За окном проносились зелёные пейзажи Полесья, поезд нёсся к Ставке без остановок и передышек, оставляя за собой только высокий столб пыли, выгоревшей на летнем солнцепёке.
Корнилову теперь тоже нужно было спешить. Промедление означало для него отставку, короткую агонию, возможно, с попыткой мятежа, и смерть. Сначала смерть как политика, а потом и реальная, от пули или бомбы на каком-нибудь из фронтов Гражданской войны.
Но отставка могла грозить и в том случае, если он привлечёт слишком много внимания к своей персоне резкими и решительными действиями. Керенский, кокаинист и параноик, мог выкинуть любой фортель, обладая властью, которую не мог потянуть, и танцуя на углях между Петросоветом и Временным правительством. Стремясь угодить и нашим, и вашим, «гений русской свободы», как его величали газеты ещё в марте, метался от одних к другим, и успел наломать немало дров своими сумбурными и половинчатыми решениями.
Так что Корнилову при всём этом следовало быть осторожным. На краю сознания назойливой мухой вертелась мысль организовать убийство ещё и Керенского, но это был не выход. Керенский пока что был популярен в народе, и существовал риск, что убийство сделает из него мученика. А если причастность Корнилова и армии к этому убийству просочится куда-то, то это будет мгновенная смерть. Лучше будет облить его грязью с головы до ног, уничтожить его политическую карьеру, а значит, Л. Железному, известному любителю рыться в грязном белье политиков, снова пора выйти на сцену.
Корнилов снова взялся за печатную машинку, вспоминая все самые жёлтые и грязные слухи и исторические анекдоты.
Керенский — герой революции или проходимец у власти?
Александр Фёдорович Керенский. Калиф на час, ловко пользующийся любовью толпы, переехал в Зимний дворец, где теперь почивает на простынях вчерашней императрицы Александры Фёдоровны и покуривает царские папиросы, пока простой солдат, завшивленный и грязный, вынужден сидеть в сыром окопе, ожидая, когда Керенский вновь пошлёт его в наступление по указке английского посольства. Горлопан и демагог, адвокат, привычный к тому, чтобы защищать любые тезисы, которые ему выгодны, умело манипулирует толпой на митингах, театральными жестами и риторическими приёмами вызывая к себе доверие, но взгляните, способен ли он управлять государством?
Кокаинист, законченный наркоман, мозги которого сгорели под воздействием белого порошка, принимает решения, непонятные даже ему самому в те редкие моменты, когда сознание проясняется от наркотического угара, и Керенский мечется от одних решений к абсолютно противоположным, удивляя и своих немногочисленных союзников, и своих врагов.
Масон, секретарь Верховного совета ложи Великого Востока народов России, он стал участником этого тайного общества ещё до Революции, общества, в котором враги России строят свои коварные планы по разрушению нашей Отчизны. Не удивлюсь, если в этой масонской ложе они пьют кровь христианских младенцев! Глядя на политику Керенского, нетрудно такое представить!
Керенский с упорством барана собирает министерские портфели, сосредотачивая власть в своих трясущихся от кокаиновой ломки руках. Власть, которой он даже не может распорядиться! Кажется, в нашей стране кто-то возомнил себя Наполеоном Бонапартом, вот только если Первый консул Франции был исключительно сильной личностью, боевым генералом, привыкшим командовать и управлять, то Керенский — всего лишь проныра-адвокат, привыкший извиваться ужом и плести интриги! Керенский боится опасности и сбежит с поля боя, переодевшись женщиной, стоит только пушкам громыхнуть где-то за горизонтом!
Никто не может предугадать следующий шаг Керенского, какой фортель выкинет его затуманенный кокаином разум, и чей министерский портфель он заберёт следующим. А может быть, и не только министерский. Керенский, всю свою жизнь презиравший армию и «солдатчину», надел фуражку и военный френч, становясь похожим на шофёра, ради того, чтобы обрести авторитет в воюющей армии. А может быть, и ради того, чтобы поиграть в солдатики самому, посылая в мясорубку Июньского наступления солдат, которые могли бы оборонять родную землю и Революцию. И к чему привело это наступление?
Думайте.
Л. Железный
Корнилов извлёк лист из печатной машинки, снова пробежался глазами по строчкам, хищно прищуривая раскосые глаза. Некоторые обороты и эпитеты казались до боли знакомыми. Жаль, конечно, что историю с переодеванием в сестру милосердия и бегство из Зимнего сюда толком не приплести, потому что она ещё не случилась. Она, конечно, не случалась и в реальности, но подобные мифы чрезвычайно живучи, и советские пропагандисты этим слухом окончательно уничтожили политическую карьеру Керенского.
Вот с этой статейкой нужно быть осторожным, её герой будет рыть достаточно глубоко в поисках автора, бросит все силы на то, чтобы отыскать клеветника.
Ещё один минус — так это то, что пустить по ноздре понюшку кокаина позволяли себе вообще все, от простого матроса до почтенного министра, употребление никак не порицалось. Сухой закон, введённый царём с началом войны, абсолютно глупый и бесполезный, привёл к разгулу наркомании и сокращениям доходов казны. Зато в Петрограде матросы и рабочие спокойно пили «балтийский чай» из чудовищной смеси денатурата и кокаина, а потом шли громить лавки и полицейские участки. Корнилову вспомнилась ещё одна попытка ввести сухой закон, тоже окончившаяся разрушением государства, и он нахмурился. Один раз может быть случайностью, но два это уже закономерность.
Ещё и немецкие агенты, зовущие иванов брататься, обязательно брали с собой колбасу и шнапс, и русские солдаты охотно шли на дармовую выпивку. Вот только шнапс немцы брали не по широте душевной, а по директиве штаба, ещё и спрашивали у наивных русских: «Скажи, Иван, не скинули вы ещё ваше Временное правительство?». Совпадение? Не думаю, как сказал бы один из пропагандистов.
А обвинения в кокаиновой зависимости сейчас немногим серьёзнее обвинения в чрезмерном курении табака. Некоторые врачи, конечно, били тревогу, но так или иначе, кокаин можно было отыскать в любой пудренице. Корнилов твёрдо намеревался это изменить.
Даже в штабе фронта Корнилов несколько раз замечал бледных и возбуждённых офицеров, шмыгающих носом. И это в глухой провинции, далеко от любых каналов сбыта. Что тогда говорить о столице, наводнённой теперь контрабандой? Ситуация требовала хоть какого-то выхода, и генерал решил тут же издать приказ о запрете употребления кокаина в войсках и на флоте. Мёртвому припарка, разумеется, как нюхали, так и будут нюхать, но этим приказом Корнилов надеялся хоть как-то снизить масштабы бедствия. Весь порошок, найденный в войсках, должен быть уничтожен на месте.
Вместо него лучше было бы ввести фронтовые сто грамм, но в текущей ситуации это невозможно. Сухой закон пока ещё действует. Придётся как-то импровизировать.
И если в армии ещё хоть как-то можно было наладить дисциплину с помощью ударных частей, военно-полевых судов и прочих жёстких мер, то флот оставался анархистской вольницей, а офицеры на кораблях жили фактически как пленники, которых в любой момент по решению митинга могут застрелить. Особенно Балтийский флот и крепость Кронштадт, абсолютно неуправляемые, существовали как-то вообще параллельно всему происходящему и не подчиняясь ни Петросовету, ни правительству, ни Главнокомандующему.
На флоте всегда восстания вспыхивали первыми, не только в России, но и во многих других странах. А наш флот, бездействовавший всё последнее время, разложился гораздо раньше армии, и теперь представлял куда большую угрозу не для немца, а для своих же сограждан, и матросы-балтийцы скорее держали вооружённый нейтралитет с правительством, даже и не думая подчиняться. С этим тоже нужно было что-то делать, но до прибытия в Петроград сделать с ними ничего не получится. С Кронштадтом придётся разговаривать силой оружия, почуявшие свою безнаказанность накокаиненные моряки просто так не уступят.
Всё это, как водится, нужно было решать как можно скорее, и Корнилов устало вздохнул, перечитывая получившийся приказ. Проблему флота придётся отложить на попозже. Ещё один матросский бунт ему совсем ни к чему.