— Ну, куда ты на ночь глядя! Ты погляди на часы! — причитает Антонина Петровна.
Она вжалась в спинку дивана, подобрала под себя ноги и с тревогой, жалостью и едва ли не со слезами смотрит, как я вышвыриваю из своего чемодана тёплые вещи.
Ларе надо отдать должное. Она упаковала в мой багаж всё до шариковой ручки. Здесь и книги, и черновики рефератов и… Димкины нерешённые задачки, за которые я так переживала.
— Дождись утра, милая! Поедешь на свежую голову! — не унимается Антонина Петровна. — И вообще… Зачем тебе это? У меня и тепло, и сытно, и места много. Оставайся! Живи! Устрою тебя в лицей! По бабушкиными стопам пойдёшь! Первоклашек будешь учить! Ты башковитая! Ольга Николаевна рассказывала…
Я жёстко обрываю её бессмысленную тираду:
— Прошу Вас, не уговаривайте меня! Я всё решила! Я сейчас же поеду на Садовую! Мне это нужно! Понимаете?
— Понимаю… Всё понимаю… Но…
— Но? — настораживаюсь, ожидая очередного "сюрприза". И он очень быстро случается.
— Дашенька, не стоит этого делать… — выдыхает Антонина Петровна. — Я не всё тебе рассказала…
Застываю на месте и осторожно выпускаю из рук водолазку, которую собиралась надеть.
— О чём Вы говорите?
— Не думала я, что ты вот так сразу сорвёшься… — сокрушается женщина. — Надо было этот ключ проклятый спрятать подальше, как Ольга Николаевна велела…
— И что же ещё я должна знать прежде чем покину Ваш дом? — спрашиваю, теряя терпение.
— Дашенька, — Антонина Петровна нервно теребит пальцами подол своего платья. Прячет глаза будто стыдится своих слов или собирается солгать, — твоя бабушка очень не хотела, чтобы ты возвращалась на Садовую…
— Продолжайте…
— Перед смертью она сказала мне: "Сбереги мою деточку! Не дай им встретиться! Ты не представляешь, насколько она опасна! Не представляешь, на что она способна!.." И руку мою крепко так сжала. До сих пор мурашки, как вспомню…
Антонина Петровна ведёт плечами, оправляет ворот платья, обхватывает себя руками и, кажется, даже уменьшается в размерах.
— Подождите, как Вы сказали? — от услышанного мне самой становится не по себе.
"Ты не представляешь, насколько она опасна! Не представляешь, на что она способна!.."
Я уже слышала эти слова.
Всего сутки назад их произнесла Наталья, мама Кирилла. Мы стояли у Светкиного подъезда. Женщина была пьяна и напугана и просила меня больше не приезжать на Садовую.
О, чёрт!
Она ведь тоже просила меня не приезжать на Садовую!
Случайное совпадение?
Конечно, нет!
Выходит, Наталья говорила вовсе не о беременной подружке своего сына, как успела подумать я. Она, как и бабушка, боится мою мать и вчера предостерегала меня от встречи сней.
Больно осознавать, что человек, подаривший тебе жизнь, — самое настоящее чудовище. Но всё вокруг указывает на это.
Фотографии, зачирканные бабушкиной рукой. Её многолетнее молчание. Кипа чеков за аренду квартиры, ставшей нашим убежищем. Их общую сумму страшно произнести вслух.
В этом же списке мама Кирилла. Её глаза, полные страха и слез, её сухие губы и дрожащие руки на моих плечах.
И её слова.
"Ты не представляешь, насколько она опасна!.."
"Худенькая девушка со снимка на самом деле опасна! — кричит мой внутренний голос. — Прислушайся к словам Антонины Петровны. Прислушайся к Наталье. Оставь в покое свою дурацкую затею! Разбери вещи! Останься!"
Нет.
Я должна докопаться до правды. Какой бы страшной и горькой она ни была.
Дурное предчувствие заглушаю скрежетом молнии на пуховике. Закутываю его в шарф и шапку, топлю в зимних ботинках, прячу в карманах вместе с перчатками и заветным ключом от Садовской "хрущёвки" и навсегда покидаю распахнутые объятия чужого дома.
— Чемодан хоть оставь! — лепечет Антонина Петровна, когда я протаскиваю огромную сумку на колёсах сквозь узкие двери. — Господи, Дашенька… Беду чую! Не должна я тебя пускать! Двенадцать лет! Двенадцать лет, детка! Ты даже не знаешь, что тебя ждёт там, на этой Садовой проклятой…
Вот именно. Не знаю. Но обязательно это выясню.
— Благодарю Вас за помощь и поддержку, Антонина Петровна! — произношу мягко, даже с улыбкой. — Всё. Мне пора. Прощайте.
Женщина трёт глаза, всхлипывает, бормочет мне вслед напутственные слова. Уже через пару секунд я не вижу её за бетонными перекрытиями. Тащу за собой багаж, громыхая им по ступеням. Не оборачиваюсь, не останавливаюсь, не позволяю себе передумать.
Растворяюсь в морозном вечере, обжигаю им лёгкие, руки и лицо. Пересекаю двор по гладко выбритой от снега дорожке и сворачиваю в примыкающую к нему аллею.
Знаю, что Антонина Петровна смотрит на меня из окна. Хочу поскорее скрыться от её печального взгляда. Она будет смотреть мне вслед, пока тьма не проглотит без остатка мой силуэт.
Не оборачиваюсь, не машу ей рукой на прощанье.
Потому что ещё не знаю, что вижу её в последний раз…