Собрание сочинений в 2-х томах. Т.2: Стихотворения. Портрет мадмуазель Таржи - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 2
В ЗАЛЕ ВСЕЛЕННОЙ
* * *
На площадях танцуют и казнят!Я мог бы так начать венок сонетов.Но мне скучна с сонетами возня.Чистосердечно признаюсь, что яНе из числа усидчивых поэтов.На площадях вожди с трибун кричат,На площадях солдаты маршируют.Но не всегда на площадях парад:В базарный день на площадях торгуют.Для танцев я немного староват,И нет во мне влечения к парадам.Казнить — меня, конечно, не казнят,Но и с вождями не посадят рядом.Что ж, остается только торговать!И, может быть, я выбрал часть благую.Вот я стою на площади опять,Стихом, душою, строчкою торгую.Не нужен ли кому-нибудь закат,Какого нету у других поэтов, —У горизонта дымно-розоват,А выше в небе — темно-фиолетов?Не надо ли кому-нибудь тоски?Мы все живем, в тоске своей увязнув,Но от моей тоски — твои вискиЗасеребрятся серебром соблазнов.Скорее, покупатель мой, спеши!Я продаю товар себе в убыток.Не хочешь ли билет в театр души,Который я зову театром пыток?Пускай спектакль слегка аляповат,Пускай в нем декорации лубочны,Но там слова на сцене говорят,Которые неумолимо точны.И может быть, то главное, о чёмТы только вскользь догадывался глухо, –Там на подмостках с площадным шутомРазыгрывает площадная шлюха.Я там веду с собою разговор,В моем театре я распорядитель,И композитор я, и осветитель,И декоратор я, и режиссёр,И драматург я, и актер, и зритель.* * *
Чайна Таун! Экзотика!В трех кварталах — восток.Китаянка под зонтиком.С веерами лоток.Живописные лавки.Толкотня — не пройти.Гребни, брошки, булавкиИз слоновой кости.Безделушки-подарочкиДа цветные фонарики,И влюбленные парочкиХодят, взявшися за руки.А турист из гостиницыОт музеев устал,И он радостно ринетсяВ этот шумный квартал.Неудачники разные,Экзотический сбродОглушительно празднуютСвой смешной Новый Год.Пиротехники взрывчатойИскры, сполохи, звон,И веселый, пупырчатыйС красной пастью дракон!А чуть-чуть за заборами,Непростительно рядом —Небоскрёбы с конторамиИли гавань со складом.Временами мне кажется,Что я — город шутих,Защищаемый тяжестьюНебоскрёбов чужих;Что бывает заманчивоИ ко мне подойти,Посмотреть на болванчикаИз слоновой кости.Интерес только денежный —Или сбыт, или спрос.Что дракон-то всамделишный,Кто ж поверит всерьёз?!А что смертно продрогли мы,По земле проносясь, —Это так — иероглифы,Отвлечённая вязь.И по мне, как по пристани,Комментируя вид,Бойко ходит с туристамиПредприимчивый гид.* * *
Я запомнил мой праздник мгновенный.Звёзды шли над моей головой.Для меня в этом зале вселеннойФильм пускали цветной, звуковой.Мир шумел надо мной водопадомИ ронял за звездою звезду,И смеялись друзья мои рядомЧуть не в каждом соседнем ряду.Только стал я поглядывать хмуро,Только стал я зевать от тоски:Слишком часто уж дура-цензураВырезает из фильма куски.А друзья? Как осталось их мало!Тот ушёл, а того увели.Вот уже их почти что не стало,Точно сдуло куда-то с земли!Приближается дело к развязке,И куда ни взгляну — предо мнойУмирают трагически краски,Погасают одна за одной!Наступает бесцветная скука.Вот и звук обрывается вдруг,И со звуком — со скоростью звукаЦелый мир исчезает вокруг.И, наверное, в самом финалеБилетёр, зажигающий свет,Будет рад, что в просмотровом залеНикаких уже зрителей нет.ЦИРК
Леониду Ржевскому
Гаснут лампы постепенно.Стихла музыка. Пора.На округлую аренуХлынули прожектора.Замаячили медведиВ голубом луче густом,И в вечернем платье ледиДирижирует хлыстом.А медведи косолапыИ на роликах смешны,А у клоуна-растяпыС треском падают штаны!Звонко хлопают копытаВ наступившей тишине,По арене три джигитаНа одном летят коне!…Луна сегодня нанятаСопутствовать стиху.Вон жизнь моя натянутаКак проволока вверху!Деревья, трубы, кровельки,Ворона на кресте.А я иду по проволокеНа страшной высоте!…Артиллерия ахает,Дым столбами встаёт,Верховые в папахахРазогнали народ.Машут саблями бешеноИ кричат на скаку,Моя люлька подвешенаНа крюках к потолку.Может, вместо этогоПлыл над головойНебосвод брезентовый —Купол цирковой!Вместо бедной квартирки,Вместо стирки белья —Там, под куполом цирка,Колыбелька моя!Жонглёр кидает обручиИ ловит в тот же миг,Жонглёр на этом поприщеВеликого достиг!Смотрите, настоящиеТворит он чудеса —Бросает вверх горящиеЧетыре колеса!Моё же местожительствоЯ сам не знаю где,Летят, горя, правительстваВ бесовской чехарде!Что сделаешь, — с эпохоюСтолкнулся таковой,И я над суматохоюКачаюсь цирковой.Луна ныряет в облаке,Как ягодка во мху,А я на тонкой проволокеКачаюсь наверху.Вон акробат с трапецииЛетит вниз головой,Подхвачен по инерцииТрапецией другой.Однако непременныеУсловья таковы,Чтобы внизу ареноюПрогуливались львы!Ступаю нерешительно.Вот-вот я упаду!Как головокружительноЖилось мне в том-году!Казалось — вовсе лишнееМое житьё-бытьё:Под проволокой хищноеШатается зверьё!(И, занятый уборкой,Внизу бежит бочкомЛауреат с ведёрком,С услужливым совком!Там вурдалак во френчеВедет локомотив,Рычаг как можно крепчеКогтями ухватив!А клоун — кто он?Жилет как радуга.Походит клоунНа Карла Радека!Любому ясно, чай,Что пуля клоуну,Как ни паясничай,Приуготована!)Луна бросает промелькиПродрогшему стиху,А я иду по проволокеПод куполом вверху.Вот бегут по аренеБоевые слоны —Это столпотворенье,Это грохот войны!За слона ухватитьсяИ бежать наравне,Как бегут пехотинцы,Прижимаясь к броне.Непременно сиренаЗагудит с вышины,И, гремя, на аренуПушку вкатят слоны.А жерло в три обхвата!Выше зданий-громад!И туда-то, меня-тоЗапихнут, как снаряд!Пробезумствует выстрел —И куда-то, Бог весть,Пролечу я со свистомЧерез цирк — через весь,Пролечу исступлённо,Как летит метеор,До мостов над Гудзоном,До Великих озёр,До холмов Сан-Франциско,До вермонтских холмов…Остаётся приписка —Только несколько слов:Ночь вагонами брякала,Ночь звенела дождём,Надымила, наплакала,Наврала обо всём.* * *
Сергею Бонгартy
Я скажу языком неположенным,Да и слов не хочу я возвышенных.Называть тебя мало художником —Поджигатель ты и злоумышленник!Потому что не кистью, не краскою —Головешками воспламенённымиПетуха подпускаешь ты красного,А зовешь его «Вазой с пионами».А на этот пейзаж посмотрите-ка —Что за пламя в осенних кустарниках!Приглашать сюда надо не критика —Вызывать сюда надо пожарников!Медь какого-то чайника старого,А такое сверкание чёртово!Это ты поразбрасывал зареваНа своё полотно натюрмортово!На холсте, как в драконовом логове,Полыхает пунцово, гранатово, —Это ты со своими поджогамиНачудил у сарая дощатого.И не ты ли — все тюбики по боку —И собравши всю силу огромную,По закатному беглому облакуСаданул зажигательной бомбою?Вон и поле с коровою рыжею,Как с костром, на дороге разложенным…Оттого-то и смысла не вижу яНазывать тебя просто художником.А захочется стать мне законникомИ названьем блеснуть обстоятельным —Назову тебя огнепоклонником,Поджигателем, бомбометателем!ИГРА С ОСЕНЬЮ
В октябре закатыПлавают по саду.Я опять за картыС осенью засяду.Начинаю сдачуЖестом обозлённым.Карты так и скачутНа сукне зелёном.У нее всё черва,У нее всё бубна,И она, наверно,Выиграет крупно!Ну, а мне ложитсяКарта, что подобнаПолуночной птицеНа плите надгробной.У меня всё трефа,У меня всё пика,Не везет свирепо,Продуваюсь дико!Оказались мастиУ неё повыше.Попрошу я счастьяУ летучей мыши!Попрошу удачиЯ у чёрной кошки,Всё я порастрачуДо последней крошки!Карты у неё-тоКружатся по саду,С этим банкомётомНикакого сладу!А мои над чёрнойУгольною ямой!А мои со вздорнойПиковою дамой!Осень вся смеётсяВ груде ассигнаций,Как со дна колодцаС нею мне тягаться?И себя я сноваЧувствую бессильным.Я с тузом трефовым,Как с крестом могильным!У неё-то клёныС бубною да с червой,У меня — воронаНа сосне вечерней.И король мой с чернью,А у ней — с багрянцем.Надо бы, наверно,Мне играть с оглядцей.Если с мастью чёрной,То всегда в убытке.Может, передёрну?Я на это прыткий.Иль помечу ногтем,Благо глаз намётан,Мне-то — бочка с дёгтем,Ей-то — бочка с мёдом.У меня-то сажа,У неё — румяна!Разве же я слажуС нею без обмана?Вся она как праздник!Вина по витринам!И портвейном дразнит,И бенедиктином!И она так грозноДвижется к победеВ колыханье бронзы,Золота и меди!А со мною гарь-то!Тачка с антрацитом!Раз такая карта —Значит, быть мне битым!А на ней обновыС охрой и кармином!Даже туз бубновыйУ неё с рубином!У неё валетыВ пламенных кафтанах,Дамы разодетыВ бархатах багряных.На душе так гадко!Так себя мне жалко!У меня девяткаВроде катафалка:Шествующих восемь.Гроб посередине.На погосте осеньВ рыжем кринолине.Я себе, однако,Сколько насдавал-тоЧугуна и шлака,Мрака и асфальта!Я смотрю на трефу,Я смотрю на пику,Растерялся, сдрейфил,Сбился с панталыку!Выиграет, стерва,Выиграет крупно —У неё всё черва!У неё всё бубна!* * *
Не от того вы лечили меня, доктора.Острые звёзды глядят на меня со двора.Может быть, мне на звезду убираться пора?Не от того вы лечили меня, доктора!Стих обдавал меня гудом и жаром костра.Спрячьте таблетки, термометры et cetera!Разве таблеткой унять лихорадку пера?Не от того вы лечили меня, доктора!Сердце моё ударяло по краю ребра,Сердце звенело моё, как звенит баккара!Треснет, как колокол, сердце от звона нутра.Не от того вы лечили меня, доктора!И от вливания крови не жду я добра —Кровь своих зорь перелили в меня вечера.Может быть, просто кончается крови игра?Не от того вы лечили меня, доктора!Ложечкой в рот вы ещё мне влезали вчера.Рот — это радостный дар, а не просто дыра!Рот разрывает осколками слова-ядра.Не от того вы лечили меня, доктора!Звёзды качнутся — большие, как прожектора.Я эти звёзды созвездием звал Топора…Это за мною придут мои звёзды — пора!Не от того вы лечили меня, доктора!* * *
Ниле Магидовой
В окна ошарашивает ветер сквозной,А кондуктор спрашивает билет проездной.Всё вытаскиваю из карманов подряд.Колеса лязгают, колеса гремят.Осень донашивает рвань с желтизной,А кондуктор спрашивает билет проездной.А я-то заспанный, с виду босяк,Никакого паспорта, никаких бумаг.А закат окрашивает небо за сосной,А кондуктор спрашивает билет проездной.Ищу за рубахою, лезу в сапог,Охаю, ахаю, от пота взмок!Ноги подкашивает страх затяжной.А кондуктор спрашивает билет проездной.И так мне боязно, от страху обмяк,Ссадят с поезда прямо в овраг!А лес завораживает своей тишиной,А кондуктор спрашивает билет проездной.До самых седин всё тот же бред:— А ну, гражданин, предъявите билет!Каждым утром, только встаю,Входит кондуктор в спальню мою,И, охорашивая усы с сединой,Кондуктор спрашивает билет проездной.Как мёртвою хваткой, я сдавлен тоской,Сбегу без оглядки на берег морской,В блещущий, пляжевый, солнечный зной,Только не спрашивай билет проездной!…Куда ни поеду — как приставной —Кондуктор по следу ходит за мной.Когда-нибудь эту я кончу игру,Как жил без билета, так и умру,И тело бросят за вечной стеной,И ангелы спросят билет проездной.* * *
Очередной обидоюНепоправимо раненный,Мучительно завидуюМонете отчеканенной.Я отчеканен начерно!Есть от чего расстроиться!На мне не обозначено,Какого я достоинства.И я в большом унынииПрикидываю тщательно:Кружок я алюминия,Медяшка? Или платина?Эпоха — это складчина.В ней каждый как монетина.За что же мной заплачено?Добро ли приобретено?В грядущем из песчаникаИзвергнутый раскопкою,Я стану для жестяникаКакой-нибудь заклёпкою?Или музейной ценностьюЯ окажусь за давностью?Так лучше кончить тленностью,Забвенностью, бесславностью!В затонах одиночестваТакие есть плавучести!..Наверное, захочетсяСовсем другой мне участи.Выпрашивал я, кажется,Себе судьбу отдельную —Звенел с тревожной тяжестьюСтруной виолончельною.Мечта сулила лучшее.Плохая, знать, провидица!Блистательного случаяКак будто не предвидится.При всем моем неверииЯ знаю, что я собранныйНе где-то на конвейере,А выделки особенной!* * *
Туман клубитсяНад этажами.Идут убийцы,Блестя ножами.Всё, может, даже —Обман по сути.Дома — миражи.Миражи — люди.И мы могильнойЛетим пустынейВ автомобильнойСвоей кабине.Упорно старымГремим железом.А тротуары —Головорезам.Бандит, старухуНожом истыкав,Ушёл. Всё глухо.Не слышно криков.Звезды сияньеНа мёртвых рельсах.Что марсианеС твоим Уэльсом?!.* * *
Россия под зубовный скрежетЕще проходит обработку —Опять кому-то глотку режут,Кому-то затыкают глотку.История не бьет баклуши,В ней продолжают громоздитьсяПерелицованные души.И передушенные лица.* * *
С перевала вновь на перевалБез конца тащусь в каком-то трансе.Я бы ноги ей переломал,Этой самой Музе Дальних Странствий!Мне б такую музу, чтоб былаМудрой и спокойной домоседкой,Чтоб сидела тихо у стола,А в окно к ней клён стучался веткой.Чтоб с порогом дома крепла связь,Чтобы стен родных поила сила…Мне б ту музу встретить, что, смеясь,В гости к Карлу Ларсону ходила.Рисовал он двор свой и забор,Рисовал жену, детей, собаку,Рисовал светло, наперекорВсякому возвышенному мраку.У меня есть тоже дом и садС вишнею, шиповником, сиренью.Пусть они сейчас прошелестят,Словно ветер, по стихотворенью.Клён стоит почти что у дверей.Я о нём хотел бы в строчке этойТак сказать, чтоб шум его ветвейБыл услышан целою планетой.Вон жена сидит наискосок,Чистит подстаканники из меди.Вон девятилетний мой сынокПроезжает на велосипеде.Я бы, написав десяток строк,Времени остановил теченье,Если б я по-ларсоновски могСделать солнечное освещенье.* * *
По узкому спуску, скрипя, дребезжа,Сосед выезжает из гаража.И вот он сейчас пропадёт за углом,Как будто он канет в небесный пролом,Как будто он рухнет куда-то в закат,И листья сухие за ним полетят.Казалось бы — рядом годами живём,А разве я что-нибудь знаю о нём?О чём он мечтает, вздыхает о чёмЗа тёмной стеною, увитой плющом?Зачем он умчался за тот поворот,Куда он столбы световые несёт?Куда он поплыл между звёзд и ветвейВ кабине своей, в одиночке своей?И я для него, верно, тоже не в счёт,Хотя он при встрече рукой мне махнёт,А если столкнут обстоятельства нас,Он скажет незначащих несколько фраз.И хоть мы живём во вселенной одной,Но каждый рождён под своею звездой,И между тобою и мною, сосед,Мильон световых простирается лет,Такая же даль между мной и тобой,Как между моей и твоею звездой!..* * *
Осталось ждать совсем немножко.Загрохотавший самолётСейчас на взлётную дорожкуТяжеловато поползёт.Мелькнет внизу реки аорта,И ты по небу поплывёшь,А голубь над аэропортомТак архаически хорош!А облака то мчатся ниже,То вырастают по бокам,И Бог, наверное, на лыжахИдет по этим облакам.* * *
Мы в самолете из бумажных кружекПьём кофе, заедая чем-то сдобным.Мы в облаках ныряем неуклюжихПо пропастям и выступам сугробным.Я слышу, как мои соседи слеваСудачат о законах пенсионных.Ни на копейку не волнует небоЛюдей, непоправимо приземлённых.А я когда-то рвался в эмпиреи,В загадочность заоблачного мира.А может быть, они меня мудрее —Вот эти два солидных пассажира.Мне, может быть, пора уже смиренноПриняться за моё земное делоИ позабыть о том, как вдохновенноЗа самолётом облако летело.А раз уж самолёт пришёлся к слову,То если к самолету присмотреться,Легко поверить Ильфу и Петрову,Что это только транспортное средство.Пора покончить с болтовней мистичнойИ позабыть про вечные загадки,А если думать, то о методичной,Спокойной, своевременной посадке.А рядом в блеске золотистых лезвийГорит закат огромною иконой,А я сижу такой смиренно-трезвый,Такой погасший, скучный, умудренный.* * *
Не говори про ангельский хоралИ про рыданье траурное клавиш.Могила — нескончаемый провал.Ты не поправишь, что не так сказал,И что не так подумал — не поправишь, –Тут больше ни убавишь, ни прибавишь!Неважно у могильного колодца —Покойник преуспел иль сплоховал.Он без твоих упрёков обойдётсяИ обойдётся без твоих похвал.* * *
Я тоже устал от нелепицы всякой,Живу, как амфибия, — жизнью двоякой.Живу в настоящем, дремотно-заросшемКак будто гигантской омелою — прошлым.Меня ты увидел к окошку прильнувшим,Ты видел, как я проплываю минувшим.А если тебе улыбаться я стану,То это я в фильме плыву по экрану.А если в словах моих грусть иль весёлость,То это на плёнку записанный голос.Тут даже и тень моя тоже фальшива —Неверная, лунная тень негатива.А в нескольких метрах лимонно горящийКачается в ветре фонарь настоящий.И я на углу, на ночной остановкеСтою настоящий, нескладный, неловкий.И я подымусь по ступеньке в автобусИ сяду, живущим сейчас уподобясь.И в раму оконную вполоборотаЯ вставлю себя, как вставляется фото.Маршрут у автобуса этого странный, —Повсюду наставила память капканы.Меня ты увидел к окошку прильнувшим,Ты видел, как я проплываю в минувшем.Люди и зданья бросают меняВ тёмную воду вчерашнего дня.* * *
На меня наплывает опятьСлов мерцающих столпотворенье.Подмывает меня написатьСумасшедшее стихотворенье.Я качаюсь, как будто во сне.А какое-то дикое словоПоднялось, как дельфин на волне, —И пропало, и выплыло снова.Чемодан… чемодан… чемодан…И меня пробирает до дрожи.Для чего и зачем он мне дан —Чемодан из сверкающей кожи?Чтоб торжественно сесть в самолёт?Чтоб явиться в гостиницу важно?Свет гостиница люстрами льётОслепительно, многоэтажно!Или бред нескончаемый мой:Будто я в обстоятельствах странных,Будто я возвратился домой,Чтоб забыть обо всех чемоданах.Иль, быть может, всё это обман.Просто не было слов настоящих,И совсем это не чемодан,А из досок сколоченный ящик.Облака под луною бочкомПробегают, как будто их гонят.Верно, в ящике длинном такомНичего не хранят, а хоронят.Вот и ужас стоит надо мной,Над моей головой обреченной —Арзамасский, толстовский, бессонный,Красный, белый, квадратный, ночной.* * *
Худощавым подросткомЯ остался стоять у киоска,И стою до сих пор очарованныйСо стаканом воды газированной.Человек под каштаномС друзьями простился вчера.На рассвете туманномУводили его со двора.Уходил он с кошёлкой,Набитой нехитрым добром.За ворота ушёл как,Так и сгинул в тумане сыром.В шелестеньи ветвей зашифровано,Сколько за ночь друзей арестовано.Та звезда, что оторванно на небеГде-то горит там,Может рухнуть на землю когда-нибудьМетеоритом.И звезда эта будетГотовиться к праздничной встрече.Мы не звёзды. Мы люди.Себя обнадёживать нечем.Я и тот человек,Что ушёл на рассвете туманном,Разлучились навек.На земле не сойтись никогда нам.Где-то в ямине трюмаЯ на койке лежал подвеснойИ я слушал, как с шумомУдаряет волна за волной.В шебуршении пенном,В мелькании чёрных зеркалПлыл и плыл я на судне военном,И я тоже навеки пропал.Но в бушующих блёсткахВсплывает из пены взволнованнойПаренёк у киоскаСо стаканом воды газированной.И пока океаныМиражи свои не растратили,Человек всё стоит у каштана,А вокруг человека приятели.И над ним распростёртаТа ветка — шумит, как шумела.Воскрешение мёртвых —Наше общее с деревом дело.У ВОД МОНОНГАХИЛЫ
Давно уже в опале,Забыт трехстопный ямб.Когда-то им писали,Но в наши дни едва лиИм пишут, да и я бНе стал, но ямб трехстопныйПокладист, и весьмаУдобен для письма,Для мысли расторопной.К тому ж для сердца святыЗвучанья старых строк —Со мной «Мои пенаты»,Со мною «Городок»!Их поздние раскатыЕще услышал Блок,Почувствовал до болиИ выплакал сполнаО том, что ветер в поле,А на дворе весна.Традицией стариннойНе стоит пренебречь:Домашнею картинойЯ начинаю речь.Зеленая неряха —Лохматый клен в окне.Картина ГоллербахаНаправо на стене.Стол с пишущей машинкойИ стул с плетеной спинкойСтоят перед окном.А в раме, под стеклом —Тропининский, знакомыйПортрет того, кого мыВ своей душе несёмОт отроческих, самыхПервоначальных лет.На этажерке в рамахИ те, кого уж нет,И те, кто так далече,Почти в стране другой.Похвастаться хоть нечем,Но тишина, покой,И в комнатах повсюду(Я к этому привык)Навалом — кипы, грудыИ кучи всяких книг.А в окнах много света,В саду — кусты цветут.До университетаЕзды пять-шесть минут.Всё это для поэтаПоистине — уют.Хоть с плешью и одышкойНе подобает мнеРаспространяться слишком,Что истина в вине,Но если старый БахусКовши свои раздаст —Была бы только закусь,А вы пить я горазд!Что ж! Я в годах преклонных,Уже под шестьдесят!О женщине — влюблённыхСтихов мне не простят!И мне покой дорожеТревог, а между тем —И я не очень всё жеЧуждаюсь этих тем.Хотя авторитетовНа мне лежит печать,Я перечнем поэтовНе стану докучать.Но всё ж слова найду яСказать кое о комИз тех, кто молодуюМне душу жег стихом.У самого истокаКолючих дней моихБлагодарю я БлокаЗа беспощадный стих.И в мире, где лавиныВойн, бедствий и разрух —Цветаевой МариныМне дорог певчий слух.Откуда-то из мракаКривых ночных дорогЯ слышу ПастернакаСумбурный говорок.Хотя я врозь с Россией,Врозь со своей страной,Но розы ледяныеАхматовой — со мной.От слова и до словаПеречитал подряд.Послание готово,А где же адресат?Где современник дивный,Где он, чудак такой,Что на строку отзывнойВ меня плеснет строкой?Где собеседник милый?В каком живешь краю?У вод МононгахилыЯ одинок стою.А подо мною — зыбиНесущийся поток.И сам я на отшибе,И стих мой одинок.* * *
И равнодушная природа
Красою вечною сиять.
Пушкин
В тот год с товарных станций эшелоныНа север шли почти что каждый день.Набиты заключенными вагоны,И на снегу штыка чернеет тень.И песнею отпугивая стужу,Там, ночью где-то посреди лесов,Охранники горланили «Катюшу»,На поводке придерживая псов.И про Катюшу, девушку простую,Поет студентка сорок лет спустя,И я студентку слушаю, тоскуя,И я студентку слушаю, грустя.Мне с мертвыми мерещится подводаСкрипящая под звуки песни той.Всё это для студентки — вздор пустой.Она — как равнодушная природа,Сияющая вечной красотой.* * *
В новогоднюю ночь я к столу подойду,И вина золотого нальёт мне хозяйка.Если хочешь, попробуй — поди, подсчитай-ка,Сколько жизни оставил я в старом году.Ты покрепче, хозяйка, меня напои,Чтоб душа заиграла, вином разогрета!Сколько раз я под звёздами Нового СветаПровожал новогодние ночи мои.Где-то — Старого Света оставленный край:Дом. Каштан. Потемневшие стекла аптеки.Сколько жизни моей там осталось навеки —Если хочешь, попробуй, поди, подсчитай.Я не знаю, с какой мне звездой по пути.Мое время меня разорвало на части.Только знаю одно, — что без старого счастьяМне и нового счастья уже не найти.* * *
Цыганский табор осени разбросанМежду домами. Неопрятна осень,Но грандиозна, ветрена, пестра.И с осенью нет никакого сладу —Листва деревьев пляшет до упаду,Горят костры посереди двора.Я восхищаюсь этим понапрасну.Я с каждым из деревьев этих гасну.Вот лист, что закружился по двору,Свалился, об окно мое ударясь.Цыганская взлохмаченная старость,Раскачиваясь, плачет на ветру.Да, осень пляшет, и поёт, и плачет,И, кажется, переполох весь начатЛишь для того, чтоб я моё житьёИзмерил этой лавой листопада.Но как ни мерь — а жизнь длиннее взгляда,Стремящегося охватить её.Как заключённый в камере тюремнойПод камнем пола роет ход подземный,Чтоб выбраться на волю из тюрьмы, —Так в памяти я котловины рою,Чтоб выломать из многолетней тьмыОбломок дня, утерянного мною.Есть где-то настоящее, и это —Веселием сверкающее лето,А будущее там — в полях весны,Но осень — это прошлое, и людямОно нужней. О нем мы не забудем,Зимой небытия занесены.Как будто еду в поезде я скором,И осень мне махнула семафором,И дал мой поезд резко задний ход,И содрогнулись все мои вагоны,Пошли они во дни катиться оны,И весь мой поезд в прошлое идёт.Я с поездом моим куда-то двинусьПо направленью в юность и невинность,Где ждут меня на полустанке том,И к старому знакомцу благосклонны,Ко мне из детства нависая, клёныРасскажут миф о веке золотом.А там и жизнь была совсем иная,Там комната в квартире проходная,Там очередь за хлебом поутру,Там, тапочки надев на босу ногу,Пускаясь в ежедневную дорогу,Пенал и книги я с собой беру.От школьной парты, школьного урокаДо осени цыганской так далёко!Разрозненные времени кускиБарахтаются в памяти, как в дыме,Толпятся государства между ними,И океаны, и материки!Он уплывает, этот полустанок,И клён, и дом, и несколько полянок —И вот уже, огнями залита,Мерещится вечерняя столица.И я не знаю — эта жизнь мне снится,Или когда-то мне приснилась та.Последние октябрьские недели.Деревьев закружились карусели.А где-то там, за тридевять земель,За тем холмом, где свалены за годыМои закаты и мои восходы, —Там в парке над рекою карусель.И друг за другом в сказочной погонеКружатся размалёванные кониИ движутся по стержню вверх и вниз.Вся карусель плывет под звуки вальса…Ещё я помню, — вальс тот называлсяНемного старомодно: вальс-каприз.И красный конь, по воздуху гарцуя,Навстречу вырывается! И сбруяЖелезками позвякивает блях,И, как бывает среди сна ночного,Конь снова появляется, и сноваКуда-то пропадает второпях.Болтаются, позвякивая, бляхи,И мальчик на коне взлетает в страхе,За гриву уцепился он рукой.Сегодня ветра музыкальный ящик,Оркестр ветвей поющих и скрипящихВернули мне тот полдень над рекой.И кажется — в одном порыве страшномСегодняшнее обнялось с тогдашним,Кленовый лист, что над окном повис,Колотится о стекла с перепугу,А красный конь, летающий по кругу,Скользит то вверх, то вниз — то вверх, то вниз.* * *
Порядок творенья обманчив,
Как сказка с хорошим концом.
Пастернак
Уже ты подводишь итоги.Стоишь на последней черте.А помнишь плиту на дорогеИ надпись на темной плите?Таинственно и величавоПлита средь высокой травыГласила: «Пойдешь ты направо —Тебе не снести головы,А если направишься прямо —Схоронишь родных и друзей,Там ждет тебя черная ямаИ все твои милые в ней.А если свернешь ты налево —Дорогу забудешь назад».Величием древнего гневаСлова на распутьи горят.И хочешь не хочешь, а надо,Какой-нибудь путь выбирай.И выбрал ты с первого взгляда,А выбрал — уже не пеняй!..Пошла твоя жизнь по-иному.Хоть ты порывался потомДорогу отыскивать к дому,Да сам ты не знаешь, где дом.Идёшь ты по жизни с опаской,Идёшь с постаревшим лицом,А всё ещё веришь, что сказкаДолжна быть с хорошим концом.* * *
В Санта-Монике нынешним летомЯ бродил по прибрежным кварталамСо знакомым американским поэтом,Добродушным, веселым малым.Я слушал, как чайки плачут,Как грохочет у берега пена.Внезапно спросил он: «Что всё это значит?»И руку поднял недоуменно.Это он о жизни, всем нам отмеренной,О чуде, с которым никак не свыкся,Спрашивал, как ученик, растерянныйПеред загадкою икса.А потом в кабачке, забавном на диво,С бочонками-табуретками,Мы пили холодное пивоИ заедали креветками.Дни и дороги бегут навстречу,И, может быть, близко конец маячит.Я, верно, ему на вопрос не отвечу,Да я и не знаю, что всё это значит!* * *
Тане Ф.
Зачем я утром к десяти часамЖду почтальона — я не знаю сам.Я писем не пишу, да и похоже,Что мне писать никто не станет тожеНо хоть не жду я писем ниоткуда,А все-таки я ожидаю чуда.Я жду какой-то вести от кого-то,Я жду в судьбе большого поворота.И поступь почтальона издалёкаЯ чувствую, как приближенье рока.Когда во двор вступает письмоносец,То продирает по спине морозец,А в голосе его из коридораЯ слышу громы греческого хора.Но вот богов гонец, судеб посланец,С холщовой сумкой вестник, приосанясьИ улыбаясь царственно-лучисто,Даёт мне счёт от моего дантиста.И сразу всё темнеет — небо, стены,На всём следы мгновенной перемены.И почтальон под тёмным небосклономСтановится обычным почтальоном.* * *
Что ни утро — то листья янтарней.В дым осенний летят торопливы.Так в штабах отступающих армийОбречённо сжигают архивы.На холодном ветру суматоха.Эта осень совсем как эпоха:Сколько сорванных, сбитых, сожжённых,Перепуганных и побеждённых…* * *
И ветер, и снег,И темень на улице поздней,И тени из тех,Что, сойдясь, замышляют какие-то козни.И в тёмном парадномНе спрятаться и не согреться,И слышно, как рядомПод рёбрами брякает сердце.Качаются ветвиВ беспамятно-воющем ветре,В отчаянном ветреКачаются вечные ветви.Зачем Ты свои небесаРасплескал надо мною?Зачем Ты мне колешь глазаНепорочной звездою?Как лодку ночнуюКидает куда-нибудь шквалом —Я так же кочуюПо вздыбленным чёрным кварталам.На этой из камняИ глины отлитой планетеБыла красота мнеСтрашнее всех страхов на свете.Сияла она,Как лампада над Дантовым адом,Грозна и страшна,Оттого что с погибелью рядом.Казалось тогда,Что и космос какой-то двоякий,Я тоже звезда,И я тоже сверкаю во мраке.* * *
Из Питсбурга ехал автобус,Катился на юг в Вашингтон,Я сел, от других обособясь,В заботы свои погружён.И как-то взглянув наудачу,Я мельком увидел во рву –Как белая тощая клячаНеспешно жевала траву.И столько в ней вечного было,И столько земного тепла,Как будто чудесная силаЗемли за окном проплыла.За броской, за выспренней фразой,За спешкой писательских дел,Я, видимо, где-то промазал,Чего-то я недоглядел.Поэт, обличитель, оракул,Эпохи приветствую гул,А вот над ручьём не заплакал,А вот над кустом не вздохнул.А может, вздохну и заплачу,И правда откроется мне.Когда-нибудь белую клячуЯ снова увижу в окне.ЛИЧНОЕ ДЕЛО
1. МЕТРИКА
Свидетельство о рождении,Справка о первом вздохе,Дело о пробужденииДуха, о пригвожденииК телу, к земле, к эпохе.Метрическая выписьО том, что жребию выпасть!Заверенная подписью,Каким-то чиновным Пименом,Что ты не болтаешься попусту,А ходишь отныне с именем.Закапан в глаза тебе ляпис,И есть о том уже запись.Уроженец владивостоцкий!Такому не отвертетьсяОт полуголодного детстваВ стране, где Ленин и Троцкий.Уроженец Владивостока!Такому с самого детстваОт Пушкина и от БлокаУже никуда не деться!Родившемуся в Приморье,Тебе на роду написаноИстинно-русское горе —Горькая русская истина!Родившемуся в Приморье,Тебе на роду начертаноРусское слово прямое,Вспыхивающее жертвенно.Метрическое удостоверение.Подпись секретаря.Восемнадцатый год рождения.Дата вторженияВ мир — первое декабря.2. ПРИВИВКИ
Прививка оспыИ дифтерита.Но почему же, Господи,В этой жизни-побывкеНе сделали нам прививкиОт хари, оспой изрытой,От хари этойУсатой,От его портретовИ статуй?Смерть знала способ —НакликалаКалигулу,Изрытого оспой.Жизни шиворот-навыворот,А конец один —От него ни сывороток,Ни вакцин.С юности иммунностьК жалости, к слезам,А была ли юность —Я не знаю сам.Грохот с домом рядом,Чуть ли не в дверях:Это мне снарядомПрививают страх.Канонада до рассвета.Только будет ли рассвет?К недосыпу, к недоедуУ меня иммунитет.Против слабостей и вздоховЕсть в крови антитела.Нет, не зря во мне, эпоха,До сих пор твоя игла.Сердце мне холодным шприцемПроколола ты насквозь.Никаких мне снов не снится.Не приснилось — не сбылось.3. ПРОТОКОЛ ОБЫСКА И АРЕСТА
Клок бумаги. Протокол.Расписались понятые.Дождь таких бумаг прошёлВ эти годы по России.На рассвете проводы.Увезли куда-то.(У такого-то, такого-тоТо-то и то-то изъято.)Увезли куда-то.Где он — не узнаем.Детство мое изъято,Смех за вечерним чаем,Милая теплотаДоброй руки отцовой.Ляжет бумага таВ память плитой свинцовой.Переписка ворохомСвалена — изъята.Изъято всё, что дорого,Изъято всё, что свято.В протоколе пункт один,Как железный стержень, —Что задержан гражданин,Гражданин задержан.Гражданина уводилВ кителе детина,И задержан бег светилБыл для гражданина.Только сел в машину он —Двинулась машина,И задержан ход времёнБыл для гражданина.И пропал он, как в дыму,На заре в июле,И дыхание емуЗадержали пулей.Брось на клок бумаги взгляд,Только зубы стисни:Прочитай, как был изъятГражданин из жизни.4. ОБРАЗОВАНИЕ
Математика и химия,География, история.Занимался в школе ими я,Только то была теория.А когда пошло подкидыватьПо ухабам и колдобинам —Тут я занялся эвклидовойГеометрией особенной.В голубом дыму наверченномПаровозы шли и фыркали,А колеса-то начерченыБудто дьяволовым циркулем.И составы шли товарные,И мерцали рельсы инеем…(Взрывы перпендикулярные.К параллельным этим линиям!)И дорогою корявоюС пересадками и плаваньемИзучал я географиюПо вокзалам и по гаваням.И следы свои историяНа хребте моем оставила,Та история, котораяУстанавливает правила,Что одним-то слава, почести,Привилегии и премии,А другим и жить не хочетсяВ распроклятом этом времени.И когда вся горечь допита,И когда вздохнул я с лёгкостью —От поставленного опытаСедина в итоге — окисью.Иль звездою промелькнувшеюГолова моя побелена?Без остатка всё минувшееНа добро и зло поделено.5. ПРОПИСКА
Чиновный какой-нибудь аспид,Устав кулаками стучать,Начальственным жестом на паспортС размаху прихлопнет печать.Пустяшное дело — прописка,Да нет без прописки житья.А вот на холмах Сан-ФранцискоЖиву непрописанным я.Пишу о холмах Сан-Франциско,Где пальмы качают верхи,И ходят без всякой пропискиПо белому свету стихи.Сегодня как будто бы лишнийС моею судьбой кочевой,Я все ж современникам слышный,Как слышен в трубе домовой.Россия, твой сын непутёвыйВовек не вернется домой.Не надо, чтоб в книге домовойЗаписанным был домовой.Никто не заметит пропажи,Но знаю: сегодня ужеПрописан я в русском пейзаже,Прописан я в русской душе.В Московском университетеКакой-нибудь энтузиастСтихи перепишет вот этиИ дальше друзьям передаст.И тысячу раз повторённыйМой стих — мне порукою он,Что я отделенью районнойМилиции не подчинён!С милицией, с прокуратурой,С правительством — я не в ладу,Я в русскую литературуБез их разрешенья войду.Не в тёмном хлеву на соломе,Не где-нибудь на чердаке, —Как в отчем наследственном домеЯ в русском живу языке.* * *
…И прислоненного к вольнолюбивой мачте…
Цветаева
Я на чужбину уезжал в вагоне,В котором перевозят скот,Где задыхался скученный народ,От пыли, мусора и вони.Раскаты пушечной пальбыДа паровоза визг смертельный.Там даже не было отдельнойВысокой человеческой судьбы.А так: куда-то устремясь,Тащились полчища без счёта.Ненастье. Серость. Скука. Грязь.Хлябь. Слякоть. Месиво. Болото.* * *
Ещё кое-как рассовал тыПо полкам свою дребедень —И вот уже мчится асфальтомКосая автобуса тень.На запад, на север, куда-то,Куда-то на юг, на востокВ изгибах, в подъемах и скатахРасходятся сотни дорог.И я по судьбе непоседа —Вся жизнь у меня на ветру…Наверное, снова заедуКуда-то в глухую дыру.Пора мне подальше убратьсяОт города и горожан —Под знойное солнце плантаций,В дворянские гнезда южан…А может быть, двинусь в Канаду,На север холодный махну,Чтоб где-нибудь у водопадаЗакидывать в воду блесну.Безумствуют горные реки,Гремят они ночи и дни…Вот так же и в каменном веке,Наверно, гремели они.И всё мне мечтается, будтоЯ в жизни какой-то другойВстречаю огнистое утроВ палатке над горной рекой.* * *
Леониду Ржевскому
Тебя поздравляю сегодня, друг,С итогом высоких дней!Еще мы вытянем семьдесят щукИ семьдесят окуней!Затем я сегодня к тебе пришёлИ руку твою потряс,Чтоб сесть нам семьдесят раз за столИ выпить семьдесят раз!Да здравствует водка, икра, балык,Давай наливаться в дым!Еще мы напишем семьдесят книгИ семьдесят издадим!И руку тебе я затем потряс,Чтоб время любило нас,Чтоб нам согрешить еще семьдесят разИ каяться семьдесят раз!Неважно — прозаик или поэт.Главнейшая из задач,Чтоб так же, как ты, и в семьдесят летПить этот чертов scotch!И я с тобой говорю сейчас,И всё о том же мой сказ:Чтоб в покер сыграть нам семьдесят разИ выиграть семьдесят раз!Пусть время несет меня на волне,Давно я пустился вплавь,Но в день, когда семьдесят стукнет мне,Ты тоже меня поздравь!Затем, чтобы время любило нас,Чтоб годы пускались впляс,Чтоб нам еще встретиться семьдесят разИ чокнуться семьдесят раз!* * *
В туристическом бюроВсе по карте разберут.Там придумают хитроЗанимательный маршрут.Доктор за ноги берёт,Доктор мне дает шлепок.И малютка-самолётПервый делает рывок.Дом родильный. ОтправнойПункт. Ночной аэродром.Вон созвездье надо мнойЗакачалось топором.И в пролет оконных рамНаливают синеву.По садам и по дворамЯ в коляске поплыву.А потом, большой совсем,В школу я иду пешком.Мне пройти кварталов семь,Каждый дом мне тут знаком.Погуляй, душа! ДышиСнежным светом января.Ах, как числа хорошиНа листках календаря!Но из школы в стон и плач,Как в поход, уходим мы.Очереди передачПод воротами тюрьмы.И, развеянные в прах,Полетим, унесеныНа телегах и возахПо обочинам войны.Путешествие моё!Карта времени в руках.То случайное жильё,То посадка впопыхах,Самолеты, поезда,Океанский пароход…Где ж она, моя звезда,И куда она ведёт?Над зеркальным черным льдомПолуночной вьюги свист.Бухта смерти. В Отчий домВозвращается турист.ПЕТРУШКА
Петрушка:А, почтеннейшая публика!Дорогие современники!Всем вам — дырочка от бублика,А мне — с вишнею вареники.Мне — тарелку каши гречневой,Мне — говядину тушёную!Современники, конечно, выОбойдетесь кашей пшённою.У меня — бутылка вермута —Запивать мои вареники,А сивуха мной отвергнутаВ вашу пользу, современники!На столе моем — пирожные,И я кофе пью со сливками,А у вас столы порожние,Вам и хлеб дают урывками.У меня матрац пружинистый!А за ваш тюфяк соломенный —На толкучку если вынести —Не дадут и грош поломанный.У меня колпак-то с кисточкой,И ношу я обувь лаковую.Величают люди выскочкой —Я из ящика выскакиваю!Называюсь я Петрушкою,Прозываюсь шаромыжником,Я дерусь пивною кружкою,А кидаюсь я булыжником!Эй вы, старые и малые,Эй, мальчонка со старухоюЗаходите — всех пожалуюЗдоровенной оплеухою!Заходите все — охочиеДо веселой скоморошины!Кулаком вас так попотчую,Что уйдете огорошены!Я цыпленка люблюС кашей рисовою!И стишонки к тому жЯ пописываю!Во саду ли, в огородеГалки тучей носятся!Это к нашей теме, вроде,Вовсе не относится.Вон цыган плетется с клячею.Кляча где-нибудь украдена.И хромая, и незрячая,И у ней на морде ссадина.Цыган:Конь арабских кровей!Честное слово!Не найдешь нигде, ей-ей,Скакуна такого!Эй, Петрушка, давайМне рублевок пачки,Да с конем поезжайПоскорей на скачки!Конь недаром между глазЗвездочкою мечен,Первый приз ему тотчасВ скачке обеспечен!Петрушка:Как ты смеешь лезть ко мнеС гнусною скотиной?Сто ударов по спинеПолучай дубиной!(Бьет цыгана, тот с криком убегает.)(к лошади):Эй ты, мерин вислоухий,Погуляй-ка во поле!Было время — с голодухиМы конину лопали.Во саду ли, в огородеГалки тучей носятся,Это к нашей теме, вроде,Вовсе не относится.Лекарь:И трясучку, и коросту —Всё излечит лекарь, —Из-под Каменного мостуФармазон-аптекарь.Знаю, что ты должен есть,Что тебе полезней.У меня рецепты естьОто всех болезней!Покупай медикамент,Снадобье-микстуру, —Отрастишь в один моментЧудо-шевелюру!Сто пилюль недорогихВ коробке закрытом.Проглоти одну из них —Будешь месяц сытым!А еще, крещеный мир,Сущее богатство:Продается эликсирРавенства и братства!Хочешь целый пузырёк?Вся цена — полушка.Развяжи свой кошелёк,Покупай, Петрушка!Петрушка:Мне на это денег жалко,К черту мазь и порошки!Доберусь я лучше палкойДо твоей пустой башки!(Бьет аптекаря, тот проваливается.)Ах как много всяких этихЭкономик да эстетикЛекари-аптекариНам накукарекали!Во саду ли, в огородеГалки тучей носятся.Это к нашей теме, вроде,Вовсе не относится.Немец:Сколько зим и сколько лет!Здрасте, Петр Иваныч!Петрушка:Это немец, мой сосед,Иоганн Христьяныч.Немец:Я могу играть на флейтеИ могу ходить с ружьём,И хоть гвоздь мне в лоб забейте,Настою я на своём!Из картошки отварнойСпечь могу я пряник,А из банки жестянойСделать подстаканник!Но, приученный к труду,Не терплю я лоботрясов,Даже рельсы я кладу,Как сказал поэт Некрасов!Ах, Петрушка, я люблюВид твой молодецкий!Хочешь, для тебя сошьюЯ кафтан немецкий?Петрушка:Сшей-ка мне кафтан-багрянДа длиной до пяток,А пока что за кафтанПолучай задаток!(Бьет немца палкой, тот с криком исчезает.)Тут не шутки, не игрушки!С немцем вечная возня.Сколько раз уже из пушкиОн всерьез палил в меня!Во саду ли, в огородеГалки тучей носятся.Это к нашей теме, вроде,Вовсе не относится.А быть может, и относитсяЭто к нашей теме.Что несу я околесицу —Я винюсь пред всеми.Через годы, через грязьПо толкучкам жизнь плеласьМеченой, бродячеюКраденою клячею.И за мной еще вчераС автоматом бегалиИ ефрейтор-немчура,И свои аптекари.Где угнаться им за мной,Шалым прощелыгою?Как петрушка площаднойЦелый век я прыгаю.Целый век веду войну,Всем и вся перечу,И всего еще однуОжидаю встречу.В балагане столько разСмерть мою обманывал,Только ныне без прикрасЯ играю заново!У меня хоть длинный нос,Да она безноса,И покатят под откосВсе мои колеса!К удивленью вящемуЗрителей вопящих —Тут по-настоящемуЯ сыграю в ящик!Во саду ли, в огородеГалки тучей носятся.Это к нашей теме, вроде,Прямиком относится.* * *
Всё, кажется, в полном порядке.Не злюсь я на долю мою.Подстриженным деревом в кадкеУ двери вокзальной стою.В клоках паровозного дымаСнует по перрону народ.Иной пробегающий мимоМне в кадку окурок швырнет,Иль старую бросит газету,Иль кинет пустой коробок…Но вот уже слышится где-тоПоследний, прощальный звонок,И в арке ночного проломаВагоны исчезнут за тьмой.Одни уезжают из дома,Другие приедут домой.И мне бы усталые корниВ родимую землю уткнуть,И мне бы огонь семафорныйИ рельсовый сказочный путь.Узнал бы, как в деле проворенИ как беспощадно остер,Срубая деревья под кореньГуляет родимый топор.* * *
Так бывает, что от мыслей горькихМеста не могу себе найти.Пропадаю где-то на задворках.Сбился окончательно с пути.Впрочем, сокрушаться я не вправе:Есть домишко, есть лежанка, печь…Ну, а если возмечтать о славе —Можно храм какой-нибудь поджечь.* * *
Человек на дорогеВ римской тогеИль в рыцарском панцире,Иль в гимнастёрке,Иль оборванцемУбогимВ опорках…По сторонам — пожарища,Его провожающие.Что это — Рим,Подожженный Нероном,Иль это мы горимВ Киеве обречённом?Человек на пожаре.Медный блеск облаков.Написан сценарийДля всех веков.Дом, отпылавший факелом,Дымом квартал заволакивал.Мечутся по мостовойЛюди с жалкой поклажей.Ветер кривойКидается сажей.Рыцарь в броне,Что там погибло в огне?Герб родовой на стене?Или тот самыйШелковый шарф,Вышитый дамойПод звоны арф?Шла татарваГородищем спалённым,Сухая траваГорела по склонам.Что там в пылающей грамоте,Писанной на пергаменте?Я видел, как щебнем и прахомВалился очаг.Как люди стояли со страхомВ очах.Я на земном шареЖил и стоял на пожаре.Топот тысяченогийКатится по дороге.Точно земля задрожала,Громом потрясена.Что там — слоны АннибалаИль пушки Бородина?Ночью кошмарнойЗемлю трясет пальбой.Битва на МарнеИли Полтавский бой?Или персидский ДарийОт скифских бежит полков?Написан сценарийДля всех веков.Слышишь поступь солдата?Крови сегодня течь.Очередь автоматаИли короткий меч.Много войною взято,Да не велик итог.Высится над солдатомКрохотный бугорок.Вот он — огромный, тёмный,Головоломный провал.Наверно, уже не помнит,За что и с кем воевал.Были они да сплыли,Скошенные войной.Веточка на могилеЗазеленеет весной.Из времени, как из дыма,Выйдя шагом стальным,Солдаты проходят мимоИ снова уходят в дым.Человек на дороге.Гор потемнели отроги.А позади — стражаУ городских ворот.Ночью идти страшно,Но человек идёт.С родины изгнанный,В драной хламиде, замызганный,На берегу ДунаяСтоит человек, вспоминаяГород, солнцем обрызганный.Или в карете чёрнойСкачет из княжества,Пока не уляжетсяКакой-то скандал придворный.Берег уже отдалён.Встала волна-громада.А позади — Альбион,А впереди — Эллада.Или в вагоне,Иль в самолёте.И о погонеВетер поёт на высокой ноте.Или на пареЛихих рысаков.Написан сценарийДля всех веков.Некуда деться.А надо куда-нибудь деться.Что позади — Флоренция,Иль позади Одесса?И от грудного стукаВ мокрых глазах качанье.А позади — разлука,А позади — прощанье.А позади — застава,А позади — граница,И всё, что ты там оставил,Будет до смерти сниться!Люди уходят в дым,Тонут в дыму, седея.Снится одним — Крым,Снится другим — Вандея.Мне ж маячат во мракеБеженские бараки.* * *
У самого дома взъерошенным клёном,Мой день, ты ещё надо мною шумишь,И ты, моя улица, хламом зелёнымЗавалена вся от подъездов до крыш.Земля подо мною крутилась недаром:Нет-нет, да и свалит куда-нибудь вкось,Но хоть ускользала вертящимся шаром,А всё ж уцепиться за край удалось.И около красных заречных закатов,И рвов, и мостов, и холмов, и церквей,Меня в огороженный дворик упрятав,Бушуют косматые толпы ветвей.Кирпичные тучи из труб отработав,По целому небу костры разбросав,За длинным оврагом литейных заводовГрохочут и ночью и днём корпуса.Так что же — вот это моя усыпальница,Гробница моя и мой вечный покой?Вот этой землёй мое тело завалитсяИ станет когда-нибудь этой землёй?А там некрологом не очень подробнымПочтят на последнем газетном листкеИ сделают надпись на камне надгробномСовсем на каком-то другом языке.Мы пушкинским словом бездонно-хрустальнымЕщё и сегодня с тобою живём.Так что ж тебе делать со звуком печальным?Так что ж тебе в имени дальнем моём?Зачем же опять я над сеткой железнойТебе посылаю мой теннисный мяч,Мой стих отрешённый, мой крик бесполезный,Подхваченный ветром моих неудач?Так что же мне делать с моею печалью,Чтоб стать ей навеки печалью твоей?Куда я с моими стихами причалю?Скажи мне, куда я плыву без огней?А может быть — ветер попутный со мною,А может быть — я оседлаю волну,А может быть, я, как высокой волною —Высоким стихом до тебя доплесну!..СЕМЕЙНЫЙ АРХИВ
Мне из Москвы писали(Участвовать пригласив),О том, что хранится в ЦГАЛИНаш семейный архив.Задуматься есть причина,Что там ни говори.Воображаю, как чинноВыглядит всё внутри.За стёклами в морозилкеХранится родитель мой,Положен с пулей в затылке.Дата: тридцать восьмой.А рядом с отцом на полкеЗаполнены все места —Сплетни и кривотолки,Доносы и клевета.В отделе того же годаХранится газетный крик.Вырезка — «Враг народа»Болтается, как ярлык.Тут же и комнатёнкаС полуслепым окном,Куда меня, как котёнка,Вышвырнул управдом.Наверно, среди архиваИм тоже место нашлось —Знакомым, что торопливоПри встрече глядели вкось.Тут даже оскал разъярённыйПса, угрожавшего мне,Которого вдоль перронаОхранник вел на ремне,Когда в товарных вагонах,Растянутых на версту,Гуртом везли заключенныхКуда-нибудь на Воркуту.И думали вы, что сунусьС воспоминаньями яВ архив, где хранится юностьРастоптанная моя?* * *
Вверху хрусталём и хромомВ антракте зажгли звезду.Раскланиваюсь со знакомымВ четырнадцатом ряду.А сцена пуста. Не там ли,Вперёд наклонясь чуть-чуть,Просил Офелию ГамлетВ молитве его помянуть?Я страх почувствовал некий,Что Гамлет просил о томУже в семнадцатом веке.Попросит в двадцать шестом.И перед этою тайной,Что столько веков живёт,Я — только совсем случайныйНезначащий эпизод,И что искусство мудрееВо многом жизни самой,И что костюм устареетНе гамлетовский, а мой.Что здесь, у самого краяСцены, живущей века,Зрителя я играю,И роль моя коротка.МАГАЗИН ИГРУШЕК
Магазин игрушек.Сколько погремушек!Прямо из окошек —Выставка матрёшек.Вон дрыгун, вон прыгун,На верёвочке вертун!Рядом с этим дрыгунцом —Пограничник с ружьецом.Вон пожарник в каске,Куколка в коляске.Крашеные кубикиДля дошкольной публики.А у самых у дверей —Деревянный воробей:Заведёшь ключом пичужку —Чик-чирик да скок-поскок.Продавец продаст игрушку,Запакует в коробок.Жизнь сегодня подытожа,Сделал вывод я один:Жизнь совсем была похожаНа вот этот магазин.Был дрыгун я, был прыгун,Был я по миру скакун,А за мной, за дрыгунцом —Пограничник с ружьецом!От него я тягу дал,Удирать я был удал!И среди путей-дорожекМоего житья-бытьяНа хорошеньких матрёшекКак засматривался я!Жизнь горела, жизнь пылала,Жизнь меня кидала в жар,И пожарников немалоЗаливало мой пожар!Несмотря на эти встряски,Я нисколько не тужил, —Я дитя возил в коляске,Дом из кубиков сложил.И теперь я — ей-же-ей —Деревянный воробей!Есть какой-то голосок:Завожусь я на часок!Мой последний вечер — вот он!Мрак вокруг меня глубок.Очень скоро буду продан:Запакуют в коробок!* * *
Проснулся ночью — болит плечо.Ну что же, значит — я жив ещё.От жизни больно, как от ушиба.А все же Богу за жизнь спасибо.Кому столицы, кому задворки,А я остался в ночном Нью-Йорке.Себя я вижу за стойкой в баре.А за окошком — фонарь в угаре.По виду скажут — бывалый малый,Чуть-чуть сутулый, слегка усталый…А сам себе я по всем приметамКазался ветром, звездой, поэтом!..Но только время — песок сыпучий.Улёгся ветер, звезда за тучей…Да и с годами о всяком хламеУстал я звёздно звенеть стихами.Ну, что же, — с болью, так, значит, с болью.Уже свыкаюсь я с новой ролью,И телогрейка моя на вате,И вечерами окно в закате.И клён знакомый — совсем у дома,И сад за домом, где всё знакомо.Всё то же кресло стоит в гостиной.Жизнь оказалась довольно длинной.* * *
В добротных фуражках Добрыни НикитичиСтоят на трибунах иконно,И тысячи тысяч, по площади идучи,Несут исступлённо знамёна.А в мире осеннем одни несуразности,И всё заграбастает скороОктябрь, подползающий жёлтой опасностьюК ольхе, что стоит у забора.Никто не отыщет спасения скорого,Но, русские люди, молитесь,Чтоб в поле на тягу набрел СвятогоровуМечом опоясанный витязь.* * *
Мы весело жили, и мглуВечернюю мы не заметили,А смерть где-нибудь на углуУже расставляет свидетелей.И может быть, тот нелюдим,Сопящий над чашкой с мороженым,Склонится над телом твоим,У будки газетной положенным.По виду суровый такой,Взглянув на тебя озабоченно,Махнёт безнадёжно рукой —Что, дескать, с тобою покончено!Пройдешь ты остаток пути,Простишься ты с жизнью налаженной.Ах, если бы с толком пройтиВот эти последние сажени!..Чтоб даром твой дух не угасСреди обступающей темени,Рискнул бы ты правду хоть разСказать о себе и о времени,Блеснул бы ты правдою той,Что прячут от всех по обычаю,Что смерти равна простотойИ смерти равна по величию.* * *
Вот она — эпоха крахаС рыхлой суматохою!Трепыхаемся от страха,На ухабах охая.Вот она — эпоха-пряха,А какая выгода?По смирительной рубахеКаждому для выхода!Вот она — эпоха-сваха,А свяжись с пройдохою —Вместо Гретхен, бедолага,Будешь жить с Солохою!Вот она — эпоха-шлюха,Хриплая, махровая.Если хочешь — с нею плюхайНа постель пуховую.А ресницы бахромою,Точно у цыганочки,Только быть тебе Хомою,Да верхом на панночке!Ах, эпоха-запивоха!Как разит сивухою!На тебя дохнет эпоха —Так и рухнешь рюхою!Вот она — эпоха спеха,Скорости разаховой!От Мисхора до ПалехаВ полчаса отмахивай!Любит бляхи щеголиха,Вешает, дурёха, нам,Чтоб прохаживаться лихоЧучелом гороховым!И вот с этой-то эпохойЯ по свету трюхаю —Если плохо — с хлебной крохой,Хорошо — с краюхою!А эпоха-то с подвохом,С плахою да с обухом!А у роковой эпохиРаковая опухоль!* * *
Засядут в кабинетеЧиновники матёрыеИ для всего на светеПридумают теории.А мне бы в пять часов утраСтоять посереди двораИ, как собака, в ноздриВбирать холодный, острый,Настоянный на звёздахПередрассветный воздух.А им бы день и ночь подрядВорочать ворохи цитат,А им бы только как-то,Хоть про булыжник с трактаПотолковать абстрактно!Произвели они расчёт,Куда история течёт, —А я бродяга-звездочёт,История на кой мне чёрт!Любой из них перо берётСтрочить доклад или трактатО том, как, сделав шаг вперёд,Проделать два шага назад.А мне и мир-то БожийПочувствовать бы кожей,Я на земле прохожийС восторженною рожей!Люблю базар и кавардак,И беготню гусей и кур,Я на селе Иван-дурак,Я в балагане — балагур!Они гражданские праваВытаскивают изо рта,Как фокусник из рукаваПускает голубей до ста…А я туда иду в походВослед за боевой трубой,Где с мельницею Дон-КихотВедёт самозабвенный бой!Где облаками в синевеНесётся вереница дней,Где медный таз на головеОксфордской шапочки важней!* * *
На пустыре, забором огороженном,Землечерпалки роют котлован.А я хожу каким-то растревоженным,Наверно, люди думают, что пьян.Уже закладка началась фундамента,Подвоз цемента, балок, кирпича,А я иду по улице, беспамятноКакие-то обрывки бормоча.А в центре пустыря начальствоСтоит, над чертежами ворожа,А вот для моего четверостишияНикто мне не покажет чертежа.Глядишь — и над цементною площадкоюВоздвигнут металлический каркас,А у меня слова такие шаткие,А стойких слов я в жизни не припас,А у меня слова такие ломкие,Что я не знаю, как их уберечь.Эпохи ветер налетает, комкаяМою невразумительную речь.Что будет в этом здании? КузнечныеЦеха, или музей, или вокзал?Векам на зависть балки поперечныеС продольными строитель увязал.А я хочу, чтоб было долговечнееТо слово, что я шёпотом сказал…НАПЛЫВ
Мы выезжали из Чикаго,А может быть, из Конотопа,Из Киева, из Магадана.И, как в атаку из окопа,Кидался ветер из оврагаИ налетал на нас нежданно.Мы выезжали из Чикаго.Нас было четверо в машине.Тот день был днём последним года.Шоссе белело, как бумага,Стояла зимняя погода,Но снега не было в помине.Но память не дает мне спуску,Переставляет то и этоПо собственному произволу.(Вот по Андреевскому спускуМчит Скорой помощи каретаПо направлению к Подолу.)Мы выезжали из Чикаго.Катились мы по автостраде.Ветров могучая ватагаНас била спереди и сзади,Ветров свирепая ораваНас била слева, била справа.Мы выезжали из Чикаго.(А может быть, из КуренёвкиМы ехали на хутор Грушки.Забылся раненый, бедняга.За городом без остановкиПереговаривались пушки.)Мы выезжали из Чикаго,Мы не заметили, что в трансеМы очарованно застыли,Что мы не сделали ни шагу,Что едем в том автомобилеВо времени, а не в пространстве.Мы выезжали из Чикаго.Над озером кричали птицы.Мы в путь пустились на рассвете.(Ещё далёко до больницы.Очнулся раненый в карете,На нем шинель, пилотка, фляга.)Мы выезжали из Чикаго.Оставленные небоскрёбыВдали затягивались дымом.Мгновенье — как земная тяга,Мгновенье нам дается, чтобыОстаться в нас неистребимым.(Трясло карету на пригорке.Его шатало и бросало,Но он держался, молодчага,И только попросил усталоСвернуть закрутку из махорки.)Мы выезжали из ЧикагоИли из даты новогодней?Из календарного порядка?Из часового циферблата?Из потускневшего сегодня?Мы двинулись в «давно когда-то»,У нас на звёздах пересадка.(А из дорожного зигзагаЕщё не вырвалась карета,Ухабам отдана на милость.Мне, может быть, тогда приснилось,Что я за океаном где-то,Что выезжаю из Чикаго.И может быть — ещё мне снитсяИль кажется, по крайней мере,Что клиника за поворотом.Но раненного миномётомНе довезли мы до больницы —Скончался от кровопотери.)Ну как угомониться слабым,Войной чудовищною смятым,Моим издёргавшимся нервам?Я думал, в семьдесят девятом,А оказалось — в сорок первомЕще я еду по ухабам!..(Я снова в Киеве военном,Я с коченеющим солдатомЛечу по спускам и подъёмам,А день расплавился закатомПо этим, с детства мне знакомым,Кирпичным желтоватым стенам.)А мне казалось — из ЧикагоЯ выехал в автомобиле.(Но вот пошла дорога криво,И мы с трудом заколесили,И около универмагаНас бросило волною взрыва.Но уцелела всем на дивоРазболтанная колымага.Вослед за этим взрывом третьеУже прошло десятилетье) —Мы по дороге из ЧикагоОт этого взлетели взрыва!Машина сумасшедшей птицейНа сосны кинулась с откосаИ загремела вдоль оврага,И на дороге из ЧикагоЯ с переломанной ключицей,Я с кровью, хлынувшей из носа.Колен разорванные связкиИ переломанные рёбра,Десятки синяков и ссадин.Я очень скоро буду найден,И, как Иван-царевич в сказке,Я буду по кусочкам собран.Меня положат на носилки,И вежливые санитарыПеренесут меня в карету,И, несмотря на боль в затылке,На переломы, на удары,У них спрошу я сигарету.В карете на носилках лёжа,Затягиваясь струйкой дыма,Я понимаю, что мне плохо,Что жизнь моя непоправима,И с чем-то очень давним схожаСегодняшняя суматоха,Сегодняшняя передряга,Что я живу уже сверхплана,Что существую рикошетом,Что, видимо, по всем приметамНе существует ни Чикаго,Ни Киева, ни Магадана,Ни Конотопа, ни вселенной,А только есть одна дорога,А на дороге катастрофы…У МОЛЬБЕРТА
Сергею Бонгарту
Ему, как истому артисту,Не помешает жест актёрский,И у холста взмахнул он кистью,Как палочкою дирижёрской.Чуть-чуть разметивши пространство —(К холсту пять-шесть прикосновений!)Стал блеском бронзовым бросатьсяИ осторожно вешать тени.Цветастая неразбериха!Весёлых красок суматоха!То размахнётся кистью лихо,А то с медлительностью вздоха.Неясно, что он там задумал, —Он занят был работой странной:Он мне казался стеклодувом,Что выдувал пузырь стеклянный.Но вот — частица за частицей —Сперва едва, сперва миражемТо тут, то там сирень круглится,Плюмаж вздымая над плюмажем.Там контур появился жёсткий,А там — расплывчатый, ущербный,И кисть уже не дирижёрской —А стала палочкой волшебной.* * *
Видно, было мне так назначено,Что я жизнь мою прожил начерно,Что явился я с опозданиемНа свидание с мирозданием.Видно, так уже предназначено,Видно, так уже напророчено,Чтоб была душа озадачена,Чтоб была душа озабочена.Испокон, видно, так налажено,Видно, сужено да положено,Чтоб гудела душа, как скважина,Ветром времени потревожена.Видно, так уже предначертано,И никем ещё не нарушено:Надо всем, что на свете мертвенноПриоткрыта душа-отдушина.А живём мы неозаренными,Много хлама в пути накидано.Сквознячками потустороннимиНас прохватывает неожиданно.* * *
Рано утром над землёю нашеюПролетаю я на самолёте.Облака большие манной кашеюВ персиковом плавают компоте.Верно бы, Цветаева обиделась,Верно, обозвала б гастрономом…Что же делать, если так увиделось?Я сравнил с предметом мне знакомым.В небе всё и проще и понятнее.Отдых для меня полеты эти.Да и каша в небе — поприятнееТой, что заварили на планете.* * *
Ещё много хороших вещей на земле,Ещё вздыблена лошадь с царём на скале,Разлетается тога с царёвых плечей —На земле еще много хороших вещей.Декорации брошью блистают во мгле,Ещё много хороших вещей на земле.Приготовлены строго смычки скрипачейНа земле ещё много хороших вещей.Гумилев и Волошин, Вийон и Рабле,Ещё много хороших вещей на земле,И высокого слога не сохнет ручей.На земле ещё много хороших вещей.Ещё много хороших вещей на земле —И рассвет, что ерошит листву на ветле,И взлетают со стога десятки грачей.На земле ещё много хороших вещей.Я целую ладошки твои в полумгле.Ещё много хороших вещей на земле.Обжигай, недотрога, меня горячей.На земле ещё много хороших вещей.И душистый горошек стоит в хрустале —Ещё много хороших вещей на земле.Ещё много у Бога и дней, и ночей.На земле ещё много хороших вещей.* * *
День начинался медленно. Сперва,По-зимнему обутый и одетый,Он из кладовки приносил дрова,Лучину в печке разжигал газетой.Часы идут. Дрова в печи свистят.К полудню воздух в комнате просушен.А я едва включаю термостат —Течёт тепло над сетками отдушин.Крошащиеся времени пластыТы измеряешь мерою какою?Ты меришь время тем, что сделал ты,Иль тем, что время сделало с тобою?Обдаст полено запахом смолы,В печи огонь блеснёт, подобно чуду,И озарит все в комнате углы…А я о термостате позабуду.Что значит миг? Секундной стрелки сдвиг?Один живёт от сдвига и до сдвига,А для другого целый мир возникВ течение взметнувшегося мига.А у кого для жизни больше сил?Чей день светлей? Чьи озаренья шире?И времени кто больше получил,Чтоб разобраться и в себе, и в мире?* * *
Мой век! От стукаНочного в дверьПошла наукаБольших потерь.Мой век ущербный,Мой век-недугЛистал учебникКолымских вьюг.Мой век! Ты — школьник,И твой дипломДобыл ты в штольняхТупым кайлом.Мой век! ЭкзаменВ полярный вузТы сдал слезамиРоссийских муз.В краю студёныхГлыбастых льдов —Плоды учёныхТвоих трудов.Почётный докторБушлатных прав,Мой век, продрог ты,В метель попав.С таёжных ёлокНе сходит снег.Постыдно дологУ века век.* * *
Сочиняю сценарий для фильма.Первый кадр: золотится закат,Озаряется озеро Ильмень,А над озером сосны стоят.Небольшая домашняя нечисть,Самодельный критический чёрт.(Обязательно с чёртом я встречусь,И он мне наставленье прочтёт!)«Отчего не берёшь ты Нью-Хемпшир?Что ты озеро Сквам не берёшь?Летний день, над водою померкший,Так для первого кадра хорош!У тебя в поэтическом фильмеНесуразностей быть не должно,И не видел ты озера Ильмень,И в другом полушарье оно!»Мне подыскивать надо героя —Без героя и фильма-то нет.Понемногу наметились трое:Академик, священник, поэт.И пойдут они все по дороге,Что трудна, и крута, и пряма,Будут правду искать, а в итогеЭмиграция или тюрьма.А у чёрта на это в запасеНехороший презрительный смех:«Убирался бы ты восвояси,На крови спекулировать — грех!Лучше взял бы ты школу в Вермонте.На привычные вещи взгляни:Видишь — там, на ночном горизонте,Автострадою мчатся огни.Вот одна из возможнейших версий:Там — стеклом ветровым отражён —Твой герой, паренёк из Нью-Джерси,И зовут его, может быть, Джон…»Я для фильма искал героиню,И почти что обрел во плоти:Я позарился на балерину,Что на Запад решилась уйти.Оказалось — совсем не годится:По примеру блистательных дивОбзаводится виллою в Ницце,Мой сценарий вконец загубив.Неудачи преследует демон,Или бедный талант мой иссяк, —Только фильмы на русскую темуУ меня не выходят никак.Я живу всё странней, всё нелепей,И в бессмысленный сон погружён,Вспоминаю всё чаще о цепи,О распавшейся цепи времен.* * *
Вот мне и стало казаться,Что стихи мои тоже так,Как солдаты, чётко по плацуОтбивают за шагом шаг.А душа моя по-другому,А душа моя, как назло,То проскальзывает невесомо,То волочится тяжело.Сочинитель, к беде готовься!Будет участь твоя плоха,Если не совпадает вовсеШаг души с шагами стиха.ВАСИЛИЮ БЕТАКИ
Я очень Вас благодарю, Бетаки,За Ваши негодующие строки.Люблю стихи, подобные атаке,Стихи, как партизанские наскоки!Нас заливают мутные потокиГазетной злопыхательской клоаки,Стрекочут нам партийные сорокиДежурно-показательные враки.У этих — бронированные щёкиНе заалеют от стыда, как маки.Кто устыдился — в лагерном баракеОтсиживает длительные сроки.Для многих эти времена жестоки,И многие живут, как на биваке,В Москве, в Нью-Йорке, в Риме, в НагасакиШумят над нами мировые склоки.Мы все в литературе одиноки,И потому так дороги нам знакиВнимания, и я за Ваши строкиЕще раз Вас благодарю, Бетаки.ЧУЧЕЛО
Вот я качаюсь — чучело,А надо мной — вороньё.До самых бровей нахлобученоФетровое рваньё.А из-под фетра — патлыСоломенные торчат,А на портках — заплатыГолубоватый квадрат.На шее кругом намотаноПродранное тряпьё.Качайся по ветру — вот оно,Чучелово житьё.Рубаха моя подпоясанаВерёвочкою гнилой.Ветви осеннего ясеняШвыряют в меня листвой.Грубо углём намалёваныБрови, и нос, и рот.Раскачиваюсь зарёванный,Дождь на меня идёт.И в эту погоду аховую,На огород водворён,Я рукавами размахиваю,Распугиваю ворон.Ну что же, — обломком угольнымРожу всю перемажь!Я тоже в театре кукольномТрагический персонаж.Все мы загримированыИ выряжены пестро,А я ещё нафаршированный, —Во мне — не моё нутро!Тырсой набит, соломою,Войлоком и трухой.Как будто лицо знакомое,А стал я совсем другой.В чучелы угораздило, —Ну так — теперь держись!Ловким чучельным мастеромТы оказалась, жизнь!Пришиты к лицу неслыханныеБуркалы из фольги,И даже в череп напиханыИскусственные мозги!Покачиваюсь, раскачиваюсьВ сторону из стороны,Всячески выпендрячиваюсь —А вороньё хоть бы хны!Пол-огорода склёвано,Затоптано, разорено,Птицами разворованоСобранное зерно.Чучелу понаскучилиС бандой ворон бои.В тысячу раз не лучше ли,Если мозги свои?Вставьте в меня, пожалуйста,Сердце вместо трухи,Чтоб затевал я шалости,Чтоб сочинял стихи,Чтоб трепака отплясывал,Чтобы глушил самогон,Чтобы читал Некрасова,А не пугал ворон.* * *
Суетись всю жизнь, кружисьБез толку в бедламе.Лучше б нам у входа в жизньДали по программе.Я бы знал: я генералИли только клоун,Знал бы я, какой финалМне приуготован.В жизни не произойдётПутаницы с нами,Если знаем наперёд,Сколько актов в драме,У кого какая роль,У кого какая боль,Кто ты — шут или король,Единица или ноль.Героиня какова,И в какой картине,И какие ты словаСкажешь героине.Знать бы, кто руководитЧастью музыкальной,Принимать весёлый видИли вид печальный?Декорации взойдут,Когда свет потухнет,Или жизнь мою дадутПрямо в серых сукнах?Чуть программу приоткрой —Видно из программы, —Всеблагой или ДругойПостановщик драмы.НАДПИСЬ НА ПЕРЕВОДЕ «ТЕЛА ДЖОНА БРАУНА»
Иосифу Бродскому
Корму обрызгало шампанскоеИз размозжённой вдрызг бутыли.Корабль сползал, цепями лязгая.Махину на воду спустили.И вот уже морского странникаДалеко силуэт сиротский.Вы — крестный моего «Титаника».(Почти из Вас цитата, Бродский.)Пусть бьёт в него волна шипучаяТам, на просторе океанском.А с Вами, Бродский, я при случаеХотел бы чокнуться шампанским.* * *
Я опять лечу на самолёте.Самолёт гудит на ровной ноте.У окна, откинувшись слегка,Сверху вниз смотрю на облака.И во мне спокойствие такое,Словно я попал в страну покоя.Но едва ногой я землю.трону —Нет моей тревоге угомону.Стал ногой на землю, так ужеПоневоле ты настороже…* * *
И возможно ли русское слово
Превратить в щебетанье щегла,
Чтобы смысла живая основа
Сквозь него прозвучать не могла?
Н. Заболоцкий
Неужели же нет первозданных, осмысленных слов?Неужели же в сущности всё оказалось неверным?Даже месяц, что плыл меж берёзовых белых стволов,Был подвешен на нитке, раскрашенным был и фанерным.Неужели же нет первозданных, осмысленных слов,Чтоб пресыщенный мозг задевали и били по нервам?Неужели всё было игрой? И всего-то делов,Что, взойдя на подмостки, кривляться фигляром манерным?Неужели же нет первозданных, осмысленных слов,И всего-то делов, что ночами торчать по тавернамУ залитых вином и запачканных пеплом столов,И заумные вирши гундосить каким-нибудь стервам?Неужели же нет первозданных, осмысленных слов,И всей жизни улов оказался до жути мизерным?И со свалок журнальных гремит щебетанье щеглов,И бездарная заваль себя называет модерном!Неужели всё кончится бредом горячих голов,Тех, что мир оглашают не словом, а рёвом пещерным,И, подобно саркомам, гангренам и гнойным кавернам,Ополчились на плоть первозданных, осмысленных слов!* * *
Ресторан «Сирано».
Вывеска
Под вывеской — окноИ дверь в полуподвал.Мой бедный Сирано,Ты рестораном стал!Девчонка мне питьёПоставила на стол.Напялен на неёТвой кожаный камзол.Болтается пероНад шляпою у ней,Но голое бедроРапиры поверней.И всё же не возьмуЯ твоего письма,Хоть — видно по всемуОна не прочь сама…Высокое нытьёЕй быстро надоест,Чтоб соблазнить еёДостаточен и жест.Выпячивая носВо всю его длину,Ты обсуждал вопросПолёта на луну.Укрыт ночною тьмой,Вещал ты в тишине,А современник мойУже был на луне!Мой бедный Сирано,Твоя мечта смешна:В архив уже давноРомантика сдана —Ни шпаги, ни плаща,Ни благородных дам.Но смерть от кирпичаЕщё доступна нам.* * *
Ах как всё это, право, печально!В нашем сердце некрасовский стихРазгулялся рыдально-кандальноИ ещё до сих пор не затих.Ах как всё это, право, печально!Это Лермонтов в юности намТу строку обронил огнепально,Что на сердце оставила шрам.Ах как всё это, право, печально!Это Блок через ночь, через снегИз проклятого века прощальноПомахал нам в чудовищный век.Ах как всё это, право, печально!Но не в том ли бессмертья залог,Что печально звучит как хрустальноДо сих пор нам из пушкинских строк.* * *
Два пенсильванских немца в чёрных шляпахВ сиянии окладистых бородВошли в автобус и уселись важноИ благолепно за моей спиной.Через минуту я услышал странныйИ неприятный щёлкающий звук.Я обернулся — и в корявых пальцахУ немцев увидал пустые банкиИз-под каких-то минеральных вод.И то и дело кто-нибудь из нихНа банку нажимал, и та в ответПрищелкивала. Это продолжалосьОт Питтсбурга до Вашингтона — большеШести часов, — и я возненавиделОкладистые бороды, я проклялСтаринного покроя сюртукиИ шляпы старомодного фасона,И все сентиментальные рассказыО прелестях патриархальной жизни.* * *
Леониду Ржевскому
Какая-то чушь, какая-то блажь,Какой-то осенний кругом ералаш.Размашисто дерево пляшет чардаш,Рушатся листья у входа в гараж.Ты по бульварам, осень, спешишь,Ты по верандам, осень, снуёшь…Как он неистов — над кряжами крыш —Твой золотистый вертёж и крутёж!Какая-то блажь, какая-то чушь,Ветер в саду учиняет дебош…Всю свою силу на ветви обрушь!Ветер, ты всё оборвёшь, разнесёшь!Ты как мятеж, ты как кутёж,Ветер, по нашему саду идёшь!Всё разгромишь, — ну, так и что ж?Может быть, этим-то ты и хорош!Как напоследок входит он в раж —Клён заоконный, взлохмачен и рыж!Солнечно, осень, меня взбудоражь!Вновь ты стихами со мной говоришь.Вновь мне из дому уйти невтерпёж…Песней своей меня, ветер, утешь!Только ты между ветвями пройдёшь —Сразу же в дереве синяя брешь.Какая-то чушь, какая-то блажь,Красных деревьев идет демонтаж.Сад мой, богатства свои ты отдашь,Вот уже шабашу листьев — шабаш!Листья слетают с деревьев-плакушПрямо в колодцы небесные луж…Солнечный лист луже отдашь —Вот и готов под ногами витраж!Ветер, ты — нож! Бешено режь!Скомканный куст так неуклюж.Сколько летящих по небу депешС вечной мольбой о спасении душ!Какая-то чушь, какая-то блажь,Много на сердце разных поклаж —Всякая ветошь, да ложь, да мираж…Какую ты новую ношу мне дашь?Знаю я: скоро, осенняя тишь,К окнам моим ты опять подойдёшь.Может быть, сердце моё навестишь,Может быть, даже смиришь его дрожь.Уже подымается лунная брошьИ всё заливает вечерняя тушь.Я знаю: ты, осень, меня уведёшьВ какую-то темь, в какую-то глушь…* * *
По каменным плитам колёсаСтучат все сильней и сильней.Мне город кидает с откосаБукеты вечерних огней.Опять — неприкаянный странник,Бродяга, скиталец — опятьСбежал я от ласковых нянек,Чтоб жажду ночную унять.Крутись подо мною, планета,Летите с боков, фонари!Луны голубая монета,Всю ночь надо мною гори!Я с тихих ушел побережий,Я жить начинаю вразброс!Как будто я шерстью медвежьейВ автобусе ночью оброс…Привычный порядок несносен,Я снова пытаю судьбу,А клык вурдалачий из дёсенУже оттопырил губу,И глаз неуёмные свёрлаГорят всё наглей и наглей,А рядом у девушки горлоРассветного неба нежней.* * *
Ты на пьесу не сердись, не сердись,Автор пьесы знаменит, знаменит,Автор пьесы — абсурдист, абсурдист,Да и пьеса — динамит, динамит!А на сцене — гастроном, гастроном!Говорят в нем на родном, на родном!По нью-йоркским авеню, авенюК гастроному я гоню, я гоню!Средь Нью-Йорка он залёг, он залёг.(Ионеско носорог, носорог!)Ты на пьесу не сердись, не сердись,Старым пьесам не чета, не чета,Автор пьесы — абсурдист, абсурдист,Не поймёшь в ней ни черта, ни черта!О поэте о большом, о большом,Чьи слова мы бережём, бережём.Чтобы было веселей, веселей —Он справляет юбилей, юбилей,А читатель дорогой, дорогойНа планете на другой, на другой…Ты на пьесу не сердись, не сердись,Чепуху в ней говорят, говорят,Автор пьесы — абсурдист, абсурдист,Сочиняет невпопад, невпопад…* * *
Ливни, ливни то и дело.Осень очень потемнела.Словно тут прошёл походомПо лесам суровый БогИ с размаху, мимоходомВсю листву крепчайшим йодомОсновательно прижёг.* * *
Ещё есть зал с Крестителем Родена,И в том же зале Граждане Кале,А выставок мелькающая пенаВо времени погаснет, как в золе.Осенний дворик. Солнечно и пусто.Филадельфийских клёнов пестрота.И вот они, ворота в рай искусства —Роденовские Адские врата.* * *
Сегодня день непонятный вовсе.Взялись откуда-то в городе овцы.С посохом некто, в хламиде нектоС овцами шёл вдоль Большого проспекта.Они обдавали клубами пыли,От них шарахались автомобили.И долго доказывал кто-то упрямо,Что это какого-то дела реклама.Не то реклама овечьего сыра,Не то реклама спасения мира.* * *
Видно, пришёл каюк.Стал я совсем старик.Кажется — больше, друг,Не напишу я книг.Критик в тебя влюблён,Критик кричит «ура!»,Если с тобою онИз одного двора.Если же ты чужой —Влепит тебе вожжой!Может быть, критик прав,С полки меня убрав?Выявил ход вещей,Что я Дракула-граф,Идолище, Кащей.Вот я иду — ничейМежду высоких трав,Звёзды моих ночейНачисто растеряв.Мне бы сказать хотя бНесколько важных строк —Как я в пути озяб,Как я в пути продрог,Как я во тьме дорогЧуть было не погиб…Только ни разу с ногКритик меня не сшиб.* * *
Мы с тобой о чем-то разговариваем.За окном осенний вечер тих.За окном — огромнейший аквариум,Сколько кружит рыбок золотых.Кажется — ещё одно мгновение —И уйдём мы в воду с головой…До краёв вся улица осенняяНалита тяжёлой синевой.Целый день виденья необычныеНеотступно ломятся в окно,А напротив — домики кирпичныеГлубже опускаются на дно.Может быть, мы где-то в тихой заводиЛюди, и деревья, и дома.Протянулась далеко на западеВодорослей красных бахрома.А у дома зарослью коралловойКуст качнулся по ветру чуть-чуть,И фонарь медузою опаловойВыпустил светящуюся муть.Мы теперь особенно медлительны,Точно важно плаваем в воде,А такой прохлады удивительнойНа земле не отыскать нигде.Кое-как стихи мои набросаны —Путаница беспокойных слов…Я опять попался в сети осени:У неё всегда такой улов.* * *
Поздравляю со снегом, со снегом,Что летел на щиты печенегам!Поздравляю со снегом недобрым,Что повозки заваливал обрам!А под Киевом зимней равнинойЕхал князь со своею дружиной —Снег на нём, на коне его пегом…Поздравляю со снегом, со снегом!Поздравляю со снегом косматым,Что кидался навстречу номадам,Что на скифские падал становьяВ неоглядных степях Приазовья,И, вздымая весёлые вьюги,Леденел на хозарской кольчуге,И, крутясь неуёмным бураном,Шёл и шёл на шатры половчанам!Поздравляю со снегом, со снегом,Поздравляю с варяжским набегом,С топором, со щитом, с булавою,С завирухою над головою.Поздравляю со снегом, со снегом,С занесённым пургою ночлегом,С очумелым полётом снежинок,С мельтешеньем искринок, звездинок.Поздравляю с безумьем метельным,С завихреньем его карусельным,Поздравляю с заносом, с завалом,С ледяным заоконным кристаллом.Поздравляю с нашествием снега!Как он в стёкла ломился с разбега!Захватило нас белое войско,Расправляется с нами по-свойски!И мы прячемся в шапки и в шубы,И в мохнатые шарфы-раструбы,И, тяжёлые шторы задвинув,У печей мы сидим, у каминов.Что же делать и нам, и деревьям,И домам с наваждением древним?С этим сном? С этим звёздным мерцаньем?Чудно нам, и деревьям, и зданьям…Может — я, этот дом, эта пихта —Заблудились в пространствах каких-то?Может быть — это Сириус, Вега?Сколько снега, летящего снега!..ЗАЛ ОЖИДАНИЯ
1
Тут зал ожиданья. Вопит паровозный гудок.Какие-то парни у стойки ругаются спьяну.Старик в уголке не спеша попивает чаёк.Приезжий уснул на скамье, прислонясь к чемодану.У самого входа бабёнка сидит на мешкахИ молча часами качает ребёнка у груди,И видно в окошке, как там второпях, впопыхахПо тёмной платформе бегут с чемоданами люди.Для всех собираться в дорогу приходит черёд.Но мне в долгожданной поездке судьба отказала.На станцию Славы мой поезд уже не пойдёт.Что ждать понапрасну. Пора убираться с вокзала.2
Весёлая компания.Нас четверо ребят.Мы в зале ожидания,Где шумно говорят.Вокзальной суматохоюКипит огромный зал.Над целою эпохоюВозвысился вокзал.Манёвры паровозные,Морозные пути…Мы очень несерьёзные,Нам всем по двадцати.И хоть блестит из темениОбыкновенный рельс —В свою машину времениНас поместил Уэльс.Почти полвека минулоЗа несколько минут,Нас по земле раскинуло —И мы ни там, ни тут.Мы оголтело взапускиСорвались с места вскачь!В каком-нибудь Челябинске,Наверное, ты врач.Устраивает выбрыкиСо мной судьба моя:В американском ПитсбургеПрофессорствую я.А те на свете атомномГде маялись потом?И где искать их надобно —На этом или том?Готов все годы эти яБыл биться об заклад,Что сквозь десятилетияВернёмся мы назад,От сна очнёмся странного,В котором жизнь прошла,И в том же зале зановоМы сядем у стола.Манёвры паровозные,Морозные пути,Мы снова несерьёзные,Нам вновь по двадцати.Но всё ж бродягу тёртогоПерехитрил фантаст —Машина эта чёртоваОбратный ход не даст!..Весёлую компаниюНе сколотить опять,А в зале ожиданияЧего нам ожидать?3
С утра на вокзале сидит акробатИ рыбное ест заливное,И ждёт, что газеты о том раструбят,Как сделал он сальто тройное!Поэт достаёт из портфеля блокнот.Склонясь над листочком измятым,Он пишет поэму, и тайно он ждёт,Что станет он лауреатом.И старый мошенник мечтательно ждётТакую большую удачу,Когда наворует он столько за год,Что выстроит новую дачу.И некто в углу из-за тёмных очковГлядит, как глядят из колодца, —И ждёт, что по трупам друзей и враговДо власти он всё ж доберётся.И женщина ждёт, что поможет ей Бог —Пошлёт наконец ей ребенка…Тут каждый мечтает, тут каждый продрог,У каждого рвётся, где тонко.И каждый тут ждёт своё счастье в кредит|У каждого в сердце забота,А Бог в своем зале на небе сидитИ ждёт от нас тоже чего-то.4
Всех-то желаний останется наперечёт.В синюю вечность ворота уже приоткрыты.В зале моих ожиданий — и крыша течёт,И сквозь пробоины падают метеориты.Если ударил в лицо тебе ветер войны —Заколесит твоя жизнь по земле бестолково.В зале моих ожиданий — и звёзды видны,Только от звёзд этих толка уже никакого.Гневно ударил в лицо моё ветер войны.Неба огни для меня недоступно далеки.И никогда никакие не снятся мне сны,И сквозь меня не идут уже звёздные токи.В зале моих ожиданий сижу я — покаЗамертво, в темный мой час, не свалюсь я со стула.Так и умру, ожидая, чтоб эта строкаНеизгладимо по сердцу тебя полоснула.5
Я правду сполна расскажу — ничего не украшу.Я понял теперь, что не надо мне вовсе прикрас.Из зала, где ждали мы поезда в молодость нашу,Чужие солдаты погнали прикладами нас.Другую дорогу тогда нам судьба подсказала.Мы вечером тёмным на запад пошли наугад,А зал ожиданья и все помещенья вокзалаРазрушил безжалостно артиллерийский снаряд.Бродяги, поэты, дельцы, подлецы и герои, —Какие ни есть — ты, земля, нас навеки прими.Но только когда-нибудь зал ожиданья отстроя,Мы по-настоящему заново станем людьми.Ты в зал тот войдёшь и присядешь у столика с краю,Морозные рельсы в окошко увидишь, сынок,И рано иль поздно — дождёшься ты поезда — знаю, —Которого я в этом зале дождаться не смог.* * *
Ежевечернее событие —Торжественное чаепитие!Вокруг дородного хозяинаСидит семья, любовно спаяна.Помешивая в чашке ложечкой,Любуется хозяйка кошечкой.Розовощёким купидончикомДевчонка восседает с пончиком.И даже в блюдечке клубничногоВаренья — столько поэтичного!А что же дальше, я вас спрашиваю?Ведь я для вас лубок раскрашиваю,Раскрашиваю, разукрашиваю,Прикрашиваю, охорашиваю.И на Марии КонстантиновнеЗатасканный халат сатиновый,А он в Аркадии ГригорьичеРождает острый приступ горечи.И кажется, что все позируют,И кто-то скупо жизнь дозирует,И даже месяц над полянкоюВисит консервною жестянкою.ОЛИМПИАДА
1
Гордо на стадионС факелом мчит бегун.Вот пробегает онМимо больших трибун —И по ступеням ввысь!Факелом прикоснисьК чаше! Легонько тронь —Зашелестит огонь!Птицы из клеток — вон!Стаю за стаей взвей!Хлопает стадионКрыльями голубей.Буйствует стадион,Будто от солнца пьянВ тесном кольце знамёнДружных участниц стран.Сколько цветных шаров!В небе шары, шары,Точно других мировСказочные дары!Вот и команд парадТронулся из ворот.В красочнейший нарядКаждый одет народ.Движется клумб поток,Что ни страна — букет,Что ни спортсмен — цветокЧерез петлицу вдет.Так из конца в конецПересекут стадион.Сцепленных пять колецНа полотне знамён.2
Вырвавшийся вперёдСверхрекордсмен-бегунАплодисменты сорвётСразу со всех трибун.Шест на бегу воткнув,Взмыл прыгун и повис!Планку перемахнув,Падает мягко вниз.Каждым толчком, рывкомДвижет упорство, риск…Вот, закрутясь волчком,Бросил метатель диск.Бронзово-мускулист,Сосредоточен весь —Вон богатырь-штангистВыжал рекордный вес.Лучшим спортсменом будь!На пьедестале встань!Лучшим — медаль на грудьКак восхищенья дань!Громко оркестр духовойГимн заиграет твой!И над твоей головойФлаг запылает твой!3
Беговая дорожкаВсё темней и темней.Остается немножкоПробежать мне по ней.Я на треке вечернемЗнаю каждую пядь,Но у финиша первымМне уже не бывать.Что ж, — и медную славуТоже сладко иметь,Мне недаром по нравуБольше золота — медь.…Я пружинисто прыгнулИ, взлетев на шесте,Тело эллипсом выгнулИ повис в высоте.Изогнулся над планкойИ остался я так —А внизу, как приманка,Недоступный тюфяк.Человека и птицыЯ какая-то часть:Ни на землю свалиться,Ни на звёзды упасть.Точно я переломан,Раздвоившийся весь,Ни в гостях — и ни дома,И ни там — и ни здесь.От игры и от рискаОтказаться пора.Нет, не бросить мне дискаНе толкнуть мне ядра.Сколько лез я из кожи,Думал — я гиревик…А у книг моих тожеВес не так уж велик.Нет, я веса не выжалИ победой не горд.Просто выжил. Я выжил:Это тоже рекорд.Только этим едва лиНа параде блеснуть.Никакой мне медалиНе навесят на грудь.И написано строгоБыло мне на роду,Что торжественно в ногуЯ ни с кем не пойду.До седьмого мне потаНадрываться опять,Пьедестала почётаНикогда не видать.Ну, а если удачаМне помашет рукой —Музыкантам задача:Гимн исполнить какой?Я случайный бродяга,Человек без корней,И ни гимна, ни флагаНет у музы моей.* * *
На ноге висит полпуда,Разворочено плечо.Тела скомканная грудаТрепыхается ещё.Пузырьки в сифоне скачут.В вену воткнута игла.А в окне снежок маячит,Ночь в окне белым-бела.Как поступки наши хрупки!Как непрочен весь наш мир!Из ноздрей свисают трубкиИ торчат из прочих дыр.Но хирургов важный шёпотОкружил мою кровать.Как меня возьмутся штопать!Как пойдут перешивать!Поваляешься в постели —И, глядишь, опять готовДля житейской карусели,Для житейских катастроф.* * *
Этот снег за стеною больничной —Мой единственный друг закадычный,Он, как слёзы, течёт и течёт.И душа по-некрасовски вволюОпилась покаянною болью.Вот и близится с жизнью расчёт.Умирать предназначены все мы,Но кончаться в когтях эмфиземы —Это очень унылый сюжет:Ловишь воздух, как пойманный окунь,Только он недоступен, далёк он,Только, в сущности, воздуха нет.Что ты знал о Толедо, Охайо?Что на свете земля есть такая,Что бывают такие места?Ты мечтал о ключе Иппокрены —Ах, как эти мечты вдохновенны!Только музыка вовсе не та!А не хочешь ли розовой пены,Что струей потечёт изо рта?* * *
Часто мне снится высокий маякС комнатой — вышкою восьмиугольной.Волн, точно рюмок в беседе застольной,Слушаю я нескончаемый звяк.Волны бегут и бегут на маяк —И разбиваются вдребезги волны…Чем-то сегодня они недовольны,В море сегодня опять кавардак.По вечерам зажигают маяк.По морю шарит прожектор сигнальный,Наискосок полосою зеркальнойПересекая всклокоченный мрак.От берегов унесённый рыбакГде-то плывёт на разбитом баркасе.Он бы убрался давно восвояси,Да в темноте не отыщет маяк.Может быть, всё это вовсе не так.Может быть, скользки, сильны и крамольны,Тёмные мысли, как тёмные волны,Светлого сердца штурмуют маяк.Может быть, всё это вовсе не так.Может быть, я на суденышке гиблом…Я бы наверное к берегу выплыл,Если б нашёл я во мраке маяк.Может быть, всё это вовсе не так.Может быть, гневно сверкающим глазомВсю эту тьму освещаю я разом…Может быть, сам я — высокий маяк.Может быть, всё это вовсе не так.Может быть, моря тут нет никакого:Все это — жизнь, что шумит бестолково,Всё это — жизни моей кавардак.* * *
Веку убийстваПришлись ко двору,А я забилсяВ мою конуру.В дверь не поверю!Удар сапогаВышибет двери —И вся недолга.Мой дом — моя крепость?Что за нелепость!..Мой дом — моя будка,Мой дом — моя щель.Вечером жуткоЛожиться в постель.Какой я хозяинКолу и двору?Так вот припаянОстрожник к ядру.Мой дом — берлога,Мой дом — нора,Где над порогомТень топора.* * *
Счётчики на стоянках,Счётчики на стоянках,А лётчикиЖенятся на китаянках,На китаянках!И никакого отношенияОдно к другому не имеет.Но я уже принял решение,И эти строчки окаменеют!Ходили предки в опереткуИ власть поругивали всласть,А я подбросил вверх монетку,И она позабыла упасть!Стала, может быть, луноюИ всплывает надо мною.Не понять и не постичь,Отчего порой прицепитсяНесусветнейшая дичь,Сумасшедшая нелепица!И над вечным вопросомСокрушается бедный умишко:Может быть, у алжирского дея под носомДействительно шишка?* * *
You can't teach an old dog new tricks.
Было ясно мне как дважды два,Что стихи заправлю я горючим,Что в моих стихах в порядке лучшемЯ расставлю лучшие слова.Но пришли дела мои в упадок.Слышу — изо всех кричат углов,Что в стихах важнее беспорядок,Разнобой каких попало слов.Что ж мне с ними ввязываться в драку?Заявленья отсылать в печать?Объяснять, что старую собакуПоздно новым штукам обучать.БЛОШИНЫЙ РЫНОК
Блошиный рынок!Поверх лотковГора корзинок,Пластинок, крынок,Мотков, платков,Подносов, фляжек,Замков, пижам,Ремней без пряжек,Зеркал без рам.Пять-шесть тарелок,Бутыль-пузырь,Часы без стрелок,Весы без гирь.Футляр огромныйДля сургучейИ тьма никчемныхДрянных вещей.Бери! Дешёвка!Цена-то грош,Подсунут ловко —И ты берёшь!В базарном гамеНа мой лотокЯ со стихамиКладу листок.На этом рынкеНемало их,Что без запинкиКропают стих,Из букв-кусочковСлепив едваБез мысли строчки,Без чувств слова,Мечту без боли,Без пыла страсть —Так этим, что ли,В сердца запасть?И стих-искринкаМелькнул — погас…Блошиным рынкомТы стал, Парнас.Томов огромныхИтог каков?Гора никчёмныхДрянных стихов.* * *
Тут и вода в реке, мой друг,С какой-то химией:Такая страшная, что рукЯ в ней не вымою.А вон рыбёшка вверх брюшкомПлывёт под мостиком.Она не движет плавником,Не движет хвостиком.Да и меня, мой друг, тишкомПоят отравою.Мне кажется, что вверх брюшкомЯ тоже плаваю.Мой друг, я стал совсем не тот,Мне трудно дышится,Как будто бы во мне течётНе кровь, а жижица.Когда-то я не отдыхалС моею лирою,Я был крикун, я был нахал,Я был задирою.Теперь забился я в норуИз-за усталости…К литературному перуТянусь по малости.Мне стала жизнь не по плечу, —Дружу с лежанкою,У телевизора торчуС пивною банкою!Как будто бы ушла из жилВся сила дюжая —И я безропотно сложилСвоё оружие.* * *
Тут птицы пролетают стаямиНад старомодными трамваями,И гул стоит неумолкаемый,Вечерний, городской.И снова осенью я нынешнейПо площади слоняюсь рыночной.Доносит ветер лязг починочныйИз автомастерской.Порой над сваркой автогенноюЗвездою полыхнёт мгновенною,Звездой полуторасаженною,Как великан алмаз.И девичьего взора карегоНавстречу ударяет зарево.Как все пружины сердца старогоЗадребезжали враз!Всё завораживает в городе.А вот у вас другие скорости —Спешите и о чем-то споритеВнутри своих машин.Вы движетесь своей орбитою,И каждый со своей обидою.Я даже птицам не завидую,Брожу себе один.Домов отвесные громадиныИ между ними неба впадины,И фонари, как виноградины,Висят над головой.Там улица спустилась к пристани,Там ветром деревца освистаны,И за листом роняют лист ониНа камни мостовой.Где бегали индейцы-лучники —Мостов защёлкнулись наручники,Там баржу разгружают крючники,Ворочая тюки.А я слонялся как сомнамбула,Мне вся вселенная мала была,Пока не написались набелоОсенние стихи.ПАМЯТЬ
…в воскресном театре души
Мемуарные фильмы идут.
Вглядываюсь, дверь туда открыв,Где хранится времени архив.Замелькали кадры прошлых днейНа экране памяти моей.Киевский Второй Мединститут.Возле зданий тополя растут.Кое-как экзамены я сдал,Но с обществоведеньем — скандал!Я не знал каких-то там имён,Кто, когда и чем был награждёнИ какой очередной прохвостПолучил правительственный пост.Мой экзаменатор был убит —Принял сокрушенно-скорбный вид.«Так. Так. Так», — он глухо произнёс,Вскинув на меня мясистый нос.Пятернёй он в воздухе потряс:«Кто же так воспитывает вас?»Я ответил, несколько смущён,Что отец. «А где же служит он?»Отвечаю, точно виноват,Тихо: «Арестован год назад».Тяжело я уходил домой.На земле был год тридцать восьмой.Мне один знакомый дал совет —Выбрать медицинский факультет.«Знаешь, нам не миновать войны,Доктора поэтому нужны.Всё равно, мой милый, — на литфакТы теперь не попадёшь никак.У кого в семье аресты — тамБлизко не подпустят к воротам,Ну, а в медицинский институтБез разбора всех мужчин берут».Признаюсь, что я в большой тоскеПодходил к огромнейшей доске,На которой сказочно цветутСписки тех, кто принят в институт.Видно, я в рубашке был рождён:В этом длинном перечне имён —И моё! Я удивлялся сам,Не поверил я своим глазам!Вот внезапно мой экран погас.Память прерывает свой показ.Только в тот же миг на полотне —Крыши, окна и стена к стене.Это тоже город над рекой,Только над рекой совсем другой.Вон мальчишка с удочкой в рукеПо камням с отцом спешит к реке.Мне пошел одиннадцатый год.За плотом плывёт по Волге плот.Года два ещё придется намПрыгать по саратовским камням.Мой отец тут в ссылке. И сейчасПомню я смешной его рассказ:«Поезд ночью нас сюда привёз,Без пальто я, а уже мороз.На вокзале ночевать нельзя.Вышел на большую площадь яИ гляжу — в сторонке постовой."Где, скажи, браток, участок твой?Мне бы ночку переспать одну,Завтра что-нибудь себе смекну".Но браток мой оказался строг,Говорит: "Проваливай, браток,А не то не оберёшься бед,Для тебя у нас ночлежек нет!"Не спеша, булыжник небольшойВыворотил я из мостовой."Видишь, — говорю, — вон там окно:Ах, как зазвенит сейчас оно!"Постовой вскипел, как на угле;Я ту ночь пересидел в тепле!»Памяти экран опять потух.Напрягаю внутренний я слух.Вспыхнула картина в голове,Как я беспризорничал в Москве.Мой отец, году в двадцать восьмом,В ресторане учинил разгром,И поскольку был в расцвете сил —В драке гепеушника избил.Гепеушник этот, как назло,Окажись влиятельным зело,И в таких делах имел он вес —Так бесшумно мой отец исчез,Что его следов не отыскать.Тут сошла с ума от горя мать,И она уже недели двеБродит, обезумев, по Москве.Много в мире добрых есть людей:Видно, кто-то сжалился над ней,И её, распухшую от слёз,На Канатчикову дачу свёз.Но об этом я узнал поздней,А пока что — очень много днейВ стае беспризорников-волковЯ ворую бублики с лотков.Но однажды мимо через снегНесколько проходят человек,И — я слышу — говорит один:«Это ж Венедикта Марта сын!»Я тогда ещё был очень мал,Фёдора Панфёрова не знал,Да на счастье он узнал меня.Тут со мною началась возня.Справку удалось ему навесть,Что отцу досталось — минус шесть,Что отец в Саратове, — и онПосадил тогда меня в вагонИ в Саратов отрядил к отцу.Всё приходит к своему концу:Четверть века отшумит — и вотО моих стихах упомянётВ Лондоне Панфёров, — но пойдётВсё на этот раз наоборот:Он теперь не будет знать, кто я!У судьбы с судьбой игра своя.Снова Волга. Волга и паром.Мы уже на берегу другом.Чистенькие домики. Уют.Немцы тут поволжские живут.Был Покровском город наречён,Энгельсом теперь зовется он.У Вогау мы сидим в гостях.На столе сирень в больших кистяхГоворит о Токио Пильняк;Мой отец припомнил случай, какОн, когда был очень молодым,Вместе с переводчиком своимШёл по Кобе. Поглядев назад,На себе поймал он чей-то взгляд.Он японку заприметил там,Что плелась за ними по пятам.Чувствовал неловкость мой отец;Он и переводчик, наконец,Улицу поспешно перешли.Но отец опять её вдалиУвидал — и, очень раздражён,Переводчику заметил он:«С нею не разделаться никак!»Тот ответил: «Ну, какой пустяк!Ты не обращай вниманья наЖенщину. Она моя жена».А когда пришла пора вставать,Уходить домой — Пильняк печатьВынул из коробочки — и хлоп!Взял да и поставил мне на лоб!Розовый клинообразный знакПо-японски означал — Пильняк.Как-то раз в Саратове с отцомМы по снежным улицам идем.Фонари. Снежок. Собачий лай.Вдруг отец воскликнул: «НиколайАлексеич!» — Встречный странноват —Шапка набок, сапоги, бушлат.Нарочито говорит на «о»,Но с отцом он цеха одного.«Вот знакомьтесь — это мой сынок».(Снег. Фонарь да тени поперёк.)«Начал сочинять уже чуть-чуть.Ты черкни на память что-нибудьДля него. Он вырастет — поймёт».Клюев нацарапает в блокнотПять-шесть строк — и глухо проворчитОбо мне: «Ишь как черноочит!»Клюев был в нужде. Отец емуЧтение устроил на домуУ врача Токарского. Тот годПереломным был. Ещё народНе загнали на Архипелаг,Но уже гремел победный шагСталинских сапог. И у дверейПроволокой пахло лагерей.Тот автограф где теперь найду?Взят отец в тридцать седьмом году.Все его бумаги перерыв,Взяли вместе с ним его архив.Ещё глубже времени экран.Под Москвой средь рощиц и полян —Несколько десятков низких дач.Парни на пруду купают кляч.А неподалёку за прудом —Наш необжитой дощатый дом.Помню, что веранда там былаВся из разноцветного стекла.Помню сад, калитку, частокол,Как впервые в школу я пошёл,Помню, как детьми, оравой всей,На пруду ловили карасей.Как в саду я выстроил шалаш…Помню, как скрипел колодец наш,Как, загнав в берёзу желобок,Собирал берёзовый я сокВ старую жестянку, как в те дниНа синиц я ставил западни.Много к нам писательской братвыПриезжало часто из Москвы.Кое-кто сегодня знаменит,Кое-кто сегодня позабыт,Некоторым жизни оборвалНа Лубянке сталинский подвал.Только погибать не всем подряд:Станет кто-нибудь лауреат,Кто-нибудь приобретёт почётТем, что по теченью потечёт!Но тогда, в году двадцать седьмом, –Дружеским весельем полон дом.Тут стихи читают до утраНебывалых строчек мастера.Кто-нибудь сидит и пьёт в углу,Кто-нибудь ночует на полу.Кто-нибудь за кружкою пивнойПрослезился песней затяжной,Кто-нибудь с протянутой рукойС хлебниковской носится строкой!Лёгкое, богемное житьё,Милое Томилино моё!Но бывал и скверный анекдот.Помню — за окошком ночь идёт.Только я и мать одни в дому.То и дело мать глядит во тьму.Ещё много поездов ночных, —Может быть, отец в одном из них.На рассвете слышим мы сквозь сонРазбиваемой бутылки звон.С матерью выходим в тёмный сад.Слышим — сверху голоса хрипят.Тут мы замечаем: средь ветвейНесколько висит больших теней.Оказалось — на верхушке там,Крепко привязав себя к ветвям,Мой отец с приятелем своимДо рассвета напивались в дым!Там же в раскорёженных ветвяхЯщик с водкой виснет на ремнях!Аренс Николай — поэт-чудак,Затевал он вечно кавардак,И, наверное, придумал онНа сосне устроить выпивон,И деревьев шумные верхиСлушают сейчас его стихи:«Снежинки белые летали,Струилась неба бирюза,А на лице её сиялиБольшие серые глаза».Арене часто попадал в скандал,Часто в отделенья попадал.Позже слышал я такой рассказ:Вышел он из отделенья разИ припомнил через шесть недель,Что забыл он с водкою портфельВ камере. А было, как назло,Похмелиться нечем! Тяжело!Аренс, жаждя выпить всем нутром,В отделенье за своим добромКинулся — и канул навсегда,Сгинул, не оставивши следа.На экране вспыхнула Нева.Шпиль Адмиралтейства. Острова.Сфинксы. Набережная. Дворец.К Ювачёву взял меня отец.Несколько о Ювачёве слов.Был народовольцем Ювачёв.За участье в покушеньи онК виселице был приговорён.Но в тюрьме, пока он казни ждёт, —У него в душе переворот,Всё он видит под иным углом.И религиозный переломНаступает. Казнь замененаСсылкою ему. В те временаС ссыльными общаться каждый мог;Был он сослан во Владивосток.Там у деда моего гостил,Там отца он моего крестил.А когда отбыл он ссылки срок —Взял он страннический посошокИ поехал в Иерусалим,И ходил по всем местам святым.Позже о паломничестве томОчерков издал он толстый том.Ленинград. Тридцать четвертый год.Ювачёв поблизости живётНа Надеждинской, а мы с отцомВозле церкви греческой живём.Ювачёву от властей почёт,И ему правительство даётПенсию высокую весьма,Но считает, что сошёл с умаНа религиозной почве он.Был он собирателем икон.Был он молчалив, высок и сух,Этак лет семидесяти двух.Кропотливо трудится старик,Медленно с иконы сводит ликОн на кальку. И таких иконТысячи для будущих временОн готовит.С ним в квартире жилВзрослый сын — писатель ДаниилХармс. У Дани прямо над столомСписок красовался тех, о ком«С полным уваженьем говорятВ этом доме». Прочитав подрядИмена, почувствовал я шок:Боже, где же Александр Блок?!В списке Гоголь был, и Грин, и Бах…На меня напал почти что страх,Я никак прийти в себя не мог, —Для меня был Блок и царь и бог!Даня быстро остудил мой пыл,Он со мною беспощадным был.«Блок — на оборотной сторонеТой медали, — объяснил он мне, —На которой (он рубнул сплеча) —Рыло Лебедева-Кумача!»«Если так, как Блок, писать нельзя,Спрашивал весьма наивно я, —То кого считать за идеал?»Даня углубленно помолчал,Но потом он в назиданье мнеПрочитал стихи о ветчине.«Повар — три поварёнка,повар — три поварёнка,повар — три поварёнкавыскочили во двор!Свинья — три поросёнка,свинья — три поросёнка,свинья — три поросёнкаспрятались под забор!Повар режет свинью,поварёнок — поросёнка,поварёнок — поросёнка,поварёнок — поросёнка!Почему?Чтобы сделать ветчину!»Слушал я его, открывши рот —Догадался наконец! Так вотЧем обэриуты устранятИз души моей священный ядБлоковских стихов! В душе моейВсё же Блок окажется сильней.В комнате у Дани справа — шкаф.К шкафу подойдя, поклон отдав,Произносят гости напоказНесколько привычных светских фраз:«Как здоровье, тётушка?» «В четвергБыли на концерте?» «ФейерверкВидели?» Род лёгкой болтовни.Запрещалось всем в такие дниГрубые употреблять слова.Но гостей уведомят едва,Что сегодня дома тётки нет, —Снят бывал немедленно запретС нецензурных тем. Наоборот,Разрешался сальный анекдот.Что ещё за идиотство! ТьфуТётушка, живущая в шкафу?!Что с того, что конура мала —Тётушка придумана была,Для существования еёШкаф — вполне просторное жильё!Тётушка пришлась тут ко двору.Тут любили всякую игру,Тут был поэтический причал,Тут поэтов многих я встречал,А.Введенский был собой хорош,Хармс — на англичанина похож.Сколько артистических имен!Как великолепен Шварц Антон!Помню в исполнении его«Невского проспекта» волшебствоИ опять всё гаснет. И опятьНа экране Киеву сиять.Моюсь утром, радио включив.Диктор до чего красноречив!Слышится по голосу, что рад, —Так вот о победах говорят!«…Нашего правительства указ…В вузах за учение у насВводят плату!» Я совсем обмяк.Уплатить я не могу никак.Подкосились ноги у меня.Только вечером того же дняЧеловек от Рыльского пришёл,Пачку денег положил на столИ сказал: «Максим Фадеич тутПосылает вам на институт».Он шепнул, уже сходя с крыльца:«Это в память вашего отца».Рыльский был в фаворе. Перед темПогибал почти уже совсемИ ареста ожидал не раз.«Песнею о Сталине» он спасЖизнь свою и спас свою семью.Как-то чай у Рыльского я пью.Кто-то «песню» вскользь упомянул.Рыльский встал, сдвигая резко стул:«В доме у повешенного, брат,О верёвке вслух не говорят!»Мой отец поэтом русским был.Где сыскать, среди каких могилКроется его прощальный след.Рыльский был украинский поэт.В час тяжёлый он помог семьеРусского поэта. Так в стране,Где я в годы сталинские рос,Выглядел на практике вопросМежнациональный. Все однойСвязаны бедой. Одной виной.Вновь твои проспекты, Ленинград.Обречённо фонари горят.Кратковремен этот мой приезд.Мне одно желанье душу ест.Я привез стихотворений шестьИ мечтал Ахматовой прочесть.В годы те была моей женойАнстей. И её стихи со мной.Вот я и пошел. Фонтанный домВыглядел обшарпанным. ПотомПересёк я двор наискосокИ вошёл в подъезд. На мой звонокМне открыла дверь она сама.Объяснил я путано весьмаМой приход. «Входите». Тут нужныТочные детали: в полстеныДевушки портрет. Совсем малаКомната. (Та девушка былаВ белом.) А Ахматова стройна;Кажется высокою она.Я уже предчувствую беду.«Высылают сына. Я идуС передачею в тюрьму. Я васНе могу принять».У нас сейчас«Реквием» об этих страшных днях.«Реквием» тогда в её глазахЯ увидел. Кто-нибудь найдётСо стихами старыми блокнот.……………………………….Но вам в тяжёлых заботахНе до поэтов, увы!Я понял уже в воротах,Что девушка в белом — вы.И подавляя муку,Глядя в речной провал,Был счастлив, что вашу рукуДважды поцеловал.……………………………….В Киеве, ещё перед войной,Проходили мы по Прорезной.За дома вдали закат сползал.Мы спешим в консерваторский зал.Там Доливо-Соботницкий пел.Среди всех советских тусклых делПраздником бывал его приезд.Делал он рукою странный жест,Был он хром и очень большерот…Присмотреться — так совсем урод!Необыкновенный баритон —Пел бетховенские песни онИ норвежских песен целый ряд…Сколько он ирландских пел баллад,Бельмановских песен! Так лилисьПесни, что казалось — это ЛиссИли Зурбаган! Казалось мне,Что мы где-то в гриновской стране,И — казалось — уплывать и намСледом за Бегущей по волнам!Поскорей причаливай, наш бот,Там, где нас Несбывшееся ждёт!А в антракте — толкотня, галдёж,А к буфету и не подойдёшь.По соседству, вижу, — паренёк,А на куртке — лодочка-значокС ярко-красным парусом. Яхт-клуб?Точно. Сомневаться почему б?А на самом деле всё не так:Это был почти условный знакГриновских романтиков! То зовЮношеских алых парусов!Слышал я забавный анекдотО Доливе. Шёл двадцатый год.Пел Доливо где-то. Был хорошБесподобно. А в одной из ложСам Шаляпин. Сказочный успех!Сразу покорил Доливо всех.Был он молод, счастлив, возбуждён,Но со сцены почему-то онПятится… Друзья Доливу тутПод руки к Шаляпину ведут.«Да… — сказал Шаляпин, — ты поёшьЗдорово, но — знаешь, милый, всё жСправь себе штаны: со сцены такНеудобно пятиться как рак!»И для цели благородной сейПачку протянул ему рублей.Предвоенный Киев. Средь афишЕсть такие, что не устоишь.В зале тесно. Гроссман ЛеонидО «Войне и мире» говорит.Кажется — со сцены прямо в насУтончённо-выточенных фразДротики летят. В конце почтиОн, итог желая подвести,Говорит: «Былому не в пример,В наше время каждый пионерОбладает истиной простой,Знает то, чего не знал Толстой!»А затем (принявши тон иной)Говорит с усмешкой озорной:«На весах у вечности ещёНеизвестно, перевесит чьёМнение!» — Когда он так сказал —Я подумал: арестуют зал,Лектора и слушателей! НоВ шутку было всё обращеноИ благополучно всё сошло,А могло большое выйти зло…Пострашней, бывало, сходит с рук.У меня был закадычный другПротасевич Жорж. Мы в институтВместе поступали. И маршрутЖизненный у нас довольно схож:У него отца забрали тож,Как и у меня, — в тридцать седьмом.Он пытливым обладал умом,Книгами был вечно нагружён —Хемингвей в портфеле, Олдингтон.Был он неудачливый боксёр,Но зато был на язык остёр.И — последний не забыть мазок:Был красив довольно и высок.Между нами — Пушкин бы сказал —Всё рождало споры. Весь скандалИ произошёл из-за пари.Раз возьми я да и намудри:В спор полез всему наперекор,И позорно проиграл тот спор!А условье было таково,Что на протяжении всегоДня — у победившего — рабомПроигравший. В случае любомОн беспрекословно и тотчасБыл обязан исполнять приказГосподина. Жорж был господин.Мне досталось рабство. До сединЯ отчетливо запомнил то,Как я подавал ему пальто,Вещи все его за ним волок,С полу подымал его платок,Как завязывал его шнурки,Как по мановению рукиПодбегал… А он, из-за долгов,Пробовал продать меня с торгов;Между лекций в перерыве онОрганизовал аукцион!Как бывает в юности порой —Чересчур все увлеклись игрой.Лекции по городу всемуНам читали. Часто потомуМы в трамваях ездили гурьбой.Жорж в трамвае мне сказал: «С тобойЯ не знаю, как мне быть: извольРазузнать, — рабам разрешено льЕздить на трамвае». ЗадаюЯ вопрос кондукторше. В моюСторону все повернулись. ПылСразу же у всех нас поостыл.Наступила тишина. СиделЖорж, внезапно побелев как мел.К сожаленью, это не конец:Видимо, сверхбдительный стервецЕхал в том вагоне. В деканатНас повызывали всех подряд.Разносили нас и вкривь и вкось,Но каким-то чудом удалосьВсё замять. Никто не пострадал.Мог быть и трагический финал.— Где ты, Жорж? Откликнись, если жив! –Я шепчу, былое освеживВ памяти.И вдруг экран сплошнымНебосводом сделался ночным,И на нём пугающе висятНесколько чудовищных лампад!Для убийства город освещён,Нас уже бомбят со всех сторон,Подняты кресты прожекторов,Бомбовозов нарастает рёв,Сполохи огромные в окне.Грохот. На войне как на войне.