Тогда
Эбби
Том мертв.
Сначала мне этого не говорили, но по лицам становилось все понятно. Медсестры не поднимали глаз и разговаривали тихим голосом, снова и снова повторяя, что со мной все будет хорошо, я буду в порядке.
Все будет хорошо. Я буду в порядке? Никогда больше я не буду в порядке.
Том мертв.
Я снова осталась одна в палате после того, как мою мать попросили уйти. Она приехала за несколько часов до этого, вероятно, сразу после того, как полиция сообщила ей, что оба ее ребенка попали в аварию. Я слышала ее крики в коридоре.
— Мой ребенок мертв! Он мертв! — Кто-то, должно быть, попросил ее успокоиться, потому что мама закричала: — Как я могу? Мой сын мертв!
На какое-то время все стихло. Я на несколько секунд отключилась, а когда открыла глаза, мама стояла у изножья кровати. Солнце едва взошло, но она тщательно уложила волосы в пучок. Ее щеки блестели от румян и слез, но водостойкая тушь упрямо держалась на длинных ресницах. Я заметила, что ее накрахмаленная белая рубашка настолько отутюжена, что вполне могла маршировать сама по себе. Меня всегда поражало, как быстро мать могла привести себя в порядок, но в данных обстоятельствах это вызывало отвращение.
— Мам, — говорю я. — Я… я…
— Том мертв. — Она обхватила себя руками, не сводя глаз с моего лица. — Его больше нет.
— Я знаю… Я…
— Ты была за рулем.
— Я… я думаю да. Я не могу вспомнить, но…
— Пьяная. — Она подняла подбородок. — Да?
— Мне жаль, мама. Пожалуйста, — шепчу я. — Мне так жаль.
— Я не могу увидеть его, Эбигейл. Они не дают мне.
Я всхлипываю.
— Знаю. Я просила пусть к нему. Они сказали… они сказали он… Там…
— Нечего опознавать.
Я видела, как расширились ее глаза.
— Они отдали мне это. — Она раскрыла ладонь, чтобы показать цепочку Тома, ту самую, с выгравированными жетонами, которую я подарила ему на восемнадцатый день рождения. Она больше не блестела серебром, а сильно почернела и обуглилась. — Это все, что у меня осталось.
Я хотела обнять ее, хотела, чтобы она обняла меня в ответ. Хотела ощутить тепло, которое она всегда дарила Тому, и силу, придававшую ей независимость, силу, но в то же время холодность и отстраненность. Инстинктивно я протянула руки. Она не шелохнулась.
— Нечего опознавать, — повторила она, ее глаза снова стали жесткими. — Совсем ничего, Эбигейл. Тома больше нет.
— Мам, я…
— Он умер, — прошептала она, закрыв лицо руками, ее плечи дрожали. — Сгорел.
Я желала исчезнуть. Хотела, чтобы пол рухнул, забрав с собой меня, кровать, капельницу и пищащие аппараты. Я бы падала, падала, падала. И падала бы до тех пор, пока не исчезла совсем. Именно этого я заслуживала. Чтобы меня тоже не стало. Но земля оставалась твердой, и никто из нас не говорил. Мама оставалась совершенно неподвижной и смотрела на меня, пока не вошел доктор.
— Помните меня? — спросил он, затем повернулся к маме. — Некоторое время назад она совсем перестала понимать, что происходит. Я доктор Радж Патель. — Он протянул руку.
— Долорес Сандерс, — произнесла она, крепко пожав руку доктора. — Мать Эбигейл.
Он подошел ко мне, наклонился, чтобы послушать стетоскопом мою грудь.
— Болит? — мягко спросил у меня.
— Я ничего не чувствую. — Я отвернулась. Не хотела видеть сочувствие и заботу в его больших карих глазах. Я не заслуживала ничего из этого.
— Тебе повезло, — тихо сказал он, повесив стетоскоп на шею и нащупывая мой пульс на запястье.
Я резко повернула голову.
— Повезло?
Он похлопал меня по руке.
— Повезло, что тебя выбросило из машины. Повезло, что ты удачно приземлилась. И очень повезло, что кто-то остановился. Иначе ты…
— Кто-то остановился? — переспросила я. — Кто?
— Молодой человек, полагаю. — Он прочистил горло. — Синяки исчезнут. Перелом ноги заживет быстро — его сравнительно легко выправить. Но на обеих ногах останутся сильные шрамы от всех рваных ран. Они были довольно глубокими. Опять же, тебе повезло, что не задело артерию.
Я хотела, чтобы он прекратил говорить, что мне повезло. Мой брат погиб из-за меня. В чем моя везение?
— Меня не волнуют шрамы.
Доктор Патель медленно кивнул, и я заметила, что у него самого есть один, над верхней губой, в форме бумеранга. Может, он австралиец? Мне вдруг захотелось хихикнуть. Тому бы понравилась эта шутка. В мыслях пометила, что обязательно расскажу ему об этом, пока не вспомнила с острой болью в груди, что больше никогда не смогу ничего рассказать брату.
Тем временем доктор продолжал говорить.
— …так что пересадка кожи со временем может стать возможной. В наши дни пластическая хирургия творит чудеса. Будешь как новенькая и…
Я снова отвернулась, изучила безвкусные серые металлические жалюзи, закрывающие окна, заметила, какие они безупречно чистые. Нигде ни пылинки. Стерильные, лишенные жизни и возможности вообще на какаю-либо жизнь. Я покачала головой. Шрамы должны остаться.
— …так что позови медсестру, если тебе что-нибудь понадобится. — Доктор Патель сжал мою руку. — Все что угодно.
— Как насчет напитков? — спросила мама. Она вела себя так тихо, что я почти забыла о ее присутствии.
— Ей можно воду или сок, — ответил он с улыбкой. — Я скажу медсес…
Мама рассмеялась.
— А водку?
Брови доктора Пателя поползли вверх.
— Простите?
— Или это был джин? — Она положила свои руки на бедра, глядя на меня, ее голубые глаза казались холоднее, чем зимний день. — Или пиво? Или вино? Может все вместе?
— Миссис Сандерс, я не думаю…
— Она пила. — Мама выплюнула эти слова в его сторону, но не отвела от меня взгляда. — Моя дочь выпила. А потом она села за руль и…
— Возможно, мы…
— …и теперь ее брат, мой сын мертв.
Я закрыла глаза, снова призывая пол разверзнуться. «Пожалуйста, распахнись»
— Миссис Сандерс, — успокаивающе проговорил доктор, — я понимаю, что это должно быть невероятно трудно для вас…
— В самом деле? Правда? Это она виновата. — Мама указала на меня, и сила ее голоса удивила даже меня. — Она его убила.
— Мама, пожалуйста. — Слезы ручьем текли по моим щекам.
— Это был несчастный случай, — заметил доктор Патель. — И…
— Ты убила Тома, — закричала мама на меня. — Ты, блядь, убила моего сына.
Я редко слышала, чтобы мама ругалась. Это звучало так отвратительно из ее уст. Но не шло ни в какое сравнение с выражением ярости и абсолютного отвращения на ее лице. Ей не пришлось говорить, что она ненавидит каждую косточку в моем теле, осуждает каждый мой вздох, желает, чтобы это мои обугленные останки лежали в морге. Ей не требовалось говорить мне. И я тоже хотела, чтобы это была я.
— Миссис Сандерс, вам лучше уйти, — заявил доктор, положив ладонь на ее руку и решительно направляя к двери. — Сейчас же.
Я наблюдала, как мама вновь обрела самообладание, стряхнула его руку, сделала глубокий вдох, и маска совершенства снова опустилась на ее лицо.
— О, не волнуйтесь, доктор, — с едкой улыбкой произнесла она. — Я ухожу. — Мама направилась к двери, затем повернулась, ее лицо было пепельным, губы сжаты. — Я никогда не прощу тебе этого, Эбигейл. Никогда. — И затем она ушла, стук каблуков разносился за ней по коридору.
Доктор Патель поднял брови, глубоко выдохнул и неуверенно улыбнулся.
— Твоя мама придет в себя. Мы это уже видели, к сожалению. Но она простит. Ей просто нужно время.
Я перевела дыхание, которое задерживала, словно спасательный круг, и тут же почувствовала, что снова тону.
— Да. — Я полусерьезно кивнула. — Уверена, что вы правы. — Это проще, чем сказать, что он ошибается. Проще, чем пытаться объяснить сложные отношения, в которых мы с матерью находились.
Доктор Патель открыл рот, чтобы сказать что-то еще, и я отвернулась, снова сосредоточившись на чистоте металлических жалюзи. Через несколько секунд я услышала, как тихо закрылась дверь, и осталась одна.
***
— Эбби? Эбби? — Голос звучал нежно, тихо, знакомо.
— Том? — спросила я, полуоткрыв глаза, пытаясь сфокусироваться на фигуре рядом со мной. — Том?
— Это я, детка. Лиам. — Его голос звучал по-другому, хрипло, и я заметила, что он плакал. — Я потратил целую вечность, чтобы найти тебя. О, детка, посмотри на себя. — Он нежно поцеловал меня в щеку, обхватив пальцами мое лицо. — Посмотри на себя. Мне так жаль.
— Том, — прошептала я. — Его… его…
— Я знаю, — отозвался Лиам, пытаясь обхватить меня руками, но остановился, когда я тихо застонала. — О, боже. Мне так жаль, Эбби. Мне так жаль.
Я заплакала снова.
— Я… я ничего не помню.
Он слегка отстранился.
— Что ты имеешь в виду? Ты знаешь меня, Эбби, я твой…
— Нет, я о прошлой ночи. — Я глубоко вздохнула. — Всё как в тумане.
Лиам сглотнул, затем моргнул и тихо сказал:
— Что ты помнишь?
Я на секунду прикрыла глаза ладонями, пытаясь загнать воспоминания обратно в голову.
— Ты и я в душе. Том звонит насчет Софии. — Я сделала паузу. — Забираю его и еду в «Шалтай». Я… кажется, я хотела поехать в «Рэд», но он отказался. Том хотел вернуться домой.
— А потом?
— Это всё. Все, что я могу вспомнить. — Слезы струились по моим щекам, их влага собиралась в ушах. — Потом… ничего… Ничего, пока я не очнулась здесь. — Я вглядывалась в его лицо, пытаясь понять, о чем он думает, потом нахмурилась и потянулась к распухшему синяку на его лбу. — Что случилось с твоим лицом?
Лиам заерзал на своем месте.
— Эбби, я…
С резким стуком в дверь в палату вошли два полицейских с угрюмыми выражениями лиц.
— Эбигейл Сандерс? — уточнил высокий с рыжими волосами. Темно-фиолетовые мешки под его глазами навели меня на мысль, что он уже несколько недель не видел кровати.
— Да. — Мой голос звучал тоненько и жалко, и я была уверена, что они слышат, как мое сердце бьется о ребра, подобно нарастающему барабанному соло.
— Я офицер Кук. — Он указал на другого мужчину, значительно ниже ростом, гладкая кожа которого свидетельствовала о том, что его карьера в полиции началась недавно. — Это офицер Марш. Мы хотели бы задать вам несколько вопросов.
— Это не может подождать? — спросил Лиам. — Она слишком много пережила.
— Я понимаю это, — медленно сказал Кук. — Но доктор разрешил ее допросить, и лучше раньше, чем позже. — Он повернулся ко мне, и я попыталась спрятаться в подушке. — Как мы поняли, пассажиром в машине был ваш брат, Томас?
— Том, — прошептала я. — Он ненавидел, когда его называли Томасом.
— Мы очень сожалеем о вашей потере, мисс, — добавил Марш. — Весьма сожалеем.
Я сглотнула, снова подумав, что не заслуживаю никакого сочувствия. Наказание — вот что должно быть в меню. Сейчас и на все последующие дни.
— Сэр, — Кук обратился к Лиаму. — Не могли бы вы подождать снаружи, пожалуйста?
— Лиам мой парень, — торопливо объяснила я, хватая его за руку. — Пожалуйста, позвольте ему остаться.
— Разве не стоит пригласить адвоката? — поинтересовался Лиам, глядя на полицейских.
Кук и Марш переглянулись, затем посмотрели на меня.
— Мне не нужен адвокат, Лиам, — заверила я. — Тут нечего скрывать.
— Эбби, ты не…
— Все нормально. Я буду в порядке.
Кук прочистил горло.
— Что вы можете рассказать нам о прошлой ночи? — начал он, доставая из кармана блокнот.
Я пустилась в долгий монолог, пытаясь вытащить из головы все, что могла вспомнить. О звонке Тома по поводу Софии и инциденте с пивными ящиками. О том, как вместо того, чтобы посидеть дома втроем, я сказала Лиаму, что приглашу Тома куда-нибудь выпить. Лиам не возражал против изменения планов.
— Он чудесный парень, — с чувством произнесла я, глядя на Лиама. Уверенность в том, что он теперь слишком хорош для меня, обвила мою шею и начала нежно душить. — Если бы я только попросил тебя пойти с нами. — Я попыталась проглотить комок в горле. — Ты бы никогда не позволил мне сесть за руль, раз я не в себе. Никогда.
— Эбби… — Лиам сжал мою руку, но я не смогла отплатить ему тем же.
— Завтра наш день рождения, — прошептала я, потирая глаза, пытаясь прогнать слезы. — У Тома и у меня.
— Вы близнецы? — спросил Марш мягко.
— Нет. Том на год младше. Это его двадцать первый. — Лиам снова сжал мою руку, когда я продолжила. — И его подарок спрятан в глубине моего шкафа. — Я еще раз сглотнула. — Кий «Викинг». Со звездами и полосами. Том любит… — Я остановилась, моргнула. — Он любил Америку.
На этот раз слезы не удалось сдержать. Лиам протянул мне еще одну салфетку, и я продолжила свой бессвязный рассказ. Поведала им о том, как мы пили пиво в пабе, сыграли несколько партий в дартс, как предложила пойти в «Рэд», а он попросил бармена налить еще одну порцию B-52 вместо этого.
— Том чуть не свалился со стула, а я так смеялась, что чуть не обос… — Я выдохнула, подумав, что вчера вечером все казалось смешным. Вплоть до сегодняшнего утра, когда кто-то, кого я никогда раньше не встречала, засунув руки глубоко в карманы своего белого лабораторного халата и с серьезным выражением лица, сообщил мне, что мой младший брат умер.
Мои плечи задрожали, и Лиам погладил меня по волосам.
— Больше никогда ничего не будет смешным, — всхлипывала я. — Ничего. — Через несколько мгновений я подняла глаза на полицейских, готовая выдержать их осуждающий, презрительный взгляд. Но вместо этого увидела в их глазах сочувствие и отвернулась.
— Значит, вы согласны, что выпили достаточно много? — Голос Кука звучал ровно, брови были приподняты, ручка занесена, готовая навсегда записать все мои смертные грехи.
— Да, но я не помню точно, сколько, — прошептала и опустила взгляд на свои руки. — Я никогда не сажусь за руль в нетрезвом виде. — Мои глаза снова встретились с глазами Кука. — Никогда.
— Боюсь, что достаточно одного раза, — заметил он. — И анализ крови показал уровень алкоголя, значительно превышающий норму.
Я снова начала всхлипывать, соленые слезы стекали в уголки моего рта, пока причитала:
— Как я могла быть такой глупой? Я такая чертова идиотка.
— Что еще вы помните? — Мягкий вопрос Кука выдернул меня с края глубокой черной дыры, в которую я мысленно смотрела, желая, чтобы она засосала меня в небытие. — Как вы ушли из паба?
— Нет.
— Или о поездке?
— Я не могу…
— Вы были на Ливерпуль-роуд, направлялись в Хаттон. Туда, где жил Том.
— Ничего, — пролепетала я, посмотрев на Кука и заметив его неодобрительный взгляд. — Я даже не помню, как села в машину. Я пыталась, честно пыталась. — Я закрыла глаза, пока щелчок чьего-то языка не заставил меня разъяриться на пустом месте. — Я не вру, — громко заявила я, глядя на полицейских и пытаясь встать. — Я не вру. Доктор назвал это, он сказал…
Кук щелкнул ручкой, и я поняла, что именно от нее исходил звук.
— Ретроградная амнезия, — прокомментировал он, и я снова опустилась на подушку.
— Что это? — спросил Лиам. — Это серьезно? Пожалуйста, скажи мне, что это не…
— Нет, это значит, что я ничего не помню ни до, ни после аварии, — объяснила я. — Доктор Патель считает, это потому, что я вылетела через лобовое стекло. — Я моргнула. — По дороге в ад.
Кук прочистил горло и посмотрел на Лиама.
— А где были вы, сэр?
— Он собирал свои вещи. — Я начала плакать. — Мы собирались съехаться.
Мэш посмотрел на нас обоих.
— Вы помните, может вы кого-нибудь еще подвозили?
Мои руки опустились к бокам, как будто они мгновенно наполнились свинцом.
— В машине был кто-то еще? — Мое сердце забилось быстрее, и я вытерла ладони об одеяло. Такая возможность даже не приходила мне в голову.
— Ну…
— Пожалуйста, — прохрипела я. — Пожалуйста, скажите, что там больше никого не было.
— Нет, Эбби, — заверил Кук. — В машине больше никого не было. Никто больше не пострадал. — Я сделала глубокий вдох, попыталась замедлить сердцебиение, пока он продолжал. — Но нам интересно кое-что. Почему Том сидел на заднем сиденье?
— Эбби, — сказал Лиам. — Я…
— Лиам, — твердо попросил Кук, подняв руку. — Пусть она ответит на вопрос.
Мои глаза наполнились слезами.
— Том не любил ездить на переднем пассажирском сиденье, — прошептала я. — Он всегда настаивал… настаивал на том, чтобы сесть сзади.
— Почему?
Я на секунду задержала дыхание.
— Он делал это с тех пор, как мы были детьми. Никогда не хотел сидеть спереди. Всегда говорил, что сзади чувствует себя в большей безопасности. Я постоянно дразнила его, но ему было наплевать. В этом весь Том. Упрямый как черт.
Пока Кук что-то черкал в своем блокноте, я снова напрягла свою память, пытаясь собрать воедино те маленькие кусочки, за которые можно хоть чуть-чуть ухватиться.
— Что теперь будет?
Они посмотрели друг на друга, и Марш тихо произнес.
— На место происшествия прибыли наши специалисты, они пытаются выяснить, что произошло.
— Как? — спросил Лиам. — Если там больше никого не было?
— Следы шин на дороге, расположение автомобиля и так далее, — пояснил Кук. — Мы также объявим о поиске свидетелей. Мы не ожидаем многого, но поговорим с молодым человеком, который остановился и помог. Может быть, он что-нибудь вспомнит.
— Ты не говорила мне, что кто-то остановился, — заметил Лиам, посмотрев на меня, а затем на Кука. — Кто это был? Мы должны его поблагодарить.
— Мы расскажем Эбби подробности, как только снова поговорим с ним, и если он захочет, — ответил Кук, затем посмотрел на меня. — На этом пока все. Спасибо.
— Мне отправят в тюрьму, — уточнила я, глядя на него. — Да?
— Это не мне решать, — мягко ответил он.
Мой взгляд метался по комнате, а затем остановился на лице Лиама, ставшем светло-зеленого оттенка стен. Я почувствовала, как его рука сжалась на моем плече.
— Эбби, — пробормотал он, когда мы смотрели, как полицейские уходят, тихо переговариваясь друг с другом по дороге к лифту. — Господи, я должен был… Я хотел бы… Мне так жаль.
Но я закрыла глаза, не желая слушать, как еще один человек говорит о том, как ему жаль. Лиам начнет презирать меня за то, что я сделала, это точно. Он как-то по-другому относился ко мне. Он уже начал отдаляться. И я не могла его винить. Как он мог любить меня после того, что я сделала? Как вообще кто-то мог?
— Я устала, — прошептала я, отворачивая голову. — Дай мне поспать. Я позвоню тебе.
Он наклонился и поцеловал меня в лоб.
— Отдыхай.
Я тихо всхлипывала после его ухода. Ярость, отрицание, страх, безнадежность — невозможные волны эмоций обрушились на меня, раскачивая туда-сюда, туда-сюда, словно управляемые каким-то психопатом-садистом.
Двенадцать часов назад Лиам и я решили жить вместе.
Но теперь мы, похоже, оказались на разных планетах.
***
Меня разбудила боль в ногах, но как долго я проспала, непонятно. Медсестра с короткими светлыми волосами и подведенными бровями милосердно накачала меня морфием и сказала, чтобы я еще немного отдохнула. Через несколько секунд после ее ухода в палату вошел Лиам с ложкой, тремя баночками шоколадного пудинга и сэндвичем в пластиковой упаковке.
— Ты давно проснулась? — Он протянул еду. Я покачала головой, и когда не взяла, он положил ее на поднос передо мной. — Может, мне открыть что-нибудь для тебя?
— Я не голодна.
— Ты должна есть.
— Нет, не буду, — прохрипела я. — Я правда не хочу.
Лиам смотрел на меня некоторое время.
— Я думал о том, что должно произойти дальше, — наконец сказал он. — Я имею в виду, после того, как… ты выберешься отсюда. И похорон Тома. — Долгая пауза. — Я все еще могу переехать.
— Ко мне? — Я подняла брови. — Ты все еще хочешь?
— Да. Ничего не изменилось и…
— Как ты можешь такое говорить? — Мой голос повысился на несколько тонов. — Все изменилось. Все!
Лиам сделал шаг ко мне, но когда коснулся моей руки, я ее отдернула.
— Тебе понадобится помощь в квартире, — убеждал он. — Позволь мне быть рядом с тобой. Для меня это так… важно. Мы могли бы…
— Нет, Лиам.
— Нет, что?
— Перестань притворятся, что все будет хорошо. Не думай, что игра в семью поможет.
— Детка, мы пройдем через это и…
— Как? Я убила Тома. Я не представляю, как мы можем через это пройти. Совсем.
— Тебе нужно время, — настаивал Лиам. — Я здесь, с тобой. Я всегда буду рядом.
— Я бы хотела побыть одна. — Мой голос прозвучал как придушенный шепот. — Пожалуйста, я…
— Эбби я люблю тебя.
— Пожалуйста. — Я отвернулась от него. — Уходи. Мне правда нужно время. В одиночестве. Я позвоню тебе, когда буду готова, хорошо?
Я не открывала глаза целую вечность, пока не убедилась, что он ушел. И хотя лекарства помогли утихнуть боли в моем теле, агония в моей душе и сердце стала невыносимой. Мне хотелось кричать, выть, ругаться и возмущаться, вскочить с кровати, достать бочку, полную морфия или чего-нибудь еще, что удастся найти, и закачать это себе в вены.
Лиам и я созданы друг для друга, все так говорили. Впервые я не прятала части себя, отказывая ему в доступе, как всегда делала раньше. Я рассказывала ему все, вплоть до того, что иногда Лиаму приходилось целовать меня, чтобы заткнуть рот. Мы подходили друг другу, как в тех нереальных, слащавых голливудских фильмах. Только в нашем случае все это происходило не по сценарию.
Во многих отношениях Лиам стал моим спасителем. Единственный человек, кроме Тома, который не дал мне отказаться от отношений — с парнями, девушками, семьей. Но теперь Тома больше нет, и все это из-за меня.
Наказание, которое назначат судья и присяжные, не пугало меня. Я приветствовала его. Ничто не могло оказаться хуже пожизненного приговора, который я все равно вынесла себе сама. Вечное понимание — мой брат сгорел заживо из-за того, что я сделала. Никакое другое наказание не могло даже приблизиться к этому.
Лежа на больничной койке в чистой палате со стерильными шторами, я поклялась, что буду расплачиваться до конца своих дней. Если Том не мог жить, то я не заслуживала счастья. Мои плечи опустились, когда окончательность моего решения кристаллизовалась в моем сознании. Все должно быть именно так. Так надо. В конце концов, Лиам скоро увидит меня такой, какая я есть на самом деле.
Я — монстр.
***
Несколько часов я почти не шевелилась, пока в комнату не вошел мужчина с копной седых волос, тонкими очками и усыпанным веснушками лицом. Он был одет в строгий костюм и держал под мышкой блестящий черный портфель с серебряной пряжкой.
— Мисс Сандерс? — обратился он, и, когда улыбнулся, его нос слегка наклонился влево.
— Вы тоже из полиции?
— Нет, нет. Я Шон Джойс. Из «Касио, Джойс и Блант». Название навевало смутные ассоциации, но когда я не ответила, он добавил:
— Я адвокат.
— Не уверена, что понимаю. Я не вызывала…
— Это сделала ваша мать. Мой партнер, мистер Блант, занимался ее разводом.
Вот откуда я знала это имя.
— Но почему…
— Она сказала вам понадобится юридическая помощь.
Я опустила глаза, чувствуя, как жар распространяется по моим щекам.
— Я не могу позволить себе…
— О, не волнуйтесь. — Мистер Джойс постучал указательным пальцем по своему портфелю. — Об этом уже позаботились. Ваша мать, она…
— Я не могу принять ее деньги. Мы не… Я не заслуживаю этого, мы… Она ненавидит меня и…
— Мисс Сандерс, Эбби, — мягко произнес мистер Джойс, но с той твердостью, которая заставила меня поднять на него глаза. — Твоя мать ясно дала понять, что не хочет видеть тебя в тюрьме. Вопрос с оплатой уже решен. Так что позволь мне помочь. — Я медленно кивнула, и он пододвинул ко мне стул.
— Прежде всего, — сказал он, похлопывая меня по руке, — я очень сожалею о твоей утрате. Я не буду спрашивать, как ты себя чувствуешь эмоционально. Считаю этот вопрос отвратительным, учитывая обстоятельства.
Я слегка улыбнулась.
— Спасибо.
— Но как ты физически? — продолжил он. — Тебе что-нибудь нужно? Что-нибудь болит?
— Мои ноги… Они болят.
Мистер Джойс сжал мою руку.
— Мне попросить медсестру…
— Нет, — воскликнула я, затем понизила голос. — Эта боль делает все реальным.
Он смотрел на меня своими бледно-голубыми глазами, и мне стало интересно, о чем он думает.
— Я никогда не встречал Тома, — проговорил он спустя мгновение. — Но твоя мать отзывалась о нем очень высоко.
— Да он замечательный, — я прикусила кончик языка. — Был.
Мистер Джойс открыл свой портфель и положил толстый желтый блокнот на одно бедро.
— Давай начнем с самого начала. Расскажи мне все.
Он делал подробные записи по ходу моего рассказа, давал мне салфетки для утирания слез и похлопывал по руке, когда я всхлипывала так сильно, что не могла говорить. Он задавал уместные вопросы, так мягко, как только мог, и ни разу, или мне так показалось, не осудил меня. Это все равно, что разговаривать со священником.
— Не торопись, Эбби, — мягко просил он, и не один раз. — У нас есть все время в мире.
Я дошла до конца своей истории.
— Итак, — сказала я, изнемогая от гаммы эмоций, которые, как мне казалось, ни один человек не может пережить за столь короткое время, — сколько я пробуду в тюрьме?
Мистер Джойс снова похлопал меня по руке.
— У тебя нет предыдущих судимостей. Нет истории злоупотребления алкоголем, верно?
— Нет.
— Ну, большая часть приговора будет зависеть от того, насколько сильно ты превысила допустимую норму алкоголя. Боюсь, что заключение под стражу неизбежно.
Я сглотнула.
— Что это значит?
Он прочистил горло.
— Тюрьма, потенциально. — Он поднял руку, прежде чем я успела что-то сказать. — Но сроком до двух лет возможно условное наказание. Люди склонны смотреть на такие ситуации более сострадательным взглядом. В конце концов, твой единственный брат погиб в аварии, которую ты якобы устроила.
— Я стала причиной, мистер Джойс. Я виновата. Вам не нужно ходить на цыпочках.
— Верно. Ну, они посмотрят и на то, как ты вела машину.
— Как это?
— Полиция может определить, что твои действия каким-то образом способствовали аварии. Например, если ты превысила скорость. Но должны быть какие-то вещественные доказательства твоей вины. Понимаешь?
— Кроме алкоголя, вы имеете в виду? — уточнила я. — Но каковы будут последствия? Наверняка они будут?
— Ну, я постараюсь сделать все возможное для условного наказания. Скорее всего, ты лишишься прав как минимум на два года. Возможно, потребуется обязательный индоссамент и расширенный тест. — Должно быть, он увидел мое лицо. — Это значит, что тебе придется заново сдавать экзамен по вождению.
— Меня это не волнует.
Он улыбнулся.
— Конечно, нет. Слушай, понимаю, что вся эта ситуация ужасно пугает, но я помогу тебе пройти через это. Ты не одна. — Мистер Джойс провел рукой по своим густым волосам. — Потребуется несколько месяцев, чтобы все уладить, надеюсь, не больше года. Но мы добьемся своего. — Он встал. — Могу я еще что-нибудь сделать для тебя сейчас?
— Нет. Но спасибо вам.
Мистер Джойс улыбнулся.
— Приятно было познакомиться, Эбби. Мне бы только хотелось, чтобы причины были другими.
Он протянул руку. Она была мягкой, теплой, и мне хотелось и дальше ее держать. Прижаться к его ладони, попросить, чтобы он, оберегал меня еще немного, но пришло время отпустить.
***
Доктор Патель стоял у изножья моей кровати, когда я проснулась.
— Как ты? — спросил он. — Я слышал, ты проспала несколько часов и не попросила больше морфия.
Я зевнула и потерла глаза.
— Который час?
— Двадцать минут десятого. — Когда я нахмурилась, он добавил:
— Утро воскресенья.
Мимолетная улыбка мелькнула на моих губах. Затем волна тошноты охватила мое нутро, выворачивая наизнанку, и так по кругу, по кругу. Из ниоткуда в моей голове возник голос Дайаны Росс, и все, о чем могла думать, это о том, как Том отмахивается от меня, говоря, чтобы я перестала петь эту песню. А потом все, что я могла видеть, это образы из «Маппетов», и мне хотелось смеяться и смеяться, не потому что это смешно, а потому что очень и очень грустно.
Доктор Патель посмотрел на меня.
— Эбби, я собираюсь организовать для тебя встречу с консультантом по горю в больнице как можно скорее. Чтобы поговорить.
— Хорошо.
Доктор Патель продолжал смотреть на меня, но молчал, пока не пришла медсестра с колючими волосами. Я позволила передвигать себя, пока они осматривали и изучали мои ноги, снимали повязки, проверяли швы, говорили на непонятных мне медицинских терминах.
— Все выглядит хорошо, — прокомментировал доктор Патель, когда медсестра ушла, затем он скрестил руки перед грудью. — Ты больше ничего не вспомнила об аварии?
— Нет. Все по-прежнему как в тумане.
— Возможно, это никогда не изменится. Но дай себе время.
Время. Это слово. Опять эта теория. Если я дам себе достаточно времени, все будет хорошо. Время лечит все раны. Как неправильно. Как невозможно неправильно.
Когда я снова осталась одна, то попыталась проглотить еду, которую мне оставили, пока спала. Хлеб липнул ко рту. Кофе был горьким на вкус. Йогурт невкусный. Глаза слезились, и меня тошнило после каждого кусочка.
— Слава богу, ты ешь. — Лиам вошел в палату, держа в руках самый большой букет цветов, который я когда-либо видела. Белые лилии всегда были моими любимыми. Он поставил их на стол и обнял меня. — Как ты?
— Устала от людей, задающих мне этот вопрос, — огрызнулась я, а потом пробормотала: — Извини.
— Все в порядке. Я принес тебе несколько журналов. Тебе будет чем заняться.
Он поцеловал мой лоб, и я хотела обвить его шею руками, попросить унести меня, отвезти в безопасное место. Но потом я посмотрела на Лиама, и все, что смогла представить, это моменты, которые мы разделили с Томом. Игра в дартс или бильярд в пабе, их легкое подшучивание над моими музыкальными предпочтениями или обсуждение лучших футбольных команд. Не раз говорила, что это им следовало бы встречаться друг с другом, и была так счастлива, что нашла человека, который любит моего брата почти так же сильно, как я.
— Ты не должен был приходить, — прошептала ему. — Я же сказала, что позвоню.
— Я знаю, детка. — Лиам погладил меня по щеке. — Но это твой день рождения. Я не хотел, чтобы ты оставалась одна…
— Но в этом-то и смысл. Я должна быть одна.
Он сжимал и разжимал кулаки, держа руки по бокам.
— Эбби. Я…
— Послушай. — Я сглотнула, затем посмотрела прямо в его прекрасные волчьи глаза. — Я хочу, чтобы ты ушел, — громко произнесла, выпрямляя спину.
— Что…
— И я не хочу, чтобы ты возвращался.
Лиам нахмурился.
— Почему?
— Я не могу быть с тобой.
— Ты не понимаешь, что говоришь. — Он сделал шаг назад, обида застыла на его лице. — Я приду к тебе завтра. И послезавтра, и…
— Нет. — Я глубоко вздохнула. — Разве ты не понимаешь? Я не хочу, чтобы ты возвращался. Я не могу быть с тобой никогда. Совсем.
Он резко вдохнул, когда смысл моих слов дошел до него.
— Ты хочешь порвать со мной? Сейчас? Ты не можешь.
Я хотела прокричать «нет», но вместо этого сказала.
— Да, могу. Я должна.
— Нет, это не так. Ты слишком остро реагируешь и…
— Слишком остро реагирую? — закричала я, необъяснимо желая причинить ему боль. — Я не могу быть рядом с тобой, — каждое слово звучало кинжалом, способным пронзить его сердце. — Всякий раз, когда вижу тебя, я думаю о Томе. А он мертв. Человек, которого я любила больше всего, погиб из-за меня. — Я сжала кулаки, и мой голос упал до напряженного шепота. — Пожалуйста. Я не хочу объяснять. Я устала. Но я больше не могу сделать тебя счастливым. Так что уходи… просто уходи.
— Но, Эбби…
— Уходи!
Лиам уставился на меня.
— Отлично. Я пойду. Дам тебе немного времени. Но я позвоню тебе завтра.
— Ты что, не понимаешь, что я говорю? — Я снова закричала и увидела, как медсестра-блондинка просунула голову в дверной проем. Я покачала головой, и она отступила. — Мне не нужно время. Мне нужно, чтобы ты оставил меня в покое. Я ненавижу себя, а ты делаешь только хуже. Не делай еще хуже. Если ты любишь меня, то уходи.
Лиам засунул руки в карманы, открыл рот, чтобы что-то сказать, но, видимо, передумал, потому что внезапно повернулся и пошел прочь.
Натянув одеяло до шеи, я крепко зажмурила глаза. Так и должно быть. Я знала, что по мере заживления моего тела сострадание Лиама превратится в обиду, ненависть, а затем, что хуже всего, в безразличие. И мне не хотелось видеть, как начнется эта уродливая трансформация.