По возвращению в Могилёв генерала ждало по крайней мере одно приятное известие, из-за которого путешествие в Ригу пришлось отложить. С Кавказа приехали горцы вместе с товарищем Кировым, которому удалось выбить место в одной из переполненных городских гостиниц.
Верховный позавтракал вместе с женой и детьми в Ставке, он был необычайно весел и бодр, хотя в штабе атмосфера царила весьма и весьма мрачная. Угроза, нависшая над Северным фронтом никому не давала спокойно спать.
После завтрака генерал Корнилов отправил машину за приглашённым гостем, под недоумевающие взгляды штабных работников и офицеров. Для них Киров был всего лишь каким-то заштатным журналистом провинциальной газеты. Для Верховного же этот вятич казался трамплином в мир политической борьбы, проводником его воли и официальным лицом его политической партии. Если, конечно, удастся с ним договориться.
Очень скоро Сергея Кирова привезли в Ставку, провели через два кольца охраны, не забыв обыскать перед кабинетом Верховного, и он, наконец, предстал перед генералом Корниловым. Революционер не выглядел испуганным или подавленным, он казался скорее заинтригованным столь необычным вызовом.
— Здравствуйте, Сергей Миронович, — хитро щуря глаза, произнёс Корнилов.
Киров уверенно пожал протянутую руку главковерха.
— Здравствуйте? Здравия желаю? Чем могу быть полезен? — спросил он.
— Без чинов, — сказал генерал. — Можете обращаться ко мне «Лавр Георгиевич».
— Чем могу быть полезен, Лавр Георгиевич? — повторил он свой вопрос.
Корнилов помедлил с ответом, разглядывая этого улыбчивого мордатого вятича. Румяный, яркий, харизматичный. Отличный кандидат на роль зиц-председателя, да и в качестве реального лидера он мог бы справиться. Теоретически.
— Я слышал, что вы — человек многих талантов, товарищ Киров, — сказал генерал. — Или вы пока предпочитаете фамилию Костриков?
— Как вам будет угодно, Лавр Георгиевич, — пожал плечами журналист и революционер.
— Скажите, Сергей Миронович, каким вы видите будущее нашей страны? — без всякой подготовки спросил Верховный.
— Светлым, — коротко ответил Киров. — Это что, какая-то проверка?
Генерал пожал плечами, отвернулся и прошёл к окну. За стеклом виднелся извилистый Днепр и его поросшие ивами берега.
— Я — социал-демократ, — продолжил Киров. — Уже много лет. И я не одобряю ваших методов, Лавр Георгиевич! Вы — контрреволюционер!
Корнилов удивлённо вскинул брови и улыбнулся. Смелое заявление.
— Почему же вы так считаете? — усмехнулся он.
Первоначальный порыв Кирова немного угас, и он пару секунд раздумывал над ответом вместо того, чтобы выпалить очередное обвинение.
— Вы хотите задушить свободу русского солдата, завоёванную в Феврале, запретить комитеты, — медленно ответил он. — Вернуть всё встарь.
— Ошибаетесь, Сергей Миронович, — произнёс генерал. — Вы что, в самом деле считаете, что свобода и безнаказанность это одно и то же?
— Нет… — задумчиво произнёс он.
— Значит, вы повторяете чьи-то ложные тезисы, — сказал Корнилов. — Мне говорили, что вы придерживаетесь оборонческой позиции, разве нет?
Киров почесал массивный подбородок.
— Именно оборонческой, — сказал он. — Воевать за французов, англичан или Проливы — глупо. Простите, если вас это задело.
— Нет-нет, — улыбнулся Корнилов. — Я и позвал именно вас, потому что вы смело и открыто выражаете своё мнение. Которое во многом, оказывается, совпадает с моим. Я тоже не хочу, чтобы союзники загребали жар чужими, то есть, нашими руками.
Сергей Миронович широко улыбнулся.
— Я не реакционер и не контрреволюционер, Сергей Миронович, наоборот, я последовательно выступаю за социальные и демократические реформы, — генерал прошёлся по кабинету, заложив руки за спину. — Вот только армия не место для демократии. И война — не время для демократии. Вы же марксист?
— Марксист, и этого не скрываю, — подтвердил Киров.
— Значит, материалист, — сделал вывод генерал. — Значит, верите в теорию Дарвина, а не в Ветхий завет, и в то, что человек произошёл от обезьяны. У обезьян тоже есть свои войны, но никакой демократии при этом у них нет. Есть вождь, есть простые…
— Мы не обезьяны, — перебил его Киров.
— Настоятельно рекомендую больше меня не перебивать, — холодно взглянув ему в глаза, произнёс Верховный. — Да, не обезьяны. Но разве далеко мы от них ушли? Вы читали работы Ницше?
— Нет, не читал, — помотал головой Киров.
— По его мнению, человек это только мостик между обезьяной и сверхчеловеком, — произнёс Корнилов. — Как думаете, возможно ли построить коммунизм при жизни текущего поколения?
— Можно к этому стремиться, — с вызовом произнёс революционер.
— Можно, — согласился Корнилов. — А построить-то возможно? Особенно в нашей стране? Где большая часть населения толком не понимает, о чём вы вообще толкуете? Для которых царь — это помазанник Божий, а марксизм — какое-то немецкое ругательство?
Киров снова задумался, нахмурив высокий лоб.
— При нашем поколении не получится, — сказал он.
— Теперь вы понимаете, почему я вынужден действовать реакционными методами? Возвращать единоначалие, военно-полевые суды и всё прочее? Понимаете, почему с армией из вчерашних крестьян уговоры не работают? — улыбнулся Корнилов.
— Да, пожалуй, — мрачно произнёс революционер. — Нужно сначала учить людей, чтобы каждый понимал…
— Именно! — перебил его Верховный. — Нужна ликвидация безграмотности. А социализм возможно построить?
— Да, — уверенно сказал Киров.
Генерал кивнул, подошёл к столу и достал из ящика копию «Программы НРПР».
— Взгляните, — сказал он.
Сергей Киров взял листок в руки, повертел, чтобы убедиться, что весь текст помещается на одной стороне, быстро пробежал глазами по строчкам.
— Вы согласны с этими требованиями? — спросил Корнилов.
— В целом… Пожалуй, да, — протянул революционер. — Позвольте узнать, двойное гражданство это как?
Генерал никому не показывал этот текст, даже самым близким и доверенным людям, считая, что время не пришло, и посоветоваться ни с кем не мог. И просто позабыл, что в этом времени пока ещё нельзя заиметь два и более паспортов, а переход в иное гражданство просто аннулировал прежнее.
— Ошибка в формулировке, — сказал Корнилов. — Это же черновик, требующий доработки.
— Да, пожалуй, — кивнул революционер, продолжая читать.
Верховный заметил, что Киров прочитал программу дважды, сначала бегло, наискосок, цепляясь только за основное, а потом уже вдумчиво и по порядку, вникая в каждый пункт.
— Довольно утопично, — он протянул листок обратно.
— Не более утопично, чем ленинские тезисы, — хмыкнул Корнилов.
— Я же не сказал, что это невозможно, — пожал плечами Киров. — И чего вы хотите от меня?
— Я хочу, чтобы вы, Сергей Миронович, возглавили партию, — глядя ему прямо в глаза, произнёс Верховный.
Брови Кирова удивлённо поползли вверх, он замер, будто все прежние мысли разом вылетели у него из головы.
— Зачем?.. Вы же… Я же… Я же простой журналист, у меня нет… Я не знаю, это как-то… — пробормотал он.
Всё же подобных предложений раньше он не получал, и это заметно выбило его из колеи. А ещё Киров понимал, что такие предложения делаются только один раз, и второго шанса не будет. Более того, Верховный явно доверил ему один из его секретов, и не позволит ему покинуть Могилёв живым, если он откажется. Да и в любом случае на это место найдётся кто-то более сговорчивый.
Киров любил красивую жизнь, любил власть. Да, он был убеждённым социалистом и членом РСДРП с 1904 года, но предложение Корнилова пошатнуло его веру, к тому же, в этой программе присутствовали почти все социальные реформы, за которые уже почти двадцать лет боролись эсдеки и эсеры. Кроме права на самоопределение народов, но этот вопрос Киров не считал первостепенным.
— Принять решение нужно уже сейчас, Сергей Миронович, — холодно произнёс Корнилов, наблюдая за внутренней борьбой революционера.
Киров вздохнул, набрал воздуха в грудь, как перед прыжком с высоты.
— Я согласен, Лавр Георгиевич, — произнёс он.