Тея
Ксавьер прижимает меня крепче, его пальцы сжимают мое запястье так сильно, что я уверена, это оставит след. Его тело прижато к моему так, что я чувствую его тепло, распространяющееся через него и смешивающееся с моим. Кровь в моих венах пылает, и мои щеки становятся ярко-красными, так что даже при тусклом свете я уверена, что все это видят.
Сэмюэль делает еще несколько шагов, на его лице появляется ухмылка. Но это не та, к которому я привыкла, которую так люблю. Это не Ксавье. Все мое тело зудит от желания стереть ее кулаками. Почему-то я вспоминаю, что Уиллу необходимо везде носить с собой нож-бабочку. Мой взгляд останавливается на его кармане, и я вижу его руку внутри него. Он думает о том же, о чем и я, борясь с тем, что он хочет сделать, а что не должен — хотя это совершенно одно и то же.
Наши глаза встречаются, и между нами возникает молчаливое понимание.
— Вы просто богатые дети, которые думают, что могут делать все, что хотят, и деньги ваших родителей избавят вас от любых неприятностей. Мурс (прим. американский хип-хоп исполнитель, темнокожий. Сэмюэль здесь отождествляет его имя с Теей) будет прикрываться тем, что они черные, говорить, что кто-то сделал расистский комментарий, и все будет просто идеально. Вы никогда ни для чего не работаете, — продолжает Сэмюэль, подходя ближе ко мне и Ксавьеру.
У меня почему-то сводит живот, когда я понимаю, что это еще не конец, когда он указывает на все наши недостатки.
— Посмотри на себя, Теодора. Ты трахаешься с лучшим другом своего брата уже больше года и даже не понимаешь, что это перестало быть твоей идеей — ничего не говорить. Он играет с тобой на каждом шагу. Ты просто стала маленькой жалкой игрушкой Ксавьера, пока ему не надоешь. По крайней мере, благодаря мне, теперь, когда Уилл знает, это произойдет скоро.
Мое сердце останавливается, и я слышу, как оно опускается в желудок. Пульс учащается с каждой секундой. Звенящая тишина делает все еще хуже.
Я больше не смею смотреть на брата. Но я снова чувствую на себе его взгляд. На этот раз в поисках ответа на вопрос, правда ли то, что говорит Сэмюэль. Но ни я, ни Ксавьер не готовы отрицать. Разве это что-то изменит? У Уилла и раньше были подозрения. Теперь в них просто больше смысла.
Элиас смеется, и его смех гулко отдается в моем теле. Он единственный, кто ничего не слышал о себе. И кажется, будто он напоминает Сэмюэлю, что он здесь. Я имею в виду… если нам всем придется столкнуться с версией Сэмюэля о фактах, то так тому и быть.
Моя голова раскалывается, в горле пересохло, и мне трудно говорить.
Почему-то мой разум работает со скоростью сто миль в секунду, чтобы точно определить каждый момент и стереть предыдущий. Я больше не могу вспомнить, что он сказал Офелии, или как сильно он ранил Уилла. Черт, единственные слова, которые могу вспомнить, которые он сказал мне, это то, что он разоблачил меня и мои отношения. Все это приходит и уходит, и мне хочется кричать от разочарования. Знаю, что я разозлилась, зла до предела… убийственна.
Но и другие тоже.
«…прячется за своим образом мачо. Ты никого не обманешь. Все знают, что ты хочешь засунуть свой член в чью-то задницу. И не в женскую».
Мое зрение становится размытым в тот момент, когда Ксавьер больше не может держать меня неподвижно. Но я не знаю, что мне делать… Если я вообще двигаюсь или что-то говорю. Реагирует ли кто-нибудь на слова Сэмюэля? Действуют ли они?
Потому что следующее, что я вижу, это то, что держу нож, стоя над телом Сэмюэля.
Но я не в крови — в крови Ксавьер и Уилл.
Но они не находятся ближе всех к нему — это Офелия.
Но это не она выглядит виноватой — это Элиас.
Но опять же, не он держит орудие убийства — я.
Я.