У меня перед глазами карта Пригорода. А точнее отдельные её фрагменты, распечатанные на альбомных листах.
"Адское" перепутье, Пригород Центральный, поворот на Н-ск, дачи "Жемчужного"…
Дорога к посёлку нарисована маркером. Петляет красной нитью среди крошечных домиков и заканчивается жирной точкой у… коттеджа Полянского.
Что?!
Подхожу ближе, приглядываюсь. Всё верно. Этот маленький кубик на карте и есть его "усадьба".
Какого чёрта?
Глаза мечутся по красной линии, от точки А к точке В и обратно.
Вот здесь у "Корзиночки" я села к нему в машину, здесь мы свернули, здесь выехали на трассу…
Да тут отмечена каждая блядская кочка на пути!
Но это ещё не всё. Над картой висят фотографии.
Принимаюсь их разглядывать и прихожу в ужас. На них всё, что случилось со мной в тот вечер. История в картинках. Комикс, мать его.
На первом снимке супермаркет "Корзиночка", его парадное крыльцо и яркая вывеска. На следующем — синяя "ауди" крупным планом. Далее — пустынная трасса. Затем — переулок "Жемчужного". А после — двухэтажный коттедж Полянского во всей красе.
Фотографий "усадьбы" здесь не меньше десятка. И ближе, и дальше, и снизу, и сбоку и даже изнутри.
С особой "любовью" показана спальня, ставшая моим кошмаром. Смотрю на широкую кровать в центре и заново проживаю в памяти те страшные минуты. Сердце сжимается от боли и страха, а ладони холодеют и становятся липкими.
На стене есть и другие фотографии. А точнее картинки из интернета.
Висят отдельно, яркие, сочные, рассыпаны тут и там будто заплатки.
Женщина в белом.
Белая иномарка.
Рекламный буклет какого-то ночного клуба в Центральном Пригороде.
И вдруг здесь же обычный тетрадный лист, исписанный шариковой ручкой.
Узнаю ужасный почерк Карасёва. Слов не разобрать, но легко читаются телефонные номера.
Мой номер.
Номер Кирилла.
И ещё два.
С одного из них я получила приглашение на свидание у "Корзиночки", а с другого Карасёву только что звонила некая мадам.
— Что за тупой прикол… — произношу одними губами, снимая со стены лист бумаги.
Снова и снова перебираю глазами номера и пытаюсь разобрать записи. С большим трудом мне удаётся прочесть отдельные слова, и вскоре я понимаю, о чём идёт речь.
— Ах, ты ублюдок! — на глаза наползают злые слёзы. — Это с самого начала была твоя идея!
Я комкаю тетрадный лист и швыряю его на пол. Охваченная слепой яростью принимаюсь сдирать со стены и карту, и снимки. Рву их в клочья, бросаю себе под ноги и топчу, топчу, топчу до боли в суставах.
К счастью или к несчастью, Нина Михайловна меня не слышит. Она громко храпит в своей комнате.
Наконец, обессилив, я падаю на колени и в царящем вокруг хаосе реву как младенец, оторванный от титьки.
"Она получает сообщение…"
"Она приходит на встречу…"
Вот что там написано.
"Он подъезжает за ней в семь…"
"Он увозит её в "Жемчужный"…"
Вот что там написано.
"Она подбирает её у обочины и привозит в Н-ск…"
"Я забираю её к себе…"
Вот. Что. Там. Написано.
Всё случившееся со мной было заранее спланировано, записано и даже проиллюстрировано фотографиями и картинками из интернета.
Это был грёбаный спектакль, поставленный по сценарию.
А я дура!
Карасёв прикинулся хорошим, а я поверила. Ухватилась за его лживую улыбку и растеклась. А люди не меняются! Он был, есть и всегда будет сволочью!
Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу!
Мне нужно немедленно выбираться из этого дома, пока у меня есть такая возможность. Пока этот ублюдок не вернулся и не приступил ко второму акту своей постановки.
Я вскакиваю с пола и бросаюсь к окну. Сейчас это мой единственный путь к свободе. Но снаружи решётки, а за ними…
О, Боже! Не верю своим глазам…