— Как мне забыть ту ночь? Как мне забыть ту ночь? — повторяю сквозь слёзы, обхватив голову руками.
— Дашенька, — кто-то касается моего плеча. — Что с тобой, детка? Тебе плохо?
Поднимаю глаза и вижу соседку Антонину Петровну Краснову, которая живёт на четвёртом этаже, сразу подо мной.
Ей немного за пятьдесят, у неё близко посаженные серые глаза, вздёрнутый нос, чётко очерченные губы и пышное каре цвета "пепельный блонд". Она носит неброский макияж, отдавая предпочтение естественной красоте. Но в покупке бижутерии себе не отказывает. Крупные камни, нанизанные на леску, и массивные серьги — слабость Антонины Петровны.
Даже сейчас, когда она стоит передо мной, одетая в домашний фланелевый халатик и резиновые сланцы на босу ногу, в её ушах мерно покачиваются большие посеребренные кольца.
Это она обнаружила мою бабушку, беспомощно лежащей на полу, и вызвала ей скорую.
— Ой, здравствуйте… — я быстро смахиваю слёзы и поднимаюсь.
— Зябко… Надо было шаль накинуть… — как бы невзначай говорит Антонина Петровна, поправляя ворот халата. Её плечи непроизвольно вздрагивают от холода. — А я спустилась к почтовым ящикам, проверить квитанцию, а тут ты… Ты что здесь делаешь, Дашенька? У тебя всё нормально?
Она смотрит на меня с тревогой и жалостью. Затем её взгляд перемещается на лежащий у моих ног рюкзак и брошенную сверху шапку, потом на мои пальцы, испачканные тушью…
Да, сейчас у меня тот ещё видок.
— Всё в порядке… Я просто… — у меня не получается сходу придумать причину, почему в ясный субботний день я сижу в полумраке прокуренного подъезда и размазываю тушь по щекам.
Но Антонине Петровне мои объяснения не нужны. Она и без того понимает, каково мне сейчас, после смерти бабушки.
— Не отвечай, не надо… — говорит она. — Бери свои вещи и пойдём ко мне. Чаем тебя напою. Ты, наверняка, голодная…
***
После пяти минут, проведённых у зеркала в маленькой ванной комнате, отделанной кафелем, я опять становлюсь похожа на человека и вскоре уже сижу за крошечным столом на пустой и оттого такой просторной кухне.
По площади она точно такая же, как моя, но в ней нет ничего, кроме этого обеденного стола, за которым могут уместиться только два человека, малюсенькой раковины в углу и такого же малюсенького холодильника. Такие обычно ставят в номера отелей.
Антонина Петровна — женщина одинокая. Никогда не была замужем, не имеет детей, не водит гостей.
Денно и нощно пропадает в Центральной средней школе, вкладывая благое в юные умы учеников начальных классов.
На постоянно преследующие её вопросы "Почему Вы отказались от создания семьи? Почему лишили себя радости материнства?" Антонина Петровна с улыбкой отвечает:
— Моя семья — это мои ученики! Вчерашние дошколята и будущие врачи, строители, спортсмены, артисты и другие выдающиеся личности! Они и есть мои дети!
Питается Антонина Петровна в школьной столовой, дома практически не готовит. Потому из кухонной техники у неё только электрический чайник да однокомфорочная плитка, убранная на подоконник.
В комнате стоит односпальная кровать, в ванной — узкая стиральная машина "Малютка", в прихожей — один крючок для одного плаща, в пороге — коврик для одной пары обуви.
Вся обстановка квартиры буквально кричит о том, что второму человеку здесь не место.
Общение с людьми Антонина Петровна сводит к минимуму, заменяя его чтением книг.
Последние здесь повсюду. На кухонном подоконнике, на тумбочке в прихожей, даже на стиральной машине в ванной комнате.
В спальне на высоком стеллаже учебная литература чередуется с журналами по психологии и педагогике. Письменный стол завален научными работами разных академиков, конспектами лекций и учебными планами. На полу у кровати возвышаются стопки художественной прозы.
Антонина Петровна никого не впускает в свой крошечный домашний мирок. И только для меня делает исключение.
Она забрала меня к себе, когда умерла бабушка, и с тех пор всегда оказывается рядом в трудную минуту.
— А Вы помните, тем вечером мы так же сидели за этим столом? — произношу я, поднося дымящуюся чашку к губам.
Антонина Петровна сидит напротив меня. Перед нами на столе раскрытая пачка с печеньем, сахарница и блюдце с конфетами.
Женщина вздыхает в ответ:
— Помню, конечно… Не стоит ворошить, Дашенька. Тебе, я гляжу, сейчас и так не сладко.
Нет, я буду ворошить. Нельзя просто взять и выбросить из памяти тот злосчастный день минувшей осени…