боль начала отступать и вскоре ощущалась, как рябь на озере, где-то на поверхности пугающе опустевшего сознания.
Очнулась, когда стало совсем темно. Глаза резало от пересыхания. Было такое ощущение, что все это время я пролежала с открытыми глазами. Белый больничный свет, горевший только в коридоре, через приоткрытую дверь едва проникал в палату. Я видела ножищи Анатолия, раскиданные на крайней к двери койке. Его лицо было освещено смартфоном. Он сидел, привалившись к стене спиной, уткнувшись в телефон.
Пошевелиться я была не в состоянии. Совсем не чувствовала тела. Толя даже не заметил, что я очнулась. Через некоторое время я обнаружила, что мои губы шевелятся помимо моей воли. «Я смогу» — вот, что я хотела произнести. Это было последней мыслью, за которую зацепилось сознание перед тем, как отключиться.
Дверь распахнулась, и в комнату вошел пожилой, но довольно бодрый и жилистый мужчина. Одетый в такую же форму, как и у Толи, только более опрятную.
Он опустил спортивную сумку на соседнюю кровать.
— Эт, Толь! Ну, ты чего! А если б не я, а Иваныч зашел! Вы — молодежь, совсем без своих игрушек не можете. Спрячь скорее, — он указал глазами на телефон Толи.
— Не, Вов, не паникуй! Кому это надо… — вяло отозвался Толя, но, все же, пряча телефон в карман, — Нах она ночью-то сдалась?
Старик поиграл челюстью, но не возразил.
— А чего девчонка, какая попалась? не буйная?
— Да, расслабься. С ней проблем не будет. Легкие деньги. Даже не верится, чем и кому такая овца может помешать…
— Как знать — как знать… Не наше это дело, Толя. Ты весь препарат ввел?
— Да, накачал под завязку. До завтра в отрубе будет, — он уже собирался.
— Ну, иди-иди, отдыхай.
Когда за Толей закрылась дверь, старик подошел ко мне ближе и вяло пробежал глазами по пристегнутым конечностям. Через минуту он вытащил из спортивной сумки надувную подушечку и плед и захрапел как трактор.
А я не провалилась в такой желанный сон. Раскатистый храп действовал на меня раздражающе. Почему-то начало казаться, что с каждым его «грррр…» и «хррр…» по мне пробегают тысячи маленьких букашек. Я настолько отчетливо чувствовала их мерзкие лапки, что не знаю, как сдержала крик. Я зажмурилась, чтобы сбросить наваждение и с силой прикусила губу. Боль медленно возвращала мне реальность и способность соображать.
Ах, если бы только Стефан знал, где я… Он бы приехал, он бы всех их наказал! Он бы меня никому не отдал. Я сама попалась, как последняя дура, на удочку Олега! Мой мужчина велел сидеть дома, а я зачем-то поверила Пантелееву?
На самом деле так же сильно, как физические страдания, меня мучил страх, что Стефан не придет. Или даже специально бросит меня здесь. Я не была уверена, что мою встречу с Олегом он не расценит, как предательство. Я очень терзалась, ведь совершила именно то, о чем он предупреждал. Предлагая Толе деньги, я рисковала и тяготилась воспоминанием о том самом разговоре, который вначале опрометчиво не приняла всерьез.
Нужно было срочно выбираться, пока меня не превратили в полный овощ. Однако тот факт, что я очнулась в два раза раньше, чем планировали эти коновалы, вселял некоторую надежду.
Если медбрат Толя оказался жирным придурком с раздутым самомнением, то старичок пока оставался темной лошадкой. Я прикрыла глаза, желая, чтобы новый день принес избавление.
Следующим же утром я поняла насколько ошибалась. Санитар Вова оказался гнусным дедом с садистскими наклонностями. Он отхлестал меня, когда проталкивал серую липкую кашу мне в глотку. И когда я давилась, от того, что желудок отказывался принимать пищу, то со всей дури лупил ладонью по голове, щекам, губам, куда попадала его рука.