Новый год, начавший подкрадываться на мягких лапах ещё в ноябре, наконец решился на громкое заявление о своих правах, теперь уж ни у кого сомнений не возникало: он вот-вот наступит. А страдающим забывчивостью достаточно было выйти мусор выкинуть, потому что как раз за синими баками, наглухо перегородив проход между дядюшкиным домом и соседним, сорок шестым, открылся ёлочный базар. Да ни какая-нибудь клетушка со сваленными, будто дрова, перетянутыми верёвкой несчастными ёлочками, а настоящий теремок, украшенный аляповатыми, но забавными фанерными фигурками лисы в кокошнике, зайца в валенках, петуха и ещё кого-то сложноопределимого, но точно сказочного. С фигурами хозяин базара — маленький смуглый человечек, составленный, кажется, из здоровенной кожаной кепки, носа и ботинок — разрешал «селфиться» совершенно бесплатно, отчего на пятачке с утра до вечера было суетливо и весело, нравилось людям фотографироваться в обнимку с петухом. Ёлочки, упакованные в аккуратные сетки навроде авосек, ровными рядками стояли вдоль фанерного же, крашенного под хохлому забора и будто ждали, когда ж их наконец домой заберут. И музыка, конечно, куда без неё? И иностранная «Джингл Белс» — ну или как-то так — и отечественная «В лесу родилась ёлочка», и, почему-то, «Голубой вагон», который «бежит и качается», хотя эта песня вовсе и не про Новый год.
Ленка зашвырнула в контейнер мешок с мусором, охлопала себя по бокам, втягивая голову в ворот куртки — морозец-то прихватывал — и не выдержала, подпела тихонечко:
— Маленькой ёлочке холодно-о зимой, из лесу ёлочку взяли мы домо-ой…
Очень хотелось ёлки, золотых шаров, оливье, домашней буженины, селёдки под шубой и мандаринов. И ещё хотя бы маленького подарочка, пусть даже глупой фигурки, китайского символа, но чтоб обязательно под той же ёлкой. Ну просто так, для радости, чтобы было чего ждать.
Но ничего хорошего ждать не приходилось, к маме вырваться не удастся, наоборот, в выходные придётся за двоих пахать, зарплаты-то в этом месяце кот наплакал и никакой тебе премии. А вкусности дядя из своего дома изгнал, ибо вредно для здоровья, а мандаринах одни пестициды и ядохимикаты.
Но всё равно Ленке было весело, потому что Новый год — это вам не восьмое марта и не первое мая. Это праздник особенный, когда обыкновенный скучный мир смешивается с тем, где есть Хогвартс и живут хоббиты, ну вот как молоко с кофе смешиваются, так и они тоже. В реальности Хогвартса и хоббитов Старообрядцева ни капли не сомневалась, просто при рождении не в туда угодила. А что делать, и такое случается.
— Ма-аленькой ёлочке… — Нет, не так! — Добрый дедушка мороз подарков воз зимой привез. Купил Валерику и Вареньке варежки и валенки.
Про варежки и валенки вышло не очень. Зубы ещё, конечно, не стучали, но так подрагивали, слегка цепляясь друг за друга. Холодно! И это тоже классно. Купить, что ли, у носатого ёловых веток? Наверняка у него есть ненужные, недорого отдаст. А что, Элизе Анатольевне точно должно понравиться.
Ленка похлопала по карманам, проверяя, на месте ли кошелёк. Как назло, в куртке его не оказалось, дома забыла. Так ведь она только на минутку выскочила, чтобы мусор выкинуть. Теперь наверх подниматься, потом возвращаться — целая история. Ещё дядюшка с вопросами привяжется, куда это племянница собралась, хотя ещё с утра заявила, будто у неё выходной.
— Эх! Везёт Сенька Саньку с Сонькой на санках. Санки скок, Сеньку с ног, Соньку в лоб…
— Лена? Вы чего тут мёрзнете?
— … все в сугроб, — выпалила Ленка на автомате.
Совершенно незаметно подкравшийся Андрей очень выразительно приподнял брови.
— Здрасти, — поздоровалась Старообрядцева, чувствуя себя полной дурой.
— Вы знаете, что у вас от холода даже нос побелел? — поинтересовался блондин. — Пойдёмте в машину, хоть отогреетесь.
— Да не надо, — не слишком уверенно протянула Ленка, прикрывая нос варежкой. — Я так…
Почему-то говорить, что она живёт в одном доме с Максом, не хотелось, а с ходу придумать что-нибудь умное не получалось.
— Чего так? Заболеть решили и назло физруку школу прогулять? Пойдёмте, пойдёмте.
Андрей, не церемонясь, взял её за руку и поволок куда-то. Оказалось, совсем недалеко, Ленка даже возразить не успела, а красавец уже запихнул её в машину вроде Максовой, тоже чёрную, до невозможности навороченную и ещё больше смахивающую на танк. Собственно, в салоне вполне можно было жить, у них с мамой кухня и то меньше. А ещё откуда-то из-под передней панели дуло тёплым ветром, мотор урчал тихонько, как кошка Тигра и пахло чем-то непонятным, но хорошим.
— Вот так гораздо лучше, — заявил Андрей, садясь за руль и стряхивая с длинной чёлки изморозь, мгновенно превратившуюся в капельки воды. — А вы почему на меня так смотрите?
— Просто, наконец, сообразила, на кого вы похожи, — проворчала Старообрядцева, независимо отворачиваясь к окну.
— Это интересно. И на кого же?
— На эльфа. Только не как во «Властелине колец», а как в анимешках. Ну которые все из себя красавцы, только злодеи.
От смущения и острого неудобства Ленку понесло и куда ещё вынесет, пока было непонятно. В машине ей совсем не нравилось и рядом с Андреем не нравилось. А вот сам блондин нравился да ещё как, несмотря на то, что он сходу, даже имени её не узнав, практически пригласил в постель. Это, кстати, Лене не нравилось категорически и то, что он сейчас заржал стоялым жеребцом тоже. Но вот чёлка, которую он то и дело зачёсывал пятернёй назад, а она снова падала на бровь с крошечным шрамом, нравилась.
В общем, непонятно всё и лучше б ей сейчас оказаться дома. Или на работе. Или ещё где-нибудь. Например, на Луне, хорошее же место.
— Вам кто-нибудь говорил, что вы самая настоящая прелесть? — спросил Андрей, отсмеявшись. Ленка, упорно таращась в окно, но ничего за ним не видя, отрицательно помотала головой. — Значит, вы общались исключительно с идиотами. Хотя Макс рассказывал про того орангутанга, которому вы в нос дали.
— И зачем он вам про него рассказывал? — буркнула Старообрядцева, которой непонятно с чего примерещилось, будто на улице разом ночь наступила.
— Ну должен же я был у него спросить, прежде чем начинать за вами ухаживать. Я друзьям дорогу не перебегаю.
Андрей потянулся и аккуратно заправил выбившуюся прядь Ленке за ухо. Из дома-то она без шапки выскочила, да с утра не особо и причёсывалась, так, заколола пучок и сейчас наверняка смахивала на бабу Ягу, свалившуюся с печки. Но, вероятно, это значения как раз и не имело. Важно то, что этот недоэльф спрашивал у Макса, можно ли за ней, Ленкой, начать ухаживать. «Ты не против, друг?» «Да без вопросов, брат! У меня Степашка есть!» — так оно и случилось, Лена спорить была готова.
Споры спорами, а её это совершенно не трогало, вот ни капельки. Просто за окном машины почему-то темно и кусты расплывались, будто она на них сквозь воду глядела.
— А вас это удивляет? — напомнил о своём существовании Андрей.
— Что? — тупо переспросила Лена.
— Что я за вами ухаживать собираюсь.
— Ну, вообще-то, да. Значит так. — Ленка развернулась к нему. «Беда с девкой! — говорила мама. — То молчит, молчит, а то как ляпнет, так хоть стой, хоть падай!» — За мной ухаживал Сашка, это ещё в Мухлово. Мне было четырнадцать, а ему семнадцать. Он меня пригласил в город, в клуб ночной. На мотоцикле.
— Поехали? На мотоцикле же, да ещё в клуб.
— А то!
— И как?
— Коктейль был вкусный, сливочный, с клубникой. Только крепкий очень.
— Дальше можете не рассказывать.
— Почему это? Мы с ним начали гулять. Он меня из школы встречал. На мотоцикле. На восьмое марта сердечко подарил, такое серебряное. Его ломаешь на две половинки, и одну носишь сам, на цепочке, другую девушке отдаёшь. А потом он в армию ушёл и письма писал. «Жду ответа, как соловей лета». Очень трогательно, между прочим.
— И как, дождались из армии?
— Дождалась, — серьёзно кивнула Ленка. — Он с женой приехал родителей навестить. Ей как раз до родов месяца три оставалось. Потом я сюда уехала, это года через два уже было. Тут за мной тоже ухаживали. Ашот и Зелемхан — это с рынка, и Ванька с Колькой, охранники.
— Представляю.
— Ну да. Только я Кольку ящиком из-под помидоров оприходовала, правда он лёгенький был, Колька с фингалом всего-то дней десять ходил, но ухаживать почему-то все перестали. Потом появился Виталька, это я уже в ларьке работала. Каждый вечер ко мне шлялся, пиво приносил. Посидит, сам всё пиво выпьет, и уйдёт. А потом в кино пригласил. И мы с ним тоже начали гулять. Всё, больше за мной никто не ухаживал.
— По всей видимости, сейчас я должен с визгами убежать? — изрядно помолчав, предположил Андрей.
— Можно без визгов, — разрешила Ленка. — Только ухаживать за мной не надо. Не люблю я этого. А то с дури и вас ящиком… стукну.
Старообрядцева решительно открыла дверь автомобиля, сама не поняв, как ей это удалось с первого раза сделать. Морозный воздух дохнул в лицо, прогоняя муть с глаз.
— Подождите, Лена. Вы меня не поняли, я совсем не то сказать хотел.
Но её абсолютно не интересовало, то или не то, и что вообще там хотел Андрей. Домой бы, залезть от стыда под подушку, никого-никого не видеть и самой рта больше никогда не раскрывать.
Права была мама, беда с девкой!
Глава 6.2
Ленка, глодая себя за неумение язык за зубами держать и талант выступать не ко времени, почти успела дойти до своего подъезда, когда сообразила: во дворе творится что-то не то. Люди странно сновали, одни бежали к арке, за которой выход на Октябрьскую, и во двор четвёртого дома по Мирной, другие наоборот, подтягивались к ёлочному базару. Причём никакой системы в их передвижении не было, вон женщина подхватила карапуза в ярко-красном комбинезоне и дунула прочь с таким энтузиазмом, что даже снег взвихрился небольшим, но явственным буранчиком. Мужчина же подсадил девочку в пятнистой шубке себе на шею и, работая локтями, начал пробираться к теремку. Наверное, ему пришлось попотеть, потому как людей во дворе оказалось неожиданно много: тут тебе и родители с детишками, пришедшие на горку; и покупатели ёлочек; и любители бесплатного селфи с фанерными фигурками; и просто зеваки, вечно оказывающиеся там, где народ собирается.
Старообрядцева вздохнула, отвернулась, начала нажимать заледеневшие кнопки домофона и тут кто-то завопил женским голосом, да так пронзительно:
— Ой, мамочки! Горит, горит, ты посмотри!
Ну как было не посмотреть? А потом и не подойти поближе, чтоб подробности разглядеть.
Теремок ёлочного базара ещё не горел, по крайней мере, огня видно не было, да и дыма тоже почти, всего лишь белёсое марево на фоне такого же белого мёрзлого неба, но вот гарью пахнуло разом и сильно. Народ заволновался, загудел единым гудом, подался назад, в сторону, но остался на месте.
— Чего там гореть то может? Ёлки, что ли? Так они сырые, — сплюнул в снег парень, стоявший слева от Ленки.
— Э, не скажи, — возразил мужик справа. — Смола же, да и просохли они давно. Ёлки то чьи? Голландские! Пока их сюда довезёшь…
— Не Голландские, а Нидерландские[1]! — поделился знаниями кто-то, Лене не видимый.
— Да хоть с Северного полюса. Интересно, с чего полыхнуло-то?
— А это известно с чего, — махнул рукой мужчина справа. — Думаешь, откуда у него электричество-то на гирлянды с музыкой? Кинул времянку к щитку, вот и коротнуло.
— Да в суд его! — обозлилась дама в засаленной шубе, накинутой поверх не менее засаленного халата. — Света-то у нас нет! Телек выключился, я и выскочила, чтоб посмотреть, у нас только вырубило или у всех, а тут!..
— Гляди, гляди! — крикнул мальчишка.
Толпа примолкла из уважения к происходящему или, может, боясь отвлечься и упустить важные детали. Многие ведь стояли с телефонами наперевес, скорбно-торжественные, как ведущие программы «Чрезвычайные происшествия» — хронику вели, то есть. А тут как раз полыхнуло по настоящему, из резного окошечка теремка, что под самой крышей, вылезли, дразнясь, языки бледного огня, а сама избушка подсветилась изнутри, словно фонарик.
— Ты посмотри, что делает. Концерт, прям!
Хозяин ёлочного базара, носатый мужичок, и впрямь давал концерт. Смуглый сорвал с себя чудную кепку, бросил её на снег, да ещё и потоптался, причитая почти не по-русски, но с большим чувством, грозя кому-то неведомому волосатым кулаком. Ленка лишь отдельные слова разобрала: «Сейф! Всё прапал! На лапу дай и выручка за два день… Всё прапал, савсем всё!»
— Чего он говорит-то? — не понял парень слева и снова сплюнул.
— Да сейф у него внутри остался, — перевёл всезнающий мужик справа. — А в сейфе выручка за два дня и взятка, пожарная охрана должна была приехать.
— Ну, считай, сэкономил, — хохотнул «левый» и поднял свой смартфон повыше, потому что фасад с лисой тоже занялся огнём.
Впрочем, вполне возможно, что у парня был не смартфон, а айфон, например.
— Откуда в такой сараюхе сейф? — усомнилась женщина в шубе. — Он же здоровый.
— Так переносной, наверное. Ящичек такой. Тяжёлый, конечно, зараза, но даже ломом просто так не подцепить. Защита на пятёрочку.
— Лицензий! Весь документ! — взвыл носатый и рухнул на колени, раскачиваясь из стороны в сторону, схватившись руками за поблёскивающую лысину. — Всё прапал!
Ленка начала протискиваться вперёд. Чем она помочь могла, Старообрядцева понятия не имела, но ей так носатого жалко стало, что хоть вместе с ним плачь. А тут ещё смотрят, снимают.
— Куда тебя понесло? — сердито спросили над самым ухом, крепко придержав Лену за плечо. — На, подержи лучше. — Невесть откуда нарисовавшийся Макс сунул ей куртку с воротником из несчастного волка. Куртка оказалась неожиданно объёмной, пришлось обнять её обеими руками, прижав к груди, как младенца. — Пожарных кто-нибудь догадался вызвать? — крикнул Петров. — А кабель обесточить? — И ещё громче, ещё злее. — Вы хоть детей-то уберите, черти!
— Ты же в Китае, — пробормотала ничего не понявшая Старообрядцева.
— В Китае я был вчера, а сегодня я здесь, — пояснил Макс, хмуро глянув исподлобья. Опять она его чем-то рассердила. — Андрюха вон из аэропорта подвёз. Сейф-то где? — спросил он невесть кого.
— Слэва, слэва, хароший чэлавек. Как зайдёшь, сразу слэва, на столике, — зачастил носатый, не вставая с колен, но вроде даже и приободрившись.
— Слэва, так слэва, — согласился Петров и пошёл куда-то, Ленка не сразу догадалась, куда.
Только когда его силуэт вдруг стал странно чёрным на фоне слишком близкой, ещё не горящей, но будто светящейся стены, сообразила и пискнула испуганно. Толпа тоже, видимо, до чего-то такого додумалась, ахнула хором, но тихо и опять с места не сдвинулась.
— Сгорит же! — восторженно мяукнул девчачий голосок. — Сашка, снимаешь? Лайков наберём!
— Да мужики, сделайте же что-нибудь! — ахнула женщина. — Или вы не мужики?
Ни опровергать, ни поддерживать её предположения никто не стал. А Старообрядцевой примерещилось, что время остановилось, хотя, может, это Макс на самом деле притормозил у двери, будто обведённой оранжевым по контору. А потом Петров поднял ногу, да пнул филёнку, и это было совсем не красиво, не как в фильмах, без всяких прыжков и разворотов. Зато эффективно, потому что вышибло не дверь, рухнул весь простенок, подняв целые снопы искр и заставив Петрова отшатнуться, прикрыть лицо локтем.
— Макс! — Ленке показалось, что она это прошептала, но, наверное, всё-таки крикнула, потому что на неё начали оборачиваться.
А сам он даже ухом не повёл, шагнул прямо в горящий и до сих пор сыплющий искрами проём.
Тишина тянулась и тянулась, как изжёванная резинка, даже почему-то треска огня слышно не было и мир посерел, словно выцвел.
— Вот тебе и Макс, — сказали рядом и вроде с сочувствием. — Писец котёнку, срать не будет.
— Да ладно тебе, человек всё-таки, — одёрнул его другой. — Слушайте, в самом деле, пожарников то вызвали или нет?
А Ленке было очень, очень холодно. И даже волчий мех, щекотавший щёку, казался ледяным.
Глава 6.3
Макс как рухнул в сугроб, так, кажется, даже вставать не собирался, сидел, опершись локтями о широко расставленные колени, свесив голову, тяжело дышал загнанной лошадью. Ленка пристроилась рядом на корточках, по-прежнему обнимая куртку обеими руками, умильно разглядывая его шевелюру, занавесившую и лоб, и щёки — резинка, стягивающая короткий «хвостик» то ли потерялась, то ли лопнула. Особое умиление у неё будила одна прядь — обгоревшая, вдвое короче других, выгрызенным клоком болтавшаяся над левым глазом.
За Ленкиной спиной прохаживались, никуда не торопясь, пожарные, двое зачем-то разматывали рукав, хотя уже было выяснено, что ближайший люк с гидрантом наглухо перегорожен старенькой бесхозной «пятёркой», и тот, что в техкаморке тоже не доступен, потому как доподлинно не известно, у кого ключи от двери. Наконец-то рухнувший внутрь себя теремок скромно догорал на фоне празднично взрывающихся салютов: петарды с визгами уходили в начавшее по-настоящему темнеть небо, ракеты взлетали, ухали, рассыпая фонтаны разноцветных искр, шутихи крутились по истоптанному снегу. В общем, было весело и по-новогоднему. Правда, люди уже начали расходиться, поняв, что больше ничего интересного не предвидеться и даже скорая никому не понадобится.
— Слющай, хароший человэк, — решился-таки нарушить затянувшееся молчание носатый владелец бывшего ёлочного базара, сидящий тут же, в сугробе и нежно прижимающий к груди подкопченную коробку сейфа. — А зачеэм ты сказал: «Валим?» Каго валим, э-э?
— Понадеялся на национальный менталитет, — буркнул Макс, не поднимая головы. — Раз валим, значит, надо брать руки в ноги, а потом уж спрашивать зачем. Сработало же.
— Ещё бы не сработало, — тоненько, обрадованно пискнула Ленка. — Ты бы себя со стороны видел. Выскакивает такой из огня, страшный, как леший и орёт дурниной! Я сама испугалась, едва не чесанула вместе со всеми. Люди-то ка-ак бросились в стороны! Хорошо, не затоптали никого. А тут они ка-ак начали взрываться! Ужас кошмарный!
— А я-то как пере… к-хм!.. перепугался, когда эти коробки увидел, — хмыкнул Петров. — Слушай, хороший человек, ты почему не сказал, что у тебя там целый склад фейерверков?
— Лицензий нету, нэльзя торговать, штраф будэт, — застенчиво признался носатый и тяжко вздохнул. — Тыперь точна будэт.
Макс покачал головой, глянул на Ленку из-под «выгрызенной» пряди и тихонько, будто стесняясь, засмеялся. Девушка подумала и засмеялась тоже.
Ну правда ведь, было смешно: чертиком из табакерки выскочивший Петров, когда его уже все, включая Лену, успели похоронить и даже частично оплакать; его дикий, по-настоящему дикий вопль: «Валим!»; мигом всё просекшая толпа, ведь даже секунды на раскачку народу не понадобилось; сам Макс, бегущий едва не впереди всех, прижимающий к боку сейф — ну точь-в-точь атакующий американский футболист с мячом-тыквой, как их в кино показывают; и начавшийся салют, от которого во всех дворах хором завыли автомобильные сигнализации.
Ведь смешно же. Если б не было так страшно. Особенно теперь.
— А ты спецназовец, да? — спросила Ленка, враз перестав смеяться и так же разом разозлившись — Отряд «Омега»?
— «Альфа», наверное, — проворчал Макс. — Отряд «Омега» — это коммандос Великой армии Республики во времена Войн клонов.
— Чего?
— Ничего.
— А раз ничего, то на кой ты туда попёрся?
— Она меня ещё отчитывать будет! — хмуро буркнул Петров.
— И буду! Ты хотя бы об Элизе Анатольевне подумал! Что бы с ней стало, если б… Если б случилось чего!
— Да ничего бы не случилось! — кажется, Макс разозлился всерьёз. — Я тебе кто, герой-октябрёнок, чтобы на рожон лезть? При такой кубатуре помещения, температуре горения фанеры и учитывая, что её сейчас пропитывают…
— Плевать мне на кубатуру! Там огонь был!
— Дэвушк, а дэвушк, — примирительно, но очень осторожно протянул носатый. — Нэ ругай сваго мущщин! Нэ харашо. Савсем нэ харашо и жизн он мнэ спас.
— Деньги он вам спас и бумажки, а с жизнью чуть сам не расстался!
— Иногда эти бумажки могут быть поважнее всего остального.
— Ну да, вам ли не знать! — вконец окрысилась Ленка.
— Вот именно.
Макс попытался встать, опираясь ладонью о снег, и зашипел, скривившись, отдёрнул руку, как от горячего. Ладони у него были красные, обожженные, на мякоти левой вздулся белёсый пузырь.
— Чёрт! — выругалась Макс.
— Бли-ин! — дуэтом с ним выдохнула Старообрядцева.
— Ай, шайтан, нэ харашо, — поддержал носатый, качая головой.
— Подождите, надо снег приложить, — засуетилась Лена, пытаясь сообразить, куда петровскую куртку девать. — Только здесь он весь грязный.
— Тебе не кажется, что на сегодня с меня снега достаточно? — ни с того ни с сего развеселился Макс. — Пойдём домой и ты обработаешь мои боевые раны.
— Только не к Элизе Анатольевне, она не переживёт.
— Ты удивишься, узнав, что может пережить Элиза Анатольевна, — пробурчал Макс. — Лучше встать мне помоги, неудобно, зараза. И пошли тогда уж ко мне. У меня, кстати, какое-то китайское зелье есть, уверяли, что покойников поднимает. То ли из когтей тигра, то ли из бивня мамонта.
— Тигры занесены в Красную книгу, — сообщила Ленка, придерживая куртку, чтобы Петрову удобнее было в неё влезть.
— Ты всё-таки вступила в Гринпис, — констатировал Макс, осторожно пытаясь просунуть руки в рукава.
— Да. И вас там уже предали анафеме.
Петров глянул на неё искоса, но ничего не сказал. Старообрядцева подсунулась было ему молнию застегнуть, но заработала ещё один взгляд, после которого желание помочь ближнему подугасло. Правда, дверь в квартиру все-таки Ленка открыла, Макс даже ключи самостоятельно достать не сумел, пришлось ей лезть в задний карман джинсов, аккуратно, чтобы работодатель ничего лишнего не подумал, выуживать брелок одним пальцем. Но могла бы и не стараться, потому как если он всё-таки подумал, то тут же об этом забыл. До неправильных ли мыслей, когда из собственной квартиры на тебе выпрыгивает зарёванная девица и кидается на шею с таким энтузиазмом, что едва на пол не валит.
— Макс, спаси меня! — пролепетала сквозь всхлипы Степашка, щедро размазывая по плечу его куртки косметику.
— И тебя тоже? — поразился Петров.
— Ты его не знаешь, он страшный человек! Жуткий! Он меня убьёт, точно убьёт!
— Кто убьёт? — не понял Петров, предплечьем придерживая певичку под спину. — Ты, вообще, что здесь делаешь, Лёль?
Ну да, красавица же была не только Степашкой, но ещё и Лёлей!
— Ой, Макс, я тебе хотела сюрприз сделать, выпросила у Андрюхи ключи от квартиры, почти всё приготовила, а тут он звонит… Мне так страшно, Максик. Я не знаю, что делать! Ты один можешь…
— Погоди, а у Андрюхи откуда ключи от моей квартиры?
Кажется, рыцаря сейчас больше волновала безопасность собственного замка, чем возможная гибель дамы в беде. Видимо, красавица это тоже просекла, поэтому томно вздохнула, закатила страшноватые от потёков туши глаза, навалилась на Макса и начала медленно сползать.
— Да чёрт! — выругался Петров, но всё-таки подхватил певичку на руки и добавил длинную фразу, сплошь состоящую из непечатных слов и связующих союзов.
Ленка, не выдержав, хихикнула, но даже злобного взгляда не была удостоена. И правильно, спасение дам дело многотрудное, требующее полной сосредоточенности.
Глава 6.4
Макс топтался возле уложенной на диван нимфы в обмороке и, как истинный рыцарь, явно не понимал, что ему дальше делать. Зато Ленка теряться не стала, сунула диве за так уместно-глубокое декольте ключи, которые так в руках и держала, и всех дел. Ключи-то холодные, нагреться не успели, вот певичка и пришла в себя мгновенно.
— Обалдела, кошка драная? — мигом завопила Степашка, резко садясь и пытаясь нашарить за пазухой связку.
— Где у вас это китайское снадобье, Максим Алексеевич? — сладко пропела Ленка. — Только сначала бы всё равно вам ладони под холодной водой подержать.
— Мне и так не жарко, — проворчал Петров.
— Зато грязно, руки-то испачкали. Я сейчас всё принесу, только к дядюшке сбегаю.
— Максик, ты поранился? — всполошилась певичка.
Правда, когда Ленка вернулась с миской воды, бинтами и «Пантенолом»[2], но без всяких снадобий, которым категорически не доверяла, если их, конечно, не Филипповна из Мухлово делала, Степашка уже вовсю снова слёзы с соплями по физиономии размазывала, вид имела жалостливый и несчастный. Ну а Макс пристроился на краешке дивана с видом слегка потерянным.
— Дай-ка я, — хлюпнув носом, велела певичка. — Ты не сумеешь. Надо зелёнкой помазать. Она антисептик.
— Сама справлюсь, — буркнула Ленка, чувствуя себя почти Махруткой, но не совсем, потому как от совета, куда прелестнице стоит в данный конкретный момент засунуть зелёнку, воздержалась.
— Ты, Лёль, лучше расскажи, что у тебя случилось, — напомнил Макс, послушно протягивая Старообрядцевой руки.
— Ой, Макс, этот такой ужас, такой кошмар, ты просто себе не представляешь!.. — завела Степашка, но осеклась, стоило Петрову на неё посмотреть. — Я тебе всё расскажу, когда эта… — И снова повисла серьёзная пауза. — Ну ладно, ладно, если ты просишь…
— Я настаиваю, — процедил сквозь зубы Петров.
— Даже не знаю, с чего начать, — вздохнула певичка, прижав узкие ладошки к пылающим, надо полагать, щекам. — Я совершила страшную ошибку. Ну да, да, я была не права, виновата, но нельзя же за это людей убивать, правда?
— Я пока не в курсе, — признался Макс, — кое за что и можно. Даже нужно.
— Не пугай меня, пожалуйста, мне и так плохо! — по персиковым, правда, слегка раскисшим от промокшего макияжа щекам опять заструились слёзы. Наверняка хрустальные. Или каким им там положено быть? — Да-да, я всё расскажу! Сейчас, — красотка длинно выдохнула. — В общем, у одного человека, о-очень серьёзного человека, были старинные цацки, драгоценности, то есть. А ты не представляешь, как я люблю всё настоящее, раритетное! Просто вот удержаться не могу!
— Ты их украла, — мрачно констатировал Макс.
— Нет, что ты! Как ты мог такое подумать?! — возмутилась Степашка. — Я попросила Масю и она там с какими-то парнями договорилась. И, вообще, их никто не крал. Просто есть один старичок, смешной такой мухоморчик, но ювелир божественный. Он такие вещи делает, от настоящих ни за что не отличить! А за отдельную денежку ещё и сертификат достанет, что, вроде, они настоящие.
— То есть твой божественный старичок лепит подделки? — уточнил Петров.
— Копии, — скромно опустила глаза Степашка. — А что? Так многие делают. Куда деваться-то? Это вон у Зыкиной взаправдашние брюлики, а нам что как выкручиваться? На чёсе только на стекляшки заработаешь!
— Что есть чёс? — совсем уж хмуро спросил Макс.
— Ну, это по-нашему гастроли. Между прочим, к старичку даже серьёзные бизнесмены обращаются, — оживилась певичка. — Ну чего, идиоты они, что ли, настоящие камни благоверным дарить? Лучше у Соломоныча копию заказать и пусть дорогая описается от радости. Зато при разводе ущерба никакого.
— Давай ближе к теме, Лёль, — поморщился Петров, хотя Ленка почти уже закончила ему ладони перевязывать. — Итак, ты спёрла у очень большого человека раритет.
— Да не я, — возмутилась Степашка, — и не спёрла. Просто взяли на время… Ну, попользоваться. Цацки я отнесла их Соломонычу, он мне копию сделал. Понимаешь, по фоткам старикан наотрез работать отказывается, только если они какие-то там профессиональные, а так ему, видите ли, нюансов не видно. Вот я и отнесла. Между прочим, бабок заплатила немеренно! Но всё честь по чести, копии он мне снял. И те парни, которые Маськины, настоящие-то мужику обратно отнесли. Клянусь! Вот чем хочешь поклянусь!
— А ты уверена, что отнесли, а не прикарманили?
— Ну да, да, на сто процентов уверена. Этот человек, который большой и угрожает теперь, очень любит хвастаться цацками, которые ему от бабки достались. Она у него, между прочим, настоящей графиней была, фрейлиной у этой самой… Ну как её? — красавица защёлкала пальцами. — У царицы, короче. Он поэтому сейчас председатель дворянского собрания всей России, не хухры-мухры. Хотя косит, что, типа, за простой народ, за бабок с детками там…
— В общем, украшения он тебе потом показывал?
— Ну не мне, но да, видала. Уже после, понимаешь? То есть их сначала Маськины пацаны взяли, потом Соломонычу отнесли, потом он копии снял, потом обратно положили, а потом показал. То есть я не при чём, ну вообще. А тут он мне звонит и говорит, что цацек тех нет, пропали. И вроде как я их потырила, представляешь? Говорит, что если через неделю не верну, то меня… Что он меня…
Певичка снова бурно разрыдалась.
— Так, — Макс потянулся растереть лицо, но одернул руки, неприязненно глянув на белоснежные бинты. — Вопрос первый, почему он решил, что именно ты их спёрла?
— Да потому что сама дура, — самокритично прохлюпала Степашка. — Похвастаться очень хотелось перед девками. Вот я их на концерт и нацепила. А его по телику показали и он увидал.
— Ты их не только на концерт надевала, верно?
— Ну да, много куда. Врала, что это мне дед подарил. А какой там дед? Мой и шоколадки не даст, сидит в своём Козельске да брагу лопает. Даже самогон не гонит, терпежу не хватает. А, может, и помер уж давно. Но я никому не говорила, что цацки настоящие, честное слова. Только правду! Ну да, подделка, но дорогая.
— Ты вообще честная девушка, — похвалил её Макс. — Речь идёт о парюре с жёлтыми бриллиантами?
— А?
— Ну о перстне, серьгах и чего там ещё?
— Двух заколках, — шёпотом просуфлировала Ленка.
— А ты откуда знаешь? — вскинулась певичка.
— Я догадливый, — признался скромный Петров. — Вопрос третий, кто этот очень большой и страшный человек?
— Нет, Макс, этого я сказать никак не могу и не проси, вот хоть пытай, — затрясла локонами красотка. — Тогда он меня совсем точно убьёт!
— За что? Или он подпольный олигарх и хранит инкогнито, прикидываясь сантехником?
— Нет, конечно, но всё равно не скажу. Я не могу, правда, — Степашка молитвенно сложила ладошки.
— Тогда я не понимаю, о чём ты просишь.
— Я… Я не зна-аю! — красотка опять разрыдалась, с маху уткнувшись физиономией в плечо Петрова. Он пошатнулся, но устоял, вернее, усидел, даже приобнял её. — Всё-о так ужасно! Мне даже пойти некуда.
Ну, ясно! «Тётенька, дайте попить, а то так есть хочется, что переночевать негде!» Вернее, в данном случае, дяденька. И, главное, Ленка нисколько не сомневалась, что девица врёт, как сивый мерин, причём во всём. Даже полной дурой она только прикидывалась, Старообрядцевой это было совершенно ясно, а вот Максу, наверное, нет. Вопрос, зачем ей это? Так возжаждала петровского тела?
Наивный и ничего не понимающий, как и большинство мужиков Макс, не переставая обнимать хлюпающую компостной ямой красотку, потянулся к зазвонившему телефону, чертыхнулся под нос и показал Ленке глазами на карман, мол, достань. Старообрядцева, очень довольная женским превосходством и собственной догадливостью, не только выудила пластиковое тельце, но и кнопочку нажала, и к уху работодателя аппаратик приложила, попутно заметив, что звонит ему Махрутка, на экранчике так и было написано.
— Да, — гаркнул Макс в трубку и замолчал, дальше только слушал. А потом вскочил с дивана, едва не сшибив Степашку на пол, но, кажется, даже этого не заметил. — Пошли, — приказал Ленке. — У матери «скорая», в больницу забирают.
[1] Голландия и Нидерланды по сути одна и та же страна. Голландия — исторический регион на северо-западе Нидерландов.
[2] «Пантенол» — стимулятор регенерации тканей, относится к витаминам группы B.