Зима в этом году выдалась какая-то не местная, будто забрела случайно с Северного полюса или из Сибири. Ни тебе привычной городской слякоти под ногами, ни дождя мелкой колкой крупкой на голову, зато снег который уже день валил крупными картинными хлопьями, притом ещё и подмораживало эдак всерьёз, даже в углах пластиковых окон инистый узорчик нарисовался. И выбегать на улицу, чтобы на звонок ответить, совсем не хотелось, но пришлось, потому что Светланка так и будет наяривать, пока не отзовёшься, а в магазине телефон даже доставать нельзя, Митрофанова, администраторша, мигом оштрафует «за простой», да ещё хозяйке нажалуется.
— Ну что там у тебя? Только побыстрее, времени совсем нету, я на минутку выскочила, — выдохнула Ленка, воровато прикрывая телефон ладонью и натягивая куцую куртейку, в которой товар разгружала, на голову, чтобы уши не поморозить.
Облачко пара на секунду повисло перед носом и растаяло, словно дразнясь. Дома, наверное, сейчас тоже снег валит, Мухлонька вся белая, только тропка на другой берег синеет. А мама, наверное, уже купила у егеря дяди Славы ёлку. Или ещё нет? До Нового-то года всего ничего осталось, а с другой стороны, не так уж и мало, две недели почти…
— Некоторым всегда некогда, — протянула Светланка. Хорошо ей в интернетах сидеть, не холодно совсем. — Ну что, устраивают тебя Петровы?
— Конечно, устраивают, — с энтузиазмом отозвалась Ленка, переступая «рабочими» сабо, так и норовящими свалиться и утонуть в снегу, на ногах-то носки толстые, самовязанные. А как иначе? В магазине вечный сквозняк по полу, а в ботинках нельзя, Митрофанова ругается.
— Ну да, о твоих трудовых подвигах я наслышана, — хмыкнула подруга. — Элиза уже звонила и горячо благодарила, что я нашла такую «золотую девочку». Квартиру вылизала, всех накормила, пшено перебрала и розы посадила. Как тебе старушка, кстати? Мировая бабка, согласись.
— Никаких роз я не сажала. И Элиза не бабка, она классная, ты не представляешь просто! Мы когда пили чай с ней и Махруткой…
— Кто есть Махрутка?
— Да это «борчиха», то есть Марина, сиделка. Или медсестра, что ли? В общем, она Элизе Анатольевне уколы делает и массаж. А ещё давление с сахаром меряет каждый день.
— Ответственная работа, — оценила Светланка. — Ну так и что случилось, когда вы чаи гоняли?
— Она нам про алмазы рассказывала. Ну, например, как отличить подделку от натурального. А ещё, представляешь, существуют дуплексы! Это когда верхняя часть камня настоящая, а нижняя, та, что в зажимах, например, кольца, фальшивая. На них ещё бывает клеят зеркала, чтобы…
— Актуа-альная информация, особенно для меня. Когда в следующий раз пойду покупать алмазы, непременно воспользуюсь.
— Да ну тебя! Это же на самом деле любопытно очень, — обиделась Ленка. — Элиза Анатольевна столько знает и так рассказывает интересно.
— Ясно, в придачу к дядюшке я тебе всуропила тётушку. Лен, ты только не забывай у Макса денежки брать, ладно? Любовь любовью, а денежки — это в нашей жизни главное.
— Какая любовь? К кому любовь? — перепугалась Ленка.
— Ну не к Максу же. Это в его матушку ты, похоже, влюбилась.
— Это да…
— «Это да» что?
— Знаешь, Светланк, — Лена оглянулась, не слышит ли кто, почти совсем спрятав трубку в ладонях, залезла в куртку поглубже — я этого вашего Макса боюсь. То есть, не совсем боюсь, но так… побаиваюсь.
— Кусается? — деловито уточнила подруга.
— Ещё нет, но почти. Он, похоже, вечно злой, как чёрт. Я, правда, его всего два раза видела, в первый и вчера ещё. Пришёл аж серый весь, ну видно же, что устал. Я ему говорю: «Давайте ужин подогрею», а он как зыркнет! Вот честное слово, у меня сердце в пятки ушло.
— Да-а, тяжела ты жизнь коммерсанта. Но не трусь зазря, он даже и не лает обычно. Интеллигенция, понимаешь! Не то, что мы с тобой, крестьянская кость.
— Это ты кость?
— Девушка, а, девушка, вы из магазина? — послышалось сбоку деловитое.
Ленка не сразу догадалась обернуться. Подойди кто сзади, со стороны чёрного магазинного хода, она бы, конечно, не удивилась. Но как раз сзади-то никого и не было, только тяжелая, оббитая стальными листами дверь, подпёртая ломиком, чтобы не захлопнулась. Справа глухая стена автобазы, возле неё переполненные мусорные баки, подванивающие гнильцой даже на морозе. Слева наглухо закрытые ворота, прямо ещё одна стена, но уже складская.
— Девушка, я вас спрашиваю! — нетерпеливо напомнила дама в норковой шубе до пят и норковой же шляпе.
— Меня? — невесть зачем уточнила Ленка, оглядываясь на чернеющий коридор за железной дверью. И откуда это тётка только взяться могла? Главное же, на снегу никаких следов, кроме утоптанного Леной же пятачка. — Я да, я из магазина.
— Девушка, посмотрите на меня вменяемо! — строго велела дама. — У вас в магазине авокадо есть?
— Чего?
— Авокадо. Это фрукт такой.
— По-моему, это овощ.
— Так есть или нет?
— Свет, я тебе перезвоню, — быстро шепнула в трубку Ленка.
— Э-э, погоди, не отключайся! Я тоже хочу про авокадо послушать! — развеселилась подруга.
— Авокадо, девушка! — напомнила дама, сурово сведя выщипанные в нитку брови.
— Да, есть. Кажется. Вы в овощном отделе спросите. — Ленка почесала бровь и всё-таки добавила: — Вход в магазин с той стороны.
— А они у вас откуда?
— Кто? — вытаращилась Лена.
— Авокадо же, девушка!
— Ща, минуту! — шепнула в трубку Светланка и защёлкала чем-то, наверное, по компьютерной клавиатуре забарабанила. — О! Из Кении.
— Из Кении, — послушно озвучила Ленка.
— А они свежие?
— Вчера на пальме росли, — просуфлировала хихикающая подруга.
— Вы спросите в овощном отделе, ладно? — предложила Лена, кривовато улыбаясь. — Они там лучше знают.
Дама величественно кивнула шляпой.
— Вам бы девушка тоже авокадо поесть, — сообщила она снисходительно. — Аллигаторова груша богата фолиевой кислотой, которая позитивно влияет на работу нервной системы и повышает стрессоустойчивость.
— Какая груша?
— Авокадо так называется, темнота, — хрюкнула сквозь смех Светланка. — Что это сейчас было?
— Покупательница, — задумчиво протянула Ленка и огляделась. Дама исчезла, будто никого и не было. Правда, теперь следы остались, только вели они, почему-то, к мусорным бакам. — Груши грушами, а вот яблок Элизе Анатольевне купить надо.
— Я думала, ты хотя бы сегодня ко мне заскочишь. Посидели бы, потрындели.
— Не, сегодня никак не могу, — призналась Лена, тряхнув головой и решив, что загадочная дама внимания не стоит. — Я после работы с Виталькой в кино иду. В торговый центр на Ленина, знаешь?
— О, господи! — тяжко вздохнула подруга. — В кино, да ещё в торговый цент, да ещё с Виталькой. И как тебя угораздило, Лен?
— Да чем он тебе не нравится? — мигом разозлилась Ленка.
Догадаться, что подруга в виду имеет, было совсем несложно. Не первый раз у них разговор в эту степь заезжал.
— Ну-у, даже не знаю. Может тем, что твой Виталька натуральный быдлоконь? — предположила Светланка.
— Ничего он не такой! Просто простой парень.
— Вот именно, что «просто простой». Мужчина с нашего двора. Лен, скажи честно, на кой фиг он тебе сдался?
— Всё, Светланк, пока-пока! Меня зовут, — протараторила Ленка, нажимая на кнопку, потому что, во-первых, ей на самом деле была пора бежать, отпросилась-то на минуточку, а сама вон сколько проторчала.
Во-вторых же, потому, что связного, а, главное, правдоподобного ответа на сакраментальный вопрос подруги у неё не было. Аргумент, мол, у каждой женщины должен быть мужчина, ну хоть какой-нибудь, зато свой собственный, Светланка принимать категорически отказывалась.
Эх, Карл у Клары украл рекламу, а Клара у Карла украла бюджет. Сложна штука жизнь.
***
Фильм оказался на удивление скучным, Ленка почти сразу перестала понимать кто из скачущих на экране «наш», а кто «не наш» и чего им всем друг от друга нужно. Какие-то роботы, которые вдруг превращались в грузовики и обратно, разносили небоскрёбы в крошку и, кажется, это и была их главная задача. Почему грузовики, а, например, не автобусы или, скажем, экскаваторы? И небоскрёбов жалко: строили, строили и на тебе! Прискакал, вернее, прикатил какой-то грузовик и всё порушил. Да ещё звук, который, конечно, был «долби сураунд» на самом деле долбил по ушам кувалдой.
Зато Виталику фильмец очень нравился, а это уже хорошо. Во-первых, Лена была искренне за него рада. А, во-вторых, Виталя, увлёкшись грузовиками, радостно гыкал, трескал попкорн, тянул вонючее пиво, а к Ленке с поцелуями и лапаньем не лез. Обычно-то возлюбленный предусмотрительно покупал билеты на задний ряд, где, как всем известно, располагаются специальные места для поцелуев. Можно подумать, целоваться больше негде! Да не очень-то Ленка любила это дело и не понимала общих восторгов: мокро и слюняво, а никаких бабочек в животе нету. Но вот так её любимый романтику понимал, что уж тут поделаешь? Ведь и хуже случается. Например, Светланкин бывший муж на последнее их совместное восьмое марта подарил благоверной веточку мимозки и надрался в хлам в честь международного женского дня — вот вам и романтика! Так что Виталик с его местами для поцелуев ещё не самый худший вариант, нет, точно не худший.
К тому же бизнесмен, два тонара[1] на рынке держит, «молочкой», между прочим, торгует, не водкой. И собирается магазин открыть, то есть мужчина с перспективами. И рыночные девчонки Ленке обзавидовались, когда она с Виталиком «захороводила». Наш, отечественный, что на рынке случается не часто — это раз, при деньгах — это два, свою квартиру имеет, от родителей досталась — это три, почти не пьёт — это четыре, по бабам не таскается — пять. Чем не жених? Правда, Светланка его почему-то иначе как «быдлоконь» и не называла. Но она вообще мужчин не слишком жаловала, у неё травма.
— Ну чего, может, ко мне завалимся? — предложил Виталик, деликатно рыгнув пивным духом в кулак, когда роботы-грузовики окончательно сравняли небоскрёбы с землёй. — Шампусика купим. Моя зайка хочет шампусика?
«Зайка» не хотела, да и с пониманием шампанского у неё выходило примерно как с поцелуями, то есть не слишком ясно, от чего восторги испытывать.
— Да нет, Виталь, мне ещё к Элизе Анатольевне заскочить надо, — пробормотала Ленка, стараясь побыстрее выбраться из тесных рядов кресел.
Не успела. Любимый её всё-таки выловил, правда уже в проходе, и привычно руку на плечо забросил. Пришлось так же привычно подгибать коленки и приспосабливаться, пытаться идти на полусогнутых. Опять-таки, что тут поделаешь, если большинство мужчин ростом с ней поспорить никак не могли и Виталик не исключение? А что влюблённые ходят в обнимку, так это же естественно, как и лапаться на последнем ряду в кинотеатре. Р-романтика, чтоб вы понимали.
— Погоди, зайк, я сбегаю, отолью, — Виталик клюнул Ленку сухими губами в скулу. — Пиво просится наружу, количество выпитого равно количеству выписанного.
Любимый гоготнул, довольный, шуткой и потопал, куда стрелочка с мальчиком и девочкой указывала. А Ленка осталась стоять, где была — неудобно, на проходе. И ведь не отойдешь, если вернувшийся Виталька её не найдёт, сердиться станет.
— Чего раскорячилась, кобыла? — какой-то шпендель, густо покрытый прыщами вследствие нежных шестнадцати лет и неумеренной любви к заморской газировке, больно пихнул локтём и глянул победительно.
Ленка тоже посмотрела — сверху вниз, вздохнула и всё-таки отошла в сторонку. Ну не связываться же с обормотом! А Виталька сам виноват, приспичило ему, видишь ли. Пива надо меньше дуть! Пусть теперь ищет.
Внизу, под стеклянным балкончиком, люди сновали, как муравьи: деловито так, осознанно, будто у них важнее дел нет, как только по магазинам бегать. Слева, от кафешек — вернее от футкорта, о как! — вкусно тянуло сытным духом. На первом этаже не слишком завлекательно, уныло даже, обещали купившим сколько-то там сахару губку для мытья посуды в подарок. В спину бил сердитый мужской голос, требующий пройти зрителей в кинозал. Вверху, почти над самой головой, чуть подрагивал на совсем не чувствующемся сквозняке огромный плакат. Мужчина, чем-то смахивающий на Макса, такой же сердитый, в костюме и при галстуке, рекламировал, похоже, часы. Только вот часы были как будто отдельно от красавца, и Ленка бы такие ни за что не купила, уж слишком хмурым выглядел мужик.
— Ты куда девалась-то? Ищу, ищу тебя, — Лена обернулась к Виталику, на ходу застёгивающему ширинку, словно у него в туалете на это времени не хватило, и ничего не сказала. Он же сам виноват, бросил её! — Я тут вот что подумал, зай. — Любимый наладился опять ей руку на плечо положить, но Ленка ловко увернулась, нагнулась, будто понадобилось шнурок на ботинке поправить. Кто его знает, помыл он эту самую руку или тоже не успел? — Бросай ты свою возню с бабкой и дело с концом.
— Чего бросать? — не поняла Лена, теребя туго затянутый шнурок.
— Ну, эту свою старуху. Меня ж пацаны засмеют, если узнают. Чего за дела, моя баба в поломойках ходит, за чужими дерьмо подтирает.
— Ты чего, Виталь? Ни за кем я ничего не подтираю. Элиза Анатольевна очень хорошая, весёлая и совсем не старая. Давай я вас познакомлю? Она говорила уж, что б я своего парня привела…
— Давно ты её знаешь, чтоб говорить, хорошая или нет? — молодым бычком насупился Виталик.
— Две недели, ну и что? Сразу же видно…
— Если б она тебе квартиру отписала, так я б понял. А так, задарма! Нет, зай, бросай, я сказал. Ясно тебе? Чего тебе, в магазине хреново работается?
— А то ты сам не знаешь! — Ленка почему-то так и не додумалась встать, ругалась — ведь они впрямь ругались, всерьёз, между прочим, первый раз за год — сидя на корточках. — Макс мне обещал платить в два раза больше, чем в магазине.
— Какой он тебе ещё Макс! — совсем взбеленился Виталик. — И обещал не значит заплатит, меня-то не лечи, я знаю, как это делается!
— Не просветите? — раздался за спиной сердитый голос. — А то я, как лох последний, всегда плачу, что обещал. Видимо зря.
Ленка, так и не встав, развернулась на пятках, уставившись на явно не к добру упомянутого Макса.
— Это ещё что за чмо? Ты его знаешь, зай?
— Здрасти, Макс… э-э… Алексеевич, — выдала Ленка.
— Добрый день, Лена.
Работодатель глянул на неё мельком и без особого интереса. Кстати говоря, выглядел он как угодно, но только не… Тем, как его Виталька назвал. И впрямь хоть сейчас на плакат, чтоб он отдельно, а часы отдельно, а всё вместе стильно до невозможности. Да и в руках он держал чёрный пакет с солидным золотым вензелем, будто, отрекламировавшись, уже успел отовариться. Лишь кожаная куртка с большим мохнатым воротником, совсем к костюму не подходящая, несколько портила образ.
— А вам, молодой человек, на правах старшего товарища я дам совет: если не хотите, чтобы ваша девушка работала, необходимо обеспечить ей соответствующий уровень жизни.
— Чего? — озадачился Виталик.
— Бабки заколачивай и не жмотся, — расшифровал Макс.
— Чё-о? — угрожающе протянул Виталька. — Да я тебя!..
— Спарринг прямо тут устроим? На радость охранникам? — поинтересовался ленкин работодатель, едва заметно усмехнувшись, отчего его лицо стало ещё неприятнее. — Я почему-то так и думал. Лена, вас подвезти?
— Мне ещё надо в магазин заскочить, я хотела Элизе Анатольевне яблок купить и…
— Надо, значит, заскочим, — кивнул Макс и… подал ей руку, помогая встать!
Ну точно как в каком-нибудь фильме!
— Ленка! — приказным тоном рявкнул Виталька, — иди сюда!
Прозвучало это почти как: «К ноге!»
Мама говаривала, что выйти из себя очень легко, а вот войти обратно трудно. Маленькую Ленку эта невинная, в общем-то, фраза, очень пугала. Было в ней что-то от света в конце туннеля и фильма «Полтергейст», который они с Оксанкой сдуру посмотрели, когда никого из взрослых дома не было. Наверное, поэтому Лена, даже выросши, из себя старалась не выходить. Но ведь есть вещи посильнее детских страхов и собственных принципов. Гордость, например. Правда, её обычно предпочитала дремать, лишь иногда просыпалась, позёвывая и, как правило, тут же опять благополучно засыпала.
— Я кому сказал? — рыкнул доведённый до белого каления Виталька, а Макс вопросительно приподнял брови.
Как в фильме, так как в фильме, чёрт с вами!
— Я буду вам очень благодарна, если вы меня подвезёте, — вывезла Лена и почувствовала, что стремительно краснеет, даже щекам жарко стало.
***
— Пристегнитесь, — приказал Макс.
— Я не умею, — честно призналась Ленка, никогда таких машин не видавшая.
Нет, видеть-то она их, понятно, видела — на улицах. А вот кататься в таких — чтоб пахла кожей и ещё чем-то жутко приятным, чтоб на панели и у руля настоящие компьютерные экранчики, чтоб женский голос вежливо напомнил закрыть дверь — не доводилось. Того гляди в робота превратится.
Макс над ней насмехаться не стал, усмехаться тоже, чего Ленка откровенно опасалась, просто перегнулся — пришлось спешно втягивать живот с грудью — и пристегнул сам.
— Прошу прощения, минуту! — сказал непонятно к чему, выудил из кармана куртки истерично заливающийся светом телефон и вдруг… зачирикал, по-другому не скажешь, такого языка Лена тоже никогда не слышала.
Правда, чирикал недолго, на самом деле с минуту, примерно.
— Что вас так удивило? — спросил Макс, выруливая с парковки.
Между прочим, подземной, опять же как в кино. Вообще, всё происходящее уж слишком что-то напоминало.
— На каком это языке вы только что говорили? — буркнула Ленка, с чего-то разозлившись.
И ведь непонятно с чего, а, главное, на кого.
— На китайском. Хотя я больше матерился, чем разговаривал.
— На китайском матерились? — тяжко поразилась Лена. — А зачем?
— Потому что партнёр сроки поставки срывает, — как ни в чём не бывало, пояснил Макс. — А на матерном все лучше понимают, что китайцы, что русские.
— И чего он вам не поставил?
Петров снова глянул на неё эдак быстро, вскользь, но, кажется, ему стало смешно, хотя он даже не улыбнулся. Просто у глаз появились такие смешливые морщинки.
— Мономеры акриловых сополимеров, — ответил совершенно серьёзно.
— А-а, — протянула Ленка, не сообразив ничего умнее.
— Точно, ничего интересного. У нас производство, Лен, краски делаем. Ещё шпатели всякие, тару для той же химии, тазики. Никакой нефтяной трубы и алмазов.
— Только вы своими красками очень гордитесь, — помолчав, всё-таки сказала Ленка, старательно глядя в боковое стекло, за которым мелькали жёлтые пятна фонарного света и косой снег.
— С чего ты… Прошу прощение, с чего вы взяли?
— Лучше на ты. Вернее, вы ко мне лучше на ты, а я вас, конечно, на вы буду. Мне так привычнее.
— А на вопрос ты не ответила.
Ленка пожала плечами. Чего тут говорить? Всё же слышно по его тону. Помолчали. Там, снаружи, по-прежнему мелькали полосы света, перемежающиеся короткими полосками темноты, будто бесконечная жёлто-серая зебра тянулась. «Дворники» мотались по стеклу, как маятник, сбивая снег в пластинки.
— Чёрт, — проворчал Макс, растирая костяшкой пальца глаз. — Лен, поговори со мной о чём-нибудь, а то я сейчас усну. Пожалуйста.
— О чём?
— О чём хочешь.
Ленке ни о чём не хотелось. Ей было жутко некомфортно, даже немного страшновато, а ещё стыдно и тоскливо. Зря она так с Виталькой, он же, на самом-то деле, ни в чём не провинился, ну, сморозил глупость, с кем не бывает? Ему же действительно, наверное, важно, что там пацаны скажут. Наоборот, надо было его защитить, послать этого Макса породному, а она за ним потопала зачем-то. Разве хорошо?
— Лен?
— Почему вы куртку носите? — спросила Ленка первое, что в голову пришло.
— А что я ещё должен носить? — явно удивился Макс.
— Ну, пальто. Такое длинное, чёрное. Оно же костюму больше подходит.
Не в силах подобрать достойного описания, Лена изобразила руками что-то такое, должное изображать то самое пальто.
— Машину водить в куртке удобнее. Остальное мнётся, да и мешается.
— А у вас разве водителя нет?
— Нет у меня никакого водителя и охранников тоже нет, — вот теперь он точно улыбнулся. — И по магазинам хожу сам, хоть и не часто. Сегодня вот пришлось. У нужного человека юбилей, надо было подарок подходящий купить.
— А секретаршу послать?
— Лен, у меня такая секретарша! — Коротко и совершенно неожиданно хохотнул Макс. — Она сама кого хочешь пошлёт! Величать её Суламиф Рудольфовна. Сокровище, а не секретарша, сто ке-гэ чистого золота. Зовет меня «мой мальчик». Ну это наедине, естественно.
— Так вы, значит, никакой не миллиардер?
— Представь себе. И фамилия моя не Серов. Да и тебя вроде не Настей звать[2].
— Разве мужчинам положено такие книжки читать?
Стыд, тоска и всё прочее куда-то вдруг подевались, прихватив с собой острое чувство не своей тарелки, зато Ленка неожиданно развеселилась, даже развернулась в кресле, бросив таращиться в окно.
— Ну, не знаю, как другим, а мне было именно что положено, — отозвался Макс. — На тумбочку. Одна моя… гм!.. Одна знакомая забыла. Ну вот я и… ознакомился, когда не спалось.
— Предложение руки и сердца сделали? — серьёзно поинтересовалась Ленка.
— Зачем?
— Такие книжки просто так на тумбочках у… знакомых не забывают.
— Тебе-то откуда знать? — снова усмехнулся Макс, а потом вроде как задумался, кашлянул, опять потёр уголок глаза. — М-да, мне как-то в голову не пришло. Нехорошо получилось. Откуда ты взялась на мою совесть такая умная?
— Из Мухлово.
Ленка-то, понятно, ожидала, что он начнёт переспрашивать, мол: «Откуда, откуда?», или засмеётся, или выкинет ещё что-нибудь эдакое, но ошиблась.
— А здесь чего забыла? — просто спросил Макс и опять глянул быстро.
— Актрисой стать хотела. Приехала поступать.
— У нас? За этим делом всё больше в Москву, вроде, рвутся. А ты, считай, триста километров не доехала.
— В Москве бы я точно не поступила, а тут училище. Колледж культуры.
— И как у тебя с культурой?
— И никак.
Настроение, только что вполне радужное, моментально съехало куда-то вниз, а от веселья ни следа не осталось. И что это с ним, с настроением этим? В последнее время скачет, как мартовский заяц.
— Мог бы сам догадаться, — буркнул Макс под нос и опять посмотрел на неё, но теперь взгляд подольше задержал, то ли рассматривая, то ли оценивая.
В общем, неприятно так глянул, а смешливость и он, кажется, подрастерял. И ведь вроде бы ничего такого не случилось, всё так хорошо шло, сидели, болтали, а тут на тебе! Нет, жизнь на самом деле сложная штука, даже если на секунду примерещится, будто она стала как в кино или книжке. Ну и правильно, и нечего фантазировать. Прав дядюшка, когда говорит, что надо жить реализмом. Вот ей, Ленке, как раз реализма всегда и не хватало.
***
— Макс, это ты? — Всё-таки слух у Элизы Анатольевны был замечательным, даже и не для её возраста, а вообще, в общечеловеческом таком смысле. Услышать, как ключ в замке поворачивается — это ещё умудриться надо. — Что-то рано сегодня.
— Нет, это не я, — буркнул почтительный сын, стаскивая ботинки, и тут же пояснил, повысив голос. — Это мы.
— Мы-ы? — изумились из комнаты.
А на пороге появился рыжий котище с дивным именем Людвиг фон Легштенкопф, по-простому Люк, таинственно блеснул глазами, даже, кажется, фыркнул снисходительно так: «Всё с вами понятно, люди!», распушил павлином хвост и бочком, совсем, вот совершенно незаинтересованный в происходящем, потёрся о притолоку.
— Мы — это кто? — уточнила Эльза Анатольевна, появляясь в коридоре вслед за котищей. — А, здравствуй, Леночка.
Очки она сняла, сунула дужку в зубы, глядя исподлобья и вроде бы так же мерцая глазами, как Люк. Наверное, ей тоже всё стало моментально понятно. А Ленке остро, просто до судорог в желудке, захотелось оказаться где угодно, но только не в этой громадной, забитой странной, будто только что из музея вынесенной мебелью.
И чего она, дура деревенская, припёрлась? Вот сейчас хозяйка — а она хозяйка, именно что хозяйка, никакая не тётушка, — спросит о том же и что отвечать? Я о вас позаботиться решила и вот Макс меня на машинке прокатил? Нужна им такая забота! А с Максом на машинках кататься рожей не вышла. И ведь будут правы, сто раз правы! «Елена, ты удручающе глупа!»
— Я вот… яблочек принесла, — жалко проблеяла Ленка.
— Яблочки — это хорошо, это железо, — одобрила Элиза Анатольевна. — Но ты же после работы, верно? Значит, надо поесть. Ничто так не примиряет с жизнью, как сытный и вредный ужин. Макс, ты с нами?
— Да нет, мам, — крикнул откуда-то из глубин квартиры работодатель, неведомо когда успевший смыться из коридора и от ленкиного позора. — Я на минуту, только рубашку переодеть и снова уматываю.
— Значит, ты против нас, — заключила Элиза Анатольевна. — Ну и чёрт с тобой, нам больше достанется. У нас сегодня на ужин… Понятия не имею, что у нас сегодня на ужин, но пахло вкусно. Сейчас разогрею.
— Да я сама, — всполошилась Ленка, этот самый ужин вчера и готовившая. — Вы лучше отдыхайте.
— Вот это правильно, это по-нашему, — согласилась хозяйка. — Отдохнуть после целого дня ничегонеделанья просто необходимо. Идите-ка мыть руки, Лена и не спорьте со мной. Это вредно для здоровья. Вашего.
— Истину глаголет, — подтвердил Макс, выруливший из-за очередного угла, и чмокнул мать в щёку. — Всё, девушки, я ушёл.
В итоге оказалось, что никакого позора и нет, а всё происходит, будто так и надо. Вот кухня есть и приглушённый свет из-под широкого, как старинная юбка, абажура. И стол есть, а на нём накрыто вроде не по парадному, но очень необычно: майонез, простецкий, покупной, в специальном низеньком кувшинчике; селёдка, которую Ленка вчера же засолила по-быстрому, в хрустальной штучке рыбкой, а вилки, тяжёлые, в вензелях, на льняных с мережкой салфеточках. Кот, вытребовавший внеочередную миску еды, тоже есть, дёргает кончиком хвоста недовольно. И Элиза Анатольевна, какая-то очень домашняя, почти своя, хоть и непонятная, тут.
— Вот ведь зараза какая! — хозяйка указала вилкой в сторону телевизора, на экране которого почти не слышно прыгали полуголые девицы в блёстках. По мнению Ленки, голости у них было гораздо больше блеска. — Никак без него. Зачем я сюда пришла? Поесть. Но первым делом его включила. Спрашивается, на кой мне это нужно?
— И на кой? — улыбнулась Ленка.
— Понятия не имею, — торжественно заявила Элиза Анатольевна. — Я ж всё равно не смотрю, что там. И как это у вас получилось, Лена? Вроде бы селёдка селёдкой, а вкусно как! Всё бы одна слопала!
— Да в маринад просто надо горчички положить.
— Горчицу? В селёдку? Феноменально! Вам бы не в артистки, в шеф-повары идти.
— А от… — Ленка длинно сглотнула. — Откуда вы знаете, что я в артистки?
— Разве не угадала? — лукаво прищурилась Элиза. — Или вы в эти вот, — она снова ткнула вилкой в сторону телевизора, — в певицы мечтали?
— Вообще, я мечтала в балерины, — опять же на ровном месте развеселилась Лена. Беда с этим настроением. — Но мне сказали, что с таким ростом надо не в балерины, а в стриптизерши идти. И что я старая. А мне тогда двенадцать исполнилось.
— Чтобы начать заниматься балетом, и впрямь старовата. Это я вам как ба-альшой специалист говорю.
— А вы были балериной? — совсем не удивилась Ленка.
— Нет, я была театральным критиком, — непонятно чему, но как-то не слишком радостно, усмехнулась хозяйка. — Ну вот посмотрите, что это такое, а? — Лена глянула через плечо. В телевизоре вытанцовывала девица — полуголая и в блёстках. Правда, не понять, одна из прежних или другая. Наверное, всё-таки другая, потому что под красотой на синей полосе значилось: «Певица Степашка» и название песни «Обними меня розово». — Вы мне можете объяснить, почему Степашка? Её зовут Степан? Или Степанида? Группа «Спокойной ночи, малыши!» И розово обнять — это как?
— Наверное, так же, как фиолетово.
— Что-что?
— Ну, говорят же: «Мне это фиолетово».
— Вот ведь странность. Полная бессмыслица, но я поняла, о чём речь идёт, — подивилась Элиза Анатольевна, отправляя в рот очередной кусок селёдки. — Всё-таки феноменальная штучка эта ваша рыбка, а Макс дурак и я… Что? — Хозяйка вдруг выдохнула длинно, с громким присвистом. Упавшая вилка гулко ударилась о скатерть, оставив безобразное масляное пятно от «феноменальной штучки». Женщина вмиг побледнела так, что на щеках стали видны синеватые прожилки, и невесть откуда взявшиеся тени легли под глаза, делая лицо похожим на череп. — Что… как это?
Ленка обернулась, пытаясь понять, что так поразило старушку, но ничего такого не увидела. Кухня как кухня, прежняя. Люк сидел на диванчике, топориком насторожив уши с кисточками. Окна плотно зашторены, да и что за ними увидишь, всё-таки четвёртый этаж. В телевизоре по-прежнему скакала певица Степашка.
— Элиза Анатольевна, вам плохо? — спросила Лена почему-то шёпотом, а, главное, не понятно зачем, как будто без вопросов не ясно: плохо, да ещё как. — Сейчас, «скорую» вызову. Какие таблетки дать?
— Перстень! — сдавленно прохрипела хозяйка, держась ладонью за горло, будто высокий ворот блузки её и вправду душил. — Лена, перстень! Ты видишь?
Ленка снова обернулась к телевизору. Блестящая Степашка как раз открыла рот так широко, что стали видны, кажется, даже зубы мудрости, а вот никакого перстня Лена не разглядела.
— Боже мой! — очень чётко выговорила Элиза, тяжело вздохнула и начала заваливаться на бок.
Ленка, уронив стул, подхватила её, то ли донесла, то ли доволокла до диванчика — показалось, будто старушка весит не больше кошки — спихнула недовольного таким оборотом Люка и, наконец, догадалась, что, честно говоря, стоило сделать с самого начала, вытащила из кармана телефон.
[1] Тонар (здесь) — передвижной коммерческий ларёк, магазинчик на колёсах (или снятый с колёс). Название произошло от завода «Тонар» (расшифровывается как «Товары народу»), который первым начал производить такие фургоны.
[2] Намёк на произведение «Пятьдесят оттенков серого».