Утром следующего дня бледный от недосыпа генерал принялся разбирать накопившееся за ночь. Ставка требовала принять все меры к прекращению отступления, и Корнилов только усмехнулся в усы, читая телеграмму Верховного Главнокомандующего Брусилова. Тут помогли бы только заградотряды НКВД в синих фуражках, и то не факт.
Надо было отправляться в Каменец-Подольский, принимать командование фронтом, а оттуда уже в Бердичев, и, похоже, Завойко и Голицын отправились рановато. С Савинковым он лучше переговорит лично, с глазу на глаз, раз уж такая возможность скоро представится. Да, эсер, да, террорист. Но Савинков хотя бы не агитирует за интернационализм и превращение империалистической войны в гражданскую, а твёрдо стоит на позиции оборонцев.
С запада по-прежнему долетал запах дыма и доносились глухие разрывы снарядов. В Коломые оставаться никакого смысла уже не было, поэтому генерал отправил в Ставку, в Петроград, комиссарам фронтов и журналистам телеграмму, зная, что вскоре её содержание будет опубликовано во всех газетах, и начал готовиться к отбытию в штаб фронта.
«Армия обезумевших темных людей, не ограждаемых властью от систематического разложения и развращения, потерявших чувство человеческого достоинства — бежит! На полях, которые нельзя даже называть полями сражения, царит сплошной ужас, позор и срам, которых русская армия еще не знала с самого начала своего существования. Меры правительственной кротости расшатали дисциплину, они вызывают беспорядочную жестокость ничем не сдерживаемых масс. Эта стихия проявляется в насилиях, грабежах и убийствах. Смертная казнь спасет многие невинные жизни ценой этих немногих изменников, предателей и трусов. Я, генерал Корнилов, заявляю, что отечество гибнет, а потому, хотя и не спрошенный, требую немедленного прекращения наступления на всех фронтах для сохранения и спасения армии и для ее реорганизации на началах строгой дисциплины, дабы не жертвовать жизнью героев, имеющих право видеть лучшие дни!»
Смертная казнь на фронте и на самом деле оказалась бы меньшим из зол, но Корнилов прекрасно понимал, что одной только смертной казнью дела не поправить. Нужна планомерная работа по восстановлению дисциплины, и в первую очередь — устранение пораженческой агитации и агитация уже наша.
Ему вспомнились вдруг войны ЦИПСО и ожесточённые баталии в мессенджерах и твиттере, особенно в начале специальной военной операции. Воистину, ничто не ново под луною.
Корнилов прошёл по штабу, вяло отвечая на приветствия офицеров и генералов, которые сновали туда-сюда, пытаясь закончить дела до того, как штаб начнёт эвакуироваться из города. Дежурная машинистка, совсем юная барышня в потрёпанной солдатской форме, громко стучала по клавиатуре, но, завидев появление генерала, попыталась вскочить.
— Отставить, — махнул рукой он. — Печатайте приказ, я вам продиктую.
Девушка заменила листок в машинке на новый, отложив недоделанный в сторону.
— Приказываю… Напечатали, да? — он заглянул машинистке через плечо. — Расстреливать без суда тех, которые будут грабить, насиловать и убивать как мирных жителей, так и своих боевых соратников, и всех, кто посмеет не исполнять боевых приказов в те минуты, когда решается вопрос существования Отечества, свободы и революции. Я не остановлюсь ни перед чем во имя спасения Родины от гибели, причиной которой является подлое поведение предателей, изменников и трусов.
Машинистка бросила на него встревоженный взгляд, но продолжила печатать, пальцы быстро порхали по тугим клавишам.
— Настоящий приказ прочесть во всех ротах и батареях. Генерал Корнилов, — закончил он.
Приказ откровенно нарушал нынешнее законодательство, казни в целом были отменены ещё в марте. Но увещеваниями и мольбами дисциплину не восстановишь. Кроме пряника должен быть и кнут. Революция обезглавила армию, разрушив принцип единоначалия, важнейший из всех, и именно его нужно было восстановить в первую очередь, а для этого нужно было обезглавить солдатские комитеты, превратив их в фикцию или распустив полностью. Корнилова бы устроил и первый вариант, что-то вроде позднесоветских профсоюзов, которые уже не боролись за права рабочих, а только доставали путёвки в санатории и собирали взносы.
Корнилов поставил подпись под напечатанным приказом. Когда приказ доведут до личного состава, возможно, у солдат поубавится желания вести себя в захваченных городах, как варварская орда. Донесения из Калуша и Станислава приходили воистину леденящие кровь.
Он вновь посмотрел на машинистку в солдатской форме, и ему вспомнились вдруг эксперименты Временного Правительства по созданию женских добровольческих батальонов. Полный бред, по его мнению. Для пропаганды, может быть, и неплохо, но в бою такие подразделения показывали себя просто отвратительно. Женщины не созданы для войны. Не место им на полях смерти, где царят ужас, кровь, грязь и лишения. Надо разузнать, есть ли подобные формирования на фронте и вывести их в тыл как можно скорее.
Телеграммы в дивизии и соседние армии летели одна за другой, Корнилов, как новый командующий, сыпал всё новыми и новыми приказами, ещё даже не добравшись до штаба фронта. Потом, когда он станет Верховным Главнокомандующим вместо Брусилова, эти приказы распространятся на всю армию.
Главное пока не изменить историю чересчур сильно, чтобы Керенскому всё-таки пришлось назначить Главковерхом именно его, а не кого-то другого. Прапорщика Крыленко, например. В политике, как и на рыбалке, подсекать нужно вовремя.
Пока что Корнилов особо ничего не менял, разве что немного форсировал события, которые и так должны были произойти. Но вот потом, когда в его руках окажется уже реальная власть, не только военная, но и политическая… Там уже можно будет развернуться во всю ширь. Как говорится, винтовка рождает власть. И он уже власть уже не упустит.
Но сперва надо разобраться с этим позорным бегством и развалом армии.
— Полковника Неженцева ко мне, — приказал Корнилов.
По счастью, командир Первого ударного отряда сейчас находился здесь, в Коломые, так что довольно скоро в кабинет генерала вошёл высокий молодой человек в полевой форме и почти незаметном на узком лице пенсне в тонкой металлической оправе.
— Ваше Высокопревосходительство! Полковник Неженцев по вашему приказанию прибыл! — доложился он.
Молодой, даже юный, он не выглядел на свои тридцать лет, несмотря на то, что прошёл всю войну от самого её начала.
— Здравия желаю, Митрофан Осипович, — поприветствовал его Корнилов. — Гадаете, зачем я вас вызвал?
— Никак нет! — отрывисто воскликнул Неженцев.
— Вы лучше меня знаете, что сейчас происходит на фронте, не так ли? — хмыкнул Корнилов.
Полковник едва заметно скривился. Очевидно, он вспомнил все эти позорные сцены дезертирства и грабежей, которым стал свидетелем.
— Бегство и трусость необходимо пресекать, — продолжил Корнилов. — Любыми методами. Только что я издал приказ о восстановлении смертной казни. Пока только на Юго-Западном фронте, но я надеюсь, что он распространится и на все остальные фронты.
Лицо Неженцева посветлело.
— Ударные отряды должны стать теми, кто остановит паническое бегство. В крайних случаях разрешаю применять пулемёты и артиллерию. Вычленяйте агитаторов, шпионов, подстрекателей к мятежу, немецких агентов и прочих врагов революции, — произнёс Корнилов.
В каждом слове звенела сталь.
— Так точно, Ваше Высокопревосходительство! — по-старорежимному отчеканил полковник.
— Отводите отряды в тыл, выставляйте заставы на всех дорогах, проявите смекалку, господин полковник. Солдаты должны вернуться в окопы, — добавил Корнилов.
— Будет исполнено, — произнёс Неженцев.
— В скором времени ударные отряды будут переформированы в полк, — сказал генерал. — Если справитесь сейчас, рассчитывайте на командование полком. А там и до дивизии недалеко.
— Рад стараться, Ваше Высокопревосходительство! — выпалил Неженцев.
Вдохновлённый полковник умчался наводить порядок, а Корнилов наконец закончил с делами и приказал выступать. Поезд на Каменец-Подольский уже давно стоял на путях, ожидая только его отмашки.