Мама…
Теперь я точно знаю, что она жива и даже прекрасно рисует. А ещё её гложет чувство вины. Чувство настолько сильное, что в своей подписи она не осмеливается назвать себя матерью. Пожалуй, и я не стану так её называть.
"Даше от Тани…"
Легко касаюсь аккуратных чернильных завитков и искусно рассыпанных по бумаге карандашных линий. Мягкий грифель цепляется за кончики пальцев. Рисунок свежий, книгу отправили недавно.
— Кто такая Таня? — неожиданно резко спрашивает баба Варя.
От её голоса я вздрагиваю.
С губ едва не срывается: "Мама…"
Но я вовремя осекаюсь. Баба Варя переехала на Садовую, когда мне было три года, и мы жили вдвоём с бабушкой. Она тоже думает, что моя мама умерла, и другой правды ей знать не следует.
— Так, никто… Дальняя родственница… — бросаю небрежно первое, что приходит в голову.
— Поня-я-ятно! — протяжно произносит баба Варя. — Не понятно только, чем же эта бедолага твоей бабушке не угодила? Деньги она, значит, забирала, а всё остальное бросала как есть…
Я неопределённо пожимаю плечами. Мол, понятия не имею.
Хотя уже предполагаю, почему и как всё случилось.
Чтобы подтвердить свою догадку, мне нужен ответ только на один вопрос.
Я поднимаю глаза на Варвару Ивановну:
— С какой посылкой пришла эта книга?
— Это последняя была… Июльская… — отвечает женщина. — Последние два месяца Оля ничего не получала. Сама слышала, как эта бабища почтовая дважды рыкнула ей из окошка: "Пригород отгрузили! Других коробок нет!" И в августе так было, и в сентябре…
Всё правильно.
События словно шерстяные петельки вязаного рисунка цепляются друг за друга и выстраиваются в ряд.
— Я знаю… — произношу чуть слышно, игнорируя изумлённый взгляд Варвары Ивановны. — Знаю, как всё было!
А всё было так.
Мама… К-хм, девушка по имени Таня рожает меня в семнадцать. Будучи совсем юной и беспечной, она оказывается не готова к бессонным ночам, подгузникам и детским болячкам. Не выдержав "прелестей" материнства, Таня оставляет меня бабушке и бежит в Пригород.
Бежит за лёгкой беззаботной жизнью. Возможно, за новой любовью. Не знаю.
Бабушка, разгневанная поступком дочери, вычеркивает её из нашей жизни. Испорченные семейные фотографии и выдуманные истории о белокурой красавице Ларе, умершей много лет назад, — прямое тому доказательство.
В своих рассказах мама Оля нарочно "хоронит" свою дочь, называет её другим именем и придумывает ей новую внешность, настоящую пряча на фотографиях под толстым слоем чернил. Она делает это, чтобы при случайной встрече мы с Таней не узнали друг друга.
Следующие семь лет Татьяна не участвует в нашей жизни и никак себя не проявляет. Но приходит день, и она вспоминает о моём существовании.
Таня выходит на связь, принимается слать из Пригорода деньги и подарки. Но не за тем, чтобы искупить свою вину и вымолить прощение, а чтобы… заткнуть бабушке рот.
Не просто так в своё время в школьных коридорах шептались, мол, видели дочку Ольги Николаевны и беременной, и с ребёнком на руках. В Пригороде у Татьяны теперь другая семья.
Она боится, что правда о когда-то брошенном ею младенце выплывет наружу. Потому Таня просит бабушку исчезнуть. Возможно, угрожает ей.
Чтобы спасти нас обеих, мама Оля бросает Садовую вместе с нажитым потом и кровью имуществом и бежит на Центральную.
Чтобы оплачивать новое жильё бабушка вынуждена принимать от дочери деньги, но подарки, книги и разные угощения отправляются на растерзание бродячим собакам.
Между тем Татьяне дорого обходится её тайна. Она очень быстро понимает, что не сможет вечно платить матери за молчание. Поэтому спустя годы, она возвращается в Н-ск, чтобы раз и навсегда избавиться от прошлого.
Начинает с меня.
Для воплощения в жизнь своего коварного замысла Тане нужен помощник. Кем ей приходится Полянский, остаётся только гадать. Но он активно берётся за дело. Находит меня в Н-ске, увозит к себе и… не выполняет задуманного.
"Пошла прочь, Соколова! Убирайся! Исчезни!" — кричит он мне вслед, когда я, не оборачиваясь, покидаю его территорию, когда я плачу и ненавижу его, даже не подозревая, что он только что сохранил мне жизнь, которую должен был отнять.
А Таня между тем наблюдает за нами. Поняв, что её план провалился, она подбирает меня, грязную, босую, но живую с обочины адского перепутья и увозит обратно в Н-ск, а после возвращается к Полянскому. Он слишком много знает, и ему нельзя доверять. И потому спустя время все новостные каналы трубят о внезапной кончине "парнишки" из Пригорода.
Не справившись со мной, Таня приходит за бабушкой. С пожилым человеком расправиться проще. Достаточно рассказать ему что-то страшное. Что-то такое, чего не выдержит старческое больное сердце. Например, о свидании единственной внучки с грубым хулиганом и насильником в дремучем дачном посёлке. А в доказательство показать напуганной женщине пояс от платья, который та расшивала когда-то собственными руками…
Что ж, здесь у неё всё получилось. Бабушка ей больше не помешает. Но я-то ещё жива и здорова. И я всё знаю! И я её не боюсь!
— Слышите? Я не боюсь её! — говорю с вызовом Варваре Ивановне.
Та не понимающе хлопает глазами:
— Даша? Что с тобой? О ком ты говоришь?
Я игнорирую вопрос и продолжаю:
— Если она здесь, за этой обшарпанной дверью, притаилась и ждёт моего визита, пусть знает, что я пришла и готова встретиться с ней лицом к лицу!
Под недоумённым взглядом старушки делаю пару шагов в сторону запертой двери и уже не скребусь чуть слышно игрушечным ключом, а стучу громко, открыто и кричу, не жалея голоса:
— Я здесь! Я сама пришла к тебе! Открывай!..