— Ну, что же ты… — хнычу я от досады.
Даже в шестилетнем возрасте у меня без труда получалось сделать ключом два оборота. Сейчас же проклятый кусок металла застревает в замочной скважине и отказывается мне подчиняться.
Что-то не так…
Я вынимаю ключ и вставляю его в прорезь во второй раз. В третий. Пробую перевернуть другой стороной, сделать оборот по часовой стрелке и против неё. Тщетно.
Спустя ещё несколько безуспешных попыток отпереть дверь я вынуждена признать, что мой ключ не подходит к врезанному замку. Он — пустышка, бесполезная фигурка, выточенная на токарном станке, сувенир…
Господи! Ну, конечно!
Опьянённая своими же фантазиями я бросилась на поиски приключений вместо того, чтобы сесть и задуматься.
На какие деньги бабушка снимала квартиру на Центральной?
Если верить вороху чеков, оставленных мной у Антонины Петровны, мама Оля ежемесячно платила за аренду сумму, равную трём её пенсиям. Откуда у пожилой женщины, в одиночку воспитывающей ребёнка, могли взяться такие деньги?
Я только сейчас задаюсь этим вопросом. До этого меня волновало лишь то, что бабушка мне лгала, и квартира, в которой мы жили, оказалась чужой. А как (ка-ак?!!) мама Оля рассчитывалась за жильё все эти годы, мне было не важно.
Но теперь, стоя у запертой двери, я, наконец, включаю мозг.
На самом деле всё просто, как дважды два!
Чтобы много лет платить за "Центральную", бабушка вынуждена была продать "Садовую".
Это же очевидно! Почему я сразу об этом не подумала?
Эта квартира уже двенадцать лет принадлежит другим людям. И, конечно, новые жильцы давным давно сменили дверные замки. Возможно, они изначально не стали брать у бабушки её ключи. И мой ключик с белкой она сохранила просто как память о былых временах…
Сейчас остаётся только гадать, почему бабушка решила ничего мне не рассказывать? И почему когда я горько оплакивала свою белку, она не достала её из коробки и не показала мне?
Не знаю.
Сейчас я знаю только одно.
Вот уже минут пятнадцать я пытаюсь вломиться в чужой дом.
И лучше мне скорее убраться отсюда вместе со своим "игрушечным" ключом и огромным чемоданом, пока хозяева квартиры не услышали за порогом подозрительную возню и не вызвали полицию.
Ошпаренная этой мыслью, я резким движением выдёргиваю ключ из замочной скважины, прячу его в кармане пуховика и отступаю назад.
Нащупываю за спиной ручку своей сумки-тележки, хватаюсь за неё и тащу прочь с площадки. Та с грохотом скачет по ступеням и, к несчастью, привлекает к себе внимание.
Уже через мгновение лязгает дверной засов одной из квартир, и на бетонный пол лестничной клетки падает вытянутый прямоугольник света. Пространство за моей спиной озаряется оранжевым.
Я оборачиваюсь и тут же врезаюсь глазами в запертую дверь Пановых. Гладкую, глянцевую, похожую на плитку шоколада.
Подумать только, я совсем забыла о ней. А она здесь. Притаилась слева в темноте и в любой момент готова распахнуться и выпустить Кирилла или его маму Наталью. Или что ещё хуже их пузатую мамзель с обесцвеченными паклями.
"Нет! Надо срочно валить отсюда!" — думаю я, но скрипучий женский голос из другой, уже распахнутой, двери будто хватает меня за капюшон.
— А ну, стоять! — грозно рявкает женщина, высунув наружу только косматую голову.
Узнаю Варвару Ивановну. Годы берут своё. Она поседела, состарилась, но так и не избавилась от привычки совать нос в чужие дела.
— Ты кто? Чего тебе надо? — хмурится баба Варя, насквозь прокалывая меня колючим карим взглядом. По всей видимости, она не узнаёт меня, взрослую.
Я могла бы этим воспользоваться, извиниться, наплести какой-нибудь чуши. Мол, ошиблась квартирой, этажом, планетой…
Но я зачем-то говорю правду.
— Здравствуйте, Варвара Ивановна. Это я, Даша Соколова. Помните меня? Мы с бабушкой переехали отсюда двенадцать лет назад…
Баба Варя продолжает хмуриться и буравить меня глазами. Видимо, соотносит в уме сказанные мной слова с моей внешностью.
Конечно, она помнит меня семилетней девчушкой в гороховом платьице. И теперь ей нужно какое-то время, чтобы узнать эту девчушку во мне, высокой девятнадцатилетней девахе, упакованной в зимний пуховик и шапку так, что глаз не видать… Я на всякий случай стягиваю её с головы.
К моему удивлению, баба Варя узнаёт меня очень быстро. Она прекращает хмуриться и расплывается в широкой улыбке.
— Дашка! Правда ты, что ль? Во вымахала! Не узнать! — кудахчет баба Варя, целиком вывалившись на площадку. — А ты как здесь? Откуда? Вернуться что ль надумали? Чемодан у тебя… Как бабуля поживает? Жива? Здорова? Давно не видать её! Ты ко мне заходи! Чаю выпьем!
Она тараторит, не оставляя мне шанса вставить словечко. И всё же у меня получается.
— Варвара Ивановна, спасибо… — говорю я. — Не нужно ничего. Не могу я. Время позднее. Мне идти надо. Я так… — быстро соображаю, как объяснить старушонке, зачем я здесь ночью и с чемоданом. — Я так… ностальгирую немного… — и это правда. Как никак в этих стенах прошло моё детство. — А чемодан… Так это… — думай, Даша, думай! — Путёвка у меня! В пионерский лагерь! Ой… Ну, как его… Лагерь отдыха…
Боже, что я несу! Какой, нахрен, лагерь!
Но баба Варя жадно заглатывает любую мою ложь. Ещё бы. Ей теперь на три недели вперёд будет, о чём посплетничать во дворе с другими бабками.
— Ну, ясно, ясно, — быстро кивает Варвара Ивановна. — А Оленька, бабушка твоя, как поживает?
На самом деле, я ничего не хочу рассказывать этой женщине, но без ответа она всё равно меня не отпустит. Или, что ещё хуже, придумает что-нибудь сама.
А потому лови-ка ещё одну тему для сплетен, баба Варя…
— Никак, Варвара Ивановна… — вздыхаю я. — Умерла бабушка. Четыре месяца назад умерла…
— Ой, ой, ой… Вот беда! Вот беда! — охает старушка. Она искренне мне сочувствует. — И как же ты одна? Справляешься?
— Справляюсь, Варвара Ивановна, справляюсь по-тихоньку…
Баба Варя складывает руки на груди и ударяется в рассуждения:
— А я-то думаю, куда Оля пропала? Последний раз ещё осенью встречались. На почте. Как сейчас помню, суббота была. Третье сентября. И с тех пор нет и нет её…
"Суббота была… Третье сентября…" — повторяю про себя.
Эта фраза кипятком обжигает спину. Получается, в свой последний день бабушка вернулась домой с почты…
— Что Вы сказали, Варвара Ивановна? — взволнованно спрашиваю я. — Вы виделись с моей бабушкой…на почте?
— Ну, да… Ну, да… — кивает баба Варя. — С тех пор, как вы в центр уехали, мы только на почте с ней и виделись. Много лет стабильно раз в месяц там встречались. Каждую первую субботу. Как поезда, мать их за ногу…
Вот и ещё один осколок мозаики занял своё место в общей картине.
Оказывается, все эти годы бабушка ездила на Садовую вовсе не на старую квартиру и даже не к Альбине Витальевне.
Она ездила напочту!
В её сто пятьдесят второе отделение. На пересечении Садовой и Кудрявцева. В это облезлое двухэтажное здание, по которому тараканы пешком ходят и километровая очередь в единственное окошко.
Господи! Что она там забыла?..