Вдруг из-за туч озолотило И столик, и холодный чай. Помедли, зимнее светило, За черный лес не упадай!
Дай посиять в румяном блеске, Прилежным поскрипеть пером. Живет в его проворном треске Весь вздох о бытии моем.
Трепещущим, колючим током С раздвоенного острия Бежит - и на листе широком Отображаюсь... нет, не я:
Лишь угловатая кривая, Минутный профиль тех высот, Где, восходя и ниспадая, Мой дух страдает и живет.
1923
У МОРЯ
1
Лежу, ленивая амеба, Гляжу, прищуря левый глаз, В эмалированное небо, Как в опрокинувшийся таз.
Все тот же мир обыкновенный, И утварь бедная все та ж. Прибой размыленною пеной Взбегает на покатый пляж.
Белеют плоские купальни, Смуглеет женское плечо. Какой огромный умывальник! Как солнце парит горячо!
Над раскаленными песками, И не жива и не мертва, Торчит колючими пучками Белесоватая трава.
А по пескам, жарой измаян, Средь здоровеющих людей Неузнанный проходит Каин С экземою между бровей.
2
Сидит в табачных магазинах, Погряз в простом житье-бытье И отражается в витринах Широкополым канотье.
Как муха на бумаге липкой, Он в нашем времени дрожит И даже вежливой улыбкой Лицо нездешнее косит.
Он очень беден, но опрятен, И перед выходом на пляж Для выведенья разных пятен Употребляет карандаш.
Он все забыл. Как мул с поклажей, Слоняется по нашим дням, Порой просматривает даже Столбцы газетных телеграмм,
За кружкой пива созерцает, Как пляшут барышни фокстрот, И разом вдруг ослабевает, Как сердце в нем захолонет.
О чем? Забыл. Непостижимо, Как можно жить в тоске такой! Он вскакивает. Мимо, мимо, Под ветер, на берег морской!
Колышется его просторный Пиджак - и, подавляя стон, Под европейской ночью черной Заламывает руки он.
3
Пустился в море с рыбаками. Весь день на палубе лежал, Молчал - и желтыми зубами Мундштук прокуренный кусал.
Качало. Было все не мило: И ветер, и небес простор, Где мачта шаткая чертила Петлистый, правильный узор.
Под вечер буря налетела. О, как скучал под бурей он, Когда гремело, и свистело, И застилало небосклон!
Увы! он слушал не впервые, Как у изломанных снастей Молились рыбаки Марии, Заступнице, Звезде Морей!
И не впервые, не впервые Он людям говорил из тьмы: "Мария тут иль не Мария Не бойтесь, не потонем мы".
Под утро, дымкою повитый, По усмирившимся волнам Поплыл баркас полуразбитый К родным песчаным берегам.
Встречали женщины толпою Отцов, мужей и сыновей. Он миновал их стороною, Угрюмой поступью своей
Шел в гору, подставляя спину Струям холодного дождя, И на счастливую картину Не обернулся уходя.
4
Изломала, одолевает Нестерпимая скука с утра. Чью-то лодку море качает, И кричит на песке детвора.
Примостился в кофейне где-то И глядит на двух толстяков, Обсуждающих за газетой Расписание поездов.
Раскаленными взрывами брызжа, Солнце крутится колесом. Он хрипит сквозь зубы: Уймись же! И стучит сухим кулаком.
Опрокинул столик железный. Опрокинул пиво свое. Бесполезное - бесполезно: Продолжается бытие.
Он пристал к бездомной собаке И за ней слонялся весь день, А под вечер в приморском мраке Затерялся и пес, как тень.
Вот тогда-то и подхватило, Одурманило, понесло, Затуманило, закрутило, Перекинуло, подняло:
Из-под ног земля убегает, Глазам не видать ни зги Через горы и реки шагают Семиверстные сапоги.
1922-1923
БЕРЛИНСКОЕ
Что ж? От озноба и простуды Горячий грог или коньяк. Здесь музыка, и звон посуды, И лиловатый полумрак.
А там, за толстым и огромным Отполированным стеклом, Как бы в аквариуме темном, В аквариуме голубом
Многоочитые трамваи Плывут между подводных лип, Как электрические стаи Светящихся ленивых рыб.
И там, скользя в ночную гнилость, На толще чуждого стекла В вагонных окнах отразилась Поверхность моего стола,
И проникая в жизнь чужую, Вдруг с отвращеньем узнаю Отрубленную, неживую, Ночную голову мою.
1923
x x x
С берлинской улицы Вверху луна видна. В берлинских улицах Людская тень длинна.
Дома - как демоны, Между домами - мрак; Шеренги демонов, И между них - сквозняк.
Дневные помыслы, Дневные души - прочь: Дневные помыслы Перешагнули в ночь.