Ничего не хочу.
Занавешу окошко в Европу.
Буду сальную свечку
на скатерти жечь по ночам.
Я-то знаю, что зиму
нельзя пережить не надеясь,
И колдунья-душа
начинает трясти короба...
Но когда я впадаю
в сию неуемную ересь,
Мне не стыдно ничуть,
потому что и снег - ворожба.
Как поет расстояние
от этажерки до стула
Словно это простор,
где и поле, и лес, и дожди!..
А сегодня во сне
мне ладони свои протянула
Незнакомая девочка...
- Диво мое, приходи.
x x x
И родина, где я росла ветвясь,
Меня не видит и толкает в грязь,
И мусор доморощенных жемчужин
На откровенном торжище не нужен,
И город, где я счастлива была,
Закрыл ворота и сгорел дотла,
И прохудились сапоги, в которых
Я шла на свет,
и драгоценный ворох
Всего, что пело, я кидаю в печь...
Коль сгинул век, - то не себя ж беречь!
x x x
Я все тот же, все тот же
огромный подросток...
Е. Рейн
Ты, надевший впотьмах щегольскую рубаху.
Промотавший до дыр ленинградские зимы,
Ты, у коего даже помарки с размаху
Необузданны были и непоправимы,
Ты, считая стремительные перекосы
Наилучшим мотором лирической речи,
Обожая цыганщину, сны, парадоксы
И глаза округляя, чтоб верили крепче,
Ты - от имени всех без креста погребенных,
Оскорбленных, униженных и недобитых
Говоришь как большой и капризный ребенок,
У которого вдох набегает на выдох,
Ты - дитя аонид и певец коммуналок