Меня накрывает липкая смесь ужаса и паники. Едва дыша, я отпускаю дверную ручку и медленно отступаю назад.
Толик мгновенно реагирует.
— Что за херня?
Он в считанные секунды оказывается впереди и загораживает меня собой.
Я выглядываю из-за его плеча. Мы, замерев, смотрим на входную дверь, которая теперь бесшумно покачивается на сквозняке.
В прихожей темно. Из недр квартиры доносится бормотание радиоприёмника. Он уже много лет стоит на столе в бабушкиной спальне, но при мне она ни разу его не включала.
Спустя минуту напряжённого ожидания я осмеливаюсь подать голос.
— Карасёв, что происходит? Меня ограбили? — произношу почти шёпотом.
— Хрен знает… Теперь ты веришь, что я тут ни при чём? — вполголоса отвечает тот, не сводя глаз с двери.
— Угу… И что нам делать?
— Оставайся здесь. Я пойду проверю…
Толик делает шаг вперёд, но я хватаю его за запястье.
— Не ходи! А если в квартире кто-то есть?
— Не ссы! — он мягко высвобождает руку. — Я пару клёвых приёмчиков знаю!
На этой фразе Карасёв оборачивается, понарошку "бьёт" себя по челюсти и с улыбкой мне подмигивает.
Эта улыбка запускает в моём организме необратимый химический процесс.
Напряжение отступает, я улыбаюсь Толику в ответ, и когда снова вижу его взъерошенный затылок, понимаю, что не прощу себя, если с этим парнем что-нибудь случится.
Внутренний голос нашёптывает мне что-то вроде:
"Даша! Это же Карась! Твой бывший одноклассник, который, если ты помнишь, довёл твою бабушку до сердечного приступа! Он же избил твоего Кирилла! И тебя саму не раз прикладывал затылком к стене мужского туалета! Ты много лет ненавидишь его! Забыла?"
Но химия сильнее…
Неважно, каким Карасёв был когда-то. Важно, каким я вижу его сейчас. Его не страшит неизвестность. Он готов рисковать собственной жизнью, чтобы защитить меня.
— Я с тобой! — бросаюсь к нему и снова хочу взять его за руку, но Толик выдёргивается и взмахом указательного пальца указывает мне на моё место.
— Оставайся здесь, я сказал! — строго говорит он, и я не смею ослушаться.
Вскоре Карасёв скрывается за дверью, а для меня наступает время мучительного ожидания.
Я готовлюсь услышать крики, звуки борьбы, звон бьющегося стекла, треск ломающейся мебели и даже выстрелы. Но до меня доносятся только шаги блуждающего по квартире Толика и глухое хлопанье межкомнатных дверей. Ну, и прогноз погоды из радиоприёмника, разумеется.
Последней хлопает дверь ванной комнаты. Её щеколда давно просится на выброс.
Я успеваю поверить, что всё в порядке и даже осмеливаюсь шагнуть к двери, когда за ней вдруг раздаётся дикий вопль Карасёва:
— Ах, ты сука!
А следом глухой удар чего-то обо что-то. Затем ещё и ещё.
"Боже! Там в самом деле кто-то есть!"
Вновь охваченная ужасом я пячусь назад.
Грохот тем временем стихает и наступает пугающая тишина. Кажется, даже радио больше не говорит.
Что мне делать? Зайти внутрь? Звать на помощь? Бежать прочь? Что?!
"Нет, я не могу оставить Толика один на один с этим мерзавцем! Боже, божечки… Как же страшно! Ну, почему он так долго не выходит?"
Я готова расплакаться от страха и непонимания происходящего. Перед глазами стоит картина — Карасёв, согнувшийся пополам и харкающий кровью, и возвышающийся над ним Полянский с бейсбольной битой в руках.
Проходит ещё полминуты напряжённой тишины. Я уже собираюсь войти внутрь и будь, что будет. Но входная дверь вдруг распахивается и на пороге вырастает двухметровая фигура Толика.
Его лицо… Нет, оно не испачкано кровью. Оно "испачкано" широченной кривой улыбкой.
— Что, Соколова? Наложила в штаны? — подозреваю, он едва сдерживается, чтобы не заржать в голос.
— Идиот! Это смешно по-твоему?! — бросаюсь к нему и хватаю за ворот пуховика.
Я готова разорвать его на части за эту дебильную выходку и вместе с тем счастлива, что с этим дурачком ничего не случилось.
— Ты напугал меня! Ты это понимаешь? — отталкиваю его от себя и в то же время еле справляюсь с желанием обнять от радости.
— Ладно, ладно! Сорян… Не удержался! — он вскидывает руки, показывая, что сдаётся, и гогочет по-идиотски.
— Так что там? — спрашиваю я, заглядывая ему через плечо, но в темноте всё равно ничего не вижу.
— Не боись, Соколова! Всё чисто!
Он пропускает меня в квартиру, закрывает дверь и зажигает свет в прихожей.
Я оглядываюсь вокруг себя.
Чисто… Действительно, чисто…
Только бабушка поддерживала в квартире такую чистоту. Мне одной некогда да и не для кого наводить такой порядок.
Разуваюсь, не спеша иду по комнатам, включая свет в каждой из них. Толик следует за мной по пятам.
Первым делом я захожу в бабушкину спальню. Плед на её диване аккуратно расправлен. Подушки взбиты и составлены друг на друга. Бабушка всегда выстраивала из них пирамиду. Я же просто разбрасываю по дивану.
Форточка настежь распахнута, от чего в комнате свежо и, я бы даже сказала, холодно. Цветы на подоконнике политы и расставлены на одинаковое расстояние друг от друга. Стеклянные дверцы серванта начищены до блеска. Посуда в нём стоит практически в алфавитном порядке. На однотонном ковре не видать ни соринки, хотя, к своему стыду, я не помню, когда последний раз его пылесосила. Рекламные журнальчики на письменном столе, прежде хаотично раскиданные, сейчас лежат одной ровной стопочкой.
Осторожно заглядываю в шкаф. Оставшиеся после бабушки немногочисленные вещи аккуратно разложены по цветам.
В моей комнате такая же картина. Форточка открыта, цветы политы, постель заправлена. На покрывале — ни морщинки, на книжных полках — ни пылинки, а сами книги расставлены по росту.
В ванной и туалете тоже кто-то потрудился. Даже полотенце, которое я обычно бросаю на батарею как придётся, сейчас аккуратно висит и смотрит на меня лицевой стороной.
В кухню захожу в последнюю очередь. Окидываю беглым взглядом сверкающий гарнитур, плиту, начищенную до блеска, холодильник с магнитиками, выложенными теперь в одну линию, и уже ничему не удивляюсь.
Оборачиваюсь на Толика:
— Что всё это значит?..