сдобна и весела, румяна, как лосось.
"Ах Петенька, дружок, студент... Скажи на милость!"
"Пришла, - подумал я злорадно. - Началось".
Ага. Уже зовет Варвара на прогулку.
Зачем не погулять? Идемте, говорю.
Варвара на меня косит, как жид на булку.
Коси, ужо тебе я булок подарю!
Все тот же ручеек. Кругом бушует лето.
Я ветку отогнул - и Варьке по лицу.
"Ах, Петенька, за что?" - Стоит и ждет ответа,
боится надерзить красавцу-молодцу.
Я ветку отогнул - и снова ей по харе.
У дамочки в глазах горючая слеза.
Я за спину зашел и стиснул бедра Варе
и заметалась дрянь, как в банке стрекоза.
"Любимая моя, - я зашептал зловеще,
все эти восемь лет я тосковал по вас...
Отриньте ложный стыд, снимите ваши вещи
и дайте утонуть в пучине ваших глаз."
Дрожит как холодец расплывшееся тело,
и пальчики дрожат, и пуговки трещат.
Разделась наконец, готова уж для дела.
Лопочет ручеек, пичуги верещат.
И рассмеялся я, как оперный Отелло,
вещички подхватил и резво побежал.
"Что, старая карга, студента захотела?
Прощай, моя любовь, прощай, мой идеал!"
Я утопил в реке Варварины одежки,
потом как зверь лесной прокрался к ней назад.
Смотрю: любовь мою уж облепили мошки,
и комары ее со всех сторон едят.
Тут я из-за кустов завыл голодным волком
и Варенька моя рванула голяком,
вопя и вереща, бежит лесным проселком,
и на опушке вдруг столкнулась с мужиком.
Мужик, не будь дурак, схватил мою Варвару,
на травушку пихнул и ну ее валять.
Я за кустом присел и закурил сигару,
и стал под "ух" и "ах" о жизни размышлять.
О дамы, -думал я, - безмозглые мокрицы.
Зачем стремитесь вы гасить наш лучший пыл?
Не надо рожь косить, пока не колосится,
но надо есть пирог, покуда не остыл.
Иль думаете вы, сто лет он будет свежим?
Увы, он может стать черствей, чем макадам.
Оскар Уайльд спросил, за что любимых режем?
И я спрошу, за что мы губим милых дам?
За то, отвечу я, ломают дамы зубы
об наши пироги, что сами сушат их,