Кровь будто покидает мой организм, и я мгновенно замерзаю в душном до этого помещении. Мне требуется какое-то время, чтобы собрать рассыпавшиеся мысли и придать им форму вопроса.
— На что Вы намекаете? — произношу почти по слогам. — Вы думаете, моя мама…жива?
Антонина Петровна лишь пожимает плечами в ответ.
— Но если представить, что это правда, тогда получается… — чувствую нервное покалывание на кончиках пальцев. — Получается… Бабушка обманывала меня все эти годы? Разве такое возможно?
Музыка под окнами смешивается с грубыми выкриками парней и звонким девичьим смехом.
Антонина Петровна молчит ещё несколько секунд, которые кажутся мне вечностью.
— Всё возможно… — наконец, отвечает она. — После ухода Ольги Николаевны по школе ещё несколько лет ходили разные слухи. Все понимали, что уволилась она из-за дочери, с которой, по всей видимости, что-то произошло. И теперь каждый высказывал свою версию случившегося. Одни были уверены, что твоя мать забеременела, а потом умерла при родах. Другие утверждали, что видели её на вокзале Пригорода с грудным ребёнком на руках. А кому-то спустя время она встретилась снова беременной…
— И Вы верите в эти слухи? Думаете, моя мать после родов сначала сбежала со мной в Пригород, а после вернулась, подбросила бабушке и снова сбежала? Нет! Это не может быть правдой! — мотаю головой, будто хочу стряхнуть с себя эти мысли.
— Даша, ты же сама говоришь, что бабушка не рассказывала тебе о матери… — Антонина Петровна накручивает на палец нитку от чайного пакетика.
Я не понимаю, к чему она клонит.
— И не называла причину её смерти… — продолжает соседка. — Ты не задумывалась, почему?
Я слежу, как она делает один оборот нити, за ним следующий. Эти незамысловатые движения сейчас выглядят зловеще.
— Потому что не хотела меня расстраивать! — первая мысль, которая приходит мне в голову, и за которую я тут же хватаюсь. — Узнай я, например, что моя мама умерла при родах, я бы всю жизнь винила себя… Бабушка боялась этого и потому скрыла причину! — Или скрыла причину, потому чтоне смогла придуматьпричину и предпочла просто избегать этих разговоров… А всё потому, что твоя мама жива! — Антонина Петровна смотрит на меня в упор.
Мои широко распахнутые глаза открываются ещё больше. Мне не нравится тон этой женщины и её невозмутимый взгляд.
Как она может говорить так уверенно о том, чего не знает наверняка.
— Вы опираетесь на какие-то слухи, Антонина Петровна! — вскрикиваю я. — Будь моя мама жива, бабушка непременно рассказала бы мне об этом! Зачем ей скрывать от меня правду столько лет?
— А что, если твоей бабушкеприходилосьлгать все эти годы?
— Назовите хоть одну причину…
— Она обманывала тебя, чтобы защитить…
— Защитить от кого? От матери? — у меня из груди вырывается нервный смешок. — Не говорите ерунды, Антонина Петровна! Вы уже не знаете, что придумать, чтобы отвести подозрения от Вашего разлюбезного Толика. Моей бабушки уже четыре месяца нет в живых, а предположение, что в её смерти виновата моя мать, Вы мне высказываете только сейчас, когда я сказала Вам, что каждой клеточкой своего тела ненавижу этого ублюдка! Что ещё Вы придумаете, чтобы выгородить его?
Та хочет что-то ответить, но я не желаю её слушать.
— Довольно этих разговоров! — резко вскакиваю с места, цепляясь за стул. Тот подпрыгивает на месте и громко падает на пол.
Мне плевать!
Я бросаюсь прочь из кухни. Антонина Петровна поднимается из-за стола, ставит на место упавший стул и спешит за мной.
— Даша, постой! — в попытке остановить она хватает меня за локоть, но я отдёргиваю руку.
— Не трогайте меня! — бросаю на бегу. — Ваши подозрения, Антонина Петровна, оскверняют память дорогих мне людей. Вы считаете, что моя мать могла бросить меня грудничком, а бабушка могла скрывать это почти двадцать лет! Какая сказочная чушь!
— Даша, послушай, я должна рассказать тебе кое-что…
— Не нужно ничего говорить! Боюсь, мои уши не выдержат новой порции ваших нелепых выдумок! — срываю с вешалки пуховик, подхватываю выпавшую из рукава шапку, наспех обуваюсь.
К выходу меня гонят не только эмоции, но и голос радиоведущего, доносящийся с улицы даже сквозь плотно закрытые пластиковые окна.
— Этот музыкальный час завершают Джейсон Джейн с их последним хитом "Я хочу в лето!" — выкрикивает он из динамиков чьей-то автомагнитолы. — А Ф-ское время 16:00, друзья! Далее вас ждёт выпуск новостей, прогноз погоды на ближайшие сутки и много всего интересного! Не переключайтесь!
"О, Боже! Если в Ф-ске четыре, то у нас уже шесть!"
Время в компании Антонины Петровны пролетело незаметно. И если я всё ещё хочу попасть к Светке и застать её в объятиях Женечки — а я очень этого хочу! — мне следует поспешить, потому как ещё десять минут назад я должна была сесть в троллейбус до Садовой.
Я разворачиваюсь к двери и вдруг слышу в спину:
— Ты думаешь, твою мать звали Ларисой? И ты уверена, что у неё были длинные светлые волосы?
Замираю на месте в ожидании продолжения.
— Так вот… — Антонина Петровна откашливается. — Да будет тебе известно, что твою мать звали Татьяной, и она всегда была брюнеткой!..