— Я хочу, чтобы ты немедленно вернула мне мои документы. А это забери… — возвращаю Маше её паспорт.
Та глядит то на меня, то на бардовую книжечку в своих руках и растерянно хлопает глазами:
— У меня его нет здесь… Он там, у Пановых…
А затем меняется в лице.
— Постой, это что значит? Ты решила всё рассказать Кириллу? — хмурит брови. — Ты решила сдать меня? Да?
Её голос дрожит, будто она вот-вот заплачет.
Ни за что в это не поверю.
Нарочно ничего не отвечаю, а только нервно притопываю, демонстрируя нетерпение.
Маша покрывается пунцовыми пятнами.
Ещё бы! Наверняка она рассчитывала, что я буду действовать по её указке.
— Ты же не серьёзно… Правда? — улыбается, полагая, что я её разыгрываю.
Но я строго повторяю:
— Верни. Мне. Мой. Паспорт.
Маша, наконец, понимает, что я не шучу, и взрывается:
— Значит, всё-таки сдашь меня?! Значит, всё расскажешь?! — нервно выдыхает. — Ну, спасибо тебе, сестричка! Я думала, мы сумеем договориться! Рассчитывала на твоё понимание! — нарочно держится за живот, намекая на младенца. — А ты сухая, бессердечная, бездушная… Ты…
"Подбирает ещё какое-нибудь подходящее словечко. Что-нибудь такое едкое, чтобы ущипнуть больнее! — думается мне. — Ну, давай, удиви меня!"
— Ты… — Маша сощуривается и устремляет в меня… нет, не взгляд, а скорее стрелу, пропитанную ядом. Чёрт возьми, я даже не подозревала, что глаза, похожие на мои, могут быть такими злыми. — Так тебе и надо! Поняла?
Если честно, я в замешательстве.
О чём она говорит?
— Я рада, что Полянский нас перепутал! — заявляет Маша. — Рада тому, что он сделал с тобой! И будь у меня возможность, я бы ещё раз всё это провернула! Ясно? Только теперь я бы не стала подвозить тебя до города. Теперь ты шла бы сама! Как бродачая псина! Пешком! Босиком! Как угодно! Поняла?!
Да всё я поняла…
Поняла, что Маша напугана грядущим разоблачением и от страха не понимает, что говорит. Она хочет напоследок укусить меня как можно больнее. Потому что ничего другого ей не остаётся. Она больше не может контролировать ситуацию. Теперь её судьба полностью зависит от меня. Вот она и мечет в мою сторону копья и стрелы.
— Паспорт мне верни! — рявкаю я, игнорируя её колючие слова.
И Маша сдаётся.
— Да и подавись! — гневно выплёвывает она. — Я раньше без него обходилась и теперь обойдусь! Но учти, если ты расскажешь Кириллу правду, тогда и я молчать не стану. Я всем расскажу, что случилось с Полянским на самом деле! Расскажу, что это был вовсе не несчастный случай! Расскажу, что на самом деле его убил твой приятель! Карасёв Анатолий Владимирович! Кстати, как тебе целоваться с убийцей? Понравилось? — опять этот взгляд, бьющий в самое сердце.
Моя сестра меня не щадит. Её слова — сплошная желчь. Я бы ещё стерпела, если бы Маша поливала грязью только меня, но сейчас она нагло лжёт про моего друга. Поэтому я не могу молчать.
— Карасёв — не убийца! — осекаю сестру. — Это был несчастный случай! Толик рассказал мне, как всё случилось! Полянский был пьян и сам влез на подоконник!
— Да уж… Я слышала, какой чуши он тебе наплёл! "Бу!" — кривляется, передразнивая Толика. — Это ж надо было такое придумать! Я чуть не лопнула со смеха, клянусь!
На что, чёрт возьми, она намекает?
— Ты что, хочешь сказать, что Карасёв мне солгал? — спрашиваю я у Маши, которая всё ещё давится злыми смешками.
— Конечно! Ещё как! — отвечает она.
— Но зачем? — проглатываю подступающий к горлу ком.
— Не знаю, — сестра дёргает плечиком, — наверно, боялся, что от правды ты грохнешься в обморок! — Маша строго смотрит на меня. — Блин, да на тебе даже сейчас лица нет! А тогда вообще сидела вся бледно-зелёная, дрожала, дышала через раз. Вот он и решил не добивать тебя своей правдой! Я бы тоже на его месте тебе солгала. Ну, от греха подальше…
— Это что же получается… — произношу чуть слышно. — Карасёв, действительно, виновен в смерти Полянского?
Смотрю на Машу и пытаюсь найти в её глазах хотя бы крошечный намёк на шутку. Но, кажется, я зря на это надеюсь. У сестры в каждом глазу по бегущей строке:
"Виновен… Виновен… Виновен…"
— Да, сестричка, да… Тебя Анатолий пожалел, а мне рассказал совершенно другую историю. Он толкнул Полянского, когда тот стоял у окна. Стас был пьян, и твой приятель воспользовался его состоянием. Много ли надо сил, чтобы расправиться с человеком, который и без того еле держится на ногах?..
— Нет… Он не мог… Не мог… — я качаю головой и не отрываясь гляжу на Машу. — Он же сказал мне…
Оборачиваюсь назад, словно Карасёв стоит у меня за спиной. Комната пуста, и я беспомощно шарю глазами по очертаниям мебели, гляжу на окно, на чуть раздвинутые шторы.
Как бы мне хотелось, чтобы Толик был сейчас здесь, рядом со мной. Возник из ниоткуда, возмутился, опроверг слова моей сестры.
Но его нет.
А Маша есть, и ей на руку моё замешательство.
У неё появляется время подобрать аргументы, чтобы окончательно сбить меня с толку.
— Даша, сама подумай, стал бы двухметровый детина следовать указаниям какой-то пигалицы, которую видит в первый раз в жизни? — Маша намекает на себя. — Стал бы связывать себя обязательствами, будь он не виновен? — даёт мне пару секунд на раздумье и отвечает за меня. — Конечно, нет! А Карасёв между тем не только согласился заключить со мной "Уговор молчания", но и был на связи "двадцать четыре на семь". Тебе известно, что в большинстве случаев он отвечал на мои звонки уже после второго гудка?
Память будто нарочно подбрасывает мне кусочек одного зимнего утра. Когда Толик сбежал от меня, сверкая пятками, едва на экране его смартфона высветилась надпись "Вызывает Мари…"
— Какие ещё тебе нужны доказательства? — спрашивает Маша, будто только что прочла мои мысли. — Карасёв виновен! И я всем это расскажу… Если ты расскажешь…
У меня темнеет в глазах. В голове гул:
"Виновен… Виновен… Виновен…"
Опускаются плечи и руки, да я целиком опускаюсь… на подлокотник кресла. А Маша стоит надо мной и едва сдерживает довольную улыбку:
— Ты же не выдашь своего друга? Верно? И меня тоже не выдашь? Да?
Я ей не отвечаю. Не могу. Я раздавлена.
И вдруг где-то глубоко внутри слышу тоненький голосок надежды:
"Даша, сопротивляйся! Толик не виновен! Маша нарочно на него наговаривает! Ей нужно, чтобы ты поверила! Она хочет сломать тебя! Подорвать твою уверенность! Ей нужно, чтобы ты сбилась с намеченного пути!"
И я, только что раскисшая и подавленная, приказываю себе успокоиться. Поднимаюсь с подлокотника, на котором сижу, чтобы снова быть с Машей одного роста, и, вскинув подбородок, устремляю на сестру уверенный взгляд:
— Верни мне мои документы!
Каждое слово как удар молотом.
Маша не готова к такому повороту. Она была уверена, что я сломаюсь и поддамся ей. Но я сильнее, чем она думала. Её колючий взгляд сталкивается с моим.
— Значит, не хочешь по-хорошему? — она сощуривается. В ответ Маша получает от меня только лёд в глазах. Мне от неё прилетает набор слов, скорее похожий на огромный сгусток желчи.
— Что ж, сучка, будь по-твоему… — цедит она сквозь зубы. — Я верну тебе твой паспорт. Мы пойдём сейчас к Пановым, я достану его и брошу тебе прямо в морду. А потом ты свалишь в закат, и мы никогда… слышишь, никогда больше не увидимся! И кстати… Ты не рассчитывай на помощь Кирилла! Я забыла тебе сказать, что его сейчас нет в городе. Четыре дня назад он улетел в Ф-ск на какой-то там слёт чего-то там… И вернётся только послезавтра. Так что у меня полно времени, чтобы вытравить тебя из моей идеальной жизни! Что смотришь? Не ожидала? Думала, придёшь, всё расскажешь Кирюше? Думала, накажешь меня этим? А вот ничего у тебя не получится!
— Веди. Меня. К. Пановым! — звучит в тишине мой ей ответ.
И Маша, надменно вскинув подбородок, шлёпает к двери. А я иду следом, не отставая ни на шаг.
Нам требуется ровно тридцать секунд, чтобы покинуть квартиру, пересечь тёмный квадрат лестничной площадки, распахнуть соседнюю дверь-шоколадку и оказаться у Пановых, в их тесной прихожей.
Мне кружит голову запах этого дома. И разогретая индейка и свежая выпечка здесь ни при чём.
Мне сносит крышу от запаха детства и запаха первой любви. Это ностальгия вынимает последний воздух из моих лёгких и разгоняет сердечную мышцу до предела.
У меня начинают предательски дрожать колени, едва я наступаю на коврик у двери. Мне приходится держаться за стены, чтобы удержаться на ногах.
Когда я была здесь, в его квартире в последний раз? Месяцев восемь назад? Или семь? Не помню уже. Это было в другой, прошлой жизни и теперь уже ничего не значит.
Но тогда почему меня опять тошнит от страха, словно школьницу перед экзаменом? Радуюсь, что в прихожей темно, и моих серо-буро-малиновых щёк никто не видит.
Моя радость длится не долго. Секунды две или три спустя узкий коридор озаряется холодным белым светом. И перед нами вырастает тощая фигура Натальи.
На ней нет её обычного фартука, а вместе с ним и лица нет…
— Девочки… Вы вместе… — громко шепчет она, приложив к губам кончики пальцев. — Не губите меня… Кирюша…
Маша вспыхивает румянцем.
— Что? Что с ним? — спрашивает она у Натальи.
Я молча наблюдаю за ними, не понимая, что не так.
— Он приехал… Час назад… — поясняет Наталья таким же громким шёпотом. — Сюрприз тебе сделать решил… Я сказала, что ты вышла к соседке… за луковицей… Сейчас Кирюша душ принимает…
— О, чёрт… — выдыхает Маша и, обернувшись, говорит мне вполголоса. — Дашка, сестра, не губи! Забирай свой паспорт и вали отсюда! Пожалуйста! Кирилл не должен тебя здесь увидеть!
"Да вы что?!"
Этот вопрос, приправленный дерзкой усмешкой, едва не срывается с моих губ,
И куда только делся весь её гонор? Куда запропостилась желчь, с которой Маша угрожала "вытравить меня из своей жизни"? Где вся эта "ежовая" мишура? Слезла, как шкура со змеи? Растворилась перед лицом реальности?
Всё так.
Потому что сколько бы моя сестра не ерепенилась, Даша — это я, а Маша — это она. И по-другому уже не будет. Это по отдельности мы выглядим, как две капли воды. Но поставь нас рядом, и будет заметно, что у Маши родинка на щеке ниже на два сантиметра, а на ухе едва заметный шрам, а на переносице… В общем, таких мелочей наберётся немало. И нужно быть совсем слепым, чтобы не отличить нас друг от друга, когда мы стоим бок о бок.
А Кирилл тем более увидит разницу и, наконец, поймёт, что уже почти год живёт не с той самой Дашей, которую полюбил когда-то, а с её беременной "подделкой"…
— Я сейчас! Я быстро! — говорит Маша и теряется в закоулках квартиры.
Возвращается она очень быстро.
— Вот, держи свой паспорт и уходи, уходи! — она суёт мне в руки бардовую книжецу и делает попытку вытолкнуть меня за порог.
Само собой, я сопротивляюсь. Я хочу остаться и поглядеть, что будет дальше, когда Кирилл выйдет из душа, весь такой красивый, с полотенцем на бёдрах, и увидит нас двоих, толкущихся в прихожей.
— Дашенька! Деточка, богом прошу! На тебя одна надежда! — слёзно шепчет Наталья. — Если Кирюша мою правду узнает, не простит! Никогда меня не простит…
И теперь уже два человека смотрят на меня с мольбой, надеждой и негодованием одновременно. И ждут от меня каких-то действий.
А я что?
А я смотрю на того, кто только что вывернул из-за угла…
Он стоит, окутанный облаком пара, облачённый в спортивные шорты, гладко выбритый и модно причёсанный. Он бесшумно возник за спинами этих двух и теперь взирает на происходящее с лёгким недоумением.
Я смотрю на Кирилла…