Толик в отличие от меня ничего странного не заметил.
— Не знаю… Вроде нормально всё… Просто кое-кто опять не закрыл дверь! — беззаботно отвечает он.
На меня намекает. Раньше со мной такое случалось. Могла уйти и просто хлопнуть дверью, которая вообще-то ключом закрывается!
Мы с бабушкой не раз ругались по этому поводу.
"Из-за тебя нас обчистят когда-нибудь!" — ворчала она.
"Боже мой! Да кому нужен твой старый скрипучий диван? Кроме того, ты всегда дома!" — огрызалась я в ответ.
Но то было раньше. Теперь я повзрослела, поумнела и больше так не делаю.
Хотя в последний раз я уходила из дома сама не своя. Никак не могла отойти от ночного кошмара. Перед глазами стояла та женщина без лица, которая опять умерла на моих руках. Я думала о ней всё утро. И, видимо, за этими мыслями не заметила, что опять не закрыла дверь. И про форточки забыла по той же причине.
Но как объяснить перестановку по всей квартире и работающий радиоприёмник? К нему я точно не прикасалась. Не мог же он сам собой включиться!
А Толик между тем беспечно интересуется:
— Так что не так-то? Пропало что-то?
— Ты издеваешься? — вскрикиваю я. — Кто-то проник в мой дом, включил музыку и немного прибрался! И я не припомню, чтобы кого-то просила об этом! И ты ещё спрашиваешь, что не так? Да здесь всё не так! Абсолютно всё! Даже эта долбанная перечница стоит не так!
Я тыкаю пальцем в несчастную стекляшку со специей и застываю на месте.
На кухонном столе лежит сложенный вдвое тетрадный лист. Я сразу не заметила его, потому что была ослеплена идеальной чистотой моего вечно убогого жилища.
На листе аккуратным почерком выведено:
"БУДУ ЗАВТРА В 17:00"
— Что это? — поднимаю на Толика испуганные глаза.
— Хер его знает… — задумчиво произносит тот и уже по привычке тянет руку к затылку.
Я беру со стола записку, не переставая сканировать её глазами.
"БУДУ ЗАВТРА…"
Сердце в груди медленно набирает обороты.
"А что, если это… Нет, невозможно…"
— Это он… — до боли в пальцах сжимаю листок, уставившись на чернильные буквы. — Он написал…
— Кто? — басит Карасёв за моей спиной.
— Полянский… — я оборачиваюсь. — Он жив. И он нашёл меня…
— Ты прикалываешься? С чего ты взяла? — Толик озадаченно хмурится.
— Как ты не понимаешь? Стук в дверь, человек в красном пуховике, синяя "ауди", плюшевый медведь, надпись на двери и, наконец, это…
Замолкаю на полуслове. К глазам подступают слёзы отчаяния, комок в горле мешает говорить.
Я сглатываю и произношу дрожащим голосом:
— Я думала на тебя и твоих пацанов, а на самом деле это всё сделал он…
— Не гони! Полянский мёртв! — осторожно произносит Толик.
— А как ты объяснишь всё это? — спрашиваю я, взмахнув листком бумаги. — Вещи, книги, цветочные горшки… Всё, абсолютно всё стоит по-другому! И эта записка… Полянский жив и уже несколько раз доказал это! Он был в моём доме! Понимаешь? Он играет со мной! Он хочет свести меня с ума!
Я швыряю записку на стол и хватаюсь за голову. Сердце бешено колотится, руки сами собой сжимаются в кулаки, а по щекам катятся солёные капли. Я не знаю, что делать.
— Ну, ну, Соколова! Посмотри на меня, — Толик мягко кладёт руки на мои плечи, я послушно поднимаю на него заплаканные глаза. — Это хрень какая-то! — он произносит слова почти по слогам. — Ты всерьёз думаешь, что Полянский воскрес из мёртвых и пришёл к тебе немного прибраться? Это даже звучит, как полный бред!
— Это он стучал в мою дверь! Это он принёс медведя! Я видела, как он садился в машину! Он жив! Понимаешь? — шепчу я сквозь слёзы. — Он всех нас обманул! Он придёт и опять сделает мне больно!
— Не гони, Дашка! Полянский мёртв, и мы оба это знаем! А всему этому, — отпустив мои плечи, Толик обводит руками пространство вокруг, — всему этому должно быть какое-то другое объяснение!
Он снова притягивает меня к себе. Я утыкаюсь ему в плечо, и мои слёзы оставляют на его футболке мокрый след. Но в крепких мужских объятиях мне уже не так страшно. Напряжение понемногу спадает. Я ощущаю себя под защитой.
А Толик будто читает мои мысли.
— Я здесь, с тобой! Я не дам тебя в обиду! — произносит он, удерживая меня в кольце своих рук. Ты веришь мне?
Да. Я верю ему.
— Угу… — ещё раз всхлипываю, прижавшись к его груди, и потихоньку прихожу в себя.
Почему я раньше не замечала, какое мускулистое у него тело, и как вкусно пахнет его гель для душа…
Мы ещё немного стоим, обнявшись, а затем Карасёв отстраняется, тянется к столу, берёт записку и, повертев её в руках, заявляет:
— Будет завтра?… Отлично! Значит, встретим!
— Что? — я смотрю на него с удивлением.
Смяв записку в кулаке, Толик заявляет:
— Я останусь у тебя до завтра и дождусь этого ушлёпка, кем бы он ни был!..